"Гамаль Абдель Насер" - читать интересную книгу автора (Агарышев Анатолий Аркадьевич)

Глава 1

Эта книга посвящена Насеру, его огромной и разносторонней государственной и политической деятельности. Но начать рассказ о нем автору хотелось со слов, сказанных Насером в 1962 году советским журналистам:

— Мы хотим быть все ближе и ближе к Советскому Союзу. В этом залог успеха нашего прогрессивного развития. Мы прекрасно понимаем, что, не будь поддержки Советского Союза, ОАР не могла бы решить ни одной сложной задачи, как экономической, так и политической…

Насер был искренним другом Советского Союза, и именно об этом должен помнить каждый, приступая к чтению биографии этого выдающегося политического деятеля.

XX век ознаменовался крупными социально-политическими сдвигами. Эхом русской революции прокатилась по миру волна народно-освободительных движений. Окончательно распалась Оттоманская империя. Эти события отозвались в Египте, бывшей турецкой провинции, перешедшей в 1914 году под протекторат Великобритании, революцией 1919 года, всколыхнувшей египетское общество.

Управлял страной в это время султан Ахмед Фуад. Летом он отдыхал в александрийском пригороде Монтаза, на берегу Средиземного моря, наслаждаясь терпкими запахами кедровой рощи. Зимой султан жил в каирском дворце Кубба за каменной стеной или в окруженном железной оградой Абидине, недалеко от которого находились английские казармы. Его охраняли рослые гвардейцы в красных мундирах. Для прогулки ему подавали красную карету или красный «роллс-ройс». Ему стелили красный ковер под ноги, когда он появлялся в пятницу перед народом в мечети. Красный цвет считался фамильным цветом египетских монархов.

Но этот цвет стал пугать Ахмеда Фуада с тех пор, как в дни революции 1919 года на улицы Каира и Александрии вышли демонстранты с красными флагами.

Египетское общество походило на торт, который подавали на королевский стол к праздникам: розовый крем сверху, затем — тонкий слой серой махаллябии[1] и внизу — пласт залитого синей конфетной помадкой бисквита. Если султан и двор, который состоял из богатых и знатных пашей и беев, щеголявших в красных фесках, являлись верхушкой египетского общества, то египетские крестьяне, одетые в голубые галябии, были его основой. Между этими двумя группами населения находилась незначительная прослойка чиновничества, предпочитавшего серое европейское платье.

Паши и беи являлись, как правило, потомками завоевателей. Настоящие египтяне были в основном феллахами. До первой мировой войны в государственных учреждениях служили иностранцы, главным образом англичане и французы. И только во время войны египтяне стали занимать чиновничьи посты. В эти же годы окрепла национальная египетская буржуазия. В стране создается военно-промышленный комитет, на основе которого организуется банк. Египет вступает на путь капиталистического развития.

То, что происходило в стране, существенным образом отразилось на семье Гамаля Абдель Насера.

Отец Гамаля происходил из крестьянской среды. Но он смог получить образование, что позволило ему пополнить ряды нарождавшегося в Египте чиновничества. Мать была дочерью торговца углем, тоже выходца из крестьян. Таким образом, семья Гамаля как бы олицетворяла собой союз чиновничества и мелкой буржуазии.

Предки Гамаля по отцовской линии были людьми незаурядными. Процесс обезземеливания крестьян проходил в Верхнем Египте быстрыми темпами. Часть из них переселилась в город. Тех же, кто остался в деревне, тяжелые условия существования и, в частности, огромные налоги заставили искать новых путей. Они уловили веяние времени — стали отправлять своих сыновей в школы. Это был единственный способ избежать нищеты. Так или иначе, но еще в 1890 году в селении Бани-Мур несколько семей на добровольные взносы открывают «мактабу»,[2] где под руководством муллы дети учились читать коран. Одним из инициаторов этого дела был прадед Гамаля — Халиль Султан. Сын его хадж[3] Хуссейн пошел дальше отца. Своему сыну Абдель Насеру он решил дать настоящее образование.

Когда мальчику исполнилось пятнадцать лет, Хуссейн отвез его в Асьют и устроил в одну из христианских школ. Миссионеры, боровшиеся за влияние среди местного населения, не смогли отказать всеми уважаемому в деревне хаджу Хуссейну, несмотря на то, что его сын является мусульманином.

Нелегко было бедному египетскому крестьянину поднять на ноги шестерых детей. Абдель Насер смог вынести тяготы полуголодной жизни вдали от родного дома и закончить школу. Зато надежды хаджа Хуссейна оправдались вполне. Абдель Насер был принят на государственную службу почтовым чиновником с окладом в восемь египетских фунтов. Сам хадж Хуссейн проходил всю жизнь за плугом в голубой галябии, его сын Абдель Насер стал теперь носить серый сюртук.

В Александрии, куда получил назначение на работу Абдель Насер, жило много «саиди» — выходцев из Верхнего Египта. Они были известны своим трудолюбием, честностью и строгими нравами. Как правило, «саиди» приезжали в большие города почти нищими. С детства привыкшие к крестьянскому труду, они постепенно осваивались в городе. И вскоре должности слуг стали занимать только «саиди». Они всегда готовы были помочь друг другу. У них выработались прочные традиции. Каждый день после обеда «саиди» собирались в одном из кафе. Здесь они отдыхали, обменивались новостями. Этот обычай сохранился и по сей день.

Жители Каира и Александрии, которых удивляли эти качества «саиди», расселившихся по всей стране, сочиняли про них анекдоты. Желая подчеркнуть предприимчивость «саиди», говорили, что их может остановить только море. В то же время, несмотря на все свое трудолюбие и энергию, по мнению горожан, они остались наивными простаками: один из анекдотов был посвящен «саиди», который «купил» у находчивого и хитрого каирца трамвай, принадлежащий городским властям.

Абдель Насер, заняв место почтового уполномоченного на железнодорожной станции Сиди-Бишр в Александрии, по-прежнему поддерживал связи с земляками, словом, вел образ жизни, характерный для «саиди». В 1917 году он женился на Фахиме, дочери Мухаммеда Хаммада, который, приехав из Верхнего Египта, смог быстро выбиться в люди и завести собственное дело.

