"Дойдем до неба" - читать интересную книгу автора (Абакумов Игорь)Глава IV– Господин барон, вы не могли бы распорядиться об усилении постов? – гауптштурмфюрер сидел в его кресле и занимался обычным своим делом, вытирал лысину. – Зачем? Их же всего двое, – в голосе Клауса явно слышалось раздражение. – Всего двое, унтерштурмфюрер? Тогда почему они до сих пор на свободе, а? Не подскажете? Недооценка сил противника чревата поражением, или вы этого не знаете? До сих пор вы только подтверждали эту истину. Удавить бы гада… – Вы, кажется, забываете – я всего лишь сменный начальник караула. Обращайтесь к коменданту лагеря, телефон прямо перед вами, это в его компетенции, не в моей… А посты и так усиленные ввиду предстоящего запуска изделия. – Непременно обращусь, непременно. Только мне бы хотелось, чтобы усиленный наряд возглавили именно вы. Доделайте до конца свою работу, Клаус, – гестаповец резко встал и направился к двери. Уже открыв ее, он остановился. – Да, и вот еще что… Мне они по-прежнему нужны живыми. Впрочем, нет… Живым нужен высокий, мелкого можете ликвидировать. Дверь захлопнулась. Отдохнуть фон Типпельскирху сегодня, надо думать, так и не удастся… Дед, заняв ложбинку, невидимую от дороги и шлагбаума, подозвал к себе новеньких. – Лагерь хорошо знаете? – Слава кивнул за обоих. – А территорию базы? – Более-менее… Командир развернул на земле какую-то схему и подсветил маленьким фонариком: – Что скажете? – спросил он и пытливо посмотрел на курсантов. Кротков пригляделся. Перед ним лежала очень потертая и, судя по всему, старая карта аэродрома со множеством пометок. Изображение почти полностью совпадало с тем, что он видел в натуре в ядерном мире. – Весьма похоже, – Слава поводил пальцем по линиям. – Здесь не указана стена, здесь не хватает двух зданий, а вот этого ручья больше нет, тут проходит дорожка к штабу. – Правильно, – Дед неопределенно хмыкнул, и было не совсем понятно, впервые он услышал об этом, или просто проверял новеньких. Лежащий рядом Петро сохранял каменное выражение лица. – А вот про это что-нибудь знаешь? – командир ткнул пальцем в пунктирный круг. – Подземный бункер, тоннель тянется из подвала штаба, – Слава поймал несколько удивленный взгляд комиссара и пояснил: – Мы таскали туда какое-то оборудование. – А это? От подземного зала тянулся еще один пунктир, дорисованный простым карандашом и упиравшийся в неровный круг поменьше прямо возле взлетно-посадочной полосы. В мертвом мире на этом месте зияла огромная воронка. – Туда мы не… Туда нас не водили. Не знаю. – Тоже правильно, – Дед бросил косой взгляд на комиссара. Тот только поморщился и задал свой вопрос: – А где карцер, знаете? Слава на секунду замялся, выискивая подвох, но тут подал голос Андрюха: – Не-е, оттуда при нас еще никто не возвращался, некому и рассказать-то было… – Здесь, – Дед ткнул пальцем в маленький кружок недалеко от штаба, – бетонный колодец, дружок ваш наверняка там. Будем проходить мимо, дадим вам тридцать секунд, не больше. Не управитесь – все бросаете и идете со всеми. Это приказ. За неподчинение приказу – сами знаете что. Управитесь – тащите своего раненого на себе, только не отставать. – Управимся. – Задача такая… Объясняю для вас – остальные давно в курсе. Очень тихо проходим КПП, – его палец пополз по схеме. – На пути еще два поста, один стационарный – здесь, и возможная встреча с патрулем – здесь. Ваше оружие без глушителей, вы пока молчите. Проходим мимо карцера, тридцать секунд после того, как Миха снимет часового, – палец пополз дальше. – А вот у штаба уже придется шуметь. Подрываем три подвальных окна, вы идете последними в крайнее правое. Запомнили? Крайнее правое. Палец пошел по диагонали здания. – Подвал по площади больше надземной части – идем в этот угол, стреляя во все, что движется. Перед входом в тоннель пост, за входом – тоже. Это забота не ваша, просто стреляйте. Пост и в конце тоннеля. Пересекаем бункер и идем уже досюда, – палец, наконец, добрался до последнего неровного круга возле взлетки. – Уничтожаем все, что там есть, и возвращаемся в первый тоннель. Вот здесь есть вход в канализацию, он замурован, и немцы про него знать не должны, по ней выбираемся за пределы базы… – А… – Молчи пока, туда этим путем не попасть, сигнализация. После шороха, который мы наведем в штабе, она вырубится. Но только после этого. Уже за лагерем вызываем по рации вертолеты. Все. Теперь, что требуется от вас… – Дед посмотрел на комиссара: – Позови Серго и Олеську. Через несколько секунд в ложбинку перетекли еще две тени. – Серго, отдаешь свой винтарь Карасю, – поймал удивленные взгляды и ткнул пальцем в Андрюху. – Вот ему, Карасем будет. А этот… – он оценивающе оглядел Кроткова с ног до головы. – Этот пусть будет Рэмбо. Так вот, сам пойдешь с пистолетом и автоматом в составе второго отделения. Свободен. Серго кивнул, без возражений вручил Андрею винтовку с оптическим прицелом, снабженную глушителем, и исчез. Точно такая же обнаружилась и в руках у девушки, помимо автомата и рации. – Значит так, у Карася и Олеси три цели: два часовых на ближайших вышках и, если появится, пулеметчик на крыше вот этой будки. Олеське – правая вышка, Карасю – левая и крыша. Сделали дело – винтовки бросаете и беретесь за автоматы. Теперь ты, Рэмбо. Ты у нас в форме, будешь подсадной уткой. Мы выманиваем одного часового, убираем, а ты занимаешь его место у шлагбаума и изображаешь перекур. Пока тебя видят спокойно покуривающим… Ты куришь? Так вот, пока видят, на некоторые мелочи внимания не обращают. Дальше – наша забота, об остальном вы знаете, – Дед кивнул Петро: – Объяви всем, готовность пять минут. Этот лысый прыщ все-таки добрался до коменданта и добился как усиления постов, так и назначения фон Типпельскирха в этот дополнительный караул. И теперь он, барон и унтерштурмфюрер СС, уже почти полчаса вынужден стоять навытяжку перед раздраженным комендантом и выслушивать так называемый "инструктаж". Суть же инструктажа сводилась к одному: какого черта его, герр Дартца, оберштурмбаннфюрера СС, вытаскивают из-под теплого бока фрау Дартц, под которым он только что пристроился, и в столь неурочный час заставляют напялить форму и заниматься столь простым делом, как усиление постов по какому-то несусветному, надуманному поводу? Неужели все это нельзя было решить в дневное время и без его, герр Дартца, личного участия? И это притом, что завтра, нет-нет, уже сегодня, одиннадцатого мая, у него, герр Дартца долгожданные именины? Да-да, и никто об этом не удосужился вспомнить. И это подчиненные? С кем только приходится работать! А ведь и в самом деле, уже первый час ночи, и для Клауса началась вторая ночь без сна. А потому, войдя в казарму, чтобы отобрать в дополнительный караул тридцать человек, унтерштурмфюрер СС был очень зол и поднял по тревоге всех. До