"Рок-н-ролл под кремлем. Книга 3. Спасти шпиона" - читать интересную книгу автора (Корецкий Данил Аркадьевич)

Глава 9 У каждого своя смерть

6 ноября 2002 года, весь мир

Обрывается ниточка легко, нет спору, и первое время кажется, что ничего не произошло: лопнула и ладно – вон их еще сколько… Но потом вдруг оказывается, что ниточка эта была ниточкой жизни, страховочным тросом. Тыц-ц… Оборвалась. И вот катится клубок по Вселенной, катится, как и прежде… Но уже без тебя. Грустно. На самом деле все проще пареной репы: пусть это звучит банально, но существуют некие границы, установки, правила – принято считать, что их ровно десять, – которые людям не рекомендуется преступать. Не только потому, что это нехорошо, гнусно, некрасиво, а еще и потому, что многовековой человеческий опыт говорит: были попытки, и было худо. Не всегда. Но иногда. И даже чаще всего.

Младший сын молочника Николас Кроу, восемнадцатилетний афроамериканец, никогда не доставлял хлопот родителям. Он прилежно учился в школе, в свободное время охотно помогал отцу, развозя по округе молоко и творог, а выручку приносил в семью, всю, до последнего цента. Недавно он получил в кругу сверстников унизительное прозвище Голожопый и сильно переживал по этому поводу, а потом и вовсе исчез, не появляясь ни дома, ни в школе.

Его добропорядочное семейство о проблемах Николаса даже не догадывалось. Здесь привыкли к тому, что дети не приносят неприятностей: старший сын успешно торговал автомобилями, средняя дочь работала менеджером в «Хилтоне», а младший сынок обещал стать самым перспективным: смышленый, все схватывает на лету, работы не боится, уважительный, а читать как любит… Типичный трудяга-Кроу, только перспектив у него побольше – глядишь, поступит в университет, выучится на адвоката и будет сидеть в офисе, выступать в суде да зашибать большие деньги… И вдруг он пропал, создав первую проблему для немолодых родителей и брата с сестрой. Еще большей трагедией обернулась для них страшная находка под двенадцатым пирсом, о которой патрульный сержант Баррос, двухметровый гигант, участвовавший в девяносто шестом году в поимке картельщика Маноло, сообщил на пульт прерывающимся от волнения голосом:

– …Да его объели почти начисто! И горло перерезано от уха до уха!

Труп пролежал в воде больше недели, морская живность оставила на нем не так уж и много того, что принято называть особыми приметами. Но на дежурном стенде в кабинете шерифа всего пятый день как висел на магнитной скрепке этот листок с данными на чернокожего мальчика плотного телосложения с ортодонтической пластинкой на зубах… Пластинку рыбы не тронули. И уже на следующее утро семья Кроу получила печальное известие, еще лишенное безнадежной определенности: «Нет, мэм, это только предположение… мы ничего не утверждаем наверняка, сэр… просто следует провести опознание…» Но несколько позже такая определенность появилась, разрушив тщеславные мечты о сыне-адвокате и повергнув еще недавно благополучное и счастливое семейство в вечный траур.

Как и в любом деле, где на поверхности лопаются жирные пузыри от бурлящих молодых гормонов, дознание по делу Кроу было недолгим.

Опросы школьных и уличных друзей сперва не дали ничего, кроме любопытных (а для семейства Кроу – ошеломительных) сведений о том, что школу Николас посещал нерегулярно, а где-то полмесяца назад его видели в мангровой роще за гаражами, где он бродил полуголый, без штанов… А еще, что у него были какие-то знакомые в Уилзбуре.

Работник одной из уилзбурских автозаправок, подвергшейся в августе вооруженному ограблению, опознал Николаса на фото: да, с этого парнишки все и началось, он тогда подошел к кассе и попросил обменять двадцатидолларовик… Далее полиция вышла на некоего Ральфа Портобелло, задержанного за похожее ограбление в Южной Дайтоне, которому грозил серьезный срок, а уже через него – на Пола Дикси, двадцатидвухлетнего обалдуя, главаря шайки местных чернокожих отморозков, которые называли себя «Братством Огненных Драконов». Как оказалось, половина уже опрошенных в процессе дознания дружков Николаса состояли в так называемой «второй лиге» и были на подхвате у своих старших товарищей из братства Дикси.

Поскольку речь шла об убийстве, к главарю «Драконов» был применен допрос третьей степени. Поняв, какие жизненные перспективы перед ним открываются, Пол Дикси нарушил закон молчания и дал краткое интервью полицейским и федеральным агентам. По его словам, Николас хотел вступить в «Огненные Драконы», но не выдержал испытания, так как у него не хватило характера и силы воли. Несколько недель назад Николаса опозорила какая-то белая женщина: угрожая револьвером, она содрала с него штаны и голым выгнала из своего дома на улицу. Николас просил Пола убить ее, на что Пол, естественно, ответил отказом, но убедился, что решение не принимать сына молочника в «Драконы» было правильным. Вся история, рассказанная Николасом, выглядела какой-то мутной и малопонятной. Как он оказался в доме у незнакомой женщины? Почему вдруг она схватилась за оружие? И с чего решила снять с него штаны? Чего-то сын молочника недоговаривал… Впрочем, главарю «Драконов» не было дела до проблем парней, не входящих в братство, куда пропал Николас, и как оказался в воде под двенадцатым пирсом, он понятия не имеет. Пол Дикси путался в показаниях: сперва он сказал, что белую женщину зовут Анджела и живет она где-то в Южной Дайтоне. Когда поиски ничего не дали, он предположил, что ее имя Джоан и живет она все-таки в Холли-Хилл. И только потом уже признался, что не знает ни имени, ни точного адреса. «Ну, в Дайтоне где-то…»

В доме у Дикси провели обыск, в тайнике нашли «кольт» тридцать восьмого калибра со спиленным номером, под матрацем – пакет с марихуаной и несколько упаковок таблеток, а на заднем дворе один из фэбээровцев обнаружил следы крови.

– Это, наверное, я порезался, когда разделывал мясо для барбекю… – заявил явно занервничавший главарь «Драконов». Но у него была первая группа, обнаруженные же пятна относились ко второй – именно той, что у Николаса.

Пола Дикси арестовали по нескольким обвинениям, ему доказали ограбление и торговлю наркотиками, но прямых улик, изобличающих в убийстве, так и не нашли.

А один из дружков покойного Кроу рассказал, что Голожопый частенько подглядывал за какой-то женщиной, когда она переодевалась, он хвалился, что знает ее тело лучше, чем родной муж. Пацаны обзавидовались, просили, чтобы он их тоже взял с собой на эротический сеанс, но Николас потребовал за это по пять долларов с носа, и от него отстали. Однажды женщина застукала его, поймала и отобрала шорты с трусами, так что ему пришлось возвращаться домой через мангровые заросли, а потом созваниваться с друзьями и просить, чтобы вынесли какую-нибудь одежду. Над ним здорово тогда смеялись…

А Голожопый обозлился, он в самом деле просил Дикси поквитаться за него с той женщиной: ограбить, изнасиловать, убить – все что угодно. Говорил, она красивая и молодая, у нее крутая машина во дворе, и деньги наверняка имеются, и район подходящий – тихий зеленый пригород, дома расположены далеко друг от друга, никто не дернется даже. Дикси – серьезный парень, он босс, и, понятное дело, послал Николаса подальше: ссыкун какой-то малолетний, очень надо из-за него мараться и лезть на рожон, тем более в дом, где есть оружие. Так и остался Голожопый неотомщенным, сторонился друзей и все злился, а перед тем, как ему пропасть, какой-то латинос его разыскивал, и на улице, и в школе…

Полиция сделала еще одну попытку отыскать «переодевающуюся» женщину и таинственного латиноса, заново допросила шалопаев из «второй лиги», но успеха не добилась. Поэтому решили, что и женщина, и латинос – фигуры вымышленные, призванные отвести подозрения от главаря «Драконов». С тем его и отправили под суд. Жюри присяжных оправдало Пола Дикси в убийстве Николаса Кроу, зато по остальным обвинениям он на восемь лет загремел в исправительную тюрьму штата Флорида.

* * *

В те же осенние дни в Москве произошла другая история.

На улице Трубецкой в утренний час пик выполняющий левый поворот автобус столкнулся с «Пежо»-седаном, из-за чего встала не только вмиг переполнившаяся Трубецкая, но и пересекающие ее улицы Усачева и Малая Пироговская.

Особенно загруженной по ряду причин оказалась именно Пироговская, и вот здесь-то, ровно в 8.15 утра, и случилось то, что, как предсказывал мудрый Хорь, рано или поздно должно было случиться. Несколько коротких мгновений в переполненном выхлопами воздухе нарастал мощный неясный гул, а потом участок дорожного покрытия напротив дома № 8, площадью в двадцать пять квадратных метров внезапно исчез, испарился, обрушив вниз два автомобиля и часть автобусной остановки. Тут же из земли забил фонтан воды и грязи. Тут же нескольким очевидцам происшествия показалось, что запахло метаном. Тут же смолкли клаксоны, и все услышали, как где-то внизу ревет благим матом водитель одной из провалившихся машин.

К счастью, обошлось без жертв, и даже газовая магистраль повреждена не была. Все оказавшиеся в промоине люди выбрались наверх самостоятельно (по крайней мере, так всем показалось). Уже через двадцать минут специалисты «Мосводоканала» перекрыли поврежденную магистраль, а пробка усилиями подоспевших работников госавтоинспекции вскоре рассосалась, освободив пространство для спецтехники.

Причины происшествия назывались разные – прорыв трубы, естественные артезианские пустоты, превышение нормы осадков (в Москве накануне лили сильные дожди)… Но дело не в этом.

Глубина провала равнялась трем метрам, однако при проведении ремонтных работ грунт вдруг осыпался, обнажив еще более глубокий уровень. А там, в полузасыпанном тоннеле, среди мусора и грязи, сотрудники МЧС обнаружили три трупа. Трупы были довольно свежими, и в первые минуты это навело на мысль, что крепкие молодые мужчины, одетые в оранжево-черные комбинезоны, возможно, работники «Мосводоканала», «Мосгаза» или предыдущей спасательной команды, погибшие во время обрушения дорожного покрытия…

Прибывшие на место следователи прокуратуры и судмедэксперт такое предположение опровергли. Люди в комбинезонах лежали здесь, в заброшенном тоннеле, уже несколько дней. Странность находки усугублялась тем, что всех троих изрешетили пулями из давно снятого с вооружения автомата ППШ, а обнаруженные гильзы были маркированы сорок первым годом. Больше того, раскопав завал, обнаружили еще двоих, в таких же комбинезонах, профессионально задушенных петлей.

Специфичность происшествия обусловила интерес к нему органов безопасности: на Пироговскую прибыли два молодых оперативника и пожилой замнач УФСБ полковник Крымов в длинном кожаном плаще с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе, как в кинодетективах. Работать в раскопе было неудобно, и Крымов, глядя на сотрудников, карабкающихся вверх и вниз по опущенным в дыру лестницам пожарных машин, сказал прокурору города:

– Подземелье – это другой мир. Когда-то мы даже создали специальное подразделение – «Тоннель», для обес– печения госбезопасности под землей. Потом наверху посчитали, что оно себя не оправдывает, и упразднили. А ведь сейчас бы те ребята пригодились…

Лебедка спасательного комплекса подняла из черного провала носилки, и полковник осекся, впившись взглядом в испачканное землей лицо человека, одетого в оранжевый, с черными разводами, комбинезон. Потом извлекли второго убитого. Несмотря на холодную погоду, Крымов снял шляпу и вытер платком внезапно вспотевший лоб. Подойдя поближе, он принялся рассматривать поднимаемые один за другим трупы, и, хотя лицо опытного комитетчика, как всегда, оставалось бесстрастным, внимательный наблюдатель мог заметить, что самые худшие предположения полковника, увы, сбываются.