15 января 1918 года в семье Абдель Насера родился мальчик. Его назвали Гамалем. Вскоре Абдель Насер отправил односельчанам письмо, в котором сообщал о рождении первенца. Деревенский писарь занес Гамаля в списки уроженцев Бани-Мура. Это селение находится всего в четырех километрах от Асьюта, города, который в свое время сыграл особую роль в истории страны. И не только потому, что здесь сходились в древности речные и караванные пути Нижнего и Верхнего Египта. Недалеко от теперешнего Асьюта фараон Эхнатон основал около четырех тысяч лет назад свою столицу Ахетатон, объединив Верхний и Нижний Египет. С тех пор Асьют вошел в историю страны как символ ее единства.

Деревенский писарь почти не погрешил против истины. Гамаль действительно с полным правом мог называть Бани-Мур своей родиной. Здесь родился когда-то его отец, здесь жил до конца своих дней его дед, тут же на деревенском кладбище были похоронены его предки.

Когда Гамалю исполнилось три года, Абдель Насера перевели на работу в Асьют. Теперь впервые он смог показать хаджу Хуссейну и своим братьям сына-первенца. Маленький Гамаль часто гостил в Бани-Муре, играл под раскидистой пальмой, посаженной дедом, с деревенскими мальчишками бегал на поля, где трудился хадж Хуссейн. В четыре года Гамаль начал посещать в Асьюте начальную школу. Здесь в подготовительном классе он выучил буквы арабского алфавита.

В 1923 году отец Гамаля переезжает в маленькое селение Хататба, в 36 километрах к северо-востоку от Каира. Сейчас, в результате освоения новых земель в провинции Ат-Тахрир, Хататба превратилась в небольшой город. В двадцатые годы это была глухая деревушка на границе пустыни и дельты Нила. В школе, построенной для детей железнодорожных служащих Хататбы, заставляли прежде всего зубрить коран, причем начинали с конца, где суры[4] короче. Не такое образование хотел дать Абдель Насер своему сыну…

Через год дядя Гамаля — Халиль, получивший образование с помощью Абдель Насера, поселился в Каире. Теперь настал черед Халиля оказать услугу старшему брату. Жарким сентябрьском вечером 1925 года брат Абдель Насера ходил взад-вперед по платформе Каирского вокзала, поджидая поезд. Приезда маленького племянника он ждал так, словно это был его собственный сын. Лучшие годы своей юности Халиль просидел в тюрьме за участие в революции 1919 года, семьей обзавестись не сумел, детей у него не было. Правда, он воспитывал сына своего товарища, погибшего на баррикадах. Теперь Гамалю предстояло жить у дяди вместе с его приемным сыном Махмудом.

Гамаль, которому не исполнилось и восьми лет, один ехал в поезде из Хататбы в Каир…

Выйдя из здания вокзала, дядя и племянник сели и гондур (так называются черные брички, в которых ездили небогатые египтяне).

Дядя Халиль жил в центре старого Каира. Они ехали с вокзала по пыльной дороге, мимо полуразрушенной крепостной стены. Дядя с увлечением рассказывал племяннику о Салахеддине, который, свергнув ненавистных правителей Египта, не присвоил себе принадлежавших им богатств, а отдал их на оборону города от крестоносцев. Халиль хорошо знал историю. Но племянника уже тогда поразило, что дядя перекинул мост от тех давних лет к современности.

— Настанет время, когда богатства египетских королей тоже будут принадлежать народу, — сказал он.

Дядя хотел, чтобы Гамаль после дороги хорошо поужинал и отдохнул. Их ждал великолепный кавари — горячий холодец, но Гамаль согласился есть только после того, как Халиль пообещал, что возьмет его вечером с собой на прогулку.

Через два дня Гамаль уже начал ходить в школу «Наххасин», расположенную на улице с тем же названием. Там работали мастера, изготовлявшие из золота, серебра и меди удивительные вещи, жили золотошвеи и плотники, лудильщики и кузнецы; в пыльных узких переулках сверкали витрины ювелирных лавок; шпагоглотатели, заклинатели змей, всевозможные фокусники и маги демонстрировали свое искусство. В дни народных праздников на площади перед мечетью Хуссейна танцевали дервиши.

Несколько часов в день, когда работал дядя, Гамаль был предоставлен самому себе. Вместе с Махмудом они гуляли по улицам, обедали в дешевой закусочной, подолгу прислушиваясь к беседам стариков.

Однажды мальчики видели, как английская военная машина на полном ходу вынырнула из-за угла и понеслась по шумной, многолюдной улице. Прохожие в панике шарахались в стороны. Когда машина промчалась мимо них, на мостовой они заметили лежавшую в крови девочку. Мальчики со всех ног кинулись домой к дяде Халилю. Он молча выслушал их, а потом задумчиво сказал:

— Так будет до тех пор, пока у нас не появится человек, который прогонит англичан и наведет порядок.

В тот вечер дядя Халиль рассказал мальчикам о том, каким был отец Махмуда, как они вместе участвовали в демонстрациях, как он упал, сраженный английской пулей.

Глаза ребят горели. Потом, засыпая, они грезили, воображая себя всадниками Салахеддпна, въезжающими в ворота Каира после победы… Народ ликует… Англичан больше нет в стране… Учитель радостно поздравляет их в школе и… ставит в дневник отличную оценку.

Нравы в школе, где учились дети, были жестокими. Учителя били детей. Школьники устраивали между собой потасовки, для прекращения которых приходилось иногда прибегать к помощи полиции. Гамаль же был малообщительным, замкнутым мальчиком. Вероятно, ему приходилось тяжелее других, ведь он был чужаком. К сожалению, никто из людей, знавших Гамаля, не оставил нам воспоминаний, относящихся к этому периоду.

Некоторые же западные биографы изображают Гамаля ребенком с подавленной психикой, склонным к ипохондрии, демонстрируя тем самым свое враждебное отношение к лидеру арабского национально-освободительного движения. К примеру, они пытаются объяснить те прогрессивные реформы, которые Насер провел в стране, и ту роль, которую он сыграл в революции, чем-то вроде мщения людям за тяжелое детство. Необъективность подобных рассуждений очевидна, поэтому вернемся к старому Каиру, где в узких переулках ежедневно можно увидеть Гамаля.

