"Святой – Гарпун для акулы" - читать интересную книгу автора (Зверев Сергей)

ЧАСТЬ II ПРАВО НА УБИЙСТВО

Слева бесы, справа бесы, Нет, по новой мне налей!

Эти с нар, а те – из кресел, – Не поймешь, какие злей.

В. Высоцкий

Черный "СААБ", ведомый рукой опытного водителя, уверенно лавировал в потоке машин. Но ни опыт шофера, ни прекрасные ходовые качества шведского автомобиля не спасли от неприятностей большого города. На одной из оживленных магистралей, ведущих к центру, "СААБ" угодил в пробку. Намертво заблокированная с обеих сторон колоннами автотранспорта, машина сердито урчала незаглушенным движком. Водитель, высунув голову в приоткрытое окно, тихо матерился, разглядывая желтый зад маршрутного автобуса. Переполненная людьми изношенная колымага, давно уже выработавшая свой ресурс, безбожно дымила, выпуская из выхлопной трубы черный шлейф.

Петр Михайлович Банников был единственным пассажиром, вольготно расположившимся на задних сиденьях "СААБа". Он успел перезвонить по мобильному телефону, извинившись перед деловыми партнерами за накладку.

Встречу по обоюдному согласию перенесли на завтра, договорившись пообедать в уютном тихом ресторане подальше от шумного, перенаселенного горожанами и гостями столицы центра. Серьезные дела, по глубокому убеждению Петра Михайловича, полагалось доводить до толка в спокойной обстановке, не отвлекаясь на телефонные звонки, гудки автомобилей, стрекотание факса или гудение компьютеров.

Все эти новомодные электронные штучки раздражали генерала Банникова, прекрасно осведомленного об уязвимости всех без исключения приборов и механизмов, олицетворяющих прогресс в ведении бизнеса. Любой мобильник мог при соответствующем подходе превратиться в улавливающее каждое слово ухо конкурента, а информация из компьютера, защищенного противовзломными системами, паролями и прочей дребеденью, высасывалась профессиональными хакерами, точно коктейль из бокала с соломинкой.

Петр Михайлович, тертый калач, предпочитал договариваться по старинке, с глазу на глаз, доверяя технике только малозначительные детали проворачиваемых сделок. Кроме того, неплохой психолог, Банников подметил, что клиент становится сговорчивее в неформальной обстановке сауны или рыбалки на живописном речном берегу. Организовывать подобные мероприятия в России всегда умели. Денег на обработку партнеров Банников не жалел, убеждаясь, что вложенные средства окупаются сторицей. Поэтому девочки, ублажающие самые извращенные прихоти партнеров генерала по бизнесу, были всегда как на подбор и на любой вкус; икра свежайшая, спиртные напитки изысканные, а прислуга предупредительная и умеющая хранить тайны.

Вообще Петр Михайлович Банников прекрасно вписался в новые времена. Он никогда, в отличие от многих военных, не крыл перестройку матюгами, не обвинял Горбачева и Ельцина в развале армии и крахе военного могущества страны. Ему было наплевать на патриотические страдания, государственные интересы и проблемы обороноспособности России.

Генерал-майор, вышедший в отставку с правом ношения формы, давно ставил перед собой только конкретные цели – обеспечить достойную старость, наслаждаться оставшимися годами жизни и по возможности сохранить власть над другими людьми!

Последнее, как неоднократно убеждался генерал, зависело от количества денег. Порой Банников удивлялся, насколько дешева людская жизнь, не говоря уж о совести.

Взятка, лучше в валюте, была универсальным инструментом, открывающим двери в кабинеты, где подписывались важные бумаги, накладывались резолюции или выдавались разрешения.

В глубине души Петр Михайлович презирал надутых словно индюки государственных мужей да ответственных чиновников. Банников ловил себя на мысли, что, окажись он на самом верху, порядок был бы наведен железной рукой.

Пару-тройку коррупционеров повесили бы принародно на зубцах стен Кремля, сотни две грохнули бы в подвалах Лубянки, а остальных отправили бы разминаться на лесоповале. Однако генерал не позволял разыгрываться фантазии.

Найдись такой деятель – Банников в первых рядах встал бы к стенке. Ведь дела Петр Михайлович прокручивал нешуточные. Продавал не природные ресурсы, которые из России тащат все, кому не лень, а оружие! Оружие же – вопрос политический и поэтому крайне опасный.

Первую крупную аферу генерал виртуозно крутанул в Киргизии, снабдив националистов партией автоматов. Дивиденды, доставшиеся тогда Петру Михайловичу, были не ахти какими – несколько килограммов золота и определенная сумма в долларах.

Аппетит, как известно, приходит во время еды. Со временем изменялись масштабы бизнеса и соответственно размеры дивидендов.

Получил Петр Михайлович свою долю от продажи оружия вооруженным силам Нагорного Карабаха. Кое-что перепало от заплативших "черным налом" азербайджанцев, готовых вырезать армян до последнего человека. Одним словом, руки на межнациональных конфликтах Петр Михайлович погрел неплохо.

Действовал он аккуратно. Всегда делился с "крышей" в правительственных кругах. Лишний раз не рисковал. Подготавливал сделки, трижды перепроверяя покупателей, каналы поставок и возможные последствия для себя. Однако трудиться в царящем бардаке становилось все труднее. Поднявшаяся на ноги криминальная братва наступала на пятки, вторгаясь в некогда запретную сферу бизнеса.

Банников брезговал братками, называя представителей преступного мира не иначе как уголовной сволочью, повыползавшей из-под тюремных нар. Но без услуг, оказываемых братвой, бывалый генерал обойтись не мог. Он поддерживал связь с авторитетной московской группировкой, аккуратно выплачивая мзду за услуги определенного рода. Парни с бычьими шеями выполняли грязную работу: затыкали рты чрезмерно болтливым журналистам, устраняли опасных свидетелей и зарвавшихся конкурентов.

О взрывах автомобилей, найденных в канализационных каналах разложившихся трупах с черепами, разнесенными контрольными выстрелами, Петр Михайлович читал в газетах и не чувствовал угрызений совести. Жизнь бывший генерал воспринимал как непрекращающееся сражение за место под солнцем, а войны без жертв не бывает.

Но в последнее время генерал стал уставать. Годы брали свое. Старость подкралась к Петру Михайловичу незаметно.

На похоронах жены, умершей от рака, Банников понял, что пора воспользоваться плодами своей деятельности.

Встречать закат жизни в России Петру Михайловичу не хотелось. Слишком неуютной казалась ему Родина. К тому же аферы могли всплыть на поверхность, и тогда мечты об обеспеченной старости растаяли бы словно утренний туман.

Решение покинуть Россию созрело у генерала давно.

Когда появились первые сведения о тяжелом недуге дряхлеющего президента, Петр Михайлович принялся собирать чемоданы. Привыкший просчитывать ситуацию на несколько шагов вперед, он понимал, что, когда первое лицо в государстве перейдет в мир иной, незамедлительно сменится команда. К власти придут новые люди, которые установят свои правила игры. А будут они друзьями или врагами – это еще бабушка надвое сказала. Политические разборки в России, по мнению генерала, были пострашнее атомной войны.

Спокойных мест на земном шаре хватало. Не скромничая, Петр Михайлович выбрал поистине райский уголок – Багамские острова.

Независимое государство в Вест-Индии, расположенное на островах и коралловых рифах, славилось своими золотыми пляжами, буйной тропической растительностью и надежными банками, где не задают лишних вопросов клиентам.

Туда, в офшорную зону, где отменены налоги на любые доходы и прибыли, где банки принимали вклады на любой срок, в любой валюте, Петр Михайлович через подставные фирмы переправил свой капитал.

На деньгах кровь не видна. Средства торговца смертью осели на депозитных счетах, стопки банкнот улеглись в банковских хранилищах. Приглядывался Петр Михайлович и к недвижимости, облюбовав расположенный рядом с дворцом генерал-губернатора особняк в колониальном стиле.

Непосредственно в смотринах шикарного жилища генерал не участвовал. Его глазами на островах была дочь Юлия.

Единственное чадо, которое Банников боготворил, красотой не отличалось. Почти двухметровая дылда унаследовала от отца хрящеватый нос, неровные острые зубы и сорок третий размер обуви. Но голова у девицы варила исправно.

Вступив в фиктивный брак с иностранцем, она обзавелась гражданством Великобритании и на законных основаниях поселилась на Багамах. Умело оперируя частью отцовского капитала, Юлия приумножила семейное состояние, потратив прибыль на приобретение скромного магазинчика.

Вскоре предприимчивая наследница генерала, переоборудовав магазин, открыла антикварную лавку, торговавшую эксклюзивными раритетами из России. На полках лавки блистали серебром окладов иконы, отбрасывали загадочные тени напрестольные распятия, хмурились с почерневших от времени досок лики православных святых.

Туристы, в основном американские толстосумы и японские миллиардеры, охотно скупали русскую экзотику. Гостеприимная хозяйка, сделавшая пластическую операцию по выпрямлению носа, очаровательно улыбалась и нежно ворковала с богатыми покупателями.

Раз в два месяца Юлия прилетала навестить отца. Попутно она отбирала товар для своей лавки. Антиквариат перевозил дипломат одной из латиноамериканских стран. Багаж сотрудника посольства таможня не досматривала. Контрабандный канал помогли организовать криминальные авторитеты – друзья Банникова.

Братки поставляли дипломату-гомосексуалисту мальчиков и наркотики, а Юлия выплачивала комиссионные. Товар, украденный из провинциальных музеев, сельских церквей, добытый путем грабежа и вымогательства у частных коллекционеров, поставляли все те же братки.

В душе Петр Михайлович, ни черта не понимавший в искусстве, восхищался предприимчивостью дочери. Он был готов выполнить любую прихоть Юлии. С годами генерал стал сентиментальным. Но это чувство распространялось Только на любимое чадо. Встававших на пути противников Банников безжалостно уничтожал. В сердце генерала не было места милосердию.

Контракт, над которым Петр Михайлович трудился последние полгода, должен был стать венцом его карьеры в России. Заказчики сулили королевский гонорар, исчислявшийся цифрой с шестью нулями. Солидный аванс, переведенный в банк на Багамских островах, грел душу генерала.

Сумма, предложенная покупателями, гарантировала безоблачное существование на островах в Карибском море и исполнение заветной мечты любимой дочери.

Обожаемое чадо грезило постройкой собственной художественной галереи, и не где-нибудь, а на Пэрэдайз-Айленд ‹Пэрэдайз-Айленд (англ.) – Остров-рай. Расположен в бухте Нассау.›, пятачке суши среди лазоревых волн моря, где тусующихся миллиардеров больше, чем блох на бродячей собаке.

Каждый сантиметр этого поистине золотого острова стоил безумно дорого, но чего не сделаешь ради единственного ребенка! Впрочем, генерал, не отличавший импрессионистов от пост-модернистов или Николая Угодника от преподобного Серафима Саровского, сам был не прочь выступить в роли тонкого ценителя искусства и одновременно совладельца галереи в заповеднике для миллиардеров.

До намеченной цели оставалось немного. Контракт на девяносто процентов был выполнен. Дело оставалось за малым – вывезти товар из России. Но обычного удовлетворения генерал не ощущал. Приступы тоскливого ужаса повторялись с пугающей Банникова периодичностью. Страх брал генерала за глотку по вечерам, когда сумерки вползали в подмосковный особняк, просачиваясь через стальные роллеты, защищавшие окна.

Петр Михайлович стыдился приступов безотчетного ужаса, списывая душевную слабость на стресс и усталость. Ему действительно пришлось попотеть, выполняя прихоть заказчика. Ведь речь шла не о партии стрелкового оружия и даже не о дивизионе гаубиц на продажу. Заказ на сей раз отличался размахом, с прицелом на будущий двадцать первый век.

Вертолет "Черная акула" был знаком генералу не понаслышке.

Еще в начале восьмидесятых подполковник Банников присутствовал на демонстрационных полетах опытного образца. Винтокрылая машина с нарисованной акульей пастью под кабиной пилота поднялась в воздух с секретного подмосковного аэродрома. Показав преимущества соосной системы винтов, позволяющей перемещаться в боковом направлении со скоростью до восьмидесяти километров в час, вертолет приземлился под восторженные аплодисменты военных.

Гордость конструкторского бюро Камова, "Черная акула" создавалась как ответ на американскую программу боевого вертолета "Апач". Светлые головы российских конструкторов создали универсальную машину, превосходящую по всем параметрам американский "Апач". Оснащенный сверхзвуковыми ракетами, системой автоматического сопровождения цели, тридцатимиллиметровой пушкой, снаряды которой прошивали танковую броню, вертолет не имел аналогов в мире.

Переговоры, взаимные проверки и сбор информации предшествовали заключению контракта. Клиенты, представители одной из восточных стран, продолжающих строить коммунизм, были людьми не робкого десятка, но и на рожон зря не лезли. Действовавшие под вывеской торгового представительства азиаты были кадровыми разведчиками, или, по терминологии ведомства, где когда-то служил Петр Михайлович, шпионами.

Будущие партнеры долго присматривались друг к другу, не спешили открывать карты. Когда предложение прозвучало, Банников заколебался. Дело попахивало государственной изменой. Хотя в стране поговаривали об отмене смертной казни, генерал, как человек осведомленный, знал, что за определенные преступления наказание одно – казнь. А уж как она будет оформлена – выстрелит палач в тюремном коридоре или снайпер спецслужб, сидящий на крыше соседнего дома, вышибет мозги, – было неважно. Хрен редьки не слаще.

Впрочем, защитников государственных интересов поднаторевший на махинациях с оружием генерал опасался в последнюю очередь. Некогда отлаженный государственный механизм стал проржавевшей неповоротливой махиной, а служащим репрессивного аппарата, не получающим зарплату месяцами, впору было просить милостыню. Банников потерял счет, скольких он купил с потрохами, заставив пахать на себя.

А вот от конкурентов, партнеров по бизнесу, мнимых друзей можно было ожидать любой пакости. Страх за свою шкуру генерал тщательно маскировал, считая это чувство постыдной слабостью. Но так жить становилось невмоготу, и Петр Михайлович решил перебраться к дочери.

Волшебный климат, нежные ласки экзотических красавиц, шум прибоя и тенистые пальмовые аллеи быстро восстановят здоровье и расшатанные нервы полагал экс-генерал. Поэтому над контрактом Банников трудился с полной самоотдачей, предвидя продолжительный, полный тропического солнца и удовольствий, беззаботный заслуженный отпуск на райских островах.

Сделка вступала в заключительную фазу. Добытый путем многоходовой комбинации товар, разобранный на части, покоился в разных местах: в скромных ангарах, переоборудованных под овощехранилища, в незаметных складах и пакгаузах, в товарных вагонах, загнанных на тупиковые железнодорожные ветки. Товар бдительно охраняли отборные головорезы, готовые перегрызть глотку любому, кто проявит чрезмерное любопытство.

Оставалось выполнить кое-какие формальности, необходимые для транспортировки "Черной акулы", и дополнить боекомплект вертолета сверхзвуковыми ракетами "вихрь-М". Азиаты пожелали иметь машину с полным набором вооружения. Для Петра Михайловича пожелание клиента было законом…

Автомобильная пробка рассосалась минут через сорок.

Стадо машин, точно скот, вырвавшийся из загона, рвануло вперед.

– Не лихачь! Сейчас начнешь подрезать! – буркнул Банников водителю.

– Приказ понял, товарищ генерал! – бойко отрапортовал водила, обгоняя коптивший чадом желтый "Икарус".

Деловых встреч на сегодня не предвиделось. Проверяя память, хотя никакой необходимости в этом не было, Банников достал органайзер, поддел ногтем обложку из коричневой кожи и перелистнул страницы.

Шофер, скосив к зеркалу глаза, видел, как генерал делает пометки, размашисто черкая по бумаге ручкой "Паркер" с золотым пером.

– За дорогой следи, а не пялься на шефа! – сквозь зубы процедил Банников. Он спрятал ручку во внутренний карман безупречно пошитого пиджака.

– Слушаюсь! – угодливо и вместе с, тем по-военному четко ответил шофер, поддавая газку.

Шелестящий шинами "СЛАБ" плавно набирал скорость.

Амортизаторы из шведской стали гасили неровности дороги, пестревшей на этом участке трассы квадратами гудроновых заплаток. Ближе к центру трасса преображалась, обрастая теснившимися по обочинам рекламными щитами. Банников вглядывался в прохожих, суетливо передвигавшихся по тротуарам, нырявших в подземные переходы, толкущихся около ларьков уличных рынков. Губы генерала кривила брезгливая улыбка. Он уже ощущал себя чужаком среди людского муравейника, существом высшего порядка, которому уготована лучшая участь, чем жизнь на пенсию, хождение под красными знаменами вместе с другими отставниками на митингах протеста или сидение у телевизора в ожидании новостей.

Размышляя на отвлеченные темы, генерал словно пытался приподнять завесу над своим будущим, представить себя в роли благообразного старичка, доживающего жизнь под опекой любящей, преуспевающей, интеллигентной дочери.

От нарисованной воображением картины Банников расхохотался рыкающим смехом. Испуганный звуком, который скорее подходил бы глотке пещерного льва, чем человека, водитель инстинктивно обернулся.

– Что случилось, Петр Михайлович? – на всякий случай приклеив к губам льстивую улыбочку, спросил шофер.

– Да ничего,.. – утирая выступившую слезу, ответил экс-генерал.

Голова водителя вернулась в прежнее положение.

Отдышавшись, Банников продолжил:

– Можешь, Степа, представить меня в белой панамке под зонтиком на пляже? Или продающим старье в лавке?

– Не-а… – пожал плечами водитель.

Шофер и по совместительству телохранитель был предан хозяину. Прапорщик, уволенный со службы за кражу детонаторов, избежал трибунала благодаря заступничеству генерала. Второй раз прапор прокололся по-крупному. Помаявшись на гражданке, спец по диверсионным операциям принял предложение мелкого бандита из подмосковного городка. Задачу тот поставил простенькую взорвать тачку вместе с залетным фраером, качающим права в городишке.

Тротил, подложенный прапором, поднял машину на воздух вместе с хозяином, его собакой и любовницей. Только вот парень, отправившийся на небеса, оказался не простой шестеркой, перешедшей дорогу бандюге, а бригадиром преступной группировки, спутавшимся с женой местного уголовного "короля".

Этого самого "короля" братки, мстящие за гибель товарища, долго пытали, а потом прикончили, сунув головой в бетономешалку. Подрывника, на которого указал перед смертью бандит, мальчики с бычьими шеями отловили перед входом на Белорусский вокзал. Там, затащив обделавшегося от страха прапора в платный туалет, братки попинали его для острастки ногами, сломав ему переносицу и пару ребер.

Перекурив и облегчив мочевые пузыри, парни вспомнили приказ: доставить этого хренова спеца по фейерверкам со смертельным исходом для беседы. Судьбу прапора собирались определить лидеры группировки. По счастливому стечению обстоятельств, Петр Михайлович краем уха услышал о бывшем военном, баловавшемся с тротилом. Подвыпившие мафиози праздновали за одним столом с генералом удачно обтяпанное дельце. Они принялись обсуждать способ казни. Спецы по взрывам на тот момент им не требовались.

Догадавшись по описанию внешности и некоторым другим деталям, о ком идет речь, Петр Михайлович веско сказал:

– Кадрами разбрасываться нельзя! Отдайте парня мне. За отступными дело не станет!

По просьбе генерала мафиози разыграли спектакль. Прапор о представлении, естественно, не знал. Связанного по рукам и ногам мужика вывезли за город. Там его выгрузили из багажника и потащили к берегу реки. Затем синеющий от смеха верзила сунул в рот подрывника толовую шашку, стянув ему челюсти липким скотчем. Чиркнув зажигалкой, гогочущий ублюдок поджег бикфордов шнур.

– Ползи к реке, падла! Успеешь потушить – будешь жить! Попробуешь потушить о землю – пристрелю! – скомандовал палач, отбегая на безопасное расстояние.

Шнур был слишком коротким, а кромка воды далеко.

Холод смерти сковал тело прапора. И тут, как ангел с небес, появился Банников. Он мастерски разыграл удивление, гнев, радость встречи. Затушил шнур. Матюгами обложил верзилу. Сорвал скотч и влил в горло поседевшего подрывника порцию коньяка из манерки ‹Манерка – плоская фляжка.›.

Проглотив жидкость, спасенный прохрипел:

– До гробовой доски… Михайлович.., не забуду!

Позднее генерал признался, что представление состоялось по его просьбе, проникновенно заметив:

– Служи честно, Степа! Скурвишься – я тебя собственноручно динамитом нафарширую и прикурить дам.

Так прапор обрел нового хозяина, которому и служил с собачьей преданностью.

Ничего примечательного, кроме пробки на шоссе, в тот день больше не приключилось. Шеф Степы до двух часов просидел в офисе фирмы, зарегистрированной на подставное лицо. Затем смотались к Кузнецкому мосту, где тусовались коллекционеры, среди которых было немало темных личностей. Генерал вернулся без покупок, но чрезвычайно веселым. Потирая руки, что делало Банникова удивительно похожим на жирную муху, манипулирующую лапками, он поделился радостью:

– Скоро, Степан, мне удивительную штуку доставят!

Церковный потир шестнадцатого века! Жемчужину ювелирного искусства! Единичный в своем роде экземпляр. Лучшего подарка для дочери не придумаешь!

Водитель изобразил высшую степень восторга, хотя понятия не имел о церковной утвари, считая в душе всех коллекционеров проходимцами, а дочку шефа, заставлявшую отца выбрасывать деньги на всякую рухлядь, круглой дурой.

– Золотой? – спросил он осторожно.

– Бесценный! – туманно ответил шеф. – Давай в банк.

Придется наличными рассчитываться. Баш на баш.

В банке Петр Михайлович попил кофе с председателем правления, а водила позубоскалил с грудастой секретаршей, попросившей починить заедающие жалюзи. Позднее съездили к зданию Таможенного комитета, в подъезд которого генерал вошел сам.

День пролетел незаметно.

Ближе к вечеру, когда брусничный свет заходящего солнца залил город, отражаясь в окнах, витринах, стеклянных фасадах торговых домов, банков и представительств компаний, вернулись в офис.

Генерал, потягиваясь, проследовал в свой кабинет, чтобы поработать с бумагами, привезенными из Таможенного комитета.

Послонявшись без дела, водитель спустился вниз и вышел на стоянку. Возле "СААБа", припаркованного прямо под окнами кабинета генерала, вертелся невзрачно одетый мужчина.

Субъект показался водителю подозрительным. Вразвалочку, бессознательно копируя шефа, он подошел к незнакомцу. Выудив из пачки сигарету, водитель закурил, выдохнув дым прямо в лицо глядящему исподлобья мужчине.

– Ну че, нравится тачка? – попыхивая "Мальборо", вальяжно спросил бывший прапор.

– Министерская?! – то ли спросил, то ли высказал предположение незнакомец.

– Почти! – хохотнул польщенный Степан и вдруг, насупившись по-бульдожьи, рявкнул:

– Ладно, щас гляделками дырку в машине протрешь. Проваливай, приятель!

Мужчина перечить не стал. Он лишь поднял воротник куртки, поглубже засунул руки в карманы и, слегка сутулясь, пошел по тротуару, шаркая подошвами дешевых кроссовок.

Дойдя до угла здания, незнакомец остановился и внимательно посмотрел на освещенные окна кабинета.

Петр Михайлович, любовавшийся закатом, обратил внимание на застывшую у дома фигуру. Впрочем, в надвигающихся сумерках трудно было кого-либо узнать. Вечер красил лица людей в одинаковый блекло-серый цвет.

Но точно стальная игла прошила позвоночник генерала.

Он чертыхнулся, поставив на подоконник широкий стакан с недопитым благоухающим травами мартини. Налившейся свинцовой тяжестью рукой Банников вытер проступивший на висках пот.

Человек, вызвавший неприятные ощущения, исчез, растворившись в толпе прохожих. Тряхнув головой, точно отгоняя наваждение, генерал взял стакан и вновь пригубил мартини.

Ароматный напиток немного горчил, отдавая пряным запахом полыни. Банников, давно пристрастившийся к этому напитку, никак не мог понять, с чем у него ассоциируется едва уловимая горечь золотистого мартини. Сегодняшний вечер дал ответ.

Так пахла степь вокруг заброшенного афганского кишлака, где он поджидал перебежчика вместе со взводом старлея Новикова, давным-давно сгинувшего где-то в бесчисленных зонах.

***

Исправительно-трудовая колония № 68 располагалась между реками Ляля и Тура у самого начала Большого Сибирского тракта. До ближайшего городка, районного центра Верхотурье, было двести километров.

Заключенный по кличке Струна лениво переругивался с водителем лесовоза, обещавшим привезти чай для чифиря и не выполнившим свое обещание.

Бригада четвертого отряда работала на лесоповале – участке леса, огороженном колючкой и тремя наспех сколоченными сторожевыми вышками. Работали не торопясь.

Прежнего спроса за выполнение нормы не стало, а склады при пилораме и так были до потолка забиты досками. У леспромхоза не хватало горючего, чтобы вывезти готовую продукцию.

Некогда четко отлаженная система эксплуатации рабского труда заключенных, созданная незабвенными "железными" наркомами НКВД Ежовым Берия, развалилась вместе со всей экономикой страны. Приставку "трудовая" можно было смело убирать из названия колонии.

Конечно, для законченных блатарей такая перемена значения не имела. Но для бедолаг, которые стали жертвой жестокой тоталитарной машины, безделье стало сущим адом.

Дни тянулись, как прилипшая к зубам жвачка. Казалось, срок не кончится никогда.

Струна принадлежал к первой категории.

– Шоферюга! Я тебе в следующий раз бензопилой башку подстригу! – орал он, наслаждаясь своим звероподобным рыком. – Третий день чифирь-бак заправить нечем. Не понимаю такого юмора!

Водитель лесовоза невозмутимо попыхивал сигареткой, иногда прерывая пламенную речь зека короткими вставками.

– Не завозят чаишко в магазин… – Водитель чуть растягивал гласные буквы. Этот характерный среднеуральский говорок разительно отличался от резкого выговора Струны, уроженца Смоленщины. – Какао есть, а чая нету.

– Ты что мне впаиваешь! – продолжал базар Струна. – Какое какао! Машку своей какавой отпаивать будешь, когда я тебя пошинкую!

Представление успеха не имело. Заключенные разбрелись по территории лесозаготовок, а у конвоя Струна уже в печенках сидел.

Старший выводного конвоя, сухопарый прапорщик, осипшим от весеннего холода голосом почти жалобно попросил:

– Кончай поганку наворачивать! Тошнит, Струна, от твоих воплей! Тебе же объяснил человек: нету чая в магазине. Где он тебе возьмет?..

Зек переключился на прапорщика:

– Здравия желаю, товарищ Феликс Эдмундович! Небось сам вечерком с сахаром вприкуску хлебаешь…

– Глохни! – чуть повысив тон, произнес прапорщик. Он отогнул полу шинели и расстегнул ширинку, намереваясь помочиться на колесо лесовоза.

– Унижаешь мое достоинство! – скорбно заметил зек. – Я с тобой беседую, а ты отливаешь! Беспредел ментовский!

Архипелаг ГУЛАГ!

Прапорщик молча сделал свое дело и, переваливаясь с ноги на ногу, медленно двинулся в сторону костра, где обрубщики сучьев жгли сосновые ветки.

– Нет, начальник, постой! – Струна нарывался на скандал. – Почему ты мной брезгуешь? У нас в России теперь демократия и свобода! А ты, сталинский выхухоль…

– Закрой ляпу! Оборзел, зэгара вонючий! – рявкнул начальник конвоя. Он пригнул лобастую голову и круто развернулся. – Вернемся в лагерь – Вепрю доложу!

Эта фраза произвела магическое действие. Струна сник и даже съежился.

– Прости, Семеныч! Тоска заела без чифиря! Хочешь сигаретку цивильную?

Он заискивающе протянул пачку "Союз – Аполлон".

– Боишься Вепря, – хмыкнул прапорщик, вытягивая из пачки сигарету.

– А кто же его не боится! – вздохнул Струна.

– Это точно! – неожиданно поддержал его начальник конвоя. – Вепря все на зоне боятся, кроме Новикова.

Подполковник Федор Васильевич Котиков держал зону в ежовых рукавицах, а до его прихода колония слыла местом, где блатные творят беспредел.

Низенький, сто шестьдесят два сантиметра ростом, он тем не менее обладал комплекцией борца-тяжеловеса. Его бицепсы равнялись в охвате размеру головного убора. А голова у Федора Васильевича была бычья. Она прочно сидела на кряжистой шее, топорщившейся в области загривка тремя мясистыми складками. Столь же внушительными были и остальные части тела. На икры, к примеру, не натягивались голенища сапог. Федор Васильевич так и носил сапоги – в гармошку, как дворовый король сталинских времен.

Начинал он карьеру оперуполномоченным. Тогда же, в молодости, при задержании один урка вцепился ему зубами в нос и отхватил самый кончик важного органа.

Федору Васильевичу предлагали сделать пластическую операцию, на что он резонно заметил:

– Не сопаткой детей делать! Пусть остается как есть!

Ущербный нос делал лицо подполковника похожим на добродушное рыльце откормленного хряка. Но внешность хозяина зоны была обманчива.

По первому разу некоторые беспредельщики позволили себе поехидничать:

– Винни-Пуха прислали!

Федор Васильевич засек юмористов. Он не стал применять законных санкций типа посадки в штрафной изолятор или чего-нибудь в том же роде, но внушил уважение к своей персоне простым проверенным способом – коротким ударом в нижнюю челюсть.

Физическую силу на Руси всегда уважали, особенно заключенные. Вместе с тем зеки знали: Вепрь никогда подлянки не устроит, документы на досрочное освобождение, если нет прегрешений, подпишет, охране над своими подопечными измываться не позволит.

С надзорсоставом подполковник тоже нашел общий язык. Подчиненные у него по струнке ходили. Попадется контролер с поличным на доставке в зону за солидную мзду водки или чая – сразу в кабинет к подполковнику. Что он там делал – не знал никто. Захлопнется дверь – и гробовая тишина минут пятнадцать. Ни выкрика, ни стона. Только выйдет нарушитель служебной дисциплины белее мела с трясущимися ногами, а кто послабее – в мокрых брюках.

После такой беседы обращаться к контролеру с аналогичными просьбами было бессмысленно.

Зеков страшно интересовало, что за экзекуцию устраивает подполковник своим подчиненным, но последние хранили на этот счет гробовое молчание.

Самая оригинальная версия принадлежала Струне:

– Вепрь залетевшим свой "инструмент" показывает! Он у него о-го-го какой! А после второго залета "отпетушить" обещает! Это же верная смерть!

Ужаснувшись собственной догадке. Струна умолкал, закрывая глаза, чтобы вообразить чудовищную картину.

На зоне поверишь чему угодно, и фантазия Струны одно время пользовалась популярностью. Дошла она и до ушей хозяина зоны. Подполковник не стал ее ни подтверждать, ни опровергать.

Версия умерла естественной смертью, когда к Федору Васильевичу приехала жена. Первыми ее увидели расконвоированные, работавшие в хлебопекарне близлежащего поселка леспромхоза.

– Вылитая Гурченко, только помельче! – вынес свой вердикт хлебовоз. На какой киностудии ее Вепрь подцепил?

Приезд красавицы-жены поднял авторитет хозяина на неимоверную высоту. По общему мнению, и, в этой жизненной сфере подполковник оказался хватом…

***

– Чапаев! – обратился Струна к бывшему офицеру.

Уголовник имел привычку называть его именами и фамилиями выдающихся военачальников всех времен и народов.

Познания зека в этой области были скудноваты и ограничивались школьными уроками истории. – Видел, как меня "кусок" лажанул?

Новиков топором обсекал сучья с поваленной сосны.

– Не надрывайся, генералиссимус! – Струна присел на бревно. – Пар через фуфайку валит! Расслабься… Который год пашешь и пашешь как проклятый. Гробишь ведь себя!

Новиков разогнулся.

– Жалостливый ты сегодня. Не то что когда "прописку" мне решил устроить!

– Полагается, Витек! – развел руками Струна. – Проверка на вшивость. Пригнал с этапа кента, статья чудная, офицерюга к тому же… Надо было прощупать!

– Прощупал? – усмехнулся Новиков, вспоминая грандиозную драку.

Когда Виктора привезли на зону, сменив строгий режим на общий. Струна уже тянул свой срок. Новичка он сразу запланировал взять в оборот. Дождавшись отбоя, беспредельщик с тремя шнырями из своей своры подошел к койке, на которой спал Новиков.

– Что гужуешься, мужик! Мы еще не познакомились!

Он рывком сдернул одеяло.

– Слушай, баклан помойный… Отойди от моей шконки и не воняй! спокойно произнес Новиков. Мытарства по камерам СИЗО, столыпинским вагонам пересыльного этапа и особенно пребывание в тюрьме и лагере строгого режима научили его правилу – незамедлительно давать отпор всякому, кто попытается унизить тебя.

– Припух, сволочь! Поднимайся на "правилку"! – деланно возмутился Струна. Сломать новичка было необходимо для утверждения своего статуса крутого мужика. – Говорят, ты на воле по людям танком проехался… Нюхнул человечины, волчара! Ничего, здесь тебе клыки повыдергиваем! Вставай, сука! – Он потрясал растопыренной пятерней перед лицом невозмутимого Новикова.

Стараясь сохранять самообладание, хотя после таких обвинений это было сложно, тот попытался осадить зека:

– Под "законника" канаешь? Дешевка!

Драка стала неизбежностью. Оба это понимали, но каждый стремился потянуть время, чтобы лучше оценить противника.

"Шныри у него дрянь. Дохляки, – подумал Новиков и внутренне сконцентрировался. – В правой руке что-то прячет. Надо вырубать парня с первого удара. Остальные сами разбегутся. Сявка, как они говорят, но надо быть начеку".

Физическая сила – единственный весомый аргумент на зоне, и Виктору предстояло доказать, что он у него есть.

Струна действительно "канал" под эпилептика. Выпустив струйку слюны из уголков рта, жутко подворачивая глаза к потолку, он картинно рвал на себе черную майку – знак принадлежности к элите блатной братии.

– Кровосос! – страдальчески изнемогающим голосом вопил он. – Семьдесят лет с гаком на нашей шее сидели!

Коммунисты долбаные!

Струна переключился на политику:

– Привыкли простой народ танками давить! Скажи, паскуда, нравится людей трамбовать гусеницами? Ну, ответь!..

– Газет начитался? – спокойно парировал Виктор.

– Я ваши бумажки на парашу брать брезгую…

– Ладошкой подтираешься?

– Ах ты, гад! – Струна понял, что все взгляды обращены к нему, и показывал себя во всей красе.

Но драка по-прежнему не начиналась. Необходимо было выиграть словесный бой. Струна, тянувший не одну ходку, понимал, как важна "моральная" победа. Она укрепляет репутацию честного борца за правду, умного и справедливого зека, к которому можно обратиться за советом, попросить рассудить спорящих.

Вопли Струны перешли в душераздирающие стенания.

– Я все про тебя знаю, сучара! С воли весточка пришла!

Кореша! – обратился он ко всему бараку. – К нам душегуба подсадили! Собаку бешеную…

– Кондрашка не хватит? Слюной весь изошелся!

Виктор приподнялся и высвободил зажатую уголовником руку.

Тут и началось. Первым ударил вор. Его красноречие иссякло. Кулак с зажатой свинчаткой угодил Новикову в переносицу. Удар был метким и сильным.

Голову Новикова отбросило на подушку. Не поднимая ее, чтобы не схлопотать очередного тычка, Виктор схватил нападавшего за шею.

Шныри зека лупили Виктора по всему телу, но это была скорее "психическая атака". Второго удара свинчаткой Новиков не допустил. Притянув Струну к себе, он коленом саданул противника в бок, отбросил от кровати и сам соскочил с нее.

Уголовник упал на пол. Пока он поднимался, бывший десантник успел расправиться со шнырями. Сделать это было несложно. Ребята и впрямь оказались хилыми.

Одного удалось достать ногой точнехонько в солнечное сплетение. Парень вырубился надолго. Второго успокоил ребристый край кровати, в который он врезался челюстью.

Шнырь взвыл от боли и отполз в сторону.

– Порешу гада! – подбадривая себя воплем, ринулся в атаку Струна.

Его пыл остудил нехитрый бросок с захватом рукава. Виктор загодя принял левостороннюю стойку, чтобы удобнее было сделать подсекающий мах левой ногой.

Бросок получился на "отлично". Нападавший потерял равновесие и вновь оказался на полу.

Барак застонал от восторга. Зрелище стоило того. Уязвленный неудачей. Струна еще не потерял надежды на победу. Он не стал растрачивать силы на ругательства, стиснул зубы и молча пошел в атаку.

Дальнейшее можно было назвать библейской фразой – избиение младенцев. Новиков продемонстрировал несколько коронных бросков боевого самбо, оставив про запас самые опасные для жизни. Получать новый срок за какого-то паршивого блатаря Виктор не собирался.

Дневальный по бараку, выставленный на стрему, восторженно выдохнул:

– Ну, блин. Струна и летает! Как бабочка…

В бараке, казалось, не осталось углов, куда бы не шлепнулось тело зека.

– Хватит, борзой? – участливо поинтересовался Виктор.

– Еще.., ввали ему еще! – ревела публика, разгоряченная поединком и околдованная боевым мастерством новичка.

Так, вероятно, кричали древние римляне, жаждущие смерти поверженного гладиатора.

Но Струна не был гладиатором. Он был всего лишь пожилым вором-щипачом, заслужившим кличку за удивительно длинные пальцы.

– Хорош, кореш! – прохрипел он, уже не пытаясь подняться.

Драку помнили в бараке долго и впоследствии делили все происшедшие события на до и после боя.

Естественно, про этот случай вскоре узнала вся зона.

Слава "крутого носорога" приклеилась к Новикову, как банный лист к небезызвестному месту. Желающих проверить прочность этой славы до поры до времени не находилось.

Струна зла не затаил. Он просто признал противника существом более высокого ранга, нежели он сам. Закон превосходства физической силы основное правило жизни зоны – сработал безотказно. Но в глубине души уголовник не понимал Новикова.

Умея так "гасить" противника, и не качать своих прав?

Пахать на лесозаготовках словно простой мужик да еще сучкорубом на самом паршивом участке работы?

Все это не укладывалось в голове Струны.

Его смиренная покорность перед Новиковым переросла в пламенную привязанность и преданную дружбу. Основания для этого были веские.

Примерно через год после грандиозной драки на зону с новым этапом прибыл дегенеративный ублюдок по кличке Сюсьман. Малый тщедушного вида входил в печально известную кемеровскую группировку, терроризировавшую предпринимателей, директоров крупных промышленных предприятий.

Банда имела солидный послужной список. Пожалуй, они опробовали все способы убийств: удушение, мучительные пытки, насильственные инъекции наркотиков и еще многое другое, что нормальному человеку в голову не придет. Кемеровское РУОП и сыщики с Петровки сели банде на хвост.

Но тогда удалось взять лишь нескольких подельщиков. Главари же сумели улизнуть.

Среди влетевших оказался Сюсьман. На зону он заявился с уверенностью в собственном превосходстве молодого волка над всей остальной лагерной рванью. Меткое определение "отморозок" уже гуляло по лагерям. Старые уголовники пасовали перед новой порослью, не знавшей пощады, не признававшей неписаных воровских законов. Отморозков побаивались и ненавидели.

Сюсьман был классическим представителем этого типа.

Среднего роста, костлявый, с выпиравшими под лагерной робой ключицами, он смотрел всегда немигающим взглядом, как будто вовсе не имел век.

Следствию не удалось уличить его в принадлежности к преступной группировке. Он пошел по статье за незаконное хранение огнестрельного оружия.

Струна схлестнулся с кемеровским бандитом из-за пустяка. Отморозок как-то одолжил у него самодельный кипятильник – бритвенное лезвие на длинной стальной проволоке, концы которой вставлялись в розетку.

Новоиспеченный друг Новикова терпеливо ждал, когда ему вернут ценный прибор, незаменимый при приготовлении чифиря. Когда терпение уголовника лопнуло, он направился к должнику, чтобы задать один вопрос:

– Ты что, баклан, заныкать кипятильник задумал?

И незамедлительно получил крайне невежливый по лагерным меркам ответ:

– Дерни отсюда, козел!

В долгу Струна не остался, пообещав наказать молокососа.

Сюсьману было двадцать два года. Скорее всего знакомый Новикова дальше слов идти не собирался. Слишком дурная слава была у кемеровского бригадира. Он так бы и проглотил обиду, но сопляк сам пошел на обострение конфликта, обозвав Струну совсем уж нестерпимым ругательством, помянув всех его родственников, друзей и знакомых, пообещав отыметь всю эту категорию людей противоестественным способом.

– Тормоза у Струны сдали. Он сжал обидчику кадык своими тонкими, но крепкими, как стальные прутья, пальцами.

Полбарака оттаскивало его от Сюсьмана.

– Просись о переводе в другой лагерь! – клокочущим от гнева голосом предупредил отморозка "честный" вор.

Сюсьман загадочно усмехнулся, разминая помятую шею.

Некоторое время все было тихо. Урка новой формации с паучьей тщательностью готовился отомстить Струне. С воли ему перебросили бабок, на которые он нанял таких же, как сам, молодых подонков-дебилов. Один сидел за ограбление таксиста, второй – за нанесение тяжелых увечий шестнадцатилетней девчонке. Помощники были выбраны в масть самому Сюсьману – жестокие и туповатые. Сам он с обидчиком справиться не мог.

Расправу случайно заметил Новиков. Троица подстерегла вора у простреливаемого коридора между хозяйственной и жилой зонами.

Струна вечерком наведывался в пищеблок, где кухарил его земляк. Разузнав традиционный маршрут "щипача", Сюсьман устроил засаду. На всякий случай он отстегнул часовому, пообещав не убивать козла, а только немного поучить его.

Струну брали, словно "языка" на фронте: сбили с ног, заткнули рот кляпом, накинули удавку на шею. Оттащив от колючей проволоки поближе к стене пищеблока, его начали избивать ногами.

Сюсьману этого показалось мало. Он вытащил финку, провел лезвием по залитому кровью лицу жертвы и свистящим шепотом объяснил, что собирается кастрировать обидчика.

Двоим недоноскам идея пришлась по вкусу. Они резво принялись стаскивать штаны с обделавшегося от страха и боли Струны. Потом вор вспоминал:

– Глаза у Сюсьмана заполошные. Дна не видно…

Новиков тогда задержался по просьбе бригадира в хозяйственной зоне и брел на ужин, который оставили ему в столовой.

Его внимание привлекли трое, склонившиеся над четвертым. Сначала он решил: блатари опускают какого-то несчастного, но, подойдя ближе, узнал Струну.

– Иди, лох, своей дорогой, – окрысился организатор акции.

Его напарники, наоборот, сразу же сделали ноги. Репутация бывшего десантника была им хорошо известна.

Сюсьман, перебрасывая финку из одной руки в другую, жался спиной к стене. Выбив оружие, Виктор скрутил несостоявшегося хирурга. Ударом ребра ладони по шее он отключил отморозка, после чего принялся развязывать полумертвого Струну.

Но Сюсьман был крепче, чем казался. Очнувшись, он набросился на Виктора сзади. К его несчастью. Струна уже пришел в себя и не замедлил схватить своего мучителя за волосы. Недавняя беспомощная жертва превратилась в разъяренную бестию.

– Меня мало, на Витюху прыгаешь! – кричал Струна и принялся искать пальцами глаза Сюсьмана.

– Помогите… Охрана! Кончают! – заверещал тот.

Прибежавший наряд караула вырвал отморозка из рук вора. Сюсьману повезло. Струна живым кемеровского мальчика не выпустил бы.

Начальник лагеря провел дознание, и двое других подонков не стали запираться. Федор Васильевич не хотел держать у себя потенциального подвешенного к потолку отморозка и добился его перевода в другой лагерь. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь.

По достоверным сведениям, Сюсьман получил свое в пермских лагерях. Матерые зэгары не стали терпеть выходок сопляка. Его утопили в выгребной яме, куда сливались нечистоты со всей зоны. Что говорить, логика, достойная усопшего.

Струна поклялся до гроба помнить доброту друга, не позволившего сделать его евнухом.

Новиков знал истинную цену всем этим "падлой буду" и "век воли не видать". Ему было глубоко безразлично все вокруг, как это бывает у человека, чья душа выжжена дотла.

Под заваренный чифирь, распиваемый после отбоя, спасенный от кастрации божился отблагодарить Новикова по полной программе.

– ..Все, братуха, загружаешься как честный фраер. Бухалово, бабы, захочешь косячок забить – все будет! – дубасил себя по впалой груди Струна.

– Не бухта! – устало отмахивался Новиков, припадая к алюминиевой кружке, обжигающей руки.

Зеки старались не шуметь, получив сведения, что хозяин зоны, то бишь Вепрь, находится на территории лагеря.

– Ну, везуха по жизни! Второй раз от падл офицерюга спасает. Меня в Бутырке чуть псих из отморозков не придушил! Ломка у сцыкуна началась, он на меня и наехал! – шепелявя и проглатывая согласные буквы, делился пережитым Струна. – Задушить хотел, козлище смердющий. Я уж отходняк словил. Небо в алмазах просек, а Святой падле по горбу.., чах.., чах…

Вор энергично рубанул ладонью по воздуху.

– Святой? – Новиков схватил вора за плечи, разворачивая к себе лицом.

– Ну да! Корефан мой по жизни!

– Рогожин Дмитрий?!

– Да. Он самый. Мы вместе парились в Бутырском СИЗО. Я под психа косил, а Святого по мокрухе крутили.

Он какого-то делового за брата замочил! Сорвался, понимаешь! – Струна горестно вздохнул и добавил:

– В психушку моего корефана запаковали! Подопытным кроликом сделать хотели!

Новиков слушал внимательно, не перебивая разомлевшего от чифиря вора. Стянув через голову майку. Струна обнажил высохшее, синее от наколок плечо. Ожесточенно почесав бок, ушибленный во время драки, собеседник Новикова спросил, хитро щуря глаза:

– Тесен мир? Никак я с друганом твоим скантовался в Бутырке? Точняк?!

Бывший офицер подтвердил догадку зека коротким кивком головы. Новиков прикрыл ладонью верхнюю часть лица, явственно скрипнув зубами.

– Не гони тоску, Суворов! – Струна подсел поближе, толкнув собеседника плечом.

Понизив голос до шепота, слышного только им двоим, он скороговоркой зачастил:

– Святой не чета тебе. Конкретный мужик! С психушки он сорвался в два счета. Такой кипеж устроил! Больничку начисто разнес. Стебанутые шизики по всей округе расползлись, а Святой очкастого кенаря, который в его мозгах пытался поковыряться, вычислил и ой как жестоко наказал!

Вор сделал паузу, чтобы набрать воздуха. Передохнув, он продолжил:

– Я на ходку с Бутырок не пошел. Братва отмазала. Дали следаку взятку, а он и схявал! Потом следака свои же раскрутили.. Дела закрытые подняли, и поволок я дальняк! Но Святому успел чиги ‹Поддельный паспорт.› выточные сделать!

– Так что, он за границей? – уже ничему не удивляясь, спросил Новиков.

– Слинял за кордон, но вернулся… Тоже чудик! – Последнюю фразу вор произнес с оттенком неодобрения. – Тусуется в Москве, пока не замели. Слушай, Суворов, может, нашему приятелю маляву толкнуть? У нас тюремная почта работает!

Предложение передать весточку товарищу по оружию застало Новикова врасплох. Он недоуменно нахмурился:

– Зачем?

– Ну чтобы был в курсах! А потом. Святой зажиматься не станет. Посылочку сварганит, бабок подкинет. Может, еще чего-нибудь учудит! – развил мысль Струна.

– Не надо! У каждого своя дорога! – тихо сказал Новиков, размышляя об общности судеб ставших ненужными Отечеству офицеров.

Годы, проведенные в заключении, не сломили Виктора.

Но мир он теперь видел только в двух цветах: черном и белом. Так воспринимают окружающий ландшафт волки, не различающие оттенков.

Навязчивый собеседник не отставал.

– Виктор! – Струна спичкой ковырял в желтых прокуренных зубах. Откинешься на волю, чем заниматься будешь?

– Не знаю.

– Иди ко мне в связку!

– Карманы чистить? – невесело усмехнулся бывший офицер.

– Хотя бы! Чистое занятие! Три секунды страха, день гулянки от души! Знаешь, какие теперь тузы попадаются?!

– Струна, каждый день слышу от тебя одно и то же. Никакого размаха, никаких идей. Скучный ты человек…

– Презираешь! – заныл вор. – А я тебя уважаю, хоть ты и дурак. Круглый идиот.

– Это еще почему? – скорее по инерции, чем из любопытства, спросил Новиков.

– Прикинь! Отсидел порядочно. – Струна глубоко вздохнул. – Выйдешь конченым фраером. Ни кола ни двора. Прописки нету…

– К друзьям подамся.

– Постесняешься позорить! – уверенно возразил Струна. – Кем ты к ним приедешь? Зеком, срок оттрубившим по полной… Не заливай, Витек! Совесть тебе не позволит в родных краях показаться. Ушел офицером – вернулся блатарем!

На работу тебе не устроиться, разве что ассенизатором.

– Годится! – бросил Новиков, с грохотом отставив кружку с чифирем.

– Опять маньку клеишь! – качнул головой Струна. – Гордость не позволит бывшему офицеру дерьмо черпать.

Я тебе дело предлагаю. Сейчас знаешь какие возможности!

Капитализм, бляха-муха. Бери лопату и греби бабки. Фирму с тобой откроем.

– Чем торговать будем?

– Водярой, естественно! – удивился наивности предполагаемого компаньона Струна. – Лучший подъем на беленькой. У меня знакомый директор спиртзавода имеется, я его хазу обчистил, а потом на пересылке встретились.

– Так он небось сидит…

– Откупился! Я с ним скорефанился. Поможет дело закрутить. Представляешь, Витюха, бизнесменами станем. Ты на белом "мерее" ко мне в гости приезжаешь…

– Лучше на розовом.

– Чего? – Выведенный из мечтательного транса Струна уставился на говорившего круглыми совиными глазами.

– Розовый цвет мне больше нравится.

Уловив насмешку, приятель обиделся.

– Хорошо, что не голубой… Конкретный ты мужик, а выгоды своей не понимаешь! – Уголовник внезапно расплылся в широкой улыбке. – Библию ‹Библия (блат.) – книга.› недавно прочесал… – Струна любил читать и перелопатил почти всю лагерную библиотеку. – Рип ван Винкль называется. Слыхал?

– Нет, – признался Новиков.

– Ну да. Ты, кроме как об уставы, гляделки больше ни обо что не чесал. Так вот. Этот самый Рип ван Винкль… – трудное голландское имя Струна произнес с выражением, – в Штатах лет двести тому назад жил. Жена его зажимала, как наш Вепрь оборзевших контролеров. Он в горы от бабы слинял. Встретил там каких-то чудиков, кирнул как следует и уснул. Проснулся через двадцать лет. Домой вернулся и ни черта не узнал. Все не то. Грымза его загнулась, дочка замужем, народ другим стал…

– К чему это ты? – Новиков внимательно посмотрел на рассказчика.

– К тому, что и с тобой то же самое будет, когда выйдешь! Сел ты, Витек, в одной стране, вольняшку потянешь совсем в другой… – Струна стал серьезным, поднялся, длинно выругался и, шаркая ногами по полу барака, побрел к нарам. – Усек, командир?!

Вечером, когда узкие тени легли между сосен, бригада засобиралась домой, в зону. Конвоиры поторапливали заключенных, те собирали инструменты.

– Колонна, марш! – пролаял прапорщик и стал переговариваться с кем-то по рации.

Заключенные занимали места в автозаках.

– Новиков, зайдешь к начальнику! – просипел прапорщик, дождавшись, когда Виктор поравнялся с ним.

– Быстрее! – торопили солдаты зеков. Им хотелось поскорее выбраться из леса, сдать оружие и окунуться в тепло казармы.

– Новиков, тебя Вепрь на правилку вызывает? – поинтересовался Струна. Он всегда придерживал для приятеля место у кабины, где меньше, по его мнению, трясло и было теплее.

– Не знаю. Гена, – ответил Виктор. Он иногда называл вора по имени.

С начальником колонии Федором Васильевичем Котиковым Новиков беседовал два раза. Первый – сразу по прибытии в лагерь. Его отвел дежурный контролер. Здание администрации колонии, на воровском жаргоне "ментовская контора", стояло вне жилой зоны, окруженной трехметровым забором и опоясанной сигнальной системой.

– Осужденный Новиков, статья… – Виктор по-военному четко начал рапорт.

– Отставить, старший лейтенант… – тоже по уставу остановил его подполковник. Он сосредоточенно перелистывал дело. – Семь лет вкатили… Федор Васильевич, похожий на огромный гриб, разговаривал сам с собой. – Как себя чувствуешь, десантник?

Вопрос был неожиданным, и Виктор не успел ответить.

– Садись! – начальник зоны, "хозяин", как его величали и зеки, и персонал колонии, указал на стул. – Что ж, лейтенант, рассказывай, как тебя угораздило?

Новиков почувствовал приступ удушья. Все происшедшее, несправедливое, подлое, не до конца осознанное и не забытое, комком подкатило к горлу.

– В деле все указано.

– Я бумажкам не доверяю! – сказал подполковник. Его взгляд не был враждебным. Скорее оценивающе-сочувственным.

Новикова вдруг прорвало. Выговорился человеку, которого видел первый раз и который должен был стеречь его, держать подальше от нормальных людей, а если потребуется, то и отправить на тот свет.

Виктор словно раскручивал кинопленку с третьесортным боевиком, так все там было дико и нелепо.

Верил ли подполковник Котиков, хозяин зоны, разжалованному гвардии старшему лейтенанту?! Новикову казалось, что он говорит в пустоту.

Начальник колонии слушал заключенного и задумчиво чертил на листе бумаги геометрические фигуры. Исчертив лист, он прятал его в стол и брался за новый.

– Значит, приговор считаешь несправедливым? – Котиков отложил карандаш. – Просьбы о пересмотре наказания писал?

– Писал! – безнадежно-тоскливо ответил Новиков.

– Безрезультатно! – догадался Котиков. Подполковник прошелся по кабинету. Половицы по-мышиному попискивали под его ногами. – Я, Новиков, не следователь! Сиди… сиди.., не вставай! Может, твое дело и тухлое, не мне судить.

Но наказание определено…

– И надо искупить вину честным трудом! – горько усмехнулся заключенный, сожалея о том, что выворачивал душу перед Вепрем.

– Придется дотянуть срок. – Подполковник пропустил насмешку мимо ушей. – Главное, лейтенант, не наделай новых глупостей…

– Мне со старыми расхлебаться бы!

– Определим тебя на должность… – Котиков прищурился и стал в упор рассматривать сидевшего заключенного. – Предположим, что-нибудь по культурно-воспитательной части. Как смотришь?

– На понт, гражданин начальник, берете! Я лагерную науку назубок выучил. В КВЧ пусть закосившиеся греются, я вместе с мужиками из своей бригады повкалываю. Для здоровья полезнее, и народ коситься не будет! отказался от предложения Вепря бывалый зек.

– Толково, лейтенант, мыслишь! – одобрил хозяин зоны. – Сейчас не тридцать седьмой год, на лесоповале народ не умирает, а КВЧ – для придурков и немощных. К себе тягать не буду, иначе стукачом прослывешь. Вовек не отмоешься…

Подполковник наморщил лоб, подыскивая нужные слова.

