"Окончательно мертв" - читать интересную книгу автора (Харрис Шарлин)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Я понятия не имела, как я этого добьюсь. Не знала, кто признает, что я могу помочь.

Конечно, у школы была толпа. Группа из примерно тридцати человек взрослых стояла перед школой на траве, и Бад Диаборн, шериф, разговаривал с Энди на передней лужайке. Начальная школа «Бетти Форд» — я тоже в нее ходила, но здание было относительно новое, простое и одноэтажное, в главном корпусе располагались администрация, детский сад, первые классы и кафетерий. В крыле направо размещались вторые классы, налево — третьи. За школой на большой игровой площадке стояло маленькое рекреационное здание, к нему вела мощеная тропа. Оно использовалось для занятий физкультурой в плохую погоду.

Конечно, флагштоки перед школой — один для американского флага, другой для флага Луизианы. Я любила проезжать мимо в такие дни, как сегодня, когда они хлопают на ветру. Я любила думать о детках внутри, занятых своими ребячьими делами. Но сейчас флаги убрали, и лишь тросы дрожали на жестком ветру. Зеленый школьный газон пестрел обертками от конфет и смятыми листами из тетрадей. Школьная уборщица, Мэдлин Пеппер (ее всегда называли «мисс Мэдди»), сидела на пластиковом стуле прямо рядом с дверью, и тележка ее стояла рядом с ней. Мисс Мэдди была очень неторопливой женщиной — в смысле сообразительности, — но усердным работником, и стопроцентно надежным. И выглядела она почти так же, как в мои школьные годы: высокая, крепкая и белая — с длинным шлейфом крашеных платиновых волос. И курила сигарету. Директриса, миссис Гарфилд, вела с мисс Мэдди постоянные бои из-за этой привычки, и эти бои мисс Мэдди неизменно выигрывала. Она курила на улице, но курила. Сегодня миссис Гарфилд было не до дурной привычки мисс Мэдди. Миссис Гарфилд, жена священника методистстко-епископальной церкви, была одета в кремового цвета деловой костюм, простые чулки и черные туфли. Она была в таком же напряжении, как мисс Мэдди, и гораздо сильнее старалась это скрыть.

Я протолкалась через толпу, не очень понимая, как приступить к тому, что я должна сделать.

Энди увидел меня первым и тронул Бада Диаборна за плечо. Бад держал возле уха сотовый телефон, я кивнула им. Шериф Диаборн не был моим другом — он был другом моего отца, но для меня у него никогда времени не находилось. Шериф делил всех людей на две категории: нарушившие закон и подлежащие аресту, и не нарушившие и не подлежащие. (Из последних большинство тех, кого пока просто на нарушении закона не поймали — так считал Бад.) Я попадала куда-то в середину: он чувствовал, что в чем-то я виновна, но не мог понять, в чем.

Энди тоже не особенно меня любил, но он верил. Почти незаметно он мотнул головой влево. Я не очень хорошо видела лицо Бада Диаборна, но плечи его напряглись в гневе, он чуть подался вперед, и вся поза говорила, что он ярится на своего детектива.

Я пробилась из толпы озабоченных и любопытствующих граждан, обогнула крыло третьих классов и оказалась во дворе школы. Игровая площадка размером с половину футбольного поля была огорожена, ворота обычным образом заперты цепью с висячим замком. Его сняли — очевидно, для удобства поисков. Я увидела Кевина Приора, — молодого тощего патрульного, который всегда выигрывал гонку «К4» на фестивале азалий, — он нагнулся, вглядываясь в водосток на той стороне улицы. Трава в канаве была высокая, и форменные штаны Кевина украсила желтая пыльца. Его напарница Кения, столь же упитанная, насколько Кевин тощий, стояла у конца квартала, вертя головой и сканируя окрестные дворы не хуже радара.

Школа занимала целый квартал жилого района. Все дома вокруг были скромными строениями на скромных участках — округа, где во дворах баскетбольные щиты и велосипеды, лающие собаки, подъездные дорожки, очерченные мелом.

Сегодня все было засыпано светлым желтым порошком — самое начало времени цветения и разлета пыльцы. Если с утра помыть машину на подъездной дорожке, возле ливневого стока образуется желтое кольцо. Брюхо у кошек тоже отсвечивает желтым, а у собак желтые лапы. А у людей, у каждого второго — красные глаза и пакет салфеток в руках.