Здесь он впервые познал жизнь большого города. Помимо школы, Гамаль занимался также арабским языком и арифметикой со старым другом своего отца — Мухаммедом Гамаа. Они познакомились еще в Александрии.

«В ту пору, — вспоминает Гамаа, — у меня не было даже крыши над головой. Абдель Насер пригласил меня к себе. Я жил в его доме целый месяц на правах члена семьи. Потом приехала моя жена, которая полюбила семью Абдель Насера. Это были люди, с которыми нас связывала дружба. У меня была аль-азхаровская закваска,[5] поэтому Абдель Насер хотел, чтобы я преподавал его сыну арабский язык и арифметику. Гамаль не был похож ни на кого из других детей. Однажды мы были в гостях у одного чиновника министерства просвещения, и он предложил 20 пиастров в награду тому мальчику, который правильно ответит на его вопрос.

— Предположим, мы потеряли дорогу в пустыне, — сказал он. — Направление можно узнать по компасу. По за каждое из четырех направлений надо заплатить по 20 пиастров. Сколько же пиастров надо заплатить, чтобы узнать все четыре части света?

— Восемьдесят пиастров, — закричали дети.

— Всего двадцать пиастров, — сказал Гамаль.

— Почему? — спросили его.

— Потому что, если я узнаю одно направление, остальные я определю бесплатно, — ответил он».

Часто старшие заставали Гамаля одного в задумчивой позе. Случалось, он забывал об обеде и об уроках. Иногда Гамаль ставил взрослых в тупик своими вопросами.

— Мы не пасем овец, а едим мясо, почему же пастухи едят «фуль»?[6] — спросил однажды он своего отца.

Абдель Насер смог только сказать, пожав плечами, что «так уж устроен мир». Но восьмилетнего мальчика не удовлетворил такой ответ. Он продолжал наседать на отца с вопросами. Отец не одернул сына. Ведь в семьях «саиди» с детьми принято обращаться как со взрослыми.

Обычно во время каникул и в праздники мальчик уезжал домой, в Хататбу. Он очень любил свою мать. Она часто писала ему письма, зная его замкнутость. Гамаль всегда старался во всем угодить матери. Внезапно с апреля 1926 года она перестала писать. Затем Гамаль получил письмо от отца. Он сообщал, что мать была загружена домашней работой, что у Гамаля теперь появилось два младших брата Изз эль-Араб и Лесси. «Кроме того, — писал отец, — твоя мама отправилась в Александрию навестить своих родных».

Только приехав на летние каникулы в Хататбу, Гамаль узнал, что его мать умерла в Александрии, куда она поехала лечиться, тяжело заболев после родов.

Сам Гамаль Абдель Насер скажет потом в одном из своих интервью, что смерть матери явилась «жестоким ударом, который наложил на меня неизгладимый отпечаток».

Гамаль попросил отца отпустить его в гости к родителям матери в Александрию. Мальчик помнил, что она всегда была счастлива в их доме.

Абдель Насер с радостью согласился. Он думал, что поездка успокоит сына.

Особняк деда в Александрии относился к той категории домов, которая и по сей день характеризуется французским словом «респектэ». Он содержался в чистоте и порядке, за который отвечал штат слуг. Дед приехал на вокзал за внуком на собственной автомашине. Еще год назад, когда Гамаль гостил в Александрии с матерью, ему так нравилось жить в этом доме, играть с двоюродными сестрами. Но на этот раз мальчику здесь показалось необыкновенно скучно. В Каире он был свободен. Здесь же бабушка следовала за ним по пятам. Он хотел есть — его заставляли есть сверх нормы. Ему хотелось погулять — бабушка везла его в центр города и сажала за столик в скучном кафе. Он задавал вопросы — на них никто не мог ответить. Ему нравилось ходить в порт, смотреть, как разгружают пароходы, а его одетые в белые кружевные платьица кузины примерно того же возраста, что и он, считали — там толчея и грязь.

Родители матери сделали попытку оставить Гамаля у себя и даже написали письмо отцу о том, что «школы в Александрии не хуже, чем в Каире», но Гамалю уже хотелось вернуться назад в Хататбу, а еще лучше в Каир, где ждал его дядя Халиль, к которому у мальчика накопилось столько вопросов.

Перед началом учебного года он возвратился к отцу, в Хататбу.

Несомненно одно: окончилось детство для Гамаля. Вскоре после того, как он узнал о смерти своей матери, отец увидел, что Гамаль роет яму недалеко от дома. Абдель Насер, велел ему прекратить это занятие, но, вернувшись с работы, обнаружил, что яма стала еще глубже.

— Зачем ты это делаешь? — спросил он сына.

— Я хочу узнать, что находится там, под землей, куда уходят люди, — ответил Гамаль.

Египетские власти стремились как можно чаще перетасовывать чиновников в своем аппарате, менять их места жительства, не давая возможности обрастать прочными связями. Абдель Насеру, несмотря на то, что он был мелким почтовым служащим, также приходилось вести кочевой образ жизни.

После Хататбы он отправился в Суэц. В это время Абдель Насер вторично женится, что отдалило Гамаля от семьи. Он продолжал жить и учиться в Каире. Вскоре у него появился новый брат Шауки, потом один за другим еще семь. Гамаль приезжал в семью лишь на лето. Но отец тоже стал более замкнутым, купил себе ружье и весь свой досуг посвящал охоте. Родные с нетерпением ждали его возвращения домой, только один Гамаль, погруженный в свои думы, ничего не замечал. Мачеха осуждала Гамаля за невнимание к отцу. В семье возникли напряженные отношения.

Гамаль чувствовал несправедливость упреков. Он любил отца и писал впоследствии, что Абдель Насер был хорошим семьянином.

Вскоре дядя Халиль уехал из Каира. В Суэце же не было подходящей школы для Гамаля. И отец решил перевести его в Хелуан, в школу-интернат. Но и в Хелуане Гамалю пришлось жить недолго. Абдель Насера направили снова в Александрию. Теперь Гамаль стал жить вместе с родителями. Он ходил в среднюю школу Раас аль-Тин, расположенную недалеко от летней резиденции короля.

