Роберт М. Пирсиг Субъекты, объекты, данные и ценности

Заголовок того, о чем я должен сегодня сказать, — «Субъекты, Объекты, Данные и Ценности». Он касается центральной темы настоящей конференции — пересечения искусства и науки. Наука имеет дело с субъектами, объектами и, в особенности, — данными, а ценности она исключает. Искусство касается преимущественно ценностей, но, в действительности, не слишком много внимания обращает на научные данные и иногда исключает объекты. Моя же работа касается Метафизики Качества, которая может преодолеть этот разрыв единой общей рациональной схемой.

Когда в феврале я отправил сюда название этого доклада, сам доклад еще не был написан, поэтому я оставил заголовок очень общим, чтобы мне было где развернуться. Теперь доклад окончен, и я могу добавить более конкретный подзаголовок: «Некоторые связи между Метафизикой Качества и философией дополнительности Нильса Бора». На мой взгляд, дополнительность Бора и Метафизика Качества стоят как раз между Эйнштейном и Магриттом. Я сосредоточился на работе Бора, чтобы иметь возможность проложить более обширную связь.

Хочу начать со знаменитой конференции, которая прошла здесь, в Брюсселе, в октябре 1927 года, — Пятого Сольвеевского физического конгресса. Вот что там произошло, как об этом вкратце писала биограф Бора Рут Мур:

На конференции присутствовали Бор и Эйнштейн, «как и почти все остальные, кто вносил свой вклад в теоретическую физику. Из Соединенных Штатов приехали Лоренс Брэгг и Артур Комптон. Должны были прозвучать выступления де Бройля, Борна, Гейзенберга и Шрёдингера о формулировании квантовой теории.

Темой были заявлены "Электроны и фотоны". Чтобы не оставалось сомнений в том, что она направлена на главный вопрос, на тему, в которую оказалась впутанной вся физика, дискуссия выстраивалась вокруг отказа от определенности, подразумеваемой новыми методами [физики]… Бора пригласили на конференцию прочесть доклад об эпистемологических проблемах, с которыми сталкивается квантовая физика. Попросив его выступить о науке познания и основах ее, организаторы конференции предоставили ему полную возможность представить его дополнительность. Это было неизбежно — приходилось рассматривать вопрос непосредственно.

Когда Эйнштейн поднялся на трибуну, возбуждение достигло пика. Он не стал томить аудиторию слишком долго. Ему не нравится неопределенность. Ему не нравится отказ от «реальности». Он не считает дополнительность приемлемым или же необходимым решением. "Слабость теории заключается в том факте, что, с одной стороны, невозможность получить более тесную связь с волновой концепцией, — сказал он, — а с другой, что она не оставляет ни малейшего шанса времени и направлению элементарных процессов."

В зале поднялся крик десятка физиков на десятке языков. Во всех его углах вспыхивали отдельные споры. Председательствовавший Лоренц стучал, призывая к порядку. Он всеми силами пытался удержать дискуссию в рамках доброжелательности. Но шум стоял такой, что Эренфест пробрался к доске, стер часть цифр, покрывавших ее, и написал: "Господь проклял там языки всей земли".

Когда до распаленных боевым задором ученых дошел смысл аллюзии на библейское смешение языков, не позволившее достроить Вавилонскую Башню, в зале раздался рев хохота. Первый раунд завершился.» (Мур, 164)

Конференция продолжалась не только на пленарных сессиях, но и на частных встречах и в личных беседах, проводились «мысленные эксперименты», когда воображались физические условия, а результаты предсказывались на основании известных научных фактов. За всеми мысленными экспериментами стоял вопрос сущностной значимости — вопрос научной определенности. Бор утверждал, что частицы, составляющие нашу материальную вселенную, можно описать только в понятиях статистической вероятности и никогда — в понятиях абсолютной определенности. Он рассматривал развитие квантовой революции как в определенной степени «завершенное». Квантовой теории не нужно больше ждать никакого просветляющего откровения, которое все расставит по своим местам с классической точки зрения.

Эйнштейн всего этого не принимал. Квантовая теория далека от завершения, утверждал он. Вселенная в конечном итоге — не набор статистических данных. Именно на одной из таких встреч Эйнштейн задал свой знаменитый вопрос: «Вы действительно верите, что Господь Бог прибегает к игре в кости?»

Так началась эта контроверза по поводу дополнительности, продолжавшаяся весь остаток жизни Бора. Я сам, кажется, всю свою жизнь слышал об этом знаменитом схизме и задавался вопросом, в чем его смысл, но никогда не думал, что сам стану его изучать, поскольку ни физического, ни математического образования у меня нет. Тем не менее, когда в 1991 году вышла моя книга «Лайла», один мой норвежский знакомый написал, что в Копенгагене на нее обратили внимание последователи Нильса Бора. Предполагалось, что Метафизика Качества сходна с Копенгагенской Интерпретацией квантовой теории. Мне это показалось неплохой новостью — этим стоило заняться. Когда существуют подобные сходства, они могут оказываться либо случайными совпадениями, либо свидетельствами того, что обе системы мышления описывают нечто, поистине независимое от обоих мыслителей. Там, где очень разнятся подходы, один может проливать какой-то дополнительный свет на другой. Поэтому когда меня пригласили здесь выступить, я и решил сделать этот вопрос темой своего доклада. Если Копенгагенская Интерпретация, являющаяся сегодня доминирующим объяснением квантовой теории, соглашается с Метафизикой Качества, а Метафизика Качества выступает верной теорией искусства, то может существовать и объединенная теория искусства и науки. Эйнштейн тогда встретится с Магриттом, и цель данной конференции будет до некоторой степени достигнута.