Я заметила несколько этих салфеток, валяющихся на площадке. Были там пятна свежей зеленой травы и пятна хорошо утоптанной земли — там, где чаще собирались детишки. На бетонной площадке рядом со школьной дверью была нарисована большая карта США, и название каждого штата было выведено тщательно и разборчиво. Луизиана была единственным штатом, окрашенным в ярко-красный цвет, и контур его был заполнен пеликаном. Слово «Луизиана» рядом с пеликаном не поместилось и вылезло прямо туда, где полагалось быть Мексиканскому заливу.

Энди вынырнул из задней двери с суровым и озабоченным лицом. Как будто на десять лет постарел.

— Как там Халли? — спросила я.

— В школе, плачет навзрыд, — ответил он. — Надо найти этого мальчика.

— Что сказал Бад? — спросила я, заходя в ворота.

— Лучше не спрашивай. Если ты можешь для нас что-нибудь сделать — нам любая помощь пригодится.

— Ты на тонкий лед выходишь.

— Ты тоже.

— Где люди, которые были здесь, когда он вбежал в школу?

— Они все здесь, кроме директрисы и уборщицы.

— Я их видела на улице.

— Я их приведу. Все учителя в кафетерии, там в конце есть сцена, сядь за занавесом. Посмотрим, не уловишь ли чего-нибудь.

— О'кей.

Все равно я ничего лучше не придумала. Я вошла в коридор крыла третьих классов. На наружных стенах каждой классной комнаты висели яркие картины. Я смотрела на стилизованных человечков, устраивающих пикники на полянах, сидящих с удочкой, и слезы жгли мне глаза. Впервые я пожалела, что я телепат, а не экстрасенс. Тогда бы я могла в видении узнать, что случилось с Коди, а не ждать, пока кто-то об этом подумает. Настоящих экстрасенсов я никогда не видела, но понимала, что это очень ненадежный дар, иногда неконкретный, а иногда слишком конкретный. Моя странность куда надежнее, и я заставила себя верить, что помогу этому ребенку.

Школьные запахи по дороге в кафетерий вызвали волну воспоминаний. В основном мучительных, но были и приятные. Когда я была маленькой, то не контролировала свой телепатический дар и не понимала, чем отличаюсь от обычных детей. Мои родители пропустили меня через мясорубку детской психиатрии, пытаясь разобраться, в чем дело, и это еще больше отдалило меня от сверстников. Но учителя в основном были добрыми. Они понимали, что я учусь изо всех сил — просто постоянно почему-то отвлекаюсь, но не по своей воле. Я вдохнула запах мела, бумаги, книг — и воспоминания вернулись. Все коридоры вспомнились, и все двери, будто я только что ушла из школы. Стены теперь стали персикового цвета, а не грязновато-белого, как были, и вместо коричневого линолеума — серый с искрой ковер, но здание осталось прежним. Не колеблясь, я проскользнула через заднюю дверь на сцену, расположенную в конце столовой — если я правильно помню, она называлась «многоцелевое помещение». Служебные помещения отделялись от столовой складывающимися дверьми, а раскладные столы, выстроенные вдоль стен, можно было сложить и убрать к стене. Сейчас они стояли на полу ровными рядами, и за ними сидели только взрослые — за исключением детей учительниц, которые были в классах с матерями, когда поднялась тревога.

Я нашла пластиковый стульчик и села за занавеской на сцене, закрыла глаза и сосредоточилась. Вскоре я потеряла ощущение тела, закрыв все каналы ввода информации, и пустила разум в свободный полет.

Моя вина, моя вина! Как я не заметила, что он не вышел? Или он мимо меня проскользнул? Сел в какую-то машину, а я не заметила?

Бедная Халли. Она сидит одна, и горка салфеток рядом с ней показывает, как она проводит время. По зондированию я сделала вывод, что она ни в чем не виновата.

Боже мой, боже мой! Слава тебе, Боже, что это не мой сын пропал.

… домой хочется, и печенья…

В магазин не успеваю за гамбургерами, может, позвонить Ральфу, чтобы заехал… но мы фаст-фуд вчера ели, нехорошо…

Да его же мамаша официантка из бара, мало ли у нее мерзавцев знакомых? Кто-то из них, наверняка.

Тянулась и тянулась эта литания безвредных мыслей. Дети думали о вкусностях и телевизоре, и тоже были напуганы. Взрослые по большей части волновались за своих детей и о том, как скажется пропажа Коди на благополучии их семей и их работе.