Александрия с ее доками, биржей и складами хлопка являлась текстильным и торговым центром Египта… Город поражал каждого приезжающего шумом и деловитостью. В центре Александрии жили в основном европейцы. В восточной части Александрии в одной из самых красивых на Ближнем Востоке рощ утопал королевский дворец Монтаза. На западе, напротив моста, где был построен в древности знаменитый Александрийский маяк, располагался другой королевский дворец. С юга к городу примыкали бедные арабские кварталы. Такой застал Александрию Гамаль.

Летом каирцы, которым позволяет достаток, едут обычно к морю, в Александрию. Жители же Александрии перебираются из шумного города в тихий и уютный Мерса-Матрух, где пляжи не так многолюдны и в тихой лагуне море почти всегда спокойно. Здесь Гамаль научился плавать. В Александрии бабушка боялась отпустить его на пляж, где близко подходят к берегу стремительные морские течения. Зато в Мерса-Матрухе он пользовался полной свободой. Однажды, уже научившись неплохо плавать, Гамаль отправился на пляж. Это был один из тех редчайших дней в году, когда в заливе бушевали волны. Гамаль полностью поддался очарованию моря. Ему нравилось то бороться с волнами, то лежать на их гребне, щурясь от яркого солнца. Он не замечал, что вокруг уже нет купающихся. И вдруг его поразила тишина, та особенная тишина моря, когда не слышно никаких звуков, кроме гула волн и свиста ветра… Гамаль обернулся. Далеко за гребнями волн виднелся берег.

Он понял, что не доберется назад, если поддастся панике. Плыть к берегу было значительно труднее, но он подчинил всю свою волю одной цели и плыл, плыл. Никто не слышал его криков. Никто не видел, как он выходил из воды. Друзья нашли его на песке.

— Пошли в воду! — крикнули ему.

Веселая мальчишечья ватага неслась к морю. Гамаль посмотрел на воду, и у него закружилась голова. Но через несколько минут он уже снова купался.

Когда семья вернулась из Мерса-Матруха в Александрию, ему разрешили купаться на местных пляжах. Бабушка теперь не боялась за своего любимого внука. Он стал отличным пловцом.

Однажды, гуляя по набережной, Гамаль увидел большую толпу, двигавшуюся к площади Мухаммеда Али. Решив узнать, что происходит, Гамаль тоже отправился на площадь. Там какой-то человек произносил речь с балкона биржи. Присмотревшись внимательно, Гамаль узнал в нем знакомого студента. Он не мог расслышать слов оратора, но понял, что демонстрация носит антианглийский характер.

Неожиданно началось какое-то движение. Затем Гамаль услышал полицейские свистки, и в тот же миг его схватили за локти и потащили в закрытую машину, подоспевшую к месту события.

Опомнившись от неожиданности, Насер начал разглядывать остальных арестованных. Это были в основном молодые люди, чуть постарше его.

— Кто организаторы демонстрации? — спросил он своего соседа. Тот посмотрел на Гамаля с удивлением. Глаза Насера светились искренностью. И ему сказали, что демонстранты — члены «Миср аль-Фатат». Гамаль не знал тогда, что это за партия…

В тот день отец не дождался Гамаля ни к обеду, ни к ужину. Такое случилось впервые. Гамаль всегда предупреждал домашних, если считал, что задержится у друзей или в школе. Поэтому Абдель Насер был очень обеспокоен. Обойдя всех соседей и знакомых, он стал звонить в полицию, но там тоже ничего толком не мог добиться. Лишь на следующий день утром, обнаружив имя своего сына в списках арестованных, Абдель Насер понял, что произошло. Он был очень огорчен. Абдель Насер учил сына не для того, чтобы тот с юных лет занялся политикой. Хватит с него и родного братца Халиля… Так думал отец Гамаля, направляясь в полицейский участок.

Тюрьмы в Египте были переполнены. Прочитав Абдель Насеру нравоучение о том, что надо правильно воспитывать сына, полицейский инспектор приказал отпустить Гамаля. Не возиться же ему с мальчишкой…

Гордый характер «саиди» не позволил отцу в присутствии посторонних ругать сына. Он лишь сердито взглянул на него… Зато когда они остались наедине, разговор был нелегким. Решение отца не подлежало обсуждению. Гамаль не должен больше ходить в школу, где у него появились «сомнительные» друзья. Продолжать учебу он будет в Каире.

Гамаль не оправдывался и не возражал, ибо понимал, что попал в глупую историю. Что знал он об этой партии «Миср аль-Фатат», которая вывела людей на демонстрацию?

В Каир так в Каир!..

Но в Каир все-таки Гамаля не отправили. Отец решил в конце концов, что за подростком нужен глаз да глаз… Его перевели в школу «Фаридия», правда, учился он там недолго, так как отца вскоре направили на работу в Каир.

Опять Гамалю пришлось менять школу. Абдель Насер стал заведующим почтовым отделением в квартале Баб-аль-Шаркия на улице Моски. Это огромный район базаров и мастерских ремесленников. Отец снял четырехкомнатную квартиру на втором этаже. Он теперь получал двенадцать фунтов, однако после возмещения квартплаты на питание оставалось совсем немного денег: ведь семьи стала многочисленней.

Гамаль стал посещать школу «аль-Нахда». Здесь он учился до восемнадцати лет. В этот период жизни Гамаль впервые серьезно заинтересовался политикой.

Любимым его предметом в школе была история. Эту страсть поддерживали в нем учителя. Одну за другой он прочитал книги о жизни Наполеона, Александра Македонского, Юлия Цезаря, Ганди, Руссо, Вольтера. С увлечением читал Гамаль роман Виктора Гюго «Отверженные», «Повесть двух городов» Диккенса. В школьном журнале, редактором которого он был назначен, Гамаль поместил статью «Вольтер — человек свободы». В этой статье он открыто восхищается Вольтером. «Это Вольтер и Руссо, — писал Гамаль, — подготовили революцию 1789 года…»

Хотя школьная программа и базировалась на изучении европейской литературы, конечно, юноша в первую очередь интересовался произведениями арабских авторов. Гамалю нравились стихи Ахмеда Шауки и Хафиза Ибрагима, пьесы и романы Тауфика аль-Хакима, который на всю жизнь остался его любимым писателем. Большое впечатление произвел на юношу роман Тауфика аль-Хакима «Возвращение духа».[7]

Читал Гамаль обычно с карандашом в руке, подчеркивая в книге фразы, которые наводили его на какие-либо размышления. Так, в романе «Возвращение духа» он отметил место, где говорится о том, что у египтян неизбежно должен появиться вождь, способный сплотить и поднять народ на борьбу за свободу и национальное возрождение.