единого. Первым в прицел попал пулеметчик на крыше – имел неосторожность закурить и поднять голову над стеной из мешков с песком. Винтовка влажно чмокнула, почти без отдачи. Оптика оказалась выше всяких похвал, даже ночью все прекрасно видно. Андрею показалось, что он даже разглядел шрам у немца под глазом, в который и всадил пулю. Жаль будет бросать такое оружие. Олеся выстрелила почти сразу за Андрюхой, часовые на вышках были прекрасной мишенью – неподвижные и доступные взору почти по пояс. Хозяину левой вышки квокер всадил пулю в висок, прямо сквозь каску, секундой позже. Первое отделение группы, захватив с собой Славу, быстро перетекло на левую сторону дороги и подобралось почти вплотную к колючей проволоке. Здоровенный Миха сплюснулся, чуть ли не в блин. И, не касаясь колючки, просочился на ту сторону, прямо под глухую стену КПП. И исчез там. Кто-то из бойцов кинул в ближайший столб шлагбаума небольшой камень. Звук получился глуховатый, но в ночи отчетливо слышный. "Пятнистый" показался через несколько секунд. Он осторожно подошел к столбу и, подняв пластиковое забрало, огляделся. Славе показалось, что вокруг даже никто и не дышит, только он. Караульный посветил вокруг фонариком, пожал плечами, достал что-то из кармана и, буркнув пару слов в микрофон, надо же – закурил. Успел сделать две глубокие затяжки, когда под стеной что-то отчетливо зашуршало. Караульный снова напрягся и, подняв автомат, осторожно двинулся вдоль стенки. Вячеслав чуть не охнул, когда "пятнистый" стал топтаться именно там, где он в последний раз видел Миху, и светить во все стороны фонарем. Слава не отследил тот момент, когда одна тень сменила другую. Просто узкий луч потух, а огонек сигареты нарисовал в воздухе замысловатый иероглиф. Кто-то легонько толкнул в бок: "К забору". Слава прыгнул к колючке, а красная точка – ему навстречу, и тут же сигарета оказалась у него в руке. Здоровая лапища протиснулась между рядов проволоки и хлопнула Кроткова по плечу: "Давай". К тому времени, как Вячеслав вразвалочку дошел до шлагбаума и, затянувшись, помахал в темное окно рукой, под этим окном уже мелькали бесшумные тени. Докурить Кротков не успел. На плечо ему легла ладонь Деда: готово дело. А под шлагбаум уже ныряли бойцы двух других отделений. – Все, пошли! Пристраивайтесь в хвост третьему отделению, и молчок до самого карцера, – негромко проинструктировал командир и, повернувшись к показавшейся туше Михи, спросил: – Сколько их было? Пулеметчик растопырил пятерню, потом добавил еще два пальца. Махнул в сторону крыши и угла дома, прибавив еще два. Девять. Дед кивнул и дал отмашку к движению. Двигались быстро и почти бесшумно. Патруль то ли не попался, то ли первое отделение опять сработало незаметно, а вот как убирали пулеметный расчет в обложенной мешками с песком точке и Слава и Андрей разглядели отчетливо. Почти. Просто их на секунду заслонила спина все того же Михи, и все пошли дальше. Обнаружив поголовно вырезанный личный состав караула на КПП, Клаус механически подошел к пульту, откинул красный колпачок и со всей силы вдавил в панель кнопку тревожной сигнализации… Сирены взвыли со всех сторон в тот момент, когда Миха осторожно опускал на бетон тело часового возле колодца. – Елдище ваше в мясорубку! – во весь голос, уже не таясь, выругался Дед и, найдя глазами Кроткова, показал ему два пальца. – Двадцать секунд, Рэмбо, двадцать! Петро, проконтролируй! – обернулся к застывшим бойцам: – И вам всем – тоже двадцать. Бегом! Группа слаженно метнулась к зданию штаба и, как по команде, рухнула в пыль метрах в тридцати от стены. Только шесть человек продолжили движение и распределились попарно к подвальным окнам. Этого Слава уже не видел. Схватив конец аккуратно смотанной возле дыры в бетоне веревочной лестницы, он прыгнул вниз. Три секунды. – Так и череп проломить ногами можно, – раздался из темноты Димкин голос. – Я тут уже без каски. – Жив? Пять секунд. – Жив-здоров, только к стене прикован. – Посвети, – Слава сунул в руки другу фонарик. Восемь секунд. Выстрел в цепочку. Почти без эффекта. Ничего себе! Десять секунд. – Ты бы целился получше… Выстрел. Цепочка, дзенькнув, разлетелась на отдельные звенья. – Вот это другое дело. Двенадцать секунд. Слава подтолкнул Димона к лестнице и крикнул Андрею: – Помогай, натяни лестницу! Когда друзья вывалились на поверхность с ободранными о бетонную стенку костяшками пальцев, под стеной штаба почти одновременно ухнули три взрыва. В громадные дыры, образовавшиеся в цоколе здания, тут же посыпались партизаны. – Наша – крайняя правая, – Слава подтолкнул Димона к концу быстро двигающейся очереди. – Это наши… Андрей опять оказался позади девушки и попытался слегка подсадить ее в пролом, за что заработал яростный быстрый взгляд и какое-то шипение. В подвале, несмотря на большое количество еще не разбитых ламп, было темно от поднявшейся пыли. Где-то в дальнем углу часто рвались гранаты, и Слава подтолкнул Димку туда. Друзья, все-таки, оказались не последними – замыкающим в пролом сиганул комиссар, словно он так и не хотел упускать из виду подозрительную троицу. Прямо, заградотряд какой-то… Когда курсанты добрались, огибая по пути какие-то машины и частые перегородки, до входа в тоннель, там уже все закончилось. Двое бойцов приладили под балку над развороченной в хлам решеткой две связки толовых шашек с уже дымящимися шнурами и теперь стояли наизготовку с парой огромных связок гранат в руках. – Последние? – Я крайний, – в тоннель ввалился насквозь пропыленный Петро. – Работайте… Партизаны рванули кольца, бросили связки в глубь подвала и, не дожидаясь взрывов, дунули по освещенной трубе в дальний конец, откуда уже доносились гулкие разрывы и автоматные очереди. Замыкающие последовали их примеру и оказались достаточно далеко, когда позади ухнуло несколько мощных взрывов, и послышался гул обваливающегося здания. – А где Олеся? – Андрюха покрутил головой. – Она еще в подвале вперед вырвалась, – успокоил его Слава, но Андрей все же, беспокойно озираясь, побежал чуть быстрее. А вот комиссар почему-то решил отстать. Не иначе, успокоился, что уж отсюда-то его подопечные никуда не денутся. Дорога теперь осталась только одна. Перед самым последним поворотом трубы, друзья услышали тишину. Бой впереди закончился без их участия. Обогнув угол, Андрюха чуть не споткнулся о сидящего прямо на полу Васька. – Живы? – он поднял на новеньких усталые глаза. – Да, а что? – У нас семь убитых. Восемь легко ранены. И Олеська… – Что?!! – не дослушав, Андрей бросил оба своих автомата и рванул к плотно и молча стоящей на входе в зал толпе. Когда в немой круг протолкался Слава, Андрюха сидел, бережно держа на коленях рыжую головку, и, закусив губу, слегка раскачивался из стороны в сторону. Бледность девичьего лица проступала даже сквозь толстый слой