— Буквально через минуту здесь будет шериф Диаборн, и мы поделим вас на две группы, — сказал Энди Бельфлер. Учительницы успокоились. Знакомые инструкции, которые они сами часто выдают.

— Мы опросим вас всех по очереди, а потом вы будете свободны. Я знаю, что все вы беспокоитесь, и наши патрульные обыскивают местность, но мы надеемся получить какую-нибудь информацию, которая поможет найти Коди, Вошла миссис Гарфилд. Беспокойство летело впереди нее темной тучей, наполненной громом, а за ней двигалась мисс Мэдди. Слышно было, как скрипят колеса ее тележки, нагруженной выстроенными в ряд урнами, а также тряпками, щетками и моющими жидкостями. Знакомые-знакомые запахи. Конечно, она начала убирать сразу после уроков. Она наверняка была в каком-нибудь классе и ничего не видела. Миссис Гарфилд была у себя в кабинете. В мои годы директор, мистер Хефферман, стоял снаружи с дежурной учительницей, пока все ученики не расходились, так что у родителей была возможность поговорить с ним об успехах своих детей… или отсутствии таковых.

Я не стала наклоняться к пыльному занавесу, чтобы посмотреть, но вполне могла отследить передвижение этих двоих. Миссис Гарфилд шла как клубок напряженных нервов такой плотности, что воздух вокруг нее заряжался, а мисс Мэдди примерно так же окружали запахи моющих жидкостей и звуки ее тележки. Она тоже была угнетена, и больше всего ей хотелось вернуться к своей работе. Пусть Мэдди Пеппер — женщина скромного ума, но свою работу она любит, потому что хорошо умеет ее делать.

Многое я узнала, сидя за занавеской. Узнала, что одна учительница — лесбиянка, хотя она замужем и у нее трое детей. Узнала, что другая беременна, но еще никому не сказала. Узнала, что большинство учительниц (учителей в этой начальной школе не было) сильно напряжены из-за обязательств перед семьей, перед работой, перед церковью. Учительница Коди очень переживала, потому что мальчик ей нравился, хотя мать у него со странностями. Она считала, что Холли старается быть хорошей матерью, и это уравновешивало ее отвращение к готским причудам Холли.

Но ничего из этого не помогло мне установить, где Коди, пока я не залезла в голову Мэдди Пеппер.

Когда Кения подошла ко мне сзади, я сидела, сложившись пополам, зажимая рукой рот и пытаясь кричать безмолвно. Не могла я сейчас встать и искать Энди или еще кого-нибудь — я знала, где мальчик.

— Он меня прислал узнать, что ты выяснила, — шепнула Кения. Она была очень недовольна своим поручением, и хотя относилась ко мне всегда неплохо, не верила, что я могу помочь полиции. Она считала, что Энди поступил по-дурацки и рискнул своей карьерой, посадив меня за этой занавеской.

И тут я еще что-то почувствовала, слабое, исчезающее. Вскочив, я вцепилась в плечо Кении.

— Открой вон тот мусорный бак, на тележке, прямо сейчас! — Я говорила тихо, но (надеюсь) достаточно горячо, чтобы Кения загорелась. — Он в баке, он еще жив!

Кения не бросилась со сцены, отдергивая занавес, к тележке уборщицы. Она посмотрела на меня тяжелым, твердым взглядом. Я вышла из-за занавеса, и она медленно спустилась по ступеням со сцены и направилась туда, где сидела Мэдди Пеппер, барабаня пальцами по ноге. Мисс Мэдди хотела сигарету. Потом она поняла, что Кения идет к ней, и у нее в мозгу загудела невнятная тревога. Когда уборщица увидела, что Кения взялась за крышку бака, она вскочила на ноги и завопила:

— Я не хотела, я не хотела!

Все вскочили с мест, на всех лицах был одинаково написан ужас. Подошел Энди с каменным лицом, Кения наклонилась над баком, роясь, выбрасывая вьюгу использованных салфеток. На миг она застыла, найдя, что искала, перегнулась через край, почти падая.

— Он жив! — крикнула она Энди. — Звони 911!

— Она мыла пол, когда он вбежал в школу за картинкой, — говорил Энди. Мы сидели в кафетерии, где кроме нас уже никого не было. — Не знаю, слышала ли ты это все за шумом.

