"Северная граница" - читать интересную книгу автора (Крес Феликс)

8

Невысокие, пологие холмы покрывал лес, вернее, то, что сверху можно принять за лес. Вместо деревьев по земле струились чудовищные лианы с сотнями толстых извивающихся стеблей, из которых произрастали тысячи ответвлений поменьше, а из них — десятки и сотни других, еще меньших. Ветви переплетались, скрещивались, более мелкие врастали в более крупные… Все это, покрытое редкой, увядшей, коричнево-желтой осенней листвой, составляло единый гигантский, спутанный в клубок организм. А под пологом этого поражающего своими размерами растения шла иная жизнь. Среди впившихся в грунт толстых, словно змеи, корней тянулся настоящий лабиринт, скрытый в вечном полумраке.

Небольшие, тесно сбившиеся рощи и леса росли неподалеку друг от друга, разделенные полосами совершенно пустого пространства. Пробитые навылет огромными корнями Сверхрастения, тернистые заросли, столь густые, что сквозь них не пробралась бы даже лисица, представляли собой мощные крепости, цель которых заключалась лишь в одном — выжить. Одеревеневшие, усеянные шипами твердые стебли по краям каждой «крепости» не просто так торчали в грунте, иначе могли бы быть отрезаны или отгрызены у корней… Прицепившись к растущим далеко в глубине деревьям-кустам, они черпали из них соки, давая взамен защиту от пришельцев извне, в сторону которых выставляли быстро отрастающие, грозные тернистые шипы. Из середины бронированных рощиц выстреливали вверх пучки мощных гибких стеблей, вонзающихся в брюхо Сверхрастения. Когда всходило солнце, побеги, защищенные у корней колючим кустарником, затвердевали, одновременно расходясь в стороны. В переплетении ветвей появлялись небольшие щели, пропускающие желтые лучи солнечного света, и тотчас туда выстреливали слабые и уже желтеющие листья. Когда путешествующее по ощетинившимся шипами кустам солнечное пятно перемещалось в сторону, листья снова скрывались в глубине. Это была крепость, обитатели которой поддерживали и питали ее стены, взамен предоставляющие им защиту.

Лишь нечто подобное могло выжить под проклятым небом… Или нечто столь же огромное, как Сверхрастение.

Где-то далеко в полумраке послышался топот… Галоп! Явно различались три такта. Но это не мог быть конь! Топот нарастал, земля начала дрожать под тяжелой поступью… В глубине, среди змееподобных корней, промчалось нечто огромное, могучее, словно гора, и исчезло в лабиринте перелесков. Топот быстро удалялся и наконец затих.

Тишина.

Только когда наступила тишина, стало ясно, сколь она безмерна и глубока… Здесь не шумел ветер. Не пели птицы, не жужжали насекомые… Никаких признаков жизни.

Высоко-высоко на склоне одной из возвышенностей, возле куполообразной вершины, где спутанные ветви Сверхрастения пропускали больше света, росла еще одна тернистая рощица. Но нет! То была стена, защитное кольцо, возведенное из твердых, как железо, черных шипастых стеблей. Большое кольцо, окружающее вершину холма, словно терновая диадема. Внутри было нечто напоминающее возделанные поля. Может, весной они и были зелеными, но сейчас, поздней осенью, их чернота свидетельствовала о том, что поля мертвы. Странные угодья окружали вершину…

Внутри первого кольца находилось другое, поменьше, расположенное в самой середине. Шипастая стена заслоняла вид, однако над ней вздымались клубы серого дыма…

Возникли ворота. Именно возникли — внезапно открылись в самом центре стены. Прежде они ничем не выдавали своего существования. В пространство между внешней и внутренней стенами выехал небольшой отряд всадников, вооруженных луками и копьями. Кроме того, на всех были панцири из прямоугольных пластинок правильной формы. Богато разукрашенные, покрытые прекрасными рисунками щиты подскакивали на спинах воинов в такт шагам верховых животных.

Следом за всадниками двигались несколько пеших воинов. Ворота закрылись. Вся группа достигла внешней стены, и тотчас же появились еще несколько пеших солдат, видимо стоявших на страже. Открылись ворота во внешнем ограждении, но, как только последний из воинов выехал за пределы охраняемой территории, стена снова стала сплошной.