– Не надо, гражданин начальник! – Виктор предугадал ход мыслей Котикова.

– Что не надо?

– Утешать! – Бывший лейтенант пристально посмотрел собеседнику в глаза. – Вы ведь это собирались сделать?

– Ты не ерепенься, Новиков! – устало промолвил подполковник. – Если считаешь, что незаконно осудили, пиши кассационки. Сейчас времена другие. Демократия. На весь мир обижаться нечего… Главное – твердость духа, старший лейтенант, и все будет нормально!

– Спасибо за напутствие, товарищ начальник. Обязуюсь примерным трудом искупить свою вину перед Родиной и народом. – Новиков встал. Страшная безысходность душила его, а тут еще подполковник бормочет казенные слова, которые ничего не значат. – Разрешите идти?

– Да… – Котиков втянул воздух изуродованным носом.

Его ноздри раздулись, и нос окончательно превратился в поросячий пятачок. – Не получился у нас разговор…

Вторая беседа состоялась после спасения Струны от кастрации.

Котиков лично разбирался с чрезвычайным происшествием возле пищеблока. Подполковник вычислил двоих шестерок Сюсьмана, выжал из них всю правду и отправил отдыхать в карцер.

Новикову, немного помятому конвоирами, он с сожалением сказал:

– Ну ты, лейтенант, совсем озверел! За блатных заступаешься?!

– Человека резали… – заметил на это Виктор.

Больше Новиков с хозяином зоны не общался. Он видел подполковника на разводах, поверках, осмотрах барака, но Котиков проходил мимо, не произнося ни слова.

Новиков не мог знать, что этот необщительный, суровый человек с жесткими глазами уже послал запрос по линии Министерства внутренних дел о возможности пересмотра наказания заключенного в сторону смягчения приговора или включения в список подлежащих амнистии.

Даже если бы Виктор увидел эти бумаги с подписью подполковника, не поверил бы. Зона быстро отучает верить в доброту. Место такое.

***

Привалившись плечом к кабине машины, Струна надсадным, сиплым голосом выводил рулады:

– Споем, жиган, нам не гулять по бану, нам не встречать весенний праздник май… Витюха, с какого тебя к хозяину вызывают?

– Понятия не имею! – пожал плечами Новиков.

От лесозаготовок до зоны машины ехали сорок минут по посыпанной гравием дороге. Точнее, гравий имелся у въезда в зону и перед воротами лесозаготовок. Остальная часть дороги напоминала стиральную доску.

– Споем о том, как девочку-пацанку везли этапом, угоняли в дальний край… – сипел Струна, не забывая попыхивать сигаретой. – Где ж ты теперь и кто тебя ласкает? Быть может, мент иль старый уркаган, а может быть, пошла в расход налево… – Зек прервал пение. – Правое ухо чешется!

Хорошая примета!.. И при побеге зацепил тебя наган. Споем, жиган, нам не гулять по бану… Витек! Амнистия! Зуб даю! Вепрь тебе об амнистии балакать будет! Ну, кореш, сегодня проставляться будешь!

Амнистия – волшебное слово, вечная мечта зоны. О ней переговариваются тихим шепотом, сладко прищуривая глаза. Это слово заключенные произносят, как имя любимой женщины, смакуя каждую буковку.

Слухи об амнистии, приуроченной к какому-то новому государственному празднику, будоражили зону. Бывалые зеки до хрипоты спорили, какие статьи под нее попадут, а какие нет. Перебирали в памяти прошлые амнистии, вспоминая славное времечко, когда юбилей Октябрьской революции сменяла круглая дата какого-нибудь важного партийного события или очередной победы в строительстве социализма.

– Заглохни, Струна, – попросил Виктор, но сердце у него учащенно забилось.

Большая часть срока осталась за плечами. Воин-интернационалист, да еще с наградами, так и не отобранными Верховным Советом, распущенным после того, как он оказался в лагере. Новому, российскому, было не до орденов и медалей бывшего старшего лейтенанта воздушно-десантных войск.

– Точняк, Витюха! – Уголовник не на шутку разволновался. – На волю тебя выпустят! Ох, везунчик! – Радость Струны была искренней. – Неспроста у меня ухо целый день чешется! Верняк!

– Ухо, Струна, у тебя от клеща свербит!

Новиков старался уйти от волнующей темы в сторону.

– Какой клещ! Весна только началась! – обиженно шмыгнул носом собеседник. – Эти кровососы друшляют под листиками! Ты с КПП ноги в руки и бегом к хозяину…

Мать моя женщина! Один останусь баланду хлебать! Последнего кентового свояка теряю!

Автозак проехал КПП. Начальник конвоя открыл дверь.

– Новиков, к товарищу подполковнику.

Виктор шел в темноте. Лучи прожекторов обшаривали зону. Сторожевые овчарки лениво перебрехивались после скудной пайки. Солдаты в нарушение устава прятали лица в поднятые воротники шинелей, ища спасения от холодного вечернего ветра.

А Новикову было жарко!

– Заходи! – не оборачиваясь, ответил на стук в дверь подполковник Котиков. Начальник разглядывал график внутрилагерных убийств за последний год. Линия уверенно проходила только по нулевой отметке.

Виктор должен был, согласно правилам, отбарабанить свою фамилию и номер статьи, доложить о прибытии, но его язык прилип к гортани.

На столе лежали какие-то бланки.

– Догадываешься, зачем позвал? – Котиков продолжал любоваться графиком.

– Нет! – выдавил из себя бывший десантник, а в голове билось: "Не тяни резину! Выкладывай скорее…"

Подполковник обернулся, подошел к столу, выбрал листок, нацепил на свой знаменитый нос очки и зачитал фрагмент. Котиков читал, мерно раскачиваясь всем своим могучим телом.

Из всего услышанного в сознание Виктора проникло только "это сладкое слово" – амнистия.

"И чего он сломанные очки носит?.. – невпопад думал Новиков. – Дужки изолентой примотаны, как у бедного пенсионера. Ведь только свистни – умельцы зоны ему такую оправу сбацают… О чем это я?.. Зачем мне Вепрь указ читает?" – Удушливый комок подкатил к горлу.

– ..Конечно, придется потерпеть! – Котиков говорил медленно, стараясь, чтобы смысл сказанного доходил до собеседника. – Пока оформим бумаги, то да се, бюрократия, понимаешь, у нас исключительная. Но планы на будущее можешь строить!

– Какие планы? – Новиков, не спрашивая разрешения, опустился на стул. Его пальцы рвали полу заношенной лагерной фуфайки.

– На будущее! – повторил подполковник Котиков. – Нормальное будущее! Ты хоть уловил, о чем я тебе сказал?

Потрескавшимися от ветра и холода губами Новиков прошептал:

– Амнистия…

– Правильно! – как можно бодрее подтвердил Котиков.

Еще в молодости он, тогда начинающий оперуполномоченный, сознательно заковал себя в душевный панцирь.

Лишние эмоции настоящему менту ни к чему. А фраза о "горячем сердце чекиста" годится разве что на стенку клуба повесить или для актера кино в роли седого комиссара милиции. Но вид обалдевшего заключенного, который неизвестно за что оттрубил немало лет, задел Вепря.

– Пиши домой. Пусть встречают! – Голос подполковника смягчился. Друзья армейские остались?

Новиков отвечал машинально, как запрограммированный на беседу робот:

– Мой комбат в Приднестровье погиб! Четырнадцатая армия… Слыхали? Дубоссары защищал. – Новиков пересказывал письмо, полученное от своих два года тому назад. – Командовал батальоном спецназа, потом из армии уволился и в батальон "Днестр" добровольцем пошел. Молдаване его к смерти приговорили…

Воспоминания встряхнули бывшего лейтенанта.

– ..Из Румынии группу коммандос для исполнения приговора привезли, сами с комбатом и его парнями справиться не могли… Боевой был мужик.

– Как погиб? – осторожно спросил Котиков.

– Писали: попал в засаду, – глухо ответил зек. – Гранатометчики в упор расстреляли "уазик". Никого в живых не осталось. Остов машины с тремя обуглившимися трупами…

– К родителям поедешь?

– Вряд ли, – отрицательно качнул головой Виктор. – Навещу, конечно, но жить с ними… Городок маленький, каждый тыкать пальцем будет: "Смотрите, вот тот самый придурок идет. Был в Афгане и свихнулся. Для него человека убить – что под забором отлить". Не хочу слышать за спиной таких разговоров.

– Понимаю! – Подполковник снял форменный зеленый галстук. – Все вокруг изменилось. Я сам слабо разбираюсь в том, что происходит в стране. Сижу в глуши, ничего не вижу, кроме зеков и колючей проволоки. Иногда наведываюсь в управление что-либо выбить. Так за день по кабинетам набегаешься – света белого не видишь. Глаза слипаются.

Они… – Котиков махнул рукой, имея в виду эмвэдэшных бюрократов, сидящих в теплых, светлых кабинетах, далеких от зоны, лесоповалов и зеков, штаны протирают, кофеек с машинистками пьют!

Хозяин зоны жаловался, словно обычный мастер обычного предприятия:

– Сигнализация допотопная, чуть ли не со времен Лаврентия Павловича. Плюнешь – короткое замыкание! Что сигнализация? Вещевое довольствие выдать новым заключенным не могу. Нету! Судам впору при вынесении приговора сразу указывать: "На отсидку прибывать с полным комплектом одежды на весь срок!"

– Ничего, народ у нас неприхотливый! – иронично вставил Виктор.

– Зря смеешься! – насупился подполковник. – Прикинь в масштабах страны! Сколько у нас сидит? Доведем зеков до ручки, а потом на свободу выпускаем?! Они же зубами рвать будут! Наверстывать, так сказать, упущенное.

– Если здоровья хватит!

– Туберкулезники по-своему счеты сведут. В солонки плевать станут, стаканы слюнявить. Мол, сам не жилец, и вы, сытенькие и довольные граждане, помучайтесь! Мне хоть и не положено думать о политике… – Котиков торопливо прикурил, забыв потушить спичку. – Мне заключенных охранять государство поручило, но лезут мыслишки в голову, особенно вечерами.

– К каким выводам пришли, товарищ подполковник? – Новиков был так ошарашен свалившейся с неба свободой, что даже обратился по-армейски.

– Конкретно? Только к одному! – Спичка обожгла пальцы Котикова. Он чертыхнулся и бросил ее на пол. – Фуфло у нас, а не политика. Сами себя губим.

– Это как понять? – скорее из вежливости, чем от желания продолжать беседу, поинтересовался Новиков.

– Американцы реабилитационные центры для отсидевших еще в середине семидесятых годов открыли. Целую систему разработали. Прием на работу, бесплатное лечение от алкоголизма и наркомании…

– Загнули, товарищ подполковник! – усмехнулся зек. – С Америкой, насколько я помню, Хрущев соревноваться собирался. Остальные наши вожди уже и не заикались. Кроме гонки вооружения, разумеется.

– Это точно! – вздохнул Котиков. – Ладно. Имеем, что имеем. Провозгласили демократию в стране… Пусть будет демократия, но государства никто не отменял. Исправительно-трудовые учреждения в любой стране имеются, и сидят в них преступники. А у нас что? Зоны по испытанию на выживаемость? Выжил, с ума от безделья не сошел, туберкулез не заработал – добро пожаловать обратно к нормальным людям?! Вот и выходят от нас доходяги законченные…

– Вы, товарищ подполковник, со своей колокольни смотрите, – не согласился Новиков. – Кое-кто очень неплохо время проводит. У нас зона прессовая. Вы постарались. А на других полный беспредел. Проституток автобусами через КПП провозят, не говоря уже о тачках с наркотой.

Котиков теребил пачку, стараясь достать новую сигарету.

Его руки нервно подрагивали.

– О блатных разговор особый! Они давно свое государство в государстве создали. В нынешнем бардаке оно еще крепче станет, посмотришь!

– Вам виднее!

Вепрь понял, что эта тема мало интересует собеседника.

– Ладно, закругляемся! – устало сказал он. – Хотел тебе первому об амнистии сообщить.

– Спасибо! – поблагодарил Новиков.

– Завтра на утренней поверке всей зоне объявим. – Широкое лицо подполковника Котикова приняло выражение невозмутимого безразличия. – Ты никому не говори, а то ночью отмечать начнете. Знаю я вас!

Вепрь снова был суровый хозяин зоны, не доверяющий никому.

Лагерные масти и без Новикова пронюхали о событии.

Свои люди были среди контролеров, солдат-срочников, которым зеки сбывали свои поделки.

Вернувшись в барак, Новиков увидел приготовления к пиршеству. Струна как чувствовал – три дня тому назад он отобрал хлеб у хлюпиков из числа вечно виноватых, замочил его в целлофановом мешке. Начинался сложный таинственный процесс приготовления самогона.

Струна, как заправский метрдотель дорогого ресторана, руководил сервировкой:

– Падла! Что ты сушеный лук насыпал! Нормального в блеваловке найти не мог?.. Запивон приготовьте! Подсаживайся, Витюха!

По голосу было заметно – Струна первую пробу приготовляемого питья снял. Его язык, по образному выражению зеков, цеплялся за зубы.

– Ой, пардон! – Вор картинно всплеснул руками. – Сидеть – это теперь наша забота. Вы же, товарищ гражданин, на волю отваливаете.

– Завидуешь? – Новиков присел рядом.

– Телок снимешь, в кабак закатишься… – нараспев протянул Струна. Завидую, конечно… Я сижу за решеткой, слезы взор мой туманят… – Он был вроде музыкальной шкатулки: тронь – отзовется куплетами душещипательных воровских романсов. – Перед людьми я виновен. Перед богом я чист… Завидую, Витюха, ох как завидую… Передо мною икона и запретная зона, а на вышке маячит очумелый чекист… Давай, кореш, выпьем!

Словно вышколенный официант, незаметно возник шнырь и подал две кружки с первачом.

– Погнали! – произнес Струна традиционный тост и одним махом осушил свою емкость. – Поставьте на стрему кого-нибудь! – приказал вор. – Налетит Вепрь, всю гулянку испортит. Ты чего не пьешь? Отличная самогонка!

Слегка окосевший Струна участливо пододвинул кусок хлеба с розовым ломтиком сала.

– Пей, командир, оттрубил ты свое…

– Я выпью. Струна! – сказал Новиков. Его снова забила нервная дрожь. Поверить не могу… Сидел ни за что! – Неприятно пахнущая жидкость перелилась из кружки в горло. – Налей еще… Сколько лет в лагерях!

– Брось! – примирительно сказал Струна. – Посидел, отдохнул, с честными фраерами скентовался. А что твоя армия? Та же тюрьма!

– Закрой пасть! – отрезал Новиков. – Не касайся армии своими…

– Усек! – быстро исправил оплошность собутыльник. – Армия – наша надежда и опора, непобедимая и легендарная… – Тираду прервал тычок в бок. Струна не обиделся, переключился на шестерок, сновавших около праздничного стола:

– Жеванину несите из заначек. Что мы, деревня, чтобы салом да луком закусывать?

Попозже подтянулись гости из других отрядов. Пропустил сотку забежавший на огонек контролер-сверхсрочник по кличке Штырь.

Самогонная вонь пополам с запахом пота взопревших от выпивки мужиков превратила воздух в нечто среднее между слезоточивым газом и атмосферой давно не чищенной выгребной ямы. Табачный дым свинцовым туманом висел под потолком.

Почувствовав подступающую к горлу тошноту, Новиков вышел из барака. Высокое темное небо без единого облачка сияло мириадами звезд-светлячков. По внутреннему, простреливаемому коридору медленно брел служебный наряд с собакой.

– Гуляете, волки?! – крикнул солдат, заметив пока еще заключенного.

Вторя караульному, тявкнула собака, как будто и ей хотелось выпить браги, а не обнюхивать стылую землю, слабо согретую весенним солнцем.

Новиков отступил в тень. Ему не хотелось говорить.

Из приоткрытой двери барака доносилась песня. Хриплые мужские голоса невпопад подтягивали:

…дорога дальняя, казенный дом.

Быть может, старая тюрьма Центральная

Меня, мальчишечку, по новой ждет.

Старая как мир воровская песня, шлягер уркаганов и блатарей России всех времен, разносилась по зоне:

Таганка, все ночи полные огня.

Таганка, зачем сгубила ты меня?

Таганка, я твой бессменный арестант,

Погибли юность и талант

В твоих стенах…

Заслушался часовой на вышке. Остановилась сторожевая собака, а ее проводник ослабил поводок. Контролер по прозвищу Штырь закрыл ладонями уши и шлепнулся задом на холодные ступени КПП.

Надрывная мелодия летела над зоной:

Я знаю, милая, и без гадания:

Дороги разные нам суждены…

Подполковник Котиков, накинув шинель, стоял у открытого окна своего кабинета. Начальник колонии выключил свет и вслушивался в едва различимые слова хорошо знакомой песни:

Опять по пятницам пойдут свидания

И слезы горькие моей родни…

Бывший старший лейтенант воздушно-десантных войск, без пяти минут бывший заключенный, Виктор Новиков прислонился к дверному косяку лагерного барака и пел вместе со всеми, сжимая кулаки до боли.

Жизнь – это яростная, непрекращающаяся борьба. И победа в этой борьбе не имеет ничего общего со справедливостью.

Дж. Оруэлл. "Каталонский дневник"

Трелевочная машина, подпрыгивая на ухабах, медленно, но верно приближалась к районному центру Верхотурье, где находилась ближайшая от зоны железнодорожная станция.

Словоохотливый шофер делился с Новиковым планами:

– Подамся в роту охраны. Новый набор начинается.

Твердый оклад плюс форма. Детскую колонию закрыли, взрослую расширяют… – Он достал из бардачка сложенную вчетверо районную газету "Новая жизнь". – Смотри, что пишут…

– Дай я сам. – Виктор перехватил газету. – Лучше за дорогой следи. Вылетим в кювет с такой ездой.

Машина выписывала немыслимые кренделя.

– Да я ее как пять пальцев знаю! – уверенно сказал шофер, но газету отдал. В этих местах с зеками старались лишний раз не связываться.

Статья была написана по всем правилам рекламы: "Спешите, ну кто еще сегодня даст вам возможность стать самостоятельными и независимыми людьми в этом царящем вокруг хаосе".

Новиков смял газету.

– Фуфло! – коротко бросил он.

– А куда еще податься-то? – возразил водитель. – На девять тысяч жителей – тысяча безработных. Жена в детском саду воспитательницей, так ей зарплату три месяца не платят! Хорошо, огородик свой есть, иначе ноги давно протянули бы. А тут хоть что-то…

Райцентр был грязен и непригляден, как любой заштатный городок русской провинции. Все его величие богатого перевалочного пункта на пути из Сибири в центральные российские губернии осталось где-то далеко в прошлом.

Машина свернула у Крестовоздвиженского собора, построенного на купеческие деньги. Уральские толстосумы хотели утереть нос самому Санкт-Петербургу и поэтому не жалели своих миллионов. Возвели собор почти как Исаакиевский, огромный и величественный. Большевики же переоборудовали храм в колонию для несовершеннолетних.

– К станции топай прямо по этой улице! – бросил шофер на прощание.

Убогое здание железнодорожного вокзала окружали лужи, сравнимые по размерам с небольшими озерами. Вода, подернутая маслянистой пленкой, переливалась всеми цветами радуги.

Людей было немного: две-три старушки в платочках, молодая пара, попеременно укачивающая плачущего в коляске младенца, несколько мрачного вида мужиков с вонючими цигарками.

Окошко кассы прикрывала фанерная дощечка. Новиков постучал. Фанерка отодвинулась, и пространство окна заполнила пухлая физиономия.

– Чего ломишься? – недовольно пробурчала она.

Виктор видел лишь двойной подбородок, карминно-красные губы, маленький носик, затерявшийся среди объемистых щек. Он пригнулся, чтобы получше рассмотреть кассиршу.

– Куда хайло суешь? – послышалось из-за амбразуры. – А, товарищ отсидевший! Давно красивых баб не видел? Полюбуйся! – обратилась она к кому-то, кто поддержал ее тявкающим хохотом.

– До Нижнего Тагила билет сколько стоит? – спросил Новиков.

– Домой собрался? – вопросом на вопрос ответила толстуха.

Было в ней что-то неприятное. Раскормленное лицо, похотливо поблескивающие глазки, массивные золотые серьги, оттягивающие мочки ушей, ряд мелких оскаленных зубов.

– Ответьте, пожалуйста: сколько стоит билет? – предельно вежливо повторил пьянеющий от долгожданной свободы, отмотавший немалый срок зек.

– Обедаю! Читать на зоне разучился? – окрысилась кассирша.

Дощечка вернулась на прежнее место.

– К тебе по-человечески обращаются! – из-за перегородки взывал Виктор. – Уехать мне надо, подруга!

– Всем вам, сволочам, побыстрее смотаться хочется, – донеслось из-за фанерной брони. – Что, не нравится у нас?

Кассирша принадлежала к породе вдохновенных самок.

Вышедший на свободу зек был подходящим объектом для демонстрации этого таланта перед подругой.

– Отойди от окошка, урка! – трещала толстуха. – Лезет внаглую, поесть спокойно не дает! Видишь, Надюша, как тут работать?!

– Кошмар, Инночка, – поддакнула невидимая подруга. – Я, будь моя воля, вообще их из лагерей не выпускала бы. Мало нечисти пересажали. Сталина на них нет!

Женский галдеж сменился шепотом. Иногда фанерка отодвигалась, и две пары глаз пытливо изучали мужчину.

Скучающая вокзальная публика навострила уши. Скандал, как выражаются футбольные комментаторы, назревал.

– Девушки! – упорствовал Новиков. – Давайте по-хорошему…

– Угрожает! Ты слыхала, Надя?! Эта сволочь мне угрожает! – взорвалась кассирша, давясь непрожеванным бутербродом. – Беги, вызывай милицию! Раскрасневшаяся физиономия снова просунулась в узкую амбразуру окна. – Ты не домой у меня поедешь, а обратно на зону, бандюга!

Виктор аккуратно вытер капли слюны, попавшие ему в лицо. В следующее мгновение его кулак выбил деревяшку.

Кассирша истошно завизжала. Старушки с редкостной для их возраста прытью выскочили из здания.

– Слушай, шалава. – Новиков держал женщину за отвисшую мочку уха. Если ты думаешь, что человек, побывавший за решеткой, уже не человек, то глубоко ошибаешься!

Он понимал, что зря сцепился с этой дебелой хамкой, отупевшей от лени.

– Ишь, ряху наела!

Молодой папаша, отставив коляску и развернув грудь колесом, направился было к кассе. Его осторожная супруга уцепилась за рукав:

– Обалдел! Посмотри на его рожу!

Подруга кассирши шальными глазами наблюдала, как воспитывают ее знакомую.

– – Отпустите ее, пожалуйста, – просила она сквозь слезы. – Ухо оторвете. Женщине без уха никак нельзя.

– Новая серьга… Грабит! Милиция! – истошно вопила кассирша.

– На кой мне сдалась твоя серьга? – Новиков отпустил женщину, но тут же об этом пожалел.

Тяжелый металлический компостер пролетел над головой Виктора, но тот успел вовремя присесть. Вслед за компостером выглянула мегера, чтобы убедиться, уложила ли она противника. Милиционер, за которым сбегали резвые бабушки, застал конфликтующие стороны в забавном положении. Мужчина сидел под кассой, пригнув голову, его обидчица пыталась разглядеть, куда делся наглый зек.

– Стоять! – потрясал пистолетом совсем юный блюститель порядка. – Руки за голову! Лицом к стене! Нет… Ложись!

– Начальник, ты определись! – сказал Новиков, без Опаски глядя на оружие. – Стволом не размахивай, – посоветовал он, а сам подумал: "Паренек, я мог бы тебя моментально уделать".

Представитель власти обшарил карманы нарушителя.

– Кто такой?

– Справка об освобождении в сумке, – ответил Виктор.

Вышедшая из укрытия кассирша расшвыривала его убогие пожитки.

– Зверюга! Цапнул меня за сережку, давай с мясом рвать.

Ограбить хотел и меня, и кассу…

– Еще изнасиловать! – пошутил Новиков.

Молодой правоохранитель юмора не понял.

– Только освободился и опять за свое?! По какой статье срок отбывал? Из какой колонии?

– Шестьдесят восьмая ИТК. Освобожден подчистую по амнистии. Руки опустить можно?

– Стой, гнида! – вмешалась толстуха. – Не будешь сучки протягивать к порядочным женщинам. Наручники наденут, тогда и опустишь свои крючки зековские.

Ситуация складывалась не в пользу Новикова. Пискнула милицейская рация.

"Воронок" вызывает, – понял Новиков. – Врезать менту? До двери метров сорок. А что дальше? Фамилию он успел прочитать…"

– Извини, товарищ начальник, погорячился! – Виктор сделал попытку погасить глупый конфликт.

Ответом на мирную инициативу послужил удар сапогом в лучших традициях "сталинских соколов".

– Стой, не рыпайся! – рявкнул милиционер. Конечно же, он принял сторону знакомой кассирши. – Поедем в отделение, там разберемся. Ты, Инна, пиши заявление с подробным изложением факта ограбления.

– Ага, Пашечка! – приторно-сладким голосом произнесла вокзальная фурия. – Все до мелочей изложу. Оскорбления, угрозы… Буковка в буковку.

Рация не отвечала. Краем Глаза Новиков видел, как парень тряс черную коробочку, надавливал пальцами на кнопку, дергал антенну.

– Дерьмовая у тебя техника, – хмыкнул он.

– Зато наручники хорошие, – ухмыльнулся милиционер и снял с поясного ремня стальные браслеты.

Поглазеть на бесплатное зрелище собралась целая толпа.

Молодой папаша громко возмущался совсем обнаглевшими урками. Бабушки вздыхали да охали. Главная свидетельница происшествия предлагала подруге какое-то лекарство.

"Не дам браслеты надеть! – с холодной яростью подумал Новиков. Никогда больше зеком не буду. Вырублю мента, а там будь что будет".

Мышцы не потеряли своей упругости за годы отсидки и были готовы к действию.

"Не прикасайся ко мне, – молился в душе недавний зек. – Глупенький мент, ты даже представить не можешь, что я вынужден буду сделать с тобой. Уходи поскорее…"

Роковая секунда приближалась. Щелкнули кольца наручников.

– Руки давай! – уверенным баском приказал милиционер.

Его перебил незнакомый Новикову голос:

– Одну минуточку! Это мой хороший знакомый и очень порядочный человек. Товарищ милиционер, притормозите!

Говоривший произнес свою речь не спеша, тоном знающего себе цену человека. Никакого страха перед представителем власти в его голосе не чувствовалось. Так разговаривают начальники высокого ранга и крупные мафиози.

– Возмутительно!

– Чего? – недоумевающе протянул милиционер.

– Где служебная этика? Где уважение к демократическим свободам граждан возрожденной России? – сыпал вопросами самоуверенный голос. – Набросились, как энкавэдэшные держиморды. Хорошо, что хоть стрелять не начали!

Новиков украдкой обернулся.

Отменно одетый молодой джентльмен подмигнул ему. На господине был распахнутый плащ, под ним темно-синий двубортный пиджак, рубашка в мелкую полоску, серые брюки, замшевые, немного испачканные вездесущей верхотурьевской грязью туфли. Костюм дополнял пестрый галстук "а-ля восход солнца на Таити".

Профессиональные кутюрье нашли бы в костюме говорившего массу изъянов, но для сотрудника районного отделения милиции сей прикид был верхом совершенства. Позволить себе носить столь шикарные шмотки мог исключительно авторитетный человек. Так, во всяком случае, расценил блюститель порядка.

– Отойдите, гражданин! Вы мешаете правоохранительным органам, артачился милиционер, чтобы сохранить лицо.

– Во-первых, я не гражданин, а товарищ, – с достоинством ответил незнакомец. – Во-вторых, я лучший друг правоохранительных органов России и лишь поэтому позволяю себе сделать замечание несомненно выдающемуся постовому города Верхотурье.

Такая загадочная и одновременно изысканная речь окончательно сбила парнишку в форме с толку. Дуло пистолета, до сих пор направленное на Новикова, самопроизвольно опустилось вниз.

Джентльмен в светлом плаще не выпускал инициативу:

– Что, собственно говоря, произошло?

– Вызвали… – сбивчиво забормотал милиционер. – Бабушки прибежали… Говорят, кассиршу грабят, а он под кассой сидит. Инка в него тяжелыми предметами бросается…

Отбивается, значит…

– Старушки-марафонцы примчались? – ехидно переспросил незнакомец. Посмотрите внимательно, товарищ младший сержант, эти бабушки жен декабристов помнят. Их возраст даже радиоуглеродным анализом определить нельзя.

А вы поверили их старческому маразму.

– Инна подтвердит! – растерянно сказал младший сержант. – Она заявление писать собралась.

Упакованный красавчик переключился на кассиршу. Он галантно подхватил подзаплывшую жирком даму и, не давая ей опомниться, что-то жарко зашептал на ухо. Постепенно рука джентльмена с локтя переместилась на талию, с которой в силу ее отсутствия соскользнула на солидных размеров ягодицы.

Презрительное, оскорбленное пофыркивание кассирши сменил легкий хохоток. Незнакомец обрабатывал толстуху минуты три, после чего она заявила:

– Кляузу на человека писать не стану. Сами разберемся.

– Как же так! – возмутился милиционер. – А нападение?

– Не было никакого нападения! – отрезала кассирша. – Сказала: сами разберемся!

– Нет, погоди! Я тебя за клевету привлеку! – забыв о задержанном, петушиным криком зашелся младший сержант.

Новиков уже давно повернулся к окружающим лицом и опустил руки.

Несостоявшаяся трагедия перерастала в комедию.

– Ожлобел! – криком на крик отвечала скандальная баба – Билеты без очереди берешь! К теще вообще без билетов ездишь! Пацан сопливый! Фуражку нахлобучил и думаешь, что все можно?! А спрятавшись у меня в кассе, на дежурстве тебе пить можно?!

– Хорош чепуху молоть! – перешел к обороне младший сержант.

Но весовые категории противников были слишком разные. Кассирша бросилась на штурм:

– Может, еще кой-чего порассказать? Пусть люди послушают, что сосунки вроде тебя семейным женщинам предлагают! Куда глаза воротишь? Не стыдно?!

Кассирша намекала на что-то личное, о чем младшему сержанту говорить принародно явно не хотелось.

Воспользовавшись размолвкой между двумя недавними союзниками, незнакомец подошел к Новикову.

– Здорово, мужик! С зоны откинулся?

– Привет! – сдержанно произнес Виктор, не зная, чего ждать от непрошеного заступника. Зона приучила его к звериной осторожности, особенно по отношению к людям.

– С зоны… Худой, как церковная мышь, – критически окинул взглядом бывшего зека вальяжный господин.

– Курорт неважнецкий! – улыбнулся Новиков. – И подзадержался я тут.

– Отъешься! – ободряюще произнес незнакомец.

– Надеюсь… – Новиков нагнулся, чтобы собрать разбросанные кассиршей вещи.

Окончательно сбитые с толку старушки на всякий случай принялись помогать зачинщику конфликта. Милая парочка между тем продолжала выяснять отношения. Разговор, судя по накалу страстей, грозил перерасти в рукопашную схватку.

– Алкоголист! – верещала кассирша, тряся милиционера как грушу. Позоришь меня перед людьми. Урод! Я тебя не боюсь! Сообщу куда следует мигом вылетишь из своей конторы.

Элегантный господин кашлянул.

– Дорогие мои! – Он вклинился между скандалистами. – Нам, к сожалению, пора. Товарищ младший сержант, верните справочку об освобождении. Небрежным движением он вырвал листок бумаги из рук милиционера. – Как говорится, инцидент исчерпан! – скорее утвердительно, чем вопросительно, процитировал незнакомец.

– Ласточка моя! – обернулся он к кассирше. – Еще раз примите самое искреннее извинение за поведение моего Друга. Тяжелое психическое расстройство! Это вам не насморк.

– Понимаю! – прошептала та как зачарованная. Ее глаза подернулись влажной пленкой и стали похожими на два бездонных колодца.

– И вам спасибо, товарищ младший сержант, за проявленную чуткость! Незнакомец поймал руку милиционера, энергично ее тряхнул, второй рукой дружески похлопал по плечу представителя власти. – Приятно было познакомиться!

Они беспрепятственно вышли из здания вокзала. Вслед летел восторженный выдох кассирши:

– Какой мужчина!

Милиционер попытался было задержать Новикова окриком, но за сержанта опять принялась его знакомая. Виртуозная брань сотрясала стены вокзала.

– Жаль служивого! – прокомментировал происходящее незнакомец. – Половое расстройство и нервный тик – самые легкие последствия беседы с этой милой женщиной!..

Ты, уважаемый, шуруй на автовокзал, бери билетик, куда ветер подует, и сматывайся, пока мент не очухался. Они ребята злопамятные, а рожа у тебя больно запоминающаяся!

Парень дружелюбно похлопал Новикова по плечу. Весело подмигнув, протянул пачку сигарет:

– Возьми курева на дорожку. Не сладко на зоне срок чалить?

От угощения досрочно освобожденный не отказался. Бережно достав продолговатый цилиндрик, Виктор покрутил сигарету в пальцах. Следуя тюремной привычке, он разминал ее, стараясь не проронить ни крошки табака.

Весельчак рассмеялся:

– Напрасно напрягаешься. Такого курева тебе на две затяжки. Забирай всю пачку.

Красно-белая коробка с латинскими литерами "LM" перекочевала в карман куцей потертой куртки.

– Спасибо! – глухо, с комком в горле произнес Новиков.

– Пустяки! – бренча ключами от машины, нанизанными на указательный палец, небрежно бросил парень.

– За вокзал спасибо. За то, что мента отбрил.

– Вернул веру в человечество?! – С юмором у незнакомца был порядок.

Он так и фонтанировал хорошим настроением и абсолютно не замечал унылой серости зданий, тонувших в грязи узких кривых улиц, змеившихся в стороны от привокзальной площади.

Раскрасневшийся от перепалки милиционер вышел на ступеньки и сплюнул под ноги. Бормоча ругательства, направился в сторону железнодорожных путей.

Балагур проводил представителя власти взглядом.

– Ox, блин! Забыл дорогу к гостинице спросить! – ударив ладонью по лбу, спохватился незнакомец. – Почти сутки тачку гнал, устал как собака . Приятеля еду проведать и финансовое положение рейдом по провинциям поправить.

Совмещаю приятное с полезным. Ну, дядька, давай лапу!

Парень подал широко растопыренную ладонь.

Рукопожатие у незнакомца было крепким.

– Наслаждайся плодами свободы, закон не дразни.

В общем, не нам, молодым, старых волчар учить! Бывай!

Быстро развернувшись, не без шика одетый молодой человек, что-то насвистывая, двинулся к заляпанной грязью "восьмерке". Воткнув в двери автомобиля ключ, он уже согнулся, чтобы нырнуть внутрь салона.

– Эй, кореш, постой! Тебя как звать?! – поддавшись нахлынувшему приливу благодарности, заорал Новиков.

Машина, мигнув стоп-сигналами, тронулась с места. Развернулась и проехала мимо. Сквозь приспущенное стекло веселый владелец "Жигулей" крикнул:

– Колька Серегин! С тебя причитается…

Доброжелатель, избавивший еще не успевшего надышаться свободой Новикова от долгих разбирательств в отделении, а может, и от более крупных неприятностей, был не кем иным, как Николаем Серегиным, известным баламутом и пройдохой, главным юмористом из взвода Святого, надолго врезавшимся в память среднеазиатским националистам.

Назови Новиков свою фамилию и имя, события потекли бы совсем по другому руслу. Наверняка в закоулках памяти Серегина сохранились рассказы командира об афганской эпопее, лихом старлее десантуры, дубасившем моджахедов и в хвост и в гриву.

А может, и не вспомнил бы.

Время – коварная штука. Оно почище любого хирурга препарирует память, предавая забвению то, чего нельзя забывать Но вот рок, или, по-нашенскому, судьба, действует, невзирая на человеческие качества. Судьбе безразличны память, воля, настроение. Она играет по сценарию, написанному свыше, и только решительные, сильные личности вносят в него свои исправления. Предначертанное судьбой можно отсрочить, подправить, но нельзя избежать уготованной участи.

Здесь, в захолустной провинции, завязывался тугой узел, соединяющий пути трех товарищей по оружию. Судьба плела причудливые кружева…

Вышедший из-за колючей проволоки Новиков расслабиться себе не позволил. Единственной поблажкой стала кружка пива, выпитая за стойкой бара вблизи автовокзала Половину отдававшего кислятиной, разбавленного водой пойла он отдал изможденному похмельным синдромом типу с фиолетовой физиономией Алкаш, приняв на грудь, отправился собирать объедки, валявшиеся на липких от грязи, неубранных столах.

"А ведь из меня такого же урода товарищ Банников сделать хотел. Молчаливого, покорного, готового сносить любые унижения", – подумал Новиков, глядя в спину опустившемуся пьянчужке.

Купив в дорогу бутерброд с сомнительного вида кружочками колбасы и бутылку минералки, он сел в рейсовый автобус, идущий до Нижнего Тагила. Добравшись до этого крупного промышленного центра и негласной столицы уральских лагерей, Виктор помчался на вокзал, чтобы успеть к поезду на Москву.

Действуя в бешеном темпе, он приобрел билет под рев вокзального диктора, объявлявшего отправление, промчался по перрону и успел запрыгнуть в последний вагон уходящего состава.

Не знакомясь с попутчиками, Новиков молча забрался на верхнюю полку, растянулся во весь рост и прислушался к перестуку колес, выбивающих особый, неповторимый железнодорожный ритм. Но уху недавнего зека, отвыкшего путешествовать, это громыхание напоминало тюремный телеграф, выстукиваемый костяшками пальцев по шершавой стене камеры. Колеса барабанили под днищем вагона, не давая Виктору уснуть Стук превращался в буквы одного слова месть!

***

Примерно дней за пять до инцидента на провинциальном вокзале к Святому пожаловал странный визитер Угрюмый субъект уверенно нажал на кнопку звонка стандартной двухкомнатной квартиры. Дверь открыла молодая женщина. Поправив сползшие на переносицу очки, она вежливо спросила:

– Вам кого?

Напоминающий габаритами маленькую гориллу мужчина окинул фигуру хозяйки квартиры жадным взглядом, словно срывая одежду. Видимо, вспомнив инструкции, не допускающие никаких вольностей, изобразил нечто вроде полупоклона и шаркнул слоновьими ступнями по коврику.

– Впусти. Мне со Святым перебазарить надо! – проурчал он, распространяя удушливую волну перегара.

Женщина вздрогнула, загораживая собой вход.

– Вы ошиблись адресом! Такие здесь не проживают!

Маленькая горилла затопталась на вмятом коврике. Наклонив шею, визитер проверил цифры, прикрепленные к двери, поскреб небритый подбородок и расплылся в улыбке, похожей на медвежий оскал.

– Угланова? – по-другому подошел к возникшей проблеме сметливый громила.

– Да.

– Дарья Угланова? Журналистка? – Он закреплял успех вопросами, под аккомпанемент которых теснил грудью упорствующую женщину в глубь квартиры.

Та не сдавалась. Упершись кулачками в дверные косяки, она перекрывала вход.

Наморщив лоб, что свидетельствовало о недюжинных умственных усилиях, верзила продолжал топтаться в проходе.

Несомненно, он мог одним махом руки смести женщину словно пушинку, но вместо решительных действий громила мычал нечто невразумительное, пытаясь заглянуть за спину хозяйки:

– Слушай, коза! Хорош мне баки заливать! Я, в натуре, без балды говорю: позови Святого!

– Отстань! Милицию вызову! – пошатнувшись, крикнула женщина.

– Не трави байки, коза! – хмыкнул бугай. – Мусорам у тебя делать нечего. Мне по-честному маляву Святому толкнуть надо! Зуб даю: слово скажу корефану и сваливаю в туман. Что ты думаешь, олениха? Я на титьки твои пялиться приперся?!

Женщина стыдливо запахнула разошедшийся на груди халат.

Сделав зверскую рожу, громила, принадлежавший не к лучшей части человечества, а точнее – к уголовно-криминальному братству, гаркнул:

– Хватит мозги полоскать! Покличь Святого! У меня наводка на твою хазу – точняк!

От рыка, казалось, осыпется потолок. Хозяйка квартиры, подчиняясь инстинкту самосохранения, отступила на шаг, непроизвольно вскрикнув. Уж больно воинственный клич издал нахальный верзила.

Бывший спецназовец, человек без паспорта и вне закона, нелегально выехавший из страны и столь же противозаконным способом вернувшийся, постоянный фигурант оперативных донесений спецслужб, вышел, шлепая обутыми на босую ногу домашними тапочками.

– От твоего крика родить можно! – вместо приветствия строго произнес Святой. – Кто на квартиру указал?

Никогда ни перед кем не робевший уголовник по кличке Бегемот, а уменьшительно-ласкательно Бега, внезапно оробел. Стальные глаза мужчины, вставшего за спиной хозяйки, производили почти гипнотическое действие. Они просвечивали словно рентген, не позволяя лгать.

Чуть заикаясь, Бега ответил:

– С дальняка. Струна приказал тебя разыскать.

– Струна? – Святой жестом предложил войти, успокоив приятельницу:

– Не волнуйся, Даша. Гость выполнит поручение, попьет чайку и удалится. Честные фраера – люди серьезные Зря языком воздух не молотят!

Маленькая горилла утробно ухнула:

– Точняк! Я неделю тому назад с зоны откинулся. Ребята подсуетились, адресок вычислили, а где тебя искать – Струна подсказал. Сказал, что ты, верняк, с бабой, Углановой… ну, писакой журнальной гужуешься. Вот ребята адресок мне и подогнали!

Так быстро и столько много Бегемот никогда не говорил.

От напряжения он взмок и стоял, сглатывая слюну.

– Проходи на кухню! – удостоверившись в истинных намерениях визитера, дружелюбно произнес Святой…

Двухкомнатная квартира московской журналистки, специализирующейся на разгребании политической грязи, была для Дмитрия Рогожина, экс-майора частей специального назначения, тихой гаванью. После очередной передряги, стоившей жизни одному подонку, прикрывавшемуся личиной преуспевающего бизнесмена и добропорядочного гражданина, Святой постановил не впутываться в авантюры. Он сам прописал себе домашний уют, абсолютное спокойствие и невмешательство в разборки сильных мира сего.

Прожив по данному расписанию некоторое, впрочем, не очень продолжительное время, он почувствовал себя дряхлым стариком, слабеющим с каждой минутой. Будучи по натуре прирожденным бойцом, Святой тяготился вынужденным бездельем, не находя ему оправдания. И только обещание, данное старинной приятельнице, не раз шедшей за ним в самое пекло, удерживало Святого от поспешных решений и необдуманных шагов. А поводов ввязаться в драку среди царящего вокруг беспредела было хоть отбавляй.

Дарья Угланова, обаятельный ангел-хранитель бывшего спецназовца, будто нарочно подбрасывала темы для размышлений. Пронырливая акула пера, которая дома преображалась в нежно воркующую голубку, приносила из редакции гранки статей, записанные на компьютерные дискеты.

Не будучи чрезмерно любопытным, но и не будучи равнодушным к журналистским трудам подруги, Святой устраивался в кресле и включал компьютер. Экран монитора светился голубым огнем, а черные буковки строк чередой пробегали перед глазами квартиранта Углановой.

Журналистские расследования Святой читал не как заурядный обыватель, проглатывающий очередную страшилку российской действительности. Он читал репортажи, аналитические статьи и сенсационные расследования как профессионал, умеющий сопоставлять факты и видеть глубже самых дотошных журналистов.

Кроме того, в материалах Дарьи слишком часто мелькали знакомые фамилии. По контракту, заключенному со Стокгольмским институтом стратегических исследований, Угланова трудилась над темой незаконных поставок современного российского вооружения.

На помощь шведы командировали своего представителя – рыжеволосого бородача с характерной фамилией Свенсон. Проинтервьюировав несколько официальных лиц, посетив ряд полигонов и показательных воинских частей, швед вплотную занялся фирмами, имеющими лицензию на торговлю вооружением.

Святой даже ревновал Дарью, увлеченно помогавшую меднобородому скандинаву. Свенсон часто сиживал на кухне, что-то записывая на свой портативный компьютер. Неизменно улыбающийся, в ковбойской клетчатой рубахе, заправленной в голубые джинсы, он походил на лесоруба, приехавшего подзаработать на вырубке сибирской тайги.

Занятый составлением отчетов руководству, Свенсон, однако, не упускал возможности пофлиртовать с Дарьей. Святого швед игнорировал, но делал это исключительно вежливо, по-европейски.

Однажды Свенсон пропал, как в воду канул. Из Стокгольма следовали тревожные звонки. Сотрудники посольства тоже всполошились. Учитывая деликатность темы, – а торговлю оружием всегда окутывал покров тайн, правоохранительные органы в известность не ставили.

Мобильный телефон Свенсона молчал. Сообщения, посланные на пейджер, проваливались в пустоту.

Через десять дней швед объявился. Изможденный, с ввалившимися глазами и поседевшей бородой, он принялся стаскивать одежду прямо в прихожей. Ничего не объясняя, Свенсон прошел по коридору, добрался до ванной комнаты.

Сквозь шум воды, извергавшейся водопадом из до отказа открученного душа, доносились всхлипывания, похожие на плач. Святой, подталкиваемый встревоженным взглядом недоумевающей Углановой, осторожно повернул ручку. Защелка была не заперта.

Увиденное заставило содрогнуться повидавшего всякого на своем веку экс-спецназовца.

Под струями кипятка корчился обнаженный мужчина. От подмышек до ягодиц тело Свенсона было лиловым. Сплошной кровоподтек уже успел приобрести желтоватый оттенок.

Свенсон выглядел так, будто угодил род каток асфальтоукладчика.

– Кто тебя отделал? – встав напротив шведа, спросил Святой.

Глаза Свенсона округлились до размера чайных блюдец.

– Никто! – на ломаном русском ответил он.

Из дырочек душа хлестал кипяток, но мужчина не ощущал боли. Вернее, он заглушал ее горячей водой. Ванную заполняли клубы пара. Опершись на кромку умывальника, Святой внимательно рассматривал тело мужчины, пытаясь на глаз определить повреждения.

Шведа били мастерски, по самым уязвимым точкам.

Можно было только представить, что испытал Свенсон, когда неизвестные истязатели молотили журналиста по наиболее чувствительным органам.

– Сунул нос куда не следовало? – натужно пошутил Святой и тут же пожалел.

Рыжебородый скандинав сломался. Он больше не напоминал лесоруба в клетчатой рубашке. Упершись руками в белый кафель стены, Свенсон заплакал навзрыд:

– Они сказали, что убьют меня. Повесят на собственных кишках!

– Кто?

Несколько медлительный ухажер Углановой затараторил как сверчок, на удивление быстро находя подходящие слова:

– Я не знаю этих людей. И знать не хочу! У вас страшная страна! спазматически сипел швед, оседая на дно ванны.

Обессиленный пережитым, Свенсон находился на грани нервного срыва. Святому пришлось выволочь его из ванны, обтереть насухо махровым полотенцем и, протащив волоком по коридору, уложить в постель, предварительно влив в глотку граммов сто пятьдесят коньяка.

Наутро постель была пуста. Только сверху клетчатого пледа лежала написанная скорописью записка: "Не волнуйтесь. Я улетаю домой. Мне жаль вас". Подписана записка была латинской литерой "S".

Святой и Угланова, проспавшие поспешный отъезд воскресшего скандинава, рванули в Шереметьево. Когда такси парковалось перед зданием аэровокзала, лайнер, совершавший перелет по маршруту Москва – Хельсинки, выруливал на взлетную полосу.

Осмотрев залы и не найдя шведа среди пассажиров. Святой догадался подойти к служащей, оформлявшей регистрацию на рейс финской авиакомпании. Миловидная девушка в элегантной форме вначале строго пресекла расспросы:

– Мы информации о клиентах не выдаем!

Дарья, чье лицо было знакомо многим по журнальным страницам, пустила в ход все свое обаяние:

– Ласточка, ну подскажите, пожалуйста, регистрировался ли господин Свенсон на этот проклятущий рейс? Оттаяв, девушка, польщенная вниманием известной журналистки, проверила по компьютеру список пассажиров.

Перейдя на заговорщицкий шепоток, она сообщила – Скажу по секрету, ваш приятель какой-то шальной.

Я на него сразу внимание обратила. Стоит, дергается, точно сквозь него ток пропустили, и все на часы поглядывает. Ему предлагали подождать. Скоро прямой рейс до Стокгольма, но он заупрямился… Улетел ваш Свенсон…

Бегство шведа не очень удивило Святого.

"Парня крепко зажали крутые ребятки Намяли бока и пригрозили уложить под землю. Европейцы народ деликатный, культурный. К подобному обращению не привыкли, а мы научились клин клином вышибать! Вот только кто нагнал страха на бедолагу Свенсона?"

Интерес к приключениям шведа носил чисто спортивный характер. Но так продолжалось до поры до времени. Разбирая оставленные Свенсоном бумаги, Святой наткнулся на ничем не примечательную пластиковую папку. Она была набита всякой ерундой: газетными вырезками, клочками бумаги, начерченными от руки схемами, ксерокопиями и рекламными проспектами. Просматривая этот бумажный хлам, Святой присвистнул от удивления.

В архиве господина Свенсона почетное место занимал старый знакомый генерал-майор Банников. На редких фотографиях его физиономия была обведена неизменной рамочкой, очерченной толстым красным маркером. Если генерал стоял в последних рядах какой-нибудь официальной делегации на выставке вооружений, то к его массивной голове устремлялась красная стрелка, упирающаяся прямиком в макушку Банникова.

Под впечатлением открытого Святой отправился к мучающейся над приготовлением ужина Дарье.

– Взгляни! – бросил он ворох бумаг на стол.

– Чего мусоришь? – буркнула Дарья, ненавидящая готовку.

– Посмотри на товарища в рамочках. Мой бывший царь, бог и воинский начальник. Нынче, судя по заметкам, штатская крыса и весьма преуспевающий на ниве предпринимательства деятель.

Произнеся эту тираду, Святой двинулся к плите, где подгорала поставленная на слишком большой огонь картошка.

Журналистка, умевшая писать убойные статьи, была абсолютным профаном в кулинарии. Святой часто удивлялся, как он не скончался от заворота кишок после употребления блюд, приготовленных Углановой.

Дарья, оставив плиту, перешла к столу.

– Банников? Тот, из Средней Азии?! – Память у журналистки была феноменальной.

– Именно! Прожженный карьерист и законченная сволочь. Разжирел Петр Михайлович в период расцвета демократии!

Святой намекал на изменившийся облик генерала, нарастившего брюшко, а главное, приобретшего лоск респектабельного джентльмена, понимающего толк в галстуках и хороших костюмах.

Пошелестев бумагами, Дарья собрала листы в стопку и безапелляционно заявила:

– На фиг тебе нужен этот мудак! Прошлое исправить нельзя, а бумагам этим самое место в мусорке!

– Может, переслать твоему викингу? – спасая остатки картошки, не без иронии поинтересовался Святой.

Девушка по-кошачьи фыркнула:

– Еще чего не хватало! Я в почтальоны не нанималась.

А ты… – Дарья кокетливо погрозила пальчиком, – помни об обещании…

– ..не впутываться в авантюры, прикидываться тихим пенсионером, сидеть перед телевизором в домашних тапочках! – клятвенно прижав руку к сердцу, подхватил Святой.

Вопреки пожеланиям хозяйки квартиры он сохранил бумаги. Вернув вырезки в папку, Святой спрятал наследство шведа между газетами, которые стопкой громоздились на журнальном столике возле телевизора.

На досуге он решил подробнее ознакомиться с разрозненным досье, попробовав сопоставить отдельные факты и отрывочные сведения.

Решать запутанные головоломки было любимым занятием бывшего офицера спецназа. Особенно когда в них фигурировали персоны вроде Банникова алчные, беспринципные, плетущие сети, в которых запутывались и гибли люди.

Стокгольмский приятель не объявлялся. На звонки Углановой, обеспокоенной молчанием рыжебородого ухажера, вежливые сотрудники института отвечали уклончиво. Судя по их информации, Свенсон сменил тему исследований, отказавшись писать о России. Автоответчик телефона господина Свенсона оповещал звонивших, что хозяин убыл в отпуск и вернется не скоро.

– Ищи-свищи своего дружка по всему земному шару! – подначивал журналистку Святой.

Постепенно образ фиолетового от побоев скандинава отходил на второй план, а досье пылилось где-то в глубине газетной пирамиды. Руки Святого до пластиковой папки не доходили. Дело было в том, что отец Дарьи, потомственный трудяга, вкалывавший всю жизнь у станка на одном из московских заводов, тяжело заболел. Хворь буквально свалила старика с ног. Дарья носилась как сумасшедшая, добывая для отца редкие лекарства, договариваясь с медицинскими светилами насчет консультаций. Спасти Угланова-старшего могло только экстренное операционное вмешательство.

Договорившись с известным хирургом, старика уломали лечь в больницу. Потомственный пролетарий, отличавшийся непреклонным нравом, панически боялся скальпеля.

Операция прошла успешно, хотя реабилитационный период затягивался. Сказывался почтенный возраст пациента.

Швы плохо заживали, и Угланов-старший захандрил. Дарья дневала и ночевала в больнице, поддерживая павшего духом отца. Она забросила работу, ограничившись написанием маленьких заметок.

Святой не мог оставаться в стороне. Он помогал, чем мог: покупал фрукты, таскал в больницу неподъемные сумки с презентами для врачей и медицинских сестер, отвлекал Дарью, изможденную болезнью отца, всевозможными затеями вроде походов в кино, прогулок по вечернему городу и краткосрочных выездов на природу.

Святой рисковал.

Любой постовой мог пожелать проверить документы, и тогда неминуемо возникли бы вопросы к экс-спецназовцу с богатым и небезупречным с точки зрения закона прошлым.

Болезнь Угланова-старшего внесла в жизнь Святого сумятицу, нарушив череду бесцветных дней, похожих как близнецы. Постепенно здоровье старика пошло на поправку. Настроение близких, к кругу которых был причислен и Святой, также улучшилось.

Для полного восстановления формы замотавшейся вконец Дарьи Святой предложил сделать продолжительную вылазку на природу.

– Приведем в порядок домик, вечером сварганим шашлыки, разожжем камин, подышим свежим воздухом! – увещевал он Дарью.

Скромная по современным меркам дача Углановых находилась в живописном месте, не испохабленном дворцами-замками "новых русских" и бетонными заборами правительственных резиденций. Домик, напоминавший увеличенный в размерах курятник, был обустроен внутри вполне прилично золотыми руками Угланова-старшего.

Поддавшись на уговоры, Дарья согласилась.

Они великолепно провели время, исследуя окрестности, созерцая пляшущий в камине огонь, гуляя вечером вдоль берега речушки, несущей куда-то вдаль свои сонные воды.

Там, на поросшем густыми ветвистыми ивами берегу, Дарья призналась:

– Мне так хорошо с тобой!

Девушка мечтательно улыбнулась, подхватив спутника под руку. Задумчиво молчавший Святой лишь крепче прижал ее острый локоток. – - Что с нами будет? – не надеясь на конкретный ответ, спросила Дарья.

Ветер шумел в кронах наклонившихся к воде деревьев.

Отражение месяца желтым серпом плыло по волнам. Мир был тих и безмятежен. Но Святой знал, как коварна, обманчива тишина, готовая в любую секунду разорваться сполохами выстрелов, предсмертными криками и атакующими кличами. Так в его жизни бывало не раз.

