"Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина" - читать интересную книгу автора (Сердюк Андрей)

3

Оказалось что они, съехав с какого-то длиннющего виадука, выбирались уже на конвейер кольцевой.

Виктор, не без некоторого смущения, осторожно похлопал девушку по спине и, когда та обернулась, показал на обочину. Но она в ответ отрицательно покачала головой, выкинула правую руку вперёд — туда! — и, как ему показалось, улыбнулась. Хотя за тонированным забралом шлема этого, конечно, разглядеть было невозможно. Но просто ему, видимо, очень захотелось в тот момент, чтобы это было именно так. Чтоб она ему ободряюще улыбнулась. Ну захотелось.

Ладно. Хорошо. Похоже, что хрустящая кожей амазонка сама прекрасно знает конечный пункт маршрута.

Ну, и что же тогда, брат, дальше?

Да ничего.

И Виктор сделал то, что привык в подобных случаях делать, — лёг на волны бытия, отдавшись ветру перемен.

Куда вынесет, туда и вынесет.

Лишь бы от антидотов оторваться. А там видно будет.

Кстати, об антидотах. Сколько уже он их за последнее время положил, а никогда как-то раньше не задумывался, почему их именно так называют…

Видимо, после того пошло, как эти гниды в Загребе зачистили на ноль штаб-квартиру «Творцов освобождённых действий». Никого суки-гэпэшники тогда в живых не оставили. Даже попугаю по кличке Команданте бошку отвернули. Не пожалели… А он ведь не простой был, — учёный. Фишка у него особая была, выкрикивал время от времени попка цитаты из «Зелёной книги» Муаммара Аль-Каддафи. Любил он это дело. До жути. Молчит бывало, молчит, а потом вдруг начинает ни с того ни с сего бормотать по-стариковски да на хорватском что-нибудь забавное, вроде того: «…театральные и концертные залы заполняют люди несерьёзные, неспособные играть в жизни героическую роль, те, кто не понимает смысла исторических событий и не представляет себе будущего. Но творцам жизни не пристало следить за тем, как актёры на сцене изображают жизнь…», ну и так далее. И тому подобное. Бу-бу-бу-бу да бу-бу-бу-бу… Не остановишь. Слухи ходят, что и во время той зачистки заволновался волнистый от присутствия чужих и пошёл бесстрашно из Каддафи чесать. А разве ж мог Глобальный Пафос такие грубые слова в свой счёт стерпеть? Нет, конечно. Вот антидоты ему бошку и оторвали…

А жалко. Тоже тварь божья. Парней понятно за что, ну а птичку? Триста лет прожила. И ещё бы на триста сподобилась бы… Н-да…

Да, похоже, что именно тогда, в те времена, вменяемые люди антидотам это прозвище дали… «антидоты». Хотя, в таком случае, должно было бы звучать, если по уму, — антитоды, а не антидоты. Ведь там аббревиатура ТОД была, а не ДОТ. Так ведь? Почему же тогда… А-а-а! — кажется, понял… Дошло наконец. Голова-два уха! Только сейчас и дошло. Видимо, это Ерофеев-не-тот во всём виноват. Это же он, помнится, когда по поводу той бойни манифест с проклятьями кропал, неправильно перевёл название ордена. Он же тогда «Творцов освобождённых действий» перевёл как «Деятелей освобождённого творчества». Понятное дело, что специально тёзка это умудрил. Не случайно так перевёл, а для того, чтобы парней перед местной публикой попушистей выставить. Мол, чистым творчеством парни занимались и пальцем никого не трогали. И даже не мыслили. Примус починяли… А чем примус был начинён, — кому какое что? Теперь-то… Ага. Вот так, наверное, всё и вышло. Так и пошло с его лёгкой руки.

Но это… Куда это она свернула?

Похоже промзона какая-то. Хотя и окружённая высоким забором с колючей проволокой, но сразу видно, что брошенная территория. Подпольный пункт приёма лома. Через десять секунд после объявления общего атаса.