Сменившиеся часовые вернулись в центральный круг. Всадники направились вниз по склону холма.

Сначала они двигались по открытой, почти пустынной местности. В полумраке под ногами животных стелилась жесткая, упругая трава.

По прошествии некоторого времени начали появляться первые утыканные шипами рощи. Всадники равнодушно огибали их, но близко не подъезжали, словно опасались, что одеревеневшие острия, словно когти, схватят любого, кто окажется в пределах их досягаемости… После довольно долгого пути перед отрядом вырос новый лес — отличный от предыдущего, и не только размерами. Широколиственные, раскидистые растения выглядели нежными и хрупкими. Их густо растущие кроны едва достигали голов продирающихся через ажурные заросли всадников. Легкость и воздушность этого леса столь отличались от мрачной суровости всего прочего в этом мире, что казались здесь совершенно неуместными. Тем более необычной была осторожность, с которой всадники относились к растениям, раздвигая их в стороны, заботясь о том, чтобы ни одного не повредить…

В глубине леса обнаружилось обширное пространство, поросшее только молодыми растениями, еще более нежными и слабыми, чем деревья на окраинах. Там шла напряженная работа: десятка полтора воинов, таких же, как только что прибывшие, собирали и связывали в большие пучки срезанные молодые листья. Сразу же стало ясно, для чего нужны собираемые запасы: верховые животные начали осторожно срывать листики поменьше, придерживая зубами у основания и отделяя легким рывком. Но животные не пережевывали их, не разгрызали… Пища в неповрежденном виде отправлялась в желудок, проглатываемая вместе с большим количеством слюны.

Из зарослей вывели большое стадо, на которое стали грузить связки растений. Похоже, воины из утыканной шипами цитадели приехали только затем, чтобы дать указание своим собратьям заканчивать работу. Вскоре животных повели к краю леса.

Несшиеся большими прыжками, покрытые рыжей щетинистой шерстью существа появились неизвестно откуда. Когда воины вышли из зарослей, последовала яростная, внезапная атака. Раздались несколько громких, отрывистых возгласов, но их заглушило горловое рычание, переходящее в хриплый лай. Перепуганное стадо обратилось в бегство. Всадники в одно мгновение спрыгнули со спин верховых животных и храбро встретили нападавших. Одно из рыжих существ с разгону само наткнулось на черное копье, которое держали уверенные руки. Древко треснуло. Рыжая тварь, пробитая навылет, повалила своего убийцу на землю и могучим ударом примитивной дубины сломала ему шею, а затем с рычанием вонзила клыки в уже мертвое лицо, превращая его в кровавую кашу. Следующий прыжок был коротким и неудачным… Ломая ветви, тварь упала среди нежных кустов на самом краю леса. Из стеблей ударил белый сок. С рычанием и лаем рыжее существо начало метаться, словно сжигаемое живым огнем.

Из толпы сражающихся донесся громкий крик, узкий луч падающего сверху света блеснул на острие железного меча. Воины со щитами проигрывали, их панцири поддавались под ударами лап, сами же они гибли, терзаемые когтями и клыками. Только двое, в самой середине сражения, еще сопротивлялись. Выщербленный железный меч отрубил очередную волосатую лапу, но тут же отлетел в сторону, выбитый из руки умирающего. Почти сразу за ним упала на землю секира его товарища — крепкая железная секира, отобранная у крестьянина из армектанского селения.

Зима наступила позже обычного, зато разыгралась не на шутку. Частокол заставы оброс глубокими сугробами; внутреннее пространство неожиданно уменьшилось, ибо всюду громоздились огромные кучи снега, убранного с плаца. В комнате коменданта царил полумрак. Хотя до вечера было еще далеко, сидевший за столом крепко спал, опустив голову на руки.

Это был не Амбеген… У спящего были черные как смоль волосы и не столь широкие плечи.

Внезапно офицер вскрикнул во сне и резко поднял голову. В то же мгновение в окно, прямо в комнату, прыгнул бурый кот в голубом мундире с узкими белыми нашивками десятника.