– Что с нами будет? – с печалью в голосе повторила Дарья.

– Все образуется, – с уверенностью настоящего мужчины, знающего цену своим словам, ответил Святой.

Домой они вернулись раньше намеченного срока. Угланова, как закоренелый трудоголик, воспрянув духом, постановила наверстать упущенное. Редактор давно намекал, что пора бы разродиться объемной статьей, способной привлечь внимание читателей. Для акул пера, обеспечивающих изданию рост тиража, длительное молчание даже по сверхуважительным причинам контрактом не предусматривалось. Конкуренция обязывала быть всегда в строю.

Набрав припасов, основательно подчистив подвал дачи,.

Святой и Дарья аккуратно упаковали банки с маринадами, соленьями и прочей снедью в багажник малолитражного "Пежо". Стремясь сохранить в целости хрупкую поклажу, Угланова не гнала машину, как обычно. Она аккуратно объезжала выбоины, сбрасывала скорость на ухабах.

К подъезду желтый "Пежо" подкатил, когда глазастые старушки, просиживающие дни напролет на скамейках, отправились смотреть сновидения с эпизодами из своей молодости.

Разгрузка маленького, но на удивление емкого багажника заняла минут пятнадцать. Святому пришлось совершить несколько рейсов, транспортируя тару с домашними деликатесами. Расставляя банки по полкам встроенных шкафов, бывших местом хранения съестных припасов, он взглядом профессионала отметил следы перестановок.

Изменения были незначительными, почти незаметными.

То коробка была повернута не тем ребром, то банка с малиновым вареньем, занимавшая место в последних рядах, вдруг оказывалась на первом плане.

– Даша, ты что, порядок наводила? – придав голосу нарочито небрежный тон, спросил Святой.

Уборку, как и готовку, журналистка, будучи человеком творческой профессии, просто ненавидела. Драить квартиру Дарья начинала, только доведя ее до крайней степени запустения. Но с тех пор, как в ее стенах поселился Святой, бардака не было. Приученный к армейскому порядку, он педантично убирал разбросанные вещи, чем иногда доводил Дарью до бешенства.

– Порядок – это твоя привилегия! Я ни к чему не прикасалась! – крикнула Угланова, продефилировав в ванную.

Она торопилась отойти ко сну. Спозаранку журналистка, бывшая по натуре жаворонком, намеревалась дописать заказанную редакцией статью и отвезти материал шефу.

– Боже, голова раскалывается! – капризно надув губы, произнесла Дарья, остановившись у двери.

– Кислородное опьянение. Мало на природе бываешь.

Привыкла выхлопными газами дышать. Порезвилась вдали от городского смога, вот мозги и закипают.

Девушка картинным жестом поднесла руки ко лбу.

– Фу, грубиян! Сам выволок меня на дачу! Это ведь не моя среда обитания! Я создание городское! Мутант! Потребляю углекислый газ вместо кислорода.

Она удалилась, показав Святому язык. Но тревогу, зародившуюся в его сердце, этот кокетливый жест унять не смог.

Сантиметр за сантиметром Святой тщательно обследовал квартиру. Он искал следы вторжения непрошеных гостей.

Вроде бы никаких видимых изменений, нарушений в привычном порядке не было. Но инстинкт разведчика, какое-то седьмое чувство, выработанное годами, подсказывало, что чужаки проникали в жилище. Впрочем, кое-какие материальные подтверждения имелись. То ваза, стоявшая на телевизоре, оказалась передвинутой на полсантиметра, то склад ки тяжелых льняных штор изменили конфигурацию.

В душе Святой клял себя: "Следопыт хренов! Зачем кому-то копаться в Дашкиной квартире? Если милиция или спецслужбы вычислили меня, то заковали бы в наручники без проволочек да еще с мордобоем и группой захвата! Пора от паранойи лечиться!"

Но догадка переросла в уверенность.

Подчиняясь неведомому импульсу. Святой разворошил стопку газет. Папка Свенсона была на месте. Но бумаги…

Бумаги слишком аккуратно, одна к одной, покоились в полиэтиленовых файлах. Кто-то чрезмерно педантичный поработал над ними, рассортировал, но не удосужился вернуть в состояние прежнего хаоса.

– Любопытная бодяга… – процедил Святой, машинально похлопывая себя по колену злосчастной папкой.

Он сел в кресло. Пододвинул стопку бумаг. Перед глазами Святого как в калейдоскопе мелькали лица с фотографий: толстые, худые, в военных фуражках и бейсбольных кепках, европейского и азиатского типов, нахмуренные и смеющиеся. Но в этой галерее с завидным постоянством выделялась обведенная красным фломастером физиономия Петра Михайловича Банникова.

– Поставь, пожалуйста, чайник! – приоткрыв дверь ванной, крикнула успевшая принять душ Угланова.

– Да, конечно…

Святой быстро собрал бумаги и, комкая их, затолкал в папку. Предчувствие надвигающихся событий прогнало сон.

За столом, распивая чаи с мило воркующей Дарьей, он старался казаться беззаботным. Но мысли относительно ближайшего будущего росли как снежная лавина, начавшая движение от вершин гор к долинам.

Проведя полночи без сна. Святой принял решение временно покинуть уютное гнездышко. Он полагал, что одно его присутствие в квартире ставит Дарью под удар. Ведь он был вне закона, и за его укрывательство ей могли повесить статью, предусматривающую весьма солидный срок.

Утром Святой проводил хозяйку квартиры на работу. Оставшись один, он слонялся из угла в угол, сочиняя проникновенную речь и выдумывая мотивы, объясняющие желание сменить место жительства.

Святой бродил, бормоча под нос:

– Поделикатнее надо… Неубедительно насочинял.

Намотав приличное расстояние, он внезапно остановился, словно пораженный громом, и воскликнул:

– А ведь я чертовски хочу остаться с Дарьей!

Святой рассмеялся, радуясь своему открытию. Потом подошел к зеркалу.

Поверхность отразила чеканный профиль мужчины с упрямой складкой между бровей, гладко зачесанными темными, почти черными волосами.

– – Что, старый пень, угораздило влюбиться? – укоризненно качая головой, попенял своему отражению Святой.

Вдруг хлопнула входная дверь.

– Ты с кем это там разговариваешь? – Вернувшаяся из редакции Дарья сбрасывала туфли.

– Завел старинную привычку… – Святой вышел навстречу хозяйке квартиры, – болтать сам с собой!

– Дурной знак! – с напускной неодобрительностью произнесла Угланова, передавая квартиранту пакеты с покупками.

Через час звонок оглушительной трелью оповестил о нежданном визитере…

***

Вор в третьем поколении, носивший зоологическую кликуху Бегемот, принадлежал к вымирающей касте "честных преступников". Взяв в руки фомку, когда ему едва стукнуло тринадцать. Бегемот расставался с этим инструментом только на время отсидки. Интеллектом взломщик не был обременен, но неписаный кодекс криминальных понятий усвоил четко. Среди блатарей Бега слыл человеком абсолютно надежным, хотя и туповатым. Отмотав три срока, он оставался верным воровскому ремеслу.

В четвертый раз Бегемота, ломанувшего пустячный коммерческий ларек, сдали рэкетиры, взимавшие дань с торгашей. Отмотав положенный правосудием срок, рецидивист, подхвативший на зоне цингу и букет других болезней, поклялся посадить "на пику" стукачей, выдавших его милиции.

Но перед осуществлением акта мести, за который светила вышка. Бегемот должен был исполнить долг. Старомодный в своих пристрастиях к воровским законам, он отложил казнь обнаглевшего, по его мнению, молодняка.

Однако, добравшись до первопрестольной. Бега сорвался, уйдя в загул. Неделю вор, истосковавшийся по прелестям жизни, кайфовал на гостеприимной "малине". Дружки приняли заслуженного взломщика с распростертыми объятиями, обеспечив бесперебойную поставку спиртного, наркоты и любвеобильных, но страшноватых, словно сторожевые овчарки, дам.

В минуту просветления, истощенный ласками и алкоголем до дрожи в суставах, Бега вспомнил о поручении, данном старшим товарищем по отсидке. Разметав проституток, верзила опохмелился ударной дозой и направился к Углановой.

Благоухающий, точно спиртовой завод, он сидел перед Святым, давая исчерпывающие объяснения. Как и полагается при приеме недавно распрощавшегося с зоной гостя, хозяева на угощение не скупились. Святой, досконально знавший особенности этикета, принятого у уголовной братии, шепнул Дарье, что сервировать стол надо по первому разряду, то есть выгребать из холодильника все. Центральной деталью была, естественно, запотевшая бутылка водки емкостью ноль семь литра.

– Я, кореш, тебя не знаю, но у Струны ты в больших авторитетах ходишь! – скручивая пробку, басил Бега.

То, что сокамерника по Бутырке посадили второй раз и этапировали на зону. Святой знал. Он не перебивал рассказчика, слушал внимательно, поняв с первых слов, что Бега – почтальон, принесший важную весть – Жирно живешь! завистливо окинув взглядом кухню, произнес вор, не спешащий перейти к сути дела.

– Нормально! – Святой выпил водку, не желая обижать гостя.

– И баба у тебя улетная. Чистая росомаха. Чуть гляделки не выцарапала.

– Как Струна? – соблюдая дипломатию, спросил Святой.

– Х…ва! – лаконично ответил вор. – На зонах беспредел. Молодняк звереет. Приходят п…ки деловые и права качают!

Маячившая в дверном проеме Дарья заткнула уши, чтобы не слышать матюков, вылетавших изо рта Беги через слово.

Святой снисходительно усмехнулся: "Глупышка! Для зеков и солдат это нормальный язык. Другого они просто не знают".

Слегка захмелевший Бега, раскачиваясь на табуретке, продолжал:

– Струна велел перекинуть, что корефан твой с зоны откидывается. Отпухнул от звонка до звонка и на волю выкатывается! Просит, чтобы встретил.

– Кого?! – подался вперед Святой.

– Мужик не из блатных. Но конкретный…

Вор выдержал эффектную паузу, давая слушателю прочувствовать важность сообщения.

– Новиков, Новиков Витек! – отчетливо и членораздельно произнес вор, указав пальцем на стакан. – Разливай бухалово. Хлебанем за корефана!

Не правда, будто судьба правит людьми. Наша судьба – это мы сами.

Игорь Черное. "Время крыс"

Друзья разминулись ровно на сутки. Всего суток не хватило Святому, чтобы заключить командира, старшего лейтенанта Новикова, в объятия.

Выслушав ошеломляющее послание, Святой, проводив гориллообразного почтальона, ни секунды не сомневался в своих дальнейших действиях. Наскоро зашвырнув какие-то попавшие под руку вещи, он попробовал объясниться с насупившейся Углановой.

– Даша, понимаешь…

– Ничего не понимаю и понимать не хочу. Пришел барыга-уголовник, выдал высосанную из пальца байку про заблудшую овцу, отсидевшую сумасшедший срок, а ты и развесил уши! – запротестовала журналистка. – Поедешь к черту на кулички? Через всю страну?

– Поеду! – сказал, как отрубил. Святой. – Вернусь вместе с Новиковым.

Спорить с ним было бесполезно. Смирившись со своей участью, Дарья отправилась в железнодорожные кассы и купила билет на ближайший поезд. Прощаясь, она попросила:

– Если что, немедленно звони!

– Непременно…

Далекий семафор подмигнул зеленым глазом. Машинист дал гудок, и железная гусеница вагонов медленно поползла, выбираясь из-под навесов перрона.

Только когда последний вагон проследовал мимо застывшей у кромки перрона девушки, Дарья позволила слабости взять верх над собой. Бриллиантовая капелька слезы повисла на ресницах Углановой.

– Боже, как я люблю его! – прошептала девушка.

***

Бескрайние российские просторы располагают к размышлению. В дороге вообще хорошо думается. Особенно когда попутчики не лезут с предложениями перекинуться в картишки, раздавить пузырек беленькой или поговорить по душам.

Купе, в котором ехал Святой, занимали челноки, закупавшие товар в Лужниках. Три крупногабаритные тетушки, одетые в одинаковые спортивные костюмы китайского производства, всю дорогу отсыпались, не докучая попутчику.

Изредка челночницы выходили из своего почти летаргического сна, накрывали на стол и, вяло двигая челюстями, поглощали пищу. Пропустив по рюмашке какой-то настойки ядовито-зеленого цвета, – дозу отмеряла пожилая толстушка, бывшая в этой команде кем-то вроде кладовщицы, – переговорив о конъюнктуре цен на "Луже", женщины вновь впадали в спячку.

Под мерный храп челночниц Святой уносился мыслями в прошлое, пропахшее дымом пожарищ, пороховых газов, кровью и потом. Растревоженная память заставляла его выходить в тамбур и курить сигарету за сигаретой.

Скорый поезд пожирал пространство. Пейзаж за окнами менялся. Равнины Поволжья переходили в степи Татарстана, а за ними надвигались уральские предгорья. Длинными тоннелями и поросшими лесом склонами гор встречал скорый поезд Урал.

Конечный пункт назначения был уже близок.

Нетерпение Святого росло.

"Столько лет не виделись! Каким стал командир? Зона меняет людей. Одних ломает через колено, превращая в тряпку, других, наоборот, делает твердыми точно кремень".

Попутчицы тоже зашевелились. На промежуточной станции перед Екатеринбургом толстушка попросила Святого помочь выгрузить объемистые сумки. Она предпочитала торговать в маленьких городках, удовлетворяя невзыскательный вкус провинциалов. Пыхтя от натуги как паровоз, раскрасневшаяся толстушка волокла свои баулы, а Святой еле поспевал за ней.

Скорый стоял на станции всего три минуты. Действовать приходилось в ударном темпе. Когда неподъемный багаж перекочевал на выщербленный бетон платформы, Святой осмотрелся.

Толстуха, которую встречали родственники, помогавшие торговать, горячо благодарила его, пытаясь всучить пакет с недоеденными припасами. Галдящая стайка детей промчалась вдоль поезда. Родственники челночницы навьючивали на спины сумки с товаром, а Святой смотрел на суетливо заметавшегося мужчину.

Невзрачный субъект якобы дышал воздухом. Он сладко потягивался, совершал какие-то нелепые гимнастические движения и все время косился в сторону Святого. Липкий, неприятный взгляд низкорослого типа буквально преследовал его. Одетый в спортивное трико с пузырящимися коленками и накинутую на плечи куртку, субъект, встретившись глазами со Святым, занервничал, метнулся в вагон, потом выскочил обратно, жестом подзывая бабку, продающую на перроне семечки.

"Скользкий мужичок", – подумал Святой, берясь за поручни вагона.

Он не видел, как вызвавший неприязнь низкорослый субъект, дождавшись начала движения состава, впрыгнул в соседний вагон, извлек из кармана растянутого трико портативную, размером с мыльницу, рацию, нажал на кнопку передачи и под лязг сталкивающихся вагонных буферов принялся рапортовать, инстинктивно вытягиваясь по стойке "смирно"…

До колонии Святой добирался на попутках, повторяя с точностью до наоборот маршрут, проделанный Новиковым.

Мощные лесовозы, фыркая густыми струями отработанной солярки, тащили по накатанному тракту вековые сосны.

Цепь гор нависала над трактом зубчатой стеной.

Водитель порожнего лесовоза доставил Святого к КПП зоны. Неопрятный, с засаленными волосами сержант-контрактник, дежуривший на пункте, не отвечая на приветствие, лениво процедил:

– Сегодня свиданок нет.

– Я друга встречаю! – набравшись терпения, произнес Святой.

Хамоватый сержант, похожий на разжиревшего кота, сонно щурил глаза, почесывая растопыренной пятерней под грязным подворотничком.

– Сядешь – тогда встретишь другана! – откровенно издевался контрактник.

Защищенный сваренной из стальной арматуры решеткой, служитель закона по привычке унижал человека, стоявшего с противоположной стороны.

– Послушай, сержант…

– Не сержант, а товарищ сержант! – развлекался тюремщик.

– Товарищ сержант, послушай…

– На "вы" обращаться! Здесь не блатняцкая "малина".

Исправительно-трудовая колония! Приходят, базарят не по делу! Сказали, чтобы свалил отсюда! – Раскормленная ряха контрактника была надменной, как у царского вельможи. – Наблатыкались тыкать, блин, мать вашу!

Неожиданно узкое пространство коридорчика проходной содрогнулось от топота подкованных сапог. Хозяин зоны подполковник Котиков обходил вверенные ему владения.

Видимо, уловивший обрывок фразы подполковник с порога рявкнул:

– Отставить!

Спесь слетела с сержанта в мгновение ока. Он подскочил как ошпаренный, сшибая обширным задом стул.

– Товарищ подполковник, за время несения службы никаких происшествий не произошло! – выпучив глаза и поднеся руку к виску, забарабанил контрактник.

– К пустой башке руку не прикладывают! – пробасил Вепрь. Обернувшись, он спросил:

– Вы к кому пожаловали?

Угадавший во властном крепыше хозяина зоны, Святой четким голосом произнес:

– Я хотел бы увидеть Новикова… Виктора Новикова.

Метнув из-под мохнатых бровей испытующий взгляд, подполковник, носивший грозную кличку Вепрь, снял фуражку, взлохматил рано поседевшие волосы.

– Отбыл Новиков! Осечку дал блатняцкий телеграф. – Голос подполковника звучал устало.

Погрозив толсторожему хаму пальцем, начальник колонии направился к железной двери, выкрашенной зеленой краской. Дотронувшись до ручки, он обернулся:

– А вы кем Новикову приходитесь?

– Служили вместе.

– Где? – продолжал допытываться дотошный Вепрь.

– В Афганистане.

Сведя к переносице брови, подполковник секунду что-то обдумывал, бесшумно шевеля губами. Постояв, он повернулся, перекрывая массивными плечами узкий коридор.

– Ну, раз добрались до нашего медвежьего угла, заходите., почаевничаем! – пробасил Вепрь, чуть качнув головой.

По лестнице они поднялись на второй этаж здания, где находилась администрация колонии. Усадив гостя на стул с гнутыми ножками и округлой спинкой, подполковник собственноручно заварил чай. Насыпав в граненые стаканы по щепотке заварки, он плеснул кипятка, поболтал коричневую жижицу и добавил из жестяной банки остро пахнущую траву. Подождав долю секунды, Вепрь долил кипятка.

Все движения подполковника были скупыми и размеренными. Он выполнял сложный ритуал, не терпящий суеты и ошибок.

– Пейте!

Подполковник подал стакан.

– Спасибо.

– Значит, служили вместе?

– Да. – Святой отхлебнул ароматную жидкость, благоухающую уральским разнотравьем.

– Что же раньше товарища проведать не приезжали? – без издевки спросил Вепрь.

Святому определенно нравился этот основательный, крепкий мужик, похожий на уральский утес. Он не стал играть с подполковником в кошки-мышки, выложив начистоту изъяны в своей биографии:

– Далеко был! Гостил в подобном заведении.

Ни один мускул не дрогнул на лице начальника лагеря.

Насмотревшийся всякого, Вепрь лишь глубоко вздохнул и отставил стакан. Подперев подбородок пудовым кулачищем, он отвлеченно пробормотал известную зековскую поговорку:

– Кто в ГУЛАГе не был, тот будет, а кто был, тот не забудет.

– Все под богом ходим.

Сиреневые сумерки опускались на зону. Тоскливо выли сторожевые собаки, предвидевшие холодную ночь. Отряды, выстроившиеся на вечернюю поверку, откликались сотнями голосов на перекличке. Засидевшийся с гостем подполковник нарушил правило присутствовать при поверке. Он рассказывал историю жизни старшего лейтенанта Новикова, рассказывал ту часть, которая была неизвестна Святому.

Предательство, несправедливый приговор, мытарство по тюрьмам и зонам были главами этой повести.

– ..Вот такая бодяга у твоего командира получилась! – закончил подполковник, разрывая ногтем горку окурков, накопившихся в пепельнице.

Выудив остаток сигареты. Вепрь затолкал его в мундштук.

– Экономим. Зарплату задерживают и мне, и жене!

Малозначительный штрих о многом сказал Святому.

"Взяток не берет. Сидит на мешках с деньгами – любой авторитет ему отстегнет "зеленых" сколько попросит, а он окурки выбирает. Крепкий орешек! Старой закалки мужик…

Но Новиков…"

– Куда Виктор мог податься? – вслух спросил Святой.

– Не знаю. Мне кажется, он постарается найти посадившего его за решетку генерала. Такие, как Новиков, ничего и никому не прощают. Особенно подлости. Не правда, что месть – это удел слабых, – вынес свой приговор начальник зоны, изучивший человеческую психологию не по книгам.

Прежде чем расстаться. Святой обратился с просьбой увидеть старого приятеля по Бутырской тюрьме. Подполковник не удивился. Похоже, что Вепрь вообще ничему не удивлялся. Насупившись, он буркнул:

– Не положено. Все, что посчитал нужным, я тебе рассказал, а нарушать режим не позволю!

На этой строгой ноте аудиенция у хозяина зоны была завершена. Святой не обиделся на старого служаку, ибо благодаря таким, как он, беспредел не захлестнул еще Россию.

Тепло попрощавшись, Святой вышел из кабинета. Подполковник позаботился о транспорте, договорившись с жившим в Верхотурье сверхсрочником. Дожидаясь, пока тот сдаст смену, бывший спецназовец еще раз прокручивал в памяти услышанное.

К ночи ветхие "Жигули" сверхсрочника, дребезжащие на ухабах, добрались до городка.

***

Местная гостиница кишела тараканами. Усатые твари буквально заполонили комнату, когда Святой погасил свет.

Поезда на Москву до вечера следующих суток не предвиделось, а коротать ночь на скамейке в парке не хотелось.

Проблемы с администраторшей уладила хрустящая купюра приличного достоинства.

– Ладно, поселю вас в двухместный номер. Но учтите, соседом будет шебутной малый. Заводной парнишка, любит шикануть! – предупредила администраторша, молодящаяся тетка с усиками над верхней губой.

Получив ключ. Святой отправился в номер. Не раздеваясь, он улегся и накрылся с головой одеялом. Серое влажное белье, шелестящие ножки насекомых, лунный свет мешали заснуть. Святой ворочался на жесткой, как доска, панцирной сетке кровати.

"Скорее бы утро!" – клял он про себя сервис провинциальной гостиницы.

В убогом номере наблюдались следы присутствия второго обитателя. Стол с облупившейся поверхностью был обильно усыпан обертками, фольгой от шоколада и прочими упаковками с надписями на иностранных языках. Посередине, отливая зеленью стекла, возвышались две пустые бутылки из-под шампанского. Отсутствующий постоялец был, по-видимому, неравнодушен к сладкому.

Где-то за полночь внизу у стойки администраторши раздались возмущенные вопли.

– Почему с девушкой нельзя?! Оля – моя невеста! – на высоких нотах надрывался мужской голос.

Ему вторил тонкий женский фальцет;

– Это не бордель, а гостиница! Веди свою шалаву за угол, там и трахай! А здесь приличное заведение! Не хватало нам СПИД расплодить!

– Мамаша, что вы городите?!

Дискуссию прервал тонюсенький смех девушки.

Скандал, разгоравшийся внизу, Святого не касался. Он прикрыл голову подушкой, но вопли проникали и через нее.

– Держиморда с усиками! Разлучаешь Ромео и Джульетту. Губишь складывающуюся семью – ячейку общества! Мы ребенка зачать хотим! – стенал мужчина.

– Я те зачну, бесстыжий! Ответишь за держиморду и за усики. Ответишь… – верещала в ответ администраторша.

После этого раздались грохот и неопределенные шумовые эффекты то ли чмоканье, то ли пощечины.

Раздраженный непорядком, Святой вскочил с неуютного ложа, по-армейски быстро оделся и вышел из номера. В неосвещенном коридоре он налетел на выставленную мебель, ударившись лбом об угол какого-то пахнущего дезинфекцией шкафа. Мелкая травма окончательно взбесила Святого.

– Что за бардак! Дайте человеку выспаться! – Кипя от возмущения, он подошел к деревянной оградке, отделяющей стол администраторши, и грохнул по шатким перильцам кулаком.

Дама с встопорщившимися усиками сидела, широко открыв рот. Ее силы иссякли, уйдя на борьбу со скандалистом.

Только выпученные, точно у рака, глаза продолжали метать гром и молнии, никому не приносившие вреда.

Святой собрался продолжить гневную тираду, но его опередил радостный вопль:

– Командир! – Элегантный, но помятый молодой человек с перекинутым через плечо галстуком пронесся как шквал и заключил Святого в объятия – Вот так встреча! А я к Голубеву еду! Командир – Серегин Коляшка Серегин…

Густо накрашенная девица, переступая с ноги на ногу, точно лошадь в стойле, капризно заныла – Ты че к нему прилип?! Мы пойдем в номер? Я в туалет хочу…

Первый хохмач из взвода Святого, бывший спецназовец, не спуская восторженных глаз с командира, отбрил подружку:

– Давай, кисуленька, топай на природу! Наш роман дошел до финала. Продолжения не будет!

Оскорбленная отставкой, девица замысловато выругалась, одернула юбчонку и, покачивая бедрами, удалилась.

– Командир, я тут проездом! Подцепил красотку и загудел маленько, хмельным голосом тараторил Серегин. – Обалдеть! Сколько лет, сколько зим! Мамаша, ты в чудеса веришь?

Вопрос адресовался усатой администраторше.

– Верю! Теперь до утра пропьянствуете! Угораздило в один номер вас заселить! – обреченно пробормотала дама, перебираясь на кушетку. – Давайте шуруйте в номер миловаться! Только без шума! У меня глаза слипаются.

Святой потянул друга за рукав:

– Действительно, пойдем! Воистину никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь…

***

Утром невыспавшиеся постояльцы сдали ключи от номера, оккупированного тараканами.

– А ты, Серегин, остался прежним! Все такой же хохмач! – сказал Святой.

– Черного кобеля не отмоешь добела! – театрально вздохнул бывший спецназовец.

У обшарпанного здания гостиницы Серегина ждала машина.

– Моя колымага, – не без скрытой гордости Николай показал на новенькую "восьмерку", густо заляпанную грязью – Жирно живешь! – покачал головой Святой. – Упакованный весь.

– Ртом мух не ловим, – подтвердил Серегин.

"Жигули" пробирались по улицам Верхотурья, объезжая рытвины и вздымая фонтаны брызг из гигантских луж. Приглушенная музыка струилась откуда-то сзади Очередная безголосая дива ворковала о нежных чувствах, расставаниях и встречах. В салоне машины было тепло и уютно.

– Ты чем занимаешься? – поинтересовался Святой. – Судя по прикиду, фирму открыл?

– Оригинального профиля, – загадочно ответил Николай. – Увидишь, командир, тебе понравится.

Святой повернулся, чтобы было удобнее видеть собеседника.

– Остальные-то как? Судя по письмам, нормально ребята в жизни устроились.

Водитель "Жигулей" резко просигналил облезлой собаке, которая перебегала дорогу.

– Ковалев куркулем заделался. Дом новый поставил, женился, пацану два года. Никуда из своего медвежьего угла не выезжает. Приглашал на охоту. Хочешь махнуть? Леса, медведи, тюлени всякие – сказка! И мне надо Архангельск навестить. Нетронутый городок, – улыбнулся своим мыслям Серегин. – Пашку море манило. Сначала ходил во Вьетнам, возил грузы на нашу военно-морскую базу Камрань. Года полтора назад перешел на "торгаш", все четыре океана пробороздил, Синдбад-мореход. Когда были в Аргентине, грузили пшеницу, Пашка подрался с американцами. Они дебош в борделе устроили, а мистер Черкасов расслаблялся перед долгим воздержанием… – Николай ухмыльнулся. – Ну и один дурачок вломился к Пашке в номер. Выбрал, идиот, самый неподходящий момент. Паша – парень уравновешенный, надо очень постараться, чтобы его разозлить…

Водитель сделал паузу, рассматривая дорожный указатель.

– Кажись, правильно едем. Так вот. На чем я остановился?

– Приключения Черкасова недорассказал, – напомнил Святой.

– Да. Залетел американец в номер и давай хулиганить.

Прыгнул в постель, представляешь? Девице Пашиной по физиономии съездил, его обложил, по-английски, естественно. Паша говорит: ничего не понял, но все равно было очень обидно. Ну, Паша давай учить его уму-разуму. Янки в крик, а на его вопли остальные сбежались… Гнал американцев Пашка до самого причала. Сам нагишом, морда раскровянена – настоящий дикий русский медведь. По сходням хотел на корабль подняться, добить америкашек. Поскользнулся на чьем-то дерьме… Капитан хай поднял. Потребовал у нашего консула неустойку заплатить. Мол, ваш матрос покалечил ценную рабочую силу, нанес серьезный материальный ущерб бизнесу. Аргентинцы, правда, порядочными людьми оказались – пригрозили дебоширов в тюрьму отправить, если капитан не снимет претензий к русским, и штраф наложить солидный. Пашка, пока шло разбирательство, как султан жил. Комиссар полиции, по просьбе самой бандерши, посадил его под домашний арест, и не где-нибудь, а в том же публичном доме. Дамы отблагодарили его от души. Проводили всей бригадой до порта, потому что сам дойти не мог, ножки подгибались от переутомления…

– Кончай разыгрывать!

– Клянусь! – с жаром заверил Серегин. – Будем в гостях у Паши, фотографии аргентинок увидишь…

Миновав мост через Туру, "Жигули" свернули под указатель на Нижний Тагил. Дорога начала забирать в гору.

– Вернулся сухогруз в родной порт, и Пашку приказом начальника пароходства уволили, – продолжал Николай. – Я предложил ко мне подключиться. Отказался, упрямый…

Сейчас устроился склады охранять. Фирмач, владелец складов, его вместо целой армии охранников держит. Спецназовец из разведбатальона – это марка!

Серегин весело глянул в сторону своего командира:

– Черт! Я действительно рад, что ты с нами, старший лейтенант! Ош, Киргизия… Не верится… Как давно это было и словно не с тобой!

– Было, Коля, – помрачнев, произнес Святой. – Пустыня, турок Али с семьей, стрельба в заброшенном поселке…

Он скрипнул зубами при воспоминании о роже Банникова и судьбе офицера-десантника.

– Согласен, давай навестим Голубева. Он ведь недалеко живет.

Серегин стал серьезным:

– Тяжело Василию. Боли мучают. Ниже пояса – мертвец, ничего не работает. Возили его в Центральный военный госпиталь, лежал в реабилитационном центре – никаких надежд. Врачи охали: как только жив остался?! Когда лежал в Бурденко, познакомился со священником. Приходил к ним по воскресеньям батюшка. Васька даже крестился, – произнес Николай со сдержанным почтением. – Нам Библии прислал и иконки бумажные…

– На зоне тоже некоторые в бога верить начинают, – задумчиво промолвил Святой.

– Василий из города уехал, – продолжал Серегин. – Вернулся в родную деревню. Квартиру сестрам оставил. А в деревне сошелся с местной.., расписались. Она за ним ухаживает. Ребенка собираются из детдома взять да усыновить.

– Молодец Голубев, не сломался! – искренне восхитился Святой. – На некоторых посмотришь: здоровый мужик, руки-ноги целы, а нутро гнилое. Ползет такой слизняк по жизни, ноет, на судьбу жалуется, каждому в жилетку плачется…

Святой опустил стекло. Встречный ветер взъерошил ему волосы.

– Давно у него был?

– В прошлом году на День десантника, – отозвался Николай – Пашка штуковину японскую привез, что-то вроде костылей. Он с ними передвигаться может, очень медленно, но все же… Даже работу нашел. Угадай, какую? Ни за что не догадаешься! Церковный староста! – Отвлекшись от дороги, Серегин взглянул на командира:

– Удивил?

– Меня, Коля, сложно удивить! – спокойно отреагировал Святой.

– Деревня маленькая, – слегка разочарованно продолжил Николай, – одни старики. Церковь под стать обитателям: того и гляди развалится. Понемногу восстанавливают, но средств не хватает. Священника не допросятся. Никто в захолустье ехать не желает. Дошло до того, что Васька сам службу правит: покойников отпевает, ну и прочее. Бабки упросили. Чудеса?! – невесело рассмеялся Серегин. – Скажи мне, что Голубев попом заделается, – ни за что не поверил бы!

Превратности судьбы – непредсказуемая штука. Годы разметали спецназовцев по разным уголкам страны. Но оставалась невидимая нить армейского братства, накрепко связывавшая этих парней И сейчас, сидя в машине с Серегиным, Святой понимал, что и он из этого братства – его полноправный член. Не вычеркнутый подлой рукой проходимцев в генеральских мундирах, заклейменный лагерем преступник, а командир разведывательного взвода, пусть и бывший, но командир.

– О Скуридине почему молчишь? – Святой вспомнил последнего из пятерки разведчиков.

Серегин скривился, точно проглотил что-то нестерпимо горькое – Вот с ним похуже будет. Отслужил, подался по контракту в бригаду спецназа МВД, планировал поступать в училище, но скурвился. Как говорится: вчера ты был бойцом в ОМОНе, сегодня стал вором в законе. Тусуется по Москве на улетном джипе. Бандитом, короче, Скуридин стал. Разное про него слышал. Влетел по сто сорок седьмой статье…

– Мошенничество! – эхом отозвался Святой. Номера статей Уголовного кодекса он выучил не хуже таблицы умножения.

– ..Сидел в следственном изоляторе четыре месяца. Братва выкупила… Не знаю, правда ли, но поговаривают, что Скуридин – киллер, специалист по взрывным устройствам – Откуда сведения? – недоверчиво переспросил Святой.

– Земля слухами полнится! Я, командир, в большой обиде на Скуридина! торопливо заговорил Николай, хмуря брови. – Меня на счетчик солнцевская бригада поставила.

Вычислили мой бизнес, квартиру, которую в Москве снимал, подругу и начали давить: "Делиться, братан, надо "капустой". Иначе уши пообрезаем". Свиньи! Я к Скуридину: мол, помоги крутых утихомирить, бешеные деньги требуют.

Он мне стопарь налил и говорит: "Отмазки, Коля, не пройдут. Солнцевские ребята – авторитетные. Неси бабки".

Пришлось сматываться из Москвы. Не город – золотое дно! – Николай сокрушенно вздохнул и философски добавил:

– В семье не без урода… Мы со Скуридиным контакты не поддерживаем. Себе дороже обойдется…

Искусство добывания денег Николай продемонстрировал после сытного ужина в хорошем кооперативном кафе. Как и полагается уверенному, преуспевающему человеку, он не стал изучать меню. Вместо этого Серегин улыбнулся официантке ослепительной голливудской улыбкой, игриво подмигнул и бархатным голосом произнес:

– Милая, мы с другом голодны, как лоси после брачного периода. Порекомендуй нам, что лучше – котлеты по-киевски или фирменные пельмени?

Официантка поправила кружевной передник, украшенный вышитым названием кафе, кокетливо стрельнула глазками и принялась сыпать мудреными заграничными названиями:

– Есть бигос по-бременски, на десерт – круассаны…

– Лапонька! – нежно проворковал Серегин. – Ты меня не поняла. Мы хотим плотно поужинать здоровой, привычной для желудка пищей. Гамбургеры, бигосы, пти-фруа и "биг маки" прибереги для лопухов. Значит, так! – Он откинулся на спинку стула. – Отварную картошечку с двойной порцией котлет, к ней селедочку. Селедка бочковая?

Официантка утвердительно хлопнула ресницами, слипшимися от туши.

– Отлично! Попроси на кухне от моего имени, чтобы выбрали пожирнее, и лучку побольше сверху. – Николай вошел во вкус. – Пельмени сами лепите?

– Не магазинные же подавать! – обиделась официантка. – Фирменные.

– Тогда две порции! Мне со сметаной. Командир, а тебе с чем?

– Все равно!

– Две со сметаной. Салаты и десерт на твое усмотрение! – милостиво согласился Серегин, откровенно раздевая взглядом жрицу частного общепита.

– Пить что будете? – томным голосом пропела официантка. Крутой клиент не мог оставить ее равнодушной.

– Исключительно водку, – тоном знатока ответил Николай. – Бутылку "Смирнова" минут на десять в холодильник положи. Мы подождем. А пока супчик подай.

Ужин показался Святому царским пиром. С желудком, переполненным кооперативными яствами, он блаженно вытянул под столом ноги и задремал. Из этого состояния его вывел голос Серегина:

– Подъем, командир! Пора делом заняться!

Николай небрежно затолкал официантке в карман передника несколько крупных купюр и отказался от сдачи, чем окончательно покорил девушку.

– А скажи-ка, милая, в вашем дивном городе металлургов и самых красивых официанток мира залы игральных автоматов имеются? – вдруг спросил Серегин.

– На железнодорожном вокзале есть, – несколько удивленно ответила девушка.

– Какие? – продолжал Николай свой странный допрос.

Официантка задумалась, смешно наморщив маленький носик:

– Ну, "Морской бой", "Ралли"… Да я не знаю! У детворы такое надо спрашивать.

– Котик, меня интересуют залы с настоящими игральными автоматами. "Морской бой" оставим для юных нахимовцев учиться топить вражеские корабли и подводные лодки.

Мы с приятелем любим играть на деньги…

Девушка подозрительно покосилась в сторону Святого.

Его скромный гардероб не гармонировал с шикарным прикидом Серегина.

Коля перехватил взгляд официантки.

– Угадала, красавица. Проигрался мой приятель. Азартный парень, все до нитки спустил. Продал костюм от Валентине, часы "Ролекс" и массу других ценных вещей. Он, как великий русский писатель Федор Достоевский, игрок-маньяк – Слегка захмелевшего Серегина понесло:

– Ты, ласточка, конечно же, читала его бессмертное произведение "Муму", где жестокосердный дворник топит маленькую собачку и рубит топором мерзкую старуху?

– Кончай выдрючиваться. – Святой ткнул своего бывшего подчиненного кулаком в бок.

Девушка оказалась начитанной и лихо отбрила балагура:

– Переиграли, уважаемый, на автоматах! Пьяный дворник загрыз бедную собачку, а старуха за это мужика утопила.

И не "Муму" это вовсе, а "Преступление и наказание", и написал его Лев Толстой. Читайте классику повнимательнее – В ее глазах сверкнули веселые искорки.

– Съел? – Святой снова толкнул посрамленного шутника.

– Потрясен вашими глубокими познаниями, – капитулировал Серегин и вслед за тем заговорщицким голосом пообещал – Завтра обязательно навестим ваше кафе и познакомимся поближе.

– Зачем? – жеманно пожала плечами симпатичная официантка.

– Чтобы восполнить пробелы в знании классической литературы в более интимной обстановке, – очаровывал девушку неугомонный Николай. – А сейчас, извините, труба зовет!

Он встал и ловко чмокнул официантку в щеку.

– Вперед, командир! Злачные места истосковались по нашим тугрикам. Как говаривал великий русский актер Вася Шукшин, деньги жгут мой карман!

Коля помахал перед носиком смеющейся девушки увесистым кожаным портмоне. Наверное, точно так же в этих краях лет сто назад махивали "лопатниками" ‹Лопатник (устар.) – портмоне.› бородатые герои Мамина-Сибиряка.

Зал игральных автоматов со звучным названием "Эльдорадо" занимал часть цокольного этажа старинного здания, бывшего до революции резиденцией представителя горнорудного департамента его императорского величества.

В здании поочередно размещались штаб части Уральского казачьего корпуса генерал-майора Гришина-Алмазова, редакция газеты "Красный пролетарий", квартировали бойцы отряда особого назначения по борьбе с бандитизмом, которых сменили счетоводы финансовой инспекции, просидевшие до самой войны. Бухгалтеров и инспекторов вытеснили эвакуированные из Москвы, Воронежа и Ленинграда инженеры оборонительных заводов.

В послевоенное время особняк заняли не меньше дюжины контор, от райсобеса до домоуправления. Каждая контора имела свой закуток в цокольном этаже, куда складировала сломанную мебель, вышедшие из обращения бланки и прочую дребедень.

Когда же большинство этих советских бюрократических монстров приказало долго жить, предприимчивые люди взяли в аренду захламленное помещение, провели косметический ремонт, сварганили неоновую рекламу, которая зазывающе подмигивала разноцветными огоньками над входом в игральный зал.

Само же помещение особым изяществом не отличалось.

Голые окрашенные стены, пара ниток "бегущих огней", белые люминесцентные лампы под потолком. У входа стоял обычный канцелярский стол, отгороженный от посетителей низкой деревянной стойкой, чуть дальше примостился коммерческий ларек с пивом, сигаретами и кофеваркой-экспрессом. Вдоль стен вытянулись шеренги игральных автоматов. Ближе к входу детские типа "Охота на уток", "Авторалли", "Бильярд". Подальше – забава для взрослых: "Блэк джек", "Покер" и тому подобное.

Перед автоматами стояли кресла, сделанные из никелированных металлических трубок, с сиденьями и спинками, обтянутыми красным дерматином. У клавиатур на каждом столике срезанные пивные банки для окурков. Импровизированные пепельницы дымились, как вулканы перед извержением.

Сквозь молочно-белую дымовую завесу пробивался свет экранов игральных автоматов. Что-то постоянно повизгивало, пищало, скрипело и звенело.

Игроки самозабвенно дергали за рычаги, нажимали кнопки, разочарованно вздыхали и после проигранного кона бежали к столу покупать очередные жетоны.

Понурый юнец с лицом нездорового зеленоватого цвета, подперев подбородок рукой, равнодушно менял купюры на жетоны. Деньги покрупнее он прятал в поясной кошелек, мелочь оставалась лежать на столе.

Временами парень забрасывал ноги на деревянную стойку, словно американский шериф из вестерна, и раскачивался на двух ножках стула. При этом джинсы у него сползали, обнажая белые несвежие носки, сбившиеся в гармошку на тонких, рахитичных щиколотках.

Тонким голосом кастрата, едва различимым среди шума, производимого игральными автоматами, он просил принести ему кофе:

– Лена.., плесни мне полчашечки! Башка раскалывается!

На зов из коммерческого киоска выходила девчушка лет семнадцати с взлохмаченными белокурыми волосами и красными от табачного дыма глазами. Не разжимая тонких бескровных губ, она материла парня, отвлекающего ее от основной работы – рассматривания толстых иллюстрированных западных каталогов одежды.

Эти служащие игрального зала были, что называется, два сапога пара. Оба они походили на притравленных дихлофосом мух.

Третий, накачанный бугай, был им полной противоположностью. Он курсировал между рядами автоматов и одергивал слишком ретивых посетителей, кого словом, а кого и подзатыльником…

– Босс! Почем жетоны? – спросил Серегин пришибленного парня.

– Пятьсот "деревянных", – ответил тот, словно камни языком ворочал.

– В Москве дешевле! – возмутился Николай, расстегивая портмоне.

– Не нравится – езжай играть туда! – сквозь зубы процедил продавец жетонов, всем своим видом выказывая презрение к такому редкостному скупердяю.

– Отсыпь на двадцать тысяч для начала! – протянул деньги Серегин.

Взгляд парня потеплел.

– Солидному клиенту почет и уважение! – протянул слуга азарта. Казалось, он вот-вот добавит: "ваше величество".

Горсть жетонов перекочевала из жестяной банки в руки Николая. Распределив их по карманам, Серегин уверенным шагом завсегдатая подобных заведений двинулся к автоматам. Он занял свободное место и опустил кругляш в прорезь.

– Начнем, пожалуй, – сказал Коля и дернул за рычаг.

Электромеханическая машина, прозванная "одноруким бандитом", о которой советские граждане знали из статей под рубрикой "Их нравы", почти не изменилась со времени своего создания в конце сороковых годов. Несколько улучшился дизайн, добавились разные примочки в виде звуковых сигналов, цветных огоньков, но принцип остался прежним – на вращающемся барабане должны были совпасть картинки. Одинаковый набор вишенок или иных плодов означал выигрыш. Автомат выплевывал пригоршню жетонов, которые следовало обменять на деньги.

Кроме "одноруких бандитов", в зале были аппараты, предлагавшие игры посложнее, чем простое дерганье за рычаг. Пользуясь клавиатурой, клиент соревновался с электронным мозгом машины, запрограммированным на постоянное увеличение ставок и соответственное увеличение возможного выигрыша.

Тут игра шла всерьез. Сосредоточенные люди вглядывались в экраны мониторов, нервно курили, запивая табачную горечь скверно приготовленным кофе. Игрока окружали зрители, дававшие бесплатные советы, как объегорить хваленую заморскую технику.

Святой не понимал, зачем бывший сержант привел его в это нижнетагильское "Эльдорадо". Да и вел себя Николай как-то странно. Он слабо интересовался выпадающими комбинациями, не глядя, опускал жетоны. Зато внимательно изучив фабричную маркировку на боковой панели автомата, Серегин удовлетворенно заметил:

– Тайваньская дешевка!

Следующим этапом стало наблюдение за игроками. Эксспецназовец проявил талант психолога пополам с классным детективом.

– Смотри! – Движением глаз он указал на средних лет мужчину, истерично барабанившего по клавиатуре короткими пальцами-сосисками. "Клиент" весь взмок. Блики огоньков отражались в капельках пота, делая кожу лица похожей на шкуру меняющего цвет хамелеона.

Время от времени он затягивался сигаретой. По двум пепельницам, заполненным бычками, Николай определил:

– Часа два мучается, не меньше.

– Маньяк! – неодобрительно пробормотал Святой. – Лучше бы пива сходил выпить. Взопрел весь. Коля, что нам тут надо? Объясни! Меня тошнит от дыма. – Он демонстративно помахал рукой. – Накурено здесь! Крематорий!

Серегин молча продолжал изучать игроков, задерживаясь на некоторых заинтересовавших его экземплярах. Затем он отослал Святого к ларьку за сигаретами и пивом.

– Битый час сидим. Просадили кучу денег… – проворчал Святой и со злостью зашвырнул за игральный автомат смятый пластиковый стаканчик.

– Сто двадцать восемь рубчиков, – спокойно уточнил Серегин.

Он давно снял галстук, пристроил плащ на спинку стула, -И даже туфли у него болтались на носках, оставляя пятки свободными.

Парня с жетонами Николай подзывал небрежным пощелкиванием пальцев или поистине купеческим окриком:

– Петруша, подавай!

Девочку из ларька за торчащие во все стороны белобрысые космы он окрестил довольно обидной кличкой "мой маленький дикобразик", купил ей шоколадку и пачку "Мальборо".

– Воду для кофе кипяти, а не помоями заливай! – попросил Николай, вручая подарки.

Святого мутило от душной атмосферы зала, от выпитого кофе, пива и водки за ужином. Наконец он не выдержав, схватил своего благодетеля за шиворот и попытался поднять его с места.

– Не дури! – вырвался тот. – Самое важное впереди! Занимай четвертый автомат с правого края и никого не подпускай к нему. – Он вручил Святому жетоны. – Начнем работать!

В течение следующего получаса Николай опустошал содержимое игральных автоматов. Выигрышные комбинации складывались сами собой. Журчащий ручеек кругляшей непрерывно сыпался в специальную выемку внизу автомата.

Святой ходил за Серегиным, тщетно пытаясь разгадать причину неожиданного везения.

– Машина – дура! – понемногу делился Николай. – Работает волнами. Отлив – дурит тебя безбожно, а потом устает! Выдает максимальный выигрыш, и это, по моей теории, называется приливом. Когда идет отлив, пусть с машиной соревнуются олухи. Ввалят под сотню тысяч рубчиков и уходят! Тогда наступает мой черед! Главное – не прозевать момента! – Святой азартно прищелкнул пальцами. – Петруша! Меняй жетоны!

Зал опустел. Остались лишь несколько самых отчаянных игроков, которые, видимо, решили спустить все свое состояние. Парень за столом подвязывал стопки купюр резинками.

Девочка из ларька блаженно потягивала через соломинку баночное виски с содовой.

С автомата Серегин, по приблизительным подсчетам Святого, снимал тысяч восемьдесят. Подходил он только к определенным местам, намеченным заранее. Коля действовал как заправский грабитель.

– Платы у тайваньских аппаратов паршивые! – продолжал он делиться секретами ремесла. – Пиратские, скопированы с американских оригиналов, но качество "желтое". Немного сложнее сингапурские, хотя и они дерьмо.

В окошечках выскакивали то короны, то карты. От мельтешения картинок у Святого рябило в глазах.

– Ты что, шулер? – спросил он.

– Шулера людей накалывают, а я машины! – объяснил Николай, доводя до кондиции очередной игральный автомат. – Можешь считать меня терминатором! Сейчас доработает, пропустим по пивку, и я покажу высший пилотаж! хвастливо пообещал Серегин. – Петруша! Приготовь денежки для работника умственного труда! Крупными купюрами, пожалуйста!

Накачанный вышибала подозрительно посмотрел на удачливого клиента.

– Чего пялишься? – дружелюбно поинтересовался Николай. – Сглазишь!

Верзила безмолвно удалился.

– Перейдем, командир, к настоящему уровню игры! – объявил Серегин и выбрал автомат, запрограммированный на покер.

Размяв пальцы, словно хирург перед сложной операцией, Николай продолжал рассказывать о маленьких секретах оригинального метода зарабатывания денег.

– Какая логика у конструкторов?

– Понятия не имею! – признался Святой.

– Логика одна! – наслаждаясь собственной проницательностью, говорил Николай. Пальцы его летали над клавиатурой. – Выудить "капусту" из кармана клиента! Как действуют каталы?

– Берут на крючок! – предположил Святой.

– Совершенно верно. Позволяют выиграть пару маленьких ставок. Клиент наживку заглотнул! Мелочевка дает надежду на крупный выигрыш. Так и машина.

Автомат был полноправным партнером Серегина. Он сдавал, точнее, высвечивал пятерку карт, менял, беря из колоды нужное количество, вел торги, требуя доплачивать в банк, то есть опускать жетоны, пасовал или открывал карты.

Иногда Николай прерывался.

– Отлично, "фул хауз" на "элэш", две пары ты уже выдавал!

Он беседовал с машиной, а затем возвращался к рассуждениям о превосходстве человеческого ума над механическим:

– Инженеры-программисты в принципе обычные люди.

Логика их проста, как шомпол: надо удержать клиента у автомата. Машина позволяет себя обыгрывать и предлагает увеличить ставку. Нормальный человек, естественно, соглашается, выставляя на кон крупную сумму. Вот тут-то он и попался. Везение проходит, и машина выигрывает!

– Типичный прием хорошего каталы, – вспомнил лагерных специалистов по игре в "буру" или "секу" Святой.

– Но железо остается железом! – Серегин выразительно постучал по голове. – Серое вещество, если оно не разложилось от алкоголя и безделья, превосходит кусок кремниевой пластины, напичканной самой отборной информацией. Оно постоянно бурлит, ищет способы улучшить материальное благосостояние хозяина и находит. Ну как?!

– Гениально! – язвительно ответил Святой и огляделся.

Исчезнувший пять минут назад вышибала вернулся в сопровождении троих гориллоподобных верзил с бычьими шеями и оловянными глазами. Громилы были одинаковыми, словно сошли с одного конвейера. Четверка переговорила с доходягой у входа, по-хозяйски заглянула в ларек, выбрала дорогое баночное пиво. Затем неизвестные науке существа расположились возле входа…

– Какой способ подсказывает нам серое вещество? – самозабвенно, как глухарь на токовище, излагал Серегин.

– Сматываться отсюда! – подсказал Святой, не выпуская из вида качков. Он не боялся их, но неприятностей не хотел.

– Ответ отрицательный! – проквакал Николай голосом робота из мультика. Отвлечь от экрана его мог разве что ядерный взрыв. – Я должен вести себя вопреки логике машины. Выигрывая, я не увеличиваю ставку, а, наоборот, уменьшаю. Машина шизеет от такого оборота дела. Действует вопреки заложенной программе и выдает максимальный выигрыш! Второй вариант – сразу ставить на кон большую сумму. Тоже срабатывает!

Теория подтверждалась реальным результатом. Автомат разродился потоком жетонов. Серегин сумел собрать голубую мечту всех игроков в покер – четыре туза плюс джокер против.

– Опробуем второй вариант? – спросил он, собирая раскатившиеся по полу кругляши жетонов.

– Коля, ты выиграл достаточно… – тихо произнес Святой. – У дверей четыре амбала. Если я залечу в ментовку, на взятки наверняка потребуется гораздо больше.

– Железная логика! – согласился Серегин и посмотрел исподлобья на выход.

Громилы исчезли, оставив после себя пустые банки.

– Ложная тревога! – рассмеялся Николай. – Пуганая ворона куста боится. Тряхнем еще один автомат на подарки для Голубева – и баста. Сматываем удочки из этого "Эльдорадо".

Беспечность Серегина Святому не понравилась.

– Владельцы игорных залов о таких асах, как ты, не догадываются?

– Засекли уже, – тоскливо протянул Николай. – Приходится гастролировать, чтоб не светиться в одном и том же месте дважды. Меня солнцевская бригада по наводке хозяина такого заведения вычислила. Долго пасли, а я из пятисот московских игорных залов только сотню успел обработать, не считая автоматов в метро, подземных переходах и барах.

С упрямством истинного игрока может сравниться только пресловутое ослиное упрямство. Серегин, заискивающе заглядывая бывшему командиру в глаза, попросил:

– Сыграем еще разок! Фартит мне сегодня.

– Валяй, Коля! Но смотри, у меня нюх на заварушки прорезался, полушутя предупредил Святой. – Не много ли приключений для одного дня?

Но Серегин уже не слышал его. Он вертелся в кресле, выбирая перед следующей партией позу поудобнее. Зал пустел.

Худосочный парень обходил засидевшихся клиентов, что-то нашептывая им на ухо. После этого клиенты вставали, испуганно оглядываясь на Серегина и Святого, и пятились к выходу.

Лохматая девица убирала накопившийся за день мусор в черный пластиковый мешок. Продавец жетонов не спускал глаз с оставшейся в зале пары игроков. Под джинсовой курткой хилого на вид юноши выделялась кобура пистолета.

"Серьезный парень! – подумал Святой. – Ствол под мышкой. Почему я сразу не увидел? Может, он его в ящике стола держал и только сейчас достал? Зачем? Ствол скорее всего газовый. Никак к разборке приготовился, доходяга".

Система Серегина оправдала себя и на втором автомате.

Разрисованный английскими буквами и девицами в ковбойских шляпах ящик был запрограммирован на игру в "блэк джек", а по-нашему – в "двадцать одно".

Автомат постоянно перебирал на прикупе, выдавая себе лишнюю карту. В худшем случае Николай оставался при своих деньгах.

Увлекся игрой и Святой, знавший правила по Бутырке.

Среди ее преимуществ были простота правил и скорость.

Умственные усилия при этом не требовались. Игрок полностью отдавался на милость фортуны.

Достав засаленную и потрепанную до невозможности сдвоенную "библию", то есть две колоды карт, зеки до одури резались в "очко". Колоссальные долги росли как на дрожжах, ежеминутно сыпались обвинения в том, что "стары" крапленые, сдающий – шулер и что на кон осталось поставить только собственную жизнь, которая и так в этой стране гроша ломаного не стоит.

Погруженный в воспоминания. Святой не заметил, как без лишнего шума в зал вернулись четыре кинг-конга. Трое из них заняли позицию у входа.

– Доишь? – пробасил их старшой, опираясь локтем на плечо Святого, и обернулся к Серегину. – Я давно за тобой наблюдаю. Значит, так, фраер залетный, возвращаешь бабки и отваливаешь на все четыре стороны. Увидим в городе – ноги переломаем!

Бугай расстегнул куртку и продемонстрировал заткнутые за пояс нунчаки.