Девушка уверенно направила свою мотоциклетку в раскрытые настежь огромные ворота и, перевалив через грузовые весы, въехала на безлюдную площадку, заваленную огромными кучами металлолома, каждая их которых отсылала своим мрачным видом к знаменитому верещагинскому полотну. Лихим слаломистом обогнула она печальные эти сопки, взобралась с ходу на покоцанную железобетонную плиту и — мазафака! — перелетела через ржавые рельсы магнитного крана. Съехала с насыпи и с разворотом остановилась у какого-то одноэтажного здания. При этом выбросив задним колесом порцию щебня. Как бы салютом отметив факт своего прибытия.

Внешний вид этой хибары говорил о том, что в ней располагается какая-то контора. Вернее, что там когда-то располагалась какая-то контора. Когда-то в прошлом, ещё до Великого Дележа, — потому как треснувший шифер, разбитые стёкла и, вообще, вся та мерзость запустения, которая царила вокруг, убеждала всякого сюда забредшего, что в этом разгромленном здании давно уже никто не появлялся. Что пусто здесь. Что райком закрыт. Что все ушли на фондовую биржу. Что…

Но нет.

Перекошенные двери с позорным скрипом приоткрылись. И из теремка на ветер вышло двое.

Виктор слез с мотоцикла и пошёл им навстречу, — хотя одного из них он видел впервые, но во втором, — в том, что в зелёном шерстяном берете, узнал старика Бодрийара… Эка, куда его, беспокойного фланёра на планёры-то закинуло! В такую глушь. В такую чудь. В такую хрень.

Бодрийар распростёр объятья. Потёрся, охая-ахая, объективом своего фотоаппарата о живот Виктора. При этом успел, щёлкнув пальцами, что-то приказать своему спутнику — услужливому юноше в полосатом сюртучке.

Виктор, скосившись, увидел, как тот, спотыкаясь и царапая о щебень узкие носки своих абсолютных туфель, подбежал к девушке на цырлах и протянул ей деньги. Да только отвергла она перетянутый резинкой рулончик, мотнула гордой головой, что-то произнесла короткое и резкое, и, отжав газ, запылила на выезд. Не оглядываясь.

Из идейных, наверное.

За просто так его с поля боя вытащила.

Чисто из любви к искусству.

Виктор пожалел, что не успел хотя бы поблагодарить свою спасительницу. И даже вслед ей рукой махнуть не успел. Но подумал, что даст бог ещё свидятся. Земля — планета круглая, хотя и плоская…

Спутник Бодрийара, как Виктор и догадывался, оказался человеком посторонним, всего лишь переводчиком из эскорт-агентства, — Жан упорно не хотел общаться на английском. Ну ни в какую. Западло это было для французского интеллектуала. Только уж в самых крайних случаях мог он снизойти, а чтоб так… так нет.

— ВиктОр, у меня к тебе срочное дело, — сразу поведал через переводчика Жан. — Я и в Москве-то из-за этого.

— Догадался уже, — кивнул Виктор, и тут же попросил: — Жан, если можешь, называй меня ВИктором… На русский манер. Ладно?

— О, кей, — нет проблем, Ви-иктор… — перевёл юноша, имитируя, а может быть, и передразнивая Жана. Нет, скорее всё же, имитируя. Не похож он был на тех, кто умеет шутить. Просто чересчур старается.

— Спасибо, — поблагодарил Виктор. — Ну и?

— Да-да, Ви-иктор, к сути… Мне удалось… В общем, я недавно узнал, что Жабу можно уничтожить Золотой пулей.

— Золотой пулей? Интересно… — Виктор попытался что-то припомнить, но покачал головой. — Не слышал раньше. А это что за беда такая?

— Я, Ви-иктор, пока и сам толком не знаю, но говорят, что это надёжное средство. Убойное…

— Кто говорит?

— Верные люди.

— Понятно… Раз верные, то понятно. И что вы, Жан, от меня хотите?

— Чтоб ты, Ви-иктор, добыл её, эту Золотую пулю.

— Всего лишь? — усмехнулся Виктор. — Чтоб добыл… Нормально. А где она?

— Пока не знаю. Мне сегодня ночью должны передать факсом один дополнительный манускрипт. И только завтра я смогу сообщить и общий план и все подробности. Пока мне нужно твоё, Ви-иктор, принципиальное согласие.

— Ну ништяк, — пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что… А почему, собственно, я?

— А кто? Ты же у нас — Ви-иктор. Ни плюй, ни мой… Простите, поправился сбившийся переводчик, — не более не менее.