Рават неподвижно сидел за столом, полусонно глядя на разведчика. Потом поплотнее запахнул свою короткую куртку: в комнате и в самом деле было немногим теплей, чем снаружи, только что ветер не бушевал. Недовольный неуклюжим прыжком Дорлот, сильно хромая на левую переднюю лапу, прошел под столом и сел на пол у двери, словно именно через нее и вошел. Чуть криво сросшийся хвост слегка двигался из стороны в сторону, разбрасывая приставшие к шкуре снежные хлопья.

— Кажется, я пришел не вовремя, но, увы, по делу, — промурлыкал кот. Сколько раз можно видеть одни и те же сны, комендант? Уже все солдаты об этом знают.

— Это не обычные сны, Дорлот. И тебе это прекрасно известно, — глухо ответил офицер. — То же самое снится Агатре и Астату, снилось и тому молодому парню, лучнику, до того как он погиб… Всем, кто был со мной в той проклятой деревне. Всем, кроме тебя… Холодно здесь, — рассеянно заметил он, потирая озябшие руки. — Надо бы окна починить.

— То поле боя видели многие солдаты. Не первое сражение и не последнее, — хмыкнул кот.

Дружеские чувства, которые питали друг к другу все, кто участвовал в памятном походе Равата, намного превосходили приятельские отношения, появляющиеся порой между хорошим командиром и подчиненными, — превосходили настолько, что их тщательно скрывали от служивших на заставе солдат. И дело не только в том, что пришлось пережить во время обороны Трех Селений… Источник этой дружбы заключался в чем-то ином. Коменданту нельзя особо выделять кого-то из своих солдат, так что положение было крайне щекотливым. Впрочем, сейчас Дорлот и Рават были одни. И кот позволил себе выказать неодобрение, чего никогда не сделал бы при свидетелях.

Поле боя под Алькавой… Рават прикусил губу: слова Дорлота пробудили горькие воспоминания.

— Сам знаешь, нам очень редко снится Алькава… — вполголоса сказал он. — Вначале еще снилась, а потом… Вот уже два месяца я сам не знаю, что мне снится… А сегодняшний сон… Это были алерцы.

— Я своих снов не помню, — сказал кот, как обычно, опередив человека, утомленного разговорами на одну и ту же тему. — И раньше не помнил, и после Трех Селений тоже. Но я принес его благородию сотнику Д.Л.Равату приказ о назначении на постоянную должность. Теперь ты комендант Эрвы, господин. Уже не временный. Насовсем.

— Откуда эта новость? — Сотник перестал потирать руки и поднялся. Гонец? Из Тора?

— Только что прибыл. Ничего срочного. Одно письмо было приказано передать дежурному офицеру, а сегодня дежурю я… Видимо, считается, что новому коменданту недостойно получить известие о собственном назначении из рук гонца, — язвительно заметил кот. — Дурацкие уставы.

— Подобный приказ должен вручить начальник назначаемого, но начальника нет, и в Торе об этом прекрасно знают, — раздраженно объяснил Рават. — Так что приказ пришел на имя дежурного… Где письма?

— Под мундиром. Я велел сунуть их туда.

Кот редко разгуливал в мундире, хотя именно так полагалось одеваться. Сейчас, однако, ему выпало дежурить, было холодно… а кроме того, мундир офицера нравился ему больше, чем мундир обычного легионера. Подпрыгнув несколько раз, он вытряхнул на пол четыре письма, из которых одно было распечатано. Рават присел, неуклюже собрал их одеревеневшими пальцами и первым делом прочитал приказ о собственном повышении.

— Ну что ж… — сказал он. — Наконец-то. Не слишком-то они торопились…

Лишь теперь он мог во всей полноте пользоваться своими полномочиями. Прежде всего, он получал право присваивать звания подсотников и требовать утверждения подобных назначений. Самое время. А то на всей заставе, кроме него, только один офицер — Тереза…

Рават вернулся на свое место за столом. Долго вертел в руках одно из писем, наконец отложил его в сторону и по очереди прочитал оставшиеся два письма.