– Не уловил юмора! – Сиротин поднялся. – Я честно выиграл…

– Ну ты даешь, блин, в натуре! Меня не колышет, как ты банк сорвал. "Капусту" верни! – категорически заключил он, для убедительности пнув ногой по автомату.

Серегин скрутил фигу и сунул ее под нос вымогателю.

– Выкуси!

– Ты че, гнида, офонарел? – искренне изумился невиданной наглости качок и схватил Николая за грудки. – По-хорошему, в натуре, не желаешь? Отбивную из тебя сделаю!

– Здоровья не хватит! – Серегин явно не собирался отдавать выигрыш. Дыши в сторону, бобик!

– Чего? – возмутился амбал.

– Смердит у тебя изо рта похуже, чем от помойки. Питаешься, приятель, плохо!

Компания у двери дружно загоготала.

– Борзой ханурик! Облажал Боцу! Четко уделал!

Между тем число вероятных противников увеличивалось н дошло до восьми. Еще трое ввалились в дверь, запыхавшись от быстрого бега.

Разъяренный вожак горильей стаи, играя желваками, пообещал Серегину:

– У тебя, короста, пасть захлопнется надолго…

– Главное, чтобы не навсегда! – спокойно парировал Николай. – Руки, чмо болотное, убери!

Он несильно ребром ладони ударил по запястьям Боцы, который держал его за лацканы модного пиджака.

– Мужики… Корефаны! – Святой попытался кончить дело миром. – Мы отчалим, а деньги вернем! Правда, Коля?

Ответом было энергичное движение головой, означавшее согласие. Серегин не хотел подводить командира.

Но погасить конфликт мирными средствами было уже невозможно. Оскорбленный до глубины души, Боца должен был восстановить свой авторитет перед членами бригады.

"Видит бог, я не хотел. Но сие от нас не зависит, – подумал Святой. Придется трамбовать ребят. Нервная молодежь пошла".

– Чеши отсюда! – великодушно предложил главарь шайки Святому. – Ты не играл. Я видел.

– Ничего, сейчас сыграю! – с наигранной наивностью сказал тот.

В драке, как и в сражении, есть секунда, когда все участники замирают перед началом действий. Это рубеж, после которого нет хода назад. Опытный боец использует короткий отрезок времени для концентрации внимания, последней оценки диспозиции противника. Неопытный борется с собственным страхом или захлебывается злостью.

Великий Наполеон не уставал повторять своим гренадерам-гвардейцам: "Главное – ввязаться в бой, а потом посмотрим!" Серегин, по-видимому, слов Наполеона не знал, но действовал строго в соответствии с заветами прославленного полководца.

Честь открыть сражение под сводами цокольного этажа бывшей резиденции императорского сановника Коля взял на себя. Сделал он это без всяких мудреных штучек, что называется, по рабоче-крестьянски – просто взял да и двинул Боце коленом между ног.

– А по бубенцам! – не удержался Николай, чтобы не сострить. Боца истошно, по-звериному завыл.

Нунчаки амбала забрал Святой. Они ему очень пригодились, потому что стая перешла в атаку, горя желанием отомстить за поверженного вожака.

– По одному, корефаны! Подходите по одному, всех отоварю! – успел выкрикнуть Святой.

Две скрепленные между собой бамбуковые палочки пляса, и дикую тарантеллу в его руках. Уроки школы спецназа под Одессой не прошли даром..

Качки, удивленно переглянувшись, снизили темп и выдвинули вперед основной группы совершеннейшее чудо матушки-природы. Если бы у Святого было время порассуждать, вспомнить замечательные примеры истории, то первым кандидатом для сравнения стал бы библейский Голиаф, а может быть, свирепый татарский витязь Челубей, оскорбивший русскую рать на Куликовом поле.

Впрочем, громила из бригады Боцы мог бы дать фору обоим этим героям. Парень был сродни боевому слону: под два метра ростом, по-обезьяньи сутулый, с лицом прирожденного убийцы, он был словно иллюстрация к известной теории Ломброзо. Узкие, подпухшие глаза бесстрастно смотрели на Святого. Такое выражение бывает у лягушки, готовящейся слизнуть своим длинным липким языком зазевавшееся насекомое. Одет гигант был неряшливо: стоптанные китайские кроссовки, того же происхождения спортивные штаны с пузырями, светлый турецкий свитер в жирных пятнах.

Питекантроп вразвалочку приближался к Святому. Расставив руки, словно собирался ловить цыплят, громила улыбался, как ученик "школы для дураков". Судя по всему, помощь психиатра ему явно не помешала бы.

Плечом к плечу со Святым встал Серегин. Но даже в такой момент он не удержался от ерничанья.

– Бой, где такой прикид выкопал? У Версаче аль у Зайцева? притворно-восторженным голосом спросил он у амбала. – В натуре, клевый макинтош! Ворона пролетит над таким чучелом – сдохнет от разрыва сердца!

Верзила издал чмокающий звук. Его губы по-прежнему кривила блаженная улыбка идиота.

– Он же псих! – прошептал Серегин. – Взбесившийся мамонт! Командир, его надо вырубать полностью, чтобы с копыт не поднялся. А то он нас с дерьмом смешает и съест!

Туша дебила заполняла проход, по которому, пятясь, отступали двое друзей.

Пришедший в себя Боца очухался и пытался что-то сказать. Он стоял на четвереньках, мотая головой. От неутихающей боли язык Боцы не слушался. Шепелявое причитание сменялось булькающим всхрапыванием. Колено Серегина здорово повредило колокольчики бригадира головорезов из "Эльдорадо".

– Эй, Чебурашка! – подначивал Николай здоровяка. – Остановись, подумай, зачем на рожон прешь?! Мы ведь бобо можем сделать. Тебя никакая "Скорая помощь" на носилки не погрузит. Придется ветеринаров вызывать!

С равным успехом он мог бы смешить каменного идола.

Громила немигающим взглядом питона пожирал своих будущих жертв. С его влажных, немного вывернутых наружу губ слетали нечленораздельные звуки.

С этим боевым кличем он пошел, оттесняя противников к задней стене зала, словно бульдозер.

Осмелевшая стая двигалась за слабоумным гигантом.

"Станция конечная, приехали", – тоскливо подумал Святой.

Секундная слабость уступила место трезвому расчету.

"Нельзя давать прижать себя к стенке, – пронеслось в голове. – Идиот сомнет своей тушей, задавит. Справимся с ним, остальные – чепуха. Валить кабана и вправду надо моментально!"

Оружие киношных ниндзя звездануло гиганта между бровями, в точке, где они сходились над переносицей. Святой атаковал первым. От палки остались только щепки. Уцелевшей нунчакой, зажатой в руке, он саданул по болевой точке – самому кончику носа.

Не давая верзиле опомниться. Святой носком ботинка двинул его под коленную чашечку правой ноги. Сработал рефлекс. Гигант опустился на колено, и тут Святой сгреб воротник белого свитера.

Никто не вмешался в поединок, настолько стремительно он проходил.

Святой вскочил на противника, как на необъезженного скакуна. Оседлав верзилу, он всем телом толкнул его головой в стоящий рядом автомат.

Амбал угодил лбом прямо в стекло. Оно разлетелось на куски. Пытаясь освободиться от наездника, громила вытянул руки, падая на заплеванный и покрытый мусором пол.

Пятки Святого хлестанули его по бокам. Удар одной ноги пришелся ровнехонько в область почек.

Верзила жалобно застонал и обмяк. Его голова билась об автомат с частотой отбойного молотка. В раскрытый рот гиганта с каждым ударом высыпалась порция жетонов.

Он отплевывался, давясь металлическими кругляшами.

Наконец, обессилев, верзила начал клониться набок.

Святой соскочил с него и для верности рубанул ногой в. челюсть. Та клацнула от сильного удара – громила опрокинулся навзничь. Из разбитого рта фонтанировала кровь вперемешку со слюной. Гигант пробовал выплюнуть застрявшие в глотке жетоны и осколки зубов.

Психологически сражение было выиграно, оставалось добить противника физически.

Шестеро парней против хотя бы всего лишь двоих, но отставных спецназовцев были, как говаривал чеховский герой, "все равно что плотник супротив столяра". Святой едва успел пригнуться, как над ним в великолепном прыжке пролетел Серегин. Его пятка свернула набок нос одному из качков, и тот улегся рядом с идиотом.

Проведя серию бросков. Святой смог записать на свой личный счет еще двоих. Один угодил на крышку автомата, второй отлетел в сторону выхода, проскользив по полу метра три-четыре.

Оставались трое боеспособных врагов. Но зрелище учиненного незнакомцами побоища начисто лишило их уверенности в своих силах.

Парни сгрудились. Они были в таком шоке от зрелища поверженных товарищей и особенно окровавленного верзилы, бывшего главным козырем команды, что не оказали серьезного сопротивления, чем заслужили гуманное к себе отношение.

Святой попросту провел два прямых удара в челюсть. Серегин сделал классический апперкот. Троица перешла из разряда грозных качков в разряд потенциальных пациентов хирургов и ортопедов.

Наголову разбитый генерал Боца с разинутым ртом остолбенело стоял посреди прохода.

Серегин подошел к нему и по-отечески похлопал по заросшей щетиной щеке.

– Болит хобот? – участливо спросил великодушный победитель.

В ответ раздалось лишь страдальческое мычание.

– Обложи льдом! Только не передержи! – посоветовал Николай. – Он ведь у тебя не моржовый!

Скорее от отчаяния, чем из героизма, качок саданул измывающегося над ним Серегина по подбородку.

– Получай! – гаркнул он, отводя руку для нового удара.

Реванш не состоялся.

Серегин отбил руку Боцы локтем и всадил в солнечное сплетение противнику свой кулак. Эффект превзошел все ожидания. Боца пронзительно вскрикнул и переломился пополам, хватая воздух округлившимся ртом.

Стараниями двоих друзей зал "Эльдорадо" превратился в печальное средоточие сломанных автоматов, корчащихся человеческих тел и выбитых зубов.

– Уходим! – не терпящим возражений тоном приказал Святой. – Наделали делов по твоей милости. Первый день вместе, и такие развлечения!

Ощупывая разбитый подбородок, Серегин неунывающим голосом произнес:

– Форму, командир, не потерял. Отлично молотишь!

Он подобрал свой плащ и направился к столу за деревянной стойкой.

– Петруша, у меня жетоны в кармане завалялись, обменяй!

Кассир из зала "Эльдорадо" вжался спиной в стену и наставил на Серегина пистолет.

Как и предполагали спецназовцы, оружие оказалось газовым.

– Не подходи! – просипел дохляк. В его расширенных зрачках читался животный страх. – Замочу! Дырок в шкуре наделаю! Стрелять буду!

Казалось, еще немного, и он расплачется как ребенок.

– Дурашка! – добродушно бросил Николай, обошел перегородку, взял револьвер за ствол.

Парень не сопротивлялся. Ужас парализовал его. Губы кассира шептали что-то совершенно ритуальное:

– Боца вас найдет! Крутые, да?! Все можно… Автоматы бить можно… Не трогай меня, бычара, глотку перегрызу!

У меня кореша на зоне мастевые. Кегли убери… Не трогай!..

Парень не понимал, что говорит. Бессмысленные слова лезли из него, словно фарш из мясорубки, руки суетливо .дергались перед носом Серегина.

Николай перехватил запястье парня, несильно заломил руку.

– Ну что, пацан, – усмехнулся он. – Тебе эту игрушку в рот вставить или еще куда?..

Зрачок дула, разделенного специальной перегородкой, уставился в полубезумные глаза кассира зала "Эльдорадо".

– ..И стрелять, пока не надуешься газом, как воздушный шарик! – Николай готов был выполнить свою угрозу, настолько ему был омерзителен этот слизняк. – Но больно много дырок завязывать надо, возиться неохота…

Рядом перепуганная до смерти лохматая девчонка размазывала потекшую тушь по щекам.

– Отпустите его, дяденька! – скулила она. – У него сердце больное. Белый билет-! – . Ну, пожалуйста! Нам и "так Боца вломит.

Держась за ручку двери. Святой прикрикнул разбушевавшегося друга:

– Достаточно наворочали! Отпусти мальчишку! Уходим отсюда!

– А деньги? – спросил Николай.

– Оставим за нанесенный ущерб, – отрезал Святой.

В Серегине взыграло благородство. Он отпустил мальчишку, чье лицо из зеленого стало пунцово-красным, приобнял девчонку за худенькие, вздрагивающие от рыданий плечи и, подталкивая перед собой, подвел ее к сидящему у искореженного автомата Боце.

– Не смей бить детей! – голосом строгого педагога дал прощальное наставление Николай. – Тронешь малую… – Он пальцем указал на измазанную тушью, помадой и соплями мордашку, – вернусь и устрою новый перезвон на твоих колокольчиках… Вече-е-рний звон, бом-м, бом-м!

– Это моя сеструха, – промычал качок, с трудом ворочая языком. – Усек, заступник? Бери свою вонючую "капусту" и вали… В ментовку стучать не буду! Не боись. Уж больно борзые вы ребята… – Такая длинная речь окончательно доконала его, и он в бессилии закрыл глаза…

Машина мчалась по ночному городу. Пустынные улицы, освещенные редкими фонарями на столбах, были тихи и печальны. Окна домов, наоборот, излучали радостный свет уютных семейных очагов.

– Славно перекинулись в картишки! – иронично заметил Святой, пытаясь разглядеть себя в зеркало заднего обзора.

– Настоящее "Эльдорадо", – задиристо ответил водитель. – Едем к родственникам Голубева?

– С такими рожами? Нас на порог не пустят! – сказал Святой, ощупывая распухшую губу. – Дорогу различаешь?

– Само собой! – кивнул Серегин. – Отчетливо вижу трассу, командир.

– Тогда выбираемся из города и прямиком к Василию!

Согласен?

– Ноу проблем, – радостно откликнулся неисправимый жизнелюб Серегин. Подлечимся травами, замолим грехи в развалюхе-церкви, подышим свежим воздухом и у печи погреемся. Правильное решение!

Выбрав участок дороги посветлее, Николай остановил машину, чтобы разобраться по карте-схеме города в хитросплетении улиц.

Мимо на большой скорости проехал автомобиль, до сих пор тянувшийся в хвосте "восьмерки" Серегина. За темными стеклами светлой "Волги" мелькнуло лицо, показавшееся Святому знакомым.

– Коля, кажись, я Скуридина видел! – неуверенно поделился он с Николаем своей догадкой.

– Где?

– Да вон "Волга" проехала! Он там!

– Галлюцинации! – засмеялся Серегин, пряча в бардачок схему Нижнего Тагила. – По черепушке тебя задело, вот глюки разные и грезятся. Скуридин по столице "рассекает".

Девочек в московских ресторанах тискает, а может, что и поприятнее делает! Откуда ему здесь взяться! Ох, командир, надо просить Ваську, чтобы он тебя освященной водицей окропил. Креститься надо, когда мерещится!

"Восьмерка" сорвалась с места, быстро набрала скорость, и вскоре тьма поглотила красные огоньки машины, словно ее никогда и не было в этом городе.

Нет больше той любви, как если кто положит душу за друзей своих.

Евангелие от Иоанна. Глава 5, стих 13

В сем мире существуют две бесконечности: в небесах Бесконечность Бога, на земле бесконечность человеческой подлости.

Жюль де Гонкур

Место жительства бывшего командира отделения Василия Голубева ничем особо примечательным не отличалось: обычная деревня, относящаяся к разряду умирающих. Молодежь давно покинула отравленные радиоактивными выбросами места. Старики остались доживать свой недолгий век среди неприветливых серых скал Среднего Урала.

Название деревни Малые Кержаки свидетельствовало о том, что его отцами-основателями были раскольники-старообрядцы. Они бежали из России за Большой камень, спасая чистоту своей веры от богопротивного патриарха Никона, сумевшего околдовать царя.

– К утру доберемся? – спросил Святой, помогая разбортировать пробитое колесо.

Дорога была отвратительной, не лучше, чем от зоны до лесоповала.

Серегин возился с заедающим домкратом.

– В гостинице надо было переночевать, – процедил он. – Тут сам черт ногу сломит, и еще ночью рванули. Моя тачка не вездеход! Да и какой вездеход?! В этот край таежный только самолетом можно долететь… Романтика! А мы едем за туманом, за туманом…

– Чего раскис, спецназовец! – рассмеялся Святой. – Привык к комфорту… Чтобы сиденье мягкое под задницей, магнитофон в ухо нашептывал про любовь, чтобы печка работала. Пустыню забыл? Забыл наш рейд?

– Что ты достаешь. Командир! – по-мальчишески обиженно шмыгнул носом Серегин. – Я в армии себя человеком чувствовал. Разве такое забудешь!

– Кстати… – Святой запнулся, не зная, стоит ли спешить с таким вопросом; – Ты о Банникове что-нибудь слышал?

Темнота скрывала лицо Николая.

– Зачем об этой сволочи вспоминать? – со звенящей злостью в голосе сказал Серегин. – Не трави себе душу.

– Но все-таки?

Монтировка выскользнула из руки Святого, задев пальцы. Боли он не почувствовал.

– Вышел в отставку, – нехотя, сквозь зубы, начал Серегин. – Занимал высокий пост в "Росвооружении". Государственная компания. Такой огромный коммерческий ларек с вооружением. Мы теперь оружие друзьям не дарим, а продаем. Свободный рынок… – Николай длинно и витиевато выругался. – Денег от продажи компания немерено получает.

Один танк "Т-80" под миллион баксов тянет.

– Покупают? – спросил Святой.

– Наверное. У меня московская подруга секретаршей у шишки из этой конторы работала. Не жизнь – зефир в шоколаде. Командировки то в Фарнборо на авиасалон, то в Абу-Даби на международную выставку вооружений, то к китайцам за Великую стену рис палочками кушать. Ногастая газель! – Воспоминание о "мисс "Росвооружение" вернуло Серегину обычное бодро-приподнятое состояние духа, и он уклонился от темы:

– Я перед ней рисовался как мог, марку держал. Духи исключительно французские преподносил и все такое прочее. Но расколола меня. Посоветовала не надрываться с подарками. Коза! – Уязвленное мужское самолюбие вырвалось наружу. – Конечно, у них в фирме премиальные офигительные, по ее рассказам. Надбавки за интенсивный труд, доплаты. Заводы в долгах, рабочие сидят без зарплаты, а контора процветает? Труд у шефа на столе?

– Бросила тебя дама? – догадался Святой.

– Я сам от нее ушел, – гордо ответил ловелас-неудачник, загремев домкратом. – Просила вернуться, между прочим.

– Ох, Колька! – деланно вздохнул Святой. – Выхолостить тебя надо! Подведут тебя бабы под монастырь. Юбки мимо себя не пропустишь. Ну так что Банников? – вернул он разговор в нужное русло.

– Турнули его из "Росвооружения"…

– Проворовался?

– Откуда я знаю! – Серегин продолжал пыхтеть над неисправным домкратом. – Может, сам ушел. Раньше я Банникова по телевизору видел. Интервью давал в "Служу Советскому…". Тьфу! "Служу России". Репортаж из Саудовской Аравии передавали. Я его рыло сразу узнал. Стоит под пальмами весь в белом, как шейх, улыбка до ушей. Вякал о чрезвычайно выгодном контракте по поставке на Ближний Восток ракетных зенитных комплексов. Соловьем заливался.

– Это он умеет, – подтвердил Святой и подкатил готовое колесо к машине.

– Потом пропал. Я осведомлялся у своей козы, работает ли у них отставной генерал-майор Банников. Она не знает…

Командир, ты рассчитаться с ним собрался? – как-то робко спросил Серегин, ставя колесо на место.

– Да надо бы.., придавить мразь, – со скрытой угрозой в голосе протянул Святой.

– Брось. Сам сдохнет от старости! – Николай посмотрел в глаза командиру. – Был бы ты графом Монте-Кристо с сундуком башлей, нанял бы киллера для грязной работы.

А так мараться не стоит!

– Может, ты и прав! – согласился Святой. – Мстят слабые… – тихо произнес он врезавшуюся в память фразу. – Кто сказал? – усмехнулся Святой и хлопнул ладонью по капоту. – Готова наша БРДМ?

– Так точно! – шутливо отрапортовал Николай.

– Экипаж, по местам! – скомандовал, как когда-то, бывший спецназовец. Боевая задача: добраться до населенного пункта Малые Кержаки с минимальными потерями.

– Есть! – рявкнул Серегин во всю мощь своих десантных легких.

Гулкое эхо заплясало среди скал, пугая спящих птиц.

Ночная мгла понемногу сменялась предрассветными сумерками, сквозь которые нечеткими, размытыми тенями проступали придорожные деревья…

***

К встрече с сержантом Святой готовился. Представлял, как обнимет Василия, какие слова скажет, о чем они вспомнят. Он оставил искалеченного Голубева, перевитого трубками капельниц, лежащим на операционной каталке фрунзенской больницы. Встретил – спящим под теплым стеганым одеялом, поверх которого покоилась окладистая борода, обильно посеребренная сединой.

Первой гостей заметила жена Василия, которая суетилась на подворье старого деревенского дома, окруженного покосившимся забором. Было очень рано. Солнце еще не взошло, когда "восьмерка" Серегина подкатила к избе.

– Салют, Ириша! – возвестил о своем прибытии Николай через приспущенное стекло.

Невысокая, чуть склонная к полноте женщина в темно-синем рабочем халате улыбнулась открытой, добродушной улыбкой.

– Коляша приехал! – очарованно вскрикнула она и бросилась открывать ворота, чтобы дать возможность подогнать машину к дому.

– Вот, знакомься! – Серегин указал на Святого. – Наш командир!

– Вася о вас много говорил! – протянула руку женщина.

Пожимая ее. Святой ощутил крепкие мозоли на подушечках пальцев.

"Вкалывает за троих", – понял он.

– Твой благоверный спит? – спросил Серегин и сонно потянулся.

– Маялся ночью. Лекарства глотал. Задремал только под утро. Ой, кто это вас так разукрасил? – заметила Ирина на гостях следы схватки.

Николай дотронулся пальцем до подбитого в потасовке глаза:

– А… "Смотри не перепутай, Кутузов". Ерунда! В кювет влетели. Дороги здешние – мечта самоубийцы. Природный полигон для испытания на прочность тяжелой гусеничной техники. Тысячелетний путь мамонтов к водопою – вот что такое ваши дороги! – шутливо бранился Серегин, доставая из багажника картонные коробки. – Готовь стол, хозяюшка.

Васька насчет пожрать по-прежнему силен?

Обстановка в доме была бедной: самая необходимая и простая мебель, старый телевизор "Рубин", ветхие, но чистые половики поверх давно не крашенных полов, дешевая фаянсовая посуда за стеклом старомодного буфета.

Правый дальний угол комнаты, служившей залом, украшала икона, перед ней теплилась горящая лампада, освещая суровый лик Господа Вседержителя.

– Будить Василия?

Ирина приоткрыла дверь спальни.

– Не надо, – остановил ее Святой. – Пусть поспит. Я на него одним глазком взгляну. Можно?

Ирина пропустила его в спальню. Зашторенные окна слабо пропускали свет, и в комнате царил полумрак.

Спящий Василий, несмотря на окладистую, густую бороду, оставался все тем же Слоном. Такими же широкими были его плечи, тренированные руки все так же бугрились.

Никуда не делась и традиционная татуировка: парашют, два крылышка и на куполе парашюта звезда. Эмблему воздушно-десантных войск Василий выколол еще в учебке.

– Он совсем не изменился! – пораженно прошептал Святой.

Вместо изможденного инвалида, какого он ожидал увидеть, перед ним лежал сильный мужчина. О перелесенных мучениях напоминали глубокие борозды морщин, а бессонная ночь наложила черные тени под глазами.

Первое впечатление было обманчивым. Одеяло скрывало поврежденную часть тела Василия. Полного паралича нижних конечностей удалось избежать. Позвоночник выдержал чудовищное давление колес машины, а теперь его поддерживал стальной корсет, который Василий носил постоянно.

Но спинной мозг получил повреждения, и тут, как говорится, медицина была бессильна.

Правда, в некоторых западных клиниках проводили операции по частичному восстановлению утраченных функций спинного мозга. Такая операция с последующим реабилитационным периодом вылилась бы в астрономическую сумму, равную полугодовому бюджету среднего по размерам района. Щедрая для чиновной оравы Родина могла предложить своему защитнику лишь мизерную пенсию по инвалидности да пару деревянных костылей. О лечении за границей Василий не мог и мечтать…

От громких голосов хозяин проснулся.

– Командир! Ты приехал! – воскликнул он. Его лицо буквально осветилось какой-то детской радостью.

Высохшие, тонкие ноги, обтянутые дряблой, почти черной кожей со светлыми полосами операционных шрамов, безжизненно волочились за Голубевым. Он передвигался, опираясь на сложное ортопедическое сооружение, сверкающее хромированными деталями.

Под блеклой десантной тельняшкой угадывался крепкий торс. Поэтому казалось, что какой-то злой шутник потехи ради присоединил к богатырскому верху Василия убогие ходули вместо ног. Контраст был настолько разителен, что Святой невольно зажмурился.

Он бросился навстречу, заключил Голубева в объятия и троекратно расцеловал по русскому обычаю.

– Мне при встрече засосов не ставил! – притворно вздохнул Серегин. Этот балагур был растроган не меньше командира.

За воспоминаниями незаметно пролетел день. Говорили без устали, перебирая в памяти эпизоды киргизской эпопеи.

Василий повествовал о своих мытарствах, сыпал медицинскими терминами и фамилиями профессоров. В общей сложности ему сделали четыре операции.

– Все в руках господних! – приговаривал он, оглаживая ладонью рано поседевшую бороду. – Теперь можно… Люди мне помогают, не дают пропасть. Сестры, почитай, каждую неделю наведываются. Чаще не могут. У обеих свои семьи, детишки…

Ближе к полудню приковыляла древняя старушка. Она поскреблась согнутой, сухой, как куриная лапка, рукой о дверь и с порога запричитала:

– Отходит, батюшка, Мария. Тебя дожидается, чтобы перед смертью исповедоваться. Ты поторопись. Плоха она, помирает, – шамкала старушка беззубым ртом и быстро крестилась.

– Не стыдно вам, баба Варя? – Жена Голубева укоризненно покачала головой. – К Васе друзья приехали. Командир его… Тетка Мария лет десять отходит. Как с вами поругается, так в гроб и ложится.

– Ага, голубушка, твоя правда! Притворщица Машка несусветная! – быстро согласилась старушенция. Но свою линию бабка продолжала гнуть:

– А если и взаправду преставится без покаяния?! Грех на мою душу перейдет!

Мутная слезинка скользнула по старческой щеке.

– Баба Варя, мой Василий не священник! – пустила в ход последний аргумент Ирина.

– Ничего. Всяк человек по подобию божьему сотворен и служить господу призван! – затараторила как по писаному старушенция. – Твой Василий страшные муки принимал, страдал, как Христосик… Ему душу доверить можно. – Бабка снова перекрестилась и, охая, присела на подставленную Святым табуретку. Нет у нас настоящего попа, и не надо. Василий Петрович чин молитв над усопшим хорошо читает. Меня всяк раз слеза прошибает на отпевании. Опять же Святое писание наизусть знает!

Старушка поджала губы, давая понять, что без Голубева не уйдет.

Пришлось Серегину заводить машину. Изба тетки Марии стояла на другом конце деревни.

– Ты на своих японских ходулях до ночи по деревне тягаться будешь, даже здесь не удержался Николай. – Уральский пастор Шлаг! Зашился в глухомань и проповеди глухим старикашкам читаешь. Пора браться за тебя! В Москве теперь клиники почище западных. Поставят на ноги.

***

…Ворох тряпья на кровати зашевелился. Сморщенное, точно печеное яблоко, лицо старухи высунулось из-под груды одеял и старых пальто с изъеденными молью цигейковыми воротниками.

– Кончаюсь, Петрович! – неожиданно густым басом заговорила умирающая. Намедни охаяла меня Варвара. По-матерному охаяла. У меня сердце-то и захолонулось! Ты кого с собой привел?

Бабка выползла наружу из своей норы.

– Могилу, бабуля, копать тебе пришли! – радостно заявил Серегин.

– Сынки, так я же еще живая! – испуганно пробормотала старуха.

Николай присел на кровать, обнял бабку за плечи.

– Факт, мамаша! Потому и пришли. Кто нам за работу заплатит, ежели ты загнешься? – Разыгрывая бабку, он продолжал:

– Давай ставь магарыч, а мы тебе ямку, куда косточки сложить, в лучшем виде выроем. Глубокую! Пойдем на погост, место укажешь!

Баба Марья сверкнула острыми, совсем не старческими глазенками.

– Охальник! – хихикнула она, оценив юмор. – Петрович! Почто энтих-то привел? Али они из милиции?

Старушка спрыгнула с кровати с поистине молодой прытью.

– Маманя, ты никак самогон гонишь! – донимал хозяйку дома Серегин. Милиции боишься!

– У нас в деревне отродясь самогона не гнали. А бражка есть! – сказала старуха и стала орудовать ухватом в печке.

По всей видимости, соборование отменялось.

– Батюшку нашего изверги бьют!.. – прогудела хозяйка, забравшись по пояс в печку, и достала оттуда чугунок с каким-то варевом. – А вы, значится, не из милиции?

– Нет! – в один голос недоуменно ответили Святой с Серегиным.

– Вот! Петровича обижают, а милиция пожаловать к нам не может! проворчала бабка Марья, сноровисто накрывая на стол.

Чугунок дымился не успевшей остыть в печи картошкой, рядом с ним примостилась миска, полная соленых груздей.

– Кто обижает? Жена Василия колотит? – спросил Святой. Он решил, что хозяйка впала в маразм, и решил подыграть ей.

– Василий, чего бабка мелет? – обратился он к молчавшему Голубеву.

– Ахинею несет! – буркнул бывший сержант, пряча глаза.

Старуха вернулась с банкой, наполненной темно-бурой жидкостью.

– Поминки будем справлять? – усмехнулся Серегин.

Старуха расхохоталась сочным, заливистым басом, от которого мухи перепуганно забились об оконное стекло. Гости пытались было отвертеться от подозрительного на вид напитка. Но баба Марья веско заметила:

– Грех от угощения отказываться. Садитесь, мальцы, за стол без лишних разговоров. Наливайте!

Она широким жестом указала на трехлитровую банку, – Сухая ложка рот дерет!

Бражка была кислой, как яблочный уксус. Голубев, сославшись на указания врачей, отказался. А баба Марья пила наравне с гостями. Она, что называется, с места взяла в карьер.

Через полчаса банка опустела. Старушенция перевернула посудину вверх дном и вылила из нее осадок в стакан Серегину. Видимо, хозяйке приглянулся этот весельчак.

Дегустирование осадка окончилось плачевно. Несмотря на предостерегающие знаки Голубева, Николай выпил свой стакан. Эффект последовал незамедлительно.

Любитель розыгрышей скорчился в позе, которой позавидовал бы индийский йог, опрокинул с грохотом колченогий табурет и под смех всего собрания опрометью выскочил во двор.

– Прополоскал кишки? – ласково встретила его бабуля.

На столе красовался новый полный сосуд с бурым зельем.

Превозмогая подступившую к горлу тошноту, Николай просипел:

– Ну, мать, ты даешь! По тебе поминки черти справлять будут!

Забавные посиделки у бабы Марьи окончательно вывели желудок Серегина из строя, но подняли настроение друзьям бывшего спецназовца. Когда все вдоволь насмеялись, товарищи попросили Николая на обратном пути заехать в церковь.

– Крышу перекрыть шифером надо! – делился заботами Голубев. Епархиальное управление средств не выделяет, а с пенсионеров что возьмешь? Дожди заливают храм божий.

Алтарь каменный, ему ничего не станется. Иконостас жалко.

Погибнет!

Святой с внутренним трепетом разглядывал темные лики неизвестных ему святых. Вера бывшего сержанта одновременно восхищала его и оставалась непонятной.

Святой не мог постигнуть ее смысла, но понимал, что только вера давала Василию силы переносить физические страдания и продолжать жить. И то сказать: человек столько пережил, но не выглядел подавленным, опустившимся инвалидом, дожидающимся смерти. Напротив, он строил планы на будущее.

– Колокол заказать мечтаю! – говорил Василий, и лицо его озарялось светлой улыбкой. – В городе мастера готовы бесплатно отлить! На медь и перевозку деньги уже собираю.

Попроси Колю пожертвовать! Пашка переводы шлет, Иван деньги прислал, но я ему обратно отправил. От себя ведь отрывает!

Потенциальный пожертвователь при разговоре не присутствовал, поскольку сидел со спущенными штанами в ближайших кустах. Угощение бабы Марьи продолжало сказываться.

Под ногой Святого хрустнул осколок стекла. Только сейчас он заметил, что четыре из шести окон церкви были заколочены листами фанеры. В остальных двух стекла имелись, однако и в них виднелись отверстия с разбегающимися паутинками трещин.

– Дробью палили по стеклам? – мимоходом поинтересовался Святой. Атеисты покоя не дают?

На лицо Голубева набежала тень. Василий ушел от ответа, произнеся туманную фразу:

– Испытания все от господа, даже если слуги лукавого готовят их нам…

– Понос Серегина тоже от господа? – неловко пошутил Святой.

– Не кощунствуй! – строго одернул своего командира бывший сержант.

– Прости! – Святой мысленно ругнул себя за сказанную глупость.

При выходе из церкви на западной стене Святой цепким взглядом бывшего разведчика засек еще одну странную деталь. Темные бревна в некоторых местах были старательно зачищены, как будто с них стирали надписи. По светлым контурам один рисунок весьма напоминал нацистскую свастику. Святой не стал задавать вопросов, но решил все разузнать позднее.

Вечером, как полагается, Ирина организовала застолье.

Коронным блюдом были уральские пельмени, настоящие, слепленные руками четы Голубевых, а не кооперативно-ресторанные.

Вторую половину угощения составляли продукты, которые привез Серегин. По большей части это были ставшие уже привычными заграничные консервы в яркой упаковке.

– Ты чего свою снедь не хрумкаешь? – спросил Святой, наблюдая, как Серегин уплетает за обе щеки пельмени, макая их в острый помидорно-перцовый соус.

– Натурпродукт! – пробормотал Николай с набитым ртом. – Для холостяцкого здоровья полезнее деревенская пища. И в смысле потенции, и для румянца! Ты, командир, тоже отъедайся!

– Кушайте, пожалуйста, не стесняйтесь! – поддержала его Ирина.

– Хозяйка, садись к столу! – скомандовал немного захмелевший Николай. Не могу пить без женского общества. Водка в горле застревает! – Он налил рюмку для жены Василия.

Под разными благовидными предлогами – одолжить спичек, щепотку соли на огонек заглядывали любопытные соседи. Они почтительно величали Василия батюшкой, здоровались с гостями, опрокидывали рюмку и исчезали.

– Верная паства отдает дань уважения своему пастырю! – картинно воздев руки к потолку, прокомментировал очередной вечерний визит Серегин. – Ирина, у вас старухи наравне с мужиками пьют!

– Вкалывали тоже вровень, а после войны поболе иных мужиков работали. Колхоз на своих плечах вытащили.

Алкоголь развязал жене Василия язык. До сих пор молчаливая, она преобразилась. Слова вылетали из нее, как пули из ствола скорострельного пулемета.

– Народ с тоски пьет, от безысходности! – говорила Ирина. С раскрасневшимся лицом она походила на румяную от мороза московскую красавицу с картины Кустодиева. – Деревня развалилась. Детям в город стариков забрать некуда, половина по малосемейным общежитиям без квартир мается. Заводы останавливаются, зарплату задерживают месяцами, а на земле молодые работать разучились. Сидят сиднем в городе и возвращаться не хотят! – Хозяйка пристукнула ладошкой по столу. – Наливай, Коля! Гулять так гулять!

"Сдают нервы, – подумал Святой. – Муж-инвалид – нелегкая ноша!"

– Бога люди забыли! – чуть не кричала жена Василия. – Нет в них ни страха, ни совести. Как можно калеку ногами бить?!

Испугавшись, что сказала лишнее, она прикрыла рот рукой и с опаской посмотрела на мужа.

Минутная пауза повисла над столом.

Первым подал голос Серегин:

– Кто бил? Местный барыга?

По тону вопроса можно было понять: он хоть сейчас готов свернуть голову обидчику.

– За что?

Под Голубевым скрипнул стул.

– Налей мне, Ирина! – попросил Василий.

– Не надо…

– Налей пятьдесят грамм! – грохнул он кулаком по столу.

От удара бывшего спецназовца посуда на столе подпрыгнула и жалобно звякнула.

Не прикасаясь к наполненной рюмке. Голубев с потемневшими глазами ответил:

– У нас в деревне таких уродов нет!

– Выкладывай начистоту! Щипцами из тебя вытягивать, что ли?! выкрикнул Серегин.

Бывший гренадер конца двадцатого столетия, не пасовавший перед самыми тяжелыми испытаниями, бессильно опустил голову.

– Городские… На мотоциклах приезжали! Ногами Васю били! Дом и церковь обещали сжечь! – плача, говорила Ирина.

– Подожди! Свастику на стене у входа в церковь они намалевали? догадался Святой. – Объясни, сержант, за что?

Хмель прошел. Услышанное не укладывалось в голове.

Поднять руку на инвалида? Но здесь же не зона межнационального конфликта, где нет места "химере, называемой совестью". Тихая, ветшающая деревня, населенная несчастными стариками.

Голубев продолжал хранить молчание. Не такой он был человек, чтобы плакаться, пусть даже и друзьям.

Вместо него говорила жена:

– На мотоциклах приехали. Все в черном с ног до головы: куртки, шлемы, штаны. Вася с дедом Петей у церкви были, размеры под новую дверь снимали. Один спросил:

"Где твой мужик?" Я, дура, ему сказала, а сама, как чуяла неладное, за ними побежала. Пока добралась, Вася на спине лежит, костыли валяются рядом. Эти "черные" мотоцикл к его голове подогнали, выхлопной трубой прямо в лицо газуют! Дымом, значит, травят!

– Гады! – скрипнул зубами Серегин. – Сколько их было?

– Шестеро! По двое на трех мотоциклах! – ответила заплаканная Ирина. Я к ним: "Что, ребята, делаете?" А они ржут. Позабавимся, мол, с тобой. Нагнулась над Васей кровь утереть, меня сзади кто-то по шее ударил. В глазах круги завертелись, сознание потеряла! Очнулась, Василий стонет, как будто помирает! Глаза закатились, белыми стали.

– А дед? Этот.., как там его… Петро? – возбужденно спросил Серегин.

– Что старик! Дунь – рассыпется! Бросился Васю защищать, так ему челюсть вставную сломали. В райцентре зубной протезист обещал склеить, а новую делать накладно, и материалов нету. – Немного успокоившись, жена Василия продолжала:

– Надписями весь храм испаскудили. Свастику нарисовали, смерть христианам, сыновья сатаны… Еще какую-то пакость. Я с бабками насилу соскребла кусочками стекла краску… Господи! – запричитала она. – За что нас наказываешь?! Разве мало нам достается! Чем мы тебя прогневали?!

Женщина зашлась рыданиями.

Василий сидел мрачнее тучи.

– Успокой жену! – глухо произнес Святой. – Потом поговорим!

Ирина встала сама, ушла в спальню.

– Давай, сержант, все по порядку! Докладывай!

Святой налил себе и Серегину по полному стакану водки.

– Не молчи! – яростно выкрикнул он.

– Уезжали бы вы домой, ребята! – с обидой произнес Голубев.

– Врешь, парень! Знаешь, теперь мы отсюда не уедем.

Говоришь, бог посылает испытания… – Святой оглянулся на Серегина. Мы, конечно, не ангелы, но, может, и нас господь вовремя к тебе прислал!

– Ира! Подай потир! – сдавленно позвал жену Голубев.

Она вернулась с серебряной чашей в руках.

Потир – церковный сосуд, предназначенный для смешанного с водой красного вина, – был покрыт изумительным по красоте узором. На ободке чаши прочитывалась надпись: "Даровано купцом первой гильдии Ванеевым приходскому храму села Малые Кержаки. Храни, господь, раба твоего".

Внешние стенки потира покрывала серебряная почерневшая скань. Но главным украшением были два уральских изумруда, искусно вправленные по обе стороны чаши.

Темно-зеленые самоцветы мерцали под лампой загадочным, неземным блеском. Внутренняя поверхность потира была вызолочена.

– Ухты! – восторженно выдохнул Серегин. – Отвальная чашка! И камушки обалденные!

– Сие священный сосуд для вкушания крови Христа при таинстве причащения! – торжественно произнес Василий, принимая потир от Святого, и благоговейно поставил чашу на стол.

– Имел неосторожность показать его корыстному человеку, – все еще колеблясь, произнес Голубев. – Наведывался к нам в деревню некий Гаглоев…

– Урюк? – мрачно переспросил Николай.

– Не похож. Русский с виду, маленький такой плюгаш, – отрицательно покачала головой прислушивающаяся у дверей к разговору Ирина. – Антикваром представился.

Собирателем уральской старины. Обещал деньги на восстановление церкви пожертвовать.

Жестом Василий остановил жену.

– Я к нему с открытой душой отнесся. Иконы показал, требники, облачение священника, сохраненное односельчанами. Церковь ведь только в пятидесятые годы при Хрущеве закрыли. Батюшка вскоре умер, местные жители его наследство и сберегли. Потом все, что уцелело, мне передали. Эта чаша больше ста лет в нашей церкви хранилась. Известный на весь Урал лесопромышленник Петр Савватеевич Ванеев в дар Поднес. У него мать была родом из нашей деревни.

Голубев остановился, чтобы перевести дух.

Воспользовавшись паузой. Святой снова взял потир.. Серебро приятно холодило руки. Зеленые камни как по волшебству притягивали взгляд.

– Видел он и потир! – продолжал Василий.

– Показал проходимцу чашку! – воскликнул Серегин. – Лопух! Слон безмозглый! Ничему тебя жизнь не научила!

Голубев пропустил мимо ушей обидное замечание.

– Сразу прицепился: "Продай да продай!" Как начал просить, я неладное и почуял. Забрал у него чашу, объяснил: для церкви берегу, не на продажу. А он юлой вокруг меня…

Потом видит, что я не отступаю от своего, грозить стал: "Сам от потира избавиться пожелаешь. Несчастье он приносит.

Хорошие деньги заплачу, из этой дыры уехать сможешь. Вылечишься". Василий стиснул кулаки и отчаянно выкрикнул:

– Не мог я ему продать! Понимаете! Не моя это чаша!

Она всей деревне принадлежит! Старики из нее последнее причастие принимают!

Совершенно ошарашенные, Святой с Николаем молча переглядывались, давая хозяину дома выговориться.

– Он еще несколько раз приезжал, – пробормотал Василий. Его правая рука непроизвольно массировала грудь.

– Сердце? – встревоженно спросила Ирина.

– Жжет! – одними губами произнес Голубев. – Дай нитроглицерина… После него эти черти в черном на меня и налетели. Пацаны сопливые! Куртки черепами с молниями размалеваны. Нанял их Гаглоев меня запугать! Сатанинское отродье!

После лекарства Василию полегчало;

– Милиции сообщали?

– Участковому. Он у нас один на четыре деревни. Напьется до поросячьего визга и спит под перевернутым мотоциклом в придорожной канаве. А начальник районного отделения сразу сказал: "Я пост к каждой избе поставить не могу!".

– Толку от ментов мало, пока трупа нет, – заметил Николай. – Нет трупа – нет факта преступления. Ты, Вася, иди, укладывайся спать! Мы с командиром лельмешки, пожалуй, доедим. И водочка у нас осталась. Вечный бой, покой нам только снится!

Николай старался сгладить тягостное впечатление от рассказа Голубева.

– Не получается праздника! – грустно заключил Святой. – Василия одного оставлять нельзя. Эти щенки жалости не знают. Они звереют от крови.

– Может, Гаглоева попытаемся найти? Накостыляем по шее антиквару! предложил Серегин.

– Отпадает! Во-первых, хмырь где-то затихарился. Найти его в городе, ничего, кроме фамилии, не зная, почти невозможно. Во-вторых, из деревни нам уезжать нельзя. Надо держать глухую оборону! Они сами пожалуют. Тут мы их и встретим! Сявки! На кого руку подняли?!

Кулак Святого вдребезги разнес тарелку.

Пили друзья в этот вечер много, как пьют люди, ищущие забвения. Водка не брала, а только будоражила воспоминания, тяжелила голову.

– Тошно на душе! – признался Святой. – Банников, гад, по судьбе не только моей плугом прошелся!

– Замочим падлу! – еле ворочая языком, пообещал Серегин. – Командир! Есть сюрприз!

Нетвердой походкой он проследовал к двери.

– Не надо сюрпризов! – слабо протестовал Святой.

Вернулся Николай с большой спортивной сумкой. Порывшись в ней, он извлек бумажный сверток.

Николай разорвал оберточную бумагу и, словно фокусник, взмахнул руками, и бело-голубой десантный тельник затрепетал над ним.

– Вуаля! – объявил Серегин. – Бамбарбия кергуду! Ловкость рук и никакого мошенства.

Святой снял рубашку и переоделся. Подрагивающими пальцами гладил голубые продольные полосы тельника.

– Спасибо, Колян! – растроганно произнес Святой. – Мы еще повоюем! Мы еще покажем сукам, на что способны спецназовцы. Рано нас в расход списали!

– Заметано, командир! – вторил окончательно окосевший Серегин. Он попробовал подняться, но не вышло, упал грудью на стол, отчего вся посуда полетела на пол.

– Колонна, приготовиться к движению! – скомандовал он сам себе.

– Ого, ты загрузился под самые гланды! – заметил Святой и выволок друга из-за стола.

Тот пытался протестовать.

– Отбой, гвардии младший сержант! – снова скомандовал самому себе Николай. Видимо, способность соображать была им утрачена не до конца. Ирина, где нам укладываться?

– Сейчас постелю… – откликнулась супруга Голубева.

Дверь спальни она предусмотрительно оставила открытой.

Накинув халат поверх ночной сорочки, Ирина засновала по залу с постельным бельем, стала разбирать старомодный "турецкий" диван с валиками, обитый синим плюшем, протершимся во многих местах.

Святой прислонил к стене жертву зеленого змия и, стараясь не производить лишнего шума, подошел к приоткрытой двери спальни.

Там мерцал огонек лампады, освещая строгий лик Николая Угодника. Голубев лежал с закрытыми глазами. Его лицо было белее чистой наволочки на подушке. Василий не спал.

Страдальчески искривленные губы что-то шептали. Святой подошел поближе.

– ..верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедший в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз. Молю Тебя: помилуй мя и прости прегрешения мои, вольныя и невольныя, яже словом, яже делом… – молился в одиночестве искалеченный солдат-спецназовец.

Святой краем тельника бережно утер холодный пот со лба Василия…

***

Неделя прошла спокойно, без каких-либо неожиданностей. Обитатели Малых Кержаков успели привыкнуть к тому, что в деревне остановились двое крепких мужиков – друзья их батюшки. Практичные старушки, вынужденные из-за немощи брать наглостью, эксплуатировали Николая и Святого на полную катушку.

С банкой браги в подоле они семенили к дому Голубева.

Трогательно заглядывая в глаза, бабки просили помочь нарубить дров, подлатать прохудившуюся крышу или поставить подпорку под оседающий от ветхости потолок избы.

Серегин – городской житель – тяжело переносил неспешную, размеренную сельскую жизнь. Святой помаленьку плотничал в церкви, обновляя сгнившие стропила, вколачивая гвозди по самую шляпку с одного удара.

Его не оставляло ощущение, что кто-то постоянно наблюдает за ним. Это чувство Святой списывал на лагерную привычку. Зеки не доверяют никому, отовсюду ждут подвоха.

Правда, однажды, забравшись на конек крыши церкви, он увидел, как в кустах промелькнули двое незнакомцев, У одного из них в руках было что-то похожее на видеокамеру. Но видеокамера не пулемет, никакой непосредственной угрозы не представляет, и Святой забыл о странной паре.

Мотоциклисты в черном тоже не давали, к счастью, о себе знать. На "восьмерке" Серегина друзья сгоняли в районный центр.

Вечером во вторник скучающему Серегину с подачи деда Павла приспичило отправиться порыбачить, а точнее, устроить ночную вылазку за раками.

Речушка, протекавшая у околицы Малых Кержаков, некогда была отравлена вредоносными выбросами с военного экспериментального завода. Теперь она полностью очистилась от химикатов. Присутствие раков было вернейшим признаком выздоровления тяжело болевшей по милости военных реки. Эти привередливые членистоногие могут обитать в исключительно чистых водах.

Дед Павел, большой дока в этом специфическом виде рыбалки, предварительно разбросал у воды ободранные, подтухшие на солнце лягушачьи тушки – излюбленное лакомство раков.

Накануне раколов-неофит со свойственной всем неофитам страстью уговаривал приятеля составить ему компанию, – Скакнем в райцентр, закупим пива канистру. Сварганим костер, раков в ведре наварим. Романтика! агитировал Николай, словно менеджер по туризму. – Не артачься, командир. Рядом ведь с деревней. Васькин дом от реки виден. Да и перед дедом неудобно. Лягушек целый день лупил, возился с тухлятиной.

Предчувствие опасности – древнейший инстинкт, заложенный в человеческое нутро природой. Умение прислушиваться к нему вырабатывается суровыми испытаниями, такими, например, как война или работа в экстремальных условиях. Люди, чьи профессиональные обязанности сопряжены с постоянным риском, доверяют своему внутреннему голосу.

Внутренний голос Святого советовал отложить ночной пикник.

***

– Полюбуйся! – Николай ползал на четвереньках вдоль самой кромки воды. – Динозавры, а не раки! Ступай сюда, голубчик!

Очередная усатая добыча, двигая клешнями, летела в оцинкованное ведро.

– Заповедник уральских лобстеров! Нетронутые залежи деликатесов! радовался как ребенок Серегин, хватая следующую жертву. – Решено: открываю фирму в Малых Кержаках! Консервный завод "Серегин и компания". Прямые поставки отборных раков в лучшие рестораны Европы и Америки. Дед Павел коммерческим директором будет!

Старик, мало что понимавший из восторженного бормотания Николая, на всякий случай угодливо посмеивался:

– Сдюжу и директором, – А что?

Карманным фонариком дед Павел слепил выползающих из воды членистоногих.

– Глянь, вона бабай здоровенный тикает! – сказал старик и поддел клюкой огромного рака, по размерам приближающегося к пресловутому канадскому собрату.

– Командир, знаешь, сколько лобстер в московском кабаке стоит? спросил Николай.

– Откуда же мне знать? Вот пайка да баланда – в этом я специалистом стал. Это ты у нас ресторанный завсегдатай! – усмехнулся Святой.

– Восемьдесят баксов порция! И то места знать надо, – тоном завзятого посетителя валютных пунктов общественного питания сказал Серегин. – Их самолетами из Канады и Штатов привозят. Обкладывают льдом, засыпают в ящики и загружают в багажные отсеки "Боингов". – Он поставил полное, шевелящееся грудой клешней, усов, хвостов ведро перед Святым. – У меня была одна, в Шереметьево-2 трудилась.

– Лучше скажи, где у тебя подруг нету? – иронично спросил Рогожин, подбрасывая заранее наколотые сухие сосновые щепки в костер.

– Не поверишь, командир! Даже в морге!

Дед Павел украдкой перекрестился.

– Некрофилией увлекаешься? – продолжал донимать болтливого приятеля Святой.

– Патологоанатомом! – обиженно протянул Серегин. – Дама в годах, но от близкого общения с мертвецами старается жить, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы.

Чрезвычайно активна!

– Ну и бабник же ты, Колян! Умрешь от истощения.

Твоей паталогоанатомше расчленять будет нечего. Кожу и кости похоронят, а кое-что в банку со спиртом опустят. Чтоб студенткам медицинского института показывать.

– Они в обморок пачками падать будут! – торжественно заявил донжуан.

– От страха?

– От горя!

– Ох, и хвастун ты, Коляша! – расхохотался Святой, признавая свое поражение в словесном поединке с другом. – На эстраду иди выступать! Хазанова переплюнешь!

– Там тоже мафия! – авторитетно произнес Серегин. – Но это неинтересно. Лучше про Шереметьево дослушай…

Доставили, значит, лобстеров из Канады, таможенник сунулся груз проверять. Не наглотались ли они героина! Бдительный парень был. Ступил ногой на ящик, чтобы получше лобстеров рассмотреть, – и поскользнулся. Когда падал, штаны порвал, а раки эти как на грех, проснулись. И давай клешнями чах-чах…

Николай выразительно задвигал пальцами.

– Заели парня! – выдохнул дед Павел. Как часто бывает в его возрасте, шуток старик не понимал совершенно.

– Хуже, отец! – вздохнул рассказчик. – Отсекли стражу границы детородный орган.

– Это ж как понимать?! – в ужасе вымолвил дед. – Подчистую?

– Нет. Пенек остался! – Серегин не выдержал и расхохотался. – Ставь ведро на огонь. Расползаются твари!

Несколько самых шустрых раков, которые, видимо, подозревали о своей скорбной участи, сумели выбраться из ведра по своим менее активным собратьям. Угрожающе клацая клешнями, они пятились к воде.

Дед Павел бросился ловить беглецов, но споткнулся о корягу и растянулся на песке. Поднимая и отряхивая деда, Серегин великодушно сказал:

– Отпустим шустряков. Уважаю сильные личности! А на закуску слабаки пойдут. Закон жизни, отец! Слабых съедают первыми!

С берега, где расположились друзья, деревня действительно была как на ладони. Русло реки проходило по низменности, на отлогих склонах и примостились избы Малых Кержаков. В ночной темноте угадывались контуры строений, освещенные мертвенным лунным светом.

Старики ложились рано и вставали с петухами, поэтому в деревне не было ни огонька. Фонарные столбы, когда-то спасавшие улицы Малых Кержаков от темноты, давно уже держались на честном слове.

Летние ночи на Среднем Урале удивительно тихие. Разве что комар пропищит, захлопает крыльями ночная птица да плеснет на прибрежный песок речная волна.

Святой смотрел на танец огня, как, наверное, смотрели его далекие-далекие предки. Он подбрасывал в костер дрова и глядел на искры, которые крутились и гасли в воздухе.

Серегин нашел в доверчивом старике благодарного слушателя и продолжал пудрить ему мозги сексуально-медицинскими страшилками. Для пущей убедительности он сопровождал свои приколы энергичными жестами.

Неожиданно Николай замер.

– Командир, посмотри на дорогу…

Точки огней быстро приближались к деревне. Казалось, волчья стая загоняет добычу и в темноте горят желтые глаза волков.

– Один, два, три… – считал вслух Серегин, ориентируясь по свету фар.

До дома Василия от места рыбалки было метров четыреста, но дорогу преграждал поросший ивняком овражек.

– За мной! Бегом! – скомандовал Святой.

Он мчался, не оглядываясь. Сквозь хруст сломанных веток доносилось учащенное дыхание Николая.

– Сбавь, не успеваю!

– Догонишь! – крикнул Святой и стал карабкаться по глинистому склону оврага, сбивая в кровь колени.

Со стороны деревни донесся пронзительный женский крик…

Первое, что увидел Святой, добежав до дома, был круг, образованный черными человеческими фигурами. В середине этой живой изгороди металась обнаженная Ирина. Ее ночная сорочка была разорвана в клочья. Женщина пыталась прикрыть тело остатками ткани. Она пробовала вырваться из круга, но пэтэушного возраста парни в черном не выпускали добычу, пинками загоняя ее обратно. Ирина билась, как запутавшаяся в силках птица, а подонки ржали.

