"«На суше и на море» - 90. Фантастика" - читать интересную книгу автора (Лобов Василий, Кларк Артур, Стоктон Френк)

6

— Что мы знаем о Разуме? О его формах, проявлениях? Наконец, типах? Пока мы не обнаружили в космосе ни одной цивилизации, хотя и открыли множество различных планет, в том числе и таких, на которых существует жизнь. Ну а если мы все же сталкивались с Разумом, но так и не смогли, не сумели этого заметить? Понять? Наши представления о контакте весьма туманны, они основаны на древнейшем опыте первооткрывателей новых земель. Но тогда люди встречались с пусть отличными от себя по языку и культуре, традициям и уровню развития, но все же людьми. А тут ведь космос. Космос!

Что такое Разум? Способность понимания, образования идей, способность творчества. Все это так, но… До сих пор мы судили о разумности по материальным проявлениям идей и творчества. А разве можно говорить о неразумности какой-то жизни только потому, что она не умеет, а возможно, и не хочет строить дома и ракеты, спать в постелях и писать книги? Разве нельзя представить себе Разум, который никогда бы не проявлял даже стремления к материальному воплощению своих помыслов? Во всяком случае в привычных нам формах. Разума, совершенно нам непонятного, с непонятной нам логикой, знаниями и законами, с совершенно непостижимой для нас организацией мыслительного процесса? Природа должна была обеспечить разнообразие (и довольно обширное!) форм Разума, не внешнее, пойми меня правильно, а глубинное. Земля — только крошечный островок в безбрежном океане Вселенной. Если в процессе эволюции окажется несовершенной и погибнет одна форма Разума, выживет другая.

— Ты сказал: «непонятными нам законами». Но разве дважды два для них будет уже не четыре? Разве мы не сможем найти общий язык посредством той же математики?

— Вот именно — «общий язык»… Человечество обладает, казалось бы, универсальным инструментом общения — языком, речью. Но, если вдуматься, сколь же громоздок и несовершенен этот инструмент! Посредством языка мы порой не в состоянии не только передать другим людям — подобным нам существам — нюансы своих чувств, настроений, желаний, но и более или менее доступно изложить самые простые истины так, чтобы собеседник понял нас совершенно. Мы постоянно вынуждены блуждать в густом лесу бесконечных фраз, мы пытаемся подобрать какое-нибудь слово, чтобы оно точно отражало всю гамму наших ощущений, и знаем, что такого слова в языке нет… И в этом смысле нам кажется вершиной возможного телепатия. Но ведь мы и не каждую свою мысль можем точно определить, выявить, ощущая внутри себя только как бы «привкус» этой мысли. А представь себе разумное существо, разговорным и мыслительным языком которого является язык образов, разумное существо, способное передавать другому такому же существу не мысли даже, а целые образы во всех их мельчайших оттенках, передавать как бы всю свою сущность, все свои знания, чувства, представления о жизни во всех их аспектах… Говорят, композиторы, еще не создав симфонию, уже слышат ее в себе, слышат всю сразу, полностью, одновременно. А писатели как бы «видят» свои ненаписанные книги. Вот этот образ, собранный в комок, но не менее от этого значимый, этот сгусток и мысли, и чувства, и настроения передается мгновенно и при желании всем сразу. Сможем ли мы с таким существом найти общий язык? О чем будем разговаривать? Не покажемся ли ему чем-то вроде собаки, которая вроде бы и понимает, но только сказать не может?

Какие уж тут «дважды два»! Смешно, право… Я уже не говорю о том, что они, быть может, не имеют ни малейшего понятия о математике, обходятся без нее точно так же, как мы обходимся без тех знаний, которые кажутся совершенно необходимыми им. Мы достигли определенных результатов в математике только потому, что нам было это необходимо. Математика — это не просто игра ума, математика понадобилась нам для того, чтобы суметь материализовать наши желания.

— Ко всему прочему и для того, чтобы объяснить окружающий нас мир, понять его законы.

— Объяснить и понять для того, чтобы переделать, перестроить согласно своим потребностям, то есть материализовать наши помыслы.

— Значит, ты считаешь, что они не стремятся его познать и перестроить?

— Познавать можно различными способами, переделывать вовсе не обязательно. Скажи мне, что такое «интуиция»? Мы пока не знаем, подвластна она каким-то законам или нет. Возможно, они овладели этими законами гораздо лучше, чем мы законами математики, а законы математики для них — все равно что для нас законы интуиции.