серой пыли, а на груди, на ладонь ниже правой ключицы быстро расползалось в стороны кровавое пятно. Девушка еще дышала, но неровно, и каждый выдох с хрипом выносил на серые губы красные пузыри. – Плохо дело, – тихо проговорил сидящий рядом Дед, – легкое пробито… В круг протиснулся Димон и легонько пихнул Славу в бок. – Я это… – Крот подавил в себе легкое оцепенение. – Я вылечить могу. У меня способности. Паранормальные… – Чего-о-о? – Дед взглянул как-то очень зло. – Издеваешься, Рэмбо? – А чего? – подал голос Миколка. – У нас вон, в деревне бабка была – руками помашет, заговоры какие-то побормочет, и – готово дело. Порез там какой или коленка разбитая – как не бывало. Я в детстве завсегда к ней бегал. Раны лечить… – Триппер ты к ней бегал лечить. – А хоть бы и триппер, она все могла лечить. – Заткнулся бы ты, дурень… – Он не врет, – к командиру пробился Базов и наклонил к его лицу правый висок. – Не далее как сегодня утром я был ранен. – Точно, был, я видел, – опять влез Миколка. На виске Димона бледнел едва заметный шрам. – Ну давай, бормочи… – сдался Дед. Слава опустился на колени, глянул в мокрые глаза Андрея, решительно расстегнул окровавленную Олеськину куртку и, нащупав рану, остановил время. Вспышка. Стекло… – Ну и чего? – командир недоверчиво посмотрел в лицо Кроткову, когда тот поднялся с колен буквально через секунду. – Все, – Слава вытирал сжатую в кулак окровавленную руку о пропыленный комбинезон. – Все? – Дед перевел скептический взгляд на бледное лицо девушки и ойкнул, увидев широко распахнувшиеся глаза. Олеся обвела глазами стоящих вокруг мужчин, споткнулась взглядом на страдальчески сморщившейся физиономии Андрея и резко села. – Чего это вы, а? Ответом ей был многоголосый выдох. – Слушай, Рэмбо, а ты не можешь?… – Мертвых не могу, а легкораненых подлечу, – и он тихонечко бросил на пол еще теплую, выдавленную сросшейся плотью пулю, которую до сих пор сжимал в кулаке. Гестаповский гауптштурмфюрер распоряжался тоном, не терпящим возражений. Он вторично в течение последнего часа поднял с постели коменданта и теперь уже не просил, а отдавал скупые и четкие команды: – Поднимайте всех, оберштурмбанфюрер, всех. Летчиков, техсостав, батальон авиавооружения – по тревоге вам подчиняются все части гарнизона. Вооружить и – на периметр, чтобы мышь не проскочила. Партизан около тридцати человек, и я не знаю, где они будут выходить. По одному отделению – сюда, сюда и сюда, – он тыкал пальцем в разложенную схему, – пусть держат выходы из канализации. Не меньше взвода пехоты и танковый взвод отправьте к шахте, партизаны могут попытаться открыть створки и выйти на поверхность там. Усильте охрану самолетов и вертолетов. Все, я поведу взвод спецназа под землю, попытаюсь выйти через замурованный колодец в тоннель. Остатки спецроты действуют по своему плану, вы их не трогаете. Да, объявите о возможности химической атаки, по зеленой ракете лучше всем одеть противогазы. Ясна задача, герр Дартц? Все, чем мог выразить свое возмущение нарушением субординации комендант, ограничилось небрежным кивком и расслабленной позой в кресле. – Хорошо, гауптштурмфюрер, – возразить нечего, отвечать за все это безобразие все равно придется ему, оберштурмбанфюреру СС Дартцу. Впрочем, он еще не все знал. Гестаповец не посчитал нужным поставить коменданта в известность о еще одном элементе операции. Именно в эти минуты по всей окружности базы, в километре от колючей проволоки из больших транспортных вертолетов в лес выгружаются два полка элитной дивизии 7 SS-Freiwilligen-Gebirds-Division "Prinz Eugen", замыкая второе, более плотное, кольцо окружения. Той самой Седьмой дивизии СС "Принц Евгений", которая на заре своего существования ввиду плохой оснащенности, а впоследствии – в силу накопленного опыта, использовалась, в основном, в операциях против гражданского населения и партизан. Первым вышедшего из тоннеля в зал комиссара заметил Дед. – Петро, ты многое пропустил. У нас в отряде появился неплохой доктор, – командир кивнул на Вячеслава, ставшего на какое-то время центром внимания. В паре с Олеськой, которую все пытались ощупать, а она вяло от этой процедуры отбивалась. – Хорошо, – комиссар устало опустился на ступеньки на выходе из тоннеля, где совсем недавно сидел Васек. – Как операция? – Нормально, пока по плану все, – Дед опустился на ступеньки рядом с Петро. – Потеряли семерых. Наврала нам чуток разведка – запуск то на завтра… нет, уже на сегодня, назначен. Тут, оказывается, полным ходом подготовка шла. Человек тридцать технарей здесь крутилось. И все, гады, за пистолеты хвататься стали… Так что, повозиться пришлось. Сейчас второе отделение устанавливает шашки и тянет провод. Семеныч копается в этих ЭВМ-ках, говорит, можно для верности и систему самоликвидации запустить. Думаю, у нас есть минут сорок, пока немцы на всякий случай в канализацию сунутся. Сейчас пошлю третье отделение долбить колодец и брать его под охра… – Не надо… – усталым голосом перебил его Петро. – Что? – командир удивленно посмотрел на замполита. – Не надо посылать к колодцу. – Что за новос… В глубине тоннеля раздалась пара мощных взрывов, ступеньки ощутимо дрогнули, и из-за поворота ударила горячая туча пыли. На зал опустилась абсолютная тишина – перестали гудеть даже моторы системы вентиляции. Все лица обратились к командиру, Дед вскочил и сверху вниз посмотрел на Петро. – И что это было? Комиссар поднял голову и выдержал взгляд. – Я взорвал тоннель. – Как это понимать? – Дед снова сел и, не отводя глаз, поднял бровь. – Я взорвал тоннель, – отрывисто повторил Петро. – Немцы знают про колодец и вполне могли помешать выполнению задания. Это во-первых. А во-вторых, там же находилась запорная арматура системы вентиляции. Достаточно "фрицам" выпустить пару баллонов любого отравляющего вещества, и через несколько минут нас бы уже не будет. Я не мог допустить срыва операции. – И когда же ты решил записать нас всех в смертники? – Дед прищурился. Петро так и не отвел глаз. В неверном свете аварийного освещения командир разглядел в них фанатичный блеск. – Мы были уже смертниками, когда выходили с базы отряда. – Ты знал? И не сказал ни слова, – последнюю фразу Дед произнес утверждающе, без вопросительных интонаций. – А ты бы тогда пошел? – Я бы – пошел! – командир схватил Петро за грудки и приблизил свое лицо к самым его глазам. – Но взял бы с собой только добровольцев. Он оттолкнул комиссара и зло сплюнул: – Мразь… Кукловод хренов… Вокруг молча стояли бойцы группы, не занятые минированием. Васек добежал до угла, посмотрел вглубь разрушенного тоннеля, присвистнул и, покачав головой, вернулся к остальным. Димон подошел к отдельно сидящему Славе. – Слыхал, Крот? – тот молча кивнул. – Чего делать будем? – Ерунда это, – Славка смотрел на сидящих в сторонке Андрея и Олесю. – Мы