Я кивнула. Я слышала ее мысли так, будто она говорила вслух. За все годы работы у нее не было проблем с учениками, которые не решались бы несколькими суровыми словами с ее стороны. Сегодня Коди влетел в класс, оставляя желтую пыльцу с ботинок на только что вымытом полу. Она на него гаркнула, и он так испугался, что поскользнулся и ударился головой. В коридоре лежало ковровое покрытие для уменьшения шума, а в классах его не клали, и мальчик стукнулся затылком о линолеум.

Мэдди решила, что убила его, и быстро спрятала тело в ближайшем подходящем хранилище. Она понимала, что если мальчик погиб, она потеряет работу, и поддалась первому импульсу — его спрятать. Плана у нее не было, мысли о том, что произошло — тоже. Она не думала, как избавиться от тела, не подумала, как ей будет плохо потом, как будет ее грызть чувство вины.

Чтобы скрыть мое участие — что и мне, и полиции казалось наилучшим вариантом, — Энди предложил следующую версию: Кения вдруг поняла, что единственное место, где не искали — это мусорный бак Мэдди Пеппер.

— Именно это я и подумала, — говорила Кения. — Что надо его обыскать, или хотя бы заглянуть, не бросил ли туда чего-нибудь похититель.

По ее круглому лицу ничего нельзя было прочесть. Кевин смотрел на нее, сдвинув брови, чувствуя что-то под поверхностью этого разговора. Кевин отнюдь не дурак, особенно когда дело касается Кении.

Мысли Энди были для меня ясны.

— Никогда больше не проси меня такое делать, — сказала я ему. Он согласно кивнул, но это была ложь. Он уже представлял себе раскрытые дела, разоблаченных и арестованных злодеев, чистоту нашего города, когда я ему выдам всех преступников и он найдет способ их в чем-нибудь обвинить.

— Я этого делать не стану, — сказала я. — Не стану помогать тебе все время. Ты — детектив, ты обязан доискиваться истины законным путем, чтобы потом представить дело в суд. Если ты будешь всегда работать со мной, ты станешь небрежен, дела будут разваливаться, и ты заработаешь себе плохую репутацию.

Я говорила безнадежно и беспомощно — вряд ли мои слова до него дойдут.

— Она не волшебный шар номер восемь, — сказал Кевин.

Кения удивилась, а Энди более чем удивился — для него это прозвучало ересью. Кевин — патрульный, Энди — детектив. И Кевин — тихий человек, он всех только слушает, а сам говорит редко. Известен тем, что под каблуком у матери. Может, именно на материнском колене он научился мнений не высказывать.

— Не получится у тебя — потрясти ее и получить верный ответ, — продолжал Кевин. — Тебе придется искать ответ самому. Нельзя лишать Сьюки собственной жизни, чтобы ты лучше делал свою работу.

— Ну, да, — сказал Энди, не убежденный. — Но я полагаю, что каждый гражданин хотел бы избавить свой город от воров, насильников и убийц.

— А прелюбодеев, а тех, кто таскает из газетных автоматов две газеты, заплатив за одну? Этих мне тоже преследовать? А школьников, шпаргалящих на экзаменах?

— Сьюки, ты поняла мою мысль, — сказал он, побледнев от ярости.

— Отлично поняла. Можешь ее забыть. Я тебе помогла спасти ребенка, не заставляй меня об этом пожалеть.

И я ушла той же дорогой, что входила, через заднюю калитку, по краю школьной территории туда, где оставила машину. Обратно на работу я ехала очень осторожно, потому что меня трясло от сильных эмоций, пронесшихся сегодня по этой школе.

В баре оказалось, что Холли и Даниэль уже ушли — Холли в больницу к сыну, а Даниэль — ее отвезти, потому что у Холли слишком руки тряслись.

— Полицейские ее бы отвезли с радостью, — сказал Сэм, — но я знаю, что у Холли никого здесь нет, кроме Даниэль, и подумал, что Даниэль тоже могу отпустить.

— А работать я буду одна за всех, — язвительно ответила я, думая, что получаю за помощь Холли двойное наказание.

Он мне улыбнулся, и я не смогла сдержать ответной улыбки.

— Я позвонил Тане Гриссом. Она сказала, что готова помочь, на разовой основе.

Таня Гриссом только что переехала в Бон-Темпс и сразу пришла в «Мерлотт» с предложением своих услуг. Она сказала Сэму, что в колледже подрабатывала официанткой и за вечер набирала чаевых до двухсот долларов. Такого в Бон-Темпс ожидать не приходилось, о чем я честно ей и сказала.