– Покрутись, коза, устрой нам стриптиз!

Их дикарские вопли глушил надрывный крик Василия:

– Не трогайте ее, мерзавцы! Отпустите!

Хватаясь за землю руками, Голубев полз к адскому кругу, В котором металась его жена. Двое молодчиков равнодушно наблюдали за беспомощным, а значит, безопасным для них инвалидом и время от времени пинали женщину ногами, обутыми в высокие ботинки с литыми, тяжелыми подошвами. С ленцой палачей, в чьей власти казнить или миловать, они перебрасывались короткими замечаниями:

– Доползет или подохнет коровка божья?.. Поддай чада, таракан. Так и быть, дадим первому бабу трахнуть, будешь машинистом в паровозике… Я тащусь от мужика! Прикинь, ползет, как жук навозный!

Словесных издевательств одному из палачей показалось мало. Он схватил Василия за бороду и потянул вперед.

– Быстрее, козел! – рявкнул негодяй. – Допрыгался!

Тебя просили по-хорошему! Сейчас увидишь, как стерва твоя…

Договорить он не смог. Босая пятка Святого пересчитала подонку зубы.

– Атас! – взвизгнул приятель пострадавшего и отскочил в темноту.

Круг рассыпался. Моторизованных налетчиков было пятеро, и появление Рогожина оказалось для них неожиданностью.

– Что, плесень?! – рыкнул Святой. – Сучары вонючие!

На кого руку подняли? На раненого десантника, мразь прыщавая! Отдуплю вусмерть! – кричал он на фене, потому что сволочи были недостойны человеческого языка. – Клопы.., клопы… Давить вас надо!

Ослепленный яростью. Святой допустил ошибку, упустив из виду еще одного, спрятавшегося в темноте. Он видел перед собой только эту пятерку и, презрев осторожность, шел прямо на них. Увидев, что Святой один, мерзавцы осмелели.

– Рога обломать! – тявкали они, сбиваясь в плотную шеренгу. – Линяй отсюда, колхозник!

Святой наметил, кому нанести первый удар. Высокий худощавый парень, затянутый в кожаную "косуху", усыпанную металлическими шипами-заклепками, распинался больше всех.

– Уроем чудика! Скрутим башку кресту! – подбадривал он шакалью стаю.

– Бабой потом займемся! Ух, и оттянусь я сегодня! Котя! – высоким фальцетом выкрикнул другой налетчик. – Гаси!

Святой почувствовал – за спиной кто-то есть, но увернуться не смог. Гибкая телескопическая дубинка ударила его по виску, и в ту же секунду вся свора накинулась на оседающего Святого. Юнцы били его с остервенением гиен, не разбирая, куда попадают удары.

Бывалый спецназовец, свернувшись калачиком, старался уберечь голову, почки и печень. Локтями он прикрывал ребра.

– На, получай, колхозник! – орали пять глоток.

В учебном центре частей специального назначения Святого учили преодолевать болевой барьер. Парни били неумело, наносили удары хаотично. Но удар в висок был слишком сильным. Шок от него мешал сосредоточиться, собрать в кулак волю и силы.

– Тачку его подожгите! – скомандовал чей-то голос.

– Как, Савел? – вопрошающе отозвался кто-то.

– Тряпку в бензобак! Попрыгайте еще на этом кресте! Я в дом за товаром!

Краем глаза Святой засек, как к дому, высоко вздымая журавлиные ноги, помчался парень в кожанке с заклепками.

На спине у него щерился нанесенный белой краской череп с перекрещивающимися красными молниями.

Уходящим сознанием Святой уловил: будут взрывать Колькину "восьмерку". Красные круги в его глазах завертелись быстрее, сливаясь в сплошную багровую пелену.

Святой очнулся от стона Василия.

– Поднимайся, командир! – Голубев тормошил его вместе с Ириной. – Коля не справляется! Вставай, пожалуйста!

Святой понял: Серегин успел добежать!

Он перекатился на живот и попытался подняться, отжимаясь руками от земли. Правое плечо пронзила резкая боль.

Не обращая на нее внимания, огромным усилием воли Святой исполнил просьбу Василия. Голова гудела, как медный котел, готовая вот-вот лопнуть. Виски словно сжимал стальной обруч. Шатаясь точно пьяный. Святой побежал.

Драка была в полном разгаре. Серегин подоспел вовремя И принялся отвлекать банду на себя. Он отбивался, прижимаясь спиной к бревенчатой стене. Юнцы не могли соперничать с опытным бойцом, к тому же Николаю удалось вырвать у кого-то из них металлическую цепь, какой привязывают к стойлу быков.

Серегин яростно размахивал цепью, и подонки боялись к нему приблизиться. Заметив Святого, он перешел в наступление и с размаху долбанул подвернувшегося под руку врага.

– Мамочка! – взвизгнул пацан и короткими перебежками рванул к мотоциклу.

Следующий налетчик влип физиономией в стену от мощного толчка ногой под зад. Парня спас только шлем, смягчивший удар.

Теперь юнцы были вынуждены обороняться. На помощь бывшим спецназовцам пришла Ирина. Она успела волоком перетащить мужа подальше от дерущихся и забежать в дощатую пристройку, где хранился сельскохозяйственный инвентарь. Ее оружием стала насаженная на длинную рукоять коса. Словно сама карающая смерть, Ирина гонялась с ней за негодяями, которые в ужасе улепетывали с заячьей прытью.

– Порублю скотов! На сечку для свиней покрошу! – кричала она, и ни у кого не оставалось сомнений, что эта полуголая женщина с развевающимися волосами недрогнувшей рукой исполнит угрозу.

Парни в черном рассеялись в разные стороны, но, пока вожак не отдал команды, никто из них не уезжал. Подонки не хотели терять лицо.

Главарь с белым черепом на спине выбежал из дома, пряча под курткой чашу.

– Нашел потир, падла! – выругался Святой, следя глазами за предводителем мотоциклетной банды и выкручивая руку с ножом одному из пацанов. – Коля, перехвати!

– Сделаем! – выкрикнул Николай и помчался наперерез вожаку стаи.

Шефа подстраховал какой-то смекалистый малый. Он вынырнул на мотоцикле с включенными фарами. Заложив крутой вираж, налетчик задним колесом сбил Серегина.

Парень в кожанке на бегу добавил Николаю ногой поддых.

– Рвем когти! Товар у меня! – торжествующе выкрикнул он, хлопнув по объемистой ноше под кожанкой.

– От машины, Котя! Ноги уноси! – крикнул мотоциклист по кличке Савел дружку, который метался с тлеющей тряпкой.

Тот отскочил как ошпаренный, и тряпка стала медленно съезжать в жерло бензобака "восьмерки" Серегина. Сам Николай быстро оправился от удара и пружинисто вскочил на ноги.

– Стой, Серегин! Не приближайся к машине! – Святой пытался остановить друга. – Сгоришь!

Раздался оглушительный взрыв, и в небо взметнулся огненный шар. Взрывная волна отшвырнула Николая от машины. Не успел он взмахнуть руками в нелепо трагическом жесте, как его одежда загорелась. Серегин попытался сбить огонь и стал кататься по земле, воя от нестерпимой боли.

На помощь подоспел Святой и навалился всем телом на объятого пламенем друга.

– Ира, воды! – задыхаясь от нестерпимого жара, обжигающего легкие, крикнул он.

Святой еще сильнее прижал Николая к земле и стал сгребать пригоршни сухой, рассыпчатой глины и забрасывать ею Серегина.

По двору кружились мотоциклисты. Звуки сигналов перемешивались с ревом двигателей и треском горящей "восьмерки". Хлебнувшие крови молодые шакалы наслаждались делом рук своих. Они закладывали вокруг Святого петли, как стая стервятников над скорой поживой.

– Загораете, чмошники? – издевался подонок в модной "косухе". – Ментам заложите – запрем в избе и сожгем.

Может, отлить на плуга?

Наградой "остряку" было дружное жеребячье ржание.

Святой сбил огонь с Серегина и, обессиленный, лег рядом с другом, не упуская из виду мотоциклистов.

"Только бы придуркам не ударило в голову переехать нас!" – пульсировала мысль в голове Святого. На всякий случай он нащупал камень.

Моторизованное стадо словно сорвалось с тормозов. Они устроили настоящее автородео на вздыбленных мотоциклах, соревнуясь, кто ближе подъедет и успеет остановиться перед противником.

Неожиданно в дикий рев моторов ворвался хлопок пистолетного выстрела. Затем еще и еще…

Каждая марка стрелкового оружия имеет свой индивидуальный голос, неповторимый и единственный. Стреляли из "стечкина" – девятимиллиметрового пистолета с механизмом замедления темпа стрельбы.

"Стечкин" состоял на вооружении спецслужб: Комитета госбезопасности, подразделений частей специального назначения, оперативных групп Министерства внутренних дел. Его голос Святой мог безошибочно отличить от сотни других. А в Афганистане и Чечне он сам пользовался этим пистолетом.

Парней выстрелы испугали. Будь они поопытнее, поняли бы – стреляют вверх, не по людям. Мотоциклисты стрелой вылетели на деревенский проселок.

Утром Василия пришлось отвезти в районную больницу.

Нервный шок и перенесенные побои обострили приступы боли в позвоночнике. Снять их можно было уколами морфия, а лекарства такого рода были только в больнице.

Серегин вызвался помочь санитарам донести носилки до "Скорой помощи".

– У вас ожог на лице! Необходимо осмотреть, продезинфицировать! убеждал его врач. – А что случилось с вашими волосами?

Николай пригладил остатки сгоревших волос, через которые просвечивала розовая кожа. Левая щека пузырилась огромным волдырем.

– С-сменил фасон прически, – ответил Серегин, немного заикаясь после контузии при взрыве.

– А у вас что, пожар был? – спросил любопытный доктор и показал на остов сгоревшей машины.

– Метеорит упал! – отрезал Николай. – Вези друга в лазарет! Стоишь тут, лясы точишь! Мы сами свои раны залижем!

За каждое произнесенное слово Серегину приходилось расплачиваться мучительной болью – огромный волдырь стягивал кожу.

Ира уехала вместе с Василием, пообещав к вечеру вернуться на попутке или пешком. Оставшиеся "мушкетеры" уселись на крылечке и принялись обсуждать кошмарную ночь.

– Котелок трещит, точно после перепоя! – пожаловался Серегин, растирая виски ладонями. – Фанерой пролетел.

– Повезло, в ватнике был, – сказал Святой и схватился за бок.

– Тебе, командир, случаем, ребра не сломали? Дай пощупаю!

– Курочек московских щупай! – поморщился Святой. – И дернул тебя черт с этими твоими лобстерами… Машину небось жаль?

– Тачку? Мало-мало жалко! – признался Николай, обозревая еще дымящуюся груду обгоревшего металла. – Распредвал планировал поменять! Ты, командир, несчастья к себе притягиваешь, – вздохнул он.

– Так беги от меня!

– Сейчас, разогнался! Без меня ты сразу пропадешь! – слабо улыбнулся Серегин. – В город поедем?

– – Поедем! – ответил Святой. – Ниточка слабая, но, может, выведет к сволочам. Морды их я сфотографировал и две кликухи запомнил: Котя да Савел. Кстати, ты выстрелы слышал?

– Я же в отрубке валялся, – напомнил Николай. – Может, дед Павел пугал? У него берданка имеется!

– "Стечкин" бил! – покачал головой Святой.

– Откуда в деревне такой ствол?

– Вот и я думаю – откуда? – задумчиво произнес Святой. – Знаешь, у меня подозрение, что нас кто-то пасет.

Следит за каждым нашим шагом.

Серегин скептически рассмеялся:

– Больное воображение. Никому мы не нужны. Может, это вовсе и не выстрелы были. Рванул бензобак, обшивка внутри машины лопалась, и по голове нам настучали здорово, вот и пригрезилось.

– Нет, Колян! Я отчетливо слышал: стреляли из "стечкина", – упрямо твердил Святой. – Ладно, это не самое главное. Надо Василию украденное вернуть. Мы должны найти потир…

– Барану понятно! – согласился Серегин. – И щенков вместе с этим Гаглоевым пощекотать!

– Для Васи чаша и церковь вроде якоря, которым он за жизнь цепляется. Я землю зубами грызть буду, но потир найду. Надоело скотов разных прощать! Ты, Коля, можешь отвалить, я гуманными методами пользоваться не стану, и на законы мне плевать! – звенел металл в голосе Святого. – Если боишься испачкаться, со мной не связывайся…

– Благородного репетируешь! – грубо прервал бывшего командира Серегин. От обиды его лицо перекосилось. – Испачкаться… Эх, командир! Не таким ты был в киргизской пустыне и в Оше. Лажу не порол. Мы – один взвод! Были им, им и остались!

Святой едва успел схватить оскорбленного друга за рукав рубашки.

– Извини. Понесло меня не в ту степь! Распустил нервишки. Так что? К вечеру выступаем?

– Походной колонной? – спросил Серегин. Не в его привычках было долго держать обиду на товарищей.

– На Нижний Тагил! – подхватил Святой.

***

Зал игральных автоматов "Эльдорадо" еще хранил следы посещения драчливых игроков. Несколько аппаратов украшали таблички со стандартной надписью: "Не работает".

А в остальном все оставалось по-прежнему: сизый табачный дым под потолком, сгорбленные спины играющих, звон жетонов, перемигивание бегущих огней, пивные банки, заполненные окурками, и смятые пластиковые стаканы во всех углах.

– Хеллоу, Петруша! – Серегин перевесился через деревянную стойку. – Мы вернулись! Узнал?

Узнать Николая было непросто. Кожа от ожога на щеке стала сине-багровой, обгоревшие волосы он сбрил, бровей и ресниц тоже не было.

– Здрасте! – пролепетал, узнавая, зеленолицый парнишка, медленно поднимаясь с насиженного места. – Опять играть будете?

– Я, Петро, в кино буду играть, в новой серии про Фантомаса. А-ха-ха! Николай довольно удачно изобразил популярного когда-то киногероя.

Из глубины зала, бесцеремонно толкая посетителей, к ним спешил облепленный пластырем Боца.

– О, салют! – устремился с протянутой рукой к качку Николай. – Обдираем трудовой народ как липку?

– Здорово! – ответил рукопожатием Боца. – Опоздали, зал закрывается!

– Перебазарить надо! – доверительно попросил Серегин.

Наморщив гармошкой лоб, что означало бурную мыслительную деятельность, Боца после недолгих размышлений пригласил опасных незнакомцев:

– Пошли в офис!

Носившая столь громкое название угловая каморка за фанерной перегородкой напоминала небольшой секс-шоп, настолько густо была обклеена эротическими открытками и плакатами. Даже с потолка улыбались обнаженные дивы.

Серегин задрал голову и принялся обозревать своеобразный музей.

Из тумбочки, облепленной отнюдь не репродукциями картин Левитана, хозяин фанерного офиса достал бутылку водки.

– Пардон! – вежливо остановил его Николай. – Сначала о деле. Да расслабься ты! Дыши ровнее! Мы не наезжаем!

Информация кое-какая нужна!

– Понял! – облегченно вздохнул Боца. Второй серии кровавого боевика под названием "Кошмар в "Эльдорадо", похоже, не предвиделось.

– Мы ищем щенков тут одних, – начал объяснять цель визита Серегин, лет семнадцати-восемнадцати. Видимо, что-то вроде группы рокеров. Носят "косухи", черные джинсы, могут принадлежать К секте сатанистов.

– Бля, да я им яйца поотрываю, в натуре! – Боца расстегнул ворот рубахи. Блеснуло массивное распятие на золотой цепи чуть ли не якорной толщины. – Я же крещеный.

– Проще договориться будет! – засчитал в свою пользу религиозный порыв собеседника Николай. – Среди этих рокеров есть Савел и Котя. Слыхал кликухи?

– Савел, Котя… – Лоб Боцы опять превратился в гармошку. – Савла одного знал. Но он в Екатеринбурге от наркоты задвинулся, по психушке на кресле с колесиками привязанного ремнями возят. Да и постарше будет этот псих.

Слушайте, мужики, кинем по банке, – снова выставил бутылку водки хозяин "офиса".

– Топи! Сотка не помешает! Так, значит, никого похожего на примете нету? – спросил Николай.

Бывший командир уполномочил его вести переговоры с предводителем крутых.

– Слушай, кореш, давай твоего боя спросим!

– Кого? – не понял качок.

– Пацана с кассы! Молодой, на дискотеках тусуется!

Может, он ситуацию прояснит?

– А на хрена вам сдались эти сопляки? – спросил Боца, откупоривая бутылку зубами.

– Должок взыскать. Оборзели малолетки вконец! – выдал Николай железную легенду.

– Это точно! Сам без ствола ночью в подъезд дома заходить боюсь. Того и гляди замочат. Эй, Петька, вали в контору! – закричал он через дверь. Давай шевели помидорами!

Не прошло и минуты, как в офис заглянул бледнолицый финансовый "бог" заведения.

– Чего надо? Закусь притаранить?

– Давай к столу, Петруша! – Николай подал мальчишке стакан. – Дерни за все хорошее.

– Нельзя на работе! – косясь на Боцу, выдавил приглашенный.

– Дисциплина – залог успешного бизнеса! – назидательно произнес Серегин. – Петруша, мы очень хотим встретиться с некими Савлом и Котей. Адресок потеряли и теперь думаем, кто нам поможет их вычислить?

Кассир зала со звучным названием "Эльдорадо" опять покосился на шефа заведения.

– Говорить? – спросил он у развалившегося на стуле качка.

– Свистеть! – окрысился Боца. – Долбак, люди ждут!

– Котю знаю! – выпалил худосочный Петруша. – Живет на Интернациональной, дом восемь, квартира пятьдесят шесть. Савла пару раз видел, но с ним не контачу. Дебильная команда! По кладбищам вошкаются, могилы курочат! У Кота папаша сидел за воровство, а Савел ширяется "черняшкой". Ему кавказцы наркоту подбрасывают. Постоянно на подсосе сидит, бабок не хватает. – Увлекшись рассказом, кассир протянул руку к стакану.

– Лапы! – рявкнул Боца, накрывая стакан ладонью.

– Савел свою тусовку в кулаке держит! – продолжал Петруша. – Дуплит их по-страшному. Я с ними дел не имею, а с Котей в одной школе учился.

– Хороший мальчик! – нежно произнес Николай. Так, наверное, говорили доблестные чекисты после долгожданного признания в шпионаже и вредительстве. – Иди, купи себе жвачки в ларьке и передай привет маленькому дикобразику! Я ее не хочу пугать своей физиономией, а то у девчонки детей не будет!

Распив, как предписывал крутой этикет, бутылку с Боцей, Серегин церемонно попрощался:

– Спасибо, друган! Клевая у тебя хата, смотрел бы и смотрел. Телика не надо. Будет возможность, заглянем на огонек со своим пузырем. Проставка за нами, железно.

А сейчас извини. Савла мочить пойдем! – Он энергично потряс руку качку.

Тот, проводив гостей до двери, вдруг вспомнил еще об одной, как ему казалось, важной детали:

– Это.., кореши… Я обещал заявление в ментовку не писать, но они сами надавили. Откуда пронюхали? У меня в отделе все схвачено, просил майора бумагу не марать, так ментос базлал, что от них шишка из ФСБ потребовала акт составить и дело возбудить о попытке вооруженного ограбления и нанесения тяжелых увечий. – Он виновато потупил взгляд. – Падлой буду, заставили!

– Чекисты?! – изумился Святой. – Ну и хрен им в глотку! Пока, Боца! Спасибо за помощь… С нас причитается!

Когда за странной парой захлопнулась дверь, качок задумчиво прошептал себе под нос:

– Крутые мужики, но уж больно борзые.

***

Дом по Интернациональной был обыкновенной серой крупнопанельной пятиэтажкой. Поднявшись на второй этаж. Святой с Серегиным очутились перед обитой черным дерматином дверью. Цифра "о" на ней перевернулась и болталась вверх ногами, превратившись в девятку. Из-за двери просачивался кислый застоявшийся запах.

Святой вдавил кнопку звонка под номером 56 – послышалась мелодия "Подмосковных вечеров". Никто не подходил, хотя из квартиры доносились музыка, шаги, звяканье посуды. Прислушавшись, Серегин определил:

– Кажись, и тут пьянка! Заходим?

– Вперед! – толкнул плечом дверь Святой.

На кухне они обнаружили троих проспиртованных до синюшного состояния обитателей квартиры. Стол являл собой сплошное месиво из остатков пищи, разлитых напитков и следов отвергнутой желудком еды. Среди этой зловонной массы, словно башни покоренной крепости, возвышались батареей пустые бутылки.

– Кто хозяин дома? – деловито спросил Николай.

Лысый мужик в засаленной майке и широких цветастых трусах сумел поднять голову.

– Выпить нету? – то ли просительно, то ли констатируя печальный факт, промямлил он.

– Котя где? – гаркнул Святой в самое ухо пьянчужке.

– Придет скоро! – на последнем издыхании ответил тот и рухнул физиономией прямо в смердящее озеро.

Засада получилась удачной. Молодчик из банды Савла угодил в расставленный капкан. Он не сопротивлялся, когда Серегин тащил его за ворот куртки к Святому, и не кричал, когда его били. Но, когда спросили адрес главаря, он взвыл:

– Не скажу! Савел убьет меня! Он конченый, у него мозги от наркоты поехали.

Пришлось прибегнуть к более радикальным методам.

Правило первое, усвоенное Святым за годы службы в спецназе, гласило: "Чтобы добиться нужных сведений от пленного врага, необходимо наглядно продемонстрировать, что его ожидает, если он будет молчать или лгать".

Из кухни привели упирающегося алкаша в трусах, который, как удалось выяснить, был отцом Коти. На голову ему нахлобучили полиэтиленовый прозрачный пакет. У шеи пакет стянули шарфом, найденным в шкафу. Через две минуты лицо пьянчуги стало фиолетовым, а глаза вылезли из орбит.

Святой снял орудие пытки и повернул голову папаши в сторону сынка.

– Смотри внимательно, щенок! – мрачно произнес он.

Тугая рвотная струя вырвалась изо рта подопытной жертвы на выгоревший от солнца ковер. Сознание у хозяина берлоги прояснилось под воздействием простой, но эффективной пытки. Папаша подтянул сползшие с обвислого брюха трусы и трясущимися губами с подступающей к горлу новой волной рвоты просипел:

– Скажи им, сынок! Все скажи!

Глотка хозяина забулькала как сливной бачок.

– В сортир, батяня! Понадобишься – пригласим! – скомандовал Николай из импровизированной камеры пыток.

– Теперь слушай сюда! – Он обеими руками потер пластиковый пакет, зашумевший, словно хвост гремучей змеи. – Не выведешь на Савла – легкие по кусочкам выхаркаешь.

Если живой еще будешь, я тебя головой в разогретую духовку суну и держать там буду, пока рожа до хрустящей корочки не запечется!

Угрозу Серегин подкрепил пощечиной.

Сивел был далеко, а пластиковый мешок в руках беспощадных незнакомцев близко. Юный рокер раскололся:

– На старом кладбище сегодня Савел тусуется. Черную мессу справлять будем. Он дома редко ночует, со стариками своими поругался. По хазам у приятелей кантуется. Обещал ко мне заехать, спиртягу забрать и свечи новые к мотоциклу.

– Когда? – спросил Святой и на всякий случай отошел от окна.

– А в полдвенадцатого! – ответил Котя. Его зубы выбивали чечетку.

Не тратя понапрасну времени, друзья продолжили перекрестный допрос сопляка, который был кем-то у главаря банды. Пацан рассказал, что Гаглоев, заказчик наездов на Василия, постоянно проживает в Москве, Нижний Тагил его вторая родина. Отец Гаглоева работал мастером в литейном цеху металлургического комбината, выпускавшего во время войны тяжелые танки "Клим Ворошилов". Сын металлурга по стопам отца не пошел, в нем взыграла тяга к прекрасному, и Гаглоев поступил в Суриковское училище. Но после двух лет учебы он бросил свою альма-матер и принялся просаживать присылаемые отцом деньги по московским ресторанам.

Родительских средств на столичные кабаки катастрофически не хватало, заказы недоучившемуся студенту никто не предлагал, но менять рестораны на дешевые пивные с кружкой разбавленного пива и подтухшей рыбой Гаглоев не собирался. Вокруг приятелей-художников увивался различный народ. Были и дяди с толстыми кошельками, готовые платить бешеные деньги за старинные иконы, складни, уникальную церковную утварь. Налаживались и связи с иностранцами.

Тут несостоявшийся Репин и погорел. Ему впаяли спекуляцию валютой в виде промысла, отправив вдыхать хвойный аромат тайги сроком на пять лет, и, чтобы он не беспокоился о нажитом, подчистую конфисковали имущество. После отсидки от звонка до звонка Гаглоев вернулся в столицу и теперь с иностранцами дела вел только через посредников, не подставляя собственную шею под тяжелую руку правосудия.

С перестройкой богатых клиентов стало как пиявок в тинистом пруду. Те, кого впоследствии припечатали кличкой "новые русские", брали все подряд, лишь бы подревнее и в единичном экземпляре. Чтобы найти штучный товар, Гаглоев мотался по глухим деревням Среднего Урала, скупая за бесценок самоцветные шедевры безвестных Данил-мастеров, старообрядческие богослужебные книги, иконы, а также холодное оружие златоустовского булата.

– Он кубок этот из-за камушков присмотрел! – выкладывал дергающийся от страха Котя. – Уговор был: попугать колченогого!

– Выбирай слова, недоносок! – прорычал Серегин и закатил юнцу увесистый подзатыльник.

– Нам по полтиннику "зеленью" Гаглоев обещал, если мужик чашу продать согласится. Савел на коня сел – нечего, мол, бензин зря жечь, по коровьему дерьму ездить, попинаем его ногами, сам отдаст, даром. Гаглоев сильно орал на Савла, говорил, что тот его подставил, что он не скупщик краденого! Жила этот Гаглоев. "Деревянных" отстегнул и дури на всю кодлу по разу затянуться! – Котя обиженно шмыгнул носом. – Наколол Гаг.

– Он в городе? – спросил Святой, понимая, что вопрос этот риторический.

– Смылся утренним поездом! Товар получил и сразу в Москву бортанулся. Мы с Савлом ему кубок отвозили.

По всему было видать, парень говорил правду: от страха он не помнил себя.

– Столичные координаты Гаглоева знаешь?

– Нет. Работает для отмазки кем-то…

– Где?

Парень запнулся, стараясь вспомнить. Жесткие пальцы Серегина сдавили его шею.

– Где работает? Шевели мозгами, пока из ушей не потекли!

– В галерее… – простонал Котя. – Пусти, больно… Не помню названия, честное слово, не помню…

– А если харей в духовку? – жизнерадостно предложил Серегин и сбросил парня с кресла на пол.

Извиваясь ужом, Котя отполз в угол комнаты и скорчился в позе эмбриона.

– Ну что вам, волки, от меня надо?! – по-щенячьи взвизгнул он. – Все, что знал, рассказал! Мне без вас Савел кишки на локоть намотает! Батяню загасили…

Перепуганная троица пьянчужек жалась в дверях. Лишних свидетелей устранили остроумным способом. Серегин, проследовав на кухню, набрал в пустую бутылку обыкновенной водопроводной воды.

– Мужики, вот вам пузырь… – прошептал он, многозначительно подмигнув, – идите в свой свинарник, добирайте градус и не мешайте душевной беседе!

Команда алкоголиков с проспиртованными потрохами по достоинству оценила щедрость гостей и не стала задерживаться. Фокус получился. Из кухни доносилось блаженное бормотание:

– Крепка злодейка, даже вкуса не чувствуется…

Савел был пунктуален. Ровно в половине двенадцатого прозвенела всемирно известная мелодия "Подмосковных вечеров". Видимо, зная нравы обитателей квартиры, долгожданный гость двинул пару раз ногой по двери.

– Открывай, Котя! – повелительно крикнул он.

Святой вывел сопляка в коридор и предупредил:

– Пикнешь, скотина, живым в землю закопаю!

Рокер-сатанист на негнущихся ногах подошел к двери.

Сзади его вялую руку заломил Святой. Надо было только оттянуть защелку замка.

– Шухер, сматывайся! – корабельной сиреной взревел молокосос, чей страх перед ублюдком-наркоманом оказался сильнее страха перед пытками.

Механически Святой провернул руку Коти до ломового хруста костей. Дикая боль заставила паренька исполнить оригинальный балетный номер: сначала он встал на цыпочки и вытянулся всем телом вверх, а затем с хрипением рухнул вниз.

Топот ног по лестнице был как азбука Морзе: серия точек, громкий хлопок и опять дробь. Савел бежал, прыгая через ступени. Святой споткнулся о бездыханного Котю и потерял столь важную в погоне секунду.

– Ключи.., ключи от мотоцикла!

Этот приказ командира донесся до Николая уже с лестничной клетки. Серегин обшарил карманы мальчишки, нашел связку, бросился к окну, выходящему во двор, и локтем выбил стекло, не тратя времени на возню с форточкой. Святой мог бы гордиться выучкой своего бывшего подопечного, который действовал со скупой расчетливостью профессионала.

– Святой! Лови! – крикнул Серегин и бросил ключи в темноту двора, свободной рукой сдирая шторы, не пропускающие наружу свет.

Разрыв между преследуемым и преследователем увеличивался. Главаря подонков гнал животный страх, а он, как известно, удесятеряет силы. Противник негодяя был не беспомощный инвалид, а неизвестный и поэтому особенно страшный человек.

Савлу повезло – ключ зажигания, нанизанный на кольцо брелока, был зажат в его потной ладони. Вожак рокеров не стал прятать его в карман, так как не собирался долго задерживаться среди зловонных ароматов пятьдесят шестой квартиры. Черный шлем-колокол пустым котелком грохнулся об асфальт.

Молодой подонок, еще недавно ощущавший себя повелителем человеческих судеб, в холодном поту с налета запрыгнул на кожаное сиденье украшенного сатанинеко-нацистской символикой мотоцикла. "Железный конь" завелся с пол-оборота. Савел нажал на газ и рванул в ночь.

Но и Святой не отступал от намеченного. Правда, средство передвижения ему досталось не такое мощное и далеко не новое. На более шикарный мотоцикл для сына у пьянчужки денег не нашлось.

Бешеное ночное ралли проходило по лабиринту проездов между спящими многоэтажками. Такая трасса давала преимущество преследователю. Савел не мог использовать свой главный козырь – скорость.

Мотоцикл – вещь капризная, его не зря называют мечтой самоубийц. Потеряешь равновесие, и ты уже пашешь землю собственной физиономией. Но предводитель рокеров уверенно держался в седле, закладывая крутые виражи на поворотах.

"Выскочит на трассу – уйдет!" – молнией промелькнула мысль в голове Святого.

Пушистым комком отлетела от колеса ослепленная светом ночная охотница кошка, истошно мяукнув перед смертью. Она была последней жертвой предводителя моторизованной шайки подонков.

Не справившись с управлением, Савел врезался в припаркованный у подъезда "Москвич". Чудовищной силы удар вышиб рокера из седла, и он пролетел через машину. Те части головы, которые не защищал шлем, размололись о передний бампер "Москвича". Когда Святой подъехал к месту катастрофы, он увидел лишь месиво из крови и мозгов.

– Хана кузнечику! – коротко бросил он Серегину, ожидавшему его возвращения возле подъезда дома. – Расквитались! Поехали дальше?!

Глаза бывшего сержанта удовлетворенно сверкнули в темноте.

Мы, без сомнения, быстро приближаемся к какому-то ошеломляющему открытию, к разгадке некоей тайны, которой ни с кем не сможем поделиться, ибо заплатим за нее своею жизнью.

Эдгар По. "Рукопись, найденная в бутылке"

В черном "СААБе", принадлежащем генералу Банникову, сидели странные пассажиры. Фиолетовые лица двух мужчин , неопределенного возраста были неподвижны. Опущенные веки закрывали незрячие глаза, а бескровные губы кривились в бессмысленной улыбке. Мужчины сидели, запрокинув головы назад. Казалось, что пассажиры уснули, утомленные долгой дорогой. Их крепкий сон не могли потревожить назойливые мухи, заползавшие в ноздри носов, исследовавшие впадины и выпуклости застывших лиц.

От пассажиров исходил тошнотворный запах начинающегося разложения. Вонь заполняла салон шикарного автомобиля, привлекая стаи надрывно жужжащих насекомых.

Все новые полчища мух влетали в распахнутые настежь двери "СААБа", усаживаясь на фиолетовые физиономии. Вскоре салон стал походить на растревоженный пчелиный улей, гудящий под припекающим летним солнцем. Но фигуры мужчин, бывших в эпицентре этого шевелящегося, ежесекундно меняющего очертания кокона из насекомых, оставались на своих местах. Этой терпеливой двоице насекомые не докучали. Им вообще не было дела до окружающей действительности.

На кожаных сиденьях роскошного лимузина восседали мертвецы. Наспех одетые, они готовились совершить путешествие, в которое их намеревались послать люди, суетившиеся возле машины.

Приготовления проходили возле загородного особняка.

Петр Михайлович арендовал двухэтажный дом под красной черепичной крышей у крупного государственного чиновника, не рискующего выставлять на всеобщее обозрение уютную виллу. Стоимость летней резиденции с мраморным фонтаном во дворике, двухметровым забором, фундаментом, облицованным итальянской плиткой, и прочими чудесами архитектуры во много раз превосходила зарплату государственного деятеля, даже если бы он получал казенные деньги лет этак двести. В роскошное гнездышко чиновник намеревался переселиться к старости, а пока сдавал фешенебельное жилье внаем.

За высоченным забором виллы, скрывавшим внутренний дворик от любопытных взглядов, полным ходом шла подготовка к грандиозному спектаклю. Мертвецам, вальяжно развалившимся в машине, была отведена главная роль.

Режиссер спектакля, Петр Михайлович Банников, придирчиво наблюдал за приготовлениями. Зажимая пальцами нос, он просовывал голову в салон и тут же отбегал от машины к фонтану, чтобы плеснуть в лицо пригоршню воды.

– Сколько можно возиться с этой тухлятиной! – освежившись, рычал генерал.

Копавшийся под поднятым капотом молодой человек в черном джинсовом костюме не церемонился с нервничающим Банниковым;

– Перестаньте дергаться, Петр Михайлович! У меня в руках детонатор, а к нему подведены килограммы взрывчатки. Одно неловкое движение, и мы присоединимся к теплой компашке этих синяков.

Второй участник процесса, высокий точно жердь молодчик, с садистской улыбкой поправил говорившего:

– К холодной компании! Трупняки в морге насквозь промерзли! Дрова! Я чуть воспаление не заработал, пока жмуриков из холодильников вытаскивал.

Высокий демонстративно высморкался на сверкающее черным лаком крыло машины.

Водитель генерала, четвертый и последний из присутствовавших при жуткой процедуре, вытер ладонью запачканный зеленоватыми выделениями бок "СААБа". Отставного прапорщика била мелкая дрожь. Он старался не смотреть в сторону мертвецов.

Длинный заливисто заржал, указывая на шофера пальцем:

– Ну ты чистоплюй, Степан! Языком бы соплю подтер!

На хрена выхиляешься?! Скоро от тачки даже дворников не останется! Все разлетится к едрене фене!

Втянув голову в плечи, водитель молча отошел и уселся на скамейку. Ему было явно не по себе. Отвернувшись к забору, Степан яростно чесал руки, прикасавшиеся к мертвецам. Он был в курсе затей шефа, заметавшего следы столь необычным способом.

Петр Михайлович обрубал концы. Отъезд получался скоропалительным, больше напоминающим бегство перед перешедшими в наступление превосходящими силами врага. Собственно, так и было. Генерал Банников подошел к опасной черте, отделяющей его от пропасти. Но падать в бездну не собирался, предпочитая сталкивать других.

Водитель, знавший подлую натуру шефа, испытывал животный страх. Он был нежелательным свидетелем, слишком осведомленным и становившимся ненужным. В светлом будущем Банникова, озаренном солнцем Багамских островов, для отставного прапорщика места не было.

Туповатый водитель, не обладавший аналитическими способностями, предчувствовал надвигающуюся беду, как животные способны предвидеть стихийные бедствия вроде пожара или землетрясения. Ему хотелось встать и убежать.

Затеряться в зеленых лесах, окружающих виллу, или даже сдаться властям, купив жизнь ценой лишения свободы. Но парализующий страх сковывал исходящего холодным потом Степана.

Холод преследовал его от порога одного из московских моргов. Долговязый парень с детской кличкой Лютик входил в круг особо приближенных к генералу людей.

Мрачная слава патологического садиста и спеца по "мокрой" работе закрепилась за Лютиком давно. Генерал оберегал долговязого, пользуясь его услугами в редких случаях.

Виртуозно владеющий ножом Лютик, вдосталь повоевавший в "горячих точках", был настоящим мясником, способным покрошить на лапшу любого человека.

Вот с таким кадром Степану пришлось посетить морг. Санитар, кутавший поясницу в шерстяной платок, о чем-то пошептался с долговязым и пригласил пройти в мертвецкую.

Там он широким жестом предложил:

– Выбирайте, мужики, но бабки за товарец наперед давайте!

Стопка банкнот перекочевала в карман серого халата санитара. Деньги он не пересчитывал, указав лишь на бокс, где покоились еще не преданные земле бомжи. Лютик придирчиво осматривал трупы от макушки до пяток. Не брезгливого в общем-то шофера чуть не вытошнило, но стопка спирта, поднесенная санитаром, заглушила рвотные позывы.

– Ты че, кайф ловишь от мертвечины?! – взорвался Степан, подогретый спиртом.

– Захлопни пасть! Надо по комплекции подходящего трупняка подобрать. Во.., кажись, этот фрукт на босса смахивает, – удовлетворенно хмыкнул Лютик, обнаружив подходящий объект.

Он сорвал картонную бирку с номером, прикрепленную к ноге умершего бродяги. Пощупав закоченевший труп, долговязый приказал:

– Давай, Степа, загружай! Я машину поведу. Тебе за руль садиться нельзя. Слишком впечатлительный, да и спиртяшки зря засадил. В нашем деле трезвость – это норма жизни.

Пару покойнику подобрали быстро. Жутковатый груз запаковали в черные пластиковые мешки и перенесли в микроавтобус.

К утру заказанный Банниковым материал, необходимый для постановки представления, был доставлен на виллу.

Второго парня, одетого в черную джинсу, шофер видел редко. Он знал только имя колдовавшего под капотом человека. Банников называл парня Владиком и очень ценил его.

С генералом Владислав контактировал нечасто, обставляя каждую встречу исключительными мерами предосторожности. С правилами конспирации парень был знаком не понаслышке, а весьма профессионально. Он появлялся внезапно и так же исчезал, выбирая для встречи глухие места дальнего Подмосковья.

Но что-то сломалось в отлаженной системе преступного бизнеса генерала Банникова. Постановив инсценировать собственную смерть и смерть напарника в черной одежде, Петр Михайлович заказал доставить начавшие смердеть под жарким летним солнцем трупы.

Соблюдая достоверность в деталях, Банников стянул с запястья часы. Хронометр в золотом корпусе блестел под лучами солнца. Брезгливо морщась, генерал нацепил часы на руку трупа и защелкнул массивный браслет.

– Не жалко, Петр Михайлович? – спросил долговязый, наблюдавший за манипуляциями шефа.

– Жалко у пчелки в попке! Пусть покрасуется! – неловко пошутил Банников. – Владик, ты скоро заканчиваешь? Время поджимает!

Выглянув из-за капота, сообщник улыбнулся:

– Готово, осталось нажать кнопочку.

– Тогда по коням! – наигранно-бодро произнес генерал.

Троица переглянулась.

– Что со Степаном? – понизив голос до шепота, спросил Лютик. Голос убийцы походил на змеиное шипение.

– Как договорились! Исполняй! – властно ответил Банников. – Только аккуратно и без лишнего шума.

Почувствовав, что речь зашла о нем, водитель обернулся.

Словно загипнотизированный он встал и сделал шаг по направлению к закрытым металлическим воротам. Лютик напрягся. Его рука скользнула к карману просторных брюк.

– Не суетись! – Банников коснулся локтя убийцы. Сменив шепот на властный командирский бас, Петр Михайлович крикнул:

– Степа, пойди в дом, забери мой кейс с документами!

– А где он? – каким-то овечьим голосом проблеял водитель.

– В прихожей, под вешалкой. Да двигайся, твою мать… – смачно выругался генерал, выражая недовольство нерасторопностью отставного прапорщика.

Переставляя негнущиеся ноги, водитель шаркающей походкой пересек дворик. Он ежесекундно вытирал лоб, лоснившийся от пота, и озирался на ворота. Поравнявшись с группой людей, Степан сделал слабую попытку улыбнуться.

Три пары глаз впились в лицо шофера точно оптические прицелы.

– Чего? – пролепетали губы водителя бессмысленный вопрос.

– Спасибо за службу, Степа! – тихо произнес генерал, уступая дорогу долговязому убийце.

В холодных акульих глазах Банникова читался приговор, вынесенный водителю и не подлежащий обжалованию.

Длинное тело киллера вдруг сложилось пополам, точно плотницкий метр, а затем распрямилось в молниеносном прыжке. Шофер отшатнулся, закрывая грудь руками. Парализованный страхом, бывший прапорщик позабыл все навыки рукопашного боя, позабыл и про пистолет в наплечной кобуре. Он даже не пытался оказать сопротивление, тараща побелевшие от ужаса глаза.

Сиплый вопль вырвался из глотки Степана:

– Не убивайте!

С последним звуком вопля тонкое лезвие ножа полоснуло по горлу водителя. Рассеченная кожа с треском разошлась, и в этот надрез Лютик вогнал двадцатисантиметровый клинок, с силой провернув рукоятку.

Из глотки шофера фонтаном ударила кровь. Он упал на каменные плиты, которыми был вымощен дворик. Из распахнутого в немом крике рта Степана вывалился покрытый кровавой пеной язык.

Долговязый вновь переломил туловище пополам, чтобы посмотреть на угасающие искры жизни в глазах жертвы.

Лютик обожал именно этот неповторимый момент.

– Все, Петр Михайлович, каюк – констатировал факт смерти убийца и невпопад заметил:

– А Степашка нынче побриться поленился. Рожа щетинистая!

Пальцем, не боясь запачкаться кровью, он дотронулся до щеки водителя.

Схватившись пятерней за рукоять и прилагая недюжинное усилие, киллер вытащил застрявший в шейных позвонках нож. Осмотрев инструмент. Лютик вытер лезвие о рубашку водителя и спрятал нож в специально подшитый к карману кожаный чехол.

– Может, не стоило мочить Степу? – то ли рассуждая, то ли спрашивая, равнодушно произнес парень в черном, захлопывая капот машины.

Банников отрицательно покачал головой:

– Лишний свидетель… Стали бы таскать на допросы, замучили бы беднягу. А так все проблемы позади. Теперь Степа подотчетен господу богу, а не Федеральной службе безопасности. И достовернее все будет выглядеть!

Цинизма у генерала было хоть отбавляй.

Его собеседник не согласился:

– По натуральности, Петр Михайлович, водила нам очков не прибавит. И часы вы зря нацепили. Заряд настолько мощный, что идентификация останков практически невозможна. А лабораторные исследования займут много времени. Возможно, месяцы и месяцы. Впрочем, вы, как обычно, правы в главном: лишние свидетели – лишняя головная боль.

Пока они беседовали. Лютик произвел замену. Ухватившись за ворот рубашки, он выволок труп бомжа, усадив его у колеса автомобиля, а истекающий кровью шофер занял привычное место за баранкой.

Итак, декорации к предстоящему спектаклю были поставлены. Исполнители главных ролей приготовлены. Оставалось поднять занавес.

Солнце встало в зенит, когда компания под, предводительством Банникова покинула территорию виллы. Они вышли через калитку напротив хозпостроек. По протоптанной дорожке, окруженной густой порослью кустов и молодого ельника, троица спустилась по отлогому склону холма в низину. Там они остановились.

Из низины открывался чудный вид. Вилла казалась игрушечным средневековым замком. Красная черепичная крыша проглядывала сквозь зеленые кроны деревьев.

– Идиллическая картинка! – мечтательно произнес Владик, достав пульт дистанционного управления.

Высоченный убийца, по росту превосходивший остальных на голову, сгорбился, закрыв ладонями уши. Включив питание пульта, парень в черном посмотрел на мигнувший сенсорный индикатор.

– Может, хотите сами с прошлым расстаться? – Он протянул коробочку Банникову.

– Не тяни резину, подрывник-минер! Впереди дел невпроворот.

Ногтем указательного пальца Влад нажал на кнопку. Посланный радиосигнал активизировал детонатор. Пластит, любимая взрывчатка террористов и спецслужб, разорвал внутренности лимузина. Машина оторвалась от земли, как стартующий в поднебесье летательный аппарат. Дьявольская мощь огня обуглила трупы, впрессовывая человеческие останки в металл. Полыхающий остов "СААБа" протаранил металлические ворота и скрылся в клубах черного дыма.

Смрадный костер заполыхал перед фасадом виллы.

Взрывная волна повредила здание: повыбивала стекла, сорвала черепицу и разрушила мраморное ограждение фонтана. Кое-где, не выдержав огненного смерча, обрушились бетонные плиты забора.

Грохот взрыва многократным эхом разнесся по округе.

Волна жара докатилась и до низины. Люди, устроившие это светопреставление, непроизвольно присели, подчиняясь инстинкту самосохранения. Долговязый, потрясенный мощностью разнесшей вдребезги "СААБ" адской машины, испуганно вскрикнул:

– Ну, бля, ты, Влад, даешь!

Стряхнув с плеч опавшую листву, подрывник довольно усмехнулся:

– Как заказывали!

Черный столб дыма медленно, но неотвратимо карабкался в поднебесье. Его вершина расплывалась грязным пятном на фоне лазури, качалась на распухающей ножке. Потрескивающие звуки начинающегося пожара сливались с диким гомоном встревоженных птиц.

Зрелище завораживало. Первым очнулся Банников. Он невольно ткнул кулаком в бок долговязого:

– Хватит таращиться! Учись у Владика работать. Шикарно и с размахом!

Киллер восхищенно цокнул языком, отдавая должное коллеге. Повернувшись в противоположную от пожарища сторону, троица быстрым шагом двинулась к выходу из тенистой низины. Они шли по-волчьи, след в след, не оборачиваясь.

Спустя минут пятнадцать Банников со спутниками выбрался из леса. У обочины шоссе их ждали неприметные подержанные "Жигули" шестой модели с дугами багажника на крыше. Такой вид транспорта предпочитают дачники и не слишком обеспеченные горожане. Гаишники отводят взгляд от подобных колымаг, потому что у их хозяев деньги на взятки не водятся.

Банников и парень в черной джинсе заняли задние места.

За рулем, поерзав, устроился долговязый. Вставив ключ в замок зажигания, он запустил стартер. Колеса "шестерки" провернулись, выбросив из-под протекторов струйки придорожного желто-серого песка.

Когда машина тронулась с места?, генерал с шумом выдохнул воздух:

– Что, Влад, первый этап преодолели?

Парень закурил сигарету, выпустив дым через ноздри.

– Контора ‹Контора (жаргон.) – ФСБ.› вычеркнет вас из списка живых.

– Твои слова да богу в уши, – угрюмо произнес Банников и замолчал.

Не так мечтал Петр Михайлович покинуть Россию. Но обстоятельства складывались не в его пользу. Он действовал слишком самоуверенно и нагло, добывая заказанный товар.

Влиятельные покровители намекали, что генерал зарвался и последствия могут быть самыми плачевными.

А потом Банникову сказали прямым текстом:

– Тебе, Михалыч, лучше испариться. В Кремле новый хозяин. Он ворье на дух не переносит, а ты слишком далеко зашел. Сматывай удочки, пока цел. Наворовался!

Покровители тряслись за свои шкуры и чиновничьи кабинеты. Банников, торгующий ворованным вооружением, совершал государственное преступление и, следовательно, в друзья при изменившейся обстановке не годился. Кто не друг, тот враг. А врага, по железно действующему правилу, надо уничтожать. Петр Михайлович сам всегда поступал таким макаром. Теперь настал его черед. Но матерый контрразведчик, умеющий плести паутину интриг, сделал опережающий ход, надеясь оставить противников в дураках.

От сделки Петр Михайлович, однако, не отказался. Товар ждал покупателя, а личные банковские счета Банникова – пополнения.

Киллер доставил генерала и его спутника в аэропорт. Билеты, приобретенные по паспортам с вымышленными фамилиями, у контрольных служб подозрения не вызвали.

Бывший разведчик принципиально не пользовался дешевыми подделками. Обладавший обширными связями, он загодя запасся подлинными бланками не только российских паспортов.

Улететь на противоположный край страны они намеревались втроем. Сноровистый киллер мог пригодиться на втором, заключительном этапе плана. Но в аэропорту перед посадкой в самолет Банников скомандовал:

– Лютик, ты остаешься!

Сосавший из жестяной банки кока-колу долговязый поперхнулся, пустив на подбородок коричневую жижицу слюны.

– Почему?

– Помнишь чурбана-коллекционера, который за старинную чашу несусветную цену заломил и ни цента не уступил, хотя была предварительная договоренность?

Помощник Банникова наморщил лоб, напрягая извилины. Белесые ресницы учащенно заметались вверх-вниз.

– Гаглоев?! – справившись с памятью, воскликнул киллер. – Оборзевший чуглик, к которому мы на хату раза три метались! Цену за чашу набивал, беспределыцик.

Мегафоны аэропорта забубнили, объявляя посадку на самолет, вылетающий рейсом Москва – Владивосток.

– Останешься, конфискуешь чашу и доставишь вещицу мне. Ждать буду… Банников взял киллера за мочку уха, притянул к себе и прошептал координаты условленного места. – Поторопись. Сроки отправки товара покупатели устанавливают. Я дату перенести не могу. Постарайся успеть.

Настроившийся на длительный перелет дылда, успевший спустить нож в мусорку, украшенную эмблемой сигарет "Мальборо", разочарованно промычал:

– Шеф, на кой ляд сдалось это старье?

Вместо приятного общения со стройными стюардессами киллеру светила возня с прижимистым антикваром. Банников полоснул взглядом пустых акульих глаз заартачившегося исполнителя.

– Чаша – подарок для дочери. Усек?! Доставишь в срок – отблагодарю!

Дав инструкции, седовласый господин благородной наружности прошествовал по залу к стойке регистрации. Вслед за ним, соблюдая дистанцию, проследовал подтянутый молодой человек в черном джинсовом костюме…

Самолет, готовившийся к перелету, уже прогрел двигатели и выруливал на взлетную полосу.

Петра Михайловича Банникова с нетерпением ожидали на далеком тихоокеанском берегу. Сделка вступала в финальную стадию. Помешать контракту мог разве что свирепый тайфун, налетевший на гавани и бухты Дальнего Востока со стороны Японского моря.

***

Виктор Новиков сражался с бравшим за глотку отчаянием. Заклятый враг испарился, как утренний туман.

Добравшись без приключений до Москвы, недавний зек воспользовался обширными знакомствами, заведенными на зоне. В стране, где каждый четвертый так или иначе соприкоснулся с безжалостным законом, сложилось сообщество людей, объединенных общим прошлым, проведенным за колючей проволокой. Наведавшись по нескольким адресам, Новиков получил исчерпывающие справки о фирме, принадлежавшей Банникову, местожительстве генерала, о его увлечениях и любовницах.

Сведения из разных источников поступали отрывочные, зачастую противоречивые и неполные. Кто-то плел небылицы, сочиняя отсебятину про отошедшего от дел генерала, кто-то, собрав сплетни, полученные из третьих рук, рисовал портрет всемогущего деятеля, способного стереть в порошок любого. Пристрастие сидевших к различным страшилкам хорошо известно.

Но Новиков не собирался комплектовать подробное досье на прощелыгу, засадившего его в тюрьму и лишившего чести, любимой работы и свободы. Виктора волновали конкретные детали: домашний адрес, традиционный маршрут движения и количество телохранителей.

Увидев первый раз выходящего из подъезда Банникова, бывший заключенный впился ногтями в ладони, чтобы болью заглушить спонтанно возникший порыв наброситься на генерала и скрутить заплывшую жиром и покрытую складками шею.

Петр Михайлович жил в свое удовольствие: посещал дорогие рестораны, общался с длинноногими сексапильными дамами, но при этом всегда прятался за широкие спины телохранителей.

Взяв генерала под плотное наблюдение, Новиков ждал, когда пробьет его час. Он неотступно следовал за противником, стараясь ни на секунду не выпускать смертельного врага из поля зрения. Некоторых молодчиков из своры генерала Виктор запомнил в лицо, подмечая манеры передвигаться, говорить, пожирать пищу в кафешке, расположенной рядом с офисом фирмы. Он впитывал малозначительные на первый взгляд детали, чтобы сложить цельную картину. А уж сложив мозаику, рассчитывал Новиков, можно будет обнаружить лазейку. Подобравшись по этой лазейке к Банникову, он нанесет смертоносный удар.

Идти напролом было бы глупо, а главное – не гарантировало стопроцентного попадания в цель. Крепкие молодчики, оберегавшие драгоценную персону обрюзгшего постаревшего генерала, могли помешать акту мести. Промашка для вчерашнего лагерника была непозволительной роскошью. Свобода давала один-единственный шанс заставить подлеца сполна заплатить по счетам.

Когда пунктуальный генерал нарушил традиционное расписание и не наведался в офис фирмы, дежуривший на скамейке в скверике напротив подъезда Новиков заволновался.

Обычно объект был точен, как швейцарские часы. Без пятнадцати десять туша Банникова втискивалась в дверной проем, мелькала в квадрате лестничного окна и несколько раз за день появлялась за перечеркнутым нитями жалюзи окном на втором этаже.

Новикову не удалось раздобыть машину, вернее, права, позволявшие передвигаться вслед за Банниковым по городу.

Знакомый фальшивомонетчик-гравер только начал выправлять подделку на его имя. Поэтому "безлошадный" преследователь определил несколько точек наблюдения, где чаще всего объявлялась жертва.

Обеспокоенный отсутствием генерала, Виктор попытался разговорить охранника, скучавшего за столом в вестибюле.

Секьюрити, усвоивший заповедь, гласившую, что болтун – находка для шпионов, отшил посетителя:

– Линяй, мужик, отсюда! Никакого Петра Михайловича не знаю. Здесь не справочное бюро!

Для наглядности здоровенный охранник, одетый в стального цвета униформу и черный берет, долбанул по ламинированному столу резиновой дубинкой.

Проверив остальные точки, Виктор убедился в отсутствии следов генерала. Везде он получал отрицательный ответ.

Только смазливая официантка ресторана, игриво состроив глазки, дала зацепку. Поправив кокетливый кружевной передник, она, загадочно улыбаясь, прокомментировала:

– Навестите господина Банникова на вилле. Очень миленький домишко. Сплошная роскошь и нега! – Девица сладко причмокнула, по-кошачьи сузив глаза. Видимо с загородной резиденцией ее связывали приятные воспоминания или солидный гонорар за услуги определенного рода.

– Подскажите адресок! – вежливо попросил Новиков.

Но официантка насторожилась, найдя настырного посетителя пустующего в это время ресторана не слишком презентабельным. Друзья, приодевшие Новикова, в высокой моде, выражаясь блатным наречием, "не шарили". Вещички подобрали практичные, но, естественно, не новые и к тому же с чужого плеча.

– Я, девушка, по строительной части! – понес ахинею Новиков. – Петр Михайлович бассейн задумал возвести, а я отличную мастеровую бригаду подобрал! Перехватят мастеров. Скоро сезон кончается… Зима – холода, одинокие дома, моря, города – все как будто изо льда! – Виктор пропел на дурашливый манер фрагмент передаваемого по радио шлягера.

