"Невеста дьявола" - читать интересную книгу автора (Райс Энн)3Полночь. Почему этот час казался самым подходящим? Может, оттого, что Пирс и Клэнси засиделись допоздна и теперь ей захотелось побыть в тишине? В Калифорнии сейчас только десять, но Майкл уже позвонил и, скорее всего, давно спит, устав после долгого перелета. В телефонном разговоре он без конца жаловался, что все там кажется ему непривлекательным, и взволнованно повторял, что очень хочет домой. Как это мучительно. Ведь прошло совсем немного времени, а она уже скучает по нему, лежа в огромной пустой кровати. Но тот, другой, ждал… С последним тихим ударом часов она поднялась, надела поверх ночной рубашки шелковый пеньюар, сунула ноги в атласные шлепанцы и, выйдя из спальни, спустилась по длинной лестнице. «Где же мы встретимся, мой демонический любовник?» В зале с опущенными портьерами на окнах, чтобы внутрь не проникал уличный свет? Среди высоких зеркал? Самое подходящее место. Роуан тихо прошла по натертому сосновому полу и ступила на мягкий китайский ковер. Сигареты Майкла на столе… Недопитый стакан пива… Остывший камин… Она разожгла его накануне – в свой первый нестерпимо холодный вечер на юге. Первое декабря. У малыша в ее чреве уже появились крошечные веки и начали формироваться ушки. Дела обстоят благополучно, заверил ее врач. Сильные, здоровые родители, без наследственных заболеваний, и организм будущей матери в отличном состоянии. Ей следует только быть умеренной в еде. Кстати, кто она по профессии? Лгунья… Утром Роуан случайно услышала, как Майкл говорил с Эроном по телефону: «Все прекрасно. Чувствую себя на удивление хорошо. Совершенно спокоен. Если не считать, конечно, того жуткого случая в день свадьбы… Да, когда я увидел Стеллу. Но, возможно, мне это показалось. Все-таки я выпил столько шампанского… – (Пауза) – Нет. Совсем ничего». Эрон способен разобраться, где правда, где ложь. Эрон все понял. Но беда в том, что невозможно предугадать, в какой момент эти темные сверхъестественные силы начнут действовать. И они могут подвести тебя именно тогда, когда ты больше всего на них рассчитываешь. После бессвязных снов и страшно неприятных проникновений в чужие мысли мир вдруг заполняют деревянные маски вместо лиц и бесстрастные голоса. И ты остаешься в одиночестве. Эрон, наверное, одинок. Он так ничего и не обнаружил в старых тетрадях Джулиена. В конторских книгах из библиотеки также ничего не оказалось, кроме записей по ведению хозяйства на плантации. Этого, собственно, и следовало ожидать. Не нашел он полезной информации и в колдовских гримуарах и демонологиях, собранных не за одно десятилетие, – разве только опубликованные сведения о колдовском искусстве, доступные любому. В прекрасно отремонтированном особняке не осталось ни одного темного или неисследованного угла. Даже мансарда сияла чистотой. Они с Майклом вместе поднялись наверх, чтобы принять работу, прежде чем он выехал в аэропорт. Все было в порядке. В бывшей комнате Джулиена устроили уютный кабинет для Майкла, с чертежным столом, папками для светокопий и полками для его многочисленных книг. Роуан остановилась в центре ковра, лицом к камину, наклонила голову и, сложив ладони пирамидкой, прижала пальцы к губам. Чего она ждет? Почему бы не произнести это слово: «Лэшер»? Она медленно подняла взгляд к зеркалу над камином. Он стоял за спиной и внимательно наблюдал за ней. На фоне проникавшего сквозь стекла уличного света Роуан легко разглядела в дверном проеме его фигуру. Сердце бешено забилось, но она даже не шелохнулась, а продолжала пристально всматриваться в его отражение, соизмеряла, определяла, подсчитывала, пытаясь понять всеми доступными ей человеческими и сверхъестественными силами, из чего сотворено тело этого таинственного существа. – Обернись, Роуан. – Голос, подобный поцелую в темноте. Не приказ, не мольба. Скорее, что-то интимное, словно просьба возлюбленного, чье сердце будет навеки разбито, если последует отказ. Она обернулась. Он стоял в дверном проеме, сложив руки на груди. Старомодный темный костюм, дополненный белоснежной рубашкой с высоким воротником и шелковым галстуком, очень походил на те, в которых был изображен Джулиен на портретах восьмидесятых годов девятнадцатого столетия. Красивое зрелище. Сильные, как у Майкла, руки, крупные черты и решительное выражение лица не вязались с общим обликом, но в целом картина получалась привлекательной. Темную шевелюру пронизывали светлые пряди, кожа выглядела смуглой. Глядя на него, Роуан отчего-то вспомнила Чейза, своего бывшего любовника, служившего в полиции. – Измени все, что хочешь, – вкрадчиво произнес он. Не успела она ответить, как это существо само начало меняться: волосы еще больше посветлели, а кожа приобрела бронзовый оттенок, совсем как у Чейза. Глаза ярко вспыхнули, и на мгновение перед ней предстала точная копия Чейза… Но уже в следующую секунду произошли новые изменения, и таинственный процесс продолжался до тех пор, пока она не увидела того самого человека, который появился ночью в кухне, – возможно, именно в таком облике он в течение нескольких веков являлся всем ее предшественницам. Однако сейчас представший перед ней мужчина казался выше и приобрел яркий эффектный загар Чейза. Роуан непроизвольно шагнула ему навстречу. Теперь их разделяло всего несколько футов. Она испытывала не столько страх, сколько сильнейшее возбуждение. Сердце по-прежнему готово было выскочить из груди, но дрожь прекратилась. Она протянула руку, как тогда, ночью, в кухне, и дотронулась до его лица. Колючая щетина, вроде бы кожа… Но это вовсе не так. Тонкое чутье диагноста подсказывало Роуан, что ее пальцы коснулись чего-то совершенно иного по своей природе – некой оболочки энергетического поля, внутри которой нет ни костей, ни внутренностей. – Всему свое время, Роуан. Кости появятся. Всему свое время. Ведь можно сотворить любое чудо. Призрачное существо едва шевелило губами. Оно уже истощило свою энергию и начало постепенно рассеиваться. Напрягая силы, Роуан всматривалась в него, стараясь удержать видение, и вскоре гость вновь приобрел свой прежний облик. – Помоги мне улыбнуться, красавица, – прозвучал голос, но губы на этот раз не шевельнулись. – Я бы с радостью подарил улыбку тебе и твоей силе, если бы мог. Вот теперь ее действительно охватила неудержимая дрожь. Призвав на помощь все свои внутренние ресурсы, Роуан пыталась вдохнуть жизнь в застывшие черты и явственно ощущала, как энергия медленно покидает ее, окутывает незнакомую материю, внедряется в эту материю и придает ей форму. Происходящее можно было бы сравнить с электризацией, однако все было гораздо тоньше и сложнее. Роуан расслабилась, когда увидела, что губы растянулись в улыбке. Спокойная улыбка, как у Джулиена на фотографиях. Огромные глаза наполнились светом. Руки потянулись к ней и едва не коснулись ее лица. Тело Роуан наполнилось блаженным теплом. Затем фигура озарилась неясными бликами и внезапно растворилась в воздухе, а последняя волна тепла оказалась такой жаркой, что Роуан отступила и отвернулась, прикрыв глаза рукой. Комната словно вдруг опустела. Лишь портьеры беззвучно колыхались. Постепенно вновь воцарился холод. Роуан сразу продрогла. Силы покинули ее. Руки по-прежнему дрожали. Она подошла к камину и устало опустилась на колени. В голове царил сумбур. Роуан с трудом понимала, что произошло и какое она имеет ко всему этому отношение. Постепенно мысли стали обретать ясность. Она положила на маленькую решетку растопку, сверху – несколько палочек и небольшое полено, затем чиркнула длинной спичкой и разожгла огонь. Через секунду послышался треск и в камине запрыгали язычки