— А ты не звонил сперва Арлене или Чарлси?

Тут я поняла, что лезу не в свое дело — я официантка при баре, а не владелец. Не мне напоминать Сэму, что он сперва должен был позвонить своим давним работникам, а потом уже человеку со стороны. Этот «человек со стороны» явно был оборотнем, и я опасалась, что Сэм пристрастен в ее пользу.

Сэм ответил не раздраженно, а по-деловому:

— Ага, звонил. Арлена сказала, что у нее свидание, а Чарлси сидит с внуком. И она уже очень прозрачно намекает, что долго не проработает. Я думаю, она просто засядет с ребенком, когда ее невестка вернется на работу.

— Вот как, — сказала я огорченно. Мне придется привыкать к новому человеку. Конечно, официантки приходят и уходят, и многих я видела, что проходили в «Мерлотт» со служебного входа за мои пять — Бог ты мой, уже пять! — лет работы у Сэма. «Мерлотт» открыт по будням до полуночи, а по пятницам и субботам — до часу ночи. Сэм пытался открываться какое-то время и в воскресенье, но это не окупалось. Так что теперь «Мерлотт» по воскресеньям закрыт, если его не арендуют для частной вечеринки.

Сэм старался чередовать наши смены, чтобы у всех была возможность поработать в наиболее прибыльные вечерние часы, так что иногда я работала с одиннадцати до пяти (или шести тридцати, если бывал большой наплыв посетителей), а иногда — с пяти и до закрытия. Он экспериментировал с часами работы и днями недели, пока мы все не согласились на самом удобном расписании. Сэм ожидал от нас некоторой гибкости, а взамен проявлял доброту, отпуская нас на похороны, свадьбы и прочие важные события.

Я работала в паре мест до того, как стать официанткой у Сэма, и с ним куда как легче было работать, чем с кем другим. Для меня он стал не просто работодателем — он стал моим другом. Когда я выяснила, что он — оборотень, мне на это было в высшей степени наплевать. До меня доходили слухи, ходящие в общине оборотней — что вервольфы собираются выступить открыто, как сделали когда-то вампиры. Я беспокоилась насчет Сэма — как отнесутся к нему жители Бон-Темпс? Возникнет ли у них чувство, что их годами обманывали, или же отнесутся к этому спокойно? С тех пор, как вампиры выполнили свой тщательно подготовленный выход из подполья, жизнь, как мы ее знали, переменилась по всему миру. В некоторых странах, когда схлынуло первое потрясение, попытались включить вампиров в общий ход жизни, в других же объявили вампиров нелюдями и призывали граждан убивать их на месте (что легче сказать, чем сделать).

— Думаю, Таня справится, — ответила я, хотя прозвучало это неуверенно, даже я сама услышала. Импульсивно — что я могу объяснить лишь пережитыми за день сильными эмоциями, — я обхватила Сэма руками за шею. От него пахло чистой кожей и легким ароматом лосьона после бритья, чуть угадывалось слабым фоном вино, еще легче пиво… запах Сэма. Я вдохнула его в легкие, как кислород.

Удивленный Сэм обнял меня в ответ, и на миг от тепла его объятия у меня голова чуть не закружилась от удовольствия. Потом мы оба отступили, потому что тут все-таки мы на работе, да и клиентов уже несколько было в зале. Тут и Таня вошла, так что хорошо, что мы расцепились. Не хотелось мне, чтобы она думала, будто у нас всегда так.

Таня ниже меня с моими пятью футами шестью дюймами — приятная женщина между двадцатью пятью и тридцатью годами. Волосы у нее коротко стриженные, прямые и блестящие — средней темноты каштановые, под цвет карих глаз. Небольшой рот, нос кнопочкой и отличная фигура. Не было у меня никаких причин ее невзлюбить, но я не была рада ее видеть, и мне самой себя стало стыдно. Надо бы дать Тане честную возможность проявить свой характер. В конце концов, я бы это узнала рано или поздно. Невозможно вечно прятать, кто ты на самом деле, — по крайней мере, от меня. Я пытаюсь не слушать чужие мысли, но раньше не могла закрыться от всех. Когда я встречалась с Биллом, он помог мне научиться закрывать разум. С тех пор жизнь куда легче — и приятнее, и спокойнее.