можем выйти отсюда через портал. И остальных вывести. Если поверят и не испугаются. А вот… А вот улететь отсюда, нам, видимо, не судьба. Сомневаюсь я, что наверху сейчас хоть кто-нибудь думает о подготовке к вылету транспортников… – Господин гауптштурмфюрер, взвод готов! – молодой спецназовец-оберштурмфюрер, насколько ему позволили габариты канализационной трубы, отдал честь. – Можем начинать. Гестаповец снял каску и жестом подозвал к себе телефониста, разматывавшего с переносной бобины провод полевого телефона. Рация здесь не работала. – Одер-три, это Одер-один, доложите готовность. – Готов, Одер-один, – с кучей помех прошипела трубка. – Три зеленые ракеты с интервалом в десять секунд и начинайте атаку. Об исполнении доложить. – Понял, Одер-один. Гауптштурмфюрер вытер лысину и обернулся к своим: – "Газы"! Готовность – минута. Спецназовцы резво натянули противогазы, водрузили поверх них каски и снова застыли в ожидании. Стоявший в тридцати метрах впереди боец, дождавшись кивка командира, дернул за шнур, уходивший в трубу ведущего вверх колодца, и отбежал к остальным. Высоко над головами раздался глухой взрыв. Спустя несколько мгновений из колодца ухнула большая куча осколков бетона и битого кирпича. Два спецназовца тут же подскочили к этой горке, слегка раскидали ее и, использовав остатки в качестве трамплина, скрылись в отверстии. Настойчиво загудел телефон. – Одер-один, это Одер-три, как слышите? – Слышу, Одер-три. – Вынужден отменить атаку, Одер-один. Тоннель завален в районе запорной арматуры, тяги нет. Возможно, повреждены насосы на объекте. Средство не пойдет в систему, только загадим базу. Повторяю, вынужден отменить атаку! Как поняли, Одер-один? – Понял, Одер-три, отбой… – гауптштурмфюрер, так и не одевший противогаз, развернулся ко взводу. – Отбой "газы"! Из колодца выкатились разведчики, сняли противогазы, и один из них доложил: – Отверстие пробито, но двигаться нельзя – тоннель полностью завален. – Ясно, – гестаповец вновь оглядел своих подчиненных. – Совсем отбой. Два – один. В их пользу… Дед поднял глаза на подошедших новеньких. – Дело есть, командир. Отойти бы в сторонку, – сказал Слава. Дед кивнул и поднялся со ступенек. Петро проводил отходящих подозрительным взглядом, но остался сидеть. – Вы уж извините, ребята, – сам начал Дед, когда они пристроились у одной из стен зала. – Похоже, план отхода провалился полностью. Сейчас закончим минирование, подорвем эту чертову баллисту и будем ждать, когда кончится воздух. Замурованы мы… – Это, как раз, не проблем… – начал Димка и осекся. – Не понял, чего подорвете? Командир удивленно посмотрел обоим в лицо, слегка хлопнул себя по лбу. – Ах, да, вы ж не знаете. Вот та труба ведет к шахте, в которой находится пусковая установка. Цель операции – уничтожение готовой к старту баллисты. Это их опытный образец. Первый запуск они планировали на двадцатое апреля, но тогда нам удалось пустить под откос состав с топливом. На этот раз мы должны ее уничтожить. – Баллиста, это ракета, что ли? С ядреной боеголовкой? – Да нет… Вы с какой из лун свалились-то? Что-то вроде самолета. Космического. Стартует как ракета, садится как самолет. Дима со Славой переглянулись. Челнок? И задали следующие вопросы одновременно: – А взглянуть можно? – А какой у нее экипаж? – Интересно стало? – Дед хмыкнул. – Взглянуть-то, конечно, можно. Чего ж не взглянуть… А про экипаж, вон – Семеныч лучше знает. Он, когда в плену был, в закрытом ка-бэ на немцев трудился. Как раз для этой баллисты программки сочинял. Друзья разом посмотрели на пожилого партизана в старомодных очках, упоенно тасующего какие-то перфокарты. Примерно через полчаса разговоров с местным программистом и экскурсии в пусковую шахту, план почти оформился. – Семеныч, так вы говорите, что запустить в автоматическом режиме можно и с пассажирами? – Запустить-то можно, только какой смысл, ежели через два витка она сюда же и на посадку зайдет? Немцам подарок делать? – Почему сюда? – Программа такая. Координаты этой базы введены как посадочные. – А другие ввести? На нашей территории? – В принципе… – Семеныч потрепал седую щетину. – Да, можно. В базу вносились координаты многих пригодных мест посадки на Европейской территории, в том числе и советских. – Ленинград? Пулково? – Надо поискать, – Семеныч застучал пальцами по клавишам. – Если позволяет радиосистема ближней навигации… и достаточна длина полосы… Ага, есть! Послушайте, командир, а ребята дело толкуют. Немцев баллисты лишим, нашим разработчикам подарочек сделаем, да еще и спастись из этого мешка кой у кого шанс появится. Жаль только, всего у троих… – Я смогу вывести всех, – Слава посмотрел в глаза командиру. – Паранормальные способности? – Дед хмыкнул в бороду. – Вроде того… Давай-ка, прогуляемся вон за те шкафчики, теперь я тебе экскурсию устрою. Шкафы, бывшие частью какой-то вычислительной системы, стояли в этом месте так плотно, что происходящее за ними оказалось скрыто от взглядов людей, находившихся сейчас в зале. – Только давай договоримся, Дед, не спрашивай, как и чего. Что смогу тебе объяснить, расскажу сам. Просто смотри и прикидывай, хорошо? – Ладно, ладно… Все одно, я в медицине ничего не смыслю. Слава построил за спиной Деда портал и легонько подтолкнул его туда. Потом и сам шагнул следом. – Я вижу, Клаус, вы опять в первых рядах борьбы с врагами Рейха? Услышав знакомый голос, унтерштурмфюрер СС Клаус фон Типпельскирх заскрипел зубами. Опять эта свинья на его голову. Да когда же это кончится? – Вы, как всегда, правы, барон. Кроме, как через шахту, партизанам оттуда не выбраться. Я подожду их здесь, с вами, не возражаете? И ребята мои вам помогут. Гестаповец оглянулся, махнул рукой, и молчаливые тени бросились занимать позиции вокруг огромного железобетонного люка, закрывающего пусковой колодец. – Да уж, где мне возражать… – проворчал Клаус и поморщился от собственной, неподобающей аристократу несдержанности. Но выскочка, похоже, решил пропускать подобные замечания мимо ушей. – Да, и отведите своих людей чуть подальше. Если танкам придется стрелять, могут задеть и вас, – как ни в чем ни бывало добавил он. Вышедший из-за шкафов Дед выглядел совершенно обескураженным. Он несколько секунд качал головой, потом его взгляд уперся в программиста и приобрел некую осмысленность. – А скажи мне, Семеныч… – он, казалось, немного поколебался и принял какое-то решение. – Сколько тебе понадобится времени, чтобы запустить баллисту в Ленинград? Слава одними глазами улыбнулся Димке: "Договорились". – Ну-у… – Семеныч снова потрепал свою щетину, вроде бы и не удивившись вопросу. – Собственно, сейчас идет заправка комплекса компонентами топлива. По окончании заправки… Сейчас гляну… Да, заправка закончится через сорок минут, старт через два часа сорок четыре минуты после этого. Все строго по