пламени. Роуан не сводила с них пристального взгляда. – Ты ведь здесь? – прошептала она, глядя, как огонь охватывает сухую кору, становится все ярче и сильнее. – Да, здесь. – Где? – Рядом с тобой, вокруг тебя. – Откуда исходит твой голос? Сейчас он вполне реален и тебя может услышать кто угодно. – Скоро ты поймешь, как это происходит, и гораздо лучше, чем я. – Ты этого от меня ждешь? Последовал долгий вздох. Роуан напрягла слух: никакого дыхания – лишь явственное ощущение чьего-то присутствия. Сколько раз ей доводилось вот так же чувствовать кого-то рядом, но не потому, что она слышала чужие шаги, биение сердца или дыхание. Звуки были именно такими – более тонкими, неуловимыми. – Я люблю тебя, – сказал он. – Почему? – Потому, что для меня ты самая красивая. Потому что ты способна меня видеть. Потому что в тебе воплотилось все то человеческое, чем я жажду обладать. Потому что ты живая, теплая, мягкая. И я знаю тебя, как знал прежде тех, других, что были до тебя. Роуан молчала, и он продолжил: – Потому что ты дитя Деборы, ты дитя Сюзанны, Шарлотты и всех остальных, чьи имена тебе известны. Даже если ты откажешься принять изумруд, который я подарил Деборе, я все равно люблю тебя. Люблю и без него. Я полюбил тебя, как только мне стало известно о твоем грядущем появлении. Благодаря своему дару предвидения я узнал о твоем приходе задолго до того, как он произошел. И полюбил тебя заранее. К этому времени огонь разгорелся вовсю: толстое полено поглотили яркие оранжевые языки и по залу распространился восхитительный аромат – умиротворяющий запах горящего дерева. Но Роуан пребывала словно в бреду. Собственное дыхание казалось ей замедленным и странным. И она уже не была, как прежде, уверена, что голос, который она различает столь явственно, звучит в действительности и что его услышали бы другие, окажись здесь кто-то еще. Однако для нее этот голос звучал ясно и чрезвычайно соблазнительно. Она медленно опустилась на теплый пол возле камина и, прислонившись спиной к мраморной плите, которая тоже успела нагреться, устремила взгляд в глубокую тень под аркой в самом центре комнаты. – Твой голос успокаивает, он такой красивый, – вздохнула она. – Я хочу, чтобы он казался тебе красивым. Я хочу доставлять тебе удовольствие. Твоя ненависть повергала меня в уныние. – Когда? – Когда я до тебя дотрагивался. – Объясни мне все, абсолютно все. – Существует множество объяснений. В твоем вопросе уже заключен ответ. Я могу поговорить с тобой от собственного «я», но все, что я скажу, будет основано на знаниях, полученных мною от других на протяжении многих веков. Я черпал эти знания из вопросов, которые мне задавали. Это своего рода логическое построение. Если хочешь создать новую образную концепцию – спрашивай. – Когда ты появился? – Не знаю. – Кто первый дал тебе это имя – Лэшер? – Сюзанна. – Ты любил ее? – Я и сейчас ее люблю. – Она до сих пор существует? – Ее нет. – Я начинаю понимать, – сказала Роуан. – Ты воплощаешь отсутствие физического состояния, а следовательно, отсутствие времени. Разум без тела. – Вот именно. Молодчина. Умница. – Хватит и одного эпитета. – Ладно, – согласился он, – но какого? – Ты играешь со мной. – Нет. Я никогда не играю. – Я хочу дойти до сути, до самых основ, достичь, так сказать, дна. Хочу понять тебя, твои поступки и желания. – Знаю. Я понял это прежде, чем ты заговорила, – произнес он все так же вкрадчиво, соблазнительно. – Но ты достаточно умна, чтобы понимать: в том царстве, где обитаю я, нет дна. – Он помолчал, а затем неторопливо продолжил: – Если ты заставишь меня произносить длинные тирады и принять во внимание твои по большей части совершенно неправильные представления, ошибки и непродуманные определения, то я так и сделаю. Однако мои слова могут оказаться не столь близкими к истине, как тебе бы того хотелось. – И как ты это сделаешь? – Исходя из того, что узнал от других человеческих существ, разумеется. Поэтому я и говорю тебе: выбирай. Начни задавать вопросы с начала, если тебе нужна чистая правда, – и получишь загадочные, туманные ответы. И к тому же, возможно, бесполезные. Но все равно они будут правдивы. Или начни с середины – и услышишь ученые, сложные ответы. В любом случае ты узнаешь обо мне то, что я знаю о себе от тебя. – Ты дух? – Я то, что называешь духом ты. – Как бы ты сам назвал себя? – Никак. – Понятно. В твоем мире нет нужды в именах и названиях. – Нет даже такого понятия. По правде говоря, у меня просто нет ни имени, ни названия. – Но у тебя есть желания. Ты хочешь обрести человеческую природу. – Хочу. – Послышалось что-то вроде вздоха, полного печали. – Зачем? – А тебе, Роуан, не хотелось бы стать человеком, окажись ты на моем месте? – Не знаю, Лэшер. Возможно, я предпочла бы свободу. – А я жажду этого до безумия, – медленно и скорбно проговорил голос. – Чувствовать тепло и холод, познать удовольствие. Смеяться… Каково это – смеяться? Петь и танцевать. И видеть все человеческими глазами. Ощущать предметы. Существовать во времени, испытывать потребности и чувства. Получать удовлетворение от осуществленных амбиций, иметь ясные идеи и мечты. – Да, я начинаю тебя понимать. – Не будь столь уверена. – Значит, сейчас у тебя нет ясного зрения? – Такого, как у тебя, нет. – А когда ты смотрел глазами мертвецов, ты видел ясно? – Не совсем, хотя и лучше, чем всегда. Но смерть цеплялась за меня, окружала со всех сторон. В конце концов я совсем терял зрение. – Могу представить. Это ты вселился в тестя Шарлотты, пока он еще был жив. – Да. И он знал это. Слабый старичок. Он так радовался, что снова может передвигаться и поднимать предметы своими руками. – Интересно. Мы называли это одержимостью. – Правильно. Я многое разглядел его глазами. Видел яркие краски и нюхал цветы. Видел птиц. Слышал их пение. Я касался рукой Шарлотты. Я познал Шарлотту. – А сейчас ты что-нибудь слышишь? Ты видишь огонь в камине? – Я все об этом знаю. Но я не вижу, не слышу и не чувствую так, как ты, Роуан. Хотя, приближаясь к тебе, я вижу то, что и ты, знаю тебя и твои мысли. Ее кольнул страх. – Я начинаю тебя понимать. – Это тебе только кажется. На самом деле все гораздо сложнее. – Знаю. Поверь, действительно знаю. – Мы обладаем знаниями. Мы существуем. Но благодаря вам мы научились думать последовательно, постигли суть времени. Кроме того, мы узнали, что означает стремиться к чему-либо. Для осуществления цели необходимо иметь такие понятия, как прошлое, настоящее и будущее. Нужно планировать. Я говорю лишь о тех из нас, кто хочет чего-то. Те, кто лишен желаний, даже не пытаются обрести знания. Они им ни к чему. Говоря о «нас», я, конечно, выражаюсь неточно. Для меня не существует никаких «нас», ибо я один: я отвернулся от себе подобных и вижу только тебя и тех, кто подобен тебе. – Понимаю. А когда ты проникал в тела мертвецов… в те головы на чердаке… – Спрашивай. – Ты изменял внутренние ткани тех голов? – Да. Глаза делал карими. Осветлял пряди волос. Это требовало большого количества тепла и максимальной концентрации. Концентрация – вот ключ ко всему, что я делаю. Я собираю воедино собственные частицы. – А в своем естественном состоянии? – Я безграничен. – Каким образом ты изменял пигмент? – Проникал в плоть, переделывал ее. Но ты лучше меня разбираешься в этом процессе. Ты бы назвала его мутацией. Мне не подобрать лучших слов, а ты знаешь научные термины. Концепции. – Что тебе мешало завладеть всем организмом? – Смерть. Он постепенно завершал свой жизненный цикл, а я был слеп и нем. У меня не хватало сил. Я не мог вернуть ему искру жизни. – Ясно. А когда ты проник в тестя Шарлотты, ты менял его тело? – Этого я не мог сделать. Даже