Раз в неделю

«Можно ли не любить детей?»

— Ку-ка-ре-куу! — раздается у меня над ухом — и я просыпаюсь.

Это дочка. Забралась с ногами на мою тахту, сидит довольная, рот до ушей — и кукарекает. А на дворе, между прочим, седьмой час утра, солнце только-только вылезло. Господи, до чего рано поднимаются дети! Даже по воскресеньям.

— Давай играть! — требует дочка. Я сонным голосом бормочу стихи:

Однако эта мольба ее не трогает.

— Давай играть. Я буду петух, а ты лиса.

— Хорошо, давай, — вздыхаю я. — Иди, петух, поклюй чего-нибудь. Там, в кухне, на столе вишни остались.

— Я уже поклевал, — отвечает она. — А теперь, лиса, уноси меня за дальние леса.

Так. Маневр не прошел. За дальние же леса мне не хочется. Это значит — надо нести ее в кладовку и там, нямкая губами, изображать съедение. То есть предстоит вылезать из-под одеяла.

— Знаешь, — говорю я, — что-то мне не нравится — в лису и петуха. Давай в кого-нибудь другого.

— Давай, — легко соглашается дочка. — Я буду заяц. А ты кто?

— А я волк. Гр-р-р! — страшно рычу я.

Дочка с визгом улепетывает в конец тахты и зарывается в складках одеяла. А я мгновенно засыпаю. Пока она там будет млеть от страха — полминутки у меня есть.

Черта с два — полминутки! Просунула руку под одеяло и щекочет мне пятку.

— Волк, а волк!..

— Гр-р, — на всякий случай вяло рыкаю я.

— Ну что ты лежишь, волчина? Догоняй меня.

Ну и зайцы пошли! Другой бы умотал сейчас куда подальше — в лес, в овраг, под кровать, — сидел бы там и трясся. А этот — надо же! — догоняй его!

— Вот что, косой, — говорю, — не хочу я быть волком. Лучше я медведем буду.

Медведь добрый. Он зайцами не питается. По крайней мере — наши «медведи» с нашими «зайцами» сосуществуют вполне мирно…

— Медведь, а медведь! Ты что будешь есть — морковку или капусту? — она протягивает ко мне сжатые кулачки: в одном — «морковка», в другом — «капуста».

— Какая морковка! — возмущаюсь я. — Какая теперь морковка, подумай!.. Я же в берлоге. У меня зимняя спячка. Я лапу сосу.

— Медведь, так ведь сейчас лето!.. Ну посмотри в окно — лето же, лето! — она пытается оторвать мою голову от подушки и тянет, козявка, за волосы. Пребольно!

Нет, и в берлоге, видать, не спасешься. В кого бы мне перековаться? Может, в крота? Или в суслика?.. Хотя сусликом я уже однажды был. До сих пор помню, как она меня водой из норы выгоняла.

И тут мне в голову приходит спасительная мысль. Просто гениальная! Я даже улыбаюсь блаженно, несмотря нa то, что она, устав сражаться с моими волосами, принялась теперь откручивать уши.

— Слушай, — вкрадчиво начинаю я, — а ведь я вовсе не медведь… Я знаешь кто? Вернее — знаешь что?.. Я — бревно. Бревно!

Фф-у! Кажется все — можно подремать. С бревна-то какой спрос: зайцы его не интересуют, морковкой оно не питается — лежит себе полеживает.

Дочка теряется. Но только на секунду. О, детская фантазия! — нет тебе предела.

— Ладно, — говорит она. — Пусть ты будешь бревно… А я тогда буду муравей и буду по тебе ползать.

И, не откладывая дела в долгий ящик, она принимается деловито ползать по мне, упираясь острыми коленками в живот.

Я покорно лежу, напрягаю мышцы живота, чтобы не так больно было, и думаю: «Дубина ты, а не бревно! Додумался тоже… остряк. Скажи еще спасибо, что она вceгo-навсего муравей… а не лесоруб».

…Только через полтора часа зазвонит будильник.