циклограмме. Этих сорока минут до окончания заправки мне как раз хватит, чтобы ввести в программу новые координаты, пробить перфокарты и загрузить обновление непосредственно в БЦВМ. Так что… – Семеныч взглянул на часы. – В пять пятьдесят команда "Пуск", инициация автоматической циклограммы запуска ракеты-носителя, а в шесть ноль-ноль прохождение команды "Контакт подъема", то есть, собственно, старт. – Хорошо, – Дед кивнул, – иди, пробивай свои пуфикарты. – Семеныч, – Слава остановил развернувшегося и уже погрузившегося в мысли о предстоящей работе специалиста по космическим челнокам. – Один вопросик. Сколько пройдет времени между нажатием последней кнопки и, собственно, стартом? – Да собственно, никаких кнопок-то нажимать и не надо. Как введу программу, так и все – остальное автоматика сделает. Разве что… Да, створки надо бы вручную открыть перед самым стартом. Открыть их раньше – немцы чего-нить учудить успеют. Какой-нибудь дурень гранату бросит, повредит защитное покрытие – и все, взлететь взлетите, а на посадке развалитесь на кусочки… Надо будет… Сейчас, – Семеныч бросился к какому-то пульту, поколдовал с выключателями. – Все, автоматически теперь не откроются, а минут за пять до старта я поверну вот эту ручечку. – Не вы. Семеныч посмотрел несколько удивленно на Кроткова, а потом на командира. Дед положил ему руку на плечо и проникновенно сообщил: – Дело такое, Семеныч, план есть. Вот этот парень, – он ткнул пальцем в Славу, – м-м-м… умеет открывать дырки в земле и может таким макаром вывести нас отсюда прямиком в лес. Я только что с ним туда гулял, ей-ей – не вру. Но самому ему дозарезу надоть в Ленинград. А потому полетит на баллисте он со своей командой. И сам понимаешь, выйти мы отсюда должны задолго до старта, ему-то еще и назад вернуться надо и в баллисту залезть. – Ну и задачки ставишь, командир, – Семеныч задумался очень сильно. – Вот, что я думаю. Есть два неприятных момента. Первый такой – надо успеть запрыгнуть в скафандр, это минуты три, да и то с посторонней помощью. Без скафандра может очень сильно сплющить при взлете. Дальше он, в принципе, не нужон, а вот на взлете… Мы можем оставить скафандр прямо здесь, у рубильника, но, все равно – повернуть ручку, да добежать до кабины – пять минут вычитай минимум. И второй момент – экипаж должен быть в кабине до запуска двигателей. Колодец глубокий, но жарко в нем будет просто неимоверно, думаю, градусов сто пятьдесят на уровне кабины и входного шлюза. Даже в скафандре будет неуютно, этот костюмчик только для компенсации перегрузок и возможных перепадов давления. Впрочем, двигатели запустятся за четырнадцать секунд до старта… Ну, так как? Семеныч по очереди оглядел Кроткова, командира, Базова и снова Кроткова. Дед посмотрел на Славу и эхом повторил вопрос: – Ну, как? Слава пожал плечами. – Куда деваться? Попробую. – Тогда надеваешь скафандр и смотришь вот на эти часики. Когда будет на них минус пять минут, поворачиваешь ручечку и – бегом в баллисту. Остальной экипаж уже должен быть там. А дальше, уж как господь рассудит, – Семеныч кивнул и пошел заниматься делом. Дед оглядел весь зал, кого-то высматривая, нашел и крикнул: – Иван! Бросай все, подь сюды. Иван подбежал и еще на бегу начал докладывать: – Еще чуть-чуть, Дед. Еще пару десятков шашек в самом низу, под опоры уложим, и можно взрывать. – Отставить, сержант. Твоему отделению новая вводная. Все, что заминировали – разминировать на хрен. И чтоб в колодце ни грамма тола не осталось. – Как?!! – командир подрывников разве что не сел. – А вот так. Новый приказ такой: баллисту не уничтожаем, а запускаем и отправляем своим ходом за линию фронта. – Поня-я-ял, – Иван расплылся в улыбке. – Так я побежал? – Погодь. Как закончите – уложите всю взрывчатку, какая есть, в тоннеле, метрах в двадцати пяти от шахты и пару запальных шнуров протяните к колодцу, но концы внутрь пока не скидывайте. Сколько тебе времени понадобится? – Часа за два управимся. – Валяй, – и Дед хлопнул его по спине. Убежал Иван быстро, и очень скоро из дыры послышался его крик: "Первое отделение! Все сюдой! Задача новая…" – А ты, Рэмбо, как костюмчик натянешь, да к баллисте пойдешь, шнурочки эти в шахточку-то и сбрось. Они при старте-то подпалятся, хоть небольшой фейерверк – да устроим. – Болит? – Андрей слегка коснулся окровавленной куртки на груди Олеси. На этот раз девушка не отстранилась. Она выключила рацию, по которой до сих пор безуспешно пыталась связаться с внешним миром, сунула руку за пазуху и продела палец через отверстие в побуревшей ткани куртки. – Нет… – задумчиво протянула Олеся. – Чувство какое-то странное… Будто воздух какой-то другой, вкус не тот. Как долго-долго сидеть в землянке, а потом выйти в лес. Она подняла взгляд на Андрея и ненадолго замолчала. Андрей очнулся, поймав себя на том, что не помнит, когда он последний раз дышал. Попытка выдоха получилась такой шумной, что, испугавшись непонятно чего, курсант уже сознательно остановил дыхательный процесс и, поперхнувшись, закашлялся. Олеська опустила ресницы. – Не боишься? – Андрей удивленно поднял брови, и Олеся уточнила: – Летать? Это даже не самолет… – Я… – он, будто на что-то решившись, продолжил уже более твердым голосом. – Я не полечу. Что мне там делать? Нет у меня там никого. Не ждет никто. Зачем? Да и вообще… Запал кончился так же быстро, как и появился. Андрей кашлянул еще раз и снова замолчал. Олеся осторожно положила ему голову на плечо, и Андрею показалось, что воздуха вокруг не стало совсем. – А хочешь, я поговорю с Дедом? Нам снайперы в отряде ой как нужны… Будем вместе охотиться… То есть, на задания ходить… – Я тебя не пущу. – То есть как? – Женщина должна сидеть дома, ну… в землянке, хотя бы. Готовить ужин и ждать мужчину. – Да ты деспот. – Ага, я такой, – Андрей улыбнулся и, осторожно полуобняв Олеську за плечо, вдохнул запах пропыленных рыжих волос. – Женщина должна слушаться мужчину. Я так семью понимаю. Вышедший на середину зала командир диверсионной группы трижды хлопнул в ладоши, привлекая к себе всеобщее внимание. – Всем незанятым в разминировании и дежурном охранении – спать! – Дед взглянул на часы. – Побудка через сто пятнадцать минут. Уставшие партизаны, в большинстве своем, тут же попадали на ближайшие хоть чуточку подходящие для отдыха поверхности, не заботясь особо обустройством импровизированных постелей. Единственными, кто не среагировал на самую приятную в данный момент и в данном месте команду, оказались Андрей и Олеся. Они смотрели в глаза друг другу, а вокруг уже не было ничего… Как это частенько случалось в последнее время с оберштурмбанфюрером СС Дартцем, период сильного раздражения, залитый пятью-шестью рюмочками хорошего коньяка, плавно переходил в период сонного оцепенения, сопровождаемого тяжелыми видениями рассерженной фрау Дартц