не пытался. И сейчас не могу, даже если бы оказался там. Понимаешь? – Да. Ты постоянен, а мы существуем во времени. Понятно. Но ты говоришь, что не можешь изменить живую ткань? – У того человека не смог. И у Эрона не могу, когда проникаю в него. – Когда это происходит? – Только когда он спит. В другое время он для меня недоступен. – Зачем ты это делаешь? – Чтобы почувствовать себя человеческим существом. Чтобы стать живым. Но Эрон слишком силен для меня. Эрон сам управляет клетками своего организма. То же самое с Майклом. То же самое почти со всеми. Даже с цветами. – Кстати, о цветах. Ты подверг мутации розы. – Да. Для тебя, Роуан. Чтобы показать тебе свою любовь и силу. – И заодно свою цель? – Да… – Я не желаю, чтобы ты впредь проникал в Эрона. Я не желаю, чтобы ты каким-то образом вредил ему или Майклу. – Повинуюсь, хотя предпочел бы убить Эрона. – Почему? – Потому что с Эроном покончено, он много знает, и он лжет тебе. – Что значит – покончено? – Он выполнил то, что я предвидел и ожидал от него. Потому я и говорю, что с ним покончено. Сейчас я вижу, что он может сделать то, чего я не желаю, и таким образом помешать мне в достижении цели. Я бы убил его, не будь я уверен, что твое сердце сразу наполнится горечью и ненавистью ко мне. – Значит, ты ощущаешь мой гнев? – Он очень глубоко меня ранит, Роуан. – Если ты причинишь вред Эрону, мои боль и гнев будут безмерны. Но расскажи подробнее об Эроне. Я хочу, чтобы ты объяснил обстоятельно и доподлинно: что он должен был, по-твоему, сделать? – Поделиться с тобой своими знаниями. Дать тебе записки, составленные им во временной последовательности. – Ты имеешь в виду досье Мэйфейров? – Да. Историю. Но ты велела объяснить доподлинно, поэтому я не употребил слово «досье». Роуан тихо рассмеялась. – Не стоит воспринимать все так буквально. Продолжай. – Я хотел, чтобы ты получила из его рук семейную хронику и прочитала ее. Петир – Ясно. – Остерегись. – Я не должна думать, что мне все ясно? – Именно. Задавай вопросы. Такие слова, как «отклик» и «неоценима», по сути, мало что говорят. Я бы не стал от тебя ничего скрывать, Роуан. Она услышала, как он вновь вздохнул, – это был тихий, протяжный звук. Словно дыхание ветра. Она продолжала сидеть у камина, наслаждаясь теплом и широко открытыми глазами вглядываясь в темноту. Ей казалось, она уже целую вечность сидит так и разговаривает с этим странным бестелесным тихим голосом. Роуан чуть слышно рассмеялась от удивления, обнаружив, что, если постараться, его можно даже увидеть: прозрачная рябь в воздухе подсказывала ей, что он заполнил собой все пространство. – Чудесно… – произнес голос. – Я люблю твой смех. Сам я не умею смеяться. – Я могу помочь тебе научиться. – Знаю. – Я должна открыть дверь? – Да. – Я и есть тринадцатая ведьма? – Да. – Значит, Майкл правильно все расшифровал. – Майкл вообще редко ошибается. Майкл все ясно видит. – Ты хочешь его убить? – Нет. Я люблю Майкла. С удовольствием прогулялся бы с ним и поболтал. – Почему? Почему из всех людей именно Майкл? – Не знаю. – Ты должен знать. – Любить значит любить. Почему ты любишь Майкла? Будет ли ответ истиной? Любить значит любить. Майкл умен и красив. Майкл умеет смеяться. В Майкле присутствует невидимый дух, который проявляется в его походке, взгляде, манере говорить. Понимаешь? – Кажется, понимаю. Мы называем это жизненной силой. – Вот именно. Какие еще слова имели столько подтекста? – Я приметил Майкла очень давно, – продолжил голос. – Он меня поразил. Оказалось, что он способен видеть меня. Майкл несколько раз подходил к ограде. Кроме того, он целеустремленный и сильный. Раньше он меня любил. Теперь – боится. Ты встала между мной и Майклом, и он страшится, что я встану между ним и тобой. – Но ты не станешь ему вредить? Ответом ей было молчание. – Ты не станешь ему вредить. – Только прикажи – и я ничего ему не сделаю. – Но ты же говорил, что не хочешь причинять ему зло. Почему ты делаешь так, что мы пошли по второму кругу? – Никакой это не круг. Я сказал, что не хочу убивать Майкла. Но, возможно, Майклу придется страдать. Что же мне делать? Лгать? Я не лгу. Эрон лжет. Я – нет. Я не знаю, как это делается. – Я тебе не верю. Хотя ты сам, вероятно, считаешь, что говоришь правду. – Ты причиняешь мне боль. – Расскажи, каков будет конец. – Что? – Моя жизнь с тобой – как она закончится? Молчание. – Не хочешь говорить? – Ты откроешь дверь. Она сидела не шелохнувшись. Мозг напряженно работал. Полено тихо потрескивало, языки пламени плясали на фоне кирпичей, но ей казалось, что движутся они как-то неестественно, будто в замедленной съемке. В воздухе вновь что-то блеснуло. Роуан почудилось, что длинная хрустальная подвеска на люстре дрогнула и закружилась, разбрызгивая крошечные блестки. – Что означает – открыть дверь? – Ты сама прекрасно знаешь. – Нет, не знаю. – Вы можете изменять материю, доктор Мэйфейр. – Не уверена, что могу. Я хирург. Я работаю острыми инструментами. – Да, но твой ум гораздо острее. Она нахмурилась. На память вдруг пришел странный сон – сон о Лейдене… – В свое время ты останавливала кровотечение, – заговорил он, медленно и вкрадчиво произнося каждое слово. – Ты зашивала раны. Ты заставляла материю подчиняться тебе. В тишине отчетливо послышалось негромкое позвякивание люстры. В подвесках отражались танцующие языки пламени. – Ты усмиряла сильное сердцебиение у своих пациентов, ты вскрывала закупоренные сосуды их мозга. – Я не всегда сознавала… – Ты делала это. Ты боишься своей силы, но ты владеешь ею. Выйди в сад ночью. Ты можешь заставить цветы раскрыться. Ты можешь заставить их расти, как это делал я. – Но ты проделывал это только с мертвыми цветами. – Нет, цветы были живые. Ты сама видела ирис, хотя тот случай истощил мои силы и причинил мне боль. – А потом ирис умер и отвалился от стебля. – Да. Но я не хотел убивать его. – Ты довел его до предела. Вот почему он погиб. – Да. Я не знал его пределов. Роуан показалось, что она в трансе… И все же как ясно звучит его голос, какое у него четкое произношение. – Ты ведь не просто направил молекулы в какую-то одну сторону, – сказала она. – Нет. Я проник в химическую структуру клеток, точно так, как это делаешь ты. Ты способна открыть дверь. Ты видишь ядро самой жизни. – Нет, ты переоцениваешь мои знания. Никто не способен заглянуть так глубоко. К ней вновь вернулся давний сон, вспомнилась толпа, собравшаяся под окнами Лейденского университета. Кто были эти люди? Они считали Яна ван Абеля еретиком. – Ты сам не понимаешь, что говоришь, – сказала она. – Понимаю. Я вижу далеко. Ты наделила меня метафорами и терминами. Благодаря твоим книгам я также узнал концепции. Я вижу все, до самого конца. Я знаю: Роуан может изменить материю. Роуан способна взять тысячи и тысячи крошечных клеток и преобразовать их. – Ну и каков этот конец? Я выполню то, что ты хочешь? Он снова вздохнул. В углах комнаты что-то прошуршало. Портьеры всколыхнулись, словно от сильнейшего порыва ветра. Вновь зазвенела люстра, закачались подвески. Роуан уже не знала, показалось ли ей это или на самом деле по полу поползли клубы пара, растекаясь во все стороны до персиковых стен. А может, это просто отблески огня в камине? – Будущее – это ткань из переплетающихся возможностей, – сказал Лэшер. – Некоторые из них постепенно становятся вероятными, буквально единицы превращаются в неизбежность, но вместе с тем в основу ткани попадают неожиданные сюрпризы, способные ее разорвать. – Слава богу, – сказала она. – Значит, все-таки ты не способен видеть до самого конца. – И да и нет. Многие из людей полностью предсказуемы. Но не ты. Ты слишком сильная. Ты способна открыть