А если добавить к этому несколько чувств, которых мы лишены, способность совершенно непринужденно перемещаться в пространстве и времени, в других измерениях? Способность материализации представлений, побуждений? Энергию для жизнедеятельности такое существо получает непосредственно из окружающего его пространства, физиологические его потребности минимальны, оно свободно адаптируется к любым, или почти к любым, условиям существования. Ему не нужны ни жилища, ни средства передвижения, ни одежда… Ну и зачем вот такому существу материализовать свои помыслы в том виде, что кажется необходимым нам? Зачем ему математика и вся эта наша техника? Какие они, эти помыслы? Я не могу себе реально представить, как выглядела бы подобная жизнь, мне это чуждо и непонятно. Но непонимание не означает невозможность.

Поразительно, еще совсем недавно вполне серьезно говорили о том, что, мол, Разум на Земле — явление исключительное, что человек, как носитель разума, во Вселенной одинок. С чего бы такая исключительность? Наш опыт подсказывает нам: природа не терпит исключительности, исключительность — слишком слабое звено в цепи закономерностей: выпади оно, и разрушится вся цепочка. А природа — это цепь закономерностей.

Человечество слишком долго дурманило себя идеей своей исключительности, идеей эгоцентризма. И очень болезненно с ней расстается. Теперь нам кажется, что все разумное должно обязательно нам соответствовать. Если не физиологически, то во всяком случае образом мышления, будто природа не могла создать нечто более совершенное. Послушай, ну а если все-таки Человек не венец творения, не его рядовой продукт даже, а некая производственная ошибка? Болезненный гнойник на теле Мироздания?

Представь себе, только представь, что Земля, наша мать-Земля, может мыслить. Как бы она оценила всю нашу так называемую разумную деятельность? Не показались бы мы ей самыми неразумными из всех ее обитателей? Ведь все наши младшие неразумные братья за все время своего существования не смогли (да и конечно же никогда бы не захотели) нанести ей, матери, даже миллионной доли того вреда, что нанесли мы за каких-нибудь триста последних лет, испоганив ее моря, материки, атмосферу, опустошив ее недра, вырубив леса, исковеркав ее тело бетоном и металлом. И пусть к нам пришло наконец-то понимание абсолютно очевидного любому неразумному животному факта, что, чтобы жить, нужна среда обитания, пусть мы поняли, что Земля хрупка и может погибнуть благодаря нашим усилиям, погибнуть вместе с нами, с нашим замечательным, исключительным разумом, пусть мы восстановили многое из уже разрушенного, но все так же Землю покрывает густая накипь всего того, что дал нам прогресс, мы все так же продолжаем вторгаться в естественные, разумные жизнеобразующие процессы природы, нарушаем ее взаимосвязи и думаем, что Природа должна подчиняться нам. Но там, где есть подчинение, не может быть гармонии. Говорят же вот, что природа мстит. Нет, конечно, не мстит. Не может мстить мать своему пусть и заблудшему дитяти — природа только раны свои зализывает, только восстанавливает нарушенный человеком баланс. Мы расширяем свое жизненное пространство путем насилия над естеством и первозданностью и никак не желаем понимать, что это ненормально, что все-таки где-то может существовать разумная жизнь, состоящая с Природой в отношениях полной гармонии. Сейчас человек все глубже проникает в глубины космоса, но с чем он туда идет? С готовностью разрушить любые барьеры на пути своего продвижения? С намерением все переустроить согласно своим потребностям? С кем встретится? И что тот, кто с нами встретится, в нас поймет? Не увидит ли в нас лишь агрессора, если будет судить о нас только по нашим внешним побуждениям? В космонавты отбирают людей, готовых к решительным действиям при любых непредвиденных обстоятельствах, людей смелых и волевых, умеющих добиваться намеченной цели. Но может быть, главным достоинством людей, отправляющихся на встречу с Неизвестным, людей, представляющих собой все человечество, должно быть умение любить все сущее во всей Вселенной — живое и неживое? Готовых в любую минуту погибнуть, но не причинить никому и ничему зла?

Как знать, может быть, основным критерием разумности во всей Вселенной как раз и является умение жить в полной гармонии с окружающим миром… а не наличие сверхразвитой техники. Я вовсе не призываю разрушить заводы, уничтожить механизмы, вернуться в шалаши и жить дикарями — прогресс необратим, такими нас создала сама природа, но пора, кажется, позабыть о своей исключительности и перестать считать, что Разум — это обязательно вандализм по отношению к природе, а значит, и к самим себе…

Монолог Дэви был прерван сухим голосом компьютера:

— Прямо по курсу — неопознанный материальный объект, передвигающийся в одном с нами направлении с равной нашей скоростью.

