"Тайны готических соборов" - читать интересную книгу автора (Фулканелли)

Предисловие к третьему изданию

Вот что важно: в то время как масоны постоянно ищут потерянное слово Verbum dimissum, Всеобщая Церковь (katholike), обладающая этим словом, готова потерять Его, запутавшись в хитростях Дьявола. Ничто больше не благоприятствует такой непростительной ошибке духовенства, часто невежественного, как боязливое повиновение обманчивым импульсом, наказываемым прогрессивными, которые получены от тайных сил, стремящихся разрушить творение Петра. Глубоко волнующий магический ритуал латинской мессы утерял свое значение и теперь стоит на одном уровне с мягкой шляпой и пиджаком, используемыми многими священниками на многообещающем пути к отмене философского целибата…

Как следствие этой политики непрекращающейся беспомощности, ересь наполняет хвастливые умствования и глубокое презрение к скрытым законам. Среди них присутствует неизбежная необходимость плодородного разложения и смерти. Эта погруженная во мрак, таинственная переходная фаза открывает оперативной алхимии ее удивительные возможности, и не страшно ли при этом, что Церковь соглашается с ужасной кремацией, которую раньше запрещала?

Какие широкие горизонты открываются теперь перед притчей о зерне, посеянном в землю (Иоанн 12,24): "Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода".

Не менее ценно для нас другое свидетельство любимого ученика о своем Учителе, по поводу Лазаря, разложение тела которого указывало на полное отсутствие жизни (Иоанн 11, 39, 40): "Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе. Иисус говорит ей: не сказал ли Я тебе. что если будешь веровать, увидишь славу Божию?"

Забыв герметическую Истину, лежащую в ее основании, и настаивая на сжигании трупов, Церковь заимствует очень плохой довод у науки о добре и зле, согласно которой разложение тел на все более многочисленных кладбищах угрожает инфекционными эпидемиями живущим поблизости людям. Этот благовидный предлог вызывает по меньшей мере улыбку, особенно у тех, кто знает, насколько за последнее столетие продвинулся узкий позитивизм Контов и Литтрэ. Эта трогательная заботливость почему-то не проявлялась во время двух грандиозных, по продолжительности и количеству убитых, бойнь, проходивших на довольно небольших пространствах, и во время которых погребение часто производилось с большой отсрочкой и не на должной глубине.

В качестве возражения, есть смысл напомнить о необычном и мрачном наблюдении, осуществленном в начале Второй Империи, с терпеливостью и решимостью того времени, знаменитыми врачами и токсикологами Матье-Жозефом Орфила и Мари-Гийомом Девержи, над постепенным разложением человеческого тела. Вот результат эксперимента: "Запах постепенно усиливается; наконец, наступает момент, когда все мягкие части рассыпаются по земле, становясь просто грязным осадком черноватого цвета, в запахе которого есть нечто ароматическое".

Что касается перехода зловония в аромат, то здесь обнаруживается интересное сходство с тем, что говорят старые Учителя по поводу физического Великого Делания и среди них, в частности, Морьен и Раймонд Луллий, уточняющие, что отвратительный запах (odor tеtеr) темного разложения сменяется одним из самых приятных ароматов, ибо это запах жизни и тепла (quila et vita proprius est et caloris).

Исходя из сделанного только что наброска, не должны ли мы испытывать опасения, если уже здесь, вокруг нас, на плане, на котором мы находимся, могут сыграть свою роль спорные свидетельства и аргументация, обладающие только внешним правдоподобием? Склонность к тому и другому неизменно демонстрируют зависть и посредственность, и мы сейчас считаем своим долгом устранить их устойчивые досадные последствия. Мы говорим об этом в связи с одной весьма объективной поправкой, внесенной нашим Учителем Фулканелли, изучавшим в музее Клюни статую Марселя, епископа Парижского, стоявшую в Нотр-Дам, в простенке портала св. Анны, покуда архитекторы Виоле-ле-Дюк и Лассю не заменили ее примерно в 1850 г. удовлетворительного качества копией. Так, Адепту "Тайн готических Соборов" пришлось исправлять ошибки, допущенные Луи-Франсуа Камбриелем, располагавшего полной возможностью детально описать оригинал статуи, все еще стоявший на своем месте в соборе, где находился с начала ХIV в., и тем не менее сочинившего, — тогда, в правление Карла ХI — свое краткое фантастическое описание:

"Епископ этот подносит палец к устам, дабы сказать тем, кто видит его и кто постиг то, что он представляет… Если вы сознаете и догадываетесь, что я представляю этим иероглифом, молчите!.. Не говорите ничего об этом! ("Cours de Philosophie hermetique ou Alchimie en dix-neuf lecon". Paris, Lcour et Maistrasse, 1843.)

В работе Камбриеля эти строки сопровождаются неуклюжим эскизом, то ли породившим их, то ли вдохновленным ими. Мы, как и Фулканелли, с трудом представляем себе, чтобы двое наблюдателей (т. е., писатель и рисовальщик) могли каждый сам по себе стать жертвами одной и той же иллюзии. На гравюре, святой епископ, носящий бороду (очевидный анахронизм), на голове имеет митру, украшенную четырьмя небольшими крестами, а левой рукой поддерживает короткий посох, покоящийся в углублении его плеча. Наконец, он с невозмутимым видом поднимает указательный палец до уровня подбородка, в выразительном мимическом жесте советуя молчать и хранить тайну.

"Нетрудно осуществить проверку, — заключает Фулканелли, — поскольку мы располагаем оригиналом данного произведения, и при первом же взгляде на него обман рассеивается. Наш святой, по средневековому обыкновению, совершенно гладко выбрит; его митра очень проста и лишена каких-либо украшений, посох, который он поддерживает левой рукой, упирается своей нижней конечностью в пасть дракона. Что касается знаменательного жеста персонажей Mutus Liber[3] и Гарпократа, — он целиком является плодом чересчур богатого воображения Камбриеля. Св. Марсель изображен благословляющим — в позе, исполненной благородства, со склоненным вперед челом, с присогнутой рукой, с кистью на уровне подбородка и с поднятыми вверх указательным и средним пальцами".

Как мы только что видели, вопрос, коему в настоящей работе отведен весь VII параграф главы «Париж» и с которым читатель далее сможет ознакомиться in extenso[4] былне двусмысленно разрешен. Всякий обман был таким образом раскрыт, истина была полностью установлена, — как вдруг Эмиль-Жюль Грийо де Живри приблизительно тремя годами позже в своем «Музее Чародеев» пишет по поводу срединного столба южного портала Нотр-Дам следующие строки:

"Статуя св. Марселя, стоящая в настоящее время на портале Нотр-Дам, представляет собой современную репродукцию, не имеющую исторической ценности; она появилась в ходе реставрации, предпринятой архитекторами Пассю и Виоле-ле-Дюком. Подлинная статуя XIV в. в настоящее время помещена в угол большого зала Терм Музея Клюни, где нам удалось сфотографировать ее (рис. 342). Можно видеть, что посох епископа погружен в пасть дракона, — условие, существенное для прочтения иероглифа, и указание на то, что дабы зажечь огонь атанора, необходим небесный луч. Так вот, некогда, должно быть в середине XVI в., эта старинная статуя была снята с портала и заменена другой, где посох епископа был, — дабы возразить алхимикам и разрушить их традицию, — намеренно сделан короче и не касался более пасти дракона. Это различие заметно на нашем рис. 344, где изображена старая статуя, какой она была до 1860 г. Виоле-ле-Дюк распорядился убрать ее и заменил ее довольно точной копией статуи музея Клюни, возвратив таким образом порталу Нотр-Дам его подлинное алхимическое значение"

Что за извилистый и путанный путь (чтобы не сказать больше), который, если ему следовать, суммарно сводится к тому, что некая третья статуя в XVI в. вклинилась между изящной древностью, хранящейся в Клюни, и ее копией нового времени, каковую можно видеть в соборе в Сите на протяжении более чем ста лет! В поддержку своего как минимум безосновательного утверждения Грийо де Живри представляет фотографию этой статуи эпохи Ренессанса, отсутствующей в архивах и не упоминаемой даже в самых ученых трудах; Бернар Юссон смело устанавливает дату снимка, делая из него дагерротип. Нижеследующая подпись под снимком пытается возобновить его невозможное оправдание:

Рис. 344. СТАТУЯ XVI В. ЗАМЕНЕННАЯ ОКОЛО 1860 Г. КОПИЕЙ ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО ИЗВАЯНИЯ. Портал Нотр-Дам, Париж. (Коллекция автора).