– Так, где сейчас эта ваша группа, Николай Николаевич? Что с вами? Я третий раз спрашиваю, а вы молчите, – услышал он, наконец, несколько раздраженный голос прокурора.

– Вот они! – Побледневший Крымов указал на выстроившиеся в ряд носилки. – По крайней мере это ядро «Тоннеля»…

Отойдя в сторону, он достал мобильник, набрал номер и, поминутно оглядываясь, принялся нервно что-то докладывать.

Через два часа ксерокопия возбужденного прокуратурой уголовного дела об убийстве пяти человек поступила в городское управление ФСБ. Дальнейший ее путь определялся примитивной формальной логикой.

Посылка № 1. Группа «Тоннель» была призвана обеспечить государственную безопасность на подземных объектах. И она погибла.

Посылка № 2. Установка сканера-передатчика на линии правительственной связи в Колпаково посягает на государственную безопасность на подземных объектах, обеспечение которой входит в компетенцию группы «Тоннель».

Вывод. Установка сканера-передатчика связана с гибелью группы «Тоннель», которая должна была этому противодействовать.

И хотя суждения имели логическую ошибку, ибо «Тоннель» давно не обеспечивал безопасность под землей, скорей наоборот, к вечеру материалы по факту гибели группы были присоединены к материалам розыска шпиона, установившего сканер-передатчик на линии правительственной связи в Колпаково. И торжественно вручены капитану Евсееву.

Вернувшись в кабинет, тот разводил руками и возмущался:

– Во-первых, уже давно нет такой группы! Во-вторых, какая связь между трупами в Москве и сканером в Колпаково? Где тут логика?!

– Начальству видней, – меланхолично сказал Кастинский. – И логика у них куда умней твоей… Так что копай, работай, скоро майором станешь…

– Одним все, другим – ничего, – картинно развел руками Ремнев. – И служебные достижения, и благосклонность начальства, и успех у женщин… Короче, Ниночка из спецотдела звонила, хочет тебя, аж пищала в трубку.

Евсеев поднялся на третий этаж, который славился длинными ногами и милыми мордашками: здесь располагались службы, укомплектованные, в основном, женским персоналом.

– Ой, Юрий Петрович, как хорошо, я уже собиралась опять вас искать! – Ниночка протянула несколько благоухающих «Опиумом» листков бумаги с желтыми полосками.

Ниночка была главным украшением третьего этажа: помимо ног и мордашки она имела тонкую хрустальную талию и удивительно развитую грудь. Но она была еще и лучшей подругой старшего лингвоэксперта Люды Дратько, что заставляло Юру держать дистанцию.

– Вот суточная сводка происшествий по городу. Мы как обычно пропустили все фамилии через компьютер, оказалось, что сразу две проходят по списку «нолей»[13] и состоят у вас на связи…

Она как-то особенно посмотрела на Юру карими, с опасным прищуром, глазами. Интересно, что такого наплела ей эта Дратько?

Юра стал читать выделенный маркером текст:

«…3 ноября 2002 года около семнадцати часов домработницей были обнаружены два трупа с признаками насильственной смерти: хозяина квартиры Сперанского И. И., 1942 г. р., и Носкова И. С., 1938 г. р. Результаты осмотра места происшествия показали, что из квартиры исчезли радиоаппаратура и другие ценные вещи. Расследование ведет прокуратура ЦАО г. Москвы…»

– Что-нибудь серьезное? – спросила Ниночка. – У вас такое лицо…

«Какие же они все дуры!»

– Да нет, ерунда, всего-навсего двойное убийство…

– Ой, я совсем не то имела в виду…

Но Юра уже не слушал. Свернув бумаги трубочкой, он вышел в коридор в состоянии глубокой задумчивости.

Профессор и Американец находились на острие разработки «дичковской тройки». Вечером они пытались войти в контакт с одним из фигурантов. Катранов отказал, и в тот же вечер агентов убили. Это не совпадение. И имитация ограбления вряд ли сможет кого-то обмануть…

Кормухин находился на совещании у генерала, ждать Евсеев не хотел, да и не мог – в нем трусилась каждая жилка.

Накинув куртку, он выскочил на улицу. Снег сменился противным – мелким и холодным дождем, под ногами чавкала грязная ледяная каша, эта же каша летела из-под колес машин. Ежась, капитан втиснулся в переполненный автобус, а через двадцать минут входил в прокуратуру Центрального округа.

Перед приемной с монументальной табличкой «Варшавский И. В.» сидела скорбная очередь. Евсеев зашел к немолодой секретарше в строгом деловом костюме и негромко представился. Хотя безраздельное могущество КГБ осталось в прошлом, прокурор принял его незамедлительно.

– Меня интересует убийство Сперанского и Носкова, – сразу взял быка за рога оперативник. – Мотивы, обстоятельства, версии. Могу я посмотреть дело? И чтобы об этом никто не знал?

Иван Владимирович Варшавский – полный мужик в синем мундире с тремя большими звездами, слушал его, слегка наклонив голову и не проявляя никаких эмоций. Может быть, он ждал каких-то дальнейших пояснений, но их не последовало. «Чем меньше говоришь, тем больше люди проникаются важностью дела», – когда-то сказал отец. И Юра успел убедиться, что это действительно так.

– Можете, – густым баритоном сказал прокурор, не дождавшись разъяснений. – Только это обычная уголовщина. История гадкая. Трупы голые, вокруг валяются диски с порнухой, выпивка, закуска – как в борделе… А ведь Сперанский – популярный писатель, Носков – кандидат наук, доцент, всю жизнь историю партии преподавал… И возраст у обоих почтенный…

Варшавский осуждающе выпятил нижнюю губу.

– Это лишь внешняя картина, – покачал головой Евсеев. – Я лично знаю погибших. Они не похожи на клиентов борделя. Скорей всего это камуфляж, имитация. Убийца может обставить все как захочет, хоть портрет Гитлера в руки им сунуть…

Прокурор поморщился, махнул рукой.

– Портрета Гитлера там не было, а порнуха была. И потом, какой камуфляж? Какая имитация? Это ж не детективное кино, а убийцы – они не режиссеры. Имитировать самоубийство или несчастный случай – я понимаю, имеет смысл. А вот зачем имитировать мотивацию? Хоть так убийство, хоть этак – все равно искать будем!

– Да, пожалуй, вы правы, – кивнул Евсеев, хотя вовсе так не думал. В делах, где замешан шпионаж, – совсем другая логика. Все другое. Но переубеждать прокурора не имеет смысла. Зачем?

– Ну вот, видите! – Варшавский устало провел рукой по лицу. – Я вам могу сказать, как было дело. С точностью до девяноста пяти процентов. Хотите?

– Конечно! – Евсеев изобразил высшую степень заинтересованности.

– Тогда слушайте: два богатых старых пердуна напились в дым, вызвали по телефону девочек… а может, мальчиков. Пили, жрали, развратничали… А те опоили их какой-то гадостью, скорей всего клофелином, потом придушили и вынесли из квартиры все, что попалось на глаза: деньги, ценности, аппаратуру. Вот и все кино, вот и весь Гитлер, вот и все сложности мотивации! Пять бутылок ликера, две коньяка, дешевая сигаретница в виде осла, даже ношеные вещи из шифоньера прихватили, не побрезговали. Это не профессиональные преступники, это дилетанты – нищая, голодная молодежь… Очень голодная!

Юра молчал. Но молчанием несогласного.

– Могу заключить пари, – с легкой усмешкой превосходства сказал прокурор. – Когда мы раскроем убийство, а произойдет это довольно скоро, картина, которую я нарисовал, полностью подтвердится.

– Отец всегда запрещал мне азартные игры и споры, – ответил Юра. – Так как мне посмотреть дело? Чтобы никто не знал, что им интересуется ФСБ…

– Да очень просто. Полчаса вам хватит? Там всего страниц двадцать…

Варшавский потянулся к селектору.

– Тресков? Занеси Маргарите Петровне дело по этому Сперанскому. Мне надо перед Союзом писателей объясняться… Скотина, говоришь, полная? Ну, сначала давай раскроем, а потом я им так и скажу!

Дело действительно было тонким и еще неподшитым. В жесткой картонной папке просто лежали схваченные скрепкой бумаги и фотографии. Протокол осмотра места происшествия, рапорта, объяснения, протоколы допросов… Корявый почерк, ошибки…

Одиннадцать фотоснимков. Сперанский лежал на спине посередине комнаты, белый, толстобрюхий, похожий на чудовищный курган, выросший посреди гостиной. Искаженные черты лица, правый глаз закрыт, а левый вытаращен, как будто собирается выскочить из орбиты. В области левого виска – огромная гематома, волосы жирно блестят, и через лоб протянулись липкие даже на вид струйки: похоже, ликер на голову вылили… Шею перечеркивает отчетливая линия струнгуляционной борозды.

«…На левой части черепа – след от удара тупым предметом, предположительно бутылкой из-под рома (вещдок № 2). Борозда на шее предположительно оставлена сетевым шнуром от телевизора (вещдок № 4)…»

Скрюченная фигурка у выхода из гостиной – Носков. Невероятно худой, с выпирающим позвоночником и лопатками, словно узник Освенцима. Лежит на боку, колени подтянуты к груди, как будто спит. На крупном плане видно, что в шею глубоко врезался черный шнур от видеомагнитофона (вещдок № 5).

На полу разбросаны диски, остатки какой-то пищи, валяется фужер, около трупа Сперанского – осколки стекла и расколотая бутылка. На отдельных фото – разоренный писательский стол («домработница отметила отсутствие ноутбука, принтера и модема»), валяющиеся на полу ящики с вывернутыми на пол бумагами.

«…С места происшествия изъяты множественные отпечатки пальцев с бутылок, фужеров, чашек, с полированной поверхности стола, зеркала в ванной, серванта. Отпечатки двух типов: крупные, принадлежащие взрослым людям (отпечатки группы А), и мелкие, почти детские (отпечатки группы Б). Все отпечатки отправлены на дактилоскопическую экспертизу».

Странно. Очень странно! Юра несколько раз был у старого холостяка Сперанского. Чопорно-чистая квартирка, образцовый порядок. А тут в прихожей натоптано и грязно, да и вообще обстановка, как в притоне после пьяной ссоры… Ну ладно, допустим, у Американца были слабости, но Профессор-то как оказался в эпицентре развратного загула? Как-то совсем уж не похоже на Ивана Семеновича!

Да и Сперанский всю жизнь тешил свои пороки под покровом тайны и благопристойности… А логика событий… Где логика? Старые, опытные агенты должны были выпол– нять очередное задание, оно сорвалось, и тогда они устроили идиотскую пьянку с малолетками. Дичь полная!

– Спасибо. – Евсеев закрыл картонную папку и встал. – Если позволите, я позвоню завтра-послезавтра, чтобы быть в курсе…

– Звоните, – равнодушно кивнул Варшавский. Он уже думал о других делах.

И Евсеев тоже думал уже о другом.

* * *

Через туман не самых приятных запахов, гуляющих по коридорам патолого-анатомического центра, настойчиво пробивался аромат «Шанели». Юра сразу определил его источник – на лавочке в коридоре сидела полноватая дама с румяным купеческим лицом.

– Ирина Николаевна? – догадался Юра.

Дама рассеянно кивнула, не подняв голову. Ее норковая шуба как-то дико контрастировала с казенным дерматином, покрывающим сиденье лавки, а на симпатичном лице, выдающем отменное здоровье и аппетит к жизни, невероятно смотрелись темные полукружия, в которых плавали потерянные мокрые глаза.

– А вам чего надо? – вдруг нарисовалась рядом точная ее копия, только какая-то упрощенная, грубоватая и явно более дешевая. Как матрешка на арбатском лотке.

Юра достал свое удостоверение, показал.