Таня — женщина улыбчивая, надо отдать ей должное. Она улыбнулась Сэму, улыбнулась мне, сейчас улыбалась клиентам. Не нервозной улыбкой, как у меня, оскалом, который говорит: «Я все время слышу неразбериху у себя в голове, но пытаюсь с виду казаться нормальной». Таня улыбалась так: «Я симпатичная и бойкая, и вы все меня полюбите». Перед тем, как взять поднос и приступить к работе, Таня выдала список вопросов по делу, и видно было, что опыт у нее есть.

— В чем дело? — спросил Сэм.

— Да ни в чем, — ответила я. — Я просто…

— Вроде бы с виду она вполне годится, — сказал он. — Тебе кажется, что с ней что-то не так?

— Ничего такого, о чем бы я знала, — ответила я, стараясь быть бодрой и жизнерадостной. Но я знала, что опять улыбаюсь мандражной улыбкой. — Смотри, вон Джейн Боудхауз сигналит, чтобы ей принесли вторую. Надо будет снова звать ее сына.

Таня обернулась и посмотрела на меня, будто спиной ощутила мой взгляд. Она перестала улыбаться, и вид у нее был такой уравновешенный, что моя оценка ее способностей к серьезным действиям резко возросла. Так мы минуту молча друг друга рассматривали, а потом она лучезарно мне улыбнулась и пошла к следующему столу спросить у клиента, не хочет ли он еще пива.

Вдруг я подумала: а не кажется ли мне, что Таня неравнодушна к Сэму? И мне не понравились чувства, которые вызвала у меня эта мысль. День был достаточно выматывающий и без того, чтобы создавать себе новые причины для беспокойства. И Джейсон не звонил.

После работы я ехала домой, и в мозгу у меня теснились мысли: отец Риордан, Пелты, Коди, выкидыш у Кристалл.

Я проехала по дорожке через лес, выехала на поляну, заехала за дом и припарковалась у задней двери, и снова меня ошеломило безлюдье. После нескольких недель в городе дом мне казался еще более одиноким, и хоть я рада была вернуться, после пожара все здесь ощущалось не так, как раньше.

Я редко волновалась, что живу одна в такой глуши, но за последние месяцы меня стала беспокоить моя уязвимость. Было несколько опасных инцидентов, и дважды в мой дом проникали взломщики, поджидавшие моего возвращения. Так что сейчас у меня в дверях стоят настоящие замки, глазки в передней и задней двери, а еще мой братец дал мне насовсем свой дробовик «Бенелли».

У меня по углам дома стоят сильные фонари, но я не люблю оставлять их включенными на всю ночь. Думала было соединить фонари с детекторами движения, но тут тот минус, что живу я на большой поляне посреди леса, и ночью через мой двор часто бегают всякие твари, так что свет включался бы каждый раз, как через мою полянку пробежит опоссум.

Второй минус насчет зажигающегося света — ну и что? Тех, кого я боюсь, включенным светом не напугаешь. Просто я лучше рассмотрю нападающего до того, как меня съедят. Кроме того, нет соседей, которых свет может всполошить или позвать на помощь. Мне подумалось, что, как это ни странно, я никогда не боялась, пока была жива бабушка. Она была очень смелой и суровой дамой для женщины под восемьдесят, но не защитила бы меня даже от блохи. Почему-то от самого факта, что я не одна, росло чувство защищенности.

После этих мыслей об опасности мне было несколько неспокойно, когда я вылезала из машины. Перед домом стоял грузовик, и я, войдя в заднюю дверь, пошла открыть переднюю с неприятным чувством, будто шагаю по сцене. Будто после тихой интерлюдии на крыльце, когда я слушала пчел, гудящих в цветущей груше, прошли не часы, а недели.

Из грузовика вышел Калвин Норрис, глава пантер-оборотней Хотшота, и поднялся по ступеням. Бородатый, чуть за сорок, серьезный человек, ответственность лежала на его плечах. Очевидно, Калвин приехал сразу после работы. Он был одет в синюю рубашку и синие джинсы, как положено старшему менеджеру в магазинах спортивных товаров «Нор-кросса».

— Привет, Сьюки, — кивнул он.

— Заходите, — пригласила я, хотя и неохотно. Но Калвин всегда относился ко мне как минимум цивилизованно, и месяца два назад помог мне спасти брата, когда Джейсона держали в заложниках. И я должна к нему отнестись уж хотя бы цивилизованно.

— Моя племянница мне звонила, что опасность миновала, — тяжело сказал он, сев на кушетку после моего приглашающего жеста. — Спасибо тебе, что спасла ее.