дверь, если захочешь. – Как? Молчание. – Это ты столкнул Майкла в море? – Нет. – Кто-нибудь другой это сделал? – Майкл упал со скалы в море, потому что проявил неосторожность. Душа его болела, а жизнь была пуста. Все это отражалось у него на лице, в его жестах. И не нужно быть духом, чтобы разглядеть это. – Но ты разглядел. – Да, но еще задолго до того, как все случилось. И все же я тут ни при чем. Я улыбался. Потому что предвидел, что ты и Майкл будете вместе. Я понял это, когда Майкл был еще мальчиком и смотрел на меня сквозь садовую ограду. Я предвидел смерть Майкла и его спасение. Ты его спасла. – А что видел Майкл, когда утонул? – Не знаю. Майкл умер. – Что ты имеешь в виду? – Он стал мертвецом, доктор Мэйфейр. Вам известно, что такое мертвец. Клетки перестают делиться. Тело больше не подчиняется одной силе или одной сложной цепи команд. Оно умирает. И если бы я проник в его тело, то мог бы двигать его конечностями и слышать его ушами, потому что его тело было свежим. Но оно было мертвым. Майкл покинул свое тело. – Ты уверен? – Я вижу это сейчас. Я видел это до того, как это все случилось. Я видел это, когда все происходило. – Где ты был в этот момент? – Рядом с Дейрдре – хотел сделать ее счастливой, хотел заставить ее мечтать. – Да, ты действительно видишь далеко. – Роуан, это ничто. Я имею в виду, что вижу далеко во времени. Пространство также не является для меня линейным. Она снова тихо рассмеялась. – У тебя такой красивый голос, что хочется его обнять. – Я сам красив, Роуан. Мой голос – это моя душа. Конечно, у меня есть душа. Мир был бы слишком жесток, если бы я существовал без нее. Ей стало так грустно от этих слов, что она чуть не расплакалась. Она вновь устремила неподвижный взор на люстру, где подвески отражали сотни крошечных огней. По комнате словно разлилась теплая нега. – Люби меня, Роуан, – просто сказал он. – В твоем мире я самое сильное существо, какое только можно себе представить, и предназначен только тебе, моя возлюбленная. Это была песня без мелодии, это был голос, сотканный из тишины и песни, если подобное можно вообразить. – Стоит мне обрести плоть – и я стану больше чем человеком: я стану новым творением под солнцем. И буду для тебя гораздо важнее, чем Майкл. Я сам безграничная тайна. Майкл дал тебе все, что мог. И никакой великой тайны у него для тебя не осталось. – Нет, это неправда, – прошептала Роуан. Веки ее отяжелели и опустились – так ей хотелось спать. Усилием воли она заставила себя открыть глаза и вновь посмотрела на люстру. – Осталась безграничная тайна любви. – Любовь должно что-то подпитывать, Роуан. – Ты хочешь сказать, что я должна выбрать между тобой и Майклом? Молчание. – А других ты тоже заставлял выбирать? Роуан вспомнила о Мэри-Бет и ее мужчинах. – Я уже говорил тебе, что вижу далеко. Когда много лет тому назад Майкл стоял у ограды, я уже знал, что тебе придется сделать выбор. – Больше не рассказывай о том, что видел. – Хорошо, – сказал он. – Разговоры о будущем всегда навевают на людей печаль. Их жизненная сила основана на неспособности предвидеть. Давай говорить о прошлом. Люди любят покопаться в прошлом. – А ты можешь говорить другим голосом, не таким красивым и нежным? Ты мог бы, например, произнести последние слова саркастически? Или они так и должны были прозвучать? – Я могу говорить так, как захочу, Роуан. Ты слышишь то, что я чувствую. Мысленно я испытываю эмоции, будь то любовь или боль. – Ты немножко торопишься. – Сейчас мне больно. – Отчего? – Я хочу покончить с твоим непониманием. – Ты хочешь, чтобы я превратила тебя в человека? – Я хочу обрести плоть. – И я способна сделать это? – У тебя есть сила. И как только это осуществится, будет положено начало другим преобразованиям. Ты ведь тринадцатая – и ты откроешь дверь. – Что ты подразумеваешь под «другими преобразованиями»? – Роуан, речь идет о синтезе, о химическом изменении, о структурном преобразовании клеток, о новой связи материи и энергии. – Я понимаю, что ты имеешь в виду. – Тогда ты знаешь, что все должно происходить приблизительно так же, как и в случае с делением клеток. Если деление произошло раз, то обязательно повторится. – А почему до меня никто не смог это сделать? Джулиен тоже обладал силой. – Все дело в знании, Роуан. Джулиен родился слишком рано. Если ты не против, я еще раз употреблю слово «синтез», но в несколько другом аспекте. До сих пор мы говорили о синтезе внутри клеток. Теперь позволь мне сказать о синтезе твоего знания жизни, Роуан, и твоей природной силы. Это ключ ко всему – то, что позволяет тебе открыть дверь. Знания твоей эпохи трудно было представить даже Джулиену, который в свое время стал свидетелем появления изобретений, казавшихся настоящим чудом… Тем не менее мог ли Джулиен предвидеть, что на операционном столе будут вскрывать сердце? Или что можно зачать ребенка в пробирке? Нет. А после тебя придет поколение, чьи знания позволят даже определить, чем я являюсь. – А ты сам можешь дать такое определение? – Нет, хотя я, безусловно, поддаюсь определению, и когда смертные дадут его, тогда и я смогу его сформулировать. Все, что относится к такому уровню понимания, я черпаю из разума людей. – Да, но кое-что о себе ты способен объяснить мне и сейчас, причем достаточно точно и ясно. – …Ну, например, я исполинских размеров; я должен сконцентрировать свои частицы, чтобы обрести силу; я могу применять свои способности; могу чувствовать боль, когда о ней думаю. – Да, но каким образом ты думаешь? И откуда берется твоя сила? Вот главные вопросы. – Не знаю. Когда Сюзанна позвала меня, я собрал себя в единое целое. Я сделался таким маленьким, словно собирался пройти сквозь узкую щель. Я ощутил свою форму и растянулся в виде пятиконечной звезды – пентаграммы, которую она нарисовала, и каждую из этих конечностей я удлинил. Я заставил раскачиваться и дрожать деревья, сделал так, что падали листья. Тогда-то Сюзанна и назвала меня своим Лэшером… – Тебе понравилось то, что ты делал. – Да, как и то, что Сюзанна видела все это. Сюзанне тоже понравилось. Иначе я ни за что не стал бы это повторять. Я просто сразу забыл бы об этом – и все. – Что в тебе есть физического помимо энергии? – Не знаю! – В голосе, по-прежнему нежном, тем не менее звучало отчаяние. – Это должна сказать ты, Роуан. Стань мне ближе. Покончи с моим одиночеством. Огонь в камине почти погас, но разлившееся по всей комнате тепло окутывало Роуан словно одеялом. Ее клонило в сон, но голова оставалась ясной. – Давай вернемся к Джулиену. У него была такая же сила, как у меня? – Почти такая же, моя любовь. Но не совсем А еще у него была игривая и богохульная душа, которая носилась, пританцовывая, по всему миру и с одинаковым удовольствием как разрушала, так и строила. В тебе больше логики, Роуан. – А разве это добродетель? – У тебя огромная сила воли, Роуан. – Понятно. Ее не так-то легко сломить, не то что силу воли Джулиена. – Верно сказано, Роуан! Она снова тихо рассмеялась, но тут же вновь сделалась серьезной и стала пристально всматриваться в мерцающее пространство. – А Бог есть, Лэшер? – Не знаю, Роуан. С течением времени я пришел к выводу, что да, наверное, Бог есть, но одна только мысль об этом наполняет меня яростью. – Почему? – Потому что я испытываю боль, а если есть Бог, то Он ее и создал. – Я прекрасно тебя понимаю, Лэшер. Но если Он существует, значит, Он создал и любовь… – Да… Любовь… Любовь – первопричина моей боли, – тихо произнес голос. – Именно она источник всех моих передвижений во времени, устремлений и планов. Все мои желания продиктованы любовью. Наверное, можно сказать, что я был… хотя я был точно таким, как сейчас… что