– Так вы дело уже завели, что ли? – Копия подняла брови и впилась в Юру взглядом. – Вот и правильно! Я бы этих рестораторов, что паленой водкой торгуют, сразу к стенке ставила. Да и врачей безруких заодно… Алкаша какого-нибудь из комы поднимают, это всегда пожалуйста! А тут… Угробили – кого? Полковника ракетных войск! Человека стратегической значимости!.. Как это называется? – Ее голос поднялся до негодующих высот, гулким эхом прокатился по коридору. – Диверсия – вот как это называется! А раз диверсия, то и поступать с ними надо, как с диверсантами!..

Мимо прошел санитар с большим пластмассовым контейнером в руке – даже бровью не повел в их сторону, тихо исчез за дверью прозекторской. «Привыкли, – подумал Юра. – Она тут все утро, видно, распинается».

– Вы представьтесь, пожалуйста, – попросил он в свою очередь.

– Сироткина я, Екатерина Николаевна. Невестка покойного… Сестра вот ее… – Матрешка коротко мотнула головой в сторону Иры Катрановой, не отрывая испытующего взгляда от Юры. – Документы показать?

– Не надо, я вам верю. – Евсеев повернулся к Катрановой, тронул ее за плечо. – Ирина Николаевна, мне потом надо будет вас допросить.

– Если что надо, спрашивайте меня! – громко заявила Сироткина, заслоняя собой сестру. – Ирку трогать нельзя, ей и так голову задурили, толку не добьешься. Я все знаю, я все расскажу, как было.

– Когда надо будет, я поговорю с вами, – сухо ответил Юра и прошел в прозекторскую.

На подоконнике стояла старенькая магнитола, откуда с лихим присвистом неслось что-то русское народное. Врач-патологоанатом сидел за конторкой, торопливо строчил заключение; над ним, роняя короткие реплики на заумном медицинском сленге, стоял завотделением. Давешний санитар складывал в свой контейнер стеклянные баночки с неким содержимым в спектре от кроваво-красного до землянистого цвета с прозеленью.

Тело Катранова успели погрузить на каталку и убрать в сторону. Юра не удержался, глянул туда: распотрошенный, а потом сшитый крупными стежками труп – и все. Полковником он был при жизни, генералом, депутатом или бомжем, теперь не имело, ни малейшего значения. И лежал он в неудобной, напряженной позе, которая никак не навевала мысли о вечном покое.

– Одну минутку, – завотделением коротко глянул в удостоверение и снова повернулся к конторке, продиктовал еще несколько фраз.

– Дело ведет прокуратура, – сообщил он Юре несколько минут спустя, словно подводя итог долгой беседе. – У меня уже был следователь. Я сообщил наши выводы и пообещал прислать акт на следующей неделе.

– У прокуратуры свои задачи, а у нас свои.

Завотделением пожал плечами.

– Не возражаю. Но пока что утешить вас ничем не могу.

– Я не за утешением пришел, – строго сказал Юра, не скрывая раздражения, которое почему-то вызывал у него этот пухленький человечек. – Мне нужна причина смерти.

– Ваше понимание причины смерти не совпадает с медицинским, – завотделением растягивал слова, чтобы их смысл вернее дошел до Евсеева. – Мы наблюдаем признаки инфаркта миокарда. Вследствие этого наступила смерть. Но вас, очевидно, интересует причина инфаркта? Ведь я повидал достаточно следователей. И все хотели от меня юридических, а не медицинских оценок.

– Его могли отравить?

Пухленький человечек развел руками и изобразил на лице многозначное: «Есть многое на свете, друг Горацио!»

– Если бы он был обычным пациентом, я бы сказал: нет. От внезапной остановки сердца в мире каждый год умирают тысячи людей. Молодые парни, которые, кроме насморка, ничем в жизни не болели… И старые одинокие люди, чья жизнь или смерть никому на свете не интересны и не нужны. Вот, смотрите: чемпион мира по фигурному катанию, двадцать восемь лет… Павловский – слышали о таком? Какой у него мощный прыжок был, залюбуешься!.. Или хоккеист наш, легионер… не помню, как фамилия, хоккей не люблю… Ему вообще едва за двадцать было, здоровенный бугай. Шел на тренировку, упал. Умер, еще не коснувшись пола…

Евсеев нахмурился, и доктор заторопился.

– Да, много было случаев. Но ФСБ ими не интересовалось, родственники не звонили в колокола, потому все эти смерти лежат у нас в обычной медицинской статистике. Ну, а в вашем конкретном случае… Тем более, это военный… Экспресс-анализ не выявил в тканях ядов. Известных ядов.

А вообще-то их – огромное количество, вагон и маленькая тележка. К тому же он почти сутки пробыл в коме, клиническая картина вполне ясная, ядов в организме никто не искал. А некоторые яды полностью разлагаются за двенадцать часов. Так что…

Завотделением опять развел руками.

– Экспертиза вряд ли что-то покажет… А продлится она очень долго. Месяц-полтора, в лучшем случае.

– А что у вас за сроки такие? – Юра выпрямился и смотрел на доктора сверху вниз. – Да за полтора месяца можно вокруг света обойти, на Луну слетать и вернуться…

– Только ускорить химические процессы нельзя! – перебил его завотделением. – Поймите меня правильно, экспертиза будет проведена в любом случае и со всей тщательностью… Но я ведь и так вижу: пищевод, желудок, слизистая – все в идеальном состоянии, кровь в норме. Отравление некачественным алкоголем, как предполагает та истеричная родственница в коридоре, – дикость, чушь! Несусветная чушь! Ладно, дадим волю воображению, представим некий таинственный изотоп… Так ведь фона-то – нет! Да и кровь, опять-таки… Нет.

– Иными словами, мне следует исходить из того, что этот человек в самый неподходящий для следствия момент взял и умер от остановки сердца, – сказал Юра.

– В экспертном заключении будет именно такая картина, – заверил его врач. – Там, правда, не будет ни слова о том, что существуют целые семейства веществ, которые наша лаборатория просто не в состоянии опознать. Но это уже область самых высоких технологий, куда простым смертным вход заказан. Это разработки научных лабораторий с миллионными бюджетами, которых не найдешь ни в одном справочнике: оборона… секретные службы. Ну а нам остается только пополнять статистику внезапных смертей.

Юра с беспокойством заметил, что за это время в зал успели доставить еще две накрытые простынями каталки, на которых, словно бумажные надгробия, громоздились замусоленные папки с историями болезни, – и патологоана– том с ассистентом, похоже, готовятся производить следующее вскрытие. Пора было уходить.

В коридоре Екатерина Сироткина устрашающе громко разговаривала по мобильному: что-то об адвокатах, максимальном размере компенсации, моральном ущербе… Ира Катранова сидела на скамейке в той же безучастной позе.

* * *

Поговорка: «Правая рука не знает, что делает левая» – вообще-то означает полный бардак, разброд и шатание. Но в разведке и контрразведке она характеризует нормальную организацию работы, обеспечивающую так необходимые здесь секретность и конспиративность.

Шифротелеграмма из штаб-квартиры Службы внешней разведки, которая легла на стол генерала Ефимова, была короткой и невыразительной:

«Источник в „Избе“ сообщил, что получена информация о проекте развертывания ракетного полигона в Кротово Тиходонского края. Источник в „Монастыре“ доложил, что получены сведения о готовящемся прекращении российско-китайских переговоров в Гуанчжоу». Подпись начальника департамента, личная печать.

Генерал довольно усмехнулся и нажал клавишу селектора внутренней связи.

– Кормухина и Евсеева ко мне.

«Изба» – кодовое обозначение штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли, а «Монастырь» на условном языке – Белый дом. Неизвестные агенты Службы внешней разведки по крупицам собрали интересующую ФСБ информацию. Кто и как именно это сделал, для Ефимова не имело значения. Так же, как СВР безразлично, зачем инициатору запроса понадобились запрошенные сведения. Зато в этом кабинете непонятная, неконкретная и отрывистая информация сходилась в королевском пасьянсе.

Ефимова распирало радостное чувство победы. Он никогда не выигрывал в лотереях, в коробках с чайными пакетиками ему ни разу не попадался «золотой» ярлык, и даже в карты генералу обычно не везло, хотя он обладал цепкой памятью и неплохой реакцией. Зато сейчас он испытал чувство игрока, угадавшего шестизначный номер выигрышного билета. Выигрыш, правда, скромный: после «Норд-Оста» дело о найденной в «Интуристе» кассете как-то само собой отошло на второй, а то и на третий план… хотя в нелегкие времена радуются любым победам. Да и угадал-то не сам генерал, а этот молодой парень, Евсеев – толковый опер, молодец. Но и генерал в нем не ошибся – значит, тоже угадал.

В кабинет зашли вызванные, причем капитан Евсеев держался более естественно и уверенно, чем полковник Кормухин, который демонстративно выражал преданность начальству и явно хотел понравиться.

– Садитесь, – сказал Ефимов. – Кому мы подбрасывали информацию про полигон в Тиходонском крае и про прекращение переговоров с китайцами?

Евсеев вскочил.

– Катранову, товарищ генерал!

Генерал кивнул.

– Так вот, информация по каналу Катранова прошла к американцам, на самый высокий уровень, – Ефимов похлопал рукой по шифротелеграмме. – Делайте выводы, капитан. И планируйте завершение операции.

Евсеев смотрел на него, едва сдерживая счастливую улыбку.

– Так точно. Вас понял, товарищ генерал…

– Понял он, – вздохнул Кормухин. – Я прошу прощения, товарищ генерал, но если бы ему не подсказали старшие, гм… товарищи, носом не ткнули…

– То есть? – поднял брови Ефимов. – Лично я ничего не подсказывал капитану Евсееву. Он сам грамотно ведет розыск…

– У одного из фигурантов, у Мигунова, сынок лыжи навострил ни много ни мало – в Париж! – напористо продолжал Кормухин. – Я говорю, что надо его отвести от этой стажировки, а капитан наш не согласен…

– Да мы всегда так делали, это основа основ безопасности!

– Но времена-то меняются, – тихо сказал Евсеев. – А в новые времена старые методы не годятся…

– Вот вам, пожалуйста! – Полковник обличающим жестом указал на Евсеева, как будто предлагая полюбоваться таким дремучим кадром.

– А что он за парень, этот сынок?

– В подробности я не вникал, но самого факта достаточно, – буркнул Кормухин.

– Разрешите, товарищ генерал… Родион Сергеевич Мигунов: хороший парень, отличник, прекрасные характеристики, языки знает, гранты в Сорбонне получал. Перспективен для дальнейшего обучения по культурному обмену. Прямых улик против его отца не имеется. А в свете последней информации – тем более…

– Да как ты не поймешь, что это против всех правил! – почти закричал Кормухин.

– Доступ к секретной информации у него есть? – спросил Ефремов у Евсеева. На начальника отдела он не обращал внимания.

– Никак нет. Никаких режимных ограничений.

– Ну и все, пусть едет. Времена-то действительно новые!

Генерал махнул рукой на открывшего было рот Кормухина.

– Всё, всё. Дела важнее слов. Надо готовить доказательственную базу. Идите, работайте!

Выйдя от генерала, Евсеев сразу направился в лабораторию фонографических экспертиз. Старший научный сотрудник Дратько в одиночестве сидела за монитором, на котором прыгали несколько не совпадающих зигзагообразных линий.

– Здравствуйте, Людмила Геннадьевна, – подчеркнуто официально сказал капитан Евсеев.

– Здравствуй, Юра! Что-то ты совсем меня обходишь, – обиженно констатировала лингвоэксперт и поднялась навстречу, поправляя прическу и призывно запрокинув голову.

Короткая верхняя губа приоткрывала влажные зубы, придавая лицу ждущее выражение.

– Что ты, Лю… И не думал.

Он знал, что под чистым выглаженным халатом и всем остальным у Людмилы Геннадьевны смугловатая кожа, подтянутая фигура спортсменки и твердая девичья грудь. А выше левой коленки, примерно на середине бедра – короткий белый шрам: когда-то вцепился мертвой хваткой соседский мопс.