— Что это такое? — встрепенулся Андрей.

— Скорее всего искусственное тело, имеющее форму, близкую к яйцевидной. Размеры: триста пятьдесят пять на триста два метра.

— Арвид, ты слышал?

— Да, командир.

— Да.

— Вижу огромное черное яйцо. Бегом в рубку!

Через минуту Арвид уже сидел в кресле.

— Расстояние? — спросил Андрей.

— Около трех километров, — ответил компьютер.

— Как он к нам приблизился?

— Появился мгновенно.

— Вышел из подпространства или мгновенная переброска материи…

Андрей направил луч прожектора в центр «яйца» — при соприкосновении с его поверхностью полоска оборвалась.

— Стопроцентное поглощение света, — констатировал Андрей.

— Если это что-то вроде космического корабля, то непонятно, почему на его поверхности нет ни антенн, ни экранов; такое впечатление, что она идеально гладкая и ровная.

Они обследовали «яйцо» в различных режимах — оно не имело ни единого шва, ни единого выступа. Его температура лишь на сотую долю градуса превышала абсолютный ноль.

— Яйцо-то не «раскалывается», — пробормотал Андрей. — Думаю, нам нужно попробовать рентген-сканирование.

— А если там живые существа? — пожал плечами Дэви.

— Я не превышу безопасную дозу.

— Для нас безопасную, а для них?

— Что предлагаешь ты?

— Подождать. Возможно, через некоторое время оно себя как-то проявит.

— А если нет?

— Тело, имеющее такие параметры, могли создать только высокоразвитые существа, — вмешался Арвид, — и поэтому, не сомневаюсь: они способны защитить себя не только от рентген-сканирования. Более того, возможно, это единственный способ установить с ними контакт.

— Арвид прав, — заключил Андрей.

Но и рентген-сканирование оказалось неэффективным: они так и не смогли узнать, полое «яйцо» или нет, не установили, что в нем находится.

— А не попробовать ли нам лазер? — задумчиво спросил Арвид.

— Не думаю, что это сможет причинить ему хоть сколько-нибудь вреда — эта штука поглощает свет с видимым удовольствием. Попытаемся по лучу передать какую-нибудь информацию, скажем, технические характеристики корабля.

Луч лазера коснулся «яйца» — и провалился в бездонную пропасть. Компьютер не отметил ни повышения температуры корпуса в точке касания, ни каких-либо других изменений. Андрей плавно увеличивал мощность — «яйцо» не реагировало.

И вдруг люди как бы увидели то, что находится там, внутри, за толстым органическим слоем корпуса. Они соприкоснулись с Разумом, и этот Разум позволил им понять нечто такое, что составляло его организацию.

— Оно разговаривало с нами! — воскликнул Андрей. — Оно разумно. Оно живое!

— Гигантский мозг, мириады клеток, заключенные в крепчайшую оболочку, — добавил Дэви.

— Малыш, это ты выключил лазер? — удивленно спросил Андрей.

— Нет.

— Видимо, оно само…

— Малыш, а ты отметил хоть что-нибудь исходившее от объекта? — спросил Дэви.

— В моей памяти отпечаталась схема его строения.

— Проверь мою энцефалограмму за последние десять минут. Есть ли в ней что-нибудь о строении «яйца»?

— Да, — через секунду ответил компьютер. — Точные данные необходимы?

— Спасибо, нет.

— Дэви, ты думал, что это начало?

— Я просто проверил. Во-первых, эта штука не галлюцинация, а во-вторых, она, насколько я понял, не имеет ничего против активного обмена информацией.

— Твои выводы имеют историческую ценность, но ты лучше скажи, что нам теперь делать? Что?! — Андрей вдруг растерялся, в полной мере осознав, какой груз ответственности лежит на его плечах. Он вспомнил разговор с Дэви… Вот люди и встретились с внеземным Разумом, они трое — экипаж «Колумба», и от того, как они представят собой все человечество, как представят себя этому Разуму, будет зависеть успех дальнейшего сближения обеих цивилизаций.