я был отравлен любовью, что от зова Сюзанны я проснулся, чтобы любить и познать кошмар страсти. Но я все видел. И полюбил. И пришел сюда. – Твои слова расстраивают меня, – неожиданно сказала Роуан. – Любовь изменила меня, Роуан. Из-за нее я впервые почувствовал неудовлетворенность. – Понимаю. – А теперь я стремлюсь видоизмениться, обрести плоть, и это будет высшей точкой моей любви. Я так долго ждал тебя. До того как ты появилась, я видел столько страданий, что, будь у меня слезы, они лились бы потоком. Бог свидетель, ради Лангтри я создал иллюзию, будто плачу. Это был истинный образ моей боли. Я горевал не только по Стелле, но по всем моим ведьмам. Когда умер Джулиен, я испытал агонию. Моя боль была так велика, что я чуть было не вернулся в царство луны, звезд и тишины. Но было слишком поздно. Я бы не вынес одиночества. Мэри-Бет позвала – и я вернулся. Я заглянул в будущее и снова увидел тринадцатую. Я увидел, что сила моих ведьм возросла. Роуан снова сомкнула веки. Огонь погас. Комнату наполнял дух Лэшера Хотя он был недвижим и не тяжелее воздуха, она кожей чувствовала его прикосновение. – Когда я обрету настоящую плоть, – сказал он, – смех и слезы станут для меня такими же обычными, как для тебя или Майкла. Я превращусь в совершенный организм. – Но не человеческий. – Лучше, чем человеческий. – Но не человеческий. – Более сильный и выносливый, так как я буду живым воплощением разума, и у меня больше мощи, гораздо больше, чем у любого ныне здравствующего человека. Повторяю: я превращусь в новую особь. Стану тем видом, который сейчас не существует в природе. – Это ты убил Артура Лангтри? – Не совсем. Он уже умирал. То, что он увидел, ускорило его смерть. – Но зачем ты показался ему? – Потому что он был сильным и обладал способностью видеть меня, а я хотел, чтобы он попытался спасти Стеллу, ведь я сознавал, что она в опасности. Карлотта была врагом Стеллы. Карлотта обладала такой же силой, как ты, Роуан. – Почему Артур не помог Стелле? – Ты знаешь историю. Было слишком поздно. В такие моменты, требующие присутствия во времени, я становлюсь как дитя. Я был побежден одновременностью, потому что действовал во времени. – Не понимаю. – Выстрелы прозвучали в тот момент, когда я предстал перед Лангтри. Пуля попала в голову Стеллы, и смерть наступила слишком скоро. Я вижу далеко, но не могу предугадать все неожиданности. – Так ты ничего не знал? – Карлотта провела меня. Она направила меня не в ту сторону. Я тоже иногда совершаю ошибки. По правде говоря, меня очень легко обмануть. – Каким образом? – Зачем мне рассказывать? Чтобы тебе было легче справиться со мной? Ты сама знаешь, каким образом. Ты такая же сильная ведьма, как Карлотта Она проделала это, сыграв на чувствах Лайонела, и представила убийство как проявление любви. Она внушила Лайонелу, что он должен взять в руки пистолет и выстрелить в Стеллу. Меня не насторожили ее ненависть и злоба. Я просто не обратил внимания на любовные мысли Лайонела. А потом он смертельно ранил Стеллу, она упала и, широко открыв глаза, беззвучно позвала меня. Но спасти ее не было надежды. А Лайонел выстрелил во второй раз, навсегда изгнав дух Стеллы из ее тела. – Но ты убил Лайонела. Ты довел его до смерти. – Это так. – А Кортланд? Ты и его убил? – Нет. Я боролся с Кортландом. Я противостоял его силе, и ему не удалось применить ее против меня. Он, можно сказать, пал в сражении. Я не убивал твоего отца. – Зачем ты с ним боролся? – Я его предупреждал. Он возомнил, что может командовать мной. Но он не был моим колдуном. Дейрдре была моей ведьмой. Ты моя ведьма. Но не Кортланд. – Ведь Дейрдре не хотела отдавать меня. А Кортланд защищал ее, старался исполнить ее желания. – Ради своих собственных целей. – Каких именно? – Не важно. Теперь это старая история. Ты вырвалась на свободу, чтобы обрести силу. Ты избавилась от Карлотты. – Но об этом позаботился ты, действуя вопреки воле Дейрдре и Кортланда. – Ради тебя, Роуан. Я люблю тебя. – Да, но во всем этом есть какая-то закономерность, и ты не хочешь, чтобы я ее поняла А как только рождается ребенок, оставляешь мать ради него. Разве не так случилось с Деборой и Шарлоттой? – Ты неверно судишь обо мне. Действуя во времени, я иногда совершаю неблаговидные поступки. – Ты пошел наперекор желаниям Дейрдре и сделал так, чтобы меня увезли. Ты ускорил исполнение предначертания о тринадцати ведьмах – и опять же, как всегда, действовал исключительно ради достижения собственных целей. Ведь ты всегда руководствуешься только своими интересами – не так ли? – Ты тринадцатая – и самая сильная. Я давно мечтал о такой, как ты, и буду тебе служить. Твои цели полностью совпадают с моими. – Я так не думаю. В ту же минуту Роуан почувствовала движение в воздухе, и все ее существо пронзила боль. Она прониклась тем же чувством, что и Лэшер, услышала его, словно где-то тихо прозвучал низкий аккорд на арфе – своего рода песня боли. Портьеры снова всколыхнулись от теплого потока, и подвески на люстрах просторного зала заплясали в темноте, искрясь белыми лучиками. Теперь, когда огонь в камине погас, он забрал с собой все цвета. – Ты раньше был человеком? – Не знаю. – А ты помнишь, когда впервые увидел людей? – Да. – И что ты тогда подумал? – Что дух не мог быть порожден материей, что это смешно. Или, как вы говорите, нелепо и ошибочно. – Дух произошел от материи. – Да, действительно. Он вышел из материи, когда в своем развитии она достигла определенной точки, и нас поразило это видоизменение. – Ты имеешь в виду себя и тех, кто уже существовал? – Мы существовали в безвременье. – И мутация привлекла ваше внимание? – Безусловно. Именно потому, что это была мутация, причем принципиально новая. А еще потому, что мы были призваны наблюдать за этим абсолютно новым видом. – Каким образом? – Возникший вид человеческого интеллекта, запертый в оболочку, тем не менее воспринимал нас и таким образом побуждал нас воспринимать самих себя. Возможно, я снова говорю заумно и поэтому не совсем точно. В течение сотен лет человеческий разум совершенствовался, становился все сильнее, люди развили телепатические способности, они ощущали наше присутствие, они дали нам имя, разговаривали с нами, соблазняли нас. Если мы откликались на все это, то сами становились другими: мы начинали думать о себе. – Значит, вы научились самосознанию от нас. – Все от вас: самосознание, желания, амбиции. Вы опасные учителя. А мы испытываем неудовлетворенность. – Значит, есть и другие подобные тебе, преследующие свои цели? – Джулиен говорил: «Материя создала человека, а человек создал богов». Это частично верно. – А до Сюзанны ты когда-нибудь говорил с человеком? – Нет. – Почему? – Не знаю. Я увидел и услышал Сюзанну. И полюбил ее. – Вернемся к Эрону. Почему ты утверждаешь, что Эрон лжет? – Эрон не в полной мере раскрывает перед тобой истинные задачи Таламаски. – Ты уверен? – Конечно. Разве Эрон способен солгать мне? Я предвидел его появление задолго до того, как он родился. Все предупреждения Артура Лангтри были адресованы Эрону, хотя сам Лангтри об этом даже не подозревал. – Но неужели все-таки Эрон лжет? Когда он солгал? В чем? – На Эрона, как и на всех агентов Таламаски, возложена миссия. Но они это скрывают. Большую часть своих обширных знаний они хранят в тайне. Чтобы тебе было понятнее, скажу: это оккультный орден. – И каковы их секреты? Что это за миссия? – Защитить человека от нас. Исключить возможность появления новых порталов. – Ты хочешь сказать, что такие порталы появлялись и прежде? – Да, они появлялись. Но ты самая сильная из всех, кто когда-либо мог служить порталом. А с моей помощью достигнешь в будущем поистине