"Нумизмат" - читать интересную книгу автора (Сартинов Евгений Петрович)

10. ПРОЩАНИЕ С ПРОШЛЫМ.

«…Да, все было именно так, — думал Нумизмат, продолжая отрешённо

лежать на кровати. — Я ни в чем не виноват. Они сами довели меня до такого состояния, что мне приходится убивать. Я жил тихо, мирно, никому не мешал, занимался своим любимым делом. Это они все — Гарани, Филипповы, само государство, — все они виноваты в совершённом мною убийстве. Если бы государство держало уголовников в тюрьме, то никто не позарился бы на мою коллекцию. А если бы Филиппов занялся делом всерьёз, то мне бы не пришлось самому раскручивать его, искать оружие для того, чтобы выбить из этого жирного уголовника хоть какие-то сведения о коллекции.»

Открыв глаза и повернув голову, Силин снова увидел перед собой воронёную сталь оружия. Самый обычный пистолет Макарова. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как он держал подобную штуку в руках, ещё в армии. Силин нажал на кнопку, и вытащил обойму. Несколько секунд Нумизмат смотрел на короткие, тупорылые патроны, затем вставил обойму на место. Передёрнув затвор, он поставил оружие на предохранитель. Это простое действие вернуло ему спокойствие и хладнокровие. Силин сразу вспомнил, что в кобуре должна была оставаться вторая, запасная обойма. Тут же возникло сожаление, что он забыл прихватить её. Но появилась и другая мысль — о том, что творится сейчас в соседнем подъезде…

Нумизмата словно подбросило пружиной. Подскочив к окну, он осторожно выглянул из-за штор. Вопреки его ожиданиям, рядом с соседним подъездом не стояло ни «скорой», ни милицейского «воронка».

«Ну конечно, там же одни пенсионеры живут, ложатся спать в восемь вечера, а Катька, та вообще дрыхнет, как медведь зимой», — подумал Силин. О сонливости Бобика ходили целые легенды. Однажды милиционер целый час наяривал кулаком в дверь, но так и не смог разбудить свою дражайшую половину. После этого участковый именно Силина попросил изготовить дубликаты ключей, те самые, что в последние мгновения жизни держал в своих руках.

Минутная успокоенность Михаила снова сменилась тревогой.

«Черт, а чего я сижу и жду!? У меня же и пистолет, и труба эта чёртова в квартире. Если они придут с собакой, то это — тридцать секунд до тюрьмы!»

Запаниковав, он стал лихорадочно укладывать в сумку пистолет, свитер, потом опомнился, сунул оружие в карман куртки, усилием воли сосредоточился и, посидев ещё минут пять за столом, уже не спеша начал собираться.

На самое дно сумки Силин положил завёрнутую в полиэтиленовый пакет чёрную тетрадь. Из тайничка под столом достал небольшую шкатулочку, в которой хранил свой «золотой запас»: два золотых царских червонца, небольшой слиток серебра, отлитый из сломанных серебряных ложек и контактов с выдранных магнитных пускателей. Ещё три золотых обручальных кольца он нашёл, роясь в развалинах старых домов. Те же самые руины подарили ему большой серебряный нательный крест. Снимать ордена и медали со знамени Михаил не стал, это заняло бы слишком много времени. Он просто свернул стяг и уложил его в сумку. Вовремя вспомнил про документы, небрежно сунул их в боковой карман. Весь груз сверху придавил гвоздодёром.

Одеваясь, Силин натянул на себя как можно больше тёплых вещей: двое трико под джинсы, две рубахи, плотный, двойной вязки водолазный свитер, ещё один свитер уложил в сумку. Надев куртку, вспомнил про фонарик, сунул его в карман.

Уже совсем одетый, он вышел на середину комнаты, медленно оглядел её, переводя взгляд с одной вещи на другую. Тоска подступила к сердцу. Огромный стеллаж с литературой по нумизматике, бонистике, истории русского мундира, со справочниками, атласами, энциклопедиями. Рядом старинный двухтумбовый стол, заваленный столь милым сердцу хламом. Небольшой сверлильный станок, сделанный им из обычной дрели, коробочка со свёрлами, ящик с другими инструментами. Время от времени он сам начинал изготавливать копии монет. Обычно делал гипсовый слепок, с него форму и отливал монету из сплава олова с серебром, а уж потом шлифовал или дочеканивал её в зависимости от качества отливки. С месяц назад Михаил решил изготовить монету, какой у него не было, самую большую золотую монету в истории человечества. В средневековой Индии махараджа со странным именем Схан-Яхан чеканил монеты весом 220 граммов и диаметром 135 миллиметров. Называлось это золотое чудовище «мохур». Силин в этот раз отлил заготовку из чистого свинца, чтобы она и весила соответственно. С одной стороны он уже выгравировал бормашинкой изящную непонятную вязь азиатских букв. Увеличенные фотографии оригинала висели на стенде рядом со столом.

Михаил взял в руки заготовку монеты, потом бросил её на стол, подошёл к заветному бюро, чуть помедлив, осторожно потянул на себя верхний планшет. Он долго смотрел на красный бархат, словно могло произойти чудо и сквозь него медленно проявились бы разнокалиберные и разноцветные кружочки заветных монет. Но чуда не произошло. Ещё месяц назад Силин мог запросто заплакать, глядя на этот сиротский красный бархат. Сейчас слез не было. Нумизмат перешагнул черту, плакать теперь будут другие.

Так и не задвинув планшет, Силин развернулся, закинул на плечо сумку, зайдя в ванную, уже без всяких эмоций прихватил высохшую трубу и, не оборачиваясь, покинул квартиру, в которой прожил пятнадцать самых счастливых лет своей жизни.