– Пойдем куда-нибудь вечером? – улыбнулась она. – Я давно в кино не была…

– Сегодня вряд ли, – представление о висящем в ее промежности мопсе сбивало боевой настрой. Зря она рассказала все так подробно.

– Может, в конце недели. А что с моей экспертизой?

Лю вздохнула.

– Пока ничего. Мы еще никогда не идентифицировали голоса с разницей в тридцать лет. На фонограмме очень много изменений, а после той ошибки с Рогожиным никто не хочет рисковать. Профессор Чикин считает, что можно выделить основную составляющую голоса, которая не меняется на протяжении всей жизни. Но для этого надо разработать специальную компьютерную программу.

– И что?

– Сейчас мы этим и занимаемся. Но сколько понадобится времени – неизвестно.

– Ладно, спасибо, – Юра повернулся к двери.

– Заглядывай, звони, – сказала ему в спину старший эксперт.

* * *

Старший следователь по особо важным делам подполковник Званцев был педантичен до занудства. Но дело свое он знал хорошо и обыск организовал по всем правилам. Работали одновременно три группы: в каждой оперативник, эксперт и двое понятых. Кухню, службы и две комнаты уже отработали, но ничего заслуживающего внимания не нашли.

– Не понимаю, как так можно, – в сотый раз повторяла заплаканная Ирина Катранова. – Какой шпионаж? Он же был героем, генеральского звания ожидал… Всю жизнь на износ работал, даже сердце не выдержало… Еще похоронить не успели, а тут обыск… За что же мне такое?

По-человечески ее можно было понять. Но эмоции – одно, а дело – другое. Поэтому, покончив с гостиной, Евсеев со своей группой перешел в спальню. Званцев зашел следом, привычно отдавая указания:

– Шкаф, белье, подоконник… А-а-а, тут цветы – проверить в горшках…

Евсеев полез в папку за очередным бланком. Его взгляд уперся в ксерокопию прокурорского постановления.

Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела

«…4 ноября 2002 года из ресторана „Пирогов“ в шестую клиническую больницу был доставлен в коматозном состоянии Игорь Васильевич Катранов, который 5 ноября скончался, не приходя в сознание. Причиной смерти явился обширный инфаркт миокарда.

В ресторане он находился со своими знакомыми Семаго и Мигуновым, которые подтвердили, что Катранов был возбужден, нервничал, жаловался на боли в сердце, но, тем не менее, употреблял спиртные напитки.

Его жена И. Н. Катранова пояснила, что у мужа были неприятности по работе, в связи с чем он волновался, переживал, устроил дома семейный конфликт, во время которого держался за сердце.

Таким образом, доследственной проверкой установлено, что смерть Катранова И. В. носит естественный характер.

В связи с изложенным постановляю:

В возбуждении уголовного дела отказать, в связи с отсутствием события преступления.

Следователь прокуратуры Юго-Западного округа юрист третьего класса Симаков А. А.»

Странно все… Носков и Сперанский позвонили Катранову и погибли. А тут он и сам скоропостижно умер. Странно…

– Есть сработка! – воскликнул эксперт, глядя на детектор электронных схем с мигающей красной лампочкой. – Где-то в районе окна…

Следователь напрягся, и его рот еще больше стал похож на куриную гузку.

– Или в цветах, или под подоконником, – уверенно сказал Званцев. – Позовите хозяйку!

– Да, точно, в этом горшке…

– Понятые, подойдите ближе!

Через минуту следователь вытащил пинцетом испачканную в земле флеш-карту.

– Вы можете объяснить, что это такое? – спросил он, и в голосе отчетливо слышались торжествующие нотки.

– Не-е-ет… – Ирон побледнела и медленно опустилась на кровать. – Нет! Это не наше! Я сама и сажала, и пересаживала, и поливала… Только раз попросила Игоря полить, совсем недавно… Но этого не может быть… Это не он!

Званцев кивнул.

– Очень хорошо. Пройдем на кухню, и я запишу то, что вы сказали, в протокол.

А повернувшись к Евсееву, добавил:

– Продолжайте с особой тщательностью!

* * *

В кондитерской «Юла», что на Маросейке, тихо и немноголюдно – полдень, штиль. Несколько случайных посетителей, охранник, бармен, а за дальним столиком сидит экзотическая троица, будто куклы, сбежавшие из театра Карабаса-Барабаса. Только томно-романтичного Пьеро и мечтательной красавицы Мальвины среди них нет: здесь собрались исключительно прагматичные микроособи. Хотя, в свете современной повальной моды на нанотехнологии, лучше сказать – наноособи.[14]

Похожий на юного Пушкина наноджентльмен по кличке Пушистик – он в строгом костюме с галстуком, и две декольтированные нанодамы с кукольными мордашками: ту, что потемнее, зовут Эльза, ту, что посветлее, – Инга.

Резко прозвенела трель звонка. Инга достала из сумочки свой телефон, похожий на детскую пудреницу. На экране высветилась надпись: «Йохан», Инга показала ее Эльзе. Эльза подкатила глаза:

– Опять этот старый клоун… Я занята, а ты как хочешь.

Инга нажала кнопку «Ответить».

– Да.

– Здравствуйте, – напряженно сказала трубка и прокашлялась. – Как дела?

– Спасибо, – ответила Инга. – Сегодня мы заняты, Йохан. Давайте в следующее воскресенье.

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась трубка. – А где?

– Здесь же, как и всегда.

– А-а… Это на Сухаревской площади, что ли?

Инга хихикнула.

– Вы, Йохан, видно, перебрали прошлый раз. На Маросейке, в «Юле». И что у вас с голосом?

– Точно, перебрал. Бывает, – пробормотала трубка. – Вы сейчас там?

– Какая вам разница, Йохан? Мы все равно не работаем, – повторила Инга.

– Ну-у, просто интересно… Может, проезжать мимо буду…

– До свиданья, Йохан. Всего вам доброго.

Инга сложила телефон и убрала в сумочку.

– Какой-то он сегодня странный, – она опять хихикнула. – Мне кажется, все-таки припрется сюда.

– Не проблема, обслужите по-быстрому, – пробубнил Пушистик из-за высокого бокала с апельсиновым соком. Дамы пили коктейли: Эльза – дайкири, а Инга – клубничную «маргариту».

– Зачем было говорить, что мы здесь? – Эльза озабоченно посмотрела на часы. – У меня через десять минут встреча…

– Я ничего не говорила, – возразила Инга.

– Ты ясно сказала: на Маросейке, в «Юле»…

– Но это в следующее воскресенье! Это же ничего не значит! Пушистик, ты нас прикроешь, если что, правда? – Инга попробовала поймать крохотное ухо Пушистика, но тот раздраженно убрал ее руку и поправил прическу.

– Анекдот про нюансы знаете? Тогда слушайте…

Через четверть часа, когда Инга заказала второй коктейль, хлопнула дверь, и на пороге материализовался некий гражданин в невзрачной мокрой куртке на искусственном меху и блестящей кроличьей шапке.

– Твой, что ли? – удивленно спросила Инга.

Эльза выпятила нижнюю губу и пожала плечами.

– Да нет, вряд ли…

Человек сделал несколько шагов, остановился у стойки, всматриваясь в зал и даже будто принюхиваясь к чему-то. Затем решительно двинулся к их столику.

– Кто из вас Инга? – спросил он.

– Я Инга, – отважно пискнул Пушистик. – Сами-то кто будете?

Гражданин придавил его взглядом и привычно взмахнул темно-бордовым удостоверением.

– Лейтенант Васильчук, уголовный розыск!

Только сейчас опешившие лилипуты заметили припаркованную напротив окна милицейскую машину и сержанта в униформе, о чем-то беседующего с охранником.

– Документы, – бросил гражданин.

Инга неуверенно хихикнула. Более практичная Эльза толкнула ее локтем в бок, открыла сумочку и первая достала паспорт. Лейтенант небрежно пролистал документы и оставил их у себя. На Пушистика, протягивающего свое удостоверение инвалида, он даже не посмотрел.

– Встали, – негромко скомандовал Васильчук подругам. – Поедете со мной.

– Это куда? – поинтересовалась Инга, послушно слезая с высокого стула. Ей нравились решительные мужчины. Даже в такой ситуации.

– В прокуратуру, – коротко ответил лейтенант.

– За что?! – ахнула Инга.

– Мы ничего не сделали! – заявила Эльза.

– Собрались, поехали! – не обратив внимания на их слова, приказал тот.

Спустя некоторое время гражданин в кроличьей шапке завел подруг в здание районной прокуратуры и, постучавшись, распахнул дверь с табличкой: «Следователь Тресков В. П.». Миниатюрные красотки с опаской переступили порог между своей прошлой и будущей жизнью.

Хозяин кабинета оказался полной противоположностью их невзрачному сопровождающему.

– Тэ-эк, девушки, – весело произнес Тресков, с хрустом перелистывая странички паспортов, словно считая дензнаки.

– Давно мечтал с вами познакомиться!.. Тэ-эк… Бубнова Елена Борисовна, семьдесят пятого года рождения. Ого! А выглядите так, будто родились каких-то пятнадцать лет назад!.. Качуро Инесса Владимировна, семьдесят второго года рождения. Хорошо сохранились, Инесса Владимировна, поздравляю!.. Ну а меня зовут Вадим Петрович! Вот и познакомились. А теперь нам предстоит приятная и полезная беседа. Надеюсь на полную откровенность…

Он был тучным и румяным, этот Тресков, под два метра ростом, так что, даже сидя на стуле, он возвышался над Эльзой и Ингой подобно горному утесу, а выражение его лица было такое, что он, казалось, вот-вот подмигнет обескураженным подругам и предложит выпить по маленькой.

– О чем беседовать-то? – не поняли подруги.

– Как о чем? – удивился Тресков. – О ваших проблемах! Или у вас нет проблем?.. Совсем-совсем?

Эльза и Инга недоуменно переглянулись и промолчали.

– Ладно, – не расстроился Тресков. – Придется кое-что напомнить… Васильчук! – громко гаркнул он. – Забери подозреваемую!

В кабинет вошел давешний невзрачный гражданин и куда-то увел Эльзу. Когда они ушли, Тресков положил на стол запаянную в пластик золотисто-розовую визитную карточку, где стояло имя «Инга» и два телефонных номера.

– Ваша?

– Моя, – сказала Инга. – Откуда она у вас?

– Вот видите! – улыбнулся Тресков и что-то записал на листке бумаги. – А вот этого человека вы знаете?

На стол легла фотокарточка три на четыре, где был изображен седой полноватый господин.

– Ну, это ж Йохан, – сразу узнала Инга. – Он звонил мне недавно…

– Мм, Йохан, значит? – Тресков приподнял брови в знак понимания и опять что-то записал. Когда познакомились? Как часто встречались? Где? С какой целью? Когда виделись в последний раз?

Инга в нескольких словах описала краткое знакомство с пожилым писателем, основанное в первую очередь на ее интересе к современному литературному процессу.

– И какие же его книги вы читали? – поинтересовался Тресков.

– Ну-у… Разные. Про любовь, в основном, – сообщила Инга.

– А-а, любовь! – эхом отозвался все понимающий Тресков.

– Да вы его самого спросите! – посоветовала Инга. – Он вам все расскажет! Он нормальный мужик!

Тресков покивал и достал откуда-то еще одно фото. Инга взглянула на него, нахмурилась и отодвинула в сторону. Потом опять посмотрела, уже более внимательно, и смотрела долго.

– А этого человека вы знаете? – прозвучал над ней голос Трескова.

– Ну-у… Это ведь тоже Йохан… – отвечала Инга. – Только он здесь… Как будто мертвый. Но этого не может быть, он мне звонил минут сорок назад, хотел встретиться!

Следователь приготовился было что-то возразить, но тут дверь распахнулась, и в кабинет шагнул некий лысый тип с большим кейсом, которого Тресков, по-видимому, ждал с большим нетерпением.

– А вот и Антон Геннадьевич, наш эксперт-криминалист! – представил вошедшего Тресков, проворно убирая со стола бумаги. – Наш многоопытнейший и уважаемейший Антон Геннадьевич!