небывалых успехов. Ты не будешь иметь себе равных. – Погоди минуту. Ты хочешь сказать, что другие бесплотные существа перешли в царство материи? – Да. – Но кто? Какие они? – Смех. Они очень хорошо скрываются. – При чем тут смех? – Просто я смеюсь над твоим вопросом, но не знаю, как это изобразить. Поэтому я произнес это слово. Я смеюсь, потому что тебе и в голову не приходила такая возможность. Тебе, смертной, знакомой со всеми рассказами о привидениях, ночных чудищах и тому подобных ужасах. Неужели ты думала, что в этих старых байках нет ни зерна правды? Впрочем, сейчас это не важно. Наше единение будет несравнимо лучше, чем любое другое в прошлом. – Эрону известно то, о чем ты говоришь? Он знает, что другие шагнули через порог? – Да. – Так почему он не хочет позволить мне стать очередным порталом? – А как ты думаешь? – Потому что он убежден, что ты воплощение зла. – Он утверждает, что я не создан природой, но это глупо, потому что я такое же ее порождение, как электричество, звезды или огонь. – Не создан природой… Он опасается твоей силы? – Да. Но он глупец. – Почему? – Роуан, я уже говорил: если единение однажды произошло, то его можно повторить. Понимаешь? – Да, теперь понимаю. В склепе двенадцать могил и одна дверь. – Все правильно, Роуан. Теперь ты, кажется, начала думать. Вспомни свои мысли и ощущения, возникшие после того, как ты впервые прочла книги по неврологии и переступила порог лаборатории. Ты разглядела весь спектр возможностей и смогла осознать, что человек еще только начал постигать перспективы сегодняшней науки, еще только приблизился к пониманию, что с помощью трансплантатов – частиц живой ткани, путем экспериментов в пробирке с генами и клетками можно создавать новые существа. Твой ум был молод, фантазия – безгранична. Врач с воображением поэта, ты могла дать фору любому мужчине. Но ты отвернулась от своих предвидений, Роуан. Отвергла возможность создавать в лаборатории Лемле новые особи из органов живых существ. Из страха перед собственной чудесной силой ты пряталась за хирургическим микроскопом и пользовалась микрохирургическими инструментами из стали. Ты рассекала ткани, вместо того чтобы создавать их. Даже сейчас, Роуан, тобой руководит все тот же страх, и ты намерена строить больницы, где будут лечить людей, тогда как могла бы создавать новых. Роуан слушала его молча, не в силах даже пошевелиться. До сих пор никому не удавалось проникнуть в ее самые сокровенные мысли, а Лэшер не только прочел, но и сумел сформулировать их на удивление точно и ясно. Она впервые осознала всю дерзость собственных амбиций и почувствовала себя безнравственным ребенком, тайком размышляющим перед сном о тканях мозга и синтетических особях, пока взрослые не выключили свет. – Неужели в тебе нет хоть капли милосердия, чтобы понять, почему я так поступила, Лэшер? – Я вижу далеко, Роуан. Я вижу великие страдания в этом мире. Я вижу путь случайностей и ошибок и то, к чему он привел. Я не ослеплен иллюзиями. Повсюду я слышу крики боли. И знаю, что такое одиночество. Знаю, что такое страсть. – Но чем ты готов пожертвовать, когда обретешь плоть и кровь? Какова твоя цена? – Я не уклоняюсь от расплаты. Страдания человека, обладающего плотью и кровью, не могут быть сильнее тех, что я вынес за прошедшие три века. Ты бы согласилась стать такой, как я, Роуан? Согласилась бы парить в безвременье, в полной изоляции от живого мира, прислушиваясь к доносящимся из него голосам, и жаждать при этом любви и понимания? Роуан не смогла ответить. – Я жду целую вечность, чтобы обрести живую плоть. Мечтаю об этом с незапамятных времен. И вот наконец наступил момент, когда хрупкое сознание человека достигло того состояния, которое позволит сломать барьер. И тогда я обрету плоть и стану совершенством. На какое-то время в зале воцарилась тишина. Молчание прервала Роуан. – Теперь я понимаю, почему Эрон боится тебя, – сказала она. – Эрон ничтожен. Таламаска ничтожна. Они пустое место! Голос стал тонким от гнева. Воздух в комнате всколыхнулся, словно вода в сосуде, готовая вот-вот закипеть. Люстры закачались, но совершенно бесшумно, как будто поток воздуха поглощал и уносил все посторонние звуки. – Агенты Таламаски обладают знаниями, – вновь послышался голос Лэшера, – и силой, способной открывать порталы, но отказываются делать это для нас. Они наши враги. Они готовы оставить судьбу мира в руках страждущих и слепых. И они лгут. Все. Без исключения. Они пишут историю Мэйфейрских ведьм, потому что на самом деле это история Лэшера. А в борьбе с Лэшером и состоит их основная цель. Они обманывают тебя своим вниманием к ведьмам, ибо на кожаных переплетах их бесценных досье должно быть крупно выведено: «Лэшер». Все досье закодировано. Это история растущего могущества Лэшера Неужели ты до сих пор не поняла? – Не трогай Эрона. – Ты неразумно растрачиваешь свою любовь, Роуан. – Тебе не нравится все то доброе, что есть во мне, не так ли? Тебе подавай зло. – Что такое зло, Роуан? Разве твое любопытство – зло? Что плохого, если ты станешь изучать меня, как изучала мозг человека? Что плохого, если благодаря моим клеткам ты обретешь необходимые знания, которые позволят продвинуть вперед великое дело медицины? Я не враг этому миру, Роуан. Я лишь хочу войти в него, стать его частью! – В твоих словах звучит гнев. – Мне больно. Я люблю тебя, Роуан. – Желание не равносильно любви, Лэшер. Использовать не значит любить. – Нет, не говори так. Ты причиняешь мне боль, ранишь душу. – Если ты убьешь Эрона, я никогда не стану для тебя порталом. – И такой пустяк может повлечь за собой столь серьезные последствия? – Лэшер, помни: убьешь его – и я ни за что не стану для тебя порталом. – Роуан, я в твоем подчинении. Будь иначе, он бы давно уже умер. – То же самое относится к Майклу. – Слушаюсь, Роуан. – Почему ты сказал Майклу, что ему не остановить меня? – Я надеялся на это, и мне хотелось напугать его. Он околдован Эроном. – Лэшер, каким образом мне предначертано помочь тебе прийти в наш мир? – Я узнаю об этом от тебя, Роуан. А ты уже знаешь. И Эрон знает. – Лэшер, мы не ведаем, что такое жизнь. Несмотря на все, что известно современной науке, несмотря на все данные ею определения, мы не представляем, что такое жизнь или как она началась. Тот миг, когда она родилась из инертной материи, по-прежнему остается для нас непостижимой тайной. – Но я и так живой, Роуан. – Но каким образом я наделю тебя плотью? Ты ведь уже проникал в тела живых и мертвых. Однако удержаться в них не смог. – Это вполне осуществимо, Роуан. – Его голос стал еле слышен, как шепот. – С помощью моей и твоей силы и благодаря моей вере – ведь чтобы войти в контакт, мне придется полностью тебе подчиниться. Но только в твоей власти обеспечить наше полное слияние. Она прищурилась, пытаясь разглядеть в темноте хоть какое-то очертание или узор. – Я люблю тебя, Роуан. Ты устала. Позволь мне успокоить тебя. Позволь дотронуться до тебя. – Голос Лэшера окреп и стал более глубоким. – Я хочу… Я хочу жить счастливо с Майклом и нашим ребенком. В воздухе всколыхнулось что-то невидимое, и словно вдруг повисло напряжение. Ей показалось, что стало теплее. – Мое терпение безгранично. Я вижу далеко. И могу подождать. Теперь, после нашей беседы, после нашей встречи, ты постепенно потеряешь интерес ко всем остальным. – Не будь таким уверенным, Лэшер. Я сильнее других. И знаю гораздо больше. – Согласен, Роуан. Воздух словно уплотнился и потемнел, образовав вокруг люстры нечто похожее на огромное кольцо дыма… Только это был не дым. Так кружит подхваченная ветром паутина. – А я могу уничтожить тебя? – Нет. – Почему? – Роуан, ты меня