Мысль о народном вожде увлекла Гамаля. «Не знаю, почему мне всегда казалось, что наша страна ищет героя, который сыграет свою роль», — писал он впоследствии в своей работе «Философия революции».

В романе египетского писателя описывается обстановка каирского дома, в который приходит врач. Он удивляется, увидев в одной комнате пять кроватей, выстроенных в ряд:

— Что это? Казарма?..

Доктор хочет узнать, что заставляет этих людей жить в такой тесноте.

— Нам и так хорошо! — слышит он в ответ. Это звучало просто и искренне. Бледные лица людей словно светились радостью оттого, что они вместе болеют, подчиняются одному режиму, принимают одинаковые лекарства, что у них общая судьба. Обитатели похожей на казарму комнаты именовали себя «народом».

Здесь же живет герой книги — школьник Мухсин. Своим характером и судьбой он удивительно напоминает юного Гамаля. Молодой Насер должен был действительно весьма симпатизировать Мухсину, страстно увлеченному патриотическими идеями. В произведении Тауфика аль-Хакима Гамаль почувствовал глубокую веру писателя в египетский народ, который способен совершить еще большее чудо, чем постройка пирамид.

В это время антианглийские настроения в стране усилились. В июне 1934 года в Каире произошло настоящее сражение между рабочими и полицией. В ответ на полицейские репрессии забастовала вся страна. Правительство отменило конституцию. Тогда «Вафд»[8] созвала национальную конференцию и потребовала демократических реформ. Король спрятался за англичан. Те ответили отказом. Это вызвало взрыв всеобщего возмущения в Египте.

Гамаль был избран в делегацию студентов и школьников, которые пошли по домам известных в стране общественных деятелей, убеждая их принять участие в демонстрации.

В ноябре 1935 года в стране начались новые антианглийские забастовки и демонстрации…

Стояла осень. В тот год рано прошли дожди и наступило похолодание. Вздувшийся Нил катил тяжелые желтые воды. В один из таких осенних дней во дворе школы «аль-Нахда» собрались учащиеся и преподаватели. Со страстной, взволнованной речью выступал Гамаль. Он призывал выйти на демонстрацию. Сперва учителя попытались увести школьников в классы. Но чувства, которые побудили Гамаля произнести эту речь, были настолько близки всем, что учителя вскоре сами поддержали школьников. Из ворот школы на каирские улицы вылилась шумная толпа.

Гамаль предлагал идти к мосту через Нил и соединиться с бастовавшими студентами университета. Он знал также, что посланные им делегаты ведут туда же демонстрантов из других школ. Но полиция не дремала. Заранее был разведен мост якобы для того, чтобы пропустить вереницу фелюг с высокими мачтами. Тогда кто-то предложил переправиться через реку на фелюгах.

Полицейские попытались воспрепятствовать переправе. Их забросали камнями. Тогда на помощь были присланы английские войска.

Раздался залп, и один из школьников упал, обагрив кровью мостовую. Солдаты взяли демонстрантов в кольцо.

— Надо прорваться силой, — крикнул Насер, — сбор у «Дома нации»!

Демонстранты ринулись в одну сторону. Гамалю с группой друзей удалось уйти от полиции.

Дом, где когда-то жил известный революционер Саад Заглюль, знали в Каире все. Его называли в народе «Бейт аль-умма», что значит «Дом нации». С именем этого человека было связано самое массовое политическое движение в Египте. В годы первой мировой войны египтяне оказали поддержку английским войскам, за что Египту была обещана независимость. Но англичане не спешили выполнять договор. Тогда египтяне избрали делегацию для поездки на Парижскую конференцию, где державы-победительницы заново делили мир. Во главе делегации стоял выходец из крестьянской среды Саад Заглюль. По-арабски «делегация» — «вафд», это слово и стало названием партии, которую образовали сторонники Заглюля после того, как он был арестован и сослан на Мальту. В стране вспыхнула революция 1919 года.

В конце концов формально протекторат Англии был упразднен, и Египту предоставили «независимость». Султан Фуад стал первым египетским королем. Однако Англия осуществляла контроль над египетской полицией и армией, обеспечивая свои интересы в стране. К тому же король покорно выполнял волю англичан.

Заглюль умер в 1927 году, а в 1928 году король и англичане были вынуждены согласиться с созданием «вафдистского» правительства. Руководил «Вафдом» в то время Наххас-паша. Он и возглавил правительство. Но вскоре оно пало, потому что английский верховный комиссар был недоволен проводившимися реформами. В январе 1930 года Наххас-паша снова стал премьер-министром. Теперь он вступил в переговоры с англичанами, требуя вывода английских войск из Египта. Однако переговоры были прерваны. Король Фуад поставил у кормила власти «сильного человека» — миллионера Исмаила Сидки-пашу, который жесточайшим образом расправлялся со всяким проявлением свободомыслия.

…Люди, собравшиеся перед домом, где жил раньше Саад Заглюль, ждали выступления Наххаса-паши.

Гамаль забыл, что с самого утра ничего не ел. Все улицы вокруг были забиты народом. На площади натянули большой тент, под ним сидела вдова Заглюля, руководящие деятели партии «Вафд».

Когда Наххас-паша начал говорить, появились английские солдаты. Раздались крики и свист. Люди расхватали жерди, на которых держался тент, чтобы использовать их как оружие против англичан.

Английские солдаты отступили. Раздался залп, другой. Кто-то закричал… Кто-то упал на мостовую…

Гамаль почувствовал удар в голову. Кровь заливала глаза. Друзья схватили его под руки и укрыли в подъезде. Иногда Гамалю казалось, что он теряет сознание. Как юноша ни протестовал, но ему все же пришлось идти в госпиталь. И снова его имя попало в списки демонстрантов.