— Действительно… Послушайте, Жан, а с этой вашей Золотой пулей не выйдет такая же лажа, как с Хорошей миной и Хазарской стрелой? Не будем ли опять зазря рубиться?

— Как сказать… На первый прикид источники внушают доверие. Хотя… кто его там знает. Тогда тоже казалось… Впрочем, Ви-иктор, разве у нас есть выбор? Отступать нам уже некуда, сам видишь, что вокруг творится. Поэтому мы должны, нет, — мы просто обязаны опробовать все средства.

— Это да… А в Подвал потом тоже мне придётся?

— Там посмотрим.

— Ну, хорошо… — Виктор прокрутил в голове ещё кое-какие расклады и кивнул. — Я, Жан, в принципе согласен… Достали меня уже эти фиолетовые уроды!

— Я, Ви-иктор, верил в тебя и не сомневался, что…

— Да бросьте… С кем пойду?

— Мне представляется, что Путешествие будет не из простых. Я тебе подкину кого-нибудь из своих федаинов… И из своих можешь кого-нибудь взять. Но ты сейчас пойдёшь первым номером. Так решил Совет.

— Из своих… Легко сказать, — «из своих». Иных уж нет, а те далече. Ладно. Всё ясно, — Виктор решительно боднул головой. — А как насчёт командировочных?

— А вот с деньгами… — Бодрийар отвёл взгляд и замолчал, озябший переводчик, ожидая продолженья фразы, не сводил с него глаз. — А вот с деньгами у нас, Ви-иктор, туго. Все сборы от «Матрицы-Апгрейд» ушли на съёмку новой фильмы. Рабочее названье «Восьмой самурай. Путь Ронина». Слышал уже? Вот всё на него и спустили. Цент в цент… Никак у нас в плюсы выйти пока не получается. Даже на элементарное, — на оружие не хватает. Сам знаешь, чем отбиваться приходится.

— А то, — кивнул, соглашаясь, Виктор, и в подтверждении этого печального обстоятельства показал Командору свой самопальный сегодняшний парабеллум.

— Тяжело, — покачал, сокрушаясь, головой Бодрийар и отогнул Виктору на правой руке ещё и средний палец. — Теперь это у тебя «беретта» будет. Патроны от парабеллума подойдут.

— Спасибо, — оценил заботу Виктор и, сообразив, что дальнейший разговор полезной информации больше ему не принесёт, а может принести только простуду, так как день задался колотушный, стал закругляться: — Ладно, с баблом я сам подсуечусь. Вы там не волнуйтесь.

Виктор увидев, что переводчик замялся, понял, что тот почему-то не знает значение слова «бабло». Поэтому повторил:

— С деньгами, говорю, сам вопрос утрясу. Что-нибудь ещё?

— Нет, это пока всё, — ответил, поёжившись, Бодрийар. — Жду завтра к одиннадцати. Отель «Мориот». Номер…

— Номер я знаю, — прервал Бодрийара Виктор. — Ну, что, расходимся по одному?

— Нет, ты иди, а я, пожалуй, останусь, — немного поснимаю. Есть здесь, знаешь ли, что-то… — Бодрийар неопределённо обвёл рукой нависающие остатки кошмарного индустриального шабаша. Аналогичный круговой жест вслед за ним повторил и его чудак-переводчик.

— Понятно, — кивнул Виктор и собрался уже отчалить, да вдруг о чём-то подзадумался. Почесал висок возле правого уха модернизированным стволом, взял Бодрийара за рукав дорогого кашемирового пальто, отвёл на несколько шагов и, кивнув в сторону парня, заметил шёпотом: — He heard to much. — И добавил на корявом французском (откуда что?): — Prenez garde.

— Don't worry, — покачал головой Бодрийар, и объяснил: — He deaf mute.

— Yes, yes, — быстро закивал головой всё прочитавший по их губам синхронист.

— Йес, йес, — обэхаэсэс, — передразнил его Виктор, — что-то в этом услужливом и постоянно озирающемся акакие вызывало у него тревожные сомнения.