мучаешь. – Почему я не могу тебя уничтожить? – Роуан, твой дар состоит в способности видоизменять материю. А такой материи, которая была бы ему подвластна, во мне нет. Ты можешь лишь разрушить ткань, необходимую мне для создания видимого облика, но ведь я сам разрушаю ее, когда распадаюсь на частицы. Ты это видела. Ты способна всего лишь навредить моему временному облику в минуты материализации, как, например, в тот день, когда я впервые предстал перед тобой. Или когда появился на берегу моря. Но – Но, предположим, я сейчас скажу, что все кончено, Лэшер, что отныне я отказываюсь тебя видеть и не желаю служить твоим порталом, что распахну дверь в будущие века только перед Мэйфейрами, перед моим еще не рожденным ребенком и мечтами, которые стремлюсь осуществить. Как ты тогда поступишь? – Не разменивайся по мелочам, Роуан. Все твои мечты ничто по сравнению с теми тайнами и возможностями, которые предлагаю я. Только представь, Роуан, каких вершин ты сможешь достичь, когда я полностью изменюсь и мой вечный дух обретет тело. – А если это случится, Лэшер, если произойдет слияние и ты предстанешь передо мной во плоти, как тогда изменится твое отношение ко мне? – Я буду самозабвенно любить тебя, Роуан, ведь ты станешь для меня и матерью, и создателем, и учителем. Разве я смогу не любить тебя? Только представь, как сильно я буду нуждаться в тебе. С твоей помощью мне предстоит научиться ходить, видеть, разговаривать и смеяться. Я превращусь в беспомощное дитя, зависящее от тебя во всем. Разве ты не понимаешь? Я буду обожать тебя, моя возлюбленная Роуан. Я клянусь исполнять любое твое желание, и силы во мне будет в двадцать раз больше, чем теперь. Почему ты плачешь? Откуда эти слезы в твоих глазах? – Это все обман, игра звука и света, твое ведьмовство. – Нет, я есть то, что я есть, Роуан. Твоя рассудочность делает тебя слабой. Ты видишь далеко. Всегда видела. Двенадцать могил и одна дверь, Роуан. – Не понимаю. Ты играешь со мной, сбиваешь меня с толку. Я перестаю улавливать смысл. Молчание, а затем повторился знакомый звук: словно вздох пронесся по комнате. Печаль будто завибрировала в воздухе, она окутала Роуан как облако, волнистая, непрозрачная тень прокатилась по всему залу, оплела люстры, заполнила зеркала чернотой. – Ты сейчас вокруг меня, да? – Я люблю тебя, – произнес он тихим шепотом совсем близко, и ей показалось, будто губы коснулись ее щеки. Она напряглась, но не смогла побороть охватившую ее сонливость. – Прочь от меня, – сказала она. – Я хочу побыть одна. Я не обязана тебя любить. – Роуан, чем я могу тебя одарить? Какой подарок тебе принести? И снова что-то легко коснулось ее лица, отчего по всему телу пробежала дрожь. Грудь напряглась под шелковой ночной рубашкой, внутри все запылало и заныло от голода. Она постаралась рассеять туман перед глазами. В комнате стало еще темнее. Огонь окончательно погас, хотя секунду назад еще теплился. – Это все твои фокусы. – Воздух вокруг снова стал осязаемым. – Ты и с Майклом проделывал то же самое. – Нет. – Короткое слово прозвучало как нежный поцелуй. – Когда он тонул… те видения… твоя работа! – Нет, Роуан. Его здесь не было. Я не мог последовать за ним туда, где он оказался. Я существую только рядом с живыми. – А когда он в тот вечер был здесь один и купался в бассейне, это ты вызвал призраков? – Нет. Она безуспешно старалась унять дрожь, сотрясавшую все тело. Ощущение было таким, будто она поймана в паутину. – Ты видел призраков, явившихся Майклу? – Да. Но я видел их глазами Майкла. – Что это было? – Не знаю. – Почему не знаешь? – Это были образы умерших людей, Роуан. А я принадлежу миру живых. И ничего не знаю о мертвых. Не говори со мной о них. Мне ничего не известно о Боге, как и о всем прочем, что не относится к земле. – Надо же! В таком случае что ты подразумеваешь под словом «земля»? – Что-то дотронулось до ее затылка и нежно приподняло завитки волос. – Вот этот мир, Роуан. Дело в том, что сферы, в которых существуешь ты, и сферы, в которых существую я, принадлежат к физическому миру, хотя они параллельны и никогда не пересекаются. Я обладаю той же физической природой, Роуан, и столь же естествен, как все, что обитает на земле. И я жажду тебя, Роуан. Огонь моей жажды столь же чист, как любое пламя в этом мире. – А как же призраки, которых Майкл видел в день нашей свадьбы в этой самой комнате? – спросила она. – Это ты вызвал их? – Нет. – Ты видел их? – Она почувствовала, будто перо коснулось ее щеки. – Глазами Майкла. У меня нет всех ответов, которые ты требуешь. Что-то тронуло ее грудь, погладило, коснулось бедер. Она снова подобрала ноги под себя. Камин успел остыть. – Прочь от меня! – прошептала она. – Ты воплощение зла. – Нет. – Ты приходишь из ада? – Ты играешь со мной. Я пребываю в аду страстного желания доставить тебе удовольствие. – Прекрати. Меня клонит в сон. Не хочу больше здесь сидеть. Она обернулась и взглянула на почерневший очаг, где не осталось ни единого тлеющего уголька. Веки отяжелели, она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Сделав усилие, она кое-как поднялась, цепляясь за каминную полку, и поняла, что не в состоянии дойти до лестницы. Тогда она повернулась, снова опустилась на колени и легла на мягкий китайский ковер. В воздухе разлилась приятная свежесть. Это ощущение усиливал нежный шелк рубашки, прильнувшей к телу. Роуан словно грезила наяву: ей казалось, что белый гипсовый медальон над люстрой ожил, резные листья аканта сворачивались и трепетали. Внезапно в памяти ее всплыли все слова, которые довелось сегодня услышать. Что-то коснулось ее лица. Тело заныло от охватившего его сладострастия. Она подумала о Майкле, который так далеко от нее, за сотни миль, и почувствовала мучительную боль. Ах, как же она ошибалась, недооценив Лэшера… – Я люблю тебя, Роуан. – Ты сейчас надо мной? Она пристально вглядывалась в темноту, радуясь прохладе, потому что тело горело, словно сконцентрировав в себе все тепло недавно затухшего в камине огня. Ощущение влаги между ног и восхитительных ласк, дошедших до самой нежной, лишенной даже пушка, кожи бедер, заставило все ее существо раскрыться подобно цветку. – Я приказываю тебе прекратить! Все это мне отвратительно! – Люблю тебя, дорогая. Поцелуи становились все настойчивее – в уши, в губы, в грудь… – Невыносимо… – прошептала Роуан, но на этот раз подразумевая чувство прямо противоположное, понимая, что если ласки прервутся, то она закричит от муки. Когда он начал стягивать с нее рубашку, руки Роуан непроизвольно взметнулись вверх. Раздался треск разрываемой ткани, шелк соскользнул, и через секунду Роуан уже предстала во всей своей великолепной наготе, а чьи-то невидимые пальцы ласкали самые сокровенные уголки ее тела. Нет, не «чьи-то», а пальцы Лэшера. Это он осыпал поцелуями ее тело, касался губами ушей, век, заключал в объятия, ласково гладил по спине. Да, она раскрылась навстречу его ласкам, как тот ирис в саду. Как нежный бутон розы, взорвавшийся на кончике огрубевшего стебля, усыпанного зелеными листьями с множеством тонких, как ниточки, прожилок. Она извивалась и металась на ковре… «Прочь, старуха, тебя здесь нет! Теперь пришло мое время». – Да, ты права. Твое время. Наше время. Языки лизали ей грудь, губы смыкались на сосках, тянули их, зубы покусывали мягкую плоть. – Сильнее, жестче! Сделай это! Возьми меня силой! Он оторвал ее от пола и приподнял настолько, что голова запрокинулась и волосы свободно повисли вниз. Сильные руки развели ее бедра, и Роуан закрыла глаза… – Войди в меня, стань моим мужчиной, настоящим мужчиной! Ласки стали грубее: губы все ожесточеннее впивались ей в грудь и живот, пальцы царапали