Правительство на месяц отменило занятия в школах. В конце концов королю пришлось пойти на уступки. Египтяне торжествовали победу. «Вафд» снова пришел к власти. Правительство Наххас-паши подписало в августе 1936 года англо-египетское соглашение, которое официально означало конец английской военной оккупации Египта. Однако на основании этого же соглашения англичанам предоставлялись военные базы. Таким образом Египет обрел призрачную независимость. На деле же, и это очень скоро почувствовали египтяне, в стране почти ничего не изменилось.

По договору 1936 года египетская армия переходила под египетское командование, но инструкторами по-прежнему оставались англичане. В отчете британской военной миссии открыто признавалось, что египетская армия, которую англичане готовили пятьдесят лет, находится в плачевном состоянии. Ее одиннадцать пехотных батальонов были плохо вооружены, в артиллерии не хватало боеприпасов и запчастей, отсутствовали танки и зенитные установки. Экипажи 34 самолетов, составлявшие египетские ВВС, совершенно не имели практики бомбометания и воздушных боев. Египетские крестьяне относились к воинской повинности как к бедствию, а офицеры, набранные из знатных семей, воспринимали службу в армии как средство занять положение в обществе.

«Сегодня ситуация критическая. Египет зашел в тупик. Я чувствую, что страна находится в состоянии безнадежного разочарования, — с горечью писал Гамаль своему другу Хасану эль-Нашару. — Кто может устранить эти чувства? Египетское правительство зиждется на коррупции и семейственности. Кто может изменить это положение?.. Кто может крикнуть „стоп“ империалистам? В Египте есть люди с честью, которые не хотят, чтобы им разрешили умирать как собакам. Где возрождающийся патриотизм 1919 года? Где люди, которые готовы принести себя в жертву независимости их родины? Где человек, способный перестроить страну?

Где достоинство? Где национальное самосознание? Где то, что называется молодежным движением? Все это исчезло, и нация спит, как человек в канаве. Кто может разбудить их, эти несчастные создания, которые даже не знают, кто они такие?»

Такова была обстановка в стране в 1936 году, когда Гамаля за несколько месяцев до окончания школы арестовали. Абдель Насеру пришлось приложить максимум усилий для того, чтобы его сына освободили и допустили к выпускным экзаменам.

Гамаль закончил школу. Для него не было вопросов о выборе дальнейшего пути. Он мечтал стать офицером. Вскоре Гамаль предстал перед членами приемной комиссии военного факультета.

— Как зовут?

— Гамаль Абдель Насер.

— Чем занимается ваш отец? — спросил после длительной паузы офицер, наклонившись над столом, покрытым красной скатертью.

— Почтовый служащий.

Сидящие за столом переглянулись.

— На крупной должности?

— Нет. Обычный служащий… — лицо Гамаля сделалось пунцовым.

— Место рождения?

— Провинция Асьют. Село Бани-Мур.

— Значит, вы из крестьян?

Офицер, задававший вопросы, оставался абсолютно бесстрастным, однако глаза остальных горели неподдельным любопытством.

— Да, — спокойно сказал Гамаль.

— В вашей семье были офицеры?

— Нет.

— Почему же вы решили пойти на военную службу?

— Чтобы отдать жизнь за родину.

Так говорили все. Привычный, так сказать, ответ. Но он звучал почему-то по-особенному в устах этого юноши. В комнате снова воцарилось неловкое молчание, словно экзаменаторы задумались, почему же они-то не отдали жизнь за родину, дослужившись до высоких чинов.

— У вас есть собственность?

— Нет.

Ответ снова поверг присутствующих в состояние неловкости.

— Рекомендует ли вас кто-нибудь?

— Нет.

— Вы участвовали в студенческих демонстрациях? — задал свой последний и главный вопрос председатель приемной комиссии.

— Да.

— Так… — Председатель постучал по столу пальцами. — Можете идти…

Напрасно на следующий день искал Гамаль свою фамилию в списках слушателей военного факультета. Раньше была надежда… Теперь же его постоянно мучил вопрос: что делать дальше?.. Школа закончена, двери Военной академии перед ним закрылись. Родственники оказывали на него давление, заставляя идти в полицейскую школу. Им нравилась черная форма и привилегированное положение полицейских, которыми командовал английский генерал Рассел.

Гамаль вспомнил столкновение студентов и школьников с полицией, в которых совсем недавно он сам принимал участие. На его лице еще оставался шрам от полицейской пули. Только хадж Хуссейн поддержал в семейном споре своего внука. Но не эта помощь, а прошлое Гамаля спасло его от черного мундира, ведь из-за арестов он находился на подозрении.

Насер знал, что это же прошлое не позволило ему поступить в Военную академию.

Но Гамаль считал также, что, даже будь он абсолютно безупречен с точки зрения полицейского понимания благонадежности, все равно его крестьянское происхождение явилось бы помехой: только дети крупных помещиков могли стать членами офицерской касты. Как ни мечтал Гамаль о военном поприще, а приходилось искать другой путь.

В арабских государствах существовал закон, согласно которому лишь лица с юридическим образованием могли активно участвовать в политической жизни страны. Так, например, только юристы получали разрешение на издание газет и журналов, на формирование общественных организаций и партий.

По-видимому, Гамаль, с детских лет участвовавший в борьбе, которую вела революционная молодежь, принимал это в расчет, подавая заявление на юридический факультет Каирского университета. В отличие от привилегированной Военной академии университет был довольно демократическим учебным заведением. В тридцатые годы здесь училось много крестьянских детей. Летом они помогали отцам работать на полях. И только в конце сентября, когда хлопок был убран и продан, родители могли заплатить за учение сыновей. Поэтому и учебный год в Египте начинается обычно в первых числах октября. И Насер успел поступить в университет. Учился он с интересом, много читал, но продолжал мечтать о военной карьере. И вдруг, проучившись в университете уже полгода, он узнает, что объявлен дополнительный набор сорока четырех слушателей в Военную академию.

На этот раз Гамаль действовал по-другому. Решив заручиться поддержкой влиятельного покровителя, он с помощью своего дяди Халиля стал добиваться приема у заместителя секретаря министерства обороны генерала Ибрагима Хейри-паши. Гамаль ненавидел эту систему «патронажа», но приходилось поступать по арабской пословице: «скриви глаз свой, если вошел в деревню кривых».