с неизменными белыми бигуди в волосах и противного розового язычка ненавистного пуделя Фрица, любимца все той же упомянутой ранее фрау. Для внешнего наблюдателя означенный период характеризовался негромким, но противно скрипучим храпом. Правда, наблюдателей в кабинете коменданта не наблюдалось. На базе установилось относительное непонятное затишье, партизаны спрятались под землей, поднятый по тревоге гарнизон тихо сидел на занятых позициях, стараясь не попадаться на глаза гестаповцам и спецназу, а сам спецназ мотался неизвестно где. Или просто хорошо прятался от некомпетентного взгляда. А потому проснулся оберштурмбаннфюрер не от хлопка двери, распахнутой ворвавшимся с докладом адъютантом, а от… Наверно, от собственного храпа. Несколько мгновений герр Дартц пялился воспаленными глазами на закрытую дверь и слушал храп. Храп был каким-то слишком назойливым и слишком ритмичным. И почему он, собственно, не прекращается, если кроме хозяина кабинета издавать его больше некому, а хозяин, вроде бы, уже и не спит? – Да! – окончательно проснувшись, комендант схватил телефонную трубку. – Господин комендант? – в голосе звонившего сквозило некоторое сомнение. – Кто это? Какого черта?!! – герр Дартц поискал глазами бутылку. Бутылка стояла по стойке "смирно" на краю стола и демонстрировала абсолютную пустоту содержимого. Голос на том конце телефонного провода тоже принял состояние "смирно". – Командир группы обслуживания насосной станции обер-лёйтнант… – фамилию герр Дартц не разобрал, что-то румынское. – Господин комендант, я должен доложить руководителю полетов и председателю комиссии по запуску об окончании заправки изделия компонентами топлива. Но у меня почему-то нет связи, господин комендант. Ни с центром управления, ни со штабом… Комендант базы шлепнул себя ладонью по лбу. Насосную станцию для заправки изделия пристроили к уже имевшейся на аэродроме станции кислородной, которая по соображениям безопасности изначально располагалась на максимальном удалении от всех остальных служб базы, в противоположном конце взлетки. Там же пристроили и склад огромных цистерн с кислородом и прочим, относящимся к космическому челноку. Персонал и охрана станции вполне могли не среагировать на тревогу и прочие события, происходившие в этой части базы. Да и не должны были, у них своя служба. Оберштурмбанфюрер СС Дартц потер глаза, собрался и прогнал остатки сна. – Слушайте меня внимательно, обер-лёйтнант. На базе чрезвычайная ситуация. С этого момента подчиняетесь непосредственно мне напрямую. Немедленно… – При всем уважении, господин оберштурмбанфюрер… – Молчать! Вы что, не понимаете? Ваш центр управления захвачен партизанами. Ваша комиссия погребена под развалинами штаба! У тебя больше нет другого командования, кроме меня, мальчишка! Трубка отозвалась молчанием, но связь не прервалась. Дартц вытер испарину и заставил себя успокоиться. – Ты слушаешь меня, сынок? – Так точно, господин оберштурмбанфюрер, – глухо отозвался голос. – Что будет, если эта ваша… Как ее?… – Изделие, господин комендант. – Да… Если изделие сейчас взорвется? – Ничего… – голос стал еще глуше и совсем тихим. – То есть как? – В радиусе нескольких километров не будет вообще ничего, господин комендант. Испарина выкатилась еще в большем объеме, и коменданту показалось, что она тут же превратилась в лед. – Сынок, откачай все обратно. Немедленно. Пока мы дышим… – Это невозможно, господин комендант. То есть, я могу приказать запустить насосы на обратную перекачку. Но управление арматурой изделия мне недоступно. Чтобы заполненные баки начали отдавать топливо, необходима программная команда, а дать ее может только программный комплекс самого изделия, либо кто-то из центра управления… Оберштурмбанфюрер ощутил непривычную слабость и необоримое желание уложить голову на подушку. Кто я? Где я? Зачем я? Он с тоской посмотрел на пустую бутылку… Да пропади оно все пропадом! – Ладно, сынок. Рация у тебя есть? Хорошо. Вызывай "Одер-один", обрисуй ему ситуацию, он сообразит, что делать… Да! И держи меня в курсе. – Zu Befehl, господин оберштурмбанфюрер! Это был первый сон за последние три ночи. Вячеслав пробирался среди свисающих с недоступного взгляду свода гигантских водорослеобразных растений. Он раздвигал руками мягкие, теплые наощупь побеги, скользил между ними, и те беззвучно смыкались за его спиной. Где-то впереди в редких просветах в темно-зеленой живой стене Слава видел стоящую на месте тонкую фигуру, видел шевелящиеся в такт свисающим водорослям пепельные недлинные волосы, неразличимого пока цвета глаза, обращенные в его сторону, и двигающиеся пухлые губы. Судя по тому, что Вячеслав довольно четко различал отдельные черты лица, расстояние между ним и девушкой было довольно небольшим. Он пытался энергичнее работать руками, делать шаги пошире, но дистанция никак не хотела сокращаться. Девушка стояла на месте и продолжала беззвучно шевелить губами… – Славка, глянь, костюмчик-то впору пришелся… – знакомый голос пролился откуда-то сверху, стекая по стеблям водорослей и дробясь на разветвлениях ветвей. – Не… не слышит. Дрыхнет… Голос затих, растекшись и впитавшись в поверхность под ногами. Слава никак не мог собрать воедино все черты лица девушки, никак не мог схватить взглядом полную картинку, он напрягался все больше и больше, но сверху потекла темнота, и скоро остались только губы… – Все, братцы! Поднимаемся! Давайте-ка, построимся вот у этих шкафчиков… Давайте, давайте, шевелимся… Темнота ухнула сверху лавиной, и в последний момент Слава отчетливо расслышал сорвавшиеся с исчезающих из поля зрения губ слова: "… мне моего сына…" Кротков открыл глаза и первое, что он увидел, оказалось лицом его друга-однополчанина, ухмылявшимся поверх сверкающего белизной симпатичного скафандра. – Ну и горазд ты дрыхнуть, Славка. Выспался? Нет? А я выспался на месяц вперед, – лицо Димона просто светилось. – Догадаешься как? Или подсказать? Обершутце молча протягивал Клаусу собственный шлем. На вопросительно поднятую бровь подчиненный многозначительно кивнул и вложил шлем в руки унтерштурмфюреру. С сомнением поглядывая на обершутце, Клаус натянул "горшок" на голову. – … спокойно, обер-лёйтнант, спокойно! – голос лысого гауптштурмфюрера не отражал ровно никаких эмоций. – Так говорите, тоннель с трубопроводами имеет достаточную высоту для движения человека в полный рост? – Так точно… – Следовательно, в пусковую шахту можно проникнуть через вашу станцию. А выйти из шахты через тоннель можно? – Да, хотя человеку непосвященному так просто вход в тоннель из шахты и не увидеть. Надо подняться на третий ярус лесов, пройти между разветвлениями трубопроводов и стеной, потом… – Ясно, не продолжайте, – эфир ненадолго замолчал. – Вот, что. Через несколько минут к вам прибудет наша группа, покажете мне вход. Пока же, на