бедра. – Бери меня, – прошептала она и тут же почувствовала, как что-то огромное и твердое вторглось в ее тело. – Да, так, растерзай меня! Растопчи! Сделай это! Она оказалась буквально раздавленной навалившейся тяжестью и явственно ощутила запах чистого крепкого тела и аромат волос. Да, хорошо, еще сильнее! Мелькнули темные глаза, губы… А когда эти губы припали к ее губам и раскрыли их, все словно расплылось… Нечто обжигающе твердое все глубже проникало в ее плоть, пригвождало к ковру. – Это невыносимо, я не выдержу – срывающимся голосом шептала она. – Разорви меня пополам, да. Опустоши… Волна оргазма накрыла ее с головой, лишив всех чувств, кроме одного: ощущения цвета, а точнее, целой радуги цветов. Нахлынувший поток рождающих неистовый восторг ощущений устремился по ее животу, груди, лицу, а потом вниз, между бедер, по напряженным ногам. Она услышала собственные крики, но они доносились словно издалека, пока тело беспомощно подрагивало на ковре, лишенное воли и сил. Снова и снова вздымалось пламя, опаляющее ее изнутри. Снова и снова… Пока не сожгло дотла и ощущение времени, и чувство вины, и способность мыслить… Утро. Где-то плакал ребенок? Нет. Просто звонил телефон. Пустяки. Обнаженная, она лежала в кровати, укрывшись одеялом. Солнце светило во все окна главного фасада. Она вспомнила все, что произошло накануне, и тут же ощутила вспышку болезненного желания. Телефон… Или все-таки где-то в глубине дома плачет ребенок? В полусне она представила, как он сучит пухленькими ножками, согнутыми в коленях. – Дорогая, – раздался шепот. – Лэшер… Плач прекратился. Бросив взгляд в сияющее светом окно, за которым на фоне неба густо переплелись дубовые ветви, Роуан опустила веки. А когда вновь подняла их, то прямо перед собой увидела темные глаза на смуглом, с тонкими чертами лице. Она дотронулась пальцем до гладких, как шелк, губ… – О боже! Да! Да! Ты такой сильный, – шепнула она, ощущая тяжесть его тела и твердую плоть, прижимающуюся к низу ее живота. – Я с тобой, моя красавица. – Между губ сверкнула белая полоска зубов. – С тобой, моя божественная. Вихрем налетевший порыв знойного ветра сдул волосы с ее лица и опалил жаром. В чистой утренней тиши, в лучах струившегося в окно солнечного света все повторилось вновь. В полдень Роуан сидела возле бассейна. В холодном сиянии солнца над водой поднимался пар. Пора отключать подогрев бассейна. Зима вступала в свои права. Шерстяное платье отлично защищало Роуан от холода, и она спокойно расчесывала волосы. Внезапно почувствовав – Убирайся от меня, – прошептала она. Невидимая ткань, однако, окутала ее еще плотнее. Роуан выпрямилась и повторила, на этот раз гневно: – Прочь, я сказала! То, что она увидела, походило на мерцание огня при солнечном свете. А потом воздух вновь сделался прозрачным, наполнился свежестью и тонкими ароматами сада. – Я скажу, когда тебе позволено будет прийти, – произнесла она. – Не желаю сдаваться на милость твоих капризов или желаний. – Ты и вправду все видишь и слышишь? – поинтересовалась она. Роуан улыбнулась – улыбка получилась ледяной, даже жестокой – и вытянула из щетки несколько торчавших волосков. – Ну и о чем же я думаю? Румянец залил ее щеки. Она скатала клубочек светлых волос, вынутых из щетки, и уронила его в заросли папоротника рядом с собой, где он пропал среди разлапистых темных листьев. – И ты можешь это сделать? – спросила она. – Мы вместе можем это сделать, Роуан. Ты способна видеть и чувствовать многое. – Поговори со мной для начала. – Как пожелаешь. Но ты жаждешь меня, Роуан. – А ты видишь Майкла? Знаешь, где он сейчас? – Да, Роуан, я его вижу. Он сейчас в своем доме – разбирает горы вещей. Он погружен в воспоминания и радостные предчувствия. Его поглощает желание вернуться к тебе. Он думает только о тебе. А ты раздумываешь над тем, как бы предать меня, Роуан. Ты собираешься рассказать своему другу Эрону, что видела меня. Ты мечтаешь о предательстве. – И что меня остановит, если я захочу поговорить с Эроном? Что ты можешь сделать? – Я люблю тебя, Роуан. – Ты не сумеешь держаться от меня вдали теперь, сам знаешь. Ты придешь, если я позову. – Я хочу быть твоим рабом, Роуан, а не врагом. Она поднялась, устремив взгляд на ажурную крону оливкового дерева, сквозь которую проглядывали лоскутки бледного неба. Бассейн показался ей огромным прямоугольником клубящегося голубого света. Дуб, росший неподалеку, раскачивался на ветру, и ей снова показалось, что воздух меняется. – Не приближайся ко мне. Последовал неизменный вздох, так красноречиво говоривший о боли. Роуан сомкнула веки. Где-то вдалеке все-таки плакал ребенок. Она ясно слышала. Звук, похоже, доносится откуда-то из больших безмолвных домов, которые около полудня кажутся заброшенными. Роуан прошла в особняк, гулко стуча каблуками по полу, и взяла из шкафа в холле плащ – вполне достаточно, чтобы укрыться от холода. Потом она целый час бродила по тихим, пустынным улицам. Временами ей кивали редкие прохожие. Или подходила к забору собака, чтобы она ее погладила. Или с ревом проносилась машина. Она старалась не думать ни о чем и не паниковать – просто концентрировать внимание на стенах, поросших мхом, на кустах жасмина возле оград. И всеми силами пыталась побороть желание вернуться домой. Но ноги сами вывели ее на знакомую улицу, и вскоре она уже вновь стояла перед собственными воротами. Рука подрагивала, когда она вставила ключ в замок. В дальнем конце зала, в дверях столовой стоял он и смотрел на нее. – Нет! Не появляйся, пока я не позову! – Ненависть, которую она в этот момент испытывала, вместе с восклицанием вырвалась вперед, как луч фонаря. Видение исчезло, а в ноздри ей внезапно ударил едкий запах. Она закрыла рот рукой. В воздухе опять возникло слабое волнообразное движение. Затем оно исчезло, и в доме все успокоилось. А потом снова возник этот звук – плач ребенка. – Это ты делаешь, – прошептала она. Звук исчез. Она поднялась по лестнице в свою комнату. Постель была аккуратно убрана, вещи разложены по местам. Портьеры задвинуты. Роуан заперла дверь, сбросила туфли и, опустившись на покрывало под белым балдахином, закрыла глаза. У нее не осталось сил бороться с искушением… Воспоминания об удовольствиях прошлой ночи обжигали, как адское пламя, причиняя боль. Она уткнулась лицом в подушку, пытаясь одновременно и вспомнить и забыть; тело ее при этом то напрягалось, то становилось совершенно безвольным. – Ладно, иди сюда, – прошептала она. И тут же ее обволокло что-то мягкое, жуткое, неуловимое. Она попыталась понять, что чувствует. Нечто прозрачное и огромное, превращенное в живую ткань, как он это сам называл, собиралось из частиц и становилось все более плотным – так собирается пар, прежде чем превратиться в воду, и уплотняется вода, прежде чем превратиться в лед. – Хочешь, я приму какой-то облик? Хочешь, я создам иллюзию? – Нет, пока не надо, – прошептала она. – Оставайся таким, как есть и каким был раньше, столь же сильным. Она сразу почувствовала ласковые прикосновения к своим коленям, стопам. Чуткие пальцы скользили по тонкому нейлону, а затем одним резким движением разорвали его, и обнаженные ноги охватила приятная щекотка – кожа словно задышала. Платье на Роуан расстегнулось, словно пуговицы сами выскальзывали из петелек. – Да, так. Пусть это снова будет насилие, – прошептала она. – Будь грубым, безжалостным… и не торопись. Внезапно ее опрокинули на спину, голову прижали к подушке. Платье было сорвано, невидимые руки заскользили вниз по животу. Что-то твердое, как зубы, впилось в ее тело, ногти оставляли царапины на икрах ног. – Да! – вскричала она, стиснув зубы. – Действуй жестко. |
||
|