"Меррик" - читать интересную книгу автора (Райс Энн)

5

Я поведал ему все, о чем выше рассказал вам.

И даже поделился скудными воспоминаниями о первой встрече с Меррик, о подсознательном страхе, который испытал, когда понял, что мы с Эроном находимся под пристальным наблюдением предков этой странной девочки, запечатленных на дагерротипах.

Эта часть моего рассказа чрезвычайно поразила Луи, однако он не остановил меня, а, наоборот, с нетерпением ожидал продолжения.

Тогда я признался, что последняя встреча с Меррик пробудила во мне другие воспоминания, эротического плана, а потом вскользь упомянул, что Меррик пока не отказалась выполнить его просьбу.

Я объяснил своему другу, что Меррик видела его и знала, кто он такой и как его зовут, еще задолго до того, как Таламаска предоставила ей хоть какие-то сведения о вампирах. Впрочем, насколько мне известно, Меррик никогда не получала какую-либо информацию, относящуюся к вампирам.

– Я припоминаю не одну встречу с ней, – признался Луи. – Следовало бы тебе рассказать раньше, но, полагаю, тебе уже достаточно хорошо известен мой характер.

– Что ты имеешь в виду?

– Я рассказываю только то, что необходимо. – Луи едва заметно вздохнул. – И предпочитаю говорить только о том, в чем уверен, но это сложно. Правда такова, что я действительно встречался с Меррик. Поверь, это так. И она действительно послала в мой адрес какое-то проклятие. Этого было более чем достаточно, чтобы я от нее отвернулся. Однако не потому, что испугался. Дело в том, что между нами возникло недопонимание. Если бы я умел читать чужие мысли так же, как ты, этого бы не произошло.

– Ты должен мне все объяснить, – сказал я.

– Все случилось в темном переулке, довольно опасном, – начал он. – Мне показалось, что она хочет умереть. Она шла одна в полной темноте, а когда услышала мои шаги у себя за спиной, то даже не сочла нужным оглянуться или прибавить шаг. Такое беспечное поведение совершенно не характерно для женщины, кем бы она ни была. Мне показалось, что она устала от жизни.

– Понимаю.

– А когда я приблизился, – продолжил Луи, – она яростно сверкнула глазами и мысленно пригрозила: «Посмей только тронуть – и я тебя уничтожу». Я так четко уловил эти слова, словно они были произнесены вслух. Она произносила и другие угрозы, называла какие-то имена, но я не очень их разобрал. Я не убежал, поддавшись страху, а остался стоять, стараясь не сердить ее. Ведь жажда, которая влекла меня к Меррик, была вызвана именно уверенностью, что эта девушка ищет смерти.

– Да, понимаю, – вновь кивнул я. – Твой рассказ совпадает с тем, что говорила она. В других случаях, полагаю, она видела тебя издалека.

Луи ненадолго задумался.

– Была еще какая-то старуха, очень могущественная старуха.

– Значит, ты и о ней знаешь?

– Дэвид, когда я пришел к тебе и попросил поговорить с Меррик, мне действительно было уже кое-что о ней известно. Но все эти встречи произошли в прошлом, когда старуха была жива, и точно могу сказать: она меня видела несколько раз и знала, кто я такой. – Он помолчал секунду, затем продолжил: – Еще в начале прошлого века были жрицы вуду, которые знали о нас все. Впрочем, опасность нам не грозила, потому что никто не верил их словам.

– Разумеется, – ответил я.

– Но, видишь ли, сам я никогда особенно не верил в колдовские силы этих женщин. И только встретив Меррик, я ощутил нечто невообразимо сильное и чуждое моему пониманию. А теперь продолжай, прошу тебя. Что произошло сегодня вечером?

Я поведал, как отвел Меррик в гостиницу «Виндзор-Корт» и как потом под воздействием колдовских чар меня посетили многочисленные видения, в самом страшном из которых присутствовала умершая бабушка, Большая Нанэнн.

– Если бы ты только видел те две фигуры, стоявшие на подъездной аллее, если бы ты только видел, как они были поглощены своим таинственным разговором и как бесстрашно поглядывали на меня, то оцепенел бы от ужаса.

– Не сомневаюсь, – сказал Луи. – Значит, ты действительно их видел, как будто они стояли там на самом деле? Это не было игрой воображения?

– Да, мой друг, я видел их. Воочию, как живых. Разумеется, они мало походили на обычных людей. Но они все-таки там были!