Генерал принял юношу дома. Гамаль честно рассказал ему о том, как он провалился на собеседовании. Хейри-паша был известен своей заботой о воспитании национальных офицерских кадров. Внимательно выслушав молодого человека, он убедился в его настойчивости и серьезности и обещал поддержку.

В тридцатые годы впервые в истории Египта в аудиториях и на плацах академии появились кадеты — выходцы из средних слоев общества. Не только Гамаль, но и такие офицеры, как Абдель Хаким Амер, Анвар Садат, Хуссейн аш-Шафи, Халид Мохиеддин и его двоюродный брат Закария Мохиеддин, и другие, из тех, кто впоследствии вошел в число руководителей египетской революции 1952 года, поступили в академию именно в эти годы. Насер и его друзья являлись совершенно новым элементом в египетской армии: энергичные, патриотически настроенные молодые люди готовы были посвятить себя борьбе за независимость своей родины.

17 марта 1937 года Гамаля приняли в Военную академию. Отныне перед ним была ясная цель — стать хорошим офицером. Вскоре начальство по достоинству оценило его организаторские способности. В 1938 году ему уже поручили наблюдать за набором новых слушателей. Один из них, Абдель Хаким Амер, высокий и худой парень, вскоре стал ближайшим другом Гамаля. Однокурсники прозвали Гамаля «Джимми», а Амера — «Робинзоном» за его терпение и любовь к приключениям. В результате блестящей сдачи экзаменов «Джимми» вскоре присвоили звание капрала. Программа Военной академии была рассчитана на три года, однако в 1938 году армия остро нуждалась в офицерах, поэтому ввели ускоренный курс обучения. Через шестнадцать месяцев капрал «Джимми» сдал уже выпускные экзамены с высокой отметкой: 71 балл из 100. Самая высокая оценка в его табеле была «по организации и управлению» — 95, а также «по науке и математике» — 81. Хуже дела обстояли с военной историей — 68. (Это выглядит несколько странным, потому что история еще в школе была его любимым предметом.)

Занимаясь в академии, Гамаль большую часть своего времени проводил в библиотеке: в его формуляре перечислены книги на английском языке, которому он уделял много внимания, труды по военной истории и политике, биографии Наполеона, Бисмарка, Кемаля Ататюрка. Особый интерес «Джимми» проявлял к экономическим проблемам Ближнего Востока.

Летом 1938 года в Бани-Мур пришло письмо, в котором Гамаль извещал деда и остальных родственников о том, что после окончания Военной академии он будет жить и работать совсем рядом, на станции Мункабад…

И вот лейтенант Гамаль Абдель Насер едет к месту службы, в края, которые можно назвать сладким, щемящим душу словом «ватан», что значит — «родина». Стоя у окна вагона, он вспоминал свое детство, Бани-Мур, дом деда. Положив, бывало, за пазуху теплые домашние лепешки и попрощавшись со своими друзьями — деревенскими мальчишками, Гамаль спешил верхом на осле в Асьют, к отцу. В те годы он видел то же самое, что и сейчас: поля и феллахов в голубых галябиях…

Через некоторое время Гамаль писал Хасану эль-Нашару: «Вчера я приступил к служебным делам в Мункабаде. Это прекраснейший поэтический уголок земли, возбуждающий воображение. Кругом горы, пустыня, угодья, лужайки и каналы. На севере — поля, на юге — цепь гор простирается с востока на запад, охватывая, словно руками, пустыню. Счастлив сообщить тебе, что мой характер неизменен. Гамаль в Мункабаде — тот же самый Гамаль, которого ты знал прежде, — человек, который ищет повод для надежд, но они исчезают, как облака».

Многие сослуживцы Гамаля по Мункабаду стали его друзьями и впоследствии вошли в организацию «Свободные офицеры».

Гамаль верил, что египетская армия в конце концов поднимется на борьбу за свободу и поруганную честь родины. Его вера зиждилась на знании истории Египта. Взять, к примеру, замечательного полководца Мухаммеда Али, который одержал в первой половине прошлого века ряд крупных побед над турецкой армией: лишь объединенные усилия европейских держав спасли Турцию от окончательного поражения. А изгнание Наполеона?.. В семидесятые годы прошлого века в армии создалась революционная группировка, члены которой называли себя «Свободными офицерами». «Какое хорошее название — „Свободные офицеры“, — думал Гамаль. — Уже тогда они выступали против английского засилья в стране, требуя проведения реформ, и, в частности, боролись за установление республиканского строя».

Не раз встречался Гамаль с участниками восстания Ораби-паши, который первым сказал, что армия должна служить народу. Они рассказывали, как 9 сентября 1881 года Ораби-паша вывел свои войска на площадь перед королевским дворцом Абидин. Трусливый хедив[9] Тауфик, подталкиваемый английским генеральным консулом, выходит на балкон:

— Зачем вы пришли сюда?

Ораби-паша стоит, опираясь на эфес шпаги.

— Мы хотим изложить справедливые требования армии и народа, — говорит он, поглаживая усы.

— Какие требования? — изображает на лице удивление хедив.

— Мы требуем смены правительства, ненавистного народу, и создания парламента…

Английский консул пытается подбодрить хедива.

— Вы рабы… Какое вы имеете право требовать!.. — кричит он в истерике.

— С сегодняшнего дня мы перестали уже быть рабами! — воскликнул Ораби-паша.

Гамаль мечтал о том времени, когда он с товарищами вот так же смело сможет выступить против тиранов, продолжив борьбу, начатую Ораби-пашой.

В Мункабаде разместился трехтысячный гарнизон. Молодых, жаждущих дела офицеров тяготила скучная и унылая жизнь, все свободное время они проводили в яростных спорах, обсуждая будущее родины.

Иногда Гамаль с друзьями ездил в Бани-Мур. Старый хадж Хуссейн гордился своим внуком-офицером и старался не ударить лицом в грязь перед гостями. Их всегда ждал в его доме обильный деревенский обед, о котором они потом вспоминали в казарме.