— Еще одно назначение, — сказал он, поднимая одно из них. — У нас новый комендант округа, что-то наконец сдвинулось с места. «К сведению комендантов застав Военного Округа Алькава…» — прочитал он и поднял взгляд. — Представляешь? Все еще пишут «комендантам застав»… Командование Восточных Военных Округов никак не может примириться с мыслью, что есть только один комендант и только одна застава. Тем не менее, — он отложил письмо, — Эрва повышена до главной заставы округа, и теперь это уже Военный Округ Эрва. А комендантом округа стал, естественно, Амбеген. Что ж, он того заслужил. Но не знаю, хорошо ли это. — Внезапно нахмурившись, сотник задумался, глядя в окно. — Амбеген шутить не умеет и устроит тут такую войну…

Он замолчал, помрачнев еще больше.

— И что будет, комендант? — серьезно спросил Дорлот. Было видно, что вопрос этот задан не просто так.

Рават не ответил.

Помолчав, он вернулся ко второму письму и еще раз его перечитал.

— Вот этого я не понимаю! — наконец сказал он явно со злостью. — Нет, совершенно не понимаю… И как мне поступать? Что за чушь мне посылают? Да что им известно об алерцах? Время Сдвига? Какое еще Время Сдвига? Речь явно идет о «языке», но…

— Все, с меня хватит, комендант, — сказал Дорлот, вставая и направляясь к окну.

— Я тебе дверь открою! — рявкнул сотник. — Здесь застава, а не ярмарка, где выступают акробаты… Подожди! Хватит, говоришь? Дело как раз в тебе! И твоих разведчиках.

Однако кот не собирался возвращаться на прежнее место.

— Я уже сто раз говорил, комендант, — промурлыкал он более хрипло, чем обычно, — на меня это не действует. Понятия не имею, о чем речь. Вот вы там сразу голову теряете, — говоря «вы», он имел в виду отряды, состоящие из людей. — Не знаю почему. Ничего там не гремит, даже не воняет. Я не чувствую, где этот «язык» заканчивается или начинается. Мы спокойно ходим туда на разведку, все как обычно. Это ты, господин, слушая мои доклады, многозначительно киваешь, строишь мины, которых я не понимаю, то и дело поднимаешь вверх палец, что, видимо, должно означать: «А я знал!» Но для меня, комендант, силы, что правят миром, не стоят и кучки дерьма. Я в них не разбираюсь, да и ни к чему они мне. Я по горло сыт расспросами, как там обстоят дела. И постоянными сомнениями, когда я говорю, что там все абсолютно нормально. На меня смотрят, как будто я вру! — закончил он с типичной для котов яростью, возникавшей совершенно неожиданно, без предупреждения.

Дорлот обижался, когда его слова подвергали сомнению. Как и всякий кот, говорить неправду он считал ниже своего достоинства. Порой возникали очень сложные ситуации — представьте, когда вам в лицо откровенно высказывают все, что думают, например, о вашем подарке. К сущности обмана кот относился точно так же, как и к природе правящих миром сил, которых только что упоминал. Ложь требовала от кошачьего разума столь значительных усилий, что могла приравниваться к самому значительному событию во всей кошачьей жизни.

— Успокойся, Дорлот, — примирительно сказал Рават, будто сам только что не кричал. — Никто не говорит, что ты лжешь. Но может, что-то ускользнуло от вашего внимания? Даже кот-разведчик способен ошибаться…

— Ничего подозрительного я не заметил, комендант. Если замечу, скажу. Между прочим, я очень доволен, что комендант Амбеген вернется и наконец наведет здесь порядок. Давно пора перерезать всех этих свиней, что торчат у нас под боком. Хватит искать объяснений в собственных снах. Они изменили тебя, комендант. Пора решать, какой мир больше тебе по душе. Тот, в котором ты живешь, или тот, который тебе снится.

Рават немного помолчал.

— Однако, Дорлот, ты слишком много себе позволяешь, — наконец сказал он.

И приоткрыл дверь. Кот ушел, не говоря ни слова.

Рават снова сел за стол и перечитал все три письма по очереди. Дольше всего он держал в руке последнее. Потом отложил его и опять принялся растирать руки.