Эксперт что-то буркнул себе под нос и водрузил кейс на стол. Когда он открыл его и приготовился к работе, по кабинету распространился запах свежей типографской краски.

– Давай ручки, красавица!

Инга вытянула заметно дрожащие кисти. Антон Геннадьевич по одному прижимал крохотные пальчики к пропитанной краской штемпельной подушечке, а потом откатывал каждый справа налево в квадратиках на специальных бланках.

Рассмотрев отпечатки через лупу, Антон Геннадьевич громко хмыкнул и сказал:

– А я что говорил! Где вторая?

– С Васильчуком, через стену, – сказал Тресков. – Тебе долго?

– Около часа, – бросил Антон Геннадьевич, взял свой кейс и удалился.

– А вы говорите: нет проблем! – тепло улыбнулся Инге Тресков, раскрывая перед собой папку с какими-то бумагами. – Они всегда есть, Инесса Владимировна! И у меня имеются проблемы. А у вас – так тем более!..

– Я ничего не понимаю, – растерянно сказала Инга, вытирая изящным платочком тоненькие пальцы.

Прозрачная надушенная ткань пропиталась жирной черной краской. Теперь платок можно было только выбросить, но урны нигде не было видно, и Инга зажала его в потном кулачке.

– А сейчас мы все поймем! – ободрил ее следователь. – Антон Геннадьевич сосчитает ваши завитки и петельки, все и прояснится! Только, может, не будем тратить зря время? Расскажите, как вы с подругой грохнули вашего Йохана? И за что?

* * *

– Считайте, что пари я выиграл. – Иван Владимирович Варшавский пододвинул Евсееву заметно распухшую папку с делом. – Как сказал, так и вышло. Ваши старички баловались с проститутками, вот и добаловались. Бубнова и Качуро – вам эти фамилии ни о чем не говорят?

– Нет, – сказал Юра.

Он раскрыл папку. Первое, что увидел, были стандартные фото профиль-анфас совсем молоденьких девушек – брюнетки и блондинки. Странные фотографии. На первый взгляд – дети, на второй – взрослые… Непонятно…

– Так это они убили?

– Они самые, – подтвердил прокурор.

– А сколько им лет, не пойму? – обескураженно заметил Юра. – Четырнадцать? Пятнадцать?

– Ошибаетесь. Одной полных двадцать семь лет, второй – тридцать. Но обе больны гипофизарным нанизмом…

– Что это значит?

– Они лилипутки. Каждая – инвалид второй группы. Что не мешает им работать элитными проститутками за шестьсот долларов в час. Неплохо? Я не знаю другого случая, когда инвалидки зарабатывают такие деньги проституцией…

Прокурор усмехнулся.

– Чего же они украли спиртное и старые шмотки с такой зарплатой? – спросил Юра, листая протоколы допроса. – Вы-то говорили про нищую, голодную молодежь…

Варшавский прищурился в окно, пожал плечами: мол, чего в жизни не бывает.

Юра продолжал листать.

– Признательные показания они уже дали? Воспроизвели картину преступления?

– За этим дело не станет: посидят немного и расколятся. Вся квартира в «пальчиках», – говорил прокурор. – Много маленьких отпечатков, вроде детских. Только на некоторых папиллярные линии уже вполне сформированные, как у взрослых. Наш эксперт сразу сказал: это или дауны работали – умственно отсталые, значит, – у них такой рисунок бывает, или лилипуты. Тресков не верил, шутил все: мол, а почему не дрессированные шимпанзе?.. А потом стали проверять номера на визитке, которую у Сперанского нашли, и вышли вот на этих…

– И что экспертиза? – спросил Юра.

– Подтвердила, – Варшавский похлопал по столу тяжелой ладонью. – Их это «пальчики», все сходится. На дверце холодильника, в ванной на зеркале, на полировке шкафа несколько… Остальные кто-то еще оставил, три человека как минимум. Ну, да их тоже найдем, никуда не денутся. У них там целое эскорт-агентство, если его поворошить хорошенько, много грабежей всплывет, а может, и еще трупы…

Глаза прокурора вынырнули из-под тяжелых век. Он улыбнулся.

– Вот только никакой имитации, никакой сложной мотивации, никакой изощренности там не найдется. Сто процентов!

Что ж, возможно, он прав. Но в делах о шпионаже всегда есть второе, а то и третье дно…

Юра внимательно прочел протоколы допросов Бубновой и Качуро. Элитные лилипутки отрицали участие в убийстве, но подробно рассказывали, как проводили время, добросовестно перечисляли, с кем встречались: сотрудники агентства, клиенты, друзья. Он переписал себе в блокнот все контакты, чтобы проверить, пересекается ли это множество с множеством знакомых «дичковской тройки» и в первую очередь – Катранова. Споткнулся на номере восемнадцатом и девятнадцатом:

– Это кто такие – Леший и Хорь? Как их настоящие имена?

– А хрен их знает, – махнул рукой Варшавский. – Они к убийству никакого отношения не имеют. Вы же прочли показания: случайные знакомые, попросились переночевать, влипли в какую-то историю. Что за история, проститутки не знают, имен тоже. Знают только, что – диггеры. Под землей которые лазят, канализация там, ходы разные… Нам до них дела нет.

– А вот, они еще просили Бубнову познакомить их с неким Бруно Аллегро. Цирковой лилипут, человек-ядро. Установили, кто это?

– А зачем нам этот Бруно? – Прокурор слегка пожал плечами. – Мы же не можем всех подряд устанавливать. Он тоже никаким боком к убийству не вяжется…

Что ж, логично. Диггеры, диггеры, подземные бродяги… Почему-то вспомнился сканер-передатчик в Колпаково, гибель группы «Тоннель». Маскирующийся незнакомец, знаток оружия. Но это из совсем другой песни…

Юра поблагодарил, положил блокнот в карман и распрощался.

* * *

Проверка по пересечению контактов «дичковской тройки» и знакомых Бубновой с Качуро ничего не дала. Получается, что благополучные ухоженные лилипутки, наряд каждой из которых стоил несколько тысяч долларов, находясь в здравом уме и твердой памяти, задушили несчастных стариков, чтобы украсть DVD-плеер, видеодвойку, несколько бутылок ликера и коньяка, ношеные джинсы, кожаную куртку, портфель и другое барахло. Предположительная сумма ущерба – двадцать тысяч рублей, это меньше, чем подруги зарабатывают за один вызов… Совершили бессмысленное двойное убийство и ушли, оставив визитную карточку и целую коллекцию отпечатков. Бред какой-то!

Может, у Сперанского хранилась какая-то особо крупная денежная сумма? Пятьдесят, сто, двести тысяч долларов – гонорар за последнюю книгу… Но издательство такого предположения не подтвердило, а иных источников дохода у Американца не было.

Может, у Бубновой и Качуро просто «поехала крыша»? Или они были под наркотиками? Или пришли в ярость от каких-то действий потерпевших? Всякое, конечно, бывает… Только как они выносили вещи и аппаратуру? Как затягивали своими крохотными ручонками петли на шеях усыпленных мужчин? Нет, тут что-то не так!

Положив руку на сердце, Юра должен был признаться себе, что, по большому счету, ему наплевать, кто именно убил Сперанского с Носковым – лилипутки, великанши или кто-то еще. Он не питал теплых личных чувств к этим старикам, так не похожим на его отца, дядю и других мужчин семьи.

Сперанский был самовлюбленным, безжалостным, похотливым и циничным. Носков – вздорный, двуличный, с вынужденной аскетичностью кастрата…

Но все это не имело значения. Они много лет верой и правдой работали на Систему. Убиты не просто развратные пердуны, как считает прокурор Варшавский. Убиты агенты ФСБ, куратором которых являлся капитан Евсеев. Неважно, нравились они ему или нет. Он за них отвечал. И если не сумел защитить, то обязан был отомстить за их смерть, такую внезапную, глупую и демонстративно грязную. И в этой демонстративности крылось что-то еще, какая-то схема, в которую лилипутки явно не укладывались.

Евсеев в очередной раз созвонился с Варшавским.

– Дайте команду следователю, Иван Владимирович, чтобы он со мной повторно осмотрел квартиру Сперанского. Я бутылку коньяка выставлю за потраченное время.

Прокурор хмыкнул.

– А ваша конспирация, значит, побоку? Ну, раз ФСБ просит, да еще коньяк предлагает… Хотя дело-то пустое.

Через два часа в знакомом подъезде огромный, как башня, Тресков снимал с замочной скважины бумажную полоску с печатями прокуратуры.

– Дело-то, считай, на мази… Чего тут еще смотреть? – недоумевал он, отпирая многочисленные замки. – Все по науке доказано, от своих пальцев еще никто не отпирался. И бляди эти мелкие расколются не завтра, так послезавтра, никуда не денутся. Лучше бы у меня в кабинете распили коньячок-то ваш!

– А у вас разве есть коньячные бокалы? – спросил Юра, осматриваясь и принюхиваясь к затхлому запаху в прихожей.

– На фиг какие-то бокалы? – весело удивился Тресков. – Из стопок пьем, женщины на двадцать третье февраля всем подарили… А что, нельзя?

– Можно, – рассеянно произнес Юра и достал из портфеля бутылку «Арарата». – Только эффект совсем другой. Коньячный вкус пропадает, один дурман спиртовый остается. А здесь пьют только из специальных бокалов. Точнее, пили…

В гостиной успела скопиться пыль, цикламены в горшках на подоконнике увяли, и только пузатенький кактус, похоже, чувствовал себя хорошо и даже выпустил ярко-красный цветок. Юра подошел к окну, выглянул во двор. Посмотрел на свое отражение, на зеркально перевернутое за спиной жилище Сперанского. Бывшее жилище. Теперь это место двух жестоких убийств. Зазеркалье.

Капитан Евсеев потыкал в горшки специально захваченной спицей, потом вытер ее пальцами. Ощупал подоконник. Заметил что-то за радиатором отопления, наклонился, поковырял спицей и вытащил старый носовой платок.

Тресков удивленно отквасил нижнюю губу. Несмотря на молодость, эфэсбэшник сделал то, до чего не додумалась вся оперативно-следственная группа во главе с ним самим. Вот что значит комитетская выучка! Он подбросил на ладони бутылку.

– Может, накатим для начала?

Но Юра не обращал на него внимания. Сейчас он напоминал ищейку, увлеченно отрабатывающую след.

На полу так и остались липкие потеки от спиртного; угол ковра, где во время оргии уронили и размазали кусок торта, покрылся дрожащей серой плесенью.

Этажерка, стойка для дисков, стеллаж для аппаратуры с пустыми полками. На гладких поверхностях черные пятна контрастного порошка – следы работы эксперта. По идее, все здесь пересмотрено несколько раз и несколькими людьми. Но это ничего не значит. Именно так учили их в Академии.

Кабинет – просторный, комфортабельный, с большим письменным столом и удобным глубоким креслом. Полка с книгами. На толстых корешках фамилия одного автора – самого Сперанского. На столе компьютер, на котором все эти книги писались. Полки, монитор и клавиатура тоже испачканы черным порошком.

Внимание Юры привлекла блестящая фигурка – угловатый, бугрящийся мышцами атлет на турнике. Стилистикой он напоминал памятник космонавту на Ленинском проспекте. Юра взял игрушку в руку, осмотрел со всех сторон. На основании выбита надпись: «Завод „Металлоштамп“. 1969 год». Он нажал кнопку. Гимнаст крутанул «солнце» – раз, другой, третий, да так и застыл вниз головой. Села батарейка.

Спальня, библиотека. Запах табачных листьев из гардеробной. Кухня, где Тресков потягивает «Арарат» из правильного, пузатого бокала.

– Присоединяйся, капитан! – радостно кличет Тресков. – Вкус, и правда, другой!

Здесь, в кухне, еще одна видеодвойка, ее, видно, не смогли унести. В пыльном экране отражается широкий, с мощной поперечной складкой, затылок Трескова.