— Его друзья из богатых семей. Офицеры! — говорил хадж Хуссейн, урезая из скудного семейного бюджета деньги для того, чтобы купить индейку…

Однажды январским вечером 1938 года Гамаль отправился с приятелями побродить по пустыне. У подножия горы аль-Шариф они присели, чтобы пожарить на костре каштаны. Все шутили и смеялись. Вдруг Гамаль встал и сказал своим обычным спокойным голосом:

— Давайте, друзья, сделаем что-нибудь особенное… Пусть в этот день между нами возникнет чувство настоящего братства…

Гамаль был уверен, что его занесли в «черные списки» за свободолюбивые мысли, которые он открыто высказывал офицерам гарнизона. Это грозило по меньшей мере задержкой в присвоении очередного звания. Чтобы усыпить бдительность начальства, он попросил отправить его в Судан, который находился формально под управлением англо-египетской администрации. К нему присоединился и Амер.

И вскоре друзья прибыли в Хартум. В помещении военной комендатуры, куда они явились, их встретила группа полупьяных офицеров.

Оказалось, что комендант не любил пить в одиночестве, и офицеры в приказном порядке вынуждены были составлять ему компанию.

Молодых лейтенантов тотчас пригласили принять участие в очередном «дне рождения» коменданта, который тот отмечал еженедельно.

Неприглядный вид офицеров, их блуждающие глаза вызвали в Гамале отвращение. Едва сдерживаясь, он ответил вежливо, но достаточно твердо, что не может заставить себя пить. Дверь помещения тотчас захлопнулась на замок. Комендант измерил новичка взглядом с ног до головы и, подавая ему бокал, приказал выпить.

Гамаль стоял бледный, с бокалом в руке, наблюдая, как комендант тут же опорожнил одну за другой несколько рюмок. Оглядевшись вокруг, Насер потрогал за локоть Амера и показал ему на окно. Одним махом друзья перепрыгнули через подоконник и оказались на улице. Через несколько минут они весело смеялись, направляясь в кино.

Но комендант воспринял эту шутку как личное оскорбление. Однажды, когда Амер уехал в командировку, комендант вызвал к себе Гамаля и объявил, что направляет его в отдаленный гарнизон Авлия.

Конечно, жизнь в Хартуме имела ряд преимуществ. Отсюда Насер, хотя и нерегулярно, мог следить за тем, что творилось в Каире. Жизнь же вдали от Хартума была совершенно невыносимой. Единственным развлечением Гамаля в этот период была обезьяна, которую он купил у бродячего комедианта и всюду водил за собой на ошейнике.

Вернувшись из командировки, Амер, к своему удивлению, не застал Насера в Хартуме. Его тоже ожидало новое назначение — в Каслу. Амер тотчас понял, что это козни коменданта. И он решил во что бы то ни стало добиться перевода в Авлию к Гамалю. Выйдя от коменданта, он отправился к его собутыльнику — начальнику штаба и радостно сообщил ему о своем отъезде в Каслу. На следующий же день ему было приказано ехать в Авлию…

Но недолго друзьям пришлось жить вместе. В Европе вспыхнула вторая мировая война. В своих стратегических расчетах как Англия, так и Германия отводили Египту важное место. Пожар мировой войны, бушевавший в Европе, перекинулся вскоре на Египет. Промышленность, коммуникации, людские резервы страны — все было поставлено под контроль английского военного командования. Египетское правительство разорвало отношения с Германией, а затем и с Италией. Но, несмотря на все это, король Фарук, сменивший на престоле умершего Фуада, его ближайшие сановники втайне сочувствовали гитлеровцам.

Общественное мнение в стране раскололось. Большинство антифашистски настроенных египтян сплотилось вокруг партии «Вафд». Многие мечтали о нейтралитете, что было весьма наивно, поскольку английская армия оккупировала Египет. Среди египтян было немало и таких, которые рассчитывали, что с помощью фашистской Германии или Италии Египту удастся освободиться от английских колонизаторов. (Эти люди еще недостаточно хорошо понимали в то время сущность звериной идеологии фашистов.) Германские агенты, активно действовавшие в Египте, поддерживали такие настроения. Они установили связь с «Миср аль-Фатат», которая начала совершать диверсионные акты против англичан.

В 1940 году итальянские войска вторглись в Египет из Ливии. Мотомеханизированные части — впереди мотоциклисты, затем танки, грузовики с пехотой и артиллерией — заняли маленькую деревушку Сиди-Баррани и вышли на асфальтированную автостраду Мерса-Матрух — Александрия. По этой дороге можно было наступать вплоть до самого Суэцкого канала. Сил для сопротивления у англичан явно не хватало, приходилось отступать. Генерал Уэйвелл приказал заминировать дороги, взорвать шоссе и засыпать солью колодцы.

Спасла англичан нерешительность итальянского генерала Грациани, который не рискнул продолжать наступление. Воспользовавшись этим, английский флот обстрелял противника в Сиди-Баррани, а затем сухопутные войска оттеснили итальянцев в Ливию.

На помощь им были брошены немецкие войска генерала Роммеля. Воспользовавшись крупным преимуществом в танках, фашисты развили стремительное наступление.

В это время дворцовые круги организовали в Каире демонстрацию под лозунгом «Вперед, Роммель!». Англичане стянули танки к королевскому дворцу и потребовали, чтобы король либо назначил новое правительство, либо отрекся от престола. Король, конечно, предпочел первое.

К власти опять пришел Наххас-паша. На этот раз его назначения требовали англичане. Они поняли, что только правительство, поддерживаемое народом, может обеспечить порядок в столь критическое время. Наххас сразу же провел ряд реформ, снизил налоги, взимаемые с крестьян, легализовал профсоюзы и отменил плату за обучение в начальной школе.

Когда начались эти события, Насер по-прежнему был в Авлии. Отдаленность от родины не позволяла ему правильно оценить обстановку. Он поддерживал тех, кто хотел бы, чтобы Египет сохранял нейтралитет. Но его, как страстного патриота, возмутил произвол англичан, которые, исходя из своих интересов, свергали и назначали правительства. В тот день, когда англичане предъявили ультиматум королю Фаруку, Насера перевели в Египет…

Между тем положение на фронте осложнилось. В мае 1942 года Роммель вновь предпринял наступление и вынудил англичан отступить к аль-Аламейну. Здесь произошло решающее сражение, во время которого армия Роммеля была разбита.