"Пятница, когда раввин заспался" - читать интересную книгу автора (Кемельман Гарри)

20

Тюрьма представляла собой четыре крошечные камеры, забранные решетками, и располагалась на первом этаже полицейского участка Барнардз-Кроссинг. В каждой камере были узкая чугунная лежанка, толчок и рукомойник. С потолка свисали лампочки в белых глиняных плафонах. В коридоре круглые сутки горел тусклый свет. В одном торце было зарешеченное оконце, в другом располагалась комната охранника, а за ней — кабинет Лэнигана.

Начальник полиции дал раввину мельком взглянуть на камеры и снова увел его к себе.

— Тюрьма не ахти какая, но, к счастью, другая нам и не нужна, сказал он. — Кажется, это одна из старейших кутузок в стране. Здание построили ещё в колониальные времена, и первоначально тут размещалась ратуша. Разумеется, иногда его перестраивали и ремонтировали, но фундамент и большинство опор сохранились. А в камеры провели электричество, поставили унитазы и раковины. Но это — все те же старые каморки, построенные ещё до гражданской войны.

— А где питаются заключенные? — спросил раввин.

Лэниган усмехнулся.

— Тут редко бывает больше одного узника, разве что в субботу вечером, когда мы запираем пару-тройку пьянчуг и дебоширов, чтобы проспались. Если кого-то привозят в обеденное время, один из близлежащих ресторанов, обычно Барни Блейка, поставляет еду в судках. В былые времена шеф полиции ещё и жировал на арестантах. Ему доплачивали за каждого задержанного на ночь и за каждую кормежку. Когда я пришел сюда служить простым патрульным, начальник требовал, чтобы мы приводили побольше выпивох. Стоило человеку споткнуться на улице, и просыпался он уже в камере. Но потом, ещё задолго до того, как я стал начальником, город повысил зарплату шефа полиции и выделил средства на питание задержанных. С тех пор мои предшественники перестали хватать всех подряд.

— И ваши задержанные сидят в этих камерах до суда?

— Нет. Если мы решим предъявить вашему другу обвинение, его доставят к судье уже завтра, и, коли тот сочтет нужным оставить его за решеткой, Бронштейна перевезут в Линн или Сейлем.

— А вы намерены предъявить обвинение?

— Это зависит главным образом от окружного прокурора. Мы ознакомим его со всеми уликами, возможно, ответим на несколько вопросов, и тогда он примет решение. Вероятно, прокурор захочет задержать его не за убийство, а как важного свидетеля.

— Когда я смогу поговорить с ним?

— Да хоть сейчас. Ступайте к нему в камеру, а если хотите, то в мой кабинет.

— Если не возражаете, я побеседую с ним наедине.

— Пожалуйста, рабби. Я попрошу привести его и оставлю вас, — Лэниган усмехнулся. — Ведь у вас нет с собой никакого оружия? Напильников и ножовок?

Раввин с улыбкой похлопал себя по карманам. Лэниган подошел к двери, крикнул, чтобы задержанного привели в кабинет, и выскользнул в коридор, прикрыв за собой дверь. Мгновение спустя вошел Бронштейн.

Он выглядел гораздо моложе своей жены, но раввин объяснил для себя это обстоятельство разницей в состоянии здоровья, а не в возрасте. Тем не менее, он был немного сбит с толку.

— Разумеется, я благодарен вам, рабби, но готов пожертвовать чем угодно, лишь бы наша встреча состоялась в каком-нибудь другом месте.

— Конечно.

— Знаете, я поймал себя на мысли, что радуюсь смерти моих родителей и своей бездетности. Я не мог бы смотреть в глаза близким даже после того, как полиция найдет виновного и отпустит меня.

— Понимаю вас, но и вы должны понимать, что беда может постучаться в любую дверь. От неё застрахованы только покойники.

— Но все это так безобразно…

— Любая беда безобразна. Не изводите себя этими мыслями, лучше расскажите мне о девушке.

Бронштейн помолчал. Вскочив со стула, он принялся мерить шагами комнату, стараясь то ли совладать с чувствами, то ли привести в порядок мысли. А потом его словно прорвало.

— Прежде я никогда её не видел, могу поклясться в этом на могиле матери. Не скрою, я крутил любовь с женщинами. Наверное, большинство людей считает, что, кабы я любил свою жену, то хранил бы верность ей при любых обстоятельствах. Возможно, так оно и было бы, будь у нас дети. Или будь я посильнее духом. Но я готов признаться в своих проступках. У меня были романы, однако все это несерьезно. Я всегда играл честно, не скрывал от женщин, что женат, не скармливал им избитую сказочку про то, что моя жена не понимает меня, не намекал на возможный развод с ней. Все было как на духу. Разумеется, у человека есть определенные потребности. Голос плоти. Ну так что же? Вокруг множество женщин, страдающих тем же недугом и принимающих то же лекарство. Дама, с которой я пару раз заезжал в мотели, не ребенок. Она замужем, но благоверный сбежал от нее, и сейчас они начинают хлопотать о разводе.

— Если бы вы согласились назвать полицейским её имя…

Бронштейн резко тряхнул головой.

— Поступив так, я помешаю разводу. Ее могут даже лишить родительских прав. Не волнуйтесь, если дело и впрямь дойдет до суда, и моя судьба будет зависеть от показаний этой женщины, она подаст голос.

— Вы встречались с ней каждый четверг?

— Да, кроме трех последних недель. По правде говоря, наши свидания начинали тяготить её. Она вбила себе в голову, что её муж нанял соглядатаев.

— Стало быть, вы познакомились с девушкой, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту.