Дальше я рассказал о возвращении в гостиницу, про алтарь, про Папу Легбу и, наконец, о своем приходе домой, снова упомянув клавесин и пение птиц в клетках.

Луи явно погрустнел, но снова не стал меня перебивать.

– Я уже тебе говорил, что узнал музыку, – сказал я. – Первая соната Моцарта. А исполнение было каким-то нереальным, полным...

– Продолжай.

– Но ты сам, должно быть, слышал ее – давным-давно, когда она звучала здесь впервые. Ведь привидение только повторяет то, что когда-то случилось. А такую музыку невозможно забыть.

– Ее игра всегда была исполнена гнева, – тихо произнес Луи, словно само слово «гнев» заставило его перейти на шепот.

– Да, вот именно: гнева. Так играла Клодия – я прав?

Он не ответил и, казалось, был потрясен собственными воспоминаниями и мыслями.

– Но ты не можешь утверждать, что именно Клодия заставила тебя услышать эти звуки, – наконец заговорил Луи. – Возможно, все дело в колдовстве Меррик.

– Ты прав. Но мы точно так же не можем с уверенностью знать, что Меррик вызвала и остальные видения. Алтарь, свеча, даже мой носовой платок с каплями крови – все это не доказывает, что именно Меррик наслала на меня духов. Нам следовало бы подумать о призраке Большой Нанэнн.

– Ты считаешь, что ее призрак мог вмешаться в нашу жизнь по собственной воле?

Я кивнул.

– Что, если этот призрак хочет защитить Меррик? Что, если она не желает, чтобы внучка вызывала душу вампира? Откуда нам знать?

Луи был буквально на грани отчаяния. Он выглядел собранным и уравновешенным, но в глазах читалось страдание. Затем он, видимо, взял себя в руки и взглядом попросил продолжить, словно никакие слова не могли выразить, что творится у него на душе.

– Луи, послушай. У меня самого довольно слабые представления о том, что я сейчас скажу, но это очень важно.

– О чем это ты? – Он вдруг оживился, выпрямившись на стуле, всем своим видом показывая, что жаждет продолжения.

– Мы с тобой существа приземленные. Вампиры. Но мы не эфемерны. И неразрывно связаны с гомо сапиенс, потому что живем только благодаря крови этого вида. Тот дух, который населяет наше тело, управляет его клетками, позволяет нам жить, если на то пошло, лишен разума и имени. Во всяком случае, так мы считаем. Ты ведь согласен...

– Согласен, – поспешно перебил меня Луи, с явным нетерпением ожидая продолжения.

– То, что делает Меррик, это магия, Луи. Связанная с другим измерением.

Он промолчал.

– Мы и просим Меррик совершить для нас магические обряды. Вуду – это магия, как и кандомбле. Как и Святое причастие.

Он был озадачен и в то же время, несомненно, захвачен этой идеей.

– Бог – это магия, – продолжал я. – И святые. И ангелы. И призраки, если они действительно представляют души, некогда жившие на земле, тоже проявления магии.

Луи уважительно ловил каждое слово, храня молчание.

– Надеюсь, ты понимаешь, я вовсе не утверждаю, что все эти понятия равны. Я только лишь имею в виду, что у них есть одна общая черта: оторванные от земли и плоти, они не принадлежат материальному миру. Разумеется, они не утратили связи с материей, но обитают в царстве чистого духа, где существуют другие законы, совершенно не похожие на наши, земные...

– Я понимаю, куда ты клонишь, – перебил меня Луи. – Хочешь предупредить, что эта женщина способна поставить нас в тупик так же легко, как и любого смертного.

– Да, отчасти я имел в виду именно это, – ответил я. – Однако ты понимаешь, что Меррик может не просто сбить нас с толку. Поэтому мы должны относиться к ней и всему, что она делает, с чрезвычайным уважением.

– Согласен, – кивнул он. – Но если люди обладают душами, способными пережить смерть и предстать перед живущими в виде призраков, значит, люди тоже способны на магию.

– Да, это всего лишь магическая черточка, наряду с вампирскими талантами принадлежащая и нам. Но что происходит, когда душа покидает физическое тело? Она попадает в Царство Бога.

– Ты веришь в Бога? – изумленно пробормотал он.

– Д-да... Наверное... – Я помолчал. – Конечно да. Какой смысл это скрывать?