Импровизация подкупила девушку, бывшую заядлой поклонницей эстрадного кумира. Оживленно жестикулируя, она набросала на бумажной салфетке местонахождение виллы.

Выйдя на улицу, Новиков поймал частника. Болтливый старикан, управлявший допотопным "Москвичом", всю дорогу травил похабные анекдоты, заходясь кхекаюшим смешком. К концу дороги Виктора тошнило от сальностей старика.

– Дед, захлопни свой говномет! Уши пухнут от базара! – гаркнул Новиков, саданув ребром ладони по приборной доске.

Враз онемев, старик уважительно покосился на строгого пассажира и задал деликатный вопрос:

– Сидел, наверное, паря?

Новиков усмехнулся:

– Догадливый дедуля. В органах на "Москвич" накалымил?

Старик аж подпрыгнул, истово перекрестившись.

– Ты чего напраслину гонишь? Я потомственный работяга!

По отлично уложенному асфальту колымага ехала, как летела. Даже раздолбанные ручки стеклоподъемников не дребезжали. За окнами мелькали добротные особняки, словно сошедшие со страниц рекламных проспектов западных строительных фирм. Старик вертел головой и изредка матерился, кроя "новых русских", возведших дворцы на украденные у народа деньги.

– Ты, дедок, притормози и подожди меня! – не терпящим возражения голосом велел Новиков, заметив постового на трассе.

Милиционер стоял, обернувшись к дому под красной черепичной крышей. Вдоль выщербленного, полуразрушенного забора, окружавшего виллу, деловито сновали люди. Некоторые бродили с пластиковыми пакетами, подбирая какие-то обломки. Другие что-то фотографировали и измеряли рулетками.

Засунув руки в карманы и беззаботно насвистывая легкий мотивчик, Новиков подошел к милиционеру.

– Здравствуйте. Что-то случилось? – спросил он.

Взопревший на солнцепеке старшина, которому наскучило одиночество, ответил вопросом на вопрос:

– А ты че, не в курсах?

– Только из города. Еду к матери в деревню! – сочинял на ходу Новиков.

– Мамаша в Малаховке, что ли, проживает?

– Точно! Так что за кипеж? Дорога вроде перекрыта?

Старшина почесал курносый, усыпанный конопушками нос, поправил портупею и, отфутболив попавший под ногу камешек, сообщил:

– Шишкаря какого-то взорвали. Бывший генерал-майор. В бизнес вояка подался, тут его и ухайдокали! Конкуренты, наверное! У нас нынче на погоны не смотрят. За бабки любому потроха выпустят. Во, браток, какие дела! Милиционер скорбно поджал губы.

– Беспредел!

– Натурально, беспредел! Скоро в Кремле бомбы подкладывать начнут! Ты, браток, шуруй в обход. На объекте следственная бригада ФСБ работает. Пока прочешут территорию, уйма времени уйдет. Видать, этот Банников был птицей высокого полета, раз землю носом роют.

Внутри у Новикова все оборвалось.

"Неужели кто-то опередил? Не верю! Этот оборотень мог любой финт отмочить!" – пульсировало в мозгу Виктора.

– Эй, ты чего побледнел? – Старшина дергал Виктора за рукав.

– Просто не по себе стало.

– Не дрейфь! Нас, простых смертных, разборки крутых не касаются. Это тузы бабки поделить не могут. А от нас толку как от козла молока. Ладно, приятель, отчаливай! Начальство за разговоры на посту может шею намылить. Лишь бы найти, к чему придраться! – посетовал старшина, завидя выплывающую из проема ворот служебную машину.

"Не верю!" – упорствовал Новиков, возвращаясь в город.

Он мял в негнущихся пальцах салфетку с адресом, потом, положив бумагу на колено, бережно расправлял, всматривался в корявую схему, словно надеясь обнаружить ошибку.

Но милиционер четко произнес фамилию Банникова, а чертеж недвусмысленно указывал на дом под черепичной крышей.

То ли от отчаяния, то ли из упрямства, граничившего с безумием, Виктор погнал утомленного рейсом старика в тихий московский переулок. Дед попытался протестовать, но, сраженный взглядом пассажира, моментально замолк и согнулся над баранкой.

Последним пунктом, где Новиков фиксировал присутствие генерала, был подъезд многоэтажного здания с обшарпанной дверью, забитой фанерным листом, разбитыми фонарями, поломанными скамейками и загаженными собачьими испражнениями песочницами.

Тогда, расщедрившись на такси, Виктор устроил настоящую гонку за черным "СААБом", припарковавшимся возле этого подъезда… Банников встретил какого-то плешивого типа, прогуливающегося вдоль тротуара. Невысокий лысый мужчина с золотым перстнем на большом пальце левой руки семенил рядом с генералом, что-то горячо объясняя. Разговор шел на повышенных тонах. Оба осыпали друг друга упреками, но подробностей державшийся поодаль Новиков расслышать не сумел. Он запомнил желтый камень, вправленный в перстень лысого коротышки. Камень напоминал янтарь.

"Может, из плюгавого что-нибудь выщемлю! Не верю, что Банников погиб!" – с маниакальной настойчивостью твердил себе Виктор.

Прекрасно ориентируясь на местности, он быстро нашел нужный подъезд. Расплатившись, Новиков отпустил дедка восвояси. "Москвич" умчался, будто подхваченный вихрем.

Осмотрев обычный безликий двор, Новиков присел за деревянный столик, сколоченный любителями забить козла и распить на свежем воздухе бутылку поодаль от сварливых жен. На сей раз Виктор не прятался. Он чувствовал, как распадается на атомы стальной стержень где-то глубоко внутри его. Стержень, позволявший держаться все эти годы.

Время текло незаметно. День плавно переходил в вечер.

Отбарабанившие трудовую вахту горожане торопились домой. В авангарде шли женщины, навьюченные сумками с припасами. К приходу мужей и детей им предстояло успеть соорудить ужин и переделать массу дел по хозяйству.

Приятная вечерняя прохлада прокрадывалась в прожаренный солнцем, задымленный, душный город.

Внезапно зрачки глаз Новикова сфокусировались на долговязой фигуре. Переставляя по-журавлиному длинные ноги, к подъезду приближался молодчик из команды Банникова. Виктор сразу узнал дылду. Одетый в кожаную куртку, он размахивал сумкой и выглядел вполне довольным судьбой.

Чутье – прирожденное качество бывшего офицера-десантника – подсказало, что парень появился в этих краях не по собственной инициативе.

Позволив долговязому войти в подъезд, Новиков стремглав бросился за ним Гул поднимающегося лифта послужил ориентиром Преодолевая ступени лестницы семимильными шагами, Виктор мчался вверх. Лифт остановился на седьмом этаже, а преследователь этажом ниже.

Лязгнули металлические створки.

Замерший Новиков превратился в живой локатор, схватывающий каждый звук, каждый шорох и вздох.

Тренькнул звонок. Рассерженный медлительностью хозяина квартиры, долговязый крикнул:

– Гаглоев, впусти! Петр Михайлович согласен на твою цену!

В диалог вступил тонкий, визгливый голос, похожий на Вителл гарема:

– Почему сам не пришел?.. Шестерок за таким предметом присылает!

– Не ной, старьевщик! Петр Михайлович убыл в дальние края! Приказал деньги передать и чашу получить!

Упоминание о деньгах возымело магическое действие.

Хозяин впустил гостя.

Войдя в квартиру, Лютик, выполнявший заказ шефа, игриво подмигнул нечистоплотному деляге от искусства.

Обойдя облаченного в полосатый махровый халат лысого антиквара, киллер небрежно спросил:

– Где посудина, Гаглоев?

– "Капусту" покажи! – недоверчиво прогугнил тот.

Поставив на пол пакет, Лютик запустил внутрь обе руки.

Покопавшись, он достал два увесистых кирпичика, завернутых в бумагу. Распаковав свертки, киллер продемонстрировал стопки купюр в банковской упаковке.

Глаза антиквара потемнели от обиды.

– Условливались, что Петр Михайлович баксами откосит. Зачем "деревянные" притаранил?

– Придурок! Здесь с прибавкой на инфляцию. Перекинешь рубчики в обменнике с наваром! Посмотри, какие брикеты! Давай открывай закрома!

Охваченный азартом наживы, Гаглоев прошел в зал. Поколдовав над электронным замком сейфа, вмонтированного в стенную нишу, он открыл дверцу и потянулся к ножке чаши, украденной в глухой уральской деревне.

Антиквар не видел, как сузились зрачки киллера, вставшего у него за спиной. Хирургически точным движением Лютик полоснул ножом прямо по сонной артерии коллекционера. Боли Гаглоев не почувствовал, а киллер, схватив жертву за уши, развернул лицом к себе. Следующий росчерк лезвия пришелся по кадыку антиквара, захрипевшего в предсмертных судорогах…

Выполнив поручение. Лютик запаковал чашу, посмотрел в дверной глазок. Путь к отступлению был свободен. На лестничной площадке никого не было. Он толкнул дверь и переступил через порог.

Мощный удар в челюсть свалил убийцу с ног.

Атаковавший из засады Новиков быстро прошмыгнул в квартиру. Услышанного на лестнице было достаточно, чтобы учинить допрос с пристрастием. Саданув распростертого на полу киллера по ребрам, Виктор наклонился над ним:

– Где Банников?

Осатаневший от боли и неожиданности, долговязый корчился, точно дождевой червь под каблуком.

– Во Владивостоке. На складах возле сопки Озерной будет ждать! – мычал ошеломленный зубодробительным ударом Лютик.

Извиваясь всем несуразно длинным туловищем, киллер пополз в зал, шепелявя разбитыми губами. Новиков следовал за ним, запоминая услышанное.

– Сопка Озерная.., склады… Что на складах?

Передышка, дарованная незнакомцем, придала сил Лютику. Со звериным проворством киллер вскочил на ноги, запустил пальцы к заветному чехлу, где хранился нож.

Голубая молния сверкнула перед глазами Виктора. Он уклонился, на миллиметр уйдя от стального жала. Без замаха, коротким хуком левой руки Новиков припечатал убийцу в челюсть.

Потерявший равновесие Лютик взмахнул руками. Его ноги оторвались от пола, а запрокинутое назад тело вышибло оконное стекло, устремляясь вниз вместе с осколками.

***

– Але, скажите, вы Коваленко по какому-либо поводу задерживали? За дорожно-транспортное происшествие, управление машиной в нетрезвом виде? Женский голос в телефонной трубке выжидательно молчал.

– Вы ошиблись, это квартира!

Трубка глубоко, с сожалением вздохнула:

– А мне сказали, это номер ГАИ…

Квартира на Долгопрудненской улице, рядом с церковью преподобного Пимена, принадлежала старинной подружке Серегина – барменше казино "Клуб Фортуна", занимающего второй этаж престижного отеля на Краснопресненской набережной.

Увидав Николая в дверной глазок, Лия зашлась восторженным писком:

– Коляшка, зайчик мой, вернулся!

Пока Серегин колесил по уральским градам и весям, под боком смазливой барменши пригрелся другой "зайчик" – русоволосый лощеный мужик с телом культуриста, крупье казино "Клуб Фортуна".

В накинутом на широкие литые плечи махровом халате он был похож на боксера из американских спортивных шоу.

Узнав в конкуренте Серегина, культурист стушевался, понес какую-то ахинею о том, что Лия тяжело переносит одиночество и Николаю, упаси бог, не следует думать ничего дурного.

– Угу! – по-совиному ухнул обманутый любовник барменши. – Вы в лото играли! Хорош, Костик, баки заливать!

Собирай манатки и чеши отсюда! Опять власть меняется, пан атаман Грициан Таврический.

Две шикарно обставленные комнаты были предоставлены в полное распоряжение Святого, решившего не беспокоить Дарью Угланову до окончания поисков. Третью – спальню – оккупировала ненасытная парочка. Лия особого стеснения не выказывала и заходилась сладострастными воплями во время любовных забав с Серегиным так, что оконные стекла начинали вибрировать.

Степенный сосед сверху однажды пожаловался Святому, столкнувшись с ним в лифте:

– Ну сколько можно издеваться над одиноким пожилым человеком! Смотрите свою порнографию сколько душе угодно, но громкость в телевизоре убавьте. Это же невыносимо: выйдешь покурить на балкон, а снизу похабщина доносится.

При Сталине такого не было.

Рабочий день, а точнее – ночь, барменши начинался в восемь вечера, когда богатая публика пристраивала свои объемистые пятые конечности на стулья перед зеленым сукном ломберного стола и крупье виртуозно метал карты игрокам. Заканчивался он в четыре часа утра, когда, казалось, уставал крутиться даже шарик рулетки.

Домой Лия возвращалась к шести, будила Серегина звонкими чмокающими поцелуями, за которыми следовали возбужденное пришептывание, бурная возня и страстные крики.

Перед уходом на работу подруга Николая повторяла эту процедуру, утверждая, что ей необходимо эмоционально и физически зарядиться перед "вечерней дойкой" "племенных" скотов, просаживающих за ночь астрономические суммы.

Героя своего романа хозяйка квартиры, не имевшая, по-видимому, никаких комплексов, ласково называла "мой отбойный молоток" и почему-то "сбрендивший муравьишко"!

Последнего Святой расшифровать не мог и справедливо рассудил, что у любви свой тайный язык, понятный лишь двоим.

– Вы, мальчики, просто как мушкетеры какие-то! Примчались в Москву сокровища, украденные у друга, искать!

Полный отвал! – подводя губы перламутровой помадой, восторгалась Лия.

Увы, ласки обольстительной барменши сделали свое черное дело. Николай размяк и нарушил уговор не выдавать подлинных причин приезда в первопрестольную. Воистину прав был Высоцкий: "Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел".

Попутно Серегин описал ночную битву, парней в черном, сжигающих его "восьмерку", собственные подвиги и справедливое возмездие, настигнувшее отмороженных малолеток. Детали – гибель Савла, сломанную руку Коти – он опустил, чтобы не травмировать кровавыми подробностями нежную душу дамы своего сердца.

Вообще-то к страстной, ненасытной в любви Лии друзья закатились с дальним прицелом на ее обширные знакомства.

Мало того, что она была в доску своей девчонкой – у Серегина в Москве была целая клумба таких розочек, готовых принять немного поджаренного донжуана, невзирая на рубец от ожога, скрытый щетиной будущей бороды, барменша знавала многих людей, предпочитавших не высовываться: сутенеров, контролирующих гостиничных проституток, теневых валютчиков, бизнесменов сомнительного свойства.

У стойки бара казино этой публики было как тараканов за прогретой печкой.

Лия могла, не вызывая особого подозрения, навести справки о некоем владельце галереи, не гнушающемся приторговывать антиквариатом или драгоценными камнями.

Механика Серегина была простейшая – он заполучал темпераментную любовницу и ценного осведомителя, используя рекламную терминологию, "…в одном флаконе".

Утренний свет солнечными брызгами проникал в комнату. Яркие веселые блики играли на полированной поверхности мебели, стенах, оклеенных дорогими английскими обоями – предметом особой гордости Лии, на гранях многочисленных хрустальных фужеров и ваз, плотными рядами занимавших полки серванта. В открытую форточку врывался ветерок и играл роскошными шторами.

Святой проснулся, но не спешил сбрасывать пушистый плед и покидать постель. На табло электронных часов зеленые цифры показывали без пятнадцати шесть.

"Скоро Лия примчится", – подумал Святой, блаженно потягиваясь.

Из спальни доносился колоритный храп с присвистом.

Второй "мушкетер" спал без задних ног. Вчера они весь день колесили по антикварным магазинам, новым картинным галереям и аукционам. Рейд существенных результатов не принес. Правда, продавщица из "лавки древностей" в тихом арбатском переулке вроде бы знала одного Гогу, сдававшего на реализацию кое-какие безделушки. Но мало ли Гог в многомиллионном городе?

К тому же, по описанию, выбитому тумаками Серегина из нижнетагильского рокера, Гаглоев был невысоким лысым плюгашом без особых примет, если не считать золотого перстня с желтым камнем вроде янтаря на большом пальце левой руки. Камень предохранял хозяина от болезней и сглаза – так, во всяком случае, объяснял свою привязанность к украшению сам Гаглоев.

Гога-2 золотых побрякушек не носил, ростом был выше среднего, а главное – заплетал длинные волосы в косичку а-ля Борис Гребенщиков. Судя по всему, какой-то ветеран движения хиппи спускал остатки коллекции покойного деда-академика, дабы забить косячок, то есть купить на Лубянской площади легких наркотиков для услады души.

Лязгнул дверной замок, что заставило Святого натянуть плед до подбородка. Зал, где он занимал диван, был проходным, и, хотя Лия не обращала на него внимания. Святой не мог перебороть в себе стыдливости. Это довольно странное для бывшего офицера качество было результатом провинциального воспитания.

– Хай! – слетел с густо накрашенных губ хозяйки квартиры индейский клич из популярных некогда фильмов студии "Дефа".

Обольстительная барменша пронеслась по комнате, на ходу сбросив короткий дамский пиджак бирюзового цвета, швырнув сумочку на кресло и вжикнув "молнией" юбки.

– Хватит друшлять! – Лия сдернула плед. – Я по-стахановски вкалываю всю ночь, а здоровенные битюги сопят в обе дырки! Бегемотик! – Этот призыв адресовался Серегину. – Поднимайся!

– Оторва ты, Лийка! – укоризненно заметил Николай, моргая заспанными глазами. – Носишься голышом перед непорочно чистым мужчиной! Хотя бы тапочки комнатные надень! Тьфу! – Серегин стыдливо ткнул перстом в алые сердечки на полупрозрачном нижнем белье подруги. – Стыдоба!

– Ревнуешь, муравейчик ты мой! – проворковала Лия.

Затем она разбежалась, прыгнула и повисла на сердитом любовнике, словно обезьяна на финиковой пальме. – Ну обними своего мышонка! – просюсюкала она, сложив губы трубочкой для поцелуя.

Утомленный вчерашними странствиями, а еще больше непрерывным сексуальным марафоном, Николай голосом умирающего лебедя попросил:

– Может сделаем паузу, скушаем "Твикс" и баиньки?..

Шесть часов утра! Я в армии обет дал: на гражданке раньше десяти не вставать! – Николай подхватил подругу на руки и закружил по комнате. – Спи, моя радость, усни…

Но тут взорвался Святой:

– Сначала Лия устроила переполох, теперь ты отплясываешь танец маленьких лебедей. А мне что делать прикажете?! – Завернувшись в плед, точно древний римлянин в тогу, он сел на край дивана.

– Любоваться влюбленными! – протянула хозяйка. – Димочка, ты иди фэйс сполосни, бивни щеточкой прошуруй, гимнастику сделай, а потом нам утренний кофе забацай и яичницу с ветчиной. Да… – Она приложила палец к пухлым губам. – Достань винчик из бара, положи в холодильник. Если микроволновка не будет врубаться, долбани по ней кулаком! Я голодная как волчица…

– Проголодавшаяся барменша… – хмыкнул Серегин, не выпуская Лию из рук. – Это что-то новое! Вам на работе рты пластырем заклеивают?

Перебранка голубков служила вступлением к обычной утренней процедуре, так раздражавшей пенсионера с верхнего этажа. Но пожелание Лии съесть ранний завтрак было чем-то новым. Впрочем, обязательный танец эта пара исполнила на профессиональном уровне: две розовые физиономии сияли, словно "спортсменам" вручали за него золотые олимпийские медали.

– Кушать подано! – жестом официанта Святой пригласил неутомимых любовников к столу.

– Кажись, я нашла нужного вам хмыря, – говорила Лия с набитым ртом. Костик, крупье казино, подсказал. Он с этими свиньями на короткой ноге, дружбу водит. Я просила Костика свести меня с торгашами камушками: мол, желаю сбережения в надежные ценности перевести, чтобы никакая инфляция кусочка от моих вложений отколупнуть не могла. – Она сделала паузу для глотка вина. – Сегодня подруливает ко мне обтянутый кожей скелет и комплименты килограммами отвешивает, а гляделками в разрез блузки постреливает…

– Ты, конечно же, ради дела пуговки пониже расстегнула, выставила прелести на всеобщее обозрение! – ревниво вставил Серегин.

– А то! – пожала плечами Лия, дразня любовника пикантными подробностями. – Мумия эта и раньше в казино наведывалась, но я не знала, кто он. Костик объяснил – Федор Владимирович, подпольный ювелир и антиквар по совместительству. Государство лицензий на работу с драгметаллами не выдает, и он свой бизнес втихаря ведет… – Хозяйка расправилась с яичницей и закурила. – Сперва сапфиры предлагал. Говорил, что они очень идут к моим голубым глазам, а я на изумруды напирала. Вешала этому Федору Владимировичу лапшу на уши: и по гороскопу они мне подходят, и сведущие люди рекомендовали покупать исключительно уральские изумруды…

Лию охватил азарт. Она принялась в такт рассказу притопывать ногой, пока рука Серегина не легла ей на колено.

– Представляете, он клюнул! Я в точку попала! – девушка торжествующе ударила миниатюрным кулачком по столу. – Этот тип хочет перепродать два изумруда за умеренную цену!

– Ну и что? – скептически спросил Николай и почесал щетину. – Не оскудела богатствами земля русская… Мафия с Урала самоцветы самосвалами вывозит.

– А то! – Лия щелкнула его по носу. – Изумруды вправлены в старинную церковную чашу! Доставать из оправы камешки Федор Владимирович не собирается… – на одном дыхании выпалила девушка.

Друзья так и замерли.

– Времени на раздумья нет! У него правило: предлагать товар один раз. Чаша уникальная, изумруды чистой воды, ни единого пятнышка. Стоимость восемнадцать штук долларов. Если средства позволяют и есть желание, он будет ждать меня в сквере у Большого театра ровно в два часа дня. Я согласилась! закончила Лия и облегченно перевела дух.

– Дура набитая! – выкрикнул Серегин. – Мы же тебя подставим! Вздумай этого хрыча пробросить! – Задев угол стола, он вскочил, налетел на стол, заметался по кухне. – Сразу станет понятно, что ты – наводчица!

На ресницах девушки повисли слезинки.

– Распишут ее, командир! – перешел на свистящий шепот Николай. Возьмем гоп-стопом гражданина Федора Владимировича, чашку Голубеву вернем, а Лийку порешат!

Ой, какая же ты дебилка! – запричитал Серегин, приложив ладони к вискам. – Чего расселась, Мата Хари, налей нам коньяка! Слушай, может, нам понаблюдать за этим ювелиром?.. Нет! – отверг свое же предложение Николай. Без машины никак нельзя.

Святой ничего не отвечал и сосредоточенно размышлял:

"Коля прав, нахрапом ювелира брать нельзя! Загубим девчонку. Стукануть милиции – эффект будет тот же. Подозрение падет на Лию. Думай, Святой… Думай!"

Неожиданно его осенило:

– Коля, у тебя телефон Скуридина есть?

Серегин поперхнулся коньяком:

– Кого?

– Скуридина, – повторил Святой.

– Восемнадцать тысяч у этой сучары вымаливать будешь?

– А хотя бы… Не дрейфь… – с деланным оптимизмом произнес Святой. Проверим ювелира, посмотрим чашу…

Обещаю, со Скуридиным буду рассчитываться я.

– Каким образом? В бригаду киллером наймешься? Наш безупречный командир серийными убийствами будет отрабатывать долг! – У Николая сдали нервы. Его привязанность к Лии оказалась сильнее, чем он сам думал.

Разрываясь между честью, словом, данным товарищу по оружию, и любовью, Серегин искал выход из безвыходного положения, тыкался в поисках черной кошки в темной комнате.

Раздалась барабанная дробь зубов о край стакана. Николай вливал в себя лошадиные дозы коньяка и разглагольствовал:

– Давай завалим ювелира как лося. А потом смоемся к едрене фене…

– Куда? – механически переспросил Святой.

– Да к черту на кулички! В Иностранный легион завербуемся! Научимся лягушек жрать, дамам "пардон" говорить и будем плевать на все с Эйфелевой башни! Тебе парижанку сосватаем! – В руке Николая хрустнул стакан, между пальцами показалась струйка крови. – Можно в Сербию податься, браткам-славянам "духов" помогать глушить. Опыт у нас богатый… Сербы дома нашим дают с видом на Адриатическое море! Представляешь, командир, ты под зонтиком в шезлонге развалился, на голове белая панама, элегантные опять же шорты, кругом стройные креолки цвета шоколада, и сигара в пасти дымится. Серегин пьяно хихикнул, погрозив кому-то невидимому порезанным пальцем. Нас в параше не утопишь! Солдаты отдельного разведывательного батальона специального назначения не из такого дерьма чистыми выплывали! Едем к Большому… – Он вскочил, балансируя на нетвердых ногах. – Будет им и опера, и танец маленьких лебедей под аккомпанемент "АКСа".

– Налей воды в ванну погорячее! – попросил Святой Лию. – Пусть Коля отмокает, а сама ложись спать. Я им займусь, не волнуйся.

Девушка попыталась что-то сказать, но он не терпящим возражений тоном остановил ее:

– Иди, пожалуйста! Мне надо побыть одному.

Святой проводил Лию взглядом. Под накинутым на голое тело шелковым халатом острыми крылышками подрагивали выпирающие, точно у четырнадцатилетней девочки, лопатки. Святой понимал, что даже ради справедливого дела он не сможет переступить через хрупкую барменшу казино "Клуб Фортуна".

Размеренно тикали настенные часы, включенное радио истязало слух попсовым стенанием вперемешку с безрадостными последними новостями, урчал двигатель холодильника, упрямая муха маниакально долбила оконное стекло своей безмозглой башкой.

"Я как это насекомое, – мелькали в голове у Святого обрывки мыслей, пытаюсь идти напролом. – Святой подошел к окну и накрыл ладонью непрошеную гостью Лииной кухни. – Нажму сейчас посильнее, и от мухи останется только пятно на стекле. Но если сдаться, сложить лапы под ладонью таких, как Банников, как сопливый садист Савел, как неуловимый скот Гаглоев, то раздавят тебя, товарищ бывший спецназовец!.. Так, хватит расчесывать собственные болячки! – тряхнул головой Святой, концентрируясь на сложившейся ситуации. – Первое – с антикваром надо встретиться, второе – потир можно взять силой, третье – Лию подставлять никоим образом нельзя. Третий пункт исключает второй. Мы возвращаемся в исходную точку…

Здравствуйте, приехали. Глухой тупик… Остается гангстер Скуридин! Смешно надеяться на его благотворительность.

Николай прав, но попытка не пытка".

Потрепанная записная книжка Серегина явно знавала лучшие времена и еще хранила следы былой респектабельности. В ней было множество адресов и телефонов, в основном представительниц прекрасной половины человечества.

Возле некоторых из них красовались закорючки, похожие на египетские иероглифы. Таким шифрованным письмом отмокающий в ванне ловелас помечал интимные особенности своих многочисленных приятельниц, не надеясь на память.

Страница с телефоном Скуридина была жирно перечеркнута крест-накрест фиолетовой губной помадой. С трудом разобрав цифры. Святой снял трубку японского радиотелефона. Лия любила звонить подругам с кухни и поэтому оставляла аппарат на холодильнике.

Кнопки под пальцами Святого попискивали, словно угодившие в мышеловку грызуны. В записной книжке было два номера: квартирный и мобильник, установленный в машине. Святой решил попробовать дозвониться по второму, рассудив, что мафиози и деловых людей проще поймать на колесах.

Трубка отозвалась гробовой тишиной, но перед набором номера раздался щелчок, заставивший Святого насторожиться. В центре подготовки частей спецназа их обучали вешать "уши" – подслушивающие устройства на телефонные коммуникации противника, учили и методам противодействия. Щелчок – верный признак подключения "слухача" к линии. Но московская квартира слабо походила на фронтовой блиндаж.

Квартирный номер ответил:

– Алле, вас слушают.

Голос был незнакомым.

– Скуридин, это ты? – начал Святой без всяких церемоний.

– Кто его спрашивает? – вкрадчиво спросил неизвестный.

– Будьте так любезны, пригласите к телефону Владика! – не называя себя, настаивал Святой.

Неожиданно его ладони вспотели, и произведение хитроумных дизайнеров чуть не упало на пол.

– Скуридина? – переспросил невидимка с противоположного конца провода.

– Слушайте, не валяйте дурака! – рявкнул Святой так, что мембрана телефонного микрофона выгнулась дугой. – Мне нужен Владик. Немедленно! Понятно?

Трубка замолчала.

"А чтоб тебя! – мысленно выругался Святой. – Компания у Скуридина та еще. Наверняка какой-нибудь умственно недоразвитый амбал для наездов на коммерческие ларьки. Небось и слов-то знает "блин" да "в натуре", ну и матерные еще".

Пауза сменилась серией звуковых сигналов, словно к телефону присоединили детскую игровую приставку. Кто-то еще выходил на линию.

– Дмитрий Николаевич? – спросил другой голос властным прокурорским тоном.

– С кем я разговариваю? – просипел Святой. – Откуда вам известно мое имя?

Невидимый собеседник не стал произносить банальных фраз, а сразу взял быка за рога. Он отчеканил:

– Капитан Федеральной службы безопасности Лапин.

Дмитрий Николаевич, оставайтесь на месте. Через полчаса за вами приедет машина, бежевая "девятка". – Капитан назвал номер. – Можете подождать у подъезда.

– Капитан… – потерянно протянул Святой, чувствуя, как одеревеневший язык царапает небо, – какая машина?

– Бежевая "девятка", – бесстрастно повторил тот.

– А собственно…

– Извините! – вежливо, но твердо прервал его офицер ФСБ. – Я не уполномочен отвечать на вопросы. Пожалуйста, не создавайте дополнительных проблем наружному наблюдению, не предпринимайте необдуманных действий. Голос эфэсбэшника смягчился. – Советую принять грамм пятьдесят водки. Тонизирует и нервы успокаивает.

Линия разъединилась, а Святой продолжал вслушиваться в короткие гудки. Затем он встал, допил коньяк из горлышка, дабы не осквернить Лиин музей хрусталя и фарфора, подошел к стене и, размахнувшись, саданул в нее кулаком.

Звук удара глухим эхом прокатился по квартире.

Мокрый Серегин, вынырнувший из ванны, ошалело смотрел, как его командир боксирует со стенкой.

***

Длинный коридор, по которому вели Святого и Николая, предваряла табличка: "Проход по этой линии воспрещен". Провожатые – поджарые парни с незапоминающейся внешностью, одетые в отлично сшитые костюмы, предупредительно подсказывали:

– Поверните налево… Прямо… Сейчас свернем налево…

Осторожно, не оступитесь, здесь порожек.

– Гуманисты, – отчетливо произнес Серегин, стараясь вызвать ответную реакцию у парней, но они оставались железобетонно невозмутимыми.

В голове у Святого был настоящий сумбур.

"Если это не арест, то что? Водитель и напарник козыряли удостоверениями ФСБ, за нами велось наружное наблюдение… Как там – "вы под колпаком у Мюллера"… Куда привезли? Черт, ребята знали каждый наш шаг"!

Двери в коридоре были помечены только номерами, никаких фамилий, званий, должностей.

"Объект режимный, строго секретный. Пять раз проверяли документы, видеокамеры визуального слежения на каждом углу, вышколенная охрана, профессиональным взглядом спецназовца подмечал Святой. – Оружие у охранников новое, похожее на израильский "узи"… Серьезная контора…

Сколько же КПП было на въезде? Порастерял навыки…"

Просторный кабинет, освещенный лучами летнего солнца, был пуст. Непритязательная, без излишеств, обстановка, по-видимому, должна была настраивать посетителей на деловой лад. Вдоль стен вытянулись пластиковые стеллажи под мореный дуб, заставленные рядами книг. Ближе к окну стоял самый обычный канцелярский стол с придвинутым стулом. На стене в тонкой металлической раме висела репродукция с березками и церковью – типичный ширпотреб с Арбата или с Измайловского вернисажа. Паркетный пол был устлан зеленой ковровой дорожкой.

– Присаживайтесь! – Провожатый Святого отодвинул стул от стола. – А вы, пожалуйста, пройдите с нами! – Кончиками пальцев он прикоснулся к локтю Серегина.

Того передернуло, как от удара током.

– Обязательно, что ли, нас разделять? – спросил Николай и метнул на своего Вергилия гневный взгляд.

– Пожалуйста, пройдемте! – настаивал тот.

От их казенной вежливости Святого подташнивало. Она была искусственной, какой-то резиновой.

Неугомонный Николай даже в такой непонятной ситуации за словом в карман не полез.

– Узнаю наследников Железного Феликса! – Он растянул губы в ядовитой улыбке. – Архипелаг ГУЛАГ остался целеньким и в новой, демократической России. Ну как, будем вызывать духа Лаврентия Павловича?

Сотрудники секретного учреждения переглянулись, и один, с лицом интеллигента, имеющего стопку дипломов о высшем образовании, не выбирая выражений, одернул шутника:

– Шуруй куда сказали, придурок! Это тебе не цирк, это Ясенево!

Обмолвившийся покосился на Святого. Он был исполнителем, и лишнего ему говорить не полагалось. Святой сидел, как аршин проглотил. Ни единый мускул не дрогнул на его лице.

"Ясенево – штаб-квартира Первого Главного управления Комитета госбезопасности Как они теперь называются?

Служба внешней разведки, кажется… Так вот куда, ребята, вы нас притаранили, – слова воровского жаргона сами по себе вплетались в мятущиеся мысли Святого. – К чему такая честь? Скромная персона находящегося в федеральном розыске преступника в святая святых разведывательного центра… Вербовать меня собрались?! Послужить Отечеству будут призывать… Попали мы из огня да в полымя…"

Серегин и его почетный эскорт покинули кабинет. Святой остался один.

"Так-так-так… Ясенево… – Святой барабанил пальцами по столу. Его одиночество затянулось. – В Афган или Чечню, может, обратно отправят… Соглашусь, ей-богу, соглашусь! Постой, а с кем ты там воевать собрался? Войска вывели… Тьфу, бред какой-то в голову лезет! Что же они меня маринуют?! Час штаны протираю, и никого нет. Где в ПГУ учебка была? Балашиха.., точно… Балашихинский учебный комплекс восьмого отдела управления "С"…"

– Товарищ Рогожин, проснитесь! – раздался над ухом требовательный голос.

От неожиданности Святой вскочил.

– Прикемарил минутку! Разморило на солнце! – виновато улыбнулся Святой.

Так же открыто улыбнулся холеный мужчина с аккуратным пробором, разделяющим светлые редеющие волосы, зализанные на висках. Переносицу мужчины перечеркивала розовая бороздка – след от очков. Запах дорогого одеколона приятно защекотал ноздри.

– Давайте знакомиться, Дмитрий Николаевич… – сказал представительный господин и улыбнулся еще шире.

– Я вижу, мне представляться незачем! Фамилия моя вам известна, как, впрочем, наверняка и подробная биография, вплоть до цвета кала в раннем детстве!

– К чему, Дмитрий Николаевич, плоский юмор! Похохмим после работы! Вы уже догадались, где находитесь?

– Примерно…

– Я определю ваше местонахождение предельно точно – центральный комплекс Ясенево Службы внешней разведки России, кабинет начальника управления… Хотя моя должность вам мало что объяснит.

Святой отреагировал без энтузиазма:

– Раньше ваша "фирма" называлась Первым управлением… Хм… Многое переменилось на Руси. Послушайте, к вам все-таки как обращаться?

– Генерал-майор Федченко Матвей Федорович, – отрекомендовался полководец невидимого фронта. – Надеюсь, Дмитрий Николаевич, мы найдем с вами общий язык. Кстати! – Он повел рукой, освобождая из-под манжета белой рубашки массивные часы. – Пора пообедать! Большие дела на пустой желудок начинать негоже!

Генерал опять приклеил к своему лицу бодрую голливудскую улыбку, но темные круги под глазами свидетельствовали о бессонных ночах и хронической усталости.

С подносом, прикрытым накрахмаленной салфеткой, в кабинет вошла женщина, одетая до безобразия безвкусно.

Растянутый свитер из ангорки ярко-оранжевого, апельсинового цвета был весь в скатавшихся шариках шерсти. Тощая шея торчала из широкого ворота, к которому была приколота рыночная пластмассовая брошка.

Нагибаясь, чтобы снять с подноса посуду и поставить ее на стол, женщина коснулась волосами щеки Святого. Она не отпрянула, как сделала бы на ее месте любая другая, а продолжала громоздить пластмассовые одноразовые тарелки, стаканы, бутылки с минеральной водой. Святой попытался деликатно отодвинуться, но она не обращала на это внимания.

– Наташа, спасибо! Мы сами справимся, – отпустил неловкую и несимпатичную сотрудницу генерал. – Кухня у нас средняя, – продолжал он, срывая фольгу с запечатанных судков. – Полуфабрикаты разогреты в микроволновке, буфетная стряпня. На приличную столовку наскрести не можем. Это наша-то контора! Гостили американцы, так не поверите, у председателя комиссии конгресса по разведке чуть заворот кишок не случился после нашего ленча! А мы ничего, едим и нахваливаем!

Федченко заливисто расхохотался, теребя пакетик с дешевым одноразовым столовым набором.

– Ну-с, приступим к трапезе! – потер ладони хозяин кабинета и распотрошил целлофановую упаковку. – Да вы наворачивайте, Дмитрий Николаевич. Голод – плохой советчик, а у меня к вам… – Матвей Федорович запнулся, не решаясь назвать свое предложение заманчивым. – В общем, разговор у нас будет долгим и серьезным.

Еда Святому показалась абсолютно безвкусной. Он через силу глотал стандартный набор, а в голове вертелась крылатая кинофраза: "Какая гадость эта ваша заливная рыба". Затем мысли перешли на хозяина кабинета: "Лопаешь ты, Матвей Федорович, неаккуратно, все на подбородке остается! Неужели в славном краснознаменном институте имени вашего шефа и третьего с конца генсека этикету не учили?

Как же ты не засветился на светском приеме где-нибудь в Лос-Анджелесе или Лондоне, ведь вкушаешь пищу, точно изголодавшаяся колхозная хавронья. Святой не мог преодолеть неприязни к этому жующему человеку, бесцеремонно вторгающемуся в его жизнь, говорящему многозначительными намеками, улыбающемуся фальшивой улыбкой бездарного провинциального актера. – Какую работенку припасли вы для меня? Что станет платой? Реабилитация, как при Хрущеве? Бюст на родине героя? Ну и взгляд у тебя, генерал! Как у того боярина из анекдота, что якобы изобрел рентген. Но мою шкуру им не просветить, задубела она в Афгане и Чечне, в тюрьме и психушке. Любите, ох любите вы жар чужими руками загребать! Напортачили вы где-то, ребята, по-крупному, вот и понадобился разгребатель грязи.

Что же, я кандидатура подходящая. Мирных профессий не имею. В биографии армия, война да зона. Подходящий экземпляр… До дыр, наверное, мое досье зачитал, шероховатости выискивал. Знаете, Джеймсы Бонды ясеневские, на патриотических струнах сейчас не разыграешься, полопались они в душах многих, порвали их скоты типа Банникова".

– Дмитрий Николаевич, вы абсолютно правы, что сердитесь на меня! внезапно произнес Федченко, словно и впрямь насквозь его видел. – Но постарайтесь подавить лишние эмоции. Обстоятельства бывают сильнее нас.

Матвей Федорович скомкал салфетку движением раздраженного человека. Его напускная приветливость улетучилась.

– Наберитесь терпения, Рогожин, – в голосе генерала зазвенел металл, и запомните: все, что вы здесь услышите, составляет строжайшую государственную тайну. Ее разглашение карается законом. Позже вы подпишете обязательство хранить молчание. – Федченко сделал паузу для глотка кофе, и Святой услышал, как зубы генерала прикусили край чашки. – От присяги, товарищ старший лейтенант, вас никто не освобождал, от клятвы солдата спецподразделения тоже. – Федченко буравил Святого глазами-ледышками, в глубине которых, однако, проскальзывала растерянность. – Ваши сослуживцы, между прочим, это хорошо усвоили.

– Кого вы имеете в виду? – подался вперед Святой.

– Позднее.., об этом позднее! – остановил его генерал.

По взгляду, прикованному к телефону, – аппарат занимал нишу под крышкой стола, и Святой его не сразу заметил, – было понятно, что хозяин кабинета ожидает звонка.

– Совершенно запамятовал! – внезапно ввернул разведчик штатское словцо. – У меня есть для вас хорошая новость. Коллеги из ФСБ обнаружили похищенную реликвию вашего друга. Обнаружили у этого мерзавца, как там бишь его…

– Гаглоева?! – подсказал Святой.

– Точно, Гаглоева! Чаша обнаружена и будет возвращена законному владельцу. Пока идет следствие. – Матвей Федорович примерил новую маску маску доброжелателя и друга. – Вы достойны уважения! С такой самоотверженностью я сталкиваюсь впервые.

– Неужели? – усмехнулся Святой. – Выходит, времена Штирлица прошли?

– Нет, не прошли! – Задетый иронией собеседника, генерал вновь принял неприступный вид, но правая рука, державшая стакан с кофе, предательски подрагивала. – За идею и сейчас люди жертвуют жизнью.

– Какую идею? Единой и неделимой страны? Так она уже развалилась, и я был тому свидетелем. Идею рыночной экономики? Опять же против нее сражаются разве что наш бывший приятель Фидель Кастро, маоисты в джунглях Латинской Америки и наши твердолобые коммунисты, правда, только на митингах! Нет под этим небом идей, стоящих хотя бы одной капли человеческой крови! – заключил Святой, рубанув ребром ладони по краю стола.

– Достоевский… Счастье человечества не стоит единственной слезинки, пролитой ребенком. Замечательная мысль. В теории. Ты… – он наставил на Святого указательный палец, – сам знаешь правила, по которым развивается жизнь…

Развить тему Федченко не удалось. Дверь отворилась, и кто-то невидимый вызвал его в коридор.

– Товарищ генерал! Носов прибыл, ждет вас у шефа! – услышал обрывок сказанного Святой.

Шаги в коридоре, приглушенные традиционной ковровой дорожкой – затихли. В кабинет Федченко вернулась несимпатичная дама. Она молча сгребла грязную посуду, повернулась и буркнула, обращаясь, по-видимому, к двери:

– Сигарет принести?

Святой внимательно созерцал ее худосочный зад, прикрытый складками юбки, и поэтому замешкался с ответом.

Подавальщица истолковала его молчание как отказ и ушла на негнущихся ногах.

"Технично придумано – подбирать в обслуживающий персонал таких крокодилов. Никаких отвлекающих факторов на служебном месте. – Он прошелся по кабинету, чтобы размяться. – Бедолагу Серегина небось тоже мурыжат. Фантастика! Не такой ты пропащий, Дмитрий Николаевич, раз о тебе не забывают".

Его взгляд наткнулся на два поистине исполинских фолианта. Оглянувшись, Святой достал тома с полки.

– "Милитэри пэрэйд", – прочел он вслух название первого талмуда. "Каталог рашэнск армс амио", что в переводе означает "Военное обозрение", "Каталог российского вооружения".

Второй "кирпич" был обзором военных новинок авторитетного английского журнала "Дифенс уикли".

– Поглядим! – нараспев пробормотал Святой, неся книги к столу с намерением отвлечься от бесполезных размышлений.

Как кадровый военный, он не мог пройти мимо информации о достижениях человечества в области уничтожения себе подобных. Обе книги, судя по излому корешков, открывались чаще всего в одном и том же месте – на статьях о новейшем летающем чуде конструкторской мысли. Этим чудом был самый современный вертолет, который на Западе проходил под романтической пиратской кличкой "Черная акула" – "Блэк шарк", а на родине именовался скромненько, но со вкусом – "КА-50".

Заголовок в "Дифенс уикли" отдавал бульварщиной, несолидной для издания такого ранга: "Черная акула" – геликоптер двадцать первого века", и внизу шрифтом помельче:

"Русские создали машину, превосходящую по мощи американский "Апач". Отечественный каталог был скромнее – "КА-50" – атакующий вертолет". И никаких комментариев, только фотографии поистине устрашающего винтокрылого монстра.

– Обалденная бестия! – произнес Святой, перелистывая страницы. – Звено "Черных акул" размолотило бы Пандшер в пух и прах. Продавать такую машину за границу – преступление! – Он и сам не заметил, как стал размышлять вслух. Головастые ребята… Это же надо такую компоновку придумать – четыре подвески присобачить. Ну и зверюга!

Настоящая акула!

Он прищурил глаза, представляя полет вертолета, его ныряющий атакующий заход и залп – лавину огня, нисходящую с небес, перед которой ничто не способно устоять.

Тут в кабинет неслышно вошел его хозяин и застал Святого врасплох.

– Разведчиком становятся раз и навсегда! – с порога сказал Федченко, видя, как спешно захлопывает Святой фолиант "Военного обозрения". – Нюх вас не подвел. Открыли в нужном месте! "КА-50" хоть и включен в список экспортных наименований, но в некоторые страны его поставки запрещены, задумчиво произнес генерал-майор, поглаживая ладонью обложку русского каталога. – В принципе передрать и наладить его производство невозможно, но.., наши заокеанские коллеги придерживаются противоположного мнения. – Он заложил руки за спину и принялся расхаживать по кабинету. – Я был на заводе, – говорил генерал так тихо, что Святому пришлось податься вперед. Его цеха способны выдавать сотни вертолетов в год: для армии, на продажу, а госзаказ обрекает рабочих на нищету.

Собрали десяток машин – и стоп! Отключают рубильник – деньги из государственной мошны кончились. Директор носится по коммерческим банкам, кредиты под сумасшедшие проценты выбивает, чтобы работягам по буханке хлеба в день выдавать. Дети по помойкам объедки собирают. Я не преувеличиваю! До чего мы дошли! Город невелик, со всех сторон окружен тайгой. Завод "Прогресс" – единственное крупное предприятие. Нет работы – нет зарплаты. Народ на подножный корм переходит. Кто охотой занимается, кто женьшень выискивает и китайцам перепродает, благо до Владивостока три часа лета… Абсурд! Вертолет двадцать первого века – и дети по помойкам! От нас они требуют защиты экономических интересов России! – Генерал закурил и неопределенно указал тлеющей сигаретой в потолок. – А сами черт-те что в стране устроили! Действуют по принципу курятника – сбрасывать нечистоты на головы тех, кто жердочку пониже занимает!

– Вроде вас? – спросил Святой.

Генерал утвердительно крякнул.

– Я вам еще чтива подкину! – сказал Матвей-Федорович, открывая ключом ящик стола. – Ознакомьтесь!

Стопка папок, отмеченных грифами "Совершенно секретно" и "Только для служебного пользования", шлепнулась перед носом Святого.

– Читать придется в моем присутствии! – усталым голосом произнес генерал-майор. – Инструкции, сами понимаете. Хотя я вам полностью доверяю. Можете выборочно, только то, что заинтересует. – Федченко, ссутулившись, отошел к окну.

"Директору СВР. Начальнику ближневосточного направления. Источник Кедр подтвердил полученную ранее информацию о продаже Сирии пятисот килограммов химических реагентов, которые могут быть использованы для создания боевых отравляющих веществ. Груз прибыл транзитом по неустановленному маршруту, предположительно проходящему через Украину и Балканы. Сделку осуществило совместное российско-латвийское предприятие, генеральный директор Банников П.М., при содействии председателя Комитета по конвенциональным проблемам и биологическому оружию при президенте РФ Купевича Д.И. – ДАМАСК…"

Святой вчитывался до рези в глазах, лихорадочно перелистывая бланки оперативных донесений резиденту? Службы внешней разведки.

"…Партия стрелкового оружия советского производства, предназначавшаяся исламистским сепаратистам штата Пенджаб, задержана службой безопасности Индии в порту Бомбей при выгрузке с борта контейнеровоза "Стерлинг", принадлежащего панамской компании и зафрахтованного российской фирмой "Митекс". Этот инцидент может вызвать серьезное напряжение во взаимоотношениях наших стран. Необходимо немедленно дать объяснение случившегося по дипломатическим каналам с привлечением официальных должностных лиц. – ДШВД".

"… Агент Дэн сообщает о готбвности неустановленного объекта произвести поставки военного снаряжения в обход санкций ООН для вооруженных формирований самопровозглашенной республики Сербска Краина. Предварительная договоренность достигнута. – БЕЛГРАД".

За окном сгущались сумерки, отчего бумага из белой становилась пепельно-серой. Буквы расплывались, а виски Святого раскалывались от напряжения. Ядовито-оранжевая мымра приносила стаканы с кофе, но он не замечал ни ее, ни нового посетителя.

– Отвлекитесь, Дмитрий Николаевич! – сказал генерал-майор, поставил стул и сел напротив.

Незнакомец последовал его примеру. Две пары глаз уставились на Святого.

– Ваш визит в Ясенево не случаен, – монотонно произнес Федченко. Настало время расставить точки над "i". По ходу беседы вы можете задавать любые вопросы мне и представителю Федеральной службы безопасности Носову Геннадию Павловичу. – Он указал на моложавого мужчину с цепким взглядом полицейской ищейки. – Для начала вернусь к словам о верности клятве солдата-спецназовца, которую вы вложили в головы своих подчиненных, и сами, судя по недавним поступкам, подчиняетесь ей до сих пор. Честь превыше всего!

Его перебил эфэсбэшник:

– Не надо лишнего пафоса! Меня мутит от пустых слов, в расчет принимаются конкретные шаги. Мы проштудировали вашу биографию от корки до корки. Наблюдение велось за вами с тех пор, когда вы вернулись в страну. Мы умеем ценить профессионалов и закрывать глаза на некоторые погрешности в биографии. Кстати, небезызвестный генерал Банников собирался упрятать вас за решетку при первой же возможности. Вам еще повезло. Рогожин. Он расправлялся с мешавшими ему людьми куда круче.

Святой не понимал, к чему клонит эфэсбэшник.

– Скуридин мог бы вам подробней об этом рассказать, – неожиданно произнес тот.

– Скуридин? Владик? – ошеломленно переспросил Святой.

– Он сотрудничал с ФСБ, – пояснил Носов. – Оказал немало ценных услуг и был нашим лучшим двойным агентом. Не вдаваясь в подробности, скажу: мы ему многим обязаны! – Последнюю фразу он произнес с надрывом.

– Николай говорил, что Скуридин – киллер, платный убийца, обслуживающий мафию…

– Да, невинным агнцем его не назовешь, – небрежно обронил Носов. – Но он добровольно принял решение сотрудничать с нами!

Святой почувствовал, что от него что-то скрывают.

– На меня вывел Скуридин? – спросил он.

– Нет, порекомендовал Черкасов! – ответил эфэсбэшник.

Святой окончательно запутался. Все казалось ему какой-то фантасмагорической кашей, винегретом из отдельных несвязанных фактов, фамилий и событий. Он застонал, обхватив голову руками.

– Собирайтесь, Рогожин! У нас не так много времени!

Твердый голос генерал-майора Федченко подействовал на Святого отрезвляюще, а рассказ разведчика был логически строен, и фрагменты складывались в простую и страшную картину.

– Ваш бывший подчиненный Скуридин действительно был связан с организованными преступными группировками Москвы и находился под следствием по подозрению в убийстве. Его алиби было железным, а прошлое он искупил сполна. – Федченко сделал скорбную паузу. – Наше ведомство давно вело разработку Банникова. Материалов, как вы видели, накопилось предостаточно. Скуридин был внедрен в ближайшее окружение этого негодяя и снабжал нас бесценной информацией…

– А Черкасов? – не выдержал Святой.

– С Владивостоком и Приморьем связана главная тема нашего разговора. Банников планировал провернуть свою коронную сделку, используя старые связи в Министерстве обороны, Главном разведывательном управлении. Он сумел заполучить комплектующие "Черной акулы" с испытательных стендов и с заводов-смежников. Похищенное складировалось где-то в Приморском крае…

– Чушь собачья! – пробормотал Святой. – Неужели ФСБ не контролировала ситуацию, неужели украсть боевую машину легче, чем кошелек из кармана?!

– Тем не менее… – развел руками Матвей Федорович. – В Приморье есть места, недоступные для нас.

– Например?

– Лесозаготовительные поселки, арендуемые Северной Кореей. По договору их территория находится под юрисдикцией страны-арендатора, и у них там собственные законы, тюрьмы, управление. А что касается кражи кошелька… Коррупция, уважаемый Дмитрий Николаевич. С ней никаким спецслужбам не справиться, пока страна в нищете барахтается. Но, возвращаясь к нашему разговору… – Генералмайор многозначительно посмотрел на Святого. Скуридин завербовал Черкасова, а тот, в свою очередь, вышел на руководство с рапортом о необходимости привлечения вас к работе против Банникова. Учитывая личные мотивы, ваше боевое прошлое и сложное настоящее, руководство СВР и ФСБ дало согласие.

– Польщен! – кисло улыбнулся Святой, понимая, что генерал-майор что-то не договаривает и это не вся правда, а самое важное еще впереди.

– Скуридин ликвидировал Банникова! – почти выкрикнул Федченко. – Да, это мы отдали приказ устранить его. – Он зачастил, проглатывая окончания слов. – Понимаете, Рогожин, ваш старый знакомый был слишком заметной фигурой для судебного процесса. Он мог бы задеть очень многих, скомпрометировать лиц, находящихся на вершинах власти, и дестабилизировать обстановку в стране. Если бы журналюги пронюхали… – Федченко закатил глаза. – Нас вынудили прибегнуть к крайней мере.

Святой молчал, стиснув зубы.

– Скуридин погиб, выполняя задание. Он взлетел на воздух вместе с Банниковым. Мы предполагаем, он ошибся при установке взрывного устройства…

– Устройства? – повторил Святой.

– Не удалось даже идентифицировать останки… – Федченко осекся, увидев перекошенное лицо Святого.

– Политика… Все оправдывается высшими интересами! – жутким скрипящим голосом произнес Святой. – Убийство, воровство, предательство… А от меня вам что надо?

– Во Владивостоке вас ждет Черкасов, – опасливо поглядывая на Святого, продолжал генерал-майор. – По непроверенным сведениям, Банников успел передать часть элементов "Черной акулы" покупателям – представителям северокорейской резидентуры в Приморье. Ваша задача – найти и уничтожить…

"Найти и уничтожить…" – в воспаленном мозгу Святого всплыло зыбкое видение: ржаво-коричневая равнина с линией лысых невысоких холмов на горизонте, группа спецназовцев в просоленных потом, белесых "афганках" вереницей бредет за командиром.

– Вы установите связь с Черкасовым и сотрудником ФСБ Операция является строго секретной. – Матвей Федорович говорил так, будто согласие Святого уже было получено, – сухо и деловито. – Каналы связи, конспиративные квартиры и тому подобное обеспечивает Федеральная служба безопасности. Вас проинструктирует Носов. В случае конфликта с местными органами внутренних дел выкручивайтесь сами. Никто не должен знать о попытке вывоза "Черной акулы". Этот факт не может стать достоянием мирового общественного мнения и повредить престижу России…

Генерал-майор Службы внешней разведки лукавил, не заикнувшись о том, что в вашингтонскую резидентуру СВР поступило недвусмысленное предупреждение от американцев – коллег по шпионскому ремеслу. В переводе с языка официальных депеш на нормальный, человеческий оно выглядело следующим образом: "Ребята, обтяпайте все у себя дома собственными силами и без лишней огласки. Хоть в лепешку расшибитесь, но сделайте так, чтобы дяде Ким Чен Иру не видать этой штуковины, как своих желтых ушей".