Он вспомнил предположение Дэви о невозможности контакта с некоторыми типами Разума. Что-то холодное проникло в него вместе с этим воспоминанием. Неужели действительно они не сумеют найти общий язык? Неужели вот так, едва соприкоснувшись, и разбегутся в разные стороны? Только потому, что слишком непохожи. Но смогли же они хоть чуть-чуть, хоть как-то и в чем-то понять друг друга за ту долю секунды, в течение которой «яйцо» с ними «разговаривало». Или оно больше не предпримет подобной попытки, поскольку убедилось, что люди ему неинтересны? Нет, не может этого быть… раз оно разумно. Любому Разуму присуще любопытство. Мыслит, значит, стремится познавать.

— Объект меняет курс, — объявил компьютер.

— Скорость?

— Прежняя.

— Какие будут мнения? — спросил Андрей.

— Следуем за ним, — ответил Арвид.

— Я согласен, — сказал Дэви.

— Малыш, следуй за ним. Неужели «яйцо» хочет от нас отделаться?

— Мы передали ему некоторые параметры корабля… — начал Арвид.

— Ну и что?

— Оно знает наши возможности, хотя, скорее всего, его знания о нас и корабле исходят от нас самих. Честное слово, у меня было такое ощущение, что оно копается в моем мозге…

— Ну?

— Оно демонстративно изменило курс. Если бы оно хотело от нас отделаться, то исчезло бы точно так же, как появилось.

— Ты думаешь, что оно указывает нам дорогу? К какой-то вполне определенной цели?

— А ты как считаешь?

— А ведь ты прав, Арвид. Да, Дэви?

Дэви не ответил, видимо, он что-то напряженно обдумывал.

— Малыш, каково изменение курса?

— Угол отклонения 2.75 на 0.09 к прежнему курсу.

— Мы шли прямо на Звезду, а теперь… Если продолжить траекторию нашего движения, то она, скорее всего, пройдет где-то рядом с одной из планет, так, Малыш?

— К третьей планете.

— Командир, зачем ему понадобилось тащить нас к какой-то планете? Мне кажется, среда его естественного обитания — космос. О чем ты задумался, Дэви?

— Я пытаюсь связать появление «яйца» с тем, что произошло с нами раньше. Трудно предположить, что этот район Галактики населяют несколько цивилизаций. Значит, все то, что с нами случилось, как-то связано и с этим «яйцом». Или другим, ему подобным. Кстати, мы как будем их называть?

— Мне больше нравится слово «черепаха». Космическая черепаха. Звучит красиво, — предложил Андрей.

— Пусть будет «черепаха», — улыбнувшись, согласился Дэви.

— Так что ты хотел сказать?

— Эта черепаха… Мне кажется, она ждала нас. Она дала нам немного времени поразмыслить обо всем случившемся, прийти к каким-то выводам и вот появилась перед нами как прямое доказательство своей сопричастности последним событиям. Не знаю, была ли на самом деле первая зона, или это только плод нашего воображения, но теперь, не сомневаюсь, впереди уже не будет никаких зон. Нужно только следовать за ней.

— Значит, теперь можно передвигаться дальше, ничего не опасаясь?! — скорее подтвердил слова Дэви, чем спросил, Андрей. — Конечно, какие теперь могут быть зоны? И почему только мы так в них уперлись? Хотя, наверное, в логике нам не откажешь. Арвид, ты знаешь о результатах проведенного Дэви структурного анализа корабля?

— Да.

— И о том, что резус-фактор…

— Дэви обо всем рассказал мне подробно.

— И что ты об этом думаешь?

— Дэви проверил мою кровь…

— Ну?

— Группа прежняя, резус-фактор изменился. Я уверен — Дэви прав; мы попали в катастрофу. Ну, скажем, в какую-то область пространства, которая мгновенно убивает все живое…

— А корабль?

— Корабль могло разрушить деформированное пространство-время.

— Ты возвращаешься к нашим первоначальным предположениям.

— Пока неважно что, — заметил Дэви.

— Так вот, за какое-то мгновение мы прошли сквозь смерть, воскрешение и всю эту сопутствующую им чертовщину. Нас собрали, сделали, вылепили, родили — назови это как хочешь — заново. С одной стороны, это вроде бы и неприятно, но с другой… Что для нас в сущности изменилось? Многие люди живут с искусственными органами. Корабль тоже не пострадал… Знаете, он стал мне как-то даже дороже. С Малышом все в порядке… И если все это так, то, может быть, мы должны даже радоваться? Что, если перед нами, перед кораблем откроются новые возможности? Если наши новые тела практически бессмертны?