– В таком случае ты действительно испытываешь огромное уважение к Меррик и ее магии, – сказал он. – И ты веришь, что Большая Нанэнн, как ты ее называешь, на самом деле может оказаться всесильным призраком.

– Все так.

Луи откинулся на спинку стула. Глаза его стремительно перебегали с одного предмета на другой. Все, что я рассказал, сильно его взволновало, но он по-прежнему был преисполнен глубочайшей печали, рассеять которую, похоже, ничто не могло.

– Большая Нанэнн может оказаться опасной... – пробормотал он. – Большая Нанэнн захочет защитить Меррик... от тебя и от меня.

Он был чрезвычайно красив в своей грусти. Несмотря на резкость черт, было в этой красоте что-то притягательное. Мне снова вспомнились полотна Андреа дель Сарто.

– Я вовсе не жду, что моя вера повлияет и на тебя, – сказал я. – Но я хочу обратить твое внимание на эти вещи, потому что все это колдовство, обращение к духам на самом деле небезопасно.

Луи выглядел взволнованным, но не испуганным – я бы даже сказал, напротив, он совершенно не думал об осмотрительности. Мне хотелось поведать ему о поездке в Бразилию, но я счел за лучшее отложить этот разговор до другого раза.

– Ладно, Дэвид, вернемся к вопросу о призраках. – Голос Луи вновь звучал ровно. – Наверняка все они далеко не одинаковы.

– Да, ты прав, – ответил я.

– Взять, к примеру, эту самую Большую Нанэнн. Если она и в самом деле является на землю по собственной воле, то откуда именно она приходит?

– Едва ли мы можем знать такое о любом призраке.

– Но ведь исследователи оккультизма считают, что некоторые призраки имеют земное происхождение, – разве нет?

– Согласен.

– Если эти призраки – души мертвых, связанных с землей, то почему мы говорим о магии? Разве они не находятся в атмосфере? Разве они не стараются всеми силами прорваться к живущим? Разве они не покинули Бога? Чем еще можно объяснить то, что Клодия неотступно преследовала Джесс? Если это была Клодия, значит, она не отправилась в царство чистого духа. Значит, она неподвластна непостижимым для нас законам и не знает покоя.

– Понятно, – кивнул я, упрекая себя в том, что не понял этого раньше. – Ты полагаешь, что Клодия страдает, и потому хочешь совершить ритуал.

– Думаю, что это вполне возможно. – Вид у Луи был несчастным. – Если Клодия действительно предстала перед Джесс, как той казалось. Честно говоря, я надеюсь, что нам не удастся вызвать дух Клодии. Надеюсь, что магия Меррик не сработает. Надеюсь, что если Клодия обладала бессмертной душой, то эта душа отправилась к Богу. Надеюсь на то, во что не могу верить.

– Вот почему история призрака Клодии так мучает тебя. Ты вовсе не хочешь с ней говорить. Тебе важно знать, что она пребывает в покое.

– Да, ты прав. Боюсь, что душа Клодии мечется сейчас, испытывая невыразимые муки. Опыт других для меня ничего не значит. Лично я никогда не имел дела с призраками, Дэвид. И, как уже говорил, ни разу не слышал ни клавесинную музыку, ни пение птиц, заточенных в клетке. Мне не доводилось видеть или слышать что-либо указывающее на существование Клодии где-то в любой форме. Я хочу попытаться связаться с Клодией, чтобы знать наверняка.

Это признание дорого стоило моему другу – обессиленный, он снова откинулся на спинку стула и отвел взгляд. Возможно, обратив его в какой-то потаенный уголок своей души. Наконец, неподвижно уставившись на что-то невидимое в тени, он продолжил:

– Если бы мне только удалось ее увидеть, я бы мог составить хоть какое-то представление, пусть даже самое приблизительное. Не перестаю твердить себе, что ни одному блуждающему духу не удастся одурачить меня, прикинувшись, будто он и есть Клодия, но, с другой стороны, я никогда не встречал блуждающих духов. Не сталкивался ни с чем подобным. У меня есть лишь рассказ Джесс, который она наверняка смягчила, щадя мои чувства, ну и, разумеется, несвязный бред Лестата о возвращении Клодии и о том, как во время мучительных экспериментов с Похитителем Тел он словно вновь погрузился в прошлое.

– Да, я тоже слышал, как он об этом рассказывал.