К несчастью, предполагаемый св. Марсель на этой картинке лишен того епископского посоха, которым наделяет его перо Грийо, отчаянно прибегающего к притянутым за уши средствам. Самое большее, что можно различить в левой руке длиннобородого, насмешливого на вид прелата — какую-то грубую палку, на верхней оконечности коей отсутствует орнаментированный завиток, который должен был бы делать ее посохом епископа. Очевидно, было важно, чтобы из текста и из иллюстрации следовало, что эта скульптура XVI в. — кстати продуманная — и есть та, которую Камбриель, "проходя однажды перед церковью Нотр-Дам в Париже, осмотрел с большим вниманием", ибо автор заявляет на самой обложке своего "Курса философии", что закончил эту книгу в январе 1829 г. Так были сделаны более заслуживающими доверия описание и рисунок, восходящие к алхимику Сен-Поль-де-Фенуйе, дополняющие друг друга в своей ошибочности; тогда как этот неуемный Фулканелли, чересчур заботящийся о точности и откровенности, был бы уличен в невежестве и непостижимом заблуждении. Однако, сделать выводы такого рода не так просто: это приходится констатировать теперь уже на основании гравюры Франсуа Камбриеля, где епископ наделен пастырским посохом, хотя и укороченным, но все же не лишенным капители и спиралевидной части.

Не будем останавливаться на объяснении, воистину изобретательном, но несколько элементарном, которое Грийо де Живри дает укорачиванию пастырского посоха (virga pastoralis); напротив, подчеркнем еще раз ту «странность» в которую он метил, не упоминая ее, — «невинно», как затем уточнит Жан Рейор, имея в виду, что это произошло совершенно случайно, — а именно, вполне уместную поправку, сделанную в "Тайнах готических соборов", о которой попросту не мог не знать столь любознательный и образованный ум, каким обладал он. В самом деле, указанная первая книга Фулканелли вышла в июне 1926 г., тогда как "Музей Чародеев", датированный 20 ноября 1928 г. в Париже, появился в феврале 1929 г., через неделю после неожиданной кончины его автора.

В те времена этот ход, показавшийся нам не особенно честным, немало удивил и огорчил нас, даже привел в замешательство. Мы, конечно же, не стали бы и говорить о нем, если бы вслед за Марселем Клавелем (он же Жан Рейор) совсем недавно у Бернара Юссона не возникла необъяснимая потребность с дистанции в 32 года вновь запустить шар и кинуться на подмогу. Здесь мы приведем только заносчивое высказывание первого из них — сделанное в "Покрывале Исиды" в ноябре 1932 г. — поскольку второй очевидным образом бездумно последовал за ним, не испытывая ни капли почтения, которое нам хотелось бы видеть у него по отношению к восхитительному Адепту и всеобщему Учителю:

"Все разделяют благородное негодование по поводу Фулканелли! Но, что более всего достойно сожаления, — это легковесность данного автора в данных обстоятельствах. Мы сейчас увидим, что не было оснований обвинять Камбриеля в «трюкачестве», «мошенничестве» и "бесстыдстве".