случай, если диверсанты все-таки знают о тоннеле, всеми имеющимися силами возьмите его под контроль. Как поняли? – Понял. Выполняю. Конец связи. Клаус вернул шлем, надел фуражку и направился в сторону, где по его предположениям ошивался гестаповец. На фоне рассветного неба громады четырех танков напоминали гигантских спящих черепах, застывших в ожидании момента, когда восходящее солнце, наконец, поможет им согреться. За ближайшим же из танков фон Типпельскирх нос к носу столкнулся с искомым гестаповцем. – Ба! Клаус, вы еще бодрствуете? – в глазах гауптштурмфюрера плясали веселые искорки, а рот растянулся чуть не до ушей. Издевается, гад. – Это хорошо. Потому как я снимаю своих людей с этой позиции и оставляю шахту на ваше попечение. У вас появилась прекрасная возможность показать себя во всей красе. Справитесь? Клаус не приметил, чтобы лысый отдавал какие-то команды, но обстановка вокруг явно изменилась. Отчетливо ощущалось движение, вроде бы, глазом и не заметное, но явно ощущаемое на уровне чувств. Было похоже, что зашевелился воздух, сильнее зашумела трава, и даже солнце начало резвее выползать из-за горизонта. Кроме того, один за другим проснулись танки, окончательно разогнав предрассветную тишину. – Справитесь, справитесь – вижу. Значит так, мы нашли возможность все-таки достать диверсантов… Как же – они нашли! – … и немедленно приступаем к выполнению этой задачи. А когда мы их выкурим оттуда, деваться им будет некуда, кроме как вам в руки. Так что, ждите и принимайте, – гауптштурмфюрер напоследок улыбнулся, легко запрыгнул на ближайший танк, и четыре бронированных машины, оседланные спецназовцами, одновременно сорвались с места. Провожая взглядом покатившееся по полю рычащее пылевое облако, Клаус машинально достал сигарету, сунул ее в рот, да так и остался стоять, даже не опустив до конца руку. Из охватившего оцепенения его вывел щелчок зажигалки и вспыхнувший прямо перед носом бензиновый огонек. Фон Типпельскирх прикурил, неторопливо выпустил дым и только после этого посмотрел на хозяина зажигалки. Этот пожилой шарфюрер, командир одного из подчиненных Клаусу отделений, отличался поразительной немногословностью и железным спокойствием, граничащим с абсолютным равнодушием ко всему на свете. И услышать от него больше пяти слов одновременно чуть не стоило унтерштурмфюреру сигареты, которая вполне могла выпасть изо рта. – А знаете, господин барон, не люблю я гестапо… – он все-таки помолчал немного. – Будь моя воля, взял бы свое отделение, да и выбрал бы дорогу покороче… Вникал Клаус, почему-то, долго. Не дождавшись реакции командира, шарфюрер продолжил: – Есть у меня один знакомый. Из обслуги этой штуки, что в колодце. Вернее, наверно, был… – унтер посмотрел на громадную бетонную крышку, достал сигарету и медленно, основательно прикурил. – Мы любим… любили один и тот же сорт пива… Ему присылали регулярно. Из самой Баварии… Так вот, в стенках колодца этого много подсобок, там мы и посиживали вечерами. А из нескольких есть технические лазы прямо в шахту. Для монтеров. Он меня как-то, бутылок после восьми, провел туда, баллисту показывал. Здоровая штука… Сигарета, наконец, отвалилась от онемевшей губы Клауса и упала на так и не опущенную руку. Унтерштурмфюрер дернулся от ожога и мгновенно сбросил с себя оцепенение. Шарфюрер коротко зыркнул на командира и протянул остаток своей сигареты. – Так вы говорите, что в шахту можно попасть и отсюда? – Именно так, господин барон. – И?… – Гораздо быстрее, чем туда доберутся черные… Клаус посмотрел на часы, оглянулся на застывших на позициях бойцов и снова остановил взгляд на унтере. – Командиров отделений – ко мне. Вячеслав чувствовал себя очень неуютно. Более того, он чувствовал себя больным. И чувство это никоим образом не касалось его физического состояния. Слава был абсолютно уверен, что все его органы работают просто идеально – проверил, пока строил два портала. Неуютность же вызвана скорее недомоганием психического плана. Изучая в очередной раз свой организм, он так и не наткнулся хоть на что-либо, что можно было бы определить словами "душа" или "сознание". И теперь ощущал непривычное для себя беспокойство, которое только усиливалось оттого, что причина Славе была неизвестна… – Белый, белый, я – рыжик. Прием… Белый, белый, я – рыжик… Дед, выставив посты охранения, приказал остальным притвориться травой и занялся налаживанием радиосвязи. Вернее, налаживала связь Олеська, а Дед, как и положено командиру, руководил – сидел рядом с мрачным видом, захватив в кулак бороду, и сверкал глазами на подчиненных: не подходи! Никто и не подходил. Бойцы-диверсанты после переходов по длинному темному тоннелю, безжизненному полю и форсирования валежника ошарашено переваривали неожиданное приключение. – Белый, белый, я – рыжик. Прием… Андрей сидел на корточках рядом с рыжей радисткой, сосредоточенно прислушиваясь к едва слышному треску в наушниках, и держал над Олесей и рацией натянутую плащ-палатку, одним концом привязанную к дереву. К импровизированному походному штабу (он же – центр связи) бесшумно, между стеблями юной травы и прошлогодними шишками просочился Миколка, отправленный некоторое время назад в сторону колючки наблюдать за действиями супостата. – Дед… – выпучив глаза, прошипел разведчик. – Тс-с! Опять орешь? – Дед тоже умел вращать глазами. – Что там? Докладай. Только тихо мне. – Докладаю, значица. Охранение у фрицев с этой стороны – так себе. По два засранца через каждые саженей двадцать. Лежать или сидять на той стороне, спиной к нам, мордой к взлетке. Вобчем, нам они не помеха, так – мусор… – А ну, без лирики мне! Ты докладай, а выводы я и сам сделаю, – прошипел Дед, в очередной раз сверкнув колючим взглядом. – Что еще? – А, так – ерунда… Танки от дырки сорвались и поперли куда-то… – Что? Куда?!! Миколка махнул правой рукой – туда куда-то. Дед, скрипнув зубами, достал и развернул план – показывай, давай. Разведчик покрутил головой, оценивая сквозь нависающие ветки интенсивность окраски светлеющего неба, повертел чуток разложенной на траве картой и ткнул пальцем в конец взлетки. Дед присмотрелся к линиям на бумаге и, поискав глазами по лицам соратников, поманил к себе Семеныча. – Что за хрень тут у нас? Семеныч одел и тут же снял очки. – Станция кислородная, командир. Она же – станция заправочная для баллисты, – пожилой партизан приподнял руку, предупреждая очередной вопрос. – Да-да, они, наверно, о том же подумали – заправку остановить. Да только поздно уже. Заправка закончена, а откачать обратно можно только из подземного центра… – он взглянул на часы, поднеся руку почти к самым глазам. – Нет, теперь только из кабины корабля. Поздно, в общем. Командир кивнул – понятно. Семеныч снова приблизил к глазам наручные часы и посмотрел на тихо и незаметно сидящего неподалеку