– Позывные вам, Дмитрий Николаевич, предлагается оставить старые, давил Матвей Федорович. Лицо его было непреклонным и безжалостным. – Серегин уже дал согласие помогать вам!

***

Вереница большегрузных "Уралов" растянулась по шоссе, ведущему от города в аэропорт. Желто-голубой милицейский "козел", прижавшись к обочине, пропускал колонну мимо. Старший патрульного наряда грыз яблоко и равнодушным взглядом следил за дорогой, вполуха слушая надоедливый треп молодого стажера.

– Груз-то негабаритный! Контейнеры, а вон что-то просто брезентом прикрыто! – тыкал пальцем в мутное стекло задней двери выпускник владивостокской школы милиции – Интересно, что они перевозят? Может, проконтролируем?

– Интересно у бабы под юбкой… "Уралы" на бывшие военные склады идут разгружаться, – тоном знатока ответил старший лейтенант милиции, любитель яблок. – Если руки чешутся – проверь накладные на груз. Я под дождь не полезу!

Редкий моросивший дождь был веской причиной для лейтенанта, чтобы не выходить из-под крыши милицейского "козла" и не мочить новенькую, с иголочки, форму, полученную по блату у начальника хозчасти районного отделения. Внеочередное получение обмундирования пришлось оплатить коробом китайской водки, доставшейся лейтенанту на халяву.

Недавно милиция конфисковала товар у жульнической фирмы, которая под видом закупки продовольствия в Китае на самом деле ввозила дешевое пойло без акцизных марок.

Тогда лейтенант нашел общий язык с руководителем операции – майором краевого управления по борьбе с экономическими преступлениями.

Майор оказался человеком понимающим, не жилой, и разрешил взять каждому из участников конфискации по две картонные коробки с красными жучками-иероглифами снаружи и пластиковыми литровыми бутылками внутри.

Старший китайской водки не пил, ибо был убежден, что она отдает мочой или в лучшем случае куриным пометом, но бартерный обмен с завхозом отделения в глубине души считал несправедливым. Форма полагалась по закону, а выбивать ее приходилось водкой, чтобы не тянуть службу в обносках.

Это наводило старшего наряда на мрачные мысли о вселенском бардаке и отсутствии порядка даже в органах, призванных этот самый порядок наводить. Ему захотелось еще кому-нибудь испортить настроение, дабы заставить этого кого-нибудь задуматься о несовершенстве мира.

Порывисто распахнув дверь "козла", он выпрыгнул на мокрый асфальт и повелительно поднял руку.

Мощный "Урал" скрипнул тормозами и остановился вровень с милицейской машиной. Пожилой водитель, одетый в клетчатую рубаху с закатанными рукавами, заправленную в ядовито-зеленые брезентовые брюки, шутливо взял под козырек:

– Здравия желаем!

– Документы показывай: права, накладные, маршрутный лист! – не отвечая на приветствие, грубо скомандовал милиционер. – Сергей, осмотри груз!

Стажер проворно вскарабкался в кузов. Приподнял брезентовый тент и нырнул внутрь.

– Здесь ящики заколоченные, товарищ старший лейтенант, без обозначений! – прогудел парень словно из колодца. – Вроде лопасти вертолетные у борта лежат!

– Все правильно! – сверил по бумагам старший патрульного наряда. Самолеты сельскохозяйственной авиации.

Куплены торговым представительством Корейской Народно-Демократической Республики во Владивостоке у предприятия… Черт, неразборчиво написано! запнулся милиционер. – Так, по маршрутному листу груз следует на склады временного хранения фирмы "Родком". Сходится…

Стажер высунул голову из-под брезента.

– Я лопасть вертолетного винта обнаружил, а не "кукурузника", – доложил въедливый парень.

– Значит, косоглазым наши фирмачи некондиционный товар впендюрили, засмеялся старший патруля. – Будут рис вручную опылять ядохимикатами.

Шофер "Урала" угодливо подхихикнул.

– А вам, товарищ водитель, рано смеяться! – перешел на сухой, официальный тон старший лейтенант. – Правый стоп-сигнал не работает, на маршрутном листе печать размытая. Может, левачишь? – Старший патруля ехидно прищурился. – В глаза мне смотреть! Чего рыло воротишь? – показывал себя во всей красе российский держиморда.

– Какой левачишь? – возмутился шофер. – Нас вон сколько мимо едет, что меня одного выдернул?! Почти все "Уралы" с автобазы корейцы наняли для перевозок.

– Где грузились? – нахмурился представитель власти.

– На рампе железнодорожной! В маршрутном листе указано, – занервничал водитель, не без основания полагая, что вся эта комедия преследует вполне определенную цель.

А из каких шишей набивать эту ненасытную утробу, когда на автобазе три месяца не выдавали зарплаты.

– Вона начальство мчится! – Шофер первым заметил обгоняющую "Уралы" белую "тридцать первую" "Волгу" с включенными фарами. – С ними разбирайтесь!

Шофер демонстративно забрался в кабину.

Низкорослый, метр сорок с кепкой, кореец говорил на ломаном русском языке, но с исключительной азиатской вежливостью, сопровождая каждое предложение полупоклонами. Улыбка от уха до уха, при которой обнажался верхний ряд неровных зубов, делала его лицо похожим на морду рассвирепевшего орангутанга, показывающего клыки.

– Мы есть представитель корейского консульства! – зная почтение русских перед высокими должностями, тараторил сопровождающий колонну кореец. – Не надо, пожалуйста, задерживать машина.

Из "Волги" вышел второй кореец с пухлой папкой под мышкой. В отличие от своего соотечественника, этот сын Востока говорил по-русски безукоризненно, хотя и с акцентом. Он сразу взял лейтенанта в оборот:

– У нас все бумаги оформлены, визы и печати соответствующих инстанций проставлены. Можете сами убедиться. – В его руках распустился бумажный веер.

В глазах у милиционера зарябило от солидных фиолетовых печатей и респектабельного текста, набранного на компьютере.

Промолчал бы старший лейтенант, отдал бы честь и уселся в теплый милицейский "козел" выкурить с коллегами по службе сигарету, успел бы доносить новую форму и стоптать до пенсии не одну пару сапог. Но, решив покочевряжиться перед смахивающими на одетых в костюмы цирковых обезьян корейцами, старший патруля одной ногой переступил черту, отделяющую жизнь от смерти.

– Накладка, господа-товарищи, выходит! – протянул он, послюнявил палец и стал неторопливо перебирать бумаги. – По счету-фактуре вы закупили сельскохозяйственные самолеты типа "Ан-2", "кукурузники" по-нашему, списанные с баланса авиаотряда края и прошедшие капитальный ремонт. Так? Он посмотрел на маленького корейца взглядом своего кинокумира Глеба Жеглова.

Желтолицый гном с портретом великого вождя Ким Ир Сена на лацкане дешевого, но аккуратного пиджачка радостно заулыбался:

– Совершенно правильно, товарищ офицер!

– Мой помощник нашел в кузове "Урала" лопасть вертолетного винта! Будем все машины досконально проверять!

Сам того не подозревая, милиционер копал себе могилу, а заодно и всему наряду патруля.

Владельцы груза встали в позу провинившихся школьников. Знаток русского языка нервно теребил пуговицу, грозя вырвать ее с мясом, второй просительно заглядывал в глаза лейтенанту. Это комичное зрелище удовлетворило честолюбие милиционера, и он уже был готов отпустить корейцев, но тут из "Волги", кряхтя и вздыхая, вылез представительный мужчина европейской наружности. Гражданский костюм не мог скрыть военной выправки.

– Чего бузишь, лейтенант? – пробасил он и фамильярно хлопнул милиционера по погону.

Грозный сотрудник правоохранительных органов непроизвольно дернулся.

– Твой помощник не с перепоя ли? – властным генеральским тоном спросил грузный мужчина.

– А вы, собственно, кто будете? Ваши документы? – опомнился от шока милиционер. Он был хозяином шоссе, и на арапа взять его было непросто.

Самоуверенный толстяк с благородной сединой на висках протянул общегражданский паспорт в коричневой кожаной обложке, украшенной золотым двуглавым орлом, тисненным золотом.

Начинка книжечки была необыкновенной. Под прозрачной пленкой, закрывавшей первую страницу, находилась небольшая цветная фотография, сделанная "Полароидом".

Многофигурная композиция фотки ошарашила офицера милиции, такие он видел только в газетах. Но самое главное, лишь в газетах и телевизионных программах он видел изображенных на карточке людей.

Владелец паспорта был на этой фотографии четвертым в верхнем ряду.

По спине старлея пробежал неприятный озноб. Стараясь сохранить лицо, он вслух прочитал:

– Банников Петр Михайлович…

– Отставной генерал-майор Главного разведывательного управления, ныне пенсионер и консультант коммерческих организаций! – отрекомендовался спутник корейцев. – Помогаю осуществить проект вашего губернатора по расширению приграничной торговли. Что же ты, сынок, налаживать контакты мешаешь? по-отечески пожурил он не в меру ретивого правоохранителя.

Доверительно приблизившись к милиционеру, отставной генерал зашептал:

– Они нам валютой за старые развалюхи платят, в бюджет края живые деньги вкладывают! – Банников игриво подмигнул. – Если сомневаешься, думаешь, что мы металлы цветные вывозим или еще что-нибудь недозволенное, сообщи куда следует. Груз еще неделю на складах отправки дожидаться будет! Пока зафрахтованный корабль в порт придет, пока таможня контейнеры опечатает… Волокиты во!

Отставной генерал провел себе ладонью по горлу.

Миролюбивый тон владельца грозной фотографии окончательно снял напряжение. Старлей сдвинул на затылок фуражку.

– Извините, Петр Михайлович! – Он запомнил имя-отчество намертво, чтобы рассказать ребятам из отдела про встречу с генералом-разведчиком во всех подробностях. – Я вас больше не задерживаю! Не обижайтесь, что машину проверили. Служба! – Милиционер по-гусарски щелкнул каблуками и вскинул руку к козырьку. – Счастливого пути!

Банников благодарно кивнул. Приобняв лейтенанта за плечи, он отвел его в сторону.

– Ты, я вижу, малый толковый… – Отставной генерал пожевал губами. На обратном пути – а я часика через полтора возвращаться буду – переговорить с тобой хочу.

Кандидатуру в личные охранники подыскиваю! Человек я немолодой, при деньгах, по свету много мотаюсь – нужен верный парень рядом. Лучше из органов. Столичных хлюстов не хочу – разбалованные, а ваш брат дальневосточник подойдет! С пропиской, квартирой, для начала однокомнатной, проблем не будет. Фирма гарантирует. Может, есть на примете подходящая кандидатура?

Сердце лейтенанта екнуло. Фортуна поворачивалась к нему лицом. Сменить тягомотину опостылевшей службы на блеск столичной жизни предлагают один раз. Он готов был расцеловать этого вальяжного барина.

– Мы будем на трассе! – бодрым голосом везунчика произнес милиционер и добавил, ловя удачу за хвост:

– Может, вас до складов проводить с включенной мигалкой?

– Не стоит! – поморщился Банников. – Много чести косоглазым!

– Ясно, товарищ генерал! – ретиво вскинул подбородок старший наряда. Я сгоняю к "Озерной"… – Он указал на виднеющиеся по правую сторону от шоссе корпуса заброшенной шахты. – Там в котельной бомжи гнездо свили, шуганем их и обратно!

– Добро, сынок! – бросил Банников и вперевалку, как откормленный гусь, пошел к машине.

Загляни лейтенант секундой позже сквозь темное тонированное стекло "Волги", он увидал бы вместо добродушного улыбчивого толстяка астматически тяжело дышащую тушу, изрыгающую семиэтажный мат.

– Чуть не спортачили такое дело! – брызгал слюной Банников в лицо корейцам. – Приказывал тщательно упаковать каждую деталь, ничего не оставлять открытым, навигационное оборудование запаять в металлические ящики…

Опасные свидетели на твоей совести, дружище Лин. Лейтенант мою фамилию запомнил!

***

Маленький кореец накрахмаленным платком чистоплотного человека промокнул слюну крикуна, осевшую на его гладко выбритой щеке. Из внутреннего кармана пиджака он достал рацию "уоки-токи", поднес ее к губам и заклекотал на своем наречии.

Шахта "Озерная" имела дурную славу. По слухам, в ее выработанные штреки сбрасывались трупы после многих криминальных разборок владивостокской мафии.

Старший лейтенант не был суеверным, но, как и всякий нормальный человек, не любил лишний раз заглядывать в такие места. Объехав территорию покинутого рудника и не найдя следов бомжей, он поторопил водителя третьего члена патруля:

– Выруливай на трассу, пока на новых мертвецов не наткнулись!

За углом полуразвалившегося здания администрации шахты милицейский "козлик" чуть не столкнулся с невесть откуда взявшимся на этом пустыре микроавтобусом "РАФ".

Машины встали капот в капот.

Водитель "рафика" весьма эмоционально высказался о своем коллеге, его родственниках и выскочил из машины. За ним последовали остальные члены патруля. Старший лейтенант был полон решимости устроить "чайнику" образцово-показательный "разбор полетов", но при виде высыпавших из "рафика" корейцев приветливо заулыбался.

– Какие проблемы, ребята? – спросил он тоном великолепного официанта. Генерал за нами прислал?

Пассажиры микроавтобуса одарили милиционеров ответными улыбками.

– Дай прикурить! – попросил худой, щуплый, как подросток, кореец. В его зубах была зажата сигарета, и обращался он именно к лейтенанту.

Старший патруля поднес зажигалку.

– Петр Михайлович меня ищет? – переспросил он и тут же ощутил стальной захват на запястьях.

Кореец, продолжая улыбаться, держал его мертвой хваткой. В раскосых глазах азиата лейтенант прочитал свой смертный приговор. Лейтенант саданул коленом по животу противника, но ударил как будто в кирпичную стену. За внешностью пацана-доходяги скрывались медные тренированные мышцы.

Это в американских и индийских фильмах бьют со звуком ломающейся деревянной тары, и после этих ударов герои продолжают очумело махать кулаками. Мастер же рукопашного боя похож скорее на хищное насекомое. Его выпады точны и не производят лишнего шума.

Рука корейца оторвалась от запястья лейтенанта и снизу вверх ударила в переносицу. Кость вонзилась в мозг как гвоздь. Смерть наступила мгновенно.

Водителя тоже убили изощренным ударом, без видимых следов насилия. А парнишка-стажер оказался не таким удачливым и какое-то время корчился в агонии. Он еще жил, когда убийцы поливали его синеющие губы водкой, он еще мог видеть, как то же самое они проделывают с его товарищами, как их всех затаскивают в машину, чтобы наряд отправился в свое последнее патрулирование.

Но мальчишка умер до того, как "козел" с заблокированными тормозами на полной скорости врезался в охристокрасную кирпичную стену здания и загорелся. Из машины выпрыгнул кореец и стал смотреть на погребальный костер, пока его не отвлек мощный рев с небес.

Это был не трубный глас. Воздушный лайнер "Ил-176", совершающий перелет по маршруту Москва – Владивосток, заходил на посадку. Его тень блеклым крестом скользнула по корейцу, по территории складов, где полным ходом шла разгрузка, по сопкам, окружавшим аэропорт.

Счастливого пути! Куда держит путь эта адская банда, завывающая в ночном мраке? При свете дня было бы нетрудно перестрелять всю эту нечисть. Однако в темноте их не видно…

Франсиско Гойя

Аэропорт оказался в часе езды от Владивостока. Но что гораздо хуже бывших спецназовцев никто не встречал.

– Что будем делать? – спросил Серегин, устало оглядываясь вокруг. Может, имеет смысл подождать?

– Кого?

– Пашу.

– Ты что, маленький? Адрес есть – значит, надо ехать.

– А ну как мы с ним разминемся? – не соглашался Коля. – Под дверью станем ночевать?

– Предлагаешь торчать здесь безвылазно? – Святой вскинул на плечо сумку. – Кончай расслабляться, а то с этими игорными автоматами отвык от серьезной работы. Привыкай, Коля. Как говорится: "Добро пожаловать на войну".

Владивосток из окна автомобиля показался Святому даже ничего. Мимо все время шныряли иномарки, перекочевавшие с японских автомобильных кладбищ, разноцветными огнями переливались витрины магазинов и ночных кафе.

Пригород, совсем как у них, был в основном застроен добротными и просто роскошными особняками. Ближе к центру их становилось все меньше, зато во множестве теснились привычные советскому человеку серые "хрущевки", "сталинки", "брежневки", не трущобы, а так, трущобки.

Кирпичная пятиэтажка Черкасова мирно примостилась рядом с детским садиком, который окружал тихий уютный зеленый дворик.

– Подожди, – бросил Святой шоферу, выходя из машины. – Можешь еще пригодиться.

– Зачем он тебе? – спросил Серегин и первым стал подниматься по лестнице.

В полутемном подъезде стоял, неистребимый запах сырости и свежей побелки.

– Может оказаться, что ты прав. Тогда придется ехать обратно.

– В аэропорт?

– Ну, не знаю. – Святой неопределенно повел плечами. – Скорее всего в какую-нибудь гостиницу. Деньги есть, чего жадничать?

Они остановились на лестничной площадке напротив пятьдесят четвертой квартиры.

– Звони, – шепнул Святой.

– Никого нет. – Серегин еще сильней надавил на кнопку звонка. Приехали так приехали. Ну что, пора искать гостиницу.

– Подожди! – Святой потянул за ручку. Дверь неожиданно открылась.

В квартире горел свет.

– Живем, командир! – воскликнул Николай и бодро переступил через порог. Не успел он сделать и двух шагов, как внезапно остановился посередине коридора.

– Что там? – спросил Святой, хотя уже и сам обо всем догадался.

Паша лежал посередине комнаты лицом вниз с простреленным затылком. Ворот рубашки был оторван и запекся от крови. Правая рука у Черкасова оказалась заломленной за спину, словно ее выкручивали. Вокруг в беспорядке валялись вещи.

– Ничего не трогай! – одернул Святой Серегина, когда тот попытался перевернуть Пашу. – Хочешь пойти по моим следам?

Николай взволнованно посмотрел на друга.

– Надо уходить, командир! Нельзя, чтобы тебя здесь взяли. – Серегин подчеркнул слово "тебя", памятуя о тюремном прошлом Святого. – Местным следователям никакая ФСБ не указ. Так отделают, мать родная не узнает.

– Ты мне будешь рассказывать?! – сказал Святой, в глубине души благодарный другу за заботу.

Он постоял еще какое-то время, внимательно разглядывая комнату, словно боялся пропустить что-то очень важное.

Его взгляд перескакивал с одного предмета на другой. Наконец Святой повернулся и решительно направился к выходу.

– Что теперь – спросил Николай.

Они спускались вниз по лестнице, стараясь не шуметь.

– Остается явочный телефон.

– Суки! – вдруг выругался Серегин. – Ну, я до них доберусь. Они еще пожалеют, что появились на этот свет!

На улице их окликнул таксист:

– Эй, а как же машина?

От неожиданности Святой вздрогнул и тут же выругал себя за ротозейство. Водитель мог стать важным свидетелем преступления, которого они не совершали.

– Отец, прости, что заставили тебя торчать без дела. – Святой вплотную подошел к таксисту и сунул в руку шофера смятую купюру. – Мы в расчете?

Тот недоуменно молчал, сжав деньги в кулаке.

– Так, может, куда подбросить?

– Спасибо, отец. Не нужно.

Шофер кивнул, и было слышно, как от этого движения хрустнула какая-то косточка. Этот неприятный звук навел Святого на мысль, что было бы проще избавиться от нежелательного свидетеля. Но он вовремя себя одернул. Таксист покрылся холодным потом, плюхнулся на сиденье, хлопнул дверью и, стараясь не смотреть в сторону странных пассажиров, с места рванул в темноту.

С наступлением сумерек Владивосток внезапно опустел.

Добропорядочные граждане прятались по квартирам, уступая место совсем другой публике.

Два подряд телефонных автомата не работали. А третий наотрез отказался принимать столичные жетоны. Потеряв терпение. Святой с силой ударил металлический ящик.

В трубке раздался глухой щелчок, что-то крякнуло в телефонном механизме, и охрипший мужской голос на том конце провода сказал:

– Я вас слушаю.

– Это Шах.

Трубка молчала.

– Ты слышишь?! Мы уже часа три как прилетели.

– Вас должны были встретить, – произнес голос. Казалось, от трубки веяло арктическим холодом.

– Нас не встретили. Не встретили, понимаете! – Святой еле сдерживался, чтобы не сорваться на крик.

– Вас разве не предупредили, что этот телефон рассчитан только на исключительный случай?

– Исключительный случай! – не выдержал Серегин, который все время стоял рядом, прислушиваясь. Он не выдержал и выхватил трубку. – Урод несчастный, мы по уши в дерьме! Наш друг лежит на полу собственной квартиры с простреленной головой, а ты тут будешь морали вычитывать!

– Черкасов мертв?

– Он убит! Застрелен!

Телефонная трубка снова замолчала.

– Дай! Так дела не делаются! – Святой решительно отстранил Серегина и несколько раз произнес:

– Алло, алло!

Охрипший голос наконец сказал:

– Ждите. Сейчас к вам приедут.

– Куда приедут? – опять не выдержал Николай.

– Где нам встретиться? – уточнил Святой по телефону.

– Не отходите от автомата. Через пятнадцать минут за вами приедут.

– Знать бы только, кто? – недовольно заметил Серегин.

Машина появилась быстрее, чем можно было ожидать Зеленый "Гранд-Чероки" остановился на углу.

Святой и Серегин зашли в подъезд дома напротив и наблюдали за улицей.

– Подожди здесь, – сказал товарищу Святой. – Если все в порядке – махну рукой.

В джипе сидели трое.

– Где твой друг? – рявкнул широкоплечий высокий блондин и недружелюбно посмотрел на подошедшего.

– Вы послали кого-нибудь к Черкасову? – в тон ему ответил Святой. Он терпеть не мог, когда его вот так, с самого начала, брали на пушку.

В разговор вмешался шофер, на вид постарше остальных:

– Там уже работает группа.

– Хорошо, – смущенно произнес Святой.

"Что теперь? – мелькнуло у него в голове. – Задание отменяется? В таком случае мы с Серегиным становимся как бы и ненужными. А с такими особенно не церемонятся".

Он невольно напрягся, готовый к любой неожиданности.

– Черкасов успел оставить сообщение, – прибавил водитель.

– Успел? – переспросил Святой.

– Он позвонил вчера вечером и сказал, что знает, где находится груз.

– Где?

– Рядом с шахтой "Озерная". Это по дороге в аэропорт.

Там есть корейские склады. Точнее – склад.

– Если вам все известно, – сухо заметил Святой, – почему "Черная акула" еще не уничтожена? А Паша? Вы даже пальцем не пошевелили, чтобы ему помочь!

При словах "Черная акула" люди в джипе поежились, будто от сквозняка.

– Слушай, ты, сучок, – белокурый подался чуть вперед и схватил одной рукой Святого за ворот рубашки, – не тебе указывать, что нам делать, а чего не…

Он не успел докончить. Святой сделал шаг вперед и ударил его головой. Блондин медленно сполз на пол автомобиля.

– Возьми кейс, – произнес водитель так, словно ничего не случилось. Он на заднем сиденье. В нем все необходимое.

Святой сунул "дипломат" под мышку.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

– Да. С этой минуты работаете самостоятельно. В случае провала, непредвиденных трудностей рассчитывайте только на себя.

– Тогда, может, ты назовешь причину, почему бы нам не послать все к черту и еще сегодня не убраться из вашего города?

Человек за рулем неопределенно пожал плечами:

– Раз они выбрали именно тебя, значит, для этого были веские причины.

Святому не оставалось ничего другого, как согласиться.

– Как вы узнаете, что груз уничтожен? – поинтересовался он, прежде чем уйти.

– Просто взорвите склады. Остальное – наша забота.

Святой взглянул на белокурого. Тот начинал понемногу приходить в себя.

– Передашь приятелю, пусть считает это бесплатным уроком хорошего тона. С людьми надо вести себя просто и вежливо.

– Ладно. И удачи!

Дождавшись, когда машина скроется, из подъезда вышел Николай.

– Ну что? – выдохнул он и дрожащими пальцами закурил сигарету.

– У меня, как в том анекдоте, две новости, – Святой многозначительно похлопал по кейсу, – хорошая и плохая.

С какой начинать?

– Давай с хорошей.

– Хорошая новость – это то, что теперь мы знаем, где хранится груз. Дело за малым – нужно организовать небольшой фейерверк.

– А плохая? – Серегин выжидательно смотрел на командира.

– А плохая новость, Коля, – Святой грустно улыбнулся, – что фейерверк этот полностью ложится на нас с тобой, как и вся связанная с ним ответственность.

Николай непонимающе покачал головой:

– Подожди, командир. Мы что, теперь совсем одни?

А прикрытие?

– А может, оно и к лучшему? Ну какой прок вышел Паше от их прикрытия?! Они человека в собственной квартире защитить не могут, а нам с тобой придется работать на природе!

Серегин вдруг обхватил голову руками.

– Сволочи! – застонал он. – Подставили Пашку! Командир, они попросту подставили его, понимаешь?!

– Ты идешь? – спокойно спросил Святой.

Теперь всякое могло случиться. Дай бог, чтобы к следующему утру они еще оставались живыми. А значит, каждый сам выбирает, с кем он. Беда, а может, наоборот, самое настоящее счастье, что Святой свой выбор сделал давным-давно.

– Шансов мало, – честно сказал он. – Те, кто убил Черкасова, должны спешить. Если вертолет успеют вывезти, ищи ветра в поле. Но может случиться так, что на складах нас будут ждать. Ты готов?

Николай кивнул.

– Тогда идем.

Пустой кейс был заброшен в кусты, а его содержимое перекочевало в сумку Святого. Теперь у каждого было по бесшумному пистолету, нож, кусачки и взрывчатка на двоих, К "Озерной" Серегин и Святой отправились только через два дня. Пока Коля ждал друга в заброшенном доме на окраине Владивостока, общаясь с местными бомжами. Святой слонялся по городу. Вечером он возвращался уставший, неразговорчивый…

***

Рогожин достал пачку сигарет. Друзья закурили.

– Как твои знакомые? – Святой кивнул в сторону кирпичной стены, за которой обитала пара нищих.

Николай с неподдельным восторгом стал рассказывать о Жене и Женечке.

– Помнишь, еще фильм такой был! – улыбнулся Серегин.

Как и большинство бомжей. Женя был человеком без возраста. Он вполне мог бы оказаться мужчиной лет тридцати и Даже моложе. Женечка выглядела лучше и уверяла, что совсем недавно справила двадцатипятилетие. Как знаток прекрасного пола, Коля давал ей не меньше тридцати пяти.

История этой парочки была вполне типичной. Череда роковых случайностей, отвращение к себе и окружающим, а в прошлом – дом, семья, достаток.

– Почему-то все нищие любят вспоминать о былом богатстве, – заметил Святой. – Наверное, чтобы оправдать свою ненависть к богачам теперешним.

Серегин, в отличие от товарища, по причине вынужденного безделья интересовался деталями. Было похоже, что он досаждал своим случайным соседям расспросами.

– Чем они тебя так очаровали? – удивленно спросил бывший спецназовец.

– Да вот, понимаешь… Может, книжку когда-нибудь напишу, – смущенно признался Николай.

Святому идея друга показалась странной.

– Про бомжей книгу?

– Почему про бомжей? – возразил Серегин. – Вообще про людей.

– Ну-ну, изучай образы, писатель.

– Знаешь, Женечка – она из Сучан сама. Это рядом с Владивостоком, километров сто. А в город они приехали почти нелегально. Понимаешь, тут, оказывается, между бомжами распределены зоны влияния. Есть даже собственные авторитеты, которые следят за порядком. За Женечкой закреплена свалка в Сучанах, во Владивостоке они и близко появляться не должны. Женька, муж ее, так тот вообще не местный и существует на свете только благодаря милости жены. Так вот…

Святому было не до потенциальных литературных героев.

Его мысли крутились вокруг Черкасова. Неужели Паша дал застрелить себя врасплох? Но кому? Очень мог бы помочь следователь по делу об этом убийстве. Только ведь не явишься в милицию и не скажешь: здравствуйте, мол, гражданин начальник, я разведчик вроде Штирлица… – Не-е-ет! – Святой мотнул головой. – Бред какой-то.

– Командир! – окликнул его Серегин и с тревогой посмотрел на бывшего старлея.

– Сучаны, говоришь?.. – Святой посмотрел в проем окна, за которым вдалеке дымили закопченные трубы. – Надо будет попросить твоих знакомых о небольшом одолжении.

– В смысле?

– Понимаешь, – сказал Святой не совсем уверенно, – взрывчатки нам хватит, чтобы взорвать пять таких складов.

– Ты что, там был?

Святой нетерпеливо махнул рукой;

– Хотел проверить. Это действительно рядом с аэропортом, по правой стороне от трассы. Но сейчас о другом. Пусть бомжи возьмут на хранение часть взрывчатки.

Коля теперь уже совсем ничего не понимал.

– Зачем?

– На всякий случай! – неопределенно ответил собеседник.

Но Серегина уже прорвало:

– На какой случай, командир?! Я и так словно мышь в мышеловке. Давно нужно было пойти и убрать груз. Сам же говорил: если "Черная акула" уйдет со складов, нам ее уже не найти. А вместо этого мы сидим в занюханной дыре.

– Ты же собираешь материал для будущей книги, – попытался шутить Святой.

– Еще и издеваешься!

– Ну ладно, извини. Понимаешь, предчувствие, нюх. Вот подумай сам: за что убили Пашу? За то, что выдал склады.

Так ведь он успел передать информацию. Может, не знали?

Вряд ли. Тогда из чувства мести? Только отомстить можно и потом, когда груз уйдет, без лишнего шума. Но вертолет все еще здесь.

– Был, – уточнил Серегин, – по крайней мере два дня назад.

Коля помрачнел. Он наконец понял, что не давало покоя другу все это время.

– А тут еще Скуридин…

– А при чем здесь Владик? – Святой недоуменно посмотрел на говорившего.

– Как? – удивился Николай. – Ведь это он завербовал Черкасова. Для Паши Скуридин – человек службы безопасности. Черкасов не мог не знать про смерть Владика, а значит, должен был вести себя поосторожней.

– Почему?

– А разве гибель Владика не связана с грузом? – убежденно произнес Серегин. Глаза его блестели. – А раз так, нужно было дождаться нас, притаиться, пуститься в бега, в конце концов. Неделя, две! Он что, не мог лечь на дно?

– Может, Паша чувствовал, что за ним следят, и решил предупредить о складах заранее? – предположил Святой.

– Его застрелили меньше чем за час до нашего прихода.

Я успел прикоснуться к его руке. Тело еще не остыло.

Какое-то время Святой молчал, раздумывая.

– Почему ты раньше мне об этом не сказал? – спросил он наконец.

– Мы спешили. Скорее всего я просто забыл.

Святой встал и подошел к окну.

– О складах Черкасов сообщил вечером, до нашего приезда. Ровно за день до собственной гибели. Тогда скажи, зачем пользоваться секретной связью, если через двадцать четыре часа мы должны были встретиться в аэропорту?

– Какой вывод, командир? – спросил Николай и встал рядом.

– А действительно, какой?

– Нужно просто забраться на этот чертов склад. Чего тянуть? Кстати, хитро улыбнулся Серегин, – пора тебе познакомиться с нашими соседями. Заодно попробуешь уговорить их насчет взрывчатки.

Святой решил про себя, что пришло время убираться из этого опасного города. Но, похоже, они с сержантом остаются здесь вопреки здравому смыслу. В Москве знали, какого сорта люди нужны для подобной работы.

***

– Где нам искать вас в Сучанах? – уточнил Серегин у Женечки.

Женщина в вязаной безрукавке поверх старого ситцевого платья улыбалась не переставая. В кармане у нее лежали пятьдесят тысяч.

– Как где? На свалке! Да там меня все знают…

Когда они спустились в сад, Коля спросил:

– Думаешь, мы правильно сделали, что оставили взрывчатку у бомжей?

– Часть взрывчатки. Если все пойдет нормально, успеем за ней вернуться.

– А если нет?

– А если нет, тогда нам вообще ничего не понадобится.

Весь путь от шоссе до ангаров шли молча. Ночь выдалась безлунная, только потерянно горел одинокий фонарь рядом с котельной.

Святой готовил себя ко всему, но сейчас он предпочел бы столкнуться с живым, осязаемым врагом из плоти и крови, чем блуждать в темноте и не встречать никого. Никого! Ни одной живой души.

Издали склад казался пустым.

– Опоздали? – тихо шепнул Серегин.

Через дыру, проделанную в ограде, они перебрались по ту сторону колючей проволоки. Николай долго возился с замком, пока Святой прикрывал его со стороны въездных ворот.

Сколько Дмитрий ни вглядывался, он не мог разглядеть ни одной живой души рядом.

Наконец раздался приглушенный свист Серегина, означавший, что путь свободен. Святой медленно двинулся к складу, держа наготове пистолет.

Друзья торопливо проскользнули в узкую щель между створками ворот. Внутри ангара царил непроницаемый мрак.

– Тяжело искать черную кошку в темной комнате, – заметил Святой. – Тем более если ее там нет.

– Ты о чем? – не понял Серегин, с детства не любивший кошек.

– О нашем вертолете. – Святой щелкнул кнопкой фонарика, купленного накануне на городской толкучке, и луч света выхватил несколько рядов металлических колонн, упиравшихся своими вершинами в свод ангара.

– Во дают, блин! – оторопело чертыхнулся Николай.

Перед ними возвышался серый бесформенный кокон, закрученный в брезент. Ощущение было такое, словно Святой с Серегиным попали на выставку доисторических чудовищ, на которой остался последний экспонат. Луч фонарика скользнул по металлической обшивке, выглядывающей из-под брезента.

– Не спеши! – одернул рванувшего было вперед Серегина командир.

Тот недовольно сплюнул:

– Чего не спеши?! Работа яйца выеденного не стоит! Взорвем по-быстрому и делаем ноги.

Святой словно не слышал Коли.

– Посмотри запасной выход, – приказал он тоном, не терпящим возражений.

Кровь бешено стучала в висках, выдавая необычное волнение.

– Почти как тогда, в Оше! – не удержался от сравнения Серегин.

От этих слов недоброе предчувствие охватило Святого.

Для него Киргизия навсегда осталась бесконечной чередой вранья и предательства, за которые пришлось расплачиваться жизнью ни в чем не повинных людей.

Все так же медленно, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Святой подошел к груде металла, сваленного на бетонном полу. Вдруг он остановился и присел, что-то внимательно разглядывая. Святой дотронулся до едва заметного рыжего пятна, намертво въевшегося в бетонную пыль, потер его и поднес руку к фонарику. Кончики пальцев окрасились в темно-багровый цвет.

– Кровь? – спросил Николай, тяжело дыша после пробежки по складу.

– Похоже. Как думаешь, производственная травма?

– Навряд ли.

– Что с запасным выходом? – Святой брезгливо вытер руку о брезент.

– Внизу ни черта нет, зато в левом дальнем углу вдоль стены приварена лестница. Если только по ней? Хотя… – Серегин многозначительно цыкнул. Кажется мне, что ты напрасно все так осложняешь.

– Посвети! – попросил Святой, передав фонарик Серегину, а сам отдернул край брезента.

– Вертолет? – спросил Коля.

– Скорее части вертолета. Только вот того ли?

Святой прислушался. Тишина. Ни единого звука.

– Черт! Не нравится мне здесь. Слишком все просто.

Стоп! – Он снова что-то заметил. – Свети сюда!

На внутренней стороне брезента ясно читались три черные перекошенные буквы, выведенные кровью: "Али".

– Али? – Серегин перевел удивленный взгляд на друга.

В голове Святого молнией промелькнуло прошлое. Ош, турки-месхетинцы и Али. Тот самый Али, прикрываясь которым Банников когда-то продал оружие.

– Ничего не трогай! – прохрипел Рогожин. – Это дерьмо наверняка нашпиговано взрывчаткой. Слышишь?!

С улицы донесся низкий протяжный гул. Сквозь щель между воротами ударили косые лучи от фар, и несколько машин замерли у входа, заглушив двигатели. На мгновение вновь наступила тишина, только налетевший с моря ветер жалобно завывал высоко над головой под сводами ангара.

– Потуши фонарик, – торопливо бросил Святой.

Серегин и сам догадался, надавив на кнопку. Но фонарик отказывался слушаться. Его желтый мутный глаз предательски горел в темноте, указывая тонкой дрожащей полоской света на своих хозяев.

Святой ничуть не удивился. Он по собственному опыту знал породу вещей, отказывающихся подчиняться в самый неподходящий момент.

– Дай сюда? – потребовал Рогожин и добавил:

– Оставь взрывчатку и бегом к лестнице. Если надо будет – прикроешь.

– А ты? – Серегин чуть помедлил, с нескрываемой злобой косясь на ворота. – Мы даже не знаем, кто они?

– Вот именно. Самое время выяснить, какого хрена устроен весь этот маскарад. Ну, чего ждешь?!

Раскисший было Колька мгновенно пришел в себя и, сунув другу сумку с зарядом, на ощупь метаулся в дальний угол склада в поисках лестницы.

Святому понадобилась всего пара секунд, чтобы соорудить небольшой "сюрприз" на случай, если их с Серегиным захотят выкурить со склада. Пристроив за одной из колонн мешок со взрывчаткой, он поставил рядом на попа продолжавший светить фонарик, так что на полу образовался незаметный со стороны входа нимб. Святой не сомневался, что при желании сможет попасть в светящуюся мишень. Он остался очень доволен своей выдумкой.

В это мгновение хлопнуло сразу несколько автомобильных дверок – одна за другой, словно открывая сезон охоты.

– Святой! – позвал знакомый голос с улицы.

От неожиданности Рогожин вздрогнул, почувствовав, как неудержимая волна ненависти свинцовым шквалом захватывает его в тиски. Ядовито-сладкий ком подступил к горлу, выдавливая остаток воздуха из легких. Святой физически ощутил в это мгновение вкус предательства, может быть, еще более терпкий от того, что предал его человек, которого он успел похоронить.

– Скуридин, ты?! – крикнул с надрывом Святой, стараясь не выдать своего волнения.

– Я, командир!

Святой мог поклясться, что там, за воротами, Владик в эту минуту улыбался, оскалившись в своей лошадиной ухмылке.

– Не ждал встречи?

– Честно говоря – нет! Не люблю встречаться с мертвецами.

По ту сторону ворот раздался веселый хохот. Скуридин даже зачавкал от удовольствия, настолько пришлась ему по вкусу шутка командира.

"Он, наверное, здорово разжирел? – подумал почему-то Святой, плохо представляя, как сейчас может выглядеть Скуридин. – Разжирел и полысел! Заимел такую большущую отполированную до блеска плешь от лба до затылка!"

– Ну вот мы снова вместе. Святой! Теперь уже, кажется, в последний раз! Ты уж меня прости, но за пару лет после армии многое изменилось…

– Сколько он тебе обещал, сука? – прохрипел Святой.

– Банников?

Наступила короткая пауза – видимо, Скуридин закурил.

– Много. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Ровно столько, сколько вы все стоили: и ты, и Черкасов, и этот придурок Серегин.

За спиной Святого в темноте матюгнулся Колька.

– Значит, Банников жив?

– Точно. Это была его идея взорвать пустой склад, а вместе с ним и вас троих для убедительности. Тебя в особенности. Пока будут разбираться, "Черная акула" спокойно уйдет из Находки.

– Ты убедил Черкасова, что должен имитировать собственную смерть?

– Пашу убивать я не хотел. Он знал, что я жив. Поверил в рассказ про склад с вертолетом. Это я уговорил его выйти на связного и оставить сообщение. Но Паше показалось этого мало, и тогда он сам полез в ангар, чтобы убедиться.

– Он раскусил тебя.

– Может быть, – согласился Скуридин. – Только было уже поздно. Черкасова взяли рядом с металлоломом. Я уговорил отвезти его домой.

– Кто стрелял? – выдохнул Святой. Он готов был разорвать паршивую овцу своего взвода.

– Я! – Признание в убийстве далось Владу без труда.

– А ведь Паша успел оставить знак. – Святой говорил, а сам медленно отступал в глубь ангара.

– Где? – не понял Скуридин.

– Здесь, в ангаре. Когда вы его бросили и пошли за машиной. Ведь Черкасова вначале сильно избили?!

– Точно.

– Тогда он и написал на брезенте кровью всего одно слово – "Али".

– Почему Али? – удивился Скуридин.

– Нехорошо, Влад, уже успел все забыть, – сказал Святой с укоризной. Турок-месхетинец Али, которому Банников сбыл несколько автоматов, а основную партию оружия продал совсем другим людям, пока мы гонялись за подсадной уткой. Вспомнил?.. Я только одного не понимаю: как же я раньше не понял, что ты такая сволочь?

– Ошибки надо исправлять, – заметил Скуридин.

– Точно, – согласился Святой.

Тут автоматная очередь прошила металлическую обшивку ворот, и пули вышибли яркие пучки искр из колонн.

"Так можно и раньше времени взлететь на воздух!" – Святой уже и сам был не рад хитрости с фонариком.

Стараясь держаться подальше от места, где он оставил взрывчатку, Рогожин выстрелил несколько раз в сторону мелькавших перед входом теней. На улице раздался жалобный вопль, сдобренный потоком нерусской речи, после чего фары машин потухли.

В следующее мгновение от страшного удара со скрежетом распахнулись ворота, и в ангар с яростью раненого быка ввалилась черная громадина джипа. Водитель дал дальний свет, и ярко-желтая ослепительная вспышка словно лезвием бритвы полоснула Святого по глазам, невольно заставив зажмуриться. Джип, ощетинившись парой автоматных стволов поверх опущенных стекол, несся прямо на Дмитрия.

Святой не шелохнулся. Он продолжал стоять, будто оперный певец под светом юпитеров. Его поднятая правая рука с зажатым пистолетом замерла в воздухе. Палец застыл на спусковом крючке. Святой словно ждал, чтобы его размазали по бамперу, выплюнув из-под колес взбесившегося металлического зверя кровавой слизью на бетонную пыль.

В салоне джипа сорвались на крик, в исступлении паля по неподвижной и все такой же недосягаемой мишени. Пули с необъяснимым единодушием проносились мимо Святого, не причиняя тому никакого вреда. Расстояние между ним и автомобилем стремительно сокращалось. Казалось, еще немного, и будет поздно.

Первым не выдержал Серегин, наблюдавший за происходящим со своеобразных хоров – решетчатого балкона под самой крышей ангара, как раз напротив входа. Он выстрелил почти одновременно со Святым, так что Рогожин не сразу понял, отчего лобовое стекло джипа рассыпалось на мириады вздувшихся серебряных паутинок за секунду до того, как он сам нажал на спусковой крючок. Серегин продолжал стрелять и после того, как Святой, совершив неуловимое движение, юлой крутанулся по полу и исчез в темноте за колоннами.

Автомобиль сделал резкий разворот, спасаясь от столкновения со стеной, и ткнулся покатым рылом в побитую оспами пуль кладку силикатного кирпича.

От удара сидевший рядом с водителем молодчик вылетел из машины и упал лицом вниз на усыпанный осколками стекла капот. Безжизненное тело водителя с рваными ранами тяжело навалилось на руль, а широкий плоский лоб уперся в клаксон. По складу, вновь погруженному в темноту, прокатился истошный рев сирены.

Воспользовавшись замешательством среди подельников Скуридина, Святой добежал до лестницы и стал быстро подниматься вверх. Ему оставалось преодолеть несколько последних ступенек, когда в проеме ворот показался другой автомобиль. Получив хороший урок, нападавшие сменили тактику. Второй джип остановился передними колесами на пороге и осветил фарами внутренности склада. В ангар проскочили несколько человек, стараясь по-крысиному держаться в тени, и начали перебегать от колонны к колонне.

– Ты цел? – Серегин лежал ничком на навесной галерее, словно канарейка, вцепившаяся в металлические прутья, боясь пошевелиться. – Оно здесь все на соплях держится! – поспешил объяснить Николай свое странное поведение.

– К окну подобраться можно? – Святой кивнул на серый квадрат под самым потолком за спиной у Серегина, но тот отрицательно мотнул головой.

– Разве что ты умеешь летать! Как раз двух пролетов недостает.

– Тогда полетели! – Святой наклонился к Кольке. – Чего разлегся, чай, не на югах!

– Сам знаю, что не на югах, – беззлобно огрызнулся Серегин, по-собачьи поднимаясь на четвереньки, отчего металлическая конструкция под ним начала раскачиваться вроде маятника.

– Ты что, задом наперед собираешься прыгать?! – не выдержал Святой, наблюдая за мучениями друга. – Разворачивайся!

– Ну а если я с детства высоты боюсь? – Николай выпрямился во весь рост и, разбежавшись, прыгнул.

Он не долетел совсем немного и повис, ухватившись за край пролета. Нащупав ногой выступ в стене, Колька оттолкнулся от него и, подтянувшись до предела на руках, заполз на галерею. Достав из-за пояса пистолет, он приготовился прикрывать Святого.

– Прыгай! – крикнул Серегин.

Однако стоило Святому приподняться, как он тут же рухнул обратно, едва успев увернуться от предназначенной для него автоматной очереди.

Почувствовав неладное, Серегин обернулся и, вовсю матерясь, открыл огонь по человеку с автоматом, выбравшему Святого в качестве мишени. Их дуэль длилась недолго и закончилась в пользу Серегина.

Человек внизу выронил оружие, картинно согнулся пополам, сделал несколько шагов назад и начал медленно оседать.

Но, прежде чем он упал, Святой снова был на ногах. В два касания преодолев галерею, Дмитрий взлетел под куполом ангара, паря над бездной. Его прыжку позавидовал бы не один цирковой артист.

Словно гигантская рука, пытавшаяся схватить Святого, за Дмитрием потянулся свинцовый шлейф, намертво впечатываясь в стену десятками выбоин. Повисни Святой на краю пролета, и эта невидимая рука сжала бы его в своих тисках, превратив в окровавленный кусок мяса.

"Дотянул!" – мелькнуло у него в голове, когда он вновь почувствовал под собой опору.

В это мгновение пролет галереи, не выдержав тяжести двух тел, рухнул вниз. В последнюю секунду Серегин вскочил в проем окна, выбив плечом стекло и свободной рукой успев схватить Святого поперек пояса. Николай сумел втащить друга в нишу, спасая его от неминуемой смерти. Святой хотел что-то сказать, но Серегин, не дожидаясь благодарности, выбрался на крышу.

Выглянув из импровизированного убежища, напоминающего скальные храмы Пальмиры, Святой по светящемуся фонарику отыскал взглядом оставленный внизу мешок со взрывчаткой. Лучи от фар джипа падали в противоположную сторону от него, так что Дмитрию не составило больших трудов попасть в цель. Но, прежде чем Святой нажал на спусковой крючок, в оконной раме появилась уставшая физиономия Серегина, измазанная грязью.

– Ума не приложу, как ты спустился… – только и успел пролепетать тот, как раздался взрыв страшной силы, который вышвырнул друзей прямо на крышу.

Они заскользили по оцинкованным жестяным листам, словно на лыжном трамплине где-нибудь в Раубичах, в кровь сдирая ладони.

Внезапно огненный смерч разорвал ангар на тысячу кусков, и новый взрыв потряс окрестности. Вечернее небо озарилось багровым пятном пожара. Последнее, что увидел Святой, был метеоритный поток из кусков жести, штукатурки, дерева и обломков кирпича.

Затем последовала короткая вспышка, и острая боль пронзила все тело. Святому даже показалось, что он на какое-то время потерял сознание…

Когда Рогожин снова открыл глаза, над ним стоял Влад – Владик Скуридин. Он был именно таким, каким представлял его Святой: с блестящей лысиной, пополневший, одетый в дорогой костюм. Но больше всего Святого поразил взгляд Скуридина: потухший, пустой, остекленевший – взгляд профессионального убийцы.

Влад угадал мысли Святого.

– Это ты научил меня убивать, – сказал он, наклоняясь еще ниже к распластанному на земле человеку, и повторил, оскалившись по-волчьи:

– Ты… Знаешь, ведь именно тебе я обязан всем! – Скуридин потряс рукой с огромной золотой печаткой на пальце. В другой руке у него была зажата "беретта". – Деньги, много денег. А скоро их станет еще больше.

– Надеешься разбогатеть? – вдруг раздался у него за спиной чей-то голос.

Владик резко обернулся.

Незнакомец застыл в нескольких шагах от него. Наемный убийца мог поклясться, что никогда не видел этого человека прежде. Но ему показалось, что он его знает. Странное чувство беспокойства охватило Скуридина. Он не испугался автомата, так как давно приучил себя к мысли о собственной смерти. Как это ни странно, в глубине души он всегда боялся именно такого внезапного появления у себя за спиной "человека в черном", который однажды возникнет из его собственной тени, чтобы восстановить нарушенный им, Владом, круговорот жизни…

Ствол "беретты" в руке Скуридина дернулся по направлению к незнакомцу. Но, прежде чем Влад успел что-либо сделать, "Калашников" разродился короткой очередью.

Первая пуля пробила Владу плечо, оставив дыру на двубортном пиджаке, и вышла чуть выше правой ключицы.

Вторая попала в подбородок. От третьей голова Скуридина раскололась пополам.

Отшвырнув пистолет носком ботинка подальше от бездыханного тела, стрелявший шагнул к Святому.

Со стороны шоссе доносился вой пожарных и милицейских сирен.

– Надо уходить! – Святой ухватился за протянутую ему руку.

Поднявшись, он начал искать Серегина. Человек, расправившийся со Скуридиным, молча наблюдал за ним и наконец спросил:

– Что ты здесь делаешь?

– Тот же вопрос я мог бы задать тебе, – заметил Святой. – Что ты делаешь во Владивостоке рядом с этими долбаными складами?

– Тебе бы больше понравилось оказаться на его месте? – Незнакомец кивнул в сторону трупа Скуридина.

Святой не ответил. Он увидел Серегина, которого завалило куском жести. Николай при падении рассек бровь, а в остальном отделался царапинами и парой синяков.

– – В следующий раз запасной выход отправишься искать сам, – попробовал пошутить Серегин, выбираясь из завала, и, заметив рядом со Святым человека, добавил:

– Дим, от контузии галлюцинации бывают?

– Вообще-то не знаю, – честно признался Святой. – А что?

– Просто мне кажется, будто возле тебя стоит мужик, которого я тогда на станции отмазал от мента. – И, прикрыв ладонью лицо, Николай захныкал:

– Это ж надо было так головой об асфальт долбануться!

– Может, отложим все-таки выяснение обстоятельств на потом? – не выдержал Новиков. – А насчет мента… По-моему, мы квиты!

Найти угол во Владивостоке для Новикова не составило труда. Виктор остановился у одного знакомого по зоне. Сам хозяин квартиры успел перебраться в пригородный особняк, круто поднявшись за последние два года на утилизации американского мусора. Бывший зек с фамилией лихого украинского атамана времен гражданской войны Александр Сафронович Тютюнник теперь разъезжал на "нулевых", прямо из автомобильных салонов, иномарках и с какой-то особенной гордостью вспоминал о времени, проведенном на тюремных нарах. Новикова он встретил с радушием русского барина, широким жестом протянув ключи от владивостокской квартиры.

– На, владей! Будут нужны бабки – устраивайся ко мне на работу. Еще и подъемные получишь.

Давно успев отвыкнуть от подобного бескорыстия, Виктор посчитал выходку Тютюнника обычным пижонством.

– На зоне подобного понта – выше крыши, – нехотя объяснил Серегину свою неприязнь к "мусорному королю"

Новиков. – Чем человек пожиже, потщедушнее, тем больше пыли в глаза норовит пустить. Отсюда и пальцы веером: смотри, мол, расширяй кругозор. А стоит такое чмо к ногтю прижать, он сразу и сопли пускает…

– А почему "мусорный король"?

Серегин вылез из ванны и разгуливал по комнате, опоясанный полотенцем. От его мускулистого тела шли клубы пара.

– Тютюнник нашел в свое время золотую жилу и теперь близко никого к ней не подпускает, крутым фирмачом заделался. На первый взгляд дело пустяковое: из-за бугра поступает партия товара – ковровые покрытия там или резиновые перчатки. А вместо этого в контейнерах привозится мусор. Чтобы избавиться от него в той же Америке, платить приходится бешеные бабки. Обычно это какая-нибудь химия вроде пластмассы, которая будет гнить еще лет девятьсот. Можно, конечно, и радиоактивные отходы прибрать, но это и стоит дороже.

Колька, понаслышке знавший о подобного рода делах, одобрительно присвистнул:

– Смотри ты, из дерьма деньги кует! Башковитый, видать, мужик.

– Когда срок мотал, старался особенно не выделяться.

Это тебе не Димка!

Обернувшись к Святому, Виктор спросил:

– Небось до сих пор огрызаться не отучился?

Святой царапал подвернувшимся под руку карандашом дурашливые рожицы на краю газеты. Он сделал вид, будто не расслышал вопроса, полностью поглощенный своими мыслями.

Тогда у складов Рогожин не очень удивился появлению Новикова. Он и сам толком не понимал, почему. После неудачной попытки перехватить Виктора на выходе из зоны Святой часто вспоминал бывшего командира. Ему казалось, Новиков не сможет найти себя в новой России, сменившей за неполные две пятилетки не только несколько правительств, но и пару государственных строев: от "социализма с человеческим лицом" до "рыночного капитализма". По правде сказать. Святой и сам иногда чувствовал себя лишним, так до конца и не принявшим новые правила игры, царившие в стране. Однако Рогожину пришлось признать, что он ошибался.

Святой терпеливо ждал, пока Серегин отправится в Сучаны за оставшейся частью взрывчатки и они наконец смогут поговорить с Виктором. Не то чтобы Колька мешал разговору, но все-таки его присутствие удерживало обоих от дальнейших расспросов.

– И давно ты у нас на хвосте? – спросил Святой, когда они остались одни.

– Давай сразу объяснимся, – сухо, почти грубо оборвал его Виктор. Сегодняшняя встреча была абсолютно случайной. Я больше недели следил за складом. Все дело в том, что человек, засадивший меня за решетку, держал там в свое время разное барахло. Искать с ним встречи в городе не приходилось, так как мужик прикинулся трупом и лег на дно капитально. А вот забрать кое-что со склада он мог прислать своих людей. Для меня это была единственная возможность выйти на Банникова.

– Генерала Банникова? – Святой не скрывал своего удивления. – Генерал играет по-крупному и наверняка забыл о твоем существовании. Может, пора и тебе перестать о нем думать?! Посмотри вокруг. Мне иногда кажется, что, пока мы воевали, кто-то подменил нашу Родину, подсунув взамен никому не нужную рухлядь. Кому и за что ты собираешься мстить? Проворовавшемуся генералу или, может, себе за прошлую слабость и беспомощность перед ложью и предательством?

Лицо Новикова превратилось в гипсовый слепок. Виктор застыл, сидя в кресле напротив с видом человека, приговорившего себя к смертной казни. Он не спорил, не пытался возражать, а молча смотрел на Святого, и от этого взгляда тому становилось не по себе.

– Не замечал раньше, чтобы ты умел так красиво говорить!

Новиков закурил, стряхивая пепел на газету с рисунками Дмитрия.

– Только знаешь, сколько на зоне таких, "со смыслом", и каждый норовит залезть в душу?

– Оставь Банникова, Виктор! – Святой сделал последнюю попытку прорваться сквозь невидимую преграду, ставшую между ними. – Тебе сейчас нельзя мстить. Я знаю по себе: раз ступив на этот путь, с него не свернуть. Это только кажется, что, увидев смерть врага, ты найдешь облегчение.