"Разберемся по порядку: столб, находящийся в настоящее время в портале Нотр-Дам, представляет собой репродукцию нового времени, появившуюся как часть реставрации, предпринятой архитекторами Лассю и Виоле-ле-Дюком и осуществленной ими около 1860 г. Первоначальный столб отправлен в Музей Клюни. Однако мы должны сказать, что нынешний столб в общем достаточно верно воспроизводит столб XIV в. (за исключением некоторых мотивов на его подножии). Во всяком случае, ни один, ни другой из этих столбов не соответствует описанию и изображению, приведенным Камбриелем и невинно воспроизведенным известным оккультистом. И все же, Камбриель ничуть не пытался обмануть своих читателей. Он верно описал и распорядился нарисовать столб, который могли видеть все парижане в 1843 г. Дело в том, что существует третий столб, изображающий св. Марселя, — неверная репродукция первоначального столба; именно этот столб был заменен примерно в 1860 г. более надежной копией, которую мы видим в нынешнее время. Указанная неверная репродукция обладает всеми характерными чертами, отмеченными доблестным Камбриелем. Последний, отнюдь не будучи обманщиком, был, напротив, сам обманут этой мало считавшей с оригиналом копией но его собственная добрая воля абсолютно вне подозрений; именно это мы и желали установить".

Дабы лучше подтвердить свое рассуждение, Грийо де Живри — известныйоккультист, на коего ссылается Жан Рейор — в "Музее Чародеев" привел без ссылки, как мы видели, фотографическое доказательство, стереотипное воспроизведение которого указывает на его недавнее происхождение. Такова, по сути, точная ценность этого документа, использованного им для подкрепления своего текста и для того, чтобы отбросить, с полной видимостью неопровержимости, беспристрастное суждение Фулканелли в отношении Франсуа Камбриеля; суждение, может быть, и суровое, но безо всякого сомнения обоснованное, суждение, которое, как мы уже знаем, Грийо де Живри поостерегся упоминать. Будучи оккультистом в абсолютном смысле, он проявил себя не менее скрытным и в том, что касалось происхождение его сенсационной фотографии…

Не может ли попросту быть, что этот снимок, якобы изображающий статую, снятую в прошлом столетии во время работ, проводившихся Виоле-ле-Дюком, на самом деле был сделан не в Нотр-Дам в Париже, а в совсем другом месте; и не может ли быть, что снимок вообще воспроизводит изображение совсем другого персонажа, а не Марцелла древней Лютеции?…

В христианской иконографии несколько святых имеют при себе дракона, агрессивного либо смиренного; среди них можем назвать: Иоанна Евангелиста, Иакова Старшего, Филиппа, Михаила, Георгия и Патрика. Однако, один лишь св. Марсель касается своим посохом головы чудовища, — поскольку живописцы и скульпторы прошлого всегда проявляли уважение к связанной с ним легенде. Она весьма богата, и среди последних деяний епископа упоминается и следующее (inter novissima edus opera hoc annumeratur), переданное Отцом Жераром Дюбуа из Орлеана (Gerardo Dubois Aura lianensi) в его "Истории Парижской Церкви" (in Historia Ecclesiae Parisiensis), которое мы приведем здесь в виде сокращенного перевода латинского текста:

"Некая дама более славная знатностью рода, нежели нравами и хорошей репутацией, завершила свой земной удел и после пышных похорон была подобающим торжественным образом помещена в гробницу. Дабы показать ее, нарушая ее покой на ложе (месту погребения женщины), направляется ужасный змей; он пожирает ее члены, ее тело, душу коего развратил своим губительным шипением. Он не дает ей упокоиться в месте успокоения. Но прежние слуги той женщины, оповещенные об этом шумом, страшно испугались, и толпа из города начала сбегаться на это зрелище, и приходить при виде преогромной твари в беспокойство…

Блаженный прелат, узнав о том, выходит туда вместе с нарядом и велит горожанам остановиться и стоять в качестве зрителей. Сам же без страха становится перед драконом… Который на манер умоляющего, простирается у колен святого епископа и, кажется, ластится к нему и просит у него помилования. Тогда Марсель, ударив его по голове посохом, набросил на него столу (Тит Marcellus caput еqus baculo percutiens, in eum oranum[5]); проведя его по кругу в две или три мили, он растягивал (ехtrаhеbаt) свое торжественное шествие на глазах у народа. Затем, он резко обращается к сей твари и повелевает ей назавтра либо убраться навеки в пустыню и быть там, либо же броситься в море…"

Мимоходом следует сказать, что почти нет необходимости подчеркивать здесь герметическую аллегорию, согласно коей различаются два пути — сухой и влажный. Она в точности соответствует 50-й эмблеме Михаила Майера, в его Atalanta Fugiens[6] где дракон обхватывает женщину в одеянии, во цвете лет, лежащую неподвижно в глубине своей могилы, по всей видимости взломанной.

