"Кабала" - читать интересную книгу автора (Дэвис Пэтти)

12 Сара

Сара вошла в дом, неся в руке полный пакет продуктов, ключ она оставила в двери и проследовала прямо к телефону. Ее бесила мысль, что она превратилась в рабыню этого чертова аппарата, но, поскольку по ее просьбе на стойке у дежурного в парижском отеле Энтони ждало ее послание, не оставалось ничего иного, как запастись терпением, – а ведь она всегда клялась себе в том, что ни один мужчина не сможет заставить ее ждать его звонка. Она попыталась связаться с ним сейчас, поздней ночью – ночью для нее, для него уже наступило утро, так что, вполне возможно, к этому времени он уже отправился на съемочную площадку. Номер Сара набирала, даже не убрав с внутренней стороны бедер следов губной помады Лэйси. Узнав, что телефон Энтони не отвечает, она испытала странное облегчение; они не разговаривали друг с другом с того момента, как Сара вернулась домой, теперь она уже просто не доверяла самой себе. Прошло всего несколько дней, ей же казалось, что минула вечность.

Автоответчик записал три звонка. Сара поставила пакет с продуктами на пол, страстно желая, чтобы хотя бы один из них оказался от Энтони, и нажала кнопку.

«Был рад получить от тебя весточку, – раздался с пленки его голос с оттенком легкого упрека. – У нас здесь сейчас почти девять вечера. Захочешь позвонить – я буду у себя в номере, с удовольствием услышал бы тебя. Я часто думаю о тебе».

Сара нажала на «стоп» – две другие записи могут подождать.

– Когда же он избавится от своей спеси, – вслух громко произнесла она.

Вытаскивая из пакета продукты, Сара обдумывала варианты беседы.

– Да? – проговорил в трубку Энтони, и это заставило ее гадать: чьего же звонка он в самом деле ждал?

– Это Сара.

– Как дела? – в голосе Энтони не было никаких эмоций. Его умение сохранять невозмутимость часто бесило Сару.

– Все нормально, – ответила она. – Марк идет на поправку. У него перелом ноги, так что придется какое-то время пожить у родителей – они его ждут.

– Ага, ну что ж, я рад, что обошлось без осложнений. А как ты? Чем занималась?

– Честно говоря, тем, что пыталась выбросить тебя из головы.

Сара знала, что делала, – ей хотелось вынудить Энтони хоть как-то прореагировать на ее слова, как угодно. Она терпеть не могла такой его сдержанности. Неважно что – лишь бы не эта холодная отчужденность.

– В самом деле? – спросил он. Ни тени чувства. – И каким же это образом?

– Отправившись в бар, где встречаются лесбиянки, и подцепив там свою вторую по счету собеседницу.

Господи, пронеслось у нее в голове, да неужели же это я говорю? Она и вправду желала расшевелить Энтони, но подобное было уже чересчур.

– Вы занимались любовью? – поинтересовался Энтони.

Сара осознала: она добилась только того, что заинтриговала Энтони. Франкенштейн[7] мог бы гордиться своим созданием.

– Да, – ответила она, понимая, что зашла слишком далеко, чтобы отступать.

– Гммм. Что ж, с нетерпением жду детального рассказа при встрече. В Париже я надолго не задержусь, от силы еще на неделю.

– Энтони, и тебя нисколько не волнует то, что я была с кем-то другим?

Последовала долгая пауза – слишком долгая.

– Мне не нравится, когда ты пытаешься заставить меня ревновать, Сара, – ровным голосом ответил он. – Не кажется ли тебе, что эта игра тебя недостойна?

Положив трубку, Сара погрузилась в размышления: каким же образом ему удалось сделать это – вывернуть их разговор наизнанку, вновь посеять сомнения в ней самой, дать ей почувствовать свою слабость?

Два другие звонка были от Белинды и Шарлен – еще одной старой подруги, вышедшей замуж и давно уже не дававшей о себе знать. Похоже, что это был дурной знак: Шарлен сказала, что ей до смерти необходимо поговорить с Сарой. И хотя в голосе Белинды такого отчаяния не слышалось, Сара решила позвонить ей первой.

– Я собираюсь устроить для Филлипа ужин в субботу вечером, – сообщила Белинда со своей восторженностью, так раздражавшей Сару. – На шестерых, поскольку больше за столом не поместится.

– Белинда, ты уверена, что это не будет ошибкой?

– Да! Абсолютно! Что ты имеешь в виду под ошибкой? Филлип сможет прийти. Во второй половине дня он читает лекцию студентам, а потом свободен.

– Лекцию? Что еще за лекцию?

– Помнишь, я говорила тебе про упражнения, которые помогают человеку управлять своей энергией? В тот раз он обошелся без них, но…

– Помню, помню. Так, значит, это та самая аэробика на раскаленных углях?

– Сара, ты можешь в это поверить? – прокричала в трубку Белинда в совершенном экстазе, полностью отключившись от будничной действительности. – Великий мастер войдет в мой дом, сядет за мой стол! И я буду сидеть рядом!

– О Боже, – простонала Сара. – Гости рассаживаются по списку. Послушай, я терпеть не могу взывать к здравому смыслу, но не кажется ли тебе, что «мастер» – это все-таки небольшой перебор? Ведь не Моцарт же заглянет к тебе на ужин. Парень читает лекции, на них приходят люди, нюхают благовония, распевают заклинания. Но для чего же выставлять его тем, кем он никогда не был?

– Ты же знаешь, как мне не по душе твой цинизм. Будь добра, в субботу вечером оставь его, пожалуйста, за дверью.

– Господи, как я рада, что и это ты предусмотрела. Великолепная идея – гости оставляют в прихожей верхнюю одежду вместе с цинизмом. Как удобно.

Белинда сокрушенно вздохнула, похоже, вновь спускаясь к земным заботам.

– Прости, но мне пора. Нужно еще подумать о меню.

– О'кей, детка. Встретимся в субботу.

Может быть, у них все будет нормально, думала Сара, разбирая покупки. Может, она сможет забыть, что в глазах Лэйси видела Белинду, ощущала прикосновения ее, Белинды, языка. Может, это была лишь минутная галлюцинация, мираж, навеянный излишним количеством водки. Может, то, что готово было произойти между нею и Белиндой, оказалось всего только точкой пересечения непонятных струн души, в то время как нормальные, естественные нити вдруг оборвались. Во всяком случае, это уже было похоже на какую-то теорию; для этого-то теории и нужны – как средство уменьшить боль, причиняемую симптомами, пока ученые ищут лекарство от самой болезни.

Результатом звонка к Шарлен стало то, что Сара согласилась отправиться в Беверли-Хиллз на чашку кофе. Она была рада возможности отвлечься от собственных проблем, связанных с Энтони, кроме того, ее действительно испугала звучавшая в голосе Шарлен боль.

Они встретились у столиков кафе под открытым небом. Сара подъехала первой и теперь, сидя, наблюдала за тем, как Шарлен пробирается меж столиков, всем своим видом демонстрируя окружающим безукоризненный вкус. Классическая представительница женщин типа Энни Тэйлор – хрупкая, прекрасно одетая и знающая толк как в украшениях, так и в косметике.

– Я развожусь, – с ходу заявила Шарлен голосом, в котором ясно слышался техасский, замешанный на нефтяных капиталах, акцент – этакая девушка из ковбойской среды, вышколенная долгой жизнью в свете.

Она начала рассказывать о судебных издержках предстоящего процесса, однако Саре казалось, что о главной своей проблеме Шарлен пока сознательно умалчивает.

– И поэтому ты так расстраиваешься? – спросила Сара. – Из-за денег?

Шарлен покачала головой и провела рукой по блестящим темным волосам – в чем не было никакой нужды, так как они и без того находились в полном порядке. Закурила сигарету, выпустив тонкую струю дыма в сторону от Сары.

– Я больше так не могу, – сказала она. – Я почти год играла в эти игры, но, дорогая, всегда наступает момент… Ты, видимо, не понимаешь, о чем я говорю, да?

– Пока ты так и не дала мне ключа, Шарлен. Пока ты кружишь вокруг да около.

– Я говорю про игры. Дорогая, он имел меня, когда на мне были только черные туфли на шпильках, а при этом еще помогал себе хлыстом.

Сара чуть не подавилась глотком каппучино.

– Боже, Шарлен, да ведь это же совсем не твой стиль. А что еще на тебе было надето?

– Ничего. Ну, временами кожаный бюстгальтер.

– Ни нитки жемчуга, ни часов от Картье?

– Сара…

– Нет, я просто пытаюсь представить себе всю картину.

Шарлен затушила окурок и вытащила из пачки новую сигарету.

– Теперь этот сукин сын пытается вытянуть из меня деньги, и это после всего того, что я для него сделала. Поначалу я воспринимала все как чудачества. Но знаешь что? В конце концов это начинает пугать. Я просто не знаю, где он остановится. Мне кажется, мы уже никогда не сможем заниматься просто любовью, понимаешь, просто, без всяких игр или игрушек. Просто доставлять друг другу радость и быть чуть-чуть романтическими. Наверное, это потеряно навсегда. А самое непонятное заключается в том, что его игрушки я все еще храню в шкафу, в ящике, – никак не могу их выбросить.

Сара допила наконец свой кофе.

– О каких игрушках ты говоришь? – спросила она, сомневаясь в том, что действительно хочет услышать ответ.

– Ну, вибраторы, кольца, что надевают мужчины на… хлысты… и все в таком духе.

– Вибраторы? Ты не говорила мне, что пользуешься вибраторами.

– Милочка, для такого разговора нам потребуется что-нибудь покрепче кофе.

– Шарлен, а ты считаешь, что управлять этим невозможно? То есть я имею в виду ваши игры? Все всегда кончается твоими страхами?

– Думаю, что вряд ли могу быть абсолютно объективной в подобных вопросах. Я знаю только то, как к этому отношусь я сама. – Шарлен прищурившись посмотрела на Сару. – Или ты спрашиваешь по какой-то своей причине? По личной? Сара пожала плечами.

– Не знаю.

Однако она знала, как знала и Шарлен, вовсе не собиравшаяся вынуждать Сару делиться с ней той информацией, которую подруга не готова была выдать по собственному желанию. Сару манила опасность, ей вовсе не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь предостерег бы ее.

На субботний ужин к Белинде Сара явилась второй. Сидевшего на кушетке мужчину хозяйка дома представила как Кеннета.

– У меня еще дела в кухне, – сказала Белинда, – так что развлекайте друг друга сами.

Под фартуком Сара увидела на ней крестьянского покроя юбку лилового бархата и бархатный же, черный свободный жакет. В этом наряде Белинда походила на цыганку из романа Д.Г.Лоуренса,[8] если, конечно, не принимать во внимание пышно взбитых светлых волос. На кофейном столике стояла бутылка «Шардонне» и бокалы. Наливая себе вина, Сара заметила, что Кеннет пьет кока-колу.

– Значит, Кеннет, ты считаешь себя последователем Филлипа? – Она не была уверена в правильности терминологии. Последователь? Ученик? Студент? Отчаявшийся в поисках духовного наставника?

– О да. Я занимаюсь у него уже два года. Он перевернул всю мою жизнь. Время от времени я оказываю ему некоторые услуги по работе.

– Угу.

Кеннет принадлежал к тому типу мужчин, которых Сара с удовольствием имела бы в качестве своих соседей. Уж он-то наверняка справился бы со стереосистемой, видеомагнитофоном, охранной сигнализацией, завывавшей, как волк в лесу, с новогодней елочной гирляндой. У него и сейчас в кармане, видимо, лежат кусачки, ну не в кармане, так в машине под ветровым стеклом.

– И чем же ты занимаешься, Кеннет? Когда не работаешь на Филлипа?

– Электроникой.

Ну еще бы. Не успела Сара спросить его, как настраивать таймер видеомагнитофона, раскрылась дверь и вошел Филлип в сопровождении двух дам. Кеннет вскочил, чуть не расплескав свою кока-колу. Похоже, женщины с Кеннетом были уже знакомы – последовал обмен улыбками и вежливыми поклонами. Однако тут же на первый план выдвинулся Филлип. Обняв Кеннета, он спросил:

– Как прошла неделя? Были проблемы?

– Кое-какие. Но уже все в порядке. Я читал мантры, которым вы меня научили.

Филлип выпустил его из объятий и повернулся к Саре.

– С точки зрения астрологии прошедшая неделя была не очень-то благоприятной для Кеннета.

– В самом деле? – спросила Сара. – И вы говорили ему, что его ждут проблемы?

– В жизни ко всему нужно быть готовым, – ответил Филлип.

Сара помнила дрожь, охватившую ее на лекции, когда Филлип проходил мимо. Она проверила себя – никакой тряски, только непонятное, странное ощущение. Темная пустота, подобная черным дырам во Вселенной, где навсегда исчезают звезды и космические корабли.

– Так в скольких же авариях ты побывал на этой неделе, Кеннет? – спросила она, вырываясь из-под цепкого взгляда Филлипа.

В этот момент из кухни появилась Белинда.

– Привет, Филлип, а я и не слышала, как ты вошел. Естественно, это было полной чушью, поскольку ее домик настолько мал, что звучный голос Филлипа наверняка слышался даже на улице. Филлип обнял и Белинду.

– С Астрид и Мишелль ты знакома.

Обе дамы, не сделавшие от порога и шага, застенчивого улыбнулись.

С раскрасневшегося лица Белинды не сходила улыбка.

– Садитесь же. Ужин будет готов через несколько минут.

Филлип шумно опустился на кушетку – на нем был один из тех дакроновых костюмов, которые шуршат и скрипят при каждом движении человека. Астрид и Мишелль предпочли платья из вельвета – обычная одежда для тех, кто потеет, но которую, как правило, покупают люди, вовсе не склонные потеть. Вот, оказывается, что носят любители походить по горячим углям! Сара села напротив Филлипа и принялась рассматривать его синий в желтую полоску наряд, недоумевая, каким должен видеть мир человек, заказавший костюм из подобной ткани. Модельер, похоже, перебрал как-то вечером лишнего, и наутро его осенила блестящая идея: пустить в дело материал, идущий на изготовление воздушных змеев! Какая расцветка, как красиво будут трепетать на ветру рукава и штанины! И ведь нашлись покупатели, способствуя становлению целой отрасли. По соседству с Сарой жил один из них, по утрам в своем немыслимом одеянии он занимался бегом – шелест при этом стоял такой, что временами будил Сару.

Вновь появилась Белинда и, поставив на кофейный столик бутылку «Пеллегрино», опять исчезла в кухне. Сара заметила, как взгляд подруги скользнул по Филлипу – мгновенный и почти неуловимый, однако Сара, с ее наблюдательностью авиадиспетчера, не упускала ничего из происходившего вокруг.

– Значит, ты – Сара, – начал Филлип, чуть подавшись вперед и пронзая ее взглядом.

Саре показалось, что внутри у нее разорвалась ручная граната. Она обнаружила, что с трудом выдерживает этот взгляд, но что-то мешало ей отвести свой в сторону.

– Откуда вам известно мое имя? – защищаясь, спросила она.

– Белинда рассказывала о тебе. Она говорила, что вы друзья, а еще она сказала, что ты будешь сегодня вечером. Как тебе понравилась лекция? Я видел тебя в зале.

– Было интересно.

Она надеялась, что Филлип не станет допрашивать ее, но все же, на всякий случай, попыталась отыскать в памяти что-нибудь из услышанного – так, мало ли что.

– По-моему, это была одна из самых вдохновенных ваших лекций, – проговорила Астрид.

У обеих дам, Астрид и Мишелль, был тот рафинированный, утонченный вид жительниц Беверли-Хиллз, который действовал Саре на нервы. Женщины такого типа простаивали по меньшей мере час перед зеркалом, прежде чем могли позволить себе выйти из дома, чтобы сходить в магазин; они посещали самые известные рестораны, и не для того, чтобы поужинать там, – для того, чтобы показать себя. В жилах их, казалось, не осталось ни капли крови – жизнь со всеми ее маленькими радостями и печалями вытекла вся, сделав их тела хрупкими, высохшими ветвями деревьев. Мумифицированные избранницы.

Когда Белинда объявила, что ужин готов, дамы остались на своих местах до тех пор, пока не встал Филлип, не сделали и шага в сторону столовой, пока не направил туда свои стопы он.

За ужином Сара неожиданно для себя обнаружила, что Астрид и Мишелль загадочным образом очаровали ее. Если забыть о том, что Мишелль была блондинкой, а Астрид брюнеткой, их невозможно было отличить друг от друга. Эти худенькие, лишенные всякой жировой прослойки тела, руки с аккуратным маникюром, никогда не улыбающиеся, в едва заметных морщинках губы, глаза, в которых сверкает решимость поставить все точки над i… и грусть, бесконечная грусть, просвечивающая под тонкой кожей и бывшая следствием скорее собственного упрямства, нежели какого-либо человеческого чувства.

Стараниями Белинды столовая преобразилась. Ни разу еще Сара не видела таких свечей, хрусталя, фарфора – наверное, все это хранилось где-нибудь в ящиках долгие годы.

– Белинда говорила, что у тебя есть приятель, который сейчас за границей. – Положив себе на тарелку сыр, Филлип передал блюдо Саре.

– Да, во Франции, – ответила Сара. – Сказано верно, вот только не знаю, приятель ли он мне.

– Я скажу тебе то же, что» говорю всем женщинам, кто готов принять мой совет. Самое опасное, на что может решиться женщина, это принять в себя семя мужчины. Таким образом она вбирает в себя всю его энергию и большую часть прожитой им жизни.

Стало совершенно ясно, что для Филлипа в упоминании мужского семени за столом не было ничего необычного.

Блюдо с сыром, сделав круг, попало в руки Мишелль, в этот момент добавившей:

– Вы говорили мне об этом, когда я была…

– Заткнись, – оборвал ее Филлип.

Сара почувствовала, что взгляд его и все внимание по-прежнему сконцентрированы на ней одной; Филлип явно не терпел, когда его перебивали.

– Хорошо, – покорно согласилась Мишелль, как послушная болонка выполняя команду хозяина.

Не глядя на Филлипа, Сара наблюдала за Мишелль, которая, отведя в сторону глаза, потянулась через стол за салатом. На выступившей из-под рукава коже Сара заметила большой рубец, какие остаются после сильного ожога.

Филлип проследил направление ее взгляда.

– Люди приходят ко мне, когда они устают жить на балансирующей под ними грани, к которой так привыкли, – негромко сказал он, склонив голову к ее уху.

Звук его голоса, прежде чем кануть в черную дыру Сариной души, еще больше раздвинул ее края.

– Ого, вы только сейчас это придумали? – Сара изо всех сил сопротивлялась непрошенному вторжению. – Или вычитали где-нибудь у Германа Гессе?

Филлип не ответил, и тут в беседу вступила Белинда.

– Еще ребенком Филлип попал в автокатастрофу, тогда-то Бог и заговорил с ним.

Затем последовал детальный рассказ о тяжелой травме головы, что, по-видимому, и заставило Господа с помощью мегафона обратиться к одному из своих детей, впоследствии посвятившему Создателю всю оставшуюся жизнь. Голос Филлипа подрагивал в пламени свечей, и трудно было сказать, что гипнотизировало сидевших за столом больше – звуки ли его речи или колеблющееся пламя. У Сары не было и тени сомнения в том, что присутствовавшие уже слышали эту историю, однако никто не осмелился хоть чем-нибудь напомнить рассказчику об этом.

Кеннет заметил только, что математическая вероятность подобного события настолько ускользающе мала, что у Филлипа есть все основания считать себя воистину удивительным избранником Господним.

– Готова держать пари, что у тебя в спальне висит портрет Стивена Хокинга, – повернулась к Кеннету Сара с фразой, смысл которой был понятен ей одной.

– Собственно говоря, там висит портрет духа святого, – ответил Кеннет фразой, смысл которой был понятен ему одному. Но теперь, во всяком случае, Сара знала, почему он носит очки в черной оправе.

Обменявшись с Филлипом и его паствой пожеланиями спокойной ночи, Сара направилась к двери. Она знала, что обрадовала бы Белинду, если бы осталась, но уж очень пугала перспектива завязнуть в споре по поводу Филлиповой святости. Есть ли она у него, или существует лишь в его сознании подобно записи на кассете магнитофона, или это самое грандиозное шарлатанство в Лос-Анджелесе за последние годы?

От ее внимания не ускользнул тот факт, что Филлип прибыл в черном «БМВ». Хорошего в этом было мало. Она никогда не верила мужчинам в «БМВ». Что-то виделось ей сомнительное во всем их облике.

Сара сидела за рулем своего внушавшего доверие «вольво» и пыталась представить, что с ней будет, если, остановив у дома машину, поймет вдруг, что Энтони уже ждет ее? Войти и оказаться в атмосфере семейного покоя: «Привет, дорогая, как прошел ужин?» Ведь между ними такие прочные, такие искренние отношения… просто в этот вечер он был занят работой и не смог пойти вместе с ней… и все это было так хорошо. И ему захочется узнать в деталях, о чем они там говорили, и, несмотря на то что работа захватила его с головой, он все-таки скучал по ней, думал о ней, застелил постель и переставил будильник с семи на восемь утра.

На что же это может быть похоже, размышляла Сара, гоня машину по пустынным темным улицам и приближаясь к дому – такому же темному, потому что, хотя она и оставила свет включенным, хватит одного взгляда, чтобы понять, бьется ли под крышей сердце или лампа освещает лишь молчаливую пустоту, поджидающую возвращения единственного обитателя.

Видения в ее мозгу приобретали четкие формы – Энтони работает, сидя за столом, делая заметки на полях сценария, вот он слышит звук остановившейся машины, скрежет ключа в замке, вот он поднимается ей навстречу. Что, интересно, она почувствует, размышляла Сара, когда войдет в дом, согретый теплом его тела, пахнущий его запахом, убаюкивающий звучанием его голоса?

Но всегда почему-то она выбирала мужчин, которые генетически не могли принадлежать к типу «я разожгу огонь, открою вино и буду дожидаться твоего прихода». Она выбирала тех, кто походил на маяки, гордых и одиноких, стоящих у самой кромки ревущего моря. На них можно положиться в густом тумане, в предательском шторме – чтобы добраться до берега. Но если ей потребуется больше, чем просто выжить, больше, чем «в-слу-чае-чего-я-буду-рядом», то в ответ она услышит: «Эй, но я же маяк. Я стою здесь сам по себе и время от времени помогаю каждому. Тебе нужно большего? Обратись в береговую охрану».

Такие фантазии становятся опасными, решила Сара, открывая дверь и проходя в стерегущую дом тишину и холод. Уж слишком они реальны. Ты слышишь слова, видишь всю сцену целиком, и в то же мгновение на тебя всей своей тяжестью обрушивается разочарование. Это как доза наркотика – отдаешься полету воображения, возносишься над миром, смеешься, как идиот, что-нибудь около часа, а потом камнем падаешь на землю. Столкновение с действительностью. С той, в которой никто не ждет тебя дома, с той, где ты раскрываешь глаза после фейерверка оргазма и видишь грязную улочку и незнакомку, поднимающуюся с коленей, отряхивающую ладонями пыль с джинсов. После того, как все кончилось, Лэйси уже ничем не напоминала Белинду.

Кому-нибудь следовало бы открыть промежутки в действительности, разрывы, подумала Сара, включая отопление и становясь рядом с обогревателем, не имея сил сделать ничего другого. Всего месяц в году – действительности вход запрещен. Допущены только фантазии.

Если бы в моем распоряжении был такой месяц и возможность иметь все, что мне вздумается, как бы все это выглядело? Может, это должно напоминать домашнюю работу: все обдумано, вычерчено, разбито на параграфы?

Сара подошла к столу, из царившего беспорядка извлекла блокнот желтой линованной бумаги, ручку и села за работу.

Однажды, когда ей было тринадцать, Сара увидела сидевшую за обеденным столом мать, рядом с ней стояла чашка с остывшим кофе; наклонившись вперед, мать что-то яростно писала на стопке голубоватых листков.

– Кому ты пишешь? – спросила ее Сара.

– Богу, – ответила мать, не поднимая головы.

– Что?

– Когда мне нужно обсудить какой-нибудь вопрос, о котором я не могу говорить с твоим отцом, я пишу письмо Господу.

– А что ты потом с ним делаешь? – заинтересованно спросила Сара. – Пишешь адрес? «Господу Богу на Небеса»?

– Обычно я его просто сжигаю, – совершенно бессознательно ответила Клэр Нортон дочери.

Тепло от обогревателя начало наконец растекаться по дому; Сара сняла куртку, некоторое время молча смотрела на лежащие перед нею листы бумаги, а потом начала писать:

«Дорогой Создатель,

Я хочу всего лишь одного: любить кого-нибудь, не опасаясь страха. И позволить этому человеку любить меня так, чтобы ему не пришлось осаждать крепость, в которую я сама себя заточила. Я хочу встретить настоящего мужчину, который бы знал, что ему тоже нет нужды бояться меня. Хотя бы один раз в жизни я хочу испытать неистовую, добела раскаленную любовь, такую, чтобы заставила взлететь над обрывом к луне, закачаться между звезд без всякого страха – потому что за спиной крылья, которые не дадут упасть. Да и что общего может быть у страха с любовью?

Такая любовь должна существовать, в противном случае откуда же люди, которые пишут волшебные сказки, черпают свою фантазию? Не могут же они из одного воздуха придумать историю про спящую принцессу, которая чудесным образом проснулась от поцелуя, или про принца, преодолевшего высокие стены замка, победившего огнедышащих драконов, мечом проложившего себе путь через полчища врагов, – и все это во имя Любви. Такая любовь где-то и в самом деле должна быть, на одном из перекрестков человеческой жизни – иначе откуда бы ей пробраться в человеческое сознание?

Поэтому, Господи, хотя бы раз перед тем, как умереть, или до того, как я сделаюсь слишком старой, чтобы испытывать блаженство, или до того, как высохнут мои груди и я начну, подобно старухам, бормотать что-нибудь вроде «секс меня больше не волнует» – хотя бы один раз я хочу повернуться спиной к маленьким демонам страха и показать им кукиш, а потом умчаться вдаль на белом коне – к мужчине. Конечно же, я говорю о коне в переносном смысле, поскольку для Лос-Анджелеса куда лучше подойдет «рэйндж-ровер» или «мерседес».

Перечитывая письмо, Сара уже знала, что оно будет покоиться на дне самого глубокого тайника ее души – и, как она надеялась, непосредственно перед глазами Божьими. Затем она швырнула лист в камин. Поднесла горящую спичку, подумала: «Уже не первый раз я сжигаю это мое желание. А оно все живо. Как Феникс – из пепла, из пламени – сожженное, но не забытое».

Как бы в ответ на это, поток теплого воздуха приподнял пылающий листок над золой, подержал его на невидимых глазу крыльях. Затем все исчезло.