Юра подошел, поставил на стол гимнаста.

– Что это? – Следователь сунул ему в руку рюмку.

– Старая игрушка. Когда ее сделали, меня еще не было на свете.

– Да, тогда любили такие фиговины. У меня на столе календарь стоит перекидной – железный, никелированный, тяжелый такой… Ему уже лет сорок – от стариков остался. До сих пор нормально работает, а стоил копейки… И сталь настоящая – не жалели. Ну, давай, за победу!

Они выпили.

– Я его забрать хочу, – сказал Юра. – Можно?

Тресков пожал плечами.

– Конечно. Материальной стоимости это старье не имеет, наследников нет – все равно выбросят на помойку… Давай еще по одной.

– Мне хватит – Юра провел пальцем по пыли на экране. – А что здесь загружено? Не просматривали?

– Да все просматривали. Тут десятки дисков и кассет валялись. И все с порнухой. Это не квартира писателя, а притон разврата. С малолетками, в основном, занимался… Правда, этого второго, обществоведа, нигде не видно…

Тресков подмигнул.

– Хочешь, дам пару кассет для ознакомления?

Юра помотал головой.

– Да нет, меня другое интересует…

Он нашел пульт, нажал на клавишу с треугольником. Экран ожил, а вместе с ним неожиданно вернулся к жизни и Иван Ильич Сперанский – голый, потный, с белым трясущимся брюшком и тонким от возбуждения голосом, распаленный нешуточной страстью к двум девицам, которые копошились перед ним на коленках, словно исполняя какую-то сложную пантомиму.

– Вот, пожалуйста, – воскликнул Тресков. – Писатель собирает материал для очередной книги! Ну, не сука развратная? Где же его мораль?

Но мораль сейчас Евсеева не интересовала, зато очень интересовали детали. Знакомый клетчатый диван, знакомый синий ковер с тонким красным орнаментом… Все это он недавно видел…

Иван Ильич, словно почувствовав внимание зрительской аудитории, вдруг повернул к ним распаренное лицо и, рассмеявшись, приветственно взмахнул рукой.

Тресков громко сглотнул.

– Скотина!

До Юры внезапно дошло: все это он видел только что в соседней комнате!

– В гостиной есть скрытая камера, – сказал он. – Где-то наверху. Пошли.

Между потолком и книжными полками у северной стены оставался невидимый снизу зазор, куда можно просу– нуть спичечный коробок. Но вместо спичек там находилась компактная широкоугольная веб-камера. Точно такой же зазор имелся и у южной стены, в нем притаилась вторая камера.

К счастью, Сперанский не использовал беспроводную связь – по шнурам Юра быстро определил местонахождение тайника: в практически пустом секретере, где хранились лишь несколько старых журналов, в нижней полке имелась выемка, там прятался плоский ноутбук.

– Ничего себе! – сказал Тресков. Он уже не чувствовал себя мэтром следствия. Но и до конца еще всего не понял.

Евсеев откинул верхнюю крышку: компьютер был включен и, видимо, работал все эти дни. На экране мигало красное окошко таймера с надписью: «01:30 a. m. Record successfully finished. Save and preview now?»

– Что это значит? – спросил Тресков.

– Запись окончена в половине второго ночи, – сказал Юра.

– Какая запись?

Юра не ответил. Он подвел курсор к клавише «ОК» и нажал ввод. Экран потемнел, в нижней его части выскочили виртуальные кнопки медиапроигрывателя. В правом углу дата: 02.11.2002, 22:02…

«День убийства, – автоматически отметил про себя Юра. – Только почему так темно?»

Но тут в левой части экрана забрезжил свет, послышались голоса, задвигались неясные фигуры.

– Все ясно. Это в прихожей свет включили, – с облегчением выдохнул Юра.

Свет вспыхнул и в гостиной. Грузная фигура Сперанского неспешно пересекла комнату по диагонали, подошла к окну. Вернулась. Возбужденные крики. В дверях появились еще две фигуры, словно одетые в бледно-желтые трико. Нет, просто голые. Девушки. Девочки. Одну из них, рыжую, Юра точно видел на предыдущей записи. Они тащат за собой упирающегося Носкова. Профессор без рубашки, волосы встрепаны, лицо обескураженно– эйфорическое. Похоже, он пьян. Падает. Куча-мала. Девчонки, судя по всему, тоже где-то успели набраться. Одна раздевает неловко сопротивляющегося Носкова, другая помогает избавиться от одежды радостно гогочущему Сперанскому.

– Но это ж не лилипутки! – раздался голос Трескова. – Это же совсем не то!

«Да нет, уважаемый следователь, это и есть самое то!» – думает Юра.

Вскоре появилась третья девчонка, одетая в джинсы и свитер, коренастая, лицо скрывает тень от длинной челки. Похоже, раздеваться она и не собирается. Развалившийся в кресле Сперанский – у него на коленях, визжа, елозит промежностью рыжая – предлагает ей не стесняться и присоединиться к общему веселью. Коренастая уходит, возвращается с бутылкой и бокалами. Разливает, один бокал молча сует Носкову, другой – Сперанскому. Вдруг бьет по щеке вторую девчонку, которая безучастно сидит рядом с Носковым. Та, словно заведенная кукла, начинает грубо и как-то механически ласкать старика.

Юра промотал запись вперед. Телевизор в гостиной гремел на полную мощность, Носков, пританцовывая, бродил от стены к стене, потом опустился на пол и ткнулся лицом в ковер, будто потерял сознание. Малолетки, хохоча, размазывали друг по дружке куски торта; коренастая стояла, подпирая дверной косяк, наблюдала. Сперанский сидел на прежнем месте и орал, снова предлагая ей раздеться и сделать ему минет. Наконец, коренастая отлепилась от двери, взяла со стола бутылку, подошла к писателю и с размаху ударила его бутылкой по голове! Послышался отчетливый тупой звук, брызнули в стороны осколки стекла, кто-то завизжал, а Сперанский медленно сполз с кресла…

– Что же это такое?! – очнувшись, сказал Тресков, когда коренастая стала душить шнуром Сперанского, а ее подружки накинули шнур на шею Носкова. – Получается, лилипуток надо выпускать? А ведь уже готовое было дело… И зачем я с тобой пошел?

– Наверное, ради истины, – сказал Юра.

Загадка разрешилась, но не в таком ключе, как он думал. Значит, второго дна в этом убийстве нет. Обычная уголовщина, случайность.

– Да, конечно… Ради истины, ясное дело… – Следователь оживал, как боксер, отходящий от нокаута. – Лилипуток выпущу, этих малолеток арестую. Зато сейчас у меня железные доказательства! Завтра приведу понятых и задокументирую всю эту лабуду…

– Завтра?!

– Ну а когда?

– Через десять минут, – строго процедил Евсеев. – Сходите в соседние квартиры, а я тут покараулю…

Как ни странно, но огромный, как башня, Тресков выполнил приказ.

* * *

Всех троих по случайному стечению обстоятельств предали земле в один день.

Катранова – на Аллее героев, торжественно, с оркестром, в полированном гробу с разовым микролифтом, со всеми воинскими почестями: прочувствованными речами начальников, взволнованными речами сослуживцев и троекратным залпом комендантского взвода. Хотя всю эту видимость благопристойности пропитывал зловонный душок нехороших слухов, но на официальный уровень они не выходили и на официальную процедуру видимого влияния не оказали. Сергей Мигунов сказал теплые слова о своем лучшем друге и стоял, нахохлившись, ссутулившись и засунув руки в карманы штатского пальто. Светлана с сухими, болезненно блестящими глазами стояла рядом, когда треснул первый залп и полированный ящик медленно двинулся вниз, она сунула замерзшую ладошку в карман мужа и погладила ему сжатые в кулак пальцы правой руки. Именно этой рукой он привел в действие «иглу», хотя таких деталей, она, конечно, не знала.

Сперанского и Носкова, как безродных бродяг, зарыли в дальнем углу кладбища. Ни оркестра, ни речей, ни скорбящих друзей – ничего. Тяжелые дощатые гробы, обитые дешевой красной тканью, булькнули в подтопленные ямы, посыпалась в мутную воду светло-желтая комковатая земля. Единственный человек, присутствующий при этой нечеловеческой процедуре, дал могильщикам по бутылке водки, дождался, когда они уйдут, и сам приложился за упокой грешных душ.

– Вы верно служили Системе и выполняли задания государственной важности, – негромко сказал он, опасаясь патетики и пафоса. – Вы принесли несомненную пользу государству. Спите спокойно!

И вылил едва початую бутылку на свежие суглинистые холмики. Водку капитан Евсеев купил на свои деньги.

Их убийц нашли быстро: фото коренастой имелось в картотеке РУВД, где она состояла на учете за драки, кражи и уходы из дома. Надя Крылова, шестнадцать лет, второгодница из восьмого класса. В начале этого года проходила свидетелем по делу Виктора Линуса, осужденного за совращение несовершеннолетних и содержание притона. Отец, инвалид второй группы, состоит на учете в городском наркологическом диспансере. Дома при обыске обнаружили DVD-плеер Сперанского, его джинсы и две бутылки «Мараскино» из его коллекции. У соседа изъяли проданную Надей кожаную куртку и подаренную сигаретницу в виде осла. Словом, доказательств было вполне достаточно.

Крылова легко во всем созналась и выдала подельниц – четырнадцатилетних Лену и Катю. Те тоже, просмотрев запись, не стали запираться, признав банальный заговор с целью ограбления богатого писателя. Умысел на убийство все отрицали: дескать, как-то само собой вышло… Адвокаты с самого начала напирали на тяжелую жизнь девочек, а также аморальное поведение потерпевших. Зная гуманность российского правосудия, можно было предсказать, что малолетние убийцы отделаются четырьмя-пятью годами колонии, а через полтора года освободятся условно-досрочно.

Юра Евсеев испытывал двойственные чувства: с одной стороны, убийц своих агентов он нашел, но те, по существу, сами спровоцировали преступление и выглядели далеко не в лучшем свете. Особенно обществовед. Эх, Иван Семенович, Иван Семенович…

* * *

Недалеко от Казанского вокзала, за углом, в подвальчике – двенадцать стесанных ступенек, располагается дешевая пивная, будто чудом сохранившаяся с советских времен. Здесь не подают креветок, омаров и раков, не балуют восемью сортами пива и, уж конечно, не устраивают фейс-контроль и дресс-код.

Все предельно демократично: желтый кафельный пол из потрескавшейся и выкрошенной плитки, густой дым дешевых сигарет, разбавленное пиво по тридцать рублей за кружку и привокзальный люд – тот самый «демос», который и определяет сущность данного пивняка. Даже, если отбросить гнилую интеллигентскую корректность и быть предельно точным, не демос, а откровенный плебс: вокзальные воры и мошенники, сторублевые минетчицы, внезапно «разбогатевшие» бомжи, отработавшие смену попрошайки, жители близлежащих трущоб, застрявшие транзитные пассажиры и прочая, нуждающаяся в алкоголе, нетребовательная публика.

За стойкой орудовала у медных кранов оплывшая пергидрольная блондинка Ирина, звеня пустыми кружками, шмыгала между столиков изможденная, как высохшая гусеница, уборщица-посудомойка Тоня.

Сквозь шум, гул и плотную табачную завесу к одному из немногих свободных столиков протиснулся мужик с двумя кружками пива в заскорузлых ладонях. Хотя обликом и одеждой он мало отличался от остальной публики, десятки лиц с насмешливыми улыбками поворачивались в его сторону, потому что мужик был ростом с половину обычного человека, к тому же обросший бородой, а-ля Карл Маркс.

На взгляды окружающих он внимания не обращал, но Тоня сквозь зубы шипела что-то излишне любопытным так, что те мгновенно отворачивались, а улыбки немедленно исчезали.

Когда первая кружка пива была выпита, к карлику подсели два типа специфической внешности: явно залетные, с татуировками, железными фиксами и в изрядно потрепанной одежде.