Славу, занятого самокопанием. – А вам, молодой человек, пора бы уже, а то улетит ракета-то… Тишина предрассветного леса, установленная в приказном порядке, и без того сонная, замерла на вздохе. Вячеслав оглядел как по команде обращенные к нему лица, задержался взглядом на вынырнувшей из-под плащ-палатки огненной шевелюре и запнулся на сдвинутых бровях Андрея. – Да… – Слава сбросил с себя оцепенение. – Остаешься, значит? Бывший разводящий одновременно неуверенно дернул плечами и решительно кивнул. – Ладно. Тогда – удачи, – Кротков улыбнулся и пожал Андрею руку. – И вам. Дед тихонько прокашлялся в бороду и бочком подполз к Славе. – Вот. Возьми, – он выудил из недр своей куртки сильно похожий на "вальтер" пистолет, протер рукавом и без того стерильную на вид боковую поверхность и протянул рукояткой вперед. – Гарная машинка, полицейская. Пригодится. Вячеслав хотел было отказаться, но, взглянув на землистое лицо партизанского командира, молча взял протянутое оружие, засунул в карман комбинезона и, сняв с плеча автомат, также без слов положил его на землю перед Дедом. Пожали руки. Рыжая, сдернув с головы наушники, выбралась из-под полога полностью, бесшумно, как дуновение ветерка, подлетела к Славе и рывком чмокнула его в щеку серыми запыленными губами. – Спасибо тебе… – Олеська чуть отстранилась, извлекла, кажется, прямо из воздуха дико не соответствующий окружающей обстановке белоснежный платок, лизнула его кончик острым розовым язычком и очень по-женски слегка потерла место поцелуя. Кротков усмехнулся – такую "помаду" с его щек еще никогда не стирали – и легонько потрепал пропыленную копну волос. Уходя в портал, Слава смотрел на замурованные в стекле лица, не надеясь их уже когда-нибудь увидеть и зная, что забыть их ему не суждено. Судьба у него теперь такая – все помнить. Всех. Дмитрий сидел на краю громадной стремянки, которая являлась частью одной из удерживающих ракетный комплекс опор и упиралась широким мостиком в отрытый люк челнока. Болтая ногами в пятидесяти метрах от дна колодца, он пытался смастерить самокрутку из пожертвованной партизанами махорки. Получалось плохо. В конце концов (уже просыпав в бездну почти половину запаса махры), Базов сваял из бумаги небольшой кулек, изогнул его наподобие трубки, засыпал в него травку и, утрамбовав большим пальцем, подпалил. С трудом сделав пару затяжек и от души прокашлявшись, Димон счел текущую тягу к никотину сполна удовлетворенной и щелчком отправил "козью ножку" в затяжной прыжок. Проводив окурок взглядом, плюнул вдогонку, рывком поднялся на ноги и полез в нутро челнока. Надо еще пошарить в кабине – интересно же. Длинная винтовая лестница закончилась, наконец, открытым проемом в бетонной стене, и Клаус первым вышел на площадку лесов, опутывающих всю шахту с изделием. Несмотря на внушительный стаж службы на этой базе, в колодце унтерштурмфюрер оказался впервые – посторонние сюда не допускались, и заключенных на работы сюда не гоняли со времен строительства. Ракета поражала своими размерами и какой-то неземной неестественностью. По сравнению со ступенями носителя сам космический аппарат выглядел несколько комично и напоминал маленького белоснежного цыпленка, насаженного на здоровенный шампур. Настолько большой и толстый, что насаживание не удалось – так и торчал на кончике. Клаус оторвался от созерцания изделия, почувствовав, что шея начинает затекать, и, подойдя к перилам вплотную, глянул вниз. Дно колодца было скрыто облаком поднимающихся испарений, под пологом которого что-то жужжало, сверкало и двигалось, создавая впечатление некой фантастической механической жизни. Вся команда, взятая начальником караула на операцию, уже вытянулась с лестничной площадки и ожидала дальнейших команд. Шарфюрер-проводник без слов тронул Клауса за рукав и показал жестом на участок лесов несколькими уровнями ниже и чуть в стороне. Проследив за направлением указующего пальца, унтерштурмфюрер увидел большое круглое отверстие в стене – тоннель, ведущий к центру управления. Оглядев бойцов, Клаус махнул рукой – вниз. Преодолев лестничные пролеты между ярусами, фон Типпельскирх первым шагнул в темную дыру, слегка присвистнул, огибая громадную кучу взрывчатки, уложенную метрах в двадцати от порога, подал идущим сзади знак "внимание" и снял пистолет с предохранителя. Замыкающий втянувшуюся в тоннель колонну боец оглянулся и краем глаза увидел падающий в дальней от него части шахты дымящийся комочек. Осмысливать данное явление он не стал – некогда было, да и повышенным любопытством простой караульный не страдал. Думать должны командиры. – Белый, белый, я… Белый!!! Я – рыжик! Вас слышу! – Олеська вынырнула из-под плащ-палатки с горящими глазами. – Я – рыжик, прием! Дед мгновенно напружинился и протянул руку к микрофону. – Рыжик пророс, пророс! Как поняли? Прием… – Олеська сорвала с головы наушники и, сияя, протянула Деду. Командир приложил один из телефонов к уху и зажал микрофон в кулаке. – Ноль-два… Ноль-два, спите, что ли? – выслушивая ответ, Дед удивленно приподнял брови. – У нас семь-двести, надо два круга. Два круга, как поняли? Прием… Тишину леса нарушал только треск в наушниках, прерываемый иногда невнятным бормотанием. Притихшие партизаны прислушивались к радиообмену как могли. – Что?!! – Дед с яростью вдавил кнопку на микрофоне. – Я сказал – два круга, семь-двести! Ноль-один? Всем показалось, что ответа не было целую вечность. – Два ноля!!! – Дед бросил микрофон, наушники и в голос, от души, добавил: – Козлы! Оглядев соратников и задумчиво почесав бороду, командир заявил: – Вертушек не будет, сами пойдем… Четыре минуты на сборы. Все! Партизаны переглянулись, но никто не стал задавать вопросов – четыре минуты, так четыре минуты. Андрей с Олеськой взялись споро сворачивать рацию, и участок леса, занятый временным лагерем, пришел в движение. Дед постоял несколько секунд неподвижно и решительно двинулся к пулеметчику, временно охраняющему связанного комиссара. – Убедился? – Петро смотрел Деду прямо в глаза. – Развяжи руки и отдай оружие, помирать вместе будем. – Хрена им, а не помирать, – командир выдержал взгляд комиссара. – Пробьемся. Миха, развяжи. Петро потер освобожденные запястья, встал и снова посмотрел в глаза Деду. – Вот что, капитан Волошко, давай так. Задание мы не выполнили. Я – точно не выполнил. Мне в любом случае трибунал. Ты – выкрутишься. Ты – не знал. Хотя, по головке тебя не погладят. Дай мне пулемет, я прикрою ваш отход. Для всех будет лучше. Дед думал. – Уйду севернее вдоль колючки и оттяну огонь на себя. Вы, как отойдете – подайте сигнал, и я начну. Ну, решайся? – Хорошо, – Дед посмотрел на Миху и кивнул головой. – Отдай ему. И все патроны. Слава, уже надев скафандр, смотрел на электронное табло обратного отсчета и держал руку на выключателе открытия створок. |
|
|