Все чаще у него возникало желание бежать. Бежать от этой войны, от границы, от войска… Свое дело он сделал. Теперь его ждет иная жизнь, давно забытая, но не такая уж и плохая. Спокойная. Он начал осознавать, что конь и седло — это слишком мало, чтобы сделать человека счастливым. Нужно место, куда можно вернуться, где можно отдохнуть. Отдохнуть…

Снаружи после короткого перерыва снова разбушевалась метель.

Время Сдвига. Тени Лент Алера. Подвижная граница. Все это звучало чуждо, странно, но каким-то образом Рават мог понять, что означают эти слова… Как и прочие солдаты, он всегда отдавал себе отчет в том, что охраняет границу от чего-то чуждого, созданного могуществом иной, нежели Шернь, силы. Здесь пролегала не обычная граница, разделяющая две страны, такая, которая когда-то отделяла Армект от Дартана. Через границу, как это всегда бывает, пробирались вооруженные банды. Единственная разница заключалась в том, что, разбив такую банду, невозможно было пойти дальше, в чужие селения, чтобы сжечь их в отместку за собственные потери. А сами банды? Если бы они состояли не из алерцев, а из людей или котов, он сражался бы с ними точно так же, разве что понимал бы лучше.

Так было когда-то.

Теперь неожиданно оказалось, что происхождение алерцев, их «чуждость», имеет весьма немаловажное значение. С той стороны границы явились им на помощь грозные, непостижимые силы, о которых здесь абсолютно ничего не известно. И Рават не был исключением — даже о Шерни он имел довольно смутные представления, что уж говорить о Лентах Алера, или как их там… Однако он многое знал кое о чем другом — о самих алерских племенах. И узнавал о них все больше. Так же, как Астат, Агатра… Особенно Астат. Сны Агатры были несколько иными.

Тени Лент… Рават догадывался, в чем дело. Солдаты на заставах не всегда чувствовали себя одинаково, выдавались дни, когда всех преследовали дурное настроение, нежелание рисковать и неизмеримая лень. С ним самим несколько раз бывало такое. В таких случаях говорили, что наступил «черный день». Чаще всего это случалось на заставах, находившихся близко к алерской границе. Рассказывали, что это силы Алера, скрытые за небесным куполом, проникают в Армект. Но ощущения, хотя и неприятные, большой проблемы не представляли. «Черные дни» проходили, не оставляя никаких следов. Если даже в это время приходилось выступить против стаи, подавленные солдаты, очутившись на поле боя, быстро приходили в себя. И дело вовсе не в том, что во время похода на дурное настроение просто нет времени… Возможно, истинной причиной было то, что они уходили в глубь армектанской территории, то есть отдалялись от проклятой границы. Стаи ведь шли в селения, расположенные «за спиной» Эрвы. И увлекали за собой солдат. Странно, что он не подумал об этом раньше.

Когда, покинув Три Селения, они остановились на ночь, Рават чувствовал себя так, словно наступил «черный день». Все остальные ощущали то же самое. Астат вообще хотел бросить крестьян и бежать. Агатра не верила в выздоровление Дорлота; женщины вообще хуже переносили «черные дни»… Но до сих пор в глубине армектанской территории ничего подобного не случалось. Нечто пришло сюда следом за алерцами. И ушло только утром он помнил, как на рассвете к нему вернулась прежняя энергия. И тогда Рават снова начал действовать, принял роковое, но все же справедливое решение послать Эльвину за помощью. Боевой дух конников Терезы был на высоте, несмотря на то что вид двухсот золотых алерцев потряс их… Рават отчаянно надеялся, что вид полусотни легионеров подействует устрашающе. В крайнем случае удастся отвлечь внимание золотых от крестьян в лесу, получится увести стаю в степь… Потом все спутала Тереза.

Однако виноват был сам Рават, и он это знал. Он не собирался говорить этого подсотнице, — впрочем, с того времени они друг с другом не разговаривали, не считая вопросов, непосредственно связанных со службой. Он должен был хотя бы в двух словах изложить ей свой план, прежде чем поднимать солдат на то, что Тереза сочла попыткой самоубийственной атаки. Он спешил, действовал лихорадочно, почти… потерял голову.