— Я искренне рада, что Кристалл лучше, но я всего лишь позвонила по телефону. — Сама я села в свое любимое кресло, заметила, что ссутулилась от усталости, и заставила себя разогнуться. — Доктор Людвиг сумела остановить кровь?

Калвин кивнул, глядя на меня пристально взглядом суровым и печальным.

— Она поправится. У наших женщин часто бывают выкидыши. Вот почему мы надеялись… ну, ладно.

Я вздрогнула — надежды Калвина, что я с ним спарюсь, будто тяжестью легли мне на плечи. Не знаю, почему я почувствовала себя виноватой — может быть, из-за его разочарования. В конце концов, не моя вина, что привлекательность этой мысли была для меня весьма спорной.

— Я думаю, что Джейсон и Кристалл поладят, — сказал Калвин безразлично. — Должен сказать, что не в диком восторге от твоего брата, но не мне же за него замуж выходить.

Я не сразу нашла ответ. Не знаю, эта идея о свадьбе принадлежит Джейсону, Калвину или Кристалл. Сегодня утром Джейсон явно не думал о женитьбе — разве что забыл об этом упомянуть в суматохе и беспокойстве о Кристалл. Ответила я так:

— Ну, если честно, я не в восторге от Кристалл. Но не мне на ней жениться. — Я перевела дыхание. — Я сделаю все, чтобы им помочь, если они решат… решат так поступить. У меня ведь, считай, никого нет, кроме Джейсона.

— Сьюки, — начал он куда менее уверенным голосом. — Я еще и о другом хотел поговорить.

Ну, еще бы. Нет, не уклониться мне от этой пули.

— Я знаю, что тебе сказали что-то такое, когда ты появилась в нашем доме, что тебя от меня отвратило. Я хотел бы знать, что это. Я же не могу это исправить, если не знаю, что сломалось.

Я сделала глубокий вдох, тщательно обдумывая свои следующие слова.

— Калвин, я знаю, что Терри — твоя дочь. — Приехав навестить Калвина после выхода из больницы, когда его ранили, в его доме я встретила Терри и ее мать Мэри-Элизабет. Они явно там не жили постоянно, но не менее явно рассматривали его дом как продолжение своего. А потом Терри меня спросила, собираюсь ли я замуж за ее отца.

— Да, — ответил Калвин. — Я бы тебе сам сказал, если бы ты спросила.

— А еще дети у тебя есть?

— Есть у меня еще трое детей.

— От разных матерей?

— От трех разных матерей.

Я была права.

— А почему так? — спросила я, просто чтобы проверить.

— Потому что я — чистокровный, — ответил он, будто ответ был очевиден. — Поскольку лишь первый ребенок чистокровной пары превращается полностью в пантеру-оборотня, нам приходится меняться.

Я была искренне рада, что никогда всерьез не думала о браке с Калвином, потому что иначе меня бы вырвало прямо на месте. Мои подозрения, возникшие после ритуала наследования вожаку стаи, оказались верными.

— Так что это не «первый ребенок женщины» становится полным оборотнем, а «первый ребенок женщины от данного мужчины»?

— Верно. — Калвин был удивлен, что я этого не знаю. — Первый ребенок любой чистокровной пары — это настоящий оборотень. Так что если наша популяция сильно сокращается, каждый чистокровный самец должен спариться с максимальным числом чистокровных женщин, чтобы стая начала расти.

— О'кей. — Я минуту помолчала, собираясь с мыслями. — И ты думал, что я спокойно буду смотреть, как ты брюхатишь других женщин, если мы поженимся?

— Нет, я не ожидал такого от женщины со стороны, — ответил он тем же безразличным голосом. — Я думал, что к тому времени успокоюсь на одной. Я уже выполнил свой долг вожака.

Я попыталась не закатывать глаза. Будь это кто другой, я бы захихикала, но Калвин — достойный человек, и такой реакции не заслужил.

— Сейчас я хотел бы найти себе пару на всю жизнь, и для стаи было бы хорошо, если бы я привел в наше сообщество свежую кровь. Можно сказать, мы слишком долго скрещивались только друг с другом. Мои глаза за человеческие вряд ли сойдут, а Кристалл целая вечность нужна, чтобы перекинуться. Необходимо внести новую струю в наш генетический пул, как называют это ученые. Если бы у нас был ребенок, на что я надеялся, он бы никогда не стал полным оборотнем, но мог бы принести в наше общество свежую кровь и новые умения.