– Котлы возьмешь? – процедил один. – Рыжие.[15] Хорошие. Всего за тысячу…

– Сваливай, – бородатый коротышка даже не повернул головы. Его профиль был похож на дулю, сложенную из огромного кулака. – Поищи другого, кому мозги засирать…

– Ты что?! Чего выступаешь?! – привычно ощерился второй. – Ты знаешь, кто мы такие?

– Мелкая шушера. Недавно откинулись с зоны и ищете лоха, чтобы развести на деньги, – все так же, не поворачивая головы, сказал коротышка. – А ты знаешь, кто я? Я Бруно Аллегро, человек-ядро!

Шум в пивняке стал стихать. Знающие Бруно люди с интересом ожидали развития событий, сценарий которых многим был хорошо известен.

– Ты что такой борзый?! – синхронно наезжал первый. Руки его были покрыты синими многолучевыми перстнями. – Ты знаешь, сколько лет мы зону топтали?!

Бруно Аллегро сделал большой глоток, перехватил поудобней кружку и повернулся, презрительно рассматривая обоих снизу вверх.

– Лучше скажите, кем вы там были?

– Что? – Типы растерянно переглянулись.

– Что слышали! – Бруно стальным взглядом буравил каждого, по очереди. – Кем? Черной мастью?[16] Мужиками?[17] Козлами?[18] Или петухами?[19]

По пивняку прокатился одобрительный шумок. Карлик мастерски вел толковище.

Залетные переглянулись еще раз. По разговору было понятно, что для развода на деньги они выбрали не того человека. Единственное, что успокаивало, – его маленький рост, создающий иллюзию беззащитности.

– Да ты что?! – Татуированная рука схватила карлика за отворот куртки. – Да мы тебя уроем… Да мы тебя на перья поставим…

– Посуду не порть! – истошно крикнула Тоня, но поздно: выплеснув пиво в лицо обидчику, Бруно вскочил на лавку и со всего размаха ударил его кружкой по голове.

– Клац! – щелкнули зубы. Открытая пасть захлопнулась, тяжелое стекло прогнуло теменную кость. Хруст, звон, невнятный всхлип.

Обливаясь кровью, татуированный рухнул на пол, его товарищ замешкался, не определившись с линией поведения, но тут острые осколки кружки располосовали ему физиономию, и линия поведения стала ясной и единственно возможной: получить срочную медицинскую помощь!

– «Скорую»! «Скорую» вызывайте, – глухо кричал он через прижатые к лицу руки, сквозь которые обильно сочилась кровь.

– Я Бруно Аллегро, звезда! – кричал карлик, стоя на лавке и размахивая импровизированным кастетом из толстого, хищно сверкающего на сколах стекла. – Я маленький человек, но я никому не прощаю обид!

Он был настолько убедителен, что заглянувшие в пивняк сержанты патрульно-постовой службы замерли на пороге и принялись расстегивать кобуры.

* * *

Загадку «дичковской тройки» можно было считать разгаданной.

Больше того, в связи со смертью Катранова дело подлежало прекращению, значит, собирать доказательства для суда и ждать приговора не надо: передать материалы в следствие – и пусть оформляют… Оперативный сотрудник свою работу выполнил!

Юра испытал огромное облегчение: будто свалил тяжелый груз, гнувший его к земле уже несколько месяцев. А дома, наоборот, царила гнетущая атмосфера. Хмурый отец сидел в своей комнате и даже не вышел поздороваться.

– Что случилось? – тихо спросил Юра у матери.

Та махнула рукой.

– Уволили его. Сказали – сокращение. Подумаешь, горе! У него пенсия, у меня – прокормимся. А он обиделся. Думает – молодого взяли.

Вечером, когда семья после ужина мирно пила чай, Юра рассказал Петру Даниловичу об окончании розыска.

– Все по науке сделал, как в Академии учили, – гордо сообщил он. – Маркированную дезинформацию подбросили, поисковую технику использовали – и все сработало!

Отец слушал рассеянно, явно погруженный в свои мысли. Он был не в духе.

– Странная история, – неожиданно произнес он. – Очень странная! Даже какая-то неправдоподобная…

– Почему? – неприятно удивился Юра, который втайне рассчитывал на похвалу.

Отставной подполковник тяжело вздохнул.

– Уж очень удачно все завершилось. Как-то само собой. Дезинформация проявилась быстро и четко. Тут же, как по заказу, подозреваемый скоропостижно умер. Да вдобавок, у него в доме еще и улику, вещдок нашли…

– Ну и что? – скривил губы Юра. – Удачное стечение обстоятельств, повезло.

Отец с сомнением покачал головой.

– Ты в лотерею часто выигрывал?

– Да нет… Вообще ни разу. Да я почти и не играл.

– Вот то-то. А тут сразу три выигрыша подряд! По шпионским делам удачных стечений не жди. Знаешь, как бывает с меченой информацией? Запустишь ее, а она нигде не выплыла. Или выплыла через пять лет. Да еще в таком виде, что и непонятно: то ли это она, то ли другая, похожая…

Отец прихлебнул чай из своей любимой подарочной кружки – со щитом и мечом на крутом боку и грозной аббревиатурой – «КГБ». Настроение у него улучшилось, в глазах появился азартный блеск.

– А уж вещдоки по таким делам – вообще большая редкость. Шпионы никогда не хранят материальных улик. И потом… Ну, подумай, зачем ему эту карточку в цветочном горшке прятать – в земле и сырости? Она ж испортится! А от кого прятал? Если от жены – нормально, а если от нас, так все равно найдем – и нашли, кстати! Глупость, короче! Ты смотрел, что там, на этой карте?

– Конечно, – Юра кивнул. – Военно-техническая информация девяностых годов, с грифами «сов. секретно» и «особой важности». Тактико-технические характеристики ракет, дислокация, передислокация стратегических частей и подразделений, ну и тому подобное…

Петр Данилович многозначительно поднял палец.

– Еще одна странность. Зачем, спрашивается, он хранил старую информацию? Обычная схема: собрал, передал, уничтожил! К чему ее в цветок-то совать? Солить-ржавить? А зачем?

Юра пожал плечами.

– И вот смотри, что получается, – отставной подполковник резко поставил кружку на стол. – С одной стороны, тема закрыта. А с другой – причастность вашего подозреваемого на сто процентов не доказана. На что это похоже?

– На что? – спросил Юра.

– На умелую, хорошо продуманную имитацию, вот на что! Настоящий шпион «перевел стрелки» на другого, создал изобличающие его доказательства и ликвидировал лжеподозреваемого! Дело закрыто, а он вне подозрений! И тогда все странности объясняются, и все становится на свои места!

Юра молчал. Принять эту версию было трудно. Но если все-таки принять… Значит, Мигунов или Семаго. Скорей, Мигунов. Но как бы то ни было, а работу нужно продолжать дальше…

– Ты «привязал» информацию из цветка к умершему подозреваемому? – неожиданно спросил Петр Данилович.

Фамилий Юра отцу не называл, а тот не спрашивал. Это как бы смягчало факт обсуждения служебных дел капитаном Евсеевым с посторонним – со своим отцом, отставным подполковником КГБ.

– Как? И зачем? Ведь и так все ясно…

Петр Данилович усмехнулся.

– Это же главное! Имел ли доступ умерший к той информации, которая накоплена на карте? И имели ли доступ к ней другие подозреваемые? Ведь учет ознакомления с секретной информацией ведется очень строго: у каждого секретоносителя имеется спецформуляр, в который вписываются все документы, с которыми он знакомится!

– Официально знакомится, – уточнил Юра.

Отец кивнул.

– Конечно. Если он прочел что-то через плечо коллеги или выкрал чертежи из чужого сейфа, то в формуляр это не записывают. Только скажу я тебе, восемьдесят пять – девяносто процентов секретной информации шпионы получают именно путем официального доступа.

– Спасибо, па! Я обязательно проверю!

Юра обошел стол, обнял и поцеловал отца, прижался к теплой широкой спине.

– Не расстраивайся из-за ерунды. Ну, ходил, сидел по ночам в каком-то подвале, получал копейки, теперь будешь лучше с Цезарем гулять, дышать свежим воздухом.

Петр Данилович вздохнул.

– Не в деньгах дело. В востребованности. Вот сейчас я сказал тебе что-нибудь дельное?

– Конечно!

– И еще мог бы много рассказать и многому научить. Но никто не спрашивает. Никому ничего не надо. А ведь профессионализм снижается везде, и в органах тоже!

Юра засмеялся.

– Перестань, папа! Не зацикливайся на ерунде! Я обязуюсь подробно тебя расспрашивать и всему учиться!

Петр Данилович улыбнулся. Он пришел в обычное расположение духа.

– Это меняет дело в корне!

Капитан и подполковник Евсеевы крепко обнялись.

* * *

На следующий день в кабинете капитана Евсеева раздался звонок дежурного:

– Юрий Петрович! Звонят из оперчасти «Матросской тишины». У них заключенный дает информацию про подземных террористов, которые пытаются проникнуть под Кремль. Это ведь ваша тема?

– Да, – насторожился Юра. – Соединяйте…

Раздался щелчок.

– Здравия желаю, – послышался в трубке уверенный мужской голос. – Начальник оперчасти майор Старцев.

– Слушаю, товарищ Старцев!

– У нас находится следственно-заключенный Кульбаш. Лилипут из цирка.

– Из цирка? – Где-то Юра уже слышал про лилипута из цирка.

– В смысле, работал в цирке, недавно его уволили. А у нас он за то, что по пьянке искалечил двоих собутыльников…

– А какое отношение все это имеет к нам? – деликатно поторопил собеседника Евсеев, но тот спокойно продолжил:

– …Так вот, в камере он болтает, что спускался в спецтоннели КГБ, прошел их все и знает, как свои пять пальцев, рассказывает про автоматические пулеметы и сводящий с ума неслышный вой, про каких-то своих знакомых-диггеров, которые хотят пробраться в Кремль, чтобы то ли взорвать его, то ли вынести оттуда золото…

– Вы же знаете, сколько сейчас сумасшедших, – вяло ответил Юра. – Болтают всякую чушь!

На другом конце провода выжидающе молчали.

– Он похож на человека, который ходил по спецтоннелям? – спросил Юра для очистки совести.

– Понятия не имею, – ответил майор Старцев. – Но его рассказы о диггерах-террористах я, как и полагается, занес в протокол и обязан проинформировать Федеральную службу безопасности, что сейчас и делаю.

Юра хотел завершить разговор и уже приготовился сказать, чтобы материалы выслали по почте, но что-то его удержало.

– А что он делал в цирке, этот Кульбаш? – неизвестно зачем спросил он.

– Работал в номере «Человек-ядро» под псевдонимом Бруно Аллегро. Он считает, что его знает весь мир…

– Бруно Аллегро?! – воскликнул Юра. Он сразу вспомнил показания лилипуток.

– И вы его знаете? – изумился майор Старцев.

– Конечно. Это известный цирковой артист. И мне нужно с ним поговорить. Я сейчас к вам подъеду.

Через полтора часа Юра уже был в СИЗО, познакомился с кряжистым и хмурым майором Старцевым, прочел сообщения агентов о том, что болтает Кульбаш в камере, и протокол допроса самого Кульбаша, в котором он охотно подтверждал свою болтовню. Кульминацией визита стала встреча с самим Бруно Аллегро.

Нечесаный бородатый карлик зашел в следственный кабинет с видом триумфатора, вскарабкался на привинченную к полу табуретку, оперся локтями на стол, открыл рот и не закрывал его добрых четверть часа.

