"Кабала" - читать интересную книгу автора (Дэвис Пэтти)

16 Сара

Сара старалась помочь Марку освоиться в новом жилище. Эксперимент по поправке здоровья под родительским кровом длился меньше недели, подтвердив правоту аксиомы – «в отчий дом уже не вернешься».

Сейчас ей хотелось только одного – выспаться. Ночью у Белинды она почти не сомкнула глаз, скорчившись на коротенькой кушетке, отгоняя образ Филлипа, стягивающего поясом руки Белинды. И как бы ее ни клонило в сон, она знала, что, как только закроет глаза, они сами раскроются вновь.

Квартира Марка располагалась на втором этаже старинного элегантного здания в Беверли-Хиллз. Паркетные полы, высокие потолки, большие окна выходят в тенистый двор. Взбираться по лестнице Марку в его теперешнем состоянии было трудно, и все же он категорически отвергал помощь сестры. Разрешил он ей наводить порядок, готовить чай и убирать со своего пути разбросанные тут и там книги и папки с документами, о которые легко было споткнуться.

– Мне не совсем удобно покидать дом, – признался он Саре, ковыляя по родительской гостиной с помощью палки – нога все еще покоилась в гипсе, который Сара расписала строчками из Артюра Рембо и Дороти Паркер. – Но мне надоело спускать еду в унитаз. Я знаю, мама старается изо всех сил, однако на самом деле мне необходимо что-то более существенное, чем мягкий сыр и сандвичи с джемом. Я даже не знал, что в магазинах все еще продают эту дрянь. Как ты думаешь, для кого вообще выпускают апельсиновый джем?

– Для матерей с ограниченным семейным бюджетом. Сядь и успокойся, Марк. Мне проще будет подмести, если ты перестанешь расхаживать, или, точнее говоря, ковылять по комнате.

– Я устал, – ответил Марк. – Устал сидеть, а еще больше устал лежать в постели.

– Может, в таком случае, примешь участие в каких-нибудь соревнованиях для инвалидов? Наверное, есть специальные виды для тех, кто ходит на костылях. А почему бы и нет? Мы же в Лос-Анджелесе, верно? Твоя сломанная нога вовсе не причина для того, чтобы набирать вес.

В тот момент, пока Сара рассуждала о спортивных состязаниях людей с ограниченной способностью двигаться, внимание ее вдруг привлек экран телевизора. Крупным планом выплыло вдруг изображение Филлипа, стоящего между двумя полицейскими в окружении толпы газетчиков. Находясь в центре некоего хаотического движения, Филлип смотрел прямо перед собой отсутствующим взглядом. «Молодая женщина по имени Белинда Пэрри обратилась в полицию с заявлением о том, что была изнасилована лидером религиозной группировки «Новая Эра», – сообщила ведущая программы новостей. Сара и Марк в молчании досмотрели выпуск до конца; оба были слишком потрясены для того, чтобы говорить.

– Господи, – сказала Сара, когда начали передавать прогноз погоды. – Наверное, она сделала это после того, как я ушла от нее сегодня утром. Она и словом не обмолвилась о том, что собирается… – она не закончила.

Внезапно Сара ощутила чувство обиды – из-за того, что подруга даже не посоветовалась с ней, не позвонила, не попросила отправиться туда вместе. Она понимала, как это эгоистично – думать в такую минуту о своих обидах, тем не менее душу тянуло неприятное чувство, что тебя оставили за бортом.

– Марк, мне необходимо увидеться с Белиндой. – Сара подхватила свою сумочку и плащ. – С тобой будет все в порядке?

– Конечно. Может, стоит отправиться с тобой?

– Не думаю, – ответила Сара. – Я не знаю, как она там. Боюсь, что, если я позвоню, она скажет, чтобы я не приезжала. Поэтому мне лучше прийти к ней и все.

Спускаясь по лестнице, на которой эхом отзывался перестук ее каблучков, Сара на минуту подумала, не поступила ли она только что с Марком так же, как, ей казалось, с ней самой поступила Белинда. Но это соображение мелькнуло и пропало, вытесненное образом Филлипа и беснующейся вокруг него толпы репортеров. Это еще чепуха, думала Сара, втягиваясь в вечерний поток машин бульвара Уилшир, дальше все будет гораздо хуже, и тогда вот Белинда окажется в полном тупике.

То, что творилось у дома Белинды, подтверждало опасения Сары. Почти всю проезжую часть занимали фургоны прессы, вдоль тротуаров расхаживали репортеры. Только на значительном удалении Саре удалось отыскать свободное местечко для своей машины. Она накинула на себя плащ – хотя дождь уже давно кончился – и направилась к дому подруги. Она узнала владелицу – женщину лет шестидесяти, сдававшую Белинде флигель на протяжении пяти лет. Та стояла перед камерой, отклоняя голову от направленного в лицо микрофона.

– …случилось всего в нескольких метрах от моего дома…

Это все, что она услышала. Обычно хозяйка целыми днями слонялась в бигуди и домашнем халате. Сегодняшний вечер стал исключением. Шелковая блуза, драгоценности – Сару развеселила абсурдность увиденного – да ведь тут изнасиловали человека. Но ведь это же пресса!

Пробираясь сквозь толпу, Сара обратила на себя внимание газетчиков. Началась цепная реакция – они ринулись к ней со всех ног.

– Вы знакомы с мисс Пэрри?

– Вы ее подруга?

– Можете вы ответить всего на пару вопросов?

Со всех сторон к ней протянулись длинные удочки микрофонов. Сара безуспешно пыталась проложить себе дорогу; у нее ничего не выходило – ее окружила стена из человеческих тел.

– Убирайтесь ко всем чертям! – закричала она, и в результате перед ней образовался узенький коридор, по которому она и прошла на территорию домовладения. Оказавшись по ту сторону границы частной собственности, она почувствовала себя в безопасности.

Дверь Белинды была закрыта на ключ. Сара постучала.

– Белинда, открой, это я.

– Входи, – послышался голос подруги оттуда, где в гостиной стояла кушетка.

– Не могу, здесь закрыто.

Когда Белинда открыла дверь, ее вид и обрадовал и напугал Сару. С одной стороны, она была бодрее и не такая бледная, но с другой – что-то странное таилось в ее взгляде, какое-то полное равнодушие. На ней был выцветший джинсовый комбинезон, в котором она обычно работала в саду, и хлопчатобумажная рубашка с длинными рукавами. Босая, и волосы, заметила Сара, не мешало бы вымыть.

– Я и забыла, что заперла ее.

Сара прошла за Белиндой, не забыв повернуть ключ в двери. Белинда села на кушетку и уставилась в пол, водя пальцами по шву на комбинезоне.

– Как они пронюхали, где я живу?

– Милочка, эти люди раскусили Уотергейт. Для них вряд ли проблема выяснить чей-то адрес.

– Он в тюрьме?

– Да, но, по-видимому, выйдет на свободу под залог завтра же, если не раньше. – Сара села рядом и отодвинула в сторону истрепанный номер «Вог».

– Прости, я не сообщила тебе, что собираюсь заявить в полицию. – Белинда отвечала на немой Сарин упрек. – Я решилась на это только сегодня утром и, наверное, несколько поторопилась.

– Все нормально. Я рада, что ты нашла силы сказать правду. Теперь беспокоит меня только то, как ты вынесешь дальнейшее. Это ведь только начало, сама понимаешь.

– Да… понимаю. Новости я не смотрела. Не хотелось видеть его лицо.

В своем одеянии Белинда выглядела очень молодо, чем-то напоминая Тома Сойера.

– Я ни в чем тебя не виню, – сказала Сара. Белинда вытянулась на кушетке, положила ноги на колени Сары. От мягкости, интимности этого движения у Сары перехватило горло, в глазах неожиданно встали слезы. После той единственной ночи, после того короткого мгновения, когда их тела слились в единое целое, Саре казалось, что теперь Белинда будет опасаться ее – их обоих – опасаться того, что может повториться. Однако, по-видимому, то, что произошло между ней и Филлипом, свело к нулю все, казавшееся ранее значительным и важным. Сара принялась массировать ступни Белинды, наблюдая за тем, как расслабляется лицо подруги, как уходит из него напряжение. В течение одной ночи жизнь ее перевернулась; ни в одном учебнике не написано того, как человек может вновь найти себя – а ведь именно это и предстояло Белинде.

Прошло некоторое время, тело ее обмякло, глаза полузакрылись, ноги по-прежнему покоились на коленях у Сары. Она почувствовала, как ее тоже начинает клонить в сон. Слишком уж много событий за последние сорок восемь часов.

– Белинда, я, пожалуй, пойду. Постарайся заснуть. – Она осторожно поднялась с кушетки.

– Хорошо, постараюсь. Правда, я боюсь того, что мне может присниться, но постараюсь.

Когда Сара шла к автомобилю, на улице остались всего двое репортеров. Упрямцы, подумала Сара, наверное, из бульварных газетенок – они никогда не жалеют времени на высиживание хоть какой-то информации. Она бросила на них взгляд – «вы-и-сами-не-захотите-иметь-со-мной-дело». Репортеры поняли ее взгляд правильно.

Идя вдоль дороги, она услышала за спиной шум приближающегося автомобиля и шагнула в сторону, чтобы пропустить его. На мгновение ее ослепил свет фар, и только через несколько секунд Сара поняла, что мимо пронесся черный «БМВ». Машина Филлипа. Но этого не может быть. Он же в тюрьме. Даже с его связями и деньгами вряд ли можно убраться оттуда так быстро. Но черный «БМВ» на улице Белинды? Именно этим вечером? Совпадения возможны, успокаивала себя Сара, хотя и не испытывала особой веры в совпадения. Прищурившись, она попыталась определить, кто сидит за рулем, и по мере удаления красных огоньков ей показалось, что машиной правит женщина.

Неожиданно для себя продрогнув, Сара открыла ключом дверцу автомобиля и, поеживаясь от холода, вслед за зажиганием на полную мощность включила отопитель. Вплотную придвинулись неопределенность и страх – будущее, полное неизвестности, не оставляло надежды на то, что ситуация изменится к лучшему. Возможно, со временем, но сначала будет еще хуже. Белинде придется давать показания против Филлипа, а после того как ее покажут по телевидению, наверняка найдутся те, кто захочет оставить на ее лице отпечаток своего кулака. Имя и адрес им уже известны. Сара понимала, что многие начнут смотреть на ее подругу как на преступницу или как на умалишенную, решившую пригвоздить к кресту их спасителя. На память пришли салемские процессы по делу ведьм – а кто сказал, что прошлое не может повториться? У каждого века свой вариант.

В одном нельзя сомневаться: отныне имена Белинды и Филлипа связаны и вполне возможно, что так оно и останется. Они будут упоминаться вместе людьми, их не знавшими, даже годы спустя. Студентами-юристами, проходящими тему «Изнасилования», или какими-нибудь фанатическими любителями скандалов, преследующими их участников. То, что выпало на долю Белинды, останется с ней навсегда, как обручальное кольцо на безымянном пальце. И надел это кольцо Филлип, превратив Белинду в подданную страны, где развод невозможен.

Сидя за рулем, Сара изо всех сил старалась не заснуть. В квартире она тут же бросилась повсюду включать свет, как ребенок, боящийся темноты. Автоответчик записал четыре звонка, но, когда она нажала на клавишу воспроизведения, первые два оказались ошибочными. Затем послышался голос ее агента.

«Сара, это Мириам. Что, черт побери, с тобой происходит? Я звонила тебе на прошлой неделе. Ты не удосужилась ответить, из чего я сделала вывод, что тебя по-прежнему носит по миру в компании этого Лотарио[9] из Совета директоров. У меня тогда еще была для тебя работа. Ты помнишь о ней, о работе? А сегодня вечером я включаю телевизор и слышу, как ты орешь на репортеров у дома твоей приятельницы, вместо того чтобы дать парням возможность хоть чуточку заработать. Но если ты хочешь добиться славы, тебе следует уделять побольше внимания собственной карьере, а не бить по головам людей, чей подоходный налог составляет сумму поменьше, чем у тебя. Если хочешь, позвони мне, а? Я дома, номер у тебя есть».

Сара опустилась на стул. Она совсем забыла перезвонить Мириам – теперь ей казалось, что это нужно было сделать месяц назад. К тому же ей, безусловно, необходима работа.

В комнате уже зазвучал голос Энтони. В отличие от Мириам он явно не смотрел выпуска новостей.

«Сара, куда ты пропала? Звоню тебе уже в третий раз – я-то думал, ты будешь дома. Захочешь позвонить – я весь вечер у себя».

В поисках какой-нибудь еды Сара заглянула в холодильник, но не обнаружила там ничего, кроме нескольких дряблых морковок и пакета апельсинового сока со вчерашним числом. Так, подумала она, это никуда не годится. Если в ближайшее время я не приступлю к работе, то никакой агент мне уже не понадобится.

Мириам сняла трубку после третьего гудка.

– Привет, это Сара.

– Что еще за Сара?

– Честное слово, прости меня. Просто я оказалась… ну, было уж слишком много всяких событий, и все до сих пор еще так неопределенно. Я помнила о твоем звонке и собиралась ответить, но…

– О'кей, о'кей, – перебила ее Мириам. – Похоже, ты, как в школе, собираешься рассказать мне о том, что твою домашнюю работу сжевал пес. Скажи другое – ты собираешься зарабатывать деньги? В Лос-Анджелесе вот-вот начнутся съемки, продлятся они недели четыре-пять, и пока еще у них нет художника по костюмам. Я не собираюсь тебя ни к чему подталкивать, если ты решила избавиться от меня. В конце концов, у меня есть репутация, о которой я должна побеспокоиться.

– Я вовсе не собиралась избавляться от тебя, Мириам, честное слово. И мне действительно нужно начать работать. – До слуха Сары донеслась музыка в стиле рэп. – А что, ты изменила своим музыкальным вкусам? Мне всегда казалось, что твой кумир – Элтон Джон.

– Ты смеешься, Сара? Это сын. Он издевается чад своими барабанными перепонками и сводит меня с ума – одновременно. Завтра я скажу, что мне удастся выяснить насчет съемок. Актеров занято не слишком много, одна из звезд у них – орангутан.

– Подожди, подожди! Мне что, нужно будет одевать обезьяну?

– О Боже, нет, не думаю. Но даже если и так, то ты, я уверена, с этим справишься.

– Ага. Надо же, какая забота.

Закончив разговор с Мириам, Сара некоторое время сидела с телефоном на коленях, размышляя, действительно ли ей хочется звонить Энтони. Вот так всегда – приходится напрягать память, чтобы увидеть его лицо, которое временами с удивительной легкостью исчезает. С глаз долой – из сердца вон, а это значит, что в общем-то, она его не любит. Потому что любовь – разве это не тогда, когда тот, кого любишь, всегда с тобой, пусть даже и не в буквальном смысле? Разве любящие постоянно не чувствуют друг друга, даже разделенные пространством или обстоятельствами? Или все это она выдумала, а истинная природа любви совершенно иная?

Телефонный звонок прервал течение ее мыслей.

– Привет, наконец-то ты дома, – сказал Энтони.

– Я только вошла и едва успела прослушать автоответчик. Сама собиралась сейчас позвонить.

– Где ты пропадала?

В голосе его Саре послышалось нечто странное. Вопрос прозвучал необычно, но она слишком устала, чтобы анализировать такие детали.

– Сначала у брата, а потом… по-видимому, ты не смотрел вечерний выпуск новостей.

Последовала небольшая пауза, затем Энтони спросил:

– А в чем дело? Там сообщалось о твоем местонахождении?

– В общем-то да. Изнасиловали мою подругу, Белинду. Это был Филлип. Ты представляешь себе, о ком я говорю?

– «Новая Эра».

– Она заявила в полицию, и тут началось такое… Я отправилась к ней и пришлось с боем пробиваться сквозь толпу журналистов у ее дома.

– Кто-нибудь из них остался в живых?

– К сожалению, да. Уничтоженные, но живые.

– Хочешь, чтобы я подъехал? Вопрос явно был задан не просто так.

– Нет. Я хочу спать. Одна.

Она могла бы быть и более многословной, но глаза уже закрывались, она не испытывала ни малейшего желания продолжать разговор.

Она не могла позволить такую роскошь – раскрыть свои чувства.

Филлип вышел под залог на следующий день и прямо за воротами тюрьмы провел пресс-конференцию – по крайней мере, так она началась, пока не перетекла в некое религиозное действо – десятки его поклонников распевали гимны, плакали и обнимали друг друга – под объективами видео– и телекамер.

Глядя на экран, Сара думала: окажись где-нибудь рядом водоем, последователи Филлипа наверняка не упустили бы возможности устроить обряд крещения. Пик страстей обозначился, когда Филлип обратился к своей пастве с просьбой о тишине, а затем предложил помолиться за Белинду, чья заблудшая душа сбилась с пути и ждет теперь помощи свыше.

– Пошел ты к чертям, – сказала Сара в телевизор, отправилась на кухню и открыла бутылку вина, испытывая искушение выпить ее всю. Однако поскольку она всего лишь раз в жизни страдала от похмелья, благоразумие удержало ее от повторения печального опыта. Она попыталась дозвониться до Белинды, но после десятка гудков положила трубку: Белинда наверняка отключила телефон. Какая тоска! Сидят они каждая в своем доме – одна пьет, другая боится даже подойти к телефону.

Звонки начались через несколько дней – поздние, среди ночи, когда Сара уже погружалась в какие-то рваные, бессвязные сны. Женский голос в трубке показался до странности знакомым, но вот кому именно он принадлежал, Сара так и не вспомнила.

«Скажи своей подружке, что она заодно с дьяволом», – было заявлено в первый раз, без четверти три ночи. Голос звучал отчетливо и ясно. Затем трубку положили.

В течение следующей недели последовало еще два звонка, примерно в такое же время и тем же голосом. «Она распинает Христа». Самым злобным оказался третий звонок. «За свою ложь и клевету она будет жестоко наказана».

– Почему ты не хочешь отключать на ночь телефон вместе с ответчиком? – спросил Марк, когда сестра рассказала ему об этих звонках. Белинду Сара беспокоить не решилась.

– Я боюсь. А если что-то случится? Если позвонит Белинда? Если ты споткнешься и заработаешь новый перелом? Я же знаю, какой бардак у тебя в комнате.

– Ну, тогда я просто не знаю, что тебе посоветовать, – ответил Марк. – Свистни в трубку погромче и попытайся оглушить своего собеседника.

В субботу, после нескольких беспокойных ночей, Саре удалось вытащить Белинду за покупками. Для Сары поход по магазинам был уже деловым мероприятием: она подписала договор со съемочной группой, о которой ей говорила Мириам. Картина не обещает блистать оригинальностью, но может оказаться достаточно развлекательной. Двое дрессировщиков, умудрившихся превратить своего орангутана в некое подобие Аристотеля (во всяком случае, по меркам животного мира), знакомятся с очаровательной девушкой. Четверка флиртует напропалую, влюбляется и соблазняет друг друга. Нечто подобное уже где-то было, просто в сценарий добавили несколько неожиданных поворотов.

Ломать голову над туалетом орангутана Саре, к счастью, не пришлось. Он снимался au naturel, хотя Сару и попросили купить несколько картонок мужских трусов – единственной детали туалета, которую «философ» соглашался надеть, да и то лишь тогда, когда не был в кадре. Очевидно, такая мелочь, как одежда, не входила в круг интересов великого мыслителя.

Собственно говоря, трудного в работе Сары ничего не было. Тряпки для съемок требовались самые простые – то, что можно найти в любом магазине, однако это не помешало ей направиться в Беверли-центр. Она стояла рядом с Белиндой на ступеньке эскалатора, когда заметила, что зрачки у подруги вдруг расширились так, будто Белинда собиралась перепрыгнуть через поручень.

– Что такое? В чем дело? – Сара оглянулась по сторонам.

– Там, за нами, Астрид и Мишелль.

Сара повернулась и тут же увидела их, стоявших на несколько ступенек ниже, – безукоризненно уложенные волосы и кукольные личики. Разодеты обе были куда роскошнее, чем на ужине в доме Белинды. Астрид в прямой черной юбке, сером кашемировом джемпере и черных туфлях от Манолы Блэник – Сара с радостью стащила бы их с нее. Мишелль выглядела чуточку скромнее, но тоже неплохо: темно-коричневые брюки и водолазка в тон.

Сходя с эскалатора, Белинда надела солнечные очки; под глазом ее все еще виднелся синяк, хотя она и приложила все усилия, чтобы скрыть его под слоем косметики.

– Пойдем-ка побыстрее, – шепнула Сара, хотя в этом и не было никакой нужды. Белинда неслась вперед, как лошадь, которую долго не выпускали из стойла. И все же они опоздали.

– Как поживаешь, Белинда? – послышалось позади них.

Сара остановилась первой, и вовсе не из вежливости – в это мгновение она наверняка знала, кто не давал ей спать по ночам. Аккуратно подведенные губы Астрид сложились в улыбку, на лице – благожелательное равнодушие. Ей, наверное, потребовались годы тренировок, чтобы выработать эту маску.

– Привет, – устало отозвалась Белинда.

– За последнее время нам так часто приходилось о тебе слышать.

Ее голос! Теперь Сара была в этом уверена. Она даже не потрудилась изменить его, когда говорила в трубку.

– На лекциях ты, наверное, больше не появишься, – сказала Астрид, бросив быстрый взгляд на Белинду.

– Знаете, – вступила в разговор Сара, – мы торопимся. Очень приятно было встретиться. Замечательные туфли, Астрид. Желаю приятно провести время.

С этими словами она взяла Белинду под руку, развернула ее на месте, и они зашагали прочь, оставив Астрид и Мишелль в суетливой толпе покупателей.

– Белинда, я должна кое-что сказать тебе, – обратилась к подруге Сара, когда они отошли на безопасное расстояние, и потянула ее в обувной магазин. – На днях мне несколько раз звонили среди ночи – говорили все о тебе. Типа того, почему бы тебе не утихомириться. Теперь я знаю, кто это звонил.

– Которая из них? Астрид или Мишелль? – спокойно спросила Белинда, даже слишком спокойно, подумала Сара.

– Астрид. Мисс Манола Блэник.

Под слоем губной помады в уголке рта Белинды все еще виднелся шрам. Белинда провела по нему языком, сняла очки.

– А мне просто говорят в трубку «сука» или «Иуда» и все. Только голос мужской. Никак не пойму чей.

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Но ведь и ты ничего не говорила о своих звонках. Во всяком случае, до этой минуты.

Вот оно, новое свидетельство вставшего между ними барьера – молчание и совершенно бессмысленные секреты.

– Может быть, есть еще что-нибудь такое, о чем ты мне не сказала? – спросила Сара.

Покопавшись в сумочке, Белинда извлекла на свет сложенный листок бумаги. Протянула его Саре, старательно отводя взгляд. Сара развернула листок и обнаружила, что смотрит на изображение распятого Христа. Однако кое-что в рисунке было подправлено. Тело было телом Христа, руки и ноги – тоже, из отверстой раны на боку капала кровь. А вот голова принадлежала Филлипу. Держа бумагу так, чтобы на нее падал солнечный свет, Сара внимательно всмотрелась. Похоже, кто-то взял репродукцию из альбома или художественного журнала, маникюрными ножницами обезглавил Иисуса, подклеил фотографию Филлипа, а потом сделал копию на ксероксе.

Сара быстро посмотрела на прохожих вокруг, вспомнив внезапно, что Астрид и Мишелль где-то неподалеку. Теперь уже ничто не казалось ей случайностью; она чувствовала, что за ней наблюдают чьи-то глаза, слушают ее чужие уши, она ощутила себя героем романа Оруэлла, которому некуда было спрятаться от следящих за ним стен, от Большого Брата, стоящего за углом.[10]

– Для чего ты это носишь с собой? – спросила она Белинду, держа листок обеими руками.

– Не знаю. Сара, как ты думаешь, я правильно поступаю? Я имею в виду то, что сейчас происходит. А потом ведь будет суд и все прочее – я просто не знаю, как быть.

Никогда прежде Белинда не задавала Саре подобного вопроса.

– Да. Абсолютно. Ты и в самом деле сомневаешься? – Сара взяла подругу за руку.

– Я во всем сомневаюсь, – тихо сказала Белинда. – Пошли, нам необходимо потратить режиссерские деньги. Ведь для этого мы сюда и пришли, верно?

Жизнь меняет нас, размышляла Сара позже, уже за рулем автомашины, направляясь домой и высадив Белинду поближе к ее улице. И в этом ее предназначение, тан и должно быть. Мы вступаем в нее абсолютно чистыми и с течением времени набираем кольца – как те, что видны на срезе дерева. Мы становимся выше, набираем вес, мы сгибаемся и кривимся, и там, где свой отпечаток накладывает страдание, нарушается и рисунок колец.

В колледже у Сары была преподавательница литературы, которая во время ночного ограбления их дома потеряла мужа. Он никак не ожидал, что из темноты вылетит пуля и мозги его забрызгают все стены гостиной, где всего месяцем раньше супруги устраивали новогоднюю вечеринку для студентов, занимающихся литературой XIX века. Когда по прошествии двух недель преподавательница вновь вошла в их аудиторию, Сара бессознательно вышла вперед, чтобы выразить свои соболезнования, и услышала в ответ:

– Жизнь иногда несется прямо на тебя со скоростью курьерского поезда, и у тебя, ослепленной, есть только одно мгновение, чтобы сделать свой выбор: прыгнуть в сторону или покорно лечь на рельсы. Так вот, мгновение – это слишком мало.

Как же быть, когда вообще нет никакого выбора, думала Сара. Может, в то время, когда Филлип сидел в доме Белинды, ее выбор уже стал уделом прошлого. Однако, если у самой Белинды на этот счет другие представления, она будет все время стоять перед искушением обвинить во всем только себя. Дверцы внутри нее закрывались – Сара ясно видела это; слишком часто в последнее время в разговоре с ней у Сары появлялось ощущение, что ей приходится кричать во весь голос, чтобы быть услышанной. Сара слишком хорошо понимала, что это значит, вот почему ей было так страшно.