Ложь, все ложь! Посмотри на меня. Моя жизнь превратилась в полет пули, пущенной наугад. Она проходит сквозь одного негодяя, второго, третьего и не остановится, пока не расплющится о бетонную стену. Но твоя война давно закончилась…

– Ты не сможешь меня переубедить! – В голосе Виктора послышалась горькая нота. – Я не могу, да и не хочу ничего менять. Слишком поздно!

– Генерал все равно не уйдет от причитающегося ему куска свинца! Зло часто остается безнаказанным, но только не в этот раз! – Святой говорил, а сам чувствовал прилив сил, внутреннюю убежденность в правоте своих слов. Не марай больше руки кровью. Этот груз не под силу унести простому человеку…

Внезапно все оборвалось. Виктор еще не успел ничего сказать, а Святой почувствовал, что проиграл.

– Не становись на моем пути, Рогожин! Банников мой, и я не намерен его ни с кем делить! Надеюсь, это ясно?

Новиков резко поднялся из-за стола.

– Можешь и дальше играть героя, пытаясь догнать этот винтокрылый кусок дерьма! Вдруг на том свете тебя и вправду запишут в святые, чем черт не шутит?! Но если попробуешь убрать генерала – пеняй на себя. Сдохнешь вместо него!

Он – мой!

Виктор изо всех сил ударил кулаком по столу.

– Откуда ты узнал про вертолет?

Святой безуспешно пытался погасить в душе накатившую обиду на друга, теперь уже, судя по всему, бывшего.

– Колька успел проболтаться. И про сухогруз, на котором Банников собирается дернуть в теплые страны, и про то, как вас подставили. Твой приятель не в меру болтлив для подобного рода дел.

"Не стоило Николаю рассказывать Новикову о наших намерениях и уж тем более о том, что Петр Михайлович Банников жив-здоров и скоро покинет родные края", – подумал Святой.

Виктор по-своему оценил молчание Рогожина.

– Не ругай его, – попросил он. – Парень уже второй раз здорово мне помог. Передай Кольке, что я у него в долгу. Ну, мне пора.

– Ты уходишь?

– Выходит, что так.

Друзья замолчали.

Они все еще были вместе после стольких лет разлуки, но каждый из них уже сделал свой выбор.

Сколько раз Новиков представлял себе эту встречу, а теперь он бежал, так и не сказав чего-то самого важного, что хранил долгие годы. Только несколько шагов отделяли Виктора от дверей, и все-таки он не смог заставить себя уйти, не пожав руку Святому.

– Прощай! – Холодные жесткие пальцы сжали протянутую ладонь Дмитрия. Жаль, что ты не успел встретить меня у зоны.

– Все еще впереди, командир, вот увидишь!

Святой грустно улыбнулся.

Уже на пороге Новиков обернулся.

– Да, кстати. В квартире оставайтесь сколько надо.

Я предупрежу хозяина.

Бросив на столик под зеркалом связку ключей, он вышел.

***

У рядов колючей проволоки Находкинского порта было сумрачно и тихо. Дальше начинались несколько метров "мертвой зоны", представлявшей собой сплошную яркую полосу света, за которой снова была спасительная темнота.

Справа виднелась вышка с охранником, слева поднималась кирпичная стена ангара высотой с пятиэтажный дом.

Святой первым начал подъем по почти отвесной стене.

Следом, кряхтя, карабкался Колька.

Им пришлось подниматься на самый верх. Где-то на уровне третьего этажа оказалось окно. Звон разбитого стекла прозвучал оглушительно громко.

Через мгновение он снова был на земле, но стоило ему сделать два-три шага, как нога за что-то зацепилась.

Хорошая реакция и армейская привычка всегда быть наготове сделали свое дело: Святой устоял там, где любой другой рухнул бы как подкошенный. Он протянул руку в темноту и тут же ее отдернул. Рядом с ним, уткнувшись мордой в край тюка, лежала собака. Кровь из перерезанного горла еще не успела засохнуть, и клочья шерсти торчали во все стороны. На ощупь пес был похож на вшитый в матрас кусок свинца.

Заметив собаку, Серегин поморщился:

– Кажется, здесь побывал твой приятель. Просто удивительно, как он всюду успевает.

– Это не он, – уверенно возразил Святой. – Новиков обошелся бы без крови.

Эти слова неожиданно разозлили Кольку.

– Не понимаю тебя, командир! Какой-то бывший зек…

Извини, бывший "афганец", держит нас за мальчишек. То, блин, сидит, душу изливает, прямо наизнанку ее выворачивает, а то вдруг бац – и нет его. Прямо человек-невидимка!

– Все сказал? – оборвал друга Святой и, не дождавшись ответа, сухо добавил:

– Не кипятись, Колька, и на Виктора не злись. Тебе его все равно не понять.

Он закрыл глаза, прислонился спиной к металлическому боксу и постарался расслабиться.

"В конце концов, – подумал Святой, – я ничем не отличаюсь от Новикова. Может, Голубев и был прав, когда ударился в религию, хотя, как пел Высоцкий: "В гости к богу не бывает опозданий". Если бы Банников помнил об этом, он не стал бы так спешить оторвать кусок пожирнее от армейского пирога. Его подставили, и теперь жизнь Петра Михайловича стоит совсем ничего – всего-то несколько тысяч "зеленых". Пустяк по сравнению со спокойной старостью среди антикварной рухляди".

– Впрочем, – прошептал Святой, – моя жизнь обойдется и того дешевле.

И тут же одернул себя. Не в его натуре было скулить. Еще в Афгане, а потом в Чечне Святой понял простую вещь: важно не сколько лет ты прожил, а как.

– Говорят, что люди, которые много думают о смерти, обычно долго живут… – обиженно пробурчал Серегин и вдруг замолчал.

Святой тоже услышал шаги. Внезапно в проходе появился человек. Незнакомец шел осторожно, всматриваясь в темноту.

"Это не охранник", – понял Дмитрий.

– Нехорошо мучить животных. Разве тебе мама об этом не говорила? – тихо сказал Святой, не выходя из тени.

Человек вздрогнул от неожиданности, но вместо того, чтобы броситься бежать, остановился.

– Что ты имеешь в виду? – спросил неизвестный.

– Он имел в виду мертвую собаку в ангаре недалеко отсюда, – добавил Колька, давая понять, что Святой здесь не один.

Наступила долгая пауза.

Незнакомец оказался высоким худым парнем лет двадцати пяти с длинными волосами и узким злым лицом, на котором самой запоминающейся деталью, безусловно, был нос, согнутый у основания буквой "Г".

– Я решил попутешествовать немного, а здесь подвернулась эта драная псина, – возбужденно заговорил он.

– Эй, убери пушку! – крикнул Серегин, заметив, как в руке непрошеного собеседника тускло блеснул металл, и решив, что это пистолет.

Удар в челюсть – и незнакомец рухнул на четвереньки.

Парень попробовал было подняться, но Колька вторым ударом уложил его плашмя.

Нагнувшись за оружием и мысленно прикидывая, как он сможет им воспользоваться, Серегин увидел, что парень сжимает всего-навсего длинный металлический фонарик китайского происхождения. Кольке стало неловко.

– Вставай! – сказал знаток рукопашного боя. Затем он помог незнакомцу подняться и аккуратно поставил его, прислонив к боксу. – Постарайся в следующий раз соображать быстрее.

Тот слабо кивнул.

– И отдай нож, – добавил Святой.

– Какой нож?

– Нож, которым ты прирезал пса.

– А, нож! – вспомнил парень и, боясь, как бы Серегин опять не перешел от слов к делу, полез за пазуху.

– Только помедленнее, – пригрозил беззлобно Колька.

Последнее предостережение было напрасным. Незнакомец явно не горел желанием вновь принять горизонтальное положение. Нож был в специальном чехле, удобно крепившемся к ноге. С задранной штаниной парень невольно заставил Святого улыбнуться, ибо в таком виде напоминал героя популярнейшего фильма, чьи брюки лишь наполовину превратились в элегантные шорты.

– Ты можешь идти? – спросил. Святой.

– Я не хотел ее убивать…

– Да забудь ты про эту собаку!

– Тогда за что вы меня?

– По привычке, – признался Серегин.

Это прозвучало просто, без тени иронии.

– Так вы не охранники? – все-таки решил уточнить парень и вдруг протянул руку:

– Меня зовут Шура.

– Дмитрий, – представился Святой. – А это – Николай. Считай, что мы тоже отправляемся путешествовать.

– Вот как! – Парень стал массировать пострадавший подбородок. – Куда, если не секрет?

Это не было секретом, и Святой признался, что не знает, отчего Шура удивился еще больше.

– Слушай, – начал Святой издалека, – ты, кажется, местный?

– Вроде того.

– Ив курсе, какие корабли сейчас в порту?

Любитель необычных прогулок похлопал себя по карманам, нашел сигареты, закурил.

– Похоже, – выдохнул Шура вместе с клубом дыма, – вы очень спешите и готовы рвануть куда подальше.

Друзья молчали.

– Вообще-то, – продолжал парень, – это не так просто, как кажется. Долго оставаться незамеченным на борту нельзя. Рано или поздно тебя найдут, и тогда наверняка ты еще раз задумаешься, правильно ли сделал, что не остался дома.

– А как же ты?

– Я другое дело. Обычно мне ничего не стоит найти общий язык с людьми. Но я знал двоих таких, которые не сумели понравиться команде. В психушке, где я работал санитаром, их называли юнга и капитан Флинт. У капитана был выколот правый глаз, а юнга все время пытался покончить с собой, так что мне пришлось раза два вытаскивать его из петли.

Шура улыбнулся, словно эти воспоминания были очень забавными.

– А ты не знаешь, в порту стоит сухогруз, идущий в Корею?

– Один мой знакомый из дока говорил, что "Сокол" идет в Пусан. Но какую из двух Корей ты имел в виду?

– Северную.

– Тогда это не "Сокол". Пусан – Южная Корея.

– И больше ничего нет?

– Спроси что-нибудь полегче.

– Послушай, – произнес Святой после паузы, – а этот твой "Сокол", он везет лес?

– Вроде, – не совсем уверенно произнес Шура.

– Имеет смысл попробовать. В конце концов, у нас нет другого выхода, заметил Святой, обращаясь к Серегину.

Колька сделал большие глаза.

– Понимаешь, – попытался объяснить ему Святой, – совсем неважно, чтобы корабль заходил в порт. Груз могут снять в нейтральных водах. Это даже удобней.

Шура подозрительно наблюдал за незнакомцами.

– А вы, часом, не того?.. – не выдержал он.

– Вскрытие покажет! – огрызнулся Серегин.

Парень облизнул губы, потом тряхнул головой.

– Ладно, ваше дело. Только я тоже на "Сокол" собрался.

Николай закурил вторую сигарету и от неожиданности закашлялся.

– А вот это ты зря!

– Я же сказал, – не унимался Шура, – обо мне беспокоиться не нужно. Я в полном порядке.

Святой укоризненно взглянул на собеседника. Почему-то многие люди, если с ними разговаривать по-хорошему, быстро теряют дистанцию и наглеют прямо на глазах.

– А ты, случаем, в Афгане не служил? – неожиданно спросил новый знакомый, обращаясь к Святому и демонстративно став к Кольке спиной.

Рогожин почувствовал, как все его тело напряглось.

– В моей жизни, малыш, вообще много интересного, такого, о чем не расскажешь, – как можно спокойнее ответил он.

– У нас в дурдоме был один.

– Ну? – процедил сквозь зубы Святой.

– Его в Афгане контузило. Вернулся, бизнес свой организовал. Все круто, но жена ему попалась еще та. И до свадьбы-то гуляла дай бог, а как вышла замуж, тут вообще понеслось. Он вначале по белью ее шарил, в сумочку заглядывал, улики искал, а потом вставил в телефон "жучок". Кто жене позвонит – он в туалет, а там микрофон спрятан, и записывает разговоры. В общем, поехала у мужика крыша.

Святой заставил взять себя в руки. Начинало светать.

Пора было идти. Он дал незаметный знак Серегину. Тот все понял и, обращаясь к Шуре, сказал:

– А фонарик ты подними. Еще пригодится.

Произведение китайских ремесленников по-прежнему лежало на земле.

– А чего вас на "Сокол" потянуло? – спросил парень и наклонился.

– Да взорвать мы его хотим к чертовой бабушке, – ответил Серегин и шарахнул Шуру по голове.

– Не огорчайся, – заметил Святой, аккуратно обходя Шуру. – Ты просто не представляешь, как тебе повезло!

***

Было прохладное утро. Такэо Кита сидел за столом напротив портрета императора Хирохито.

Яхту слегка покачивало, отчего казалось, будто император приплясывает словно на морозе. Большая голубая фарфоровая чашка с недопитым кофе прижимала край карты, – на которой аккуратной черной линией, упиравшейся одним концом в Хакодате, а другим застывшей на полпути к Восточно-Корейскому заливу, был отмечен путь яхты. По правде говоря, для определения координат существовал компьютер, но старик считал, что вполне может справиться с этим сам.

В свои восемьдесят два года Такэо Кита выглядел на пятьдесят. Под занавес долгой жизни он имел немного денег и много работы. Маленький, скорее жилистый, чем худой, с коротко стриженными прядями седых волос, Такэо уже больше часа возился с картой, время от времени делая глоток остывшего кофе.

Когда пять лет назад он купил яхту, родственники устроили большой переполох и ни за что не соглашались отпустить дедушку одного в море. Закончилось все тем, что Такэо Кита схватил фамильный меч и разогнал собственных доброжелателей ко всем чертям, после чего благополучно отчалил и успел пройти вдоль всего восточного побережья Японских островов, перезимовать в Новой Зеландии и два раза пересечь Тихий океан. Теперь его путь лежал в Пусан, один из южнокорейских портов, а оттуда – на Тайвань.

***

Когда-то, еще в детстве, у Такэо Кита была специальная тетрадь, в которой священник синтоистского храма бога Хатимана ставил печать с отметкой об отслуженной молитве.

Делал Такэо кое-какие записи и на фронте, но их приходилось прятать от начальства. Позже, оказавшись в советском плену в лагере под Сучанами, Кита пробовал вести дневник.

Его-то он и достал из верхнего ящика стола, сидя в каюте.

Рядом лежала рукопись, озаглавленная "Последний камикадзе, или История жизни Такэо Кита". Никто из родственников так и не догадался, отчего на самом деле старик решил на девятом десятке отправиться в плавание. Море помогало вспоминать, продлевало ему жизнь. Но вчера Такэо Кита закончил свою историю.

Он больше не искал себе оправданий. Да простит император эту его позднюю кончину! Такэо лег на кровать и закрыл глаза.

***

Петр Михайлович Банников казался весьма озабоченным. Все утро он провел в порту, внимательно следя за погрузкой. Она прошла без приключений, но стоило выйти из Находки, как случилось нечто непредвиденное.

– Кто этот парень? – тихо спросил отставной генерал капитана, когда они вышли из рубки.

– Ребята говорят – "заяц". Решил прокатиться в теплые страны.

– Он рассказал, как попал на сухогруз?

– Если хочешь, можешь сам спросить. Мои матросы как раз им и занимаются.

– Вряд ли в таком случае мы застанем его в живых, – невесело заметил Банников. – Из всей команды единственный приличный человек – это капитан.

– Но и ему, то есть мне, ты не доверяешь!

– Ты хочешь больших неприятностей с отделом внешней разведки? Помни: "Наши знания увеличивают нашу скорбь!"

– Да? Но неприятностей ведь все равно не избежать!

Банников усмехнулся:

– Когда у тебя будут большие деньги, у тебя останутся только маленькие проблемы…

При виде капитана матросы перестали кричать и расступились. Петр Михайлович лишний раз отметил про себя, что здесь нет ни одного нормального лица. Не нужно было быть хорошим физиономистом, чтобы распознать в стоящих на палубе самую гнусную банду отъявленных негодяев, которая когда-либо собиралась.

У решетки вентилятора лежал человек. Его голова была повернута набок, отчего Банников вначале решил, что у парня сломана шея. Но тут несчастный сделал попытку подняться. Из толпы взметнулось несколько ног. Раздались глухие удары.

– Хватит! – рявкнул капитан, и все тут же прекратилось. – Кто-нибудь знал, что он на "Соколе"?

Один из избивавших с выступавшей вперед узкой челюстью сказал:

– Нет. – И сделал шаг вперед.

"Дурачок, – подумал бывший генерал-майор о лежащем в крови парнишке. Выучили говорить правду на свою голову. И вот плоды".

– Что он еще сказал?

Матрос замялся:

– Мы мало-мало перестарались.

– Я же предупреждал!

– Такое дело… – продолжал красавчик. – Этот фраер базарил, будто на "Соколе" еще кто-то плывет.

– Кто? – насторожился Банников.

– Непонятно. То ли "афганцы", то ли "контуженые". Он и сам толком не знает, так как видел их всего раз в порту.

Мужики вроде бы собирались взорвать сухогруз.

Узкобородый ткнул носком бездыханное тело.

– Взорвать "Сокол"? – недоверчиво переспросил капитан.

Банников забеспокоился.

– Я знаю по крайней мере одного человека, который на это способен, сказал он вполголоса и, уже обращаясь к команде, громко произнес:

– Проверьте груз. Если увидите что-нибудь подозрительное, сообщите капитану.

– А что с этим?

– А что вы обычно делаете с мусором?

Больше вопросов не было.

– В чем дело? – набросился на Банникова капитан, когда они остались вдвоем.

– Ты же слышал.

– Я насчет этих "контуженых". Что тебе о них известно?

Банников только покачал головой:

– Я думал, он будет один, но, видимо, ошибся. Впрочем, – он взял капитана за ворот рубашки и слегка надавил на грудь, – ты можешь быть вполне спокоен. Кто они такие?

Так, пара козявок!

– Парень, который валялся у крана, говорил, что эти козявки собираются взорвать корабль!

– Скорее всего Рогожин попробует избавиться от груза.

– Кто этот Рогожин?

Петр Михайлович уже совершенно успокоился и теперь разглядывал свое лицо в зеркале, которое висело в каюте капитана.

– Забудь о нем! – отрезал бывший генерал.

– Если я правильно понял, ты предлагаешь мне забыть о человеке, который хочет отправить нас всех на дно?

– Именно.

– Гениально! У вас в ГРУ это, кажется, называлось – правильно оценить ситуацию?

Банникова перекосило.

– Я действительно ошибался. Ты такой же болван, как и твоя команда.

– Что ты сказал?! – угрожающе переспросил капитан. От ярости он покрылся красными пятнами.

Банников невозмутимо сел на край стола.

– Что должны сделать два человека, чтобы потопить такую кучу металлолома, как "Сокол"? В твоей голове осталось хоть немного здравого смысла или ты окончательно…

На какое-то время в каюте наступила тишина. Но когда капитан собирался согласиться с доводами Банникова, в дверь постучали.

– Входи! – прохрипел хозяин каюты.

На пороге показался все тот же узкорылый, но он выглядел не так решительно, как прежде. Матрос явно был чем-то напуган.

– Ну, в чем дело?

– Мы нашли что-то похожее на, мину.

– Где?

– В первом грузовом.

Банников встал.

– Сволочь! Ну ничего. Рогожин скоро убедится, что это была его последняя ошибка. Надеюсь, – Петр Михайлович пристально посмотрел на матроса, – вы не пытались разобраться с механизмом взрывателя?

Вместо ответа где-то на носу сухогруза раздался взрыв.

Узкобородый схватился двумя руками за косяк и ошалело озирался вокруг.

– Это и есть твои козявочки?! – иронично заметил капитан.

Он достал из ящика стола "Макаров", проверил, заряжено ли оружие, после чего сунул пистолет за пазуху и вышел.

За ним последовал Банников.

Дело начинало принимать нежелательный оборот.

Российская подводная лодка "Ушаков" класса "Эхо" поднялась на глубину перископной антенны для сеанса геосинхронной связи. Двигатель субмарины издавал едва различимый шум.

Плавание прошло без приключений. Даже желтуха у акустика на поверку оказалась пустяковым желудочным расстройством, чему судовой врач был несказанно рад.

– Не расстраивайся, – в шутку успокаивал его капитан. – Ничего, в следующий раз обязательно вырежешь аппендицит.

Врач только улыбался, в душе благодаря бога за такое снисхождение.

Капитан первого ранга Игорь Владимирович Гой понимал радость врача. Хорошо, когда все хорошо, и плохо, если наоборот.

"Ушаков" возвращался домой. Оставаться в этом районе было слишком рискованно. Китай в очередной раз выяснял отношения с Тайванем и исступленно бряцал оружием, почти как во времена председателя Мао.

А у американцев начинались ежегодные военные учения, которые они проводили совместно с Южной Кореей, а значит, очень скоро море вокруг будет просто нашпиговано подводными лодками Пхеньяна. Товарищ Ким Чен Ир, если хочет сохранить тепленькое местечко, доставшееся ему от отца, должен неусыпно следить за внешним врагом.

В советские времена "империя зла" могла себе позволить смотреть на подобного рода возню свысока. Теперь это называлось неблагоприятной стратегической ситуацией. А военное командование предпочитало ограничиваться наблюдением со спутника радарного слежения, отзывая корабли из опасного сектора. "Ушаков" был единственной российской подводной лодкой в этом районе Японского моря, и капитан Гой даже не догадывался, насколько серьезное испытание ждало его впереди.

***

Сделавшись с помощью Тютюнника матросом "Сокола", Новиков преспокойно перебрался на корабль. В назначенный час сухогруз вышел в море, и последние сомнения Виктора во всесилии "мусорного короля" окончательно развеялись.

На появление Новикова в команде особого внимания не обратили. Его зековский стаж был воспринят с должным уважением и к лишним вопросам не располагал. Кроме того, на "Соколе" оказалась еще парочка бывших зеков, пользовавшихся среди остальных матросов непререкаемым авторитетом. Последнее окончательно утвердило Виктора в том, что вся Россия давно превратилась в бескрайнюю зону, отчего на душе становилось особенно тошно.

О Святом Новиков старался не думать. Признать его правоту означало отказаться от собственного права на месть, от того, что помогало выжить все эти годы. Смерть Банникова должна была оправдать жизнь Виктора, смыть с нее горечь бессонных ночей и невысказанную тоску, засевшую занозой в груди. С генерала причитался долг за позор и унижения, за втоптанные в грязь мечты и клеймо лагерного "раба".

До сих пор Виктору казалось, что только месть избавит его от прошлого. Глядя на парящую над морем одинокую птицу, он в это больше не верил. Птица то взлетала высоко к небу, серпом крыльев рассекая воздух, то со стоном падала на хрустальный изгиб волны, то вдруг, словно очнувшись от страшного сна, снова решительно устремлялась ввысь.

"Так и я, – подумал Виктор. – Выбираю между жизнью и смертью и все никак не могу выбрать. Путаю самого себя, будто и впрямь верю, что в состоянии перековать судьбу заново. Только жизнь – не веревочка, того, что порвано, узлом не завяжешь!"

– Сначала вертолет, потом Банников! – Новиков вздохнул полной грудью, наконец ощутив себя по-настоящему свободным. – Вертолет – Банников… Только так, а иначе не имеет смысла.

Виктора больше не сковывало желание отомстить. Оно отступило, стало мелким и смешным.

"Жаль, что Святой с Колькой остались на берегу, – мелькнуло в голове у Новикова, будто он сам не сделал всего, чтобы именно так случилось. – Вместе разворотили бы это осиное гнездо в два счета".

Но стоило ему об этом подумать, как "Сокол" вздрогнул, словно поперхнувшись, выдавив из своих металлических внутренностей раскатистое эхо взрыва.

– Значит, все-таки вместе! – Новиков почувствовал себя застигнутым врасплох, не зная, что ему делать: то ли радоваться, то ли огорчаться.

В растерянности он попробовал найти взглядом птицу за кормой, но она исчезла. Виктор не успел заметить, растворилась она в облаках или все-таки сгинула в бездне…

***

Где-то в далекой Англии, перегревшись на солнышке, ежик загрыз до смерти курицу. Так по крайней мере написали в одной из бульварных газет.

В Москве наступил полдень. Город тоже изнывал от жары.

Илья Юрьевич Кушайло был уверен, что в Кремле перегрызть горло могли независимо от состояния атмосферного фронта. Здесь существовал свой фронт, невидимый, с давлением ртутного столба достаточным, чтобы расплющить любого. Но, кажется, и в Кремле понемногу начали терять хладнокровие.

– Президент захочет более подробной информации, – ледяным тоном произнес Чубин. На его лице читалось неприкрытое презрение.

Кушайло его собеседник не нравился. Еще много лет назад, столкнувшись с этим деревенского вида парнем, Илья Юрьевич решил для себя, что колхозничек-то себе на уме, а потому далеко пойдет. И генерал, а тогда еще майор КГБ оказался прав.

Чубин за короткое время сумел добиться власти, денег и почти всеобщей ненависти. Интересно, что его одинаково сильно презирали как пенсионеры-ветераны, обзывая вором и казнокрадом, так и молодежь, видевшая в нем обыкновенного жлоба.

Кушайло повернул голову назад. Кроме Чубина, в кабинете был еще третий, который нервной походкой прогуливался возле стола. Это был начальник ФСБ, крупный мужчина с маленькой овальной головой. Он напоминал Илье Юрьевичу тигра в клетке. В его хитрых глазках мелькали злые огоньки.

– У вас есть другие предположения? – спросил он и остановился напротив Кушайло, стараясь не смотреть в сторону Чубина.

Кроме принадлежности в прошлом к КГБ, у руководителя службы безопасности и у Кушайло общим было и то, что они одинаково много знали про темные дела этого "деревенского паренька". Каждый раз, встречаясь с Чубиным, Илья Юрьевич ловил себя на мысли: как было бы приятно демонстративно не подать руки этому сукину сыну! Но этим все заканчивалось. Генерал заискивающе улыбался, ощущая, как галстук петлей сдавливает ему шею.

"В конце концов, не я один", – успокаивал себя Илья Юрьевич в такие минуты.

А Чубин словно ничего не замечал и всегда принимал протянутую руку с широкой улыбкой.

– Я уже объяснял. – Кушайло отвечал с достоинством, голос не повышал, каждое слово выговаривал четко. – Американцы вели "Сокол" от самой Находки. Не в их интересах устраивать большой политический скандал, но Вашингтон однозначно настроен не допустить получения Северной Кореей секретного российского оружия.

– Секретного, – презрительно фыркнул Чубин. – С каких это пор американцы беспокоятся за наши государственные секреты?

"Какая же ты все-таки сволочь! – подумал Илья Юрьевич. – Именно такие, как ты, довели страну до того, что вчерашний враг, который по большому счету остается врагом и сегодня, спасает наши секреты. Пускай ради собственной выгоды, но зато готов на то, на что ты не решишься никогда!"

– Этот вопрос мы еще рассмотрим, – произнес руководитель ФСБ и нервно потер подбородок. – Вы, Илья Юрьевич, напрасно делаете упор на реакцию Соединенных Штатов. Мы не какая-нибудь банановая республика, чтобы выплясывать под их дудку. А что касается более подробной информации, Дмитрий Андреевич, то президенту будет предоставлена вся информация и все материалы с выводами, как нашими, так и Службы внешней разведки.

– Неужели вы признаетесь, – Чубин ухмыльнулся, – что отдали приказ потопить российский сухогруз, основываясь на сообщении какого-то полоумного, переданном без всякого прикрытия, открытым текстом?

– Шах – это псевдоним нашего агента! – сухо уточнил Кушайло. – Я уверен, что пойти на такие меры его вынудили исключительные обстоятельства. И потом, не забывайте, что он находится на "Соколе", а значит, вполне осознает, что сообщением обрекает себя на гибель.

– Поэтому я и говорю – полоумный. И еще этот американский ультиматум! Как вы объясните президенту тот факт, что американцы практически шантажировали нас, угрожая разбомбить сухогруз? Это же небывалый случай международного терроризма! – Дмитрий Андреевич вскочил и стукнул кулаком по столу. – Я не дам вам превратить Россию в Верхнюю Вольту!

На мгновение Илья Юрьевич растерялся. Ему и в голову не могло прийти, что разговор примет такой оборот.

– Не горячитесь, Дмитрий Андреевич, – сказал руководитель ФСБ и тут же поправил Чубина:

– Мы не дадим унижать Россию. А для этого нужно представить дело так, что уничтожение "Сокола" – результат конструктивной работы всех российских спецслужб с высшими органами власти.

При чем здесь американцы? Мы обнаружили груз и, не найдя другой возможности избежать его утечки, пошли на экстраординарные меры, а при этом пожертвовали жизнью лучших своих людей. Это надо особенно отметить. Ведь у любой истории есть не только начало, но и конец.

Чубин хотел что-то возразить, но промолчал. В последних словах слышалась почти неприкрытая угроза в его адрес. До сих пор комитетчики такого себе не позволяли, а значит, было над чем задуматься.

После того как совещание закончилось, Кушайло крепко пожал руку генералу ФСБ, не скрывая искренней радости.

– Вы довольны, Илья Юрьевич? – удивился тот. – Ведь своих же будем топить.

Капитан "Ушакова" смотрел, как офицер связи разбирается с одноразовым шифром. Рядом с капитаном стоял дежурный радист.

Гой сам спустился в радиорубку, когда минут тридцать назад было получено первое сообщение. Игорь Владимирович ждал подтверждения приказа.

– Ну? – нетерпеливо выдохнул он.

– Все то же.

Гой вспылил:

– Ты мне приказ сообщи! "То же" жене своей будешь говорить в постели.

Офицер протянул капитану текст приказа. Игорь Владимирович мгновенно пробежал его взглядом.

"Сглазили!" – мелькнуло в голове у Гоя.

Еще перед выходом в море Игорь Владимирович почуял неладное. Наверное, каждый хоть раз в жизни испытал что-нибудь подобное. Это своего рода внутренний прибор, барометр, работающий на прошлом опыте и интуиции. Вот почему Гой облегченно вздохнул, когда получил приказ возвращаться. И вдруг такое!

Нет, конечно, он ожидал худшего: аварии, столкновения, да хоть встречи с инопланетянами. В конце концов, подводная лодка – не прогулочный катер с дискотекой. Но отправить на дно свой же сухогруз?!

Он вернулся в центр управления огнем. "Ушаков" двигался на северо-запад со скоростью двадцать узлов.

– Товарищ капитан, – сказал по телефону мичман, – у меня есть контакт.

– Придется немного подождать. Держи объект по всем активным системам.

– Мы его быстро нагоняем. Сигнал устойчивый.

Акустик подтвердил, что вышли на "Сокол". Теперь нужно было подняться на поверхность, на глубину перископной антенны, и передать сообщение в Москву, чтобы оттуда подтвердили приказ.

Гой надеялся, что к этому времени цель не уйдет из сектора. До Северной Кореи оставалось всего ничего. Потопить "Сокол" в территориальных водах КНДР означало бы спровоцировать международный скандал.

Наконец Москва дала "добро". Игорь Владимирович выругался про себя. С этой минуты он превратился в винтик большого слаженного механизма.

***

Когда Новиков спустился в трюм, все было кончено.

Длинная тонкая нить проволоки, которую Колька приспособил под антенну, порванной струной повисла вдоль стены.

Одним своим концом она дотягивалась до края шлюза, вторым – перебитая чьим-то прицельным выстрелом, едва касалась дна. Рядом, широко раскинув руки, с лицом, обращенным вверх, лежал Серегин.

Смерть настигла его врасплох, словно сорвав последний осенний лист с дерева и бросив мертвого к ногам убийц.

Виктор насчитал на его куртке шесть рваных отверстий.

Он почти не знал этого парня. Их знакомство уложилось в две непродолжительные встречи. Чтобы назвать человека другом, двух часов явно недостаточно. Да и могли ли быть друзья у Новикова?

– Легко сдох, скотина! – пнул безжизненное тело носком ботинка матрос. – Прямо на лету. Ну ничего, зато второй жив. Пока!

Это зловещее "пока" заставило бывшего "афганца" вздрогнуть, будто кто-то неосторожно задел обнаженный нерв. Внутри Новикова сдетонировал заряд такой силы, что его хватило бы выжечь весь сухогруз дотла. Внезапная перемена в лице Виктора напугала матроса, наслышанного о зековском прошлом Новикова. Но он расценил это по-своему:

– Я вижу, ты тоже не прочь пострелять? Могу устроить.

Капитану нужны профессионалы вроде тебя.

Виктор молчал, завороженно глядя на рукоятку пистолета, выглядывающего из-за Колькиной куртки. В это мгновение брезент, закрывающий странную, похожую на гигантский зонт конструкцию, со зловещим шорохом пополз вниз, и из-под него во всей своей мрачной красе возник боевой вертолет.

Зрелище привлекло внимание собеседника Новикова.

Тот на секунду отвернулся, поглощенный внезапным превращением брезентового кокона в винтокрылое чудовище.

Этого было вполне достаточно, чтобы Виктор успел вытащить пистолет и спрятать у себя за поясом.

"Извини, Колька, – он мысленно попросил прощения у Серегина, – в который раз ты меня спасаешь. Ну да ладно, скоро сочтемся".

– Страшная зверюга! – Матрос восхищенно облизнул губы. – Что-что, а оружие мы пока делать не разучились. Ну так как? – снова обратился он к Новикову. – Смотри не прогадай. Дело-то стоящее.

Виктор поднялся. Затянув до половины "молнию" на куртке, он стал пристально рассматривать неожиданного доброжелателя. Навязчивое упорство, с которым тот предлагал свои услуги, выдавало шкурный интерес. От взгляда Новикова не ускользнула и татуировка на тыльной стороне ладони, служившая своего рода опознавательным знаком.

– Сидел? – коротко спросил Виктор.

От прежней самоуверенности матроса не осталось и следа.

– Вроде того, – промямлил он, по-совиному выпучив глаза. – Малолеткой загремел в колонию.

– Значит, ты в курсе, что делают на зоне с подсадными утками вроде тебя?

Не давая ему опомниться, Новиков вплотную прижал собеседника к стене локтем правой руки уперся ему в подбородок, а левой ухватился за ремень, так, чтобы он не мог пошевельнуться.

Снующие по трюму были настолько поглощены собственными делами, что не замечали происходящей в дальнем углу сцены. Кто-то успел оттащить в сторону брезент, еще несколько человек отволокли тело задушенного Святым головореза. Только мертвый Колька Серегин оставался сиротливо лежать рядом с лестницей, беспомощный что-либо изменить в своей судьбе.

Мысль о Кольке заставила Новикова сильнее надавить на кадык. Матрос захрипел, запрокинув голову набок и истошно колотя пятками по металлической обшивке трюма.

Виктор слегка ослабил хватку.

– Говори, кто послал тебя пудрить мне мозги?!

С трудом ворочая налившимся свинцовой тяжестью языком, матрос выложил все начистоту:

– Генерал, который плывет на "Соколе".

– Зачем я ему?

– Не знаю, – честно признался незадачливый подручный Банникова. Но, заметив, что Виктор собирается повторить процедуру заново, испуганно завопил:

– Клянусь, что не знаю! Не в курсе я, что он от тебя хочет! Сказал только: приведи знакомого Тютюнника, и все!

Услышав о "мусорном короле", Новиков насторожился:

– При чем здесь Тютюнник?

– Они с капитаном приятели. С чего бы ты так легко попал на корабль?

"Приплыли, – с неожиданным безразличием подумал Новиков. – Выходит, Банников с самого начала знал, что я на борту. Интересное получается кино!"

Он по-настоящему обрадовался взятому у Серегина пистолету. И все-таки Виктор не мог понять, почему Банников позволил ему свободно разгуливать по "Соколу" и только сейчас решил раскрыть карты. Одно с другим явно не вязалось, и, чтобы выяснить все до конца, следовало принять приглашение генерала.

Прежде чем отпустить трясущегося от страха матроса, бывший "афганец" спросил:

– Кстати, куда, ты сказал, отвели второго?

– Честно сказать, ему и досталось. Когда я уходил, мужик отрубился.

– Ты бил?

– Не-ет! Остальные били. Даже генерал, а я – нет.

– Что-то с трудом в это верится, – пробурчал Виктор и, покосившись через плечо на опустевший трюм, добавил:

– Пошли, что ли.

Не успел матрос сделать и нескольких шагов в сторону выхода, как упал словно подкошенный. Новиков бил наверняка, целясь в сонную артерию. Бездыханное тело он отволок за угол и оставил внутри металлического контейнера. Закрыв на крючок дверцу, Виктор извлек из-за пояса пистолет и проверил обойму.

– Для начала сойдет, – изрек он меланхолично и добавил:

– Кажется, пора. Не будем заставлять Петра Михайловича ждать.

***

Первым, что увидел Святой, когда пришел в себя, было расплывчатое светлое пятно. Оно начало пульсировать, задрожало и превратилось в улыбающегося Петра Михайловича Банникова.

– Ты никак собрался на тот свет, голубчик? – промолвил генерал и опустил собственный увесистый зад на стул.

О том, что генеральские погоны в свое время достались Банникову за усидчивость, не давал забыть разгулявшийся геморрой, который Петр Михайлович собирался подлечить под крылышком удочери в Англии. Помусолив губы в улыбке, генерал с непостижимой быстротой сбросил прежнюю маску, превратившись из добродушного старика в расчетливое, ненасытное чудовище, обделенное чувством любви и сострадания. Банников мог праздновать победу, но с его лица не сходил звериный оскал, выдающий высшую степень раздражения.

– Не скажу, что рад тебя видеть, – после некоторой паузы продолжил Петр Михайлович. – Скорее наоборот…

Я знал, что ты постараешься до меня добраться. Твой дружок Скуридин предупреждал меня, но я почему-то думал, больше того, просто был уверен, что такая мелкая вошь, как ты, не сможет мне ни в чем помешать. Оказывается, я ошибался…

Свет резал глаза. Святой близоруко щурился, пытаясь разглядеть своего врага. Незаметным движением он напряг связанные за спиной руки, чтобы проверить узлы на прочность. Должно быть, человек, который их вязал, отличался большим опытом в подобных делах. И все-таки надежда освободиться оставалась в виде отобранного у Шуры ножа.

Местные головорезы даже не потрудились как следует обыскать Святого. Шурино "перо" было приторочено к лодыжке под штаниной. Чтобы его достать, необходимо было оказаться на полу. И Петр Михайлович очень скоро предоставил ему такую возможность.

– Не обольщайся, – генерал нервно заерзал на стуле, – временное неудобство, которое ты мне причинил, вполне поправимо. Меньше чем через двадцать минут здесь будут северокорейские вертолеты. Ты уже, наверное, догадался, что "Черная акула" должна была покинуть "Сокол" своим ходом. На этот случай я прихватил с собой пилота – того самого идиота, которому ты сломал шею в трюме. Отсюда возникла проблема – кто поднимет вертолет?.. Но это, как я говорил, временные трудности. Однако тебе придется за них ответить. И не надейся умереть так же легко, как твой приятель…

С этими словами Банников вскочил и подбежал к Святому, ударом ноги выбил из-под него стул, после чего начал истерично пинать пленного.

Святой сжался, подтянув под себя колени, принимая побои. Из угла за ним молча наблюдал капитан. Когда его снова усадили, то в зажатой ладони он уже держал нож.

Святой вдруг вспомнил, как часом раньше они с Колей спустились в трюм. Там перед ними предстала серая масса брезентового кокона, угнетающая своей реальностью. Тогда Святому на мгновение показалось, что им не справиться с Банниковым. На что могли рассчитывать они с Серегиным?

В лучшем случае получить индульгенцию на прощение прошлых грехов, чтобы влачить жалкое существование в нищей стране…

И все-таки они сделали последнее усилие, заставили себя переступить через этот невидимый порог. Очень скоро генерала Банникова ждал неприятный сюрприз, куда больший, чем гибель пилота. Святой надеялся дотянуть до того мгновения, когда генерал лишится винтокрылой кредитной карточки, не дождавшись, чтобы "Черная акула" превратилась в шестизначный банковский счет. Они с Колькой успели засунуть в нее начинку, да и координаты сухогруза центру тоже теперь известны.

– А вот и он! – Дверь каюты раскрылась, и капитан "Сокола" шагнул навстречу появившемуся на пороге человеку. – Расслабься, Петр Михайлович, возможно, приятель моего друга сможет нам помочь?

– Хотелось бы верить, – без особого энтузиазма сказал генерал. От перевозбуждения у него прихватило сердце. Банников трясущимися руками вылавливал из тубы похожие на заячий помет таблетки нитроглицерина.

– Сможешь управлять вертолетом? – спросил он вошедшего.

– Да! – коротко ответил тот.

Услышав голос Новикова, Святой напрягся и полоснул лезвием ножа веревку. Новиков стоял посередине комнаты, казалось, не замечая Святого, сухо и четко отвечал на вопросы.

Проглотив порцию лекарства, Петр Михайлович заметно успокоился и снова превратился в отставного вояку.

Произошло то, что и предсказывал Святой: Банников не узнал Виктора. Интерес генерала к особе бывшего зека объяснялся острой необходимостью запустить вертолет. "Черную акулу" успели извлечь из чрева трюма, и она гордо возвышалась над палубой, распахнув хищные щупальца лопастей.

– Тютюнник говорил, что до тюрьмы ты воевал в Афгане. – Капитан протянул начатую пачку "Мальборо".

Виктор взял сигарету, но курить не стал.

– Узнаю лагерные привычки, – одобрительно хмыкнул капитан. – Только на воле одними заначками не проживешь… Сделаешь то, о чем просим, заработаешь хорошие деньги. С возвращением назад проблем не будет…

– Я согласен, – ответил Виктор.

– Тогда иди принимай машину!

– Не надо! – прохрипел из последних сил Святой. – Генерал, не делай этого. Я знаю, тебе плевать на честь мундира и всякое остальное. Но ведь есть что-то в этой жизни, что нельзя продать?!

– Нет! – усмехнулся Банников. – Все в жизни продается и покупается.

– А вот, кажется, и они! – заметил капитан, увидев несколько черных точек на горизонте, движущихся по направлению к "Соколу". – Давай, Новиков, полезай в кабину!

При этих словах Банников вздрогнул, словно порезавшись бритвой, но Виктор уже вышел в коридор.

– Как ты его назвал? – переспросил генерал.

– Новиков.

Капитан, не отрываясь, следил в бинокль за тремя корейскими "КА-25".

– Тоже наши вертолеты, правда, классом пониже…

На Петра Михайловича страшно было смотреть. Он вскочил, потом снова сел, опять вскочил. На его щеках высыпали багровые пятна, отчего лицо его стало похоже на стратегическую карту Генерального штаба.

– Останови его! – завопил бывший генерал. – Останови его, пока не поздно!

Святой не терял времени. Освободившись от веревок, он двинул Банникова в челюсть, отчего тот свалился вместе со стулом на пол.

– Черт! – только и успел крикнуть капитан сухогруза, обернувшись на шум.

Святой запустил в него стулом. Капитан на секунду замешкался и оступился.

Банников вскочил быстрее, чем предполагал Святой. Генерал бросился на Дмитрия молча, с перекошенным от ненависти ртом. У Святого был нож, но он не успел им воспользоваться.

Святой еще не пришел в себя от побоев. Обычно послушное тело налилось свинцовой тяжестью, стало чужим и неповоротливым.

Однако ответный удар получился что надо. Святой крепко схватил правую руку генерала и, не выпуская ее, провел короткий левый выпад в солнечное сплетение. Банников тут же обмяк, как воздушный шар, из которого выпустили воздух.

Сзади на Святого прыгнул капитан и стал душить. Дмитрий легко перебросил его через плечо. Тот вскрикнул и приземлился на четвереньки рядом с входной дверью. Банников завис в двух шагах от него, согнувшись пополам и глотая воздух широко открытым ртом.

Внезапно в дверях возник знакомый Святому по встрече возле радиорубки верзила в красной шапочке. Дмитрий нагнулся за ножом. Оружие несчастного Шуры пришлось очень кстати, потому что матрос держал в руках дробовик.

Нож попал прямо в горло. Шапочка слетела с головы матроса. Он издал короткий, похожий на жалобное блеяние звук. Кровь брызнула из перерезанной артерии, и верзила распластался у порога.

Святой поднял дробовик и направил на Банникова.

– Все еще считаешь, что я не смогу вам помешать? – спросил он.

– Меньше чем через полчаса здесь будут корейские сторожевики!

Генерал кивнул в сторону моря.

– Ты столько не проживешь, – заметил Святой.

– Брось ствол! – тихо сказал капитан. В руке у него был "Макаров".

Святой обернулся на голос и выстрелил. Капитана отбросило в противоположный угол. Он медленно оседал вниз по стене, оставляя за собой широкую кровавую полосу.

– Идем! – приказал Святой.

– Что ты собираешься делать? – поинтересовался генерал.

– Мы спустимся в радиорубку, и ты убедишь своих корейских друзей вернуться.

– И не подумаю.

Ствол дробовика уперся генералу в переносицу.

– Придется.

Вдруг из-за штурманской будки выскочил матрос, высоко над головой он держал пожарный топор. Святой нажал на курок. Раздался глухой хлопок, и лицо нападавшего превратилось в кровавое месиво.

– Вперед! – приказал бывший спецназовец. Оружие опять смотрело в сторону Банникова. Отставной генерал не шелохнулся.

– Я сказал: вперед! – повторил Святой.

– С какой стати?

– Я тебя все равно пристрелю. Так что выбирай, когда: раньше или позже.

– Стреляй! – согласился Банников. – Только, похоже, ничего у тебя не выйдет. Оружие ведь надо иногда перезаряжать.

В это мгновение ударила автоматная очередь. Долговязый матрос палил из "Калашникова".

– Убей его! – закричал Банников.

Отбросив в сторону ставший ненужным дробовик. Святой побежал. Пули вгрызались в палубу в нескольких сантиметрах от него, смертоносным шлейфом вычерчивая путь отступления. Он бежал, как спортсмен на стометровке, и судорожно искал взглядом спасительное укрытие.

– Размажь эту падлу! – визжал Банников, захлебываясь собственной слюной. – Убей его!

Вслед за первым матросом появился второй, теперь они соревновались в стрельбе по движущейся мишени.

Внезапно над палубой сухогруза пронеслась хищная тень.

Вертолет на мгновение завис над "Соколом" и вдруг, развернувшись, дал длинную очередь вдоль борта судна. Словно метелица закружились над палубой щепки и куски брезента от спасательных ботов. Но Новиков еще только пристреливался.

Страшная – с вытянутым свиным рылом и бородавкой локационной станции над кабиной – машина на самом деле оказалась ручной и послушной каждому движению пилота.

Виктор положил ее чуть влево.

– Сейчас, Святой, – шептали пересохшие от напряжения губы. – Потерпи, не гони меня.

Из пушечного контейнера на внешней подвеске в унисон рявкнули два ствола и вдруг затараторили без умолку, отбивая смертельную чечетку. Им вторили пушки с противоположного крыла.

Огненный шквал захлестнул судно, выворачивая наизнанку все, что попадалось ему на пути. Мелкокалиберные снаряды вырывали куски металла с непостижимой даже для видавшего виды Новикова легкостью. Словно выпущенный на свободу джинн, вертолет мстил за свое заточение. Винты лопастей с ревом рассекали воздух, очерчивая в небе нечто похожее на петлю удавки. Тридцатимиллиметровые пушки "2А-42" с боекомплектом почти в пятьсот бронебойных снарядов служили Виктору карающей дланью.

Медленно скользя над сухогрузом, он выжигал путь на палубе "Сокола", вплетая в бисер пушечных уколов надрывистый лай бортового пулемета. Всякий, на кого ложилась тяжелая свинцовая печать, валился замертво.

Святой успел заметить, как рухнула подсеченная под корень антенная мачта, похоронив под собой долговязого матроса. Следом полетели клочья кожухов вентиляторов.

– Остановись! – кричал Святой, тщетно пытаясь вернуть Новикова. – Там мина!

Мина должна была стать их с Колей прощальным сюрпризом для бывшего генерала. Отсюда и спокойствие, с которым Святой ждал своей участи в каюте у Банникова. "Черная акула" все равно не досталась бы генералу.

Но Виктора охватил азарт. Сладкое, ни с чем не сравнимое чувство мести на мгновение заглушило душевную боль.

Он и сам уже не знал, за кого мстил: за себя, за оставшегося лежать на дне трюма Серегина или, может быть, за тех парней, что погибли и кому еще суждено было погибнуть в бесконечных больших и малых войнах жестокосердной Родины.

Новиков до боли в пальцах нажимал на кнопку пуска, а видел перед собой багровые от заходящего солнца долины Афганистана и слышал затихающий рокот автоматной пальбы на неприступных перевалах.

– Еще чуть-чуть, Святой! – повторял он в исступлении – Чуть-чуть!

Языки пламени уже подступали к иссеченной пулеметными очередями капитанской рубке, когда из густой пелены дыма вынырнула фигура Банникова и метнулась по направлению к открытому люку.

"Черная акула", словно маятник, подвешенный на невидимой нити, тут же качнулась вправо, зловеще поводя пушечными стволами. В следующую секунду искореженная крышка люка слетела с петель. Генерал стал медленно пятиться, с ужасом выпучив глаза на надвигающуюся на него разъяренную машину. Новиков не спешил. Он хотел до конца насладиться выпавшим на его долю правом вершить последний суд.

– Приговариваю тебя к высшей мере! Приговор обжалованию не подлежит! проговорил Виктор, до упора выжимая кнопку пуска.

Отрывисто рявкнул пулемет. Генерал Банников вздрогнул, подпрыгнул, покрываясь багровыми оспинами, и, словно набитая опилками марионетка, рухнул в объятия пламени. Одежда на нем вспыхнула, надулась огненными пузырями, подхваченными воздушными вихрями от бешено вращающихся лопастей вертолета.

– Пронесло! – облегченно вздохнул Святой при виде застывшего в нескольких метрах над палубой вертолета. – Мина не сработала!

Но стоило ему это произнести, как "Черная акула" вспыхнула, превратилась в огненный шар и спустя мгновение погрузилась у борта сухогруза в море.

Пораженный Святой сделал несколько шагов к поручням, скользя взглядом по воде, и внезапно замер, глядя на приближающиеся к "Соколу" четыре белые полосы, рассекающие волны.

***

– Расстояние пять тысяч семьсот метров, – сообщил мичман.

Помощник капитана вычислял решение торпедной атаки.

– Приготовиться к огню! – отдал приказание капитан.

Четыре из шести торпедных футляров, находившихся на носу "Ушакова", были затоплены, а наружные торпедные люки открыты и готовы к бою.

– Проверить огневое решение, – скомандовал Гой.

– Решение подтверждено, товарищ капитан.

– Огонь!..

"Ушаков" задрожал всем корпусом. Четыре торпеды с небольшим интервалом пошли к цели.

***

Американский бомбардировщик "Би-1-би" вышел на цель в 7.15. Кроме полного запаса топлива, он нес четыре ракеты с обедненным ураном. Все остальные ракетные гнезда были заняты баками с горючим. В задачу бомбардировщика входило обнаружение российского сухогруза "Сокол", направляющегося в Пусан. Вторая часть задания была определена не столь четко.

Для слежения за судном вполне хватило бы сателлита радарного наблюдения, иначе говоря – спутника-шпиона.

В зависимости от обстановки бомбардировщик, оснащенный средствами электронного обслуживания, годился для радиолокационной охоты на субмарины, но не на сухогрузы!

Это было бы похоже на добывание золота из морской воды: теоретически осуществимо, но результаты не окупают вложенных средств. А значит, вполне возможно, ракеты на этот раз являлись не простым балластом.

Вел самолет капитан Джон Кеннинг, выходец из Техаса.

Он родился в том году, когда в столице его штата Далласе был убит президент Кеннеди.

Почти час на корабле не происходило ничего подозрительного, не считая того, что "Сокол", явно вопреки первоначальному курсу, взял большой крен на запад и быстро приближался к территориальным водам КНДР. А вскоре по-, явилась и парочка северокорейских "КА-25", направлявшихся к сухогрузу.

Последняя новость вызвала в центре переполох. Командование Тихоокеанским флотом вместе с разведывательным управлением Министерства обороны США в экстренном порядке связалось с представителем президента для подтверждения дальнейших действий. Все это время бомбардировщик, в прямом и в переносном смысле, оставался в подвешенном состоянии, кружа над сухогрузом словно стервятник.

Вдобавок ко всему откуда ни возьмись появилась русская подводная лодка.

– Какого черта! – выругался Кеннинг.

– Капитан, – раздался по интеркому голос офицера, отвечающего за электронное слежение цели, – ты что-нибудь понимаешь? Откуда здесь эта субмарина? Русские что, готовят вторжение в Северную Корею?

– Если бы это было так, мы бы узнали первыми из утренних газет. И вообще, Галахен, не задавай глупых вопросов.

Я сам до прошлого года думал, что Корея – это одна из китайских провинций…

– Ловкач-1, говорит Сентра-Омега. Передайте подробную информацию о подводной лодке, – прервали их из воздушного центра раннего предупреждения и контроля.

Джон Кеннинг назвал координаты субмарины и "Сокола", но не удержался, чтобы не откомментировать:

– Мы здесь посовещались и решили: не иначе как Москва объявила войну Пхеньяну! Правда, мой офицер пока не может объяснить, почему они выбрали именно эту груду металлолома в качестве своего флагманского корабля… Боже милосердный! – внезапно вскрикнул Кеннинг. – Да у них там еще и вертолет!

– Сентра-Омега, говорит Ловкач-1, – передавал техасец внезапно охрипшим голосом. – Русский вертолет атакует собственное судно. Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?

Снова послышался голос по интеркому:

– Капитан, они что, топят собственный сухогруз?

Но тут вмешался центр:

– Ловкач-1, прекратить все переговоры. Повторяю: прекратить все переговоры Внизу прогремели взрывы один, второй…

– Слышите меня? Возвращайтесь. Прием окончен.

Джон Кеннинг, не отрываясь, следил за ядовито-черным облаком под крылом самолета Происходящее не укладывалось у летчика в голове. Но одно было очевидно: когда они вернутся на базу, им будет приказано все забыть.

"Нет проблем", – решил капитан бомбардировщика, глядя, как разворачиваются и спешат уйти корейские вертолеты.

– Галахен, пора домой! – с облегчением сказал он.

– Самое время, капитан.

***

Когда Святой вынырнул на поверхность, громада "Сокола" медленно удалялась. И все-таки он был еще слишком близко от корабля.

А потом вдруг все перемешалось. Взрыв. Несколько взрывов.

Сухогруз сразу сильно накренился. Корпус судна рвало на части. Святой почувствовал, как его начинает затягивать в пучину вместе с тонущим кораблем, и стал грести изо всех сил.

Море жадно набросилось на свою добычу.

Святой пытался бороться, но скорее по привычке, чем действительно на что-то надеясь.

***

– Передайте: приказ выполнен! – связался с радистом капитан "Ушакова". – Возвращаемся.

Игорь Владимирович вышел из центра ведения огня и направился к своей каюте. Интуиция ему подсказывала, что больше ничего не должно случиться.

***

В понедельник в газетах появилось сообщение о трагедии в Японском море.

При невыясненных обстоятельствах затонул российский сухогруз "Сокол". Никому из экипажа корабля спастись не удалось.

Такэо Кита передумал умирать. Он старался не встречаться взглядом с императором в рамке за стеклом, так как еще не решил, что сможет сказать в свое оправдание.

Человек, спасенный им накануне, зашевелился на кровати и открыл глаза.

Старик японец улыбнулся ему и вдруг отчетливо и громко сказал по-русски:

– Хоросе!

– Хорошо, – улыбнулся в ответ Святой.