За это время капитан ФСБ Евсеев узнал, что имеет дело с человеком, в двадцать раз умнее, сильнее и полезнее для общества, чем он; со звездой мирового масштаба, единственным в мире человеком-ядром и метателем ножей, покорителем подземных глубин, самым высокооплачиваемым специалистом столицы, которого какие-то хрены наняли за три тысячи долларов и сто порций кокса для того, чтобы раскрыть тайну подземных коридоров КГБ и по ним пройти под Кремль. Однако порученная работа стоила гораздо больших денег, потому что в тех тоннелях стояли автоматические пулеметы, которые поворачивались вслед за Бруно, но ему на них было наплевать, и он уже почти прошел под Кремль, но тут какие-то гады включили неслышный голос, который испугал даже самого великого Бруно, да, да, неустрашимый Бруно Аллегро испугался и пробкой вылетел на поверхность, но после этого уже не смог залазить в пушку, а борьбу с орангутангом и метание ножей ему перекрыли завистники, и они же уволили из цирка, хотя ему на это, конечно, наплевать, ибо без работы специалист такого уровня не останется. Правда, в одном ресторане на него напали наемные убийцы, он легко отбился, но благодаря подкупу недругов его не наградили орденом или, на худой конец, медалью, а посадили в грязную вонючую камеру с несколькими десятками больших дебилов, да еще грозят припаять восемь лет, на что ему, естественно, наплевать.

Евсеев попытался расспросить, с кем человек-звезда покорял те самые глубины. Карлик их знать не знал, да и не понимал, по большому счету, кого могут интересовать личности столь микроскопического масштаба, когда рядом такая величина, как Бруно Аллегро…

Только когда Юра упомянул имена лилипуток, гражданок Бубновой и Качуро, Бруно вспомнил, что тех отморозков-диггеров, которые вовлекли его в авантюру, из-за которой он потерял работу и оказался в тюрьме, зовут Леший и Хорь. А с ними был еще один, здоровенный и глупый большой, он даже не знал, что такое «мент», хотя это любой дурак знает, он из Керчи, где накупил много невиданного снаряжения для подземных путешествий, Леший и Хорь очень удивлялись, что там такое продается. И они называли его Терминатором и каким-то там партизаном, потому что тот якобы перестрелял из автомата пятерых бандитов, которые рэкетировали этих самых Лешего и Хоря, но Бруно Аллегро не верит в эту историю и чуть не разделался с керченской каланчой за непочтительное поведение…

Настоящих имен и адресов Лешего, Хоря и Терминатора Бруно не знал и знать не хотел, но легко вызвался опознать любого, потому что у него фотографическая память и вообще феноменальные способности.

Юра выложил на пыльный стол снимки Профессора и Американца, а потом улучшенный Семеновым синтетический портрет колпаковского шпиона и захваченные на всякий случай карточки убитых «тоннельщиков».

– Вот он! Вот эта сраная керченская каланча, – заскорузлый палец уверенно ткнул в волевое лицо с квадратным подбородком и похожими на пистолетные дула глазами. – Только идиотскую бороденку он сбрил, видно, она не росла у него, как должна расти у настоящего мужчины, например, у меня! А это что за рожи? Бруно Аллегро никого из них не знает и очень рад, что не знает!

Ошеломленный Юра Евсеев уже не слушал болтовню карлика. Разрозненные факты складывались в невероятный пасьянс. Шпион, установивший сканер на линию правительственной связи в Колпаково, действительно перебил бойцов спецподразделения «Тоннель», хотя первоначально это казалось полной ерундой… А главное, он спокойно ходит по московским улицам и с сообщниками пытается проникнуть под Кремль! Но где его искать?!

Только через этих диггеров… Лешего и этого, как его… Хоря!

* * *

– Л-леший? – переспросил парень. – Это ф-фа-фамилия или к-кличка та-такая?

Он сильно заикался, буквально рожая каждую фразу, хотя Юра не знал, связано это со страхом перед ФСБ или парень все время пускает брызги на собеседников.

– Думаю, это кличка, – сказал Юра.

– Сыс… сс-странная какая кличка, – пробормотал парень и густо покраснел. Он ковырнул ногтем край стола с облупившимся лаком, оглянулся на огромный настенный календарь с парящим в декабрьской синеве истребителем «Миг-27» и сказал, словно прочел на стене: – Н-не знаю. Не сыс-слыш… Шал. – Он громко сглотнул и повторил: – К-кличка какая с-странная.

– Что тут странного? – сказал Юра. – У тебя разве нет клички? Ну, я имею в виду – среди ваших, среди диггеров?

– Кы-кы-к-конечно есть! – с гордостью родил парень, обрызгав бланк протокола, который Юра заполнял по ходу беседы. – К-крюгер я!

Ремнев оглянулся на них из-за своего стола.

– Крюгер, значит, – повторил Юра.

На самом деле у пацана самая заурядная фамилия – Лукашин. Как у доктора Жени из «Иронии судьбы». Студент платного отделения юрфака МГУ, первокурсник, первая сессия на носу. «Будущий коллега», – подумал вдруг Юра. Мама родная… Пальцы у Крюгера подрагивают, давно не стриженные ногти окаймлены темной полоской, а кожа на руках нездорового синюшного оттенка, словно после неудачно прооперированного перелома. Да-а-а, на ужасного Фредди с ножевой перчаткой пацан явно не тянет. А как хочет быть страшным и значительным…

– Значит, все московские диггеры знают тебя именно как Крюгера? – спросил Юра.

Лукашин-Крюгер гордо кивнул.

– Н-на сайте МГУ даже ф-ф-фотка моя висит…

– А вот это фото тебе знакомо?

Юра показал ему фоторобот колпаковского шпиона.

Крюгер равнодушно пожал плечами и ответил коротко:

– Нет.

– А это, случаем, не Леший?

– Д-да я ж говорю: н-не знаю я его!

– Что ж, ладно. – Юра спрятал фоторобот в стол. – Честно говоря, о диггерах я слышал немало, а вот встретился первый раз… Очень интересно. Это правда, что ваши люди умеют ориентироваться под землей без компаса, в полной темноте?

– Н-ну, это смотря к-кто… – обтекаемо заметил Крюгер. Он приосанился и явно почувствовал себя увереннее. – Наши не очень-то любят р-рассказывать про свои подвиги, даже по пьяни. Но кое-что м-могем, к-конечно…

Когда Юра проявил заинтересованность и стал расспрашивать о полной приключений подземной жизни, Крюгер даже заикаться перестал. Совсем зеленый пацан, он был очарован этой романтикой, но толком ничего не знал и, совершенно очевидно, находился на низших ступенях диггерской иерархии, не имея ни опыта, ни какой-то известности в этих кругах. Но выбирать не приходилось. В крохотной картотеке отдела безопасности подземных коммуникаций имелись данные лишь на таких вот сопливых юнцов, да еще на всякий случайный сброд, вроде бомжей и пьяниц. Более опытные диггеры, как объяснили Евсееву в ОБПК, обычно не попадаются. Ну а если кто-то и попадался, то у него на лбу не написано, ветеран он или сявка залетная. И клички диггерские, кстати, в паспортах у них не значатся. Да и на Интернет-сайты они не лезут, мирской славы не ищут, от интервью уклоняются.

– …Ну, это ты, скажем так, слегка переборщил, наверное? – перебил Юра. – Трое суток под землей – без воды, без пищи… Да еще призраки какие-то кусачие. Честно говоря, верится с трудом…

– Клык д-даю! – возмутился разошедшийся не на шутку Крюгер. – Спроси любого в «Козероге», тебе скажут!

– Ладно, ладно. Но ведь кто-то помог же вам выбраться?

– Н-ник-кто! М-мы с-с-сами! Я же говорю, нюх особый вырабатывается в темноте! С-спроси кого хочешь! К-крюгера все знают!

Юра задумчиво покивал головой и сказал:

– Да я бы спросил, вот только не знаю, где этот ваш «Козерог». Это что-то вроде клуба, да?

– П-пивняк это наш! – радостно сообщил Крюгер. – Рядом с зоопарком, знаешь? Все диггеры там тусуются!

– Вот как! – удивился Юра. – Так ведь и Леший там наверняка появляется, верно?

Крюгер раскрыл было рот, но, увидев лицо Ремнева, с интересом следившего за развитием событий, вдруг осекся.

– Кык… К-к-какой еще Ле-леший? – пробормотал он. – Н-не з-з-знаю н-никакого Леш-ш… шего.

– Смотри, Лукашин, с огнем играешь! – рявкнул Юра.

Он напустил на себя суровый вид и даже ударил кулаком по столу.

– Мы тебя вызвали не байки слушать! Дело серьезное. В коллекторе обнаружен труп мужчины. Мы ищем убийцу. Тебе понятно, чем это пахнет?

– А пы-п-при чем тут Л-леший? – вытаращил глаза Крюгер. – Он н-никого н-не-не у-у… Убивал! Это т-те, д-д-др-ругие! Они б-бомжам бошки отворачивают! Л-леший – наоборот! Он п-помогает!..

– Все-таки – Леший, – сказал Юра уже спокойнее. – Ты его знаешь, не отнекивайся теперь. Говори, где искать.

Крюгер громко задышал через нос, помотал головой и уставился в пол.

– Ви-видел один р-раз. Ч-честно. Ны-н-ночью. Нын-н-не знаю. М-может, и не Леший был. С-сказал, что Л-леший. Леший – фыф-ф-фигура… Наши м-молятся ны-ны-н-на-а него, он с-самый оп-п-пытный… Г-говорят, на Сивцевом В-вражке у не-н-него ход ч-через подвал… Я не зы-зы-з-знаю-ю! – начал подвывать Крюгер. – Н-ничего не з-знаю больше!

Юра налил ему воды в стакан.

– Кто такие эти «другие»?

– С-суки какие-то. Уголовники, ч-что ли. П-порвут, если по-п-падешься… Я не п-попадал… ся.

* * *

Среди товарищей, которых назвал Крюгер, удалось застать одного лишь Шилу. Единственный из всей компании москвич, он лежал дома с ангиной и температурой за тридцать восемь. Укрывшись клетчатым пледом, пил горячий чай и смотрел телевизор.

Евсеева он не испугался. Или сделал вид, что не испугался.

– Нет, я уже не тусуюсь там, – сказал Шила, нервно переключая каналы лежащим поверх пледа пультиком ДУ. – Неинтересно стало. И воняет там здорово. Леший? Про Лешего слышал. Но ничего конкретного. Так, герой из подземелья. Послушать эти сказки, так он там, в трубах этих, и живет все время, как упырь, наверх не вылазит. Хорь… Ну, Хорь с пацанами пьет время от времени. Пил, то есть. Давно не показывался. Тоже человек со странностями. Адрес не знаю, телефон тоже. Керченец? Нет, такого не знаю. Я ж говорю: не тусуюсь я с ними… Люди не от мира сего, могут жвачку по серванту размазать, могут на ковер наблевать. Странные они.

– Хорошо. Ну а кто-то же из твоих друзей с ними иногда встречается? С Хорем этим, например? – спросил Юра.

Шила громко хмыкнул.

– Они мне давно не друзья, неужели вам непонятно?

В комнату заглянула обеспокоенная мама, посмотрела испытующе на Юру и вопросительно – на сына. Тот поморщился, махнул ей рукой: иди давай.

– А кто там под землей еще шастает? Кроме диггеров? Какие-то «другие»? Ты что-нибудь слышал?

Шила отложил пульт и хрустнул пальцами.

– Их как-то так называют… То ли подземники, то ли тоннельщики… Их все боятся. Они оружие старое ищут. И диггеров трясут, барахло отбирают. Н у, которое там, под землей: монеты, раритеты, антиквариат.

– Лично с кем-нибудь знаком?

– Бог миловал… – Шила хохотнул и тут же потрогал обвязанное шерстяным шарфом горло. – С ними лучше не встречаться. Они и убить могут. Начали тепляки чистить, всех бомжей разогнали. Говорят, кого ловили – стреляли на месте!

Последнюю фразу он произнес без смеха, вполне серьезно. Даже слишком серьезно. Замолчал, уставившись в экран, потом добавил негромко:

– Только потом и на них нашлась управа. Ребята говорили, кто-то им на хвост наступил. И крепко наступил. Пропали напрочь. А бомжи опять в колодцы вернулись.