– Что касается Лестата, то с ним никогда нельзя быть уверенным... – Луи пожал плечами. – Вполне вероятно, бредни Лестата не более чем порождение больного воображения. Не знаю. Зато точно знаю, чего отчаянно хочу сам: чтобы Меррик Мэйфейр попыталась вызвать дух Клодии. И готов ко всему, что за этим последует.

– Тебе только кажется, что готов, – поспешил заметить я, хотя, быть может, несправедливо.

– Понятно. Сегодняшнее колдовство тебя потрясло.

– Ты даже не можешь себе представить насколько, – вздохнул я.

– Ладно, признаю. Я не могу это представить. Но ответь мне на один вопрос. Вот ты рассуждаешь о других измерениях – о тех, что существуют за пределами Земли, – и утверждаешь, что Меррик с помощью колдовских обрядов может легко туда проникнуть. Но почему для этого нужна кровь? Ведь не секрет, что для колдовства потребуется кровь. – В голосе Луи зазвучали сердитые нотки. – Колдовство почти всегда требует крови. Вот ты только что назвал Святое причастие магическим действом – это мне понятно. Если хлеб и вино превращаются в святую жертву распятия, то это магия. Но при чем здесь кровь? Мы земные существа, да, но есть в нас и крупица магии. Так почему же эта крупица требует крови?

Чувствовалось, что в душе Луи кипит злость. Взгляд его, обращенный на меня, был суров, хотя я понимал, что его эмоции связаны не со мной.

– Я хочу сказать, что если сравнить ритуалы во всем мире, во всех религиях, во всех видах магии во все времена, то везде обнаружится кровь. Почему? Разумеется, я понимаю, что человеческие существа не могут жить без крови. Я знаю, что «кровь – это жизнь», как говорил Дракула. Я знаю, что человечество говорит о криках и шепотах, доносящихся с пропитанных кровью алтарей, о кровопролитиях и кровном родстве, о голубой крови и о том, что за кровь следует платить кровью. Но почему? Что за нить связывает все эти предрассудки и изречения мудрости? А главное, почему Бог требует крови?

Я был огорошен и, разумеется, не мог отважиться на поспешный ответ. К тому же у меня его не было. Луи затронул слишком серьезный вопрос. Кровь была существенным компонентом в кандомбле. Равно как и неотъемлемой частью и любого настоящего колдовства.

– Я не имею в виду твоего Бога, – смягчившись, сказал Луи, – но Бог Святого причастия требовал крови, а распятие дошло до нас как одно из самых известных кровавых жертвоприношений во все времена. Но как же насчет всех остальных богов: богов Древнего Рима, для которых кровь должна была проливаться не только на аренах, но и на алтарях, или богов ацтеков, требовавших кровавых убийств в обмен на свое согласие управлять вселенной во время вторжения испанцев.

– Вполне возможно, мы задаем не тот вопрос, – наконец произнес я. – Вполне возможно, кровь не имеет значения для богов. Вполне возможно, кровь важна только для нас. Это мы сделали из нее проводника в Царство Божие. Может быть, только с ее помощью мы можем выйти за мирские пределы.

– М-м, это не просто анахронизм, – сказал он. – Это самая настоящая тайна. Почему, скажи, у коренных жителей древней Южной Америки одно слово в языке обозначало и цветы, и кровь?

Он снова встал со стула, беспокойно огляделся, а потом прошел к окну и уставился в него через тюль.

– Мне снятся сны, – прошептал он. – Во сне она приходит ко мне и говорит, что пребывает в покое. Во сне она дает мне силы делать то, что я должен.

Его слова огорчили и взволновали меня.

– Если бы предвечный не уставил запрет моему самоубийству...[У. Шекспир. «Гамлет» (акт I, сцена 2): «...если бы предвечный не уставил запрет самоубийству». (Перевод М. Лозинского.)] – задумчиво произнес Луи, перефразируя Шекспира. – Потому что все, что мне нужно для этого, – это не искать крова на восходе солнца. Мне снится, что она предупреждает меня об адском огне и уверяет в необходимости раскаяться. Но, с другой стороны, это всего лишь игра моего воображения. Если она появится, то, возможно, будет на ощупь пробираться в темноте. Она могла потеряться среди блуждающих мертвых душ, которые видел Лестат, когда покидал пределы этого мира.

– Возможно все, что угодно, – сказал я.

Последовала длинная пауза, во время которой я тихо подошел к Луи и положил ему на плечо руку. Мне хотелось таким образом дать понять другу, что я уважаю его боль. Он не отреагировал на этот крошечный жест близости. Тогда я снова вернулся к дивану и стал ждать. Мне не хотелось покидать его в таком состоянии.

Наконец он обернулся.

– Подожди здесь, – негромко попросил он, после чего вышел из комнаты и направился по коридору.

Я услышал звук открывающейся двери. Вскоре Луи вернулся, держа в руке небольшую старинную фотографию.

Я чрезвычайно разволновался. Неужели это было то, о чем я подумал? Я узнал маленькую черную рамку, в которую был вставлен портрет. Она была похожа на рамки дагерротипов, принадлежавших Меррик, – очень затейливая, в хорошем состоянии.

Луи раскрыл двойные створки книжечки, взглянул на изображение и только тогда заговорил:

– Ты рассказывал о семейных портретах нашей дорогой колдуньи, – произнес он. – Ты спрашивал, не являются ли они проводниками умерших душ?

– Верно. Могу поклясться, что люди, запечатленные на тех небольших фотографиях, разглядывали нас с Эроном.

– И ты еще говорил, как важно было для вас в то далекое время впервые увидеть дагерротипы... Или как они там называются?..

Я слушал его, и меня охватывало изумление. Луи был там! Жил в ту эпоху и все это видел! Пройдя сквозь десятилетия, он переместился из мира живописных портретов в мир фотографий, в наше время.

– Вспомни о зеркалах, – сказал он, – к которым все привыкли. Подумай об отражении, застывшем на века. Вот так все и было. Только цвет исчез, совершенно исчез – остался лишь ужас. Но, как видишь, никто не считал это особым чудом, а вскоре оно вообще стало обыденностью. Нам фотография не пришлась по вкусу. Но она слишком быстро приобрела популярность. И разумеется, когда это все только начиналось, когда появились первые фотостудии, они были не для нас.

– Кого ты имеешь в виду?

– Дэвид, фотографии делались днем – ты разве не понял? Первые фотографии были доступны только смертным.

– Конечно! А я как-то об этом не подумал.

– Она возненавидела фотографию. – Луи вновь обратил взгляд на портрет. – И однажды ночью, втайне от меня, сломала замок какой-то из новых студий – они тогда попадались на каждом шагу – и украла все снимки, которые смогла найти. Она в ярости расколотила их, разбила вдребезги! И считала отвратительным, что мы не можем заказать свои портреты. «Да, мы видим себя в зеркалах, хотя старая легенда утверждает, что это не так! – кричала она. – Но как же тогда вот это зеркало? Разве это не угроза здравомыслию?» Я убедил ее, что она не права. Помню, Лестат тогда посмеялся над ней, назвал жадной и глупой и посоветовал радоваться тому, что у нее есть. Но она потеряла всякое терпение и даже не удосужилась ему ответить. Именно тогда он заказал ее миниатюрный портрет для своего медальона – того самого, который ты отыскал для него в подземных хранилищах Таламаски.

– Понятно, – отозвался я. – Лестат никогда не рассказывал мне эту историю.

– Лестат многое забывает. – В голосе Луи не было упрека или порицания. – После этого он не раз заказывал ее портреты у живописцев. Здесь когда-то висел один из них – большой, очень красивый. Мы его даже взяли с собой в Европу – наш багаж состоял из многих сундуков... Впрочем... Лучше не вспоминать то время. Не хочу вспоминать, как она попыталась навредить Лестату.

Я промолчал, и Луи продолжил:

– Живописные портреты ее не устраивали. Ей нужны были фотографии, дагерротипы, подлинные изображения на стекле. Невозможность осуществить это желание приводила ее в ярость. Но потом, несколько лет спустя, когда мы уже были в Париже, в одну из чудесных ночей, предшествовавшей нашему посещению Театра вампиров и встрече с ужасными монстрами, уничтожившими ее, Клодия обнаружила, что магические картинки можно делать и ночью, при искусственном освещении...

Луи печально вздохнул – казалось, он заново переживает прошлое. Я не смел нарушить молчание.

– Ты не можешь себе представить, в какое волнение ее привело это открытие, – после паузы вновь заговорил он. – Она посетила выставку известного фотографа Надара, который снимал парижские катакомбы, целые горы человеческих костей. Как тебе, несомненно, известно, Надар был неисправимым ловеласом. Клодию привели в восторг его фотографии. Однажды вечером, предварительно договорившись о встрече, она отправилась к нему в студию, и там был сделан этот портрет.

Луи подошел ко мне.

– Снимок темный. Всех зеркал и искусственных ламп было мало, чтобы добиться качества. Клодия стояла неподвижно как статуя. Но она осталась очень довольна результатом и держала этот портрет на своем трюмо в отеле «Сент-Габриэль» – последнем пристанище, служившем нам домом. Там у нас были чудесные номера. Отель располагался неподалеку от здания Оперы. Кажется, Клодия даже не распаковала живописные портреты. Для нее был важен только этот снимок. Я действительно полагал, что со временем она будет счастлива в Париже. Может быть, так бы все и вышло... Просто не хватило времени. Она считала, что этот маленький портрет только начало, и планировала вернуться к Надару в еще более прелестном платье.

Луи посмотрел на меня.

Я поднялся, чтобы взять портрет, и он передал его мне в руки с чрезвычайной осторожностью, словно тот мог рассыпаться на куски.

Я опешил. Каким маленьким и невинным казалось это дитя со светлыми локонами, полными щечками, темными губками бантиком и белым личиком. Когда я взглянул на затемненное стекло, взгляд Клодии буквально пылал. А меня вновь охватило то же мучительное подозрение, что терзало разум, когда я рассматривал родственников Меррик: казалось, что Клодия меня рассматривает.

Должно быть, у меня вырвался какой-то тихий возглас. Не помню. Я закрыл маленькую книжицу и даже защелкнул крошечный золотой замочек.

– Разве она не была красива? – спросил Луи. – Ответь. Дело не во вкусе. Была. Это факт, который никто не станет отрицать.

Я взглянул на него и хотел было заверить, что он прав, что Клодия и в самом деле была прелестна... Но не проронил ни звука.

– Я принес портрет для колдовского обряда, – пояснил Луи. – У нас нет ни локона ее волос, ни крови, ни одежды. Но у нас есть это. После ее смерти я отправился в отель, где мы были счастливы, и забрал портрет, а все остальное оставил.

Луи спрятал снимок во внутренний карман пиджака. С застывшим взглядом невидящих глаз, он выглядел потрясенным, углубленным в себя, но быстро вернулся к действительности, слегка тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, и спросил:

– Как ты думаешь, этого достаточно?

– Да, – только и сказал я. В голове у меня проносилось множество слов утешения, но все они казались пустыми и невыразительными.

Мы стояли и смотрели друг на друга, и меня поразило выражение его лица, в котором читалась подлинная человеческая страсть. Я никак не ожидал, что стану свидетелем столь безграничного отчаяния.

– На самом деле я не хочу видеть Клодию, – признался Луи. – И если честно, думаю, нам не удастся вызвать ее призрак. Поверь, Дэвид, это правда.

– Верю.

– Но если призрак все-таки появится и окажется, что Клодия претерпевает муки...

– Тогда Меррик будет знать, куда и как ее направить, – быстро договорил я. – И я буду знать. Все медиумы Таламаски знают, как следует действовать в таких случаях, как подтолкнуть таких призраков к свету.

– Я как раз на это рассчитывал, – кивнул он. – Но, видишь ли, не думаю, что Клодия где-то заблудилась, – она просто захотела остаться. А в таком случае только такая всесильная колдунья, как Меррик, сможет убедить ее, что за пределами этого мира мучениям наступит конец.

– Вот именно, – подтвердил я.

– Ладно, я и так злоупотребил твоим вниманием, – сказал Луи. – Теперь мне нужно идти. Лестат сейчас на окраине города, в старом сиротском приюте. Слушает музыку. И мне нужно убедиться, что ему не помешают случайные посетители.

Я понимал, что все это выдумки: Лестат всегда в состоянии защитить себя от чего и от кого угодно. Однако я отреагировал на его слова так, как подобает джентльмену, и не произнес ни слова.

– Ты прав. Меня мучит жажда, – добавил он, с легкой улыбкой бросив на меня взгляд. – На самом деле я вовсе не собираюсь навещать Лестата, потому что уже успел побывать в сиротском доме Святой Елизаветы. Лестат там остался один на один со своей музыкой – ему это нравится. А меня мучит жажда, и я должен насытиться, но без свидетелей.

– Нет, – мягко возразил я. – Позволь мне пойти с тобой. После колдовских проделок Меррик я не хочу, чтобы ты отправлялся бродить по улицам один.

Это шло вразрез с привычками Луи, однако он согласился.