Но вернемся к предполагаемой статуе св. Марселя, ученика и преемника Пруденция, по поводу которой Грийо де Живри говорит, что она якобы была примерно в середине XVI в. помещена в простенок южного портика Нотр-Дам, то есть на место изумительной старинной реликвии, хранящейся на левом берегу в Музее Клюни. Уточним, что герметическое изваяние нашло теперь приют в северной башне своего первоначального местопребывания.

Прочно встать на позицию опровержения этого утверждения, лишенного всякого основания, нам дает возможность имеющееся у нас неопровержимое свидетельство синьора Эспри Гобино де Монлюизана, Шартрского дворянина, приведенное в его "Прелюбопытном разъяснении загадок и иероглифических телесных фигур, находящихся на Большом портале Кафедральной столичной церкви Нотр-Дам в Париже". Вопреки нашему очевидцу, "с вниманием рассмотревшему" скульптуры, вот перед нами доказательство того, что рельеф, перенесенный на улицу Сомрар Виоле-ле-Дюком, все еще полностью находился на серединном столбе левого портала "в среду 20 мая 1640 г., накануне славного Вознесения Господа нашего Иисуса Христа":

"На столбе, расположенном посередине и разделяющем двое врат этого Портала, есть еще фигура Епископа, помещающего свой Посох в пасть дракона, помещающегося у его ног и кажущегося выходящим из волн, в каковых волнах виднеется голова короля в тройной короне, представляющегося погружающимся в воды, а затем снова выплывающим из них".

Столь недвусмысленное решающее историческое свидетельство нимало не обеспокоило Марселя Клавеля (Жана Рейора, согласно его псевдониму), который, дабы выйти из затруднений, вынужденно переместил во времена Людовика XIV появления статуи, настолько никому неведомой, что Грийо коротко говоря, должен был выдумать ее, будь то с лучшими или худшими намерениями. Бернар Юссон, смущенный этим же свидетельством, выпутывается из ситуации ничуть не лучше, без дальнейших околичностей предполагая, что XVI век на с. 407 "Музея чародеев" — попросту опечатка в подписи под рисунком, к счастью, исправленная на XVII век; как мы имели возможность констатировать выше, ничего подобного не обнаруживается на самом деле.

Более того: если даже презреть всякую точность, не будет ли уж слишком необдуманно допустить, что некий реставратор в эпоху Валуа следуя собственной инициативе (далее не невинной и весьма своеобразной), перенес в музей (в его Эпоху не существовавший) великолепную статую, — статую, хранящуюся там, без сомнения, лишь чуть более столетия в зале ископаемых Терм, соседствующем с очаровательным особняком, восстановленным Жаком д'Амбуазом? И не покажется ли еще более экстравагантным, что этот архитектор XVI в., должно быть, проявил большую заботу о сохранении якобы замененного им готического безбородого изваяния, чем Виоле-ле-Дюк, известный своей тщательностью, проявил тремя столетиями позже в отношении бородатого епископа — произведения его давнего анонимного собрата!

Что Марсель Клевель и Бернар Юссон, один вслед за другим, оказались по-глупому ослеплены возможностью получить большое удовольствие, поймав на ошибке великого Фулканелли, — это еще можно понять; но что Грийо де Живри в самом начале не увидел вопиющей нелогичности своего последовательного опровержения, — это уж совсем выходит за рамки всякого понимания.

В конце концов, придется согласиться, что несомненно важно было в связи с настоящим третьим изданием "Тайн готических соборов" недвусмысленно установить обоснованность упрека Фулканелли в адрес Камбриеля, и таким образом окончательно развеять досадную неопределенность, созданную Грийо де Живри; если хотите, важно было досконально разобраться и закрыть спор, тенденциозность и беспредметность коего нам хорошо известны.

Савиньи, июль 1964 г.

Эжен Канселье.