Прокачав нутром опасность, исходящую от ситуации, переводчик не стал рисковать, и на всякий случай подсуетился, — подбежал к ним вплотную, встал на вытяжку, наклонил буйну голову и широко, как на приёме у ЛОР-а, раззявил свой рот. Виктор, лишь мельком глянув в пахнущую перечной мятой и вишнёвым ликёром пасть, обнаружил, что у парня-то, оказывается, нет языка. Вместо языка в глубине, у самых гланд, пульсировала у него какая-то неприятная сизая кочка. Ему, похоже, вовсе не нужно было напрягаться, чтобы держать язык за зубами. Этот его изъянец немного Виктора успокоил. Да, в общем-то, и не больно хотелось кончать этого несчастного. Хотя Устав и предписывал. Во избежание…

Ну что ж, хрен с ним, — отступим. Пускай толмач пока мычит. Под личную ответственность Бодрийара. До первого ляпа.

И Виктор, исчерпав вопрос, пожал старику его худую кисть в изящной лайковой перчатке. Развернулся, сделал пару шагов, но вспомнил, что Дюма-отец учил накачивать объёмы книг избыточными диалогами. По этой веской причине задержался на миг и громко, как бы с лёгкой грустью и типа в сторону, произнёс:

— Эх, сколь ещё вокруг лугов некошеных.

Но Бодрийар тему не поддержал. Он уже снимал, присев на корточки, какую-то незамысловатую проржавленную балку. Щёлк-щёлк-щёлк — как из пулемёта.

Виктор передёрнул плечами, и под шелест надвигающегося занавеса направился, степенно обходя радужные, воняющие солярой, лужи, куда-то туда, — в ту сторону, где единственный вход преображался в однозначный выход.

Так бы по тропе шёл бы, да шёл, да и вышел бы, но по пути его неожиданно пробило на немотивированное буйство. То ли от облегчения, что не пришлось душегубством заниматься, то ли по какой иной причине, но, мощно разбежавшись, стал он ловко, по обезьяньи, взбираться на одну из металлических куч, — на самую высокую из них.

Пошёл-пошёл, полез, отталкиваясь от расплющенных шлемов рыцарей-собак; цепляясь за кривые пики наполеоновского позора; упираясь в разбитые гусеницы фельдмаршала Гудериана; огибая гнутые в деревенских драках коленвалы тракторов; протискиваясь между рваных корпусов не всплывших по приказу субмарин; подтягиваясь за лоскуты фюзеляжей чартеров, случайно сбитых дружественным огнём; перебираясь через слившиеся в экстазе корпуса «горбатых» и «шестисотых», — всё лез и лез, пока, наконец, не добрался до самой верхотурины.

А там, на вершине, встал враскоряк странным очарованцем на чугунный лоб одного из бесчисленных вождей этой закумаренной на веки вечные страны, подставил лицо своё коварному норд-ост-ост-норду, раскинул во все четыре стороны все свои шестнадцать рук и заорал в тридцать два хрустальных и тридцать два лужёных горла. От переизбытка бесчувственных чувств. От навивающего восторженную тоску глухоманного пейзажа. Заунывную сволочную песню. Вспугнув её отмороженным припевом стаю нехороших чёрных птиц. Среди которых не было, представьте, ни одной мало-мальски серой, о белой уже не говоря… Ни одной…

И в песне той излил акыном весь ай-лю-ли ассортимент: как широко поле русское и как оно не пахано, как висят над голодными нивами высокие облака неподвижные, и как догорает невыразимо грустный оранжевый закат, какие случаются по осени в санитарной этой зоне — от первого кольца и аж до самого до Сергиева Посада.

А через три припева два притопа и один прихлоп уже стоял он, как не в чём ни бывало, на обочине федеральной трассы и тыкал большим пальцем перевязанного кулака в сторону г. Москвы.

Остановился какой-то порожняк из Кологрива с ингушскими номерами. Мужик запросил триста. Баксов. Виктор кивнул и запрыгнул в кабину. Ткнул в бок водиле «беретту» и объявил, что у него с собой лишь двести. Рэ. Но даст только сто. И то, если до подъезда.

На том и порешили.

Но по дороге Виктор всё переиграл.

Решил сначала к ВПЗР заехать. К Сорокину. Чтоб предложить ему в предстоящей авантюре участие принять. Он давно уже в какой-нибудь рейд напрашивался. Всё канючил, возьми, да возьми. Вот и случай.

Володька — парень не промах. К тому же проходит по разряду чудовищ. А это, согласитесь, вполне подходящая репутация для такого рода одиссей.

Вполне.