— Не буду кривить душой, рабби. Платоническая дружба не входила в мои планы. Я познакомился с девушкой в ресторане «Прибой». Кабы полиция хотела раскрыть убийство, а не пришить его мне, давно расспросила бы официанток и посетителей, и они бы сказали, что видели, как девушка сидела за одним столиком, а я — за другим, и как я подошел к ней, чтобы представиться. Все видели, что я подбивал клинья. Но потом, когда мы поели и малость поболтали, я понял, что девушка напугана, и не на шутку, однако изо всех сил старается не подавать виду и быть веселой. По-моему, это значит, что она предчувствовала беду.

— Возможно. Во всяком случае, это заслуживает внимания.

— Мне стало жаль её. Я даже забыл, что хотел приударить за девчонкой. Она больше не интересовала меня с этой точки зрения, и мне хотелось только приятно провести вечер. Мы поехали в Бостон и сходили в кино, — Бронштейн помолчал и, внезапно решившись, подался вперед, понизил голос, будто боялся, что его подслушают, и скороговоркой продолжал: — Поведаю вам то, что скрыл от полиции, рабби. Серебряная цепочка, которой её задушили. Это я купил её девушке перед походом в кино, прости меня, господи.

— Вы не сказали об этом полиции?

— Совершенно верно. По собственной воле я не выдам им ничего такого, что можно будет обратить против меня. Судя по тому, как велся допрос, они ухватятся за эту цепочку и докажут, что я весь вечер вынашивал планы убийства. Я и вам-то о ней рассказал лишь затем, чтобы вы поняли, что я не вру.

— Хорошо. Куда вы отправились потом?

— После кино заглянули в ресторан, отведали оладий с кофе, а затем я отвез её домой. Подъехал прямо к двери, остановился, ни от кого не прячась.

— Вы заходили в дом?

— Разумеется, нет. Мы довольно долго сидели в машине и болтали. Я даже ни разу не обнял девчонку. А потом она поблагодарила меня, вылезла и вошла в дом.

— Вы условились о новой встрече?

Бронштейн покачал головой.

— Я прекрасно провел вечер. Полагаю, и она тоже. Когда мы подъехали к дому, она была куда раскованнее, чем за обедом. Но мне незачем было опять встречаться с ней.

— А потом вы отправились домой?

— Совершенно верно.

— Ваша супруга уже спала?

— Наверное. Иногда мне кажется, что она только притворяется спящей, но, во всяком случае, она лежала в постели, и свет был погашен.

Раввин улыбнулся.

— Она сказала мне то же самое.

Бронштейн вскинул голову.

— Значит, вы виделись с ней? Как она там? Как восприняла случившееся?

— Да, я с ней виделся, — перед мысленным взором раввина все ещё стоял образ худенькой бледной женщины в инвалидном кресле, с тронутыми сединой волосами, зачесанными назад, с высоким гладким лбом, точеными чертами и живыми умными серыми глазами. — Она выглядит довольно бодро.

— Бодро?

— Думаю, это требует от неё определенных усилий, но, насколько я понял, она свято верит в вашу невиновность. Говорит, что, кабы вы и впрямь убили девушку, она поняла бы это с первого взгляда.

— Едва ли такие показания помогут мне в суде, рабби, но мы с женой действительно очень близки. Большинство замужних женщин занято детьми, а о мужьях почти не думает. Но моя жена уже десять лет как болеет, и мы проводим вместе гораздо больше времени, чем другие супруги. Мы уже почти научились читать мысли друг друга. Вы понимаете меня, рабби?

Раввин кивнул.

— Конечно, если она лишь притворялась спящей… — продолжал Бронштейн.

— Она говорит, что всегда дожидалась вас, только не по четвергам. Возможно, уставала после увлекательной игры в бридж. Правда, ваша супруга уверяла меня, что дело в другом. Зная о ваших свиданиях, она делала вид, будто спит, чтобы не ставить вас в неловкое положение.

— О, боже! — воскликнул Бронштейн и закрыл лицо руками.

Раввин с сочувствием посмотрел на него и решил, что сейчас не время для проповедей.

— Она сказала, что все понимает, и ей не больно.

— Она правда так сказала? Понимает?

— Да, — раввин почувствовал неловкость и попытался сменить тему. Скажите, мистер Бронштейн, ваша супруга никогда не покидает дом?

Лицо Мела разгладилось.

— Отчего же? В хорошую погоду я вожу жену кататься, если ей этого хочется. Мне нравится сидеть за рулем, если она рядом. Будто в старые добрые времена, когда жена была здорова. Никакого инвалидного кресла или других напоминаний о её болезни. Хотя у нас есть складной стул на колесиках, лежит в багажнике, и иногда, если вечер теплый, мы едем на набережную и прогуливаемся вдоль кромки воды.

— Как же ваша супруга садится в машину?

— Я беру её на руки и устраиваю на сиденье.

Раввин поднялся.

— Полагаю, что в вашем рассказе есть несколько обстоятельств, достойных внимания полиции, — сказал он. — Возможно, их стоит проверить, если это ещё не сделано.

Бронштейн тоже встал и нерешительно протянул руку.

— Поверьте, рабби, я очень признателен вам.

— Хорошо ли с вами обращаются?

— Да, — Бронштейн кивнул на стену, за которой располагались камеры. После допроса они не стали меня запирать, и при желании я могу прохаживаться по коридору. Иногда полицейские заглядывают поболтать, приносят мне журналы. Интересно…

— Что?

— Не могли бы вы передать жене, что я здоров? Не хочу, чтобы она волновалась.

Раввин улыбнулся.

— Я буду держать с ней связь, мистер Бронштейн.