Что случилось, то случилось.

Он отогнал мрачные мысли прочь.

Из разнообразных мелочей, из того, что говорил Амбеген, из воспоминаний солдат, уцелевших после поражения под Алькавой, следовало, что таинственная «злая сила» несколько раз совершала набеги в глубь Армекта и быстро отступала. Рават пытался связать все сведения в единое целое. Он представлял себе длинный и широкий, закругленный язык… Нечто подобное несколько раз выдвигалось вперед, вытягиваясь с каждым разом все дальше, выдвигалось и отступало. Лишь Алькава постоянно находилась в черте «языка», с тех пор как тот появился. Даже когда он отступал, она оставалась в его пределах, у самого основания… Отсюда непродуманные, почти панические действия, отсюда последовавшее за ними беспримерное поражение.

Эрва, наоборот, находилась за пределами «языка», хотя, когда он вытягивался, его задняя, широкая часть оказывалась близко, очень близко… Амбеген об этом кое-что знал. Разговаривая с Раватом, он упоминал, что, когда они плыли по реке в Алькаву, солдаты переживали «черные дни». Дурная аура ощутилась почти сразу, стоило проплыть по реке всего несколько миль. И решения коменданта Эрвы не избежали ее влияния. Во время знаменитого сражения Амбеген командовал правым флангом и теперь упрекал себя в нерешительности. Да, он правильно поступил, когда вывел из боя солдат, которым угрожало окружение, но потом он мог предпринять более широкомасштабные действия, рассчитанные на то, чтобы собрать вместе разбежавшиеся остатки войска.

После битвы далеко вытянувшийся язык, словно насытившись поражением легионеров, уже не отступал… Вся пограничная линия, вплоть до частных землевладений, находившихся дальше к югу, была захвачена чем-то невидимым, враждебным и мрачным. Пропала четвертая часть округа Эрва и пятая часть Алькавы… На обратном пути отряды Амбегена изрядно потрепали и почти вчистую уничтожили у самого частокола покинутой Эрвы, к которой комендант столь отчаянно и целеустремленно пробивался… А потом тех, кто еще остался в живых, оставили в покое, подарив им нисколечки не пострадавшую, хотя и разграбленную, заставу… Лишь теперь, спустя три месяца странных снов, Рават стал понимать, что случилось.

В начале осени собравшимся в Эрве солдатам приходилось туго. Алерцы не стремились захватить заставу, но и не хотели, чтобы слишком выросли силы ее гарнизона. Как только прибывало более или менее существенное подкрепление, его выманивали в поле, жертвуя при этом немалыми силами. Это прекратилось лишь тогда, когда стали появляться все более многочисленные орды Золотых Племен… Но все было не просто так. Серебряные алерцы оставили Эрву охранять западный фланг; чтобы понять это, не требовались даже сны Равата. Защищающим селения легионерам волей-неволей приходилось сражаться с золотыми. Другой выход — сидеть на заставе, в холоде и голоде, беспомощно глядя на то, что вытворяют с родным краем.

Однако никто не мог толком объяснить, что происходит. Кружили какие-то предположения насчет перемещения алерской границы. И теперь еще это письмо из Тора… В комендатуре Восточных Округов Пограничья делали вид, будто им известно нечто крайне важное.

А может, они и в самом деле что-то знают… Вскоре после возвращения первых посланных в Тор гонцов на заставу прислали весьма своеобразный отряд — семь котов-разведчиков. И тут же выяснилось, что коты не ощущают разницы между армектанской территорией и территорией «языка»! Когда легионеры падали духом, засыпали на посту, ленились, коты вели себя так же, как всегда, оставаясь безразличными к влиянию «черных дней», о чем Рават и сам знал, поскольку наблюдал за Дорлотом. Таким образом, Эрва получила семь неоценимых солдат, обследовавших внутренность «языка».

