"Доля ангелов" - читать интересную книгу автора (Веста А.)

«Густин явился за мной на следующий день. Обязательное испытание, которое проходили все „кружковцы“, было назначено на полночь. Через час мы подъехали к Сандуновским баням.

— Раздевайтесь и проходите в павильон, — шепнул Густин.

Обескураженный, я исполнил его приказ.

После промозглой сырости и зимней тьмы банный зал сиял изразцами и мягким светом хрустальных ламп в руках черных кариатид. На мраморных скамьях, в позе патрициев возлежали пятеро мужчин: „лучи морской звезды“. Их лица расплывались в облаках пара. Среди них я узнал Рыбака из Чефалу.

Густин опустил мне руку на плечо:

— Друзья, сегодня с нами юноша-уникум из цирка, — жестом фокусника он снял полотенце с моих бедