"До Берлина - 896 километров" - читать интересную книгу автора (Полевой Борис Николаевич)

Achtung, Покрышкин!

В это же утро мы передали свои корреспонденции о форсировании Вислы. Бои на завислинском плацдарме продолжались с нарастающей силой. Перехвачен переданный по радио приказ Гитлера сбросить советские войска в реку и выставить против них на Висле "стальной оборонительный пояс". Немцы подбрасывают новые танковые и пехотные дивизии. Каждый день разведчики обнаруживают перед войсками фронта новые и новые воинские части. Пленные показывают о форсированном продвижении войск с запада сюда, в район города Сандомира, к которому с некоторых пор приковано внимание всех, кто следит за войной. Но поздно, герр Гитлер, поздно! Несмотря на все эти судорожные перемещения войск, нас уже не только не столкнешь в Вислу, но и не удержишь за рекой.

Почти каждый день передаем корреспонденции и хронику борьбы на реке. Всего не печатают, конечно, потому что активно наступает и наш сосед справа — Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, принявший командование Первым Белорусским фронтом. И на других участках победное продвижение. Однако все же передавать приходится каждый день, ибо редакция по-прежнему очень интересуется делами нашего фронта.

Из тех небольших участков на прибрежной пойме за рекой, на одном из которых погиб Белых, вырос теперь громадный заречный плацдарм, на который стянута большая масса войск и боевой техники. Но за всем тем я все-таки не забываю слов покойного Белых о летчике Покрышкине, который стал одной из легенд нашего фронта. Он дважды Герой Советского Союза, полковник, и гвардейское соединение истребителей, которым он командует, творит над Вислой чудеса.

Близится День авиации. Попросив двух Александров — Шабанова и Навозова — передать сегодня от моего имени в мою редакцию оперативную «сосульку», я отправился в дивизию Покрышкина. Кстати, она и дислоцируется недалеко от места, где был совершен первый бросок за Вислу. Так что дорога знакома.

Давненько не бывал я у летчиков, хотя очень люблю этот род войск. И первое, что меня поразило, когда я прибыл к гвардейцам-истребителям, это какая-то редкая в дни бурных передвижений войск четкость, с которой здесь были размещены все штабные службы. Всюду чистота, порядок. Здороваясь, козыряют друг другу с отменной тщательностью, на контрольных постах въедливо проверяют документы. В военторговской столовой отлично кормят, но без аттестата ничего не дают, что для нас не было большой бедой, так как в утробе нашей «пегашки» в неведомом мне уголке всегда хранится некий неприкосновенный запасец. Поэтому строгость в расходовании продовольственных ресурсов, приведшая Петровича в негодование, мне даже понравилась: порядок есть порядок, а устав есть устав.

Знаменитый комдив оказался высоким, плотным, очень подтянутым человеком, собранным, немногословным и даже, я бы сказал, замкнутым. Сказал, что для беседы может отвести не больше часа, что через час он должен быть на взлетной площадке.

— Полетите сами?

— Не знаю. Может быть. Смотря по обстоятельствам. Почему вас это интересует?

— Слышал, что вы сами выводите свои группы в особенно ответственные полеты.

— Вывожу. Командир должен показывать пример.

— Вот и хочется посмотреть ваш летний почерк.

— Бесполезно. Мы стараемся, чтобы все летали хорошо и отлично. Номер самолета с земли не увидишь, а, как вы выражаетесь, по почерку, что ли, вы меня не отличите.

— Ну, а ваш лозунг: высота, маневр, огонь? Его ведь и в других частях применяют.

Вот тут, как мне кажется, и удалось растопить ледок невозмутимого спокойствия у этого замкнутого человека, который был на пять лет моложе меня. Вскоре я понял, что он не только великолепный практик, но и теоретик современного воздушного боя, что формула его, ставшая широко известной в частях воздушной армии генерала С. Л. Красовского, не просто красивая фраза, а своего рода научный вывод, построенный на множестве наблюдении, на боевом опыте.

Высота, маневр, огонь! В речи знаменитого нашего аса не было и тени шапкозакидательства.

— Немецкие пилоты, в особенности кадровые, из таких частей, как «Рихтгофен» или "Герман Геринг", — знатоки своего дела. Весьма серьезные противники. И техника у них первоклассная, приходится все время учиться, совершенствоваться, чтобы добыть победу в бою. Впрочем, наша сегодняшняя техника, пожалуй, лучше, чем у них.

Потом он просто, доступно, как учитель первокласснику, стал объяснять мне суть боя на вертикальном маневре, даже схему нарисовал. Но тут посмотрел на часы и резко встал.

— Прошу извинить. Мне пора. — И передал меня начальнику своего штаба. А я, посмотрев на часы, заметил, что обещанный час он отдал мне точно минута в минуту.

Очень понравился мне этот молодой, не по-молодому немногословный полковник, начавший свою жизненную карьеру учеником слесаря на одном из заводов Новосибирска, поднявшийся по ступенькам служебной лестницы от пилота до командира дивизии.

Больше видеться мне с ним в этот раз не пришлось. Он таки повел в бой группу самолетов. Но бой шел далеко, за много километров, и мы его не видели. Зато один из радистов по приказу начальника штаба прокрутил мне запись одного воздушного боя и перекличку немецкого наземного наблюдателя с пилотами, вступающими в схватку. На пленке были записаны команды, и озорные возгласы, и брань, и крики ликования. Я смутно понимаю немецкую речь, но одно я различал отчетливо: "Ахтунг, Покрышкин! Ахтунг, Покрышкин!"

— А что означало это предупреждение?

— А означало оно: уноси ноги, — прокомментировал радист.

— И всегда они узнают Покрышкина?

— Да нет же, разве это возможно? Просто наши ребята научились биться так, как наш комдив.

— И много у него воздушных побед?

— Точно не знаю. Десятка четыре сбил. Цифра-то все время растет.

В этот день в дивизии случилась беда. Один из вылетевших на боевое задание самолетов был подбит. Пилот дотянул искалеченную машину до своей посадочной площадки, но посадить уже не смог, самолет не очень сильно ткнулся в землю, но развалился, и пилота пришлось вынимать из обломков. У него, по-видимому, перебиты кости и ноги висят, будто тряпичные. Но он в сознании. Он плачет и все повторяет:

— Ребята, я не виноват. Тянул до последнего, честное слово. Скажите комдиву, что не по моей вине. — Он был совсем мальчик, лет двадцати, звали его Олесь Кривонос, и беда случилась с ним на его третьем боевом вылете.