— А почему ты выбрал меня?

Он ответил почти застенчиво:

— Ты мне нравишься. И ты очень хорошенькая. — Он улыбнулся — очень приятное и редкое для него выражение лица. — Я годами тебя в баре вижу. Ты со всеми приветлива, и ты усердный работник, и нет никого, кто заботился бы о тебе так, как ты заслуживаешь. И ты про нас знаешь, для тебя это не было бы потрясением.

— И у оборотней других видов все точно так же? — спросила я так тихо, что едва сама себя слышала. Смотрела я себе на руки, сцепив их на коленях, и едва дышала, ожидая его ответа. И в мыслях у меня светились зеленые глаза Олси.

— Когда стая становится слишком малочисленной, это просто их долг, — ответил он, тщательно подбирая слова. — Что ты хочешь знать, Сьюки?

— Когда я была на состязании за место вожака в Шривпорте, победитель — Патрик Фернан… он занялся сексом с одной молодой девчонкой-вервольфом, хотя он женат. Вот мне и стало интересно.

— Был у меня шанс, что ты согласишься? — спросил Калвин, но, кажется, уже сам сделал вывод.

Не могла я обвинять Калвина за то, что он хочет сохранить свой образ жизни. Если мне средства к этому кажутся отталкивающими, то это мои проблемы.

— Ты определенно был мне интересен, — ответила я. — Но просто я слишком человек, чтобы думать, как со всех сторон меня окружают дети моего мужа. Я была бы слишком… меня бы каждый раз выбивала из колеи мысль, что мой муж занимался сексом почти со всеми женщинами, которых я каждый день вижу… — Если подумать, то Джейсон отлично впишется в общину Хотшота. Я на секунду замолчала, но Калвин ничего не сказал. — Я надеюсь, что мой брат будет у вас принят независимо от моего ответа.

— Не знаю, понимает ли он, что мы делаем, — ответил Калвин. — Но у Кристалл уже был выкидыш, от чистокровного оборотня. Теперь она потеряла ребенка от твоего брата. Я начинаю думать, что Кристалл не стоит больше пытаться иметь ребенка от пантеры. Может быть, от твоего брата ребенка ей не выносить. Ты считаешь, что обязана ему об этом сказать?

— Не мое это дело — обсуждать такое с Джейсоном… Если кто и должен ему сказать, то это Кристалл.

Посмотрев в глаза Калвину, я открыла было рот сказать, что если Джейсону только дети нужны, тогда не следует жениться, но тут я поняла, что тема эта скользкая, и остановилась вовремя.

Калвин, уходя, пожал мне руку как-то странно и официально. Я думаю, это означало конец его ухаживаний. К Калвину Норрису меня никогда особо не тянуло, и никогда я всерьез не думала принимать его предложение. Но было бы нечестно не признать, что я строила фантазии насчет надежного мужа с хорошей работой и доходом, мужа, который после смены приходит прямо домой и в выходные чинит дома сломанные вещи. Существуют как раз такие мужчины, которые при этом ни во что никогда не превращаются и которые живы круглые сутки без выходных. Это я знала, читая мысли клиентов бара. Боюсь, что серьезнее всего в признании — или объяснении — Калвина поразило меня то, что могло открыться мне относительно Олси.

Олси разжег во мне привязанность и желание. Мысли о нем вызывали фантазии на тему, каково было бы жить за ним замужем, фантазии очень личные — в отличие от совершенно безэмоциональных рассуждений о надежной, как медицинская страховка, жизни, на которые вдохновлял меня Калвин. Я почти оставила тайные надежды, которые внушал мне Олси, когда мне пришлось застрелить его бывшую невесту, но что-то во мне еще цеплялось за мысль о нем, что-то такое, что я от самой себя скрывала, даже узнав, что у него роман с Марией-Стар. Прямо сегодня я уверенно отрицала перед Пелтами, что у Олси был ко мне хоть какой-то интерес. Но какая-то одинокая часть моей души еще лелеяла надежду.

Я медленно встала, чувствуя себя вдвое старше, чем на самом деле, вышла в кухню достать чего-нибудь из морозильника и приготовить на ужин. Есть не хотелось, но я себе строго сказала, что если не поесть сейчас, то получится слишком поздно на ночь, а это не здорово.

Но я так и не приготовила себе ужин в тот вечер. Уткнулась в дверцу холодильника и долго ревела.