Некоторое время спустя к ним присоединился восьмой — Дорлот. Коту пришлось тяжко, но, когда миновал кризис, он с воистину кошачьей живучестью восстановил прежние силы и темперамент. Вскоре Рават поставил его командиром кошачьего отряда. Благодаря отважным и вездесущим разведчикам подтвердилось множество сведений, полученных ранее… из снов. Именно из снов. Дорлот был не прав, не принимая всерьез знаний коменданта, пусть даже знания эти происходили из столь необычного источника.

Верхушка «языка» приходилась именно на то место, где высился раскопанный алерцами холм, — это подтвердили конные лучники, поскольку точные границы «языка» коты определить не могли. Но именно благодаря восьмерке мохнатых разведчиков Рават узнал, что скрывает в себе холм, гигантскую статую сидящего на подогнутых лапах чудовища. По словам Дорлота, статуя была уродлива и бесформенна: лапы — или ноги — разной длины и толщины; плоская голова со всех сторон выглядит по-разному — то ли змее принадлежит, то ли ящерице, то ли жабе. Также Рават выяснил, что на занятой алерцами местности уже разыгралось несколько крупных сражений серебряных с золотыми. Во всех битвах победу одержали серебряные.

Однако на территории Алера все происходило в точности наоборот. Там побеждали золотые. Комендант Эрвы знал это. Знал из снов. Подобные сны посещали всех, кто некогда взглянул на торчащую из холма голову алерского чудища…

Сквозь дырявое окно в комнату ворвался ледяной ветер, бросив сотника в дрожь. Рават снова поправил куртку, невольно представляя себе небольшую группу всадников, которые сейчас, посреди снежной бури, мечтают хоть о каком-то убежище…

Четвертое письмо, еще не распечатанное, лежало на краю стола. Личное письмо. Рават отложил его в сторону вовсе не для того, чтобы, когда наступит подходящий момент, порадовать себя его содержанием. Напротив. Он узнал этот четкий и вместе с тем необычно мелкий почерк, хотя видел его всего два или три раза. Почерк женщины. Но не жены. И не любовницы (у него никогда не было любовниц). Это было письмо от подруги семьи. Она никогда ему не писала — что могло подвигнуть ее на это? Он боялся строить догадки. Новости не могли быть хорошими. Рават предпочитал сидеть и размышлять об алерцах, лишь бы как можно дальше отодвинуть то мгновение, когда наконец придется сломать печать и узнать… что-то недоброе. В последнем он был абсолютно уверен.

Он осторожно взял письмо в руку.

(«Дальше, дальше!..»)

Несмотря на мороз, Рават неожиданно вспотел. Он начал быстро проглядывать текст, пропуская некоторые строки.

Крайне тщательно, медленно Рават свернул письмо и положил на край стола, туда же, где оно лежало раньше. Долго смотрел на сломанную печать, потом встал и подошел к окну, подставив лицо ударам морозного ветра. Смеркалось. Надо придумать, чем загородить свечу. Нельзя же в темноте сидеть…

«…Л.Т.Хавен, который в твое отсутствие окружил Линелию искренней заботой. Однако попытка признать брак недействительным…»

Что ж, пожалуй, это все. Пора начинать новую жизнь…

Какие-то солдаты, сгибаясь под напором ветра, бежали со стороны ворот. Комендант внимательно наблюдал за ними.

«…Из-за заложенного имущества…»

Рават чуть улыбнулся. Кто он теперь? Нищий рогоносец, которого разорила неверная жена?

Солдаты добрались до комендатуры. Тут же раздался стук в дверь. Рават повернулся к окну спиной. В комнате было почти темно.

На пороге стоял дежурный легионер.

— Ваше благородие…

— Впустить.

Облепленные снегом солдаты тотчас же появились перед ним.

— Ваше благородие, стая!

Рават молчал, пристально разглядывая солдат.

— Серебряные или золотые? — наконец спросил он.

— Серебряные! Но немного, видно, сочли, что подсотница увела с заставы большой отряд. Господин, мы здесь пехотой обойдемся! На снегу их вехфеты…

Рават покачал головой.

— Нет, — сказал он.

Отвернулся и снова посмотрел в окно.

— С сегодняшнего дня, — бросил он через плечо, — выступаем только против золотых.