Выйдя на улицу, Нумизмат обнаружил, что идёт дождь. Это его обрадовало.

«Может, следы размоет, собака след не возьмёт», — подумал он. Глазами он поискал лужу, куда можно было бы бросить проклятую трубу, но все они показались слишком мелкими. Решение пришло само собой. Подойдя к первому подъезду, Михаил положил трубу обратно в ту же самую кучу.

«Ну, пусть теперь ищут орудие преступления», — усмехнулся он про себя. Нумизмат оглянулся на входную дверь, и, странное дело, его с неумолимой силой потянуло зайти посмотреть, как там и что. Сначала он ужаснулся этому чувству, потом вдруг вспомнил о запасной обойме.

Затаив дыхание, он осторожно открыл чуть простонавшую несмазанными петлями дверь, на цыпочках преодолел тамбур, миновал вторую дверь, скрипнувшую тоном чуть выше и очутился в кромешной темноте. Вытащив из кармана фонарик, Силин долго не решался его включить. Им владел не страх, нет, что-то другое. И ещё мешал запах. Лишь включив фонарик, Силин понял, что это был запах крови.

Луч фонарика сразу уткнулся в голову милиционера. Тот лежал на животе, но лицо, залитое кровью, было повёрнуто как раз к Михаилу. Это оказалось так неожиданно и жутко, что Нумизмат чуть было не выронил фонарик. Едва справившись с собой, он нашарил лучом света кобуру, нагнулся и вытащил из неё обойму. И тут услышал под собой, снизу, короткий, слабый стон. Михаила словно парализовало. Из памяти всплыло то, что скрывала тёмная штора бешенства: как он бил и бил уже лежащего Жучкова изо всех сил трубой по голове. И бил не раз и не два — десятки раз, а милиционер, оказывается, ещё жив!

«Боже мой, у него же вся голова должна быть всмятку!» — простонал про себя Силин. Несмотря на холод, он обливался потом.

С трудом, но он все-таки разогнулся. «Надо добить», — мелькнула мысль, и Нумизмат подумал, что зря избавился от трубы. И тут же понял, что уже не сможет вот так, как час назад…

Немного постояв, он растегнул сумку и достал гвоздодёр. Фонариком посветил не на лицо Жучкова, а на его шинель. Надо было повести лучом чуть влево и ударить, но Михаил так и не смог этого сделать.

Время шло, милиционер больше не издавал ни звука, и, вытерев рукавом пот с лица, Силин принял соломоново решение: «Ладно, сам сдохнет!»

Он спустился со ступенек, потушил фонарь, сунул его в карман. Даже здесь, за двумя дверями, было слышно, что дождь усилился. Михаил хотел было уже положить в сумку гвоздодёр, но тут услышал где-то совсем рядом чьи-то голоса и смех.

Он стремительно отпрянул в сторону от двери, под лестницу. В ту же секунду в тамбуре затопали ноги, Силин слышал тяжёлое дыхание вошедших людей, представлял, как они стряхивают с себя небесную влагу. Сейчас они войдут, начнут подниматься вверх и неизбежно наткнутся на тело милиционера. Сердце Михаила стучало так сильно, что он слышал удары пульса у себя в голове. В руке он по-прежнему сжимал гвоздодёр.

«Их двое, — подумал он. — Войдут, сделают пару шагов — они ещё будут в этой тьме как слепые котята. Тогда я и ударю, сначала одного, потом другого.» Как ни странно, к нему вернулась решимость. Сейчас Нумизмат без раздумий снова пошёл бы на убийство, он уже превратился в зверя и спасал свою жизнь.

Но те двое, за тонкой фанерой дверей, почему-то никак не хотели переступить порог подъезда и вообще странно притихли. Силин не понимал причины этой задержки. Наконец за дверью раздался молодой мужской голос:

— Мы сегодня дойдём до дому?

В ответ ему прозвучал приглушённый девичий смех:

— Ну, если ты будешь целоваться в каждом встречном подъезде, то никогда.

— Нелька, тебе все одни смешки! Как ты умудрилась оставить у Копаевых зонтик, не понимаю? Я промок насквозь!

Невидимая Силину Неля ответила на это обвинение все тем же грудным смехом. А парень все никак не мог успокоиться:

— Я же тебе говорил, пошли домой, а ты — нет, посидим ещё. Ты этот фильм уже три раза видела. Юлька с Семёном спят давно, а мы второй час домой шлёпаем. Да ещё под дождём.

— Ну, когда мы вышли, дождя ведь не было, — капризно ответила девушка. Затем, понизив голос, она зашептала что-то неподвластное уху Силина.

— Ага, это только в кино хорошо, — недовольно ответил парень. — Тоже мне, Ким Бессинджер! У меня скоро от холода уши отвалятся, а ей лишь бы потрахаться.

— Бедный Романчик! — Силин услышал звучный шлёпок поцелуя. — Ладно уж, побежали!

Хлопнувшая входная дверь оповестила Нумизмата, что выход для него свободен. Со вздохом он опустил «фомку» и устало мотнул головой.

«Ходят тут разные. Нелька и Ромка, молодожёны хреновы! И носит их по ночам. Замочил бы их сейчас, как Ромео и Джульетту, вот забавно бы было!»

Он знал обоих, они выросли в этом же дворе, на его глазах. Недели две назад они сыграли наконец-то свадьбу и сняли комнату в старом бараке в самом конце тупика.

Сунув «фомку» в сумку, Силин вышел из подъезда, поднял воротник и, ещё больше ссутулившись под ударами чёрного ночного дождя, торопливо направился в сторону «Золотого бара».