— А что, если вместе с новыми бессмертными телами нам подсунули и новые мозги, предварительно введя в них некоторые изменения? Ты можешь с уверенностью сказать, что эти изменения не скажутся как-то отрицательно на нас, на всех людях? Вот мы вернемся домой и привезем с собой что-то вроде заразы, скажем, моральной инфекции…

— Ну почему мы должны везде и во всем видеть своих потенциальных врагов? — горячо возразил Дэви.

— Я говорю не о врагах, а об элементарной предосторожности.

— Хорошо, если предосторожность не граничит с агрессивностью.

— Ну да, ты говорил, что они могут прочитать наши побуждения и неправильно их истолковать, но… — Андрей вдруг замолчал, потер ладонью лоб. — Прочитать побуждения… Материализация побуждений… кажется, так ты говорил. Они ведь действительно могли попытаться материализовать наши побуждения… и материализовали спецпрограмму, заложенную в мозг компьютера! Вот она, отгадка. И то, что должно было произойти с нами, со мной на обратном пути в виде некой иллюзии, обыкновенной проверки, случилось на самом деле, взрыв и пожар или что-нибудь в этом же роде.

Дэви и Арвид переглянулись, они были сильно взволнованы.

— Это объясняет многое, если не все, — сказал Дэви. — Вспомним строение черепахи — мириады клеток, мозг под крепчайшей оболочкой. Она могла принять (может быть, и сейчас принимает!) наш «Колумб» за живое существо. За живое существо, себе подобное, с единым мозгом, клетками которого, частями которого являемся все мы, а также… компьютер. Более того, она не отделяет наши воспоминания от общих «воспоминаний» корабля, от общей памяти корабля, в частности сокрытой в многочисленных кассетах с мнемофильмами из библиотеки! А спецпрограмма могла показаться ей как бы нашим конечным побуждением!

— «Угасание» звезд, — вставил Арвид, — было вызвано прямым воздействием на нас черепахи. Она приступила к изучению, возможно, она «изъяла» нас из временного потока…

— Ну, дальше! — с азартом в голосе сказал Андрей.

— Дальше тоже все более или менее понятно, — ответил Дэви.

— После взрыва черепаха принялась восстанавливать «Колумб», все так же принимая его за единое целое, за единый организм. То, что с нами произошло, не было галлюцинациями.

— Почему же тогда она не восстановила и корабль, и нас сразу же в нашем прежнем, нормальном виде? — спросил Андрей. — Почему мы не были похожи на людей?

— Сейчас попытаемся понять и это. Давайте начнем со сбоев в работе Малыша. Черепаха «изъяла» нас из общего потока времени и приступила к изучению. Компьютер связан со всеми службами корабля, он отвечает за нормальное функционирование корабля, то есть, по представлению черепахи, единого живого организма. Вероятно, она решила, что, выключив его память, сможет безболезненно покопаться во всем «Колумбе», не оставив при этом ни следа своего вмешательства. Что-то вроде анестезии. Компьютер «отключился», и соответственно вышла из строя связь. Вот почему мы не могли связаться с Арвидом. Я его искал, но он находился в нижнем отсеке энергоблока. Потом она попыталась материализовать наши побуждения, то есть побуждения «Колумба», и материализовалась спецпрограмма. Приступив к восстановлению, она не могла знать, что для нас, для «клеток» общего организма, важны внешние характеристики этого организма, и приводила в порядок лишь функциональные связи единого целого. Восстановила нас, не позаботившись о нашем внешнем облике, не придав ему никакого значения. Но общий фон разума «Колумба», если так можно сказать, сильно изменился: мы, «клетки», чувствовали себя очень неуютно, нас что-то беспокоило, что-то не давало нам возможности работать нормально. Черепаха это отметила и начала вносить коррективы…

— Нужно учесть и тот факт, что, например, перед моими глазами постоянно стоял мертвый Дэви, — сказал Андрей, — обезображенный взрывом и пожаром. Мое воображение невольно искажало его черты…

— А она посчитала, что именно такая «клетка» Дэви тебе и нужна, раз ты ее себе так представляешь! — добавил Арвид.

— Вот именно, — сказал Дэви.

— Интересно, что она о нас подумала, когда Арвид уничтожил эту «клетку»?

— Наверное, она попыталась понять, что привело его в состояние такой нервозности.

— И, придя к определенным выводам, восстановила тебя снова, уже совершенно нормальным. Кстати, Дэви, как ты объяснишь все то, что происходило с тобой?

— Видимо, восстанавливая «Колумб», она продолжала его изучать: сначала посмотрела, что будет, если вернуть к жизни только одну «клетку» — тебя, а меня и Арвида хоть и материализовала, но не оживила. Ты отнес меня в холодильник. Общий фон разума корабля не соответствовал норме. Тогда она оживила меня, но я не мог долго жить в холодильнике. Черепаха материализовала меня в коридоре, я пошел в рубку. Наша встреча не восстановила общий фон разума, и тогда она оживила Арвида. Наконец, мы собрались все вместе. И тут одна «клетка» уничтожила другую, что, мягко говоря, оказалось для нее, думаю, полной неожиданностью… Ну дальше все вроде бы понятно. Прокрученная мною моя же энцефалограмма за истекшие сутки помогла ей восстановить «Колумб», все в нем в нормальном, привычном для нас виде.

— Получилось довольно гладко, — сказал Арвид, — и тем не менее это только наши предположения.

— Конечно, — подтвердил Дэви, — и мы должны будем выявить истину.

— Как мы ее сможем выявить? — взволнованно спросил Андрей. — Как? Ты в течение получаса старался убедить меня в том, что мы не сможем найти общий язык, что никогда не придем к взаимопониманию.

— Ну, во-первых, это тоже только предположение, а во-вторых, даже если и не придем к взаимопониманию, то узнать друг о друге все же кое-что сможем. Я боюсь, что черепаха получила о нас слишком превратное представление. Вспомните о спецпрограмме. За кого она нас приняла, за камикадзе? Ведь наши, так сказать, помыслы были направлены на самоуничтожение. Откуда ей знать, что это только учебная программа? И как мы ей это сможем объяснить? Далее, можно не сомневаться, что вместе со всем остальным она «прочитала» и все находящиеся на борту «Колумба» мнемофильмы, которые восприняла как нашу общую память или как наше подсознание. А в библиотеке, кроме всего прочего, находятся и такие, как «Ричард III» и «Ромео и Джульетта» Шекспира. Что она могла там понять? Могла ли она понять наши чувства, вызываемые этими произведениями? Могла ли хоть как-то разобраться в моральных терзаниях человека и человечества, в наших поисках истины? Не увидела ли только потоки крови и все ту же жажду самоуничтожения? Так за кого она нас, «Колумб» принимает, за чудовище, которое и на самом деле лучше как можно скорее уничтожить?

Ни Арвид, ни Андрей Дэви не ответили.

— Почему же тогда она не уничтожила нас сразу? — через минуту спросил Андрей.

— Если она продолжает воспринимать «Колумб» как единое целое, то, вероятно, собирается выяснить место, район Вселенной, где обитают другие «колумбы». Скорее всего, я не точно выразился, сказав «уничтожить», быть может, как-то изолировать. Если она все-таки сумела догадаться о том, что «клетки» в гораздо большей степени индивидуальны и могут существовать вне общего организма корабля, то…

— Вознамерится уничтожить или изолировать всю Землю? — воскликнул Андрей. — Ну уж это ты хватил!

— Нужно ей помешать! — сказал Арвид.

— Как?

— Оружие? — Арвид посмотрел сначала на Андрея, потом на Дэви. — Самим уничтожить черепаху?

— Пока я не говорю о нравственном аспекте подобной акции, — ответил Дэви. — Но давайте просто представим себе, что из этого может получиться. Мы попытаемся и не сумеем ее уничтожить. В ответ, предположим, она уничтожит нас. Ладно, пусть… Но где гарантия того, что она уже не знает дорогу к Земле, сумев расшифровать и понять находящиеся в памяти компьютера навигационные карты? Где гарантия того, что она тут же не отправится к Солнечной системе?

— К тому же нельзя забывать о том, что мы можем просто во всем ошибаться, — сказал Андрей.

— Нет, ни в коем случае не насилие, — заключил Дэви.

— Может быть, нужно немедленно уничтожить все, так сказать, агрессивные записи?

— Нет.

— Почему?

— Не уничтожить, а объяснить, все объяснить.

— Как?

— Надо придумать. Рассказать ей о людях, о Земле, о наших мечтах, о наших действительных помыслах…

— Мы можем передать ей по лучу лазера все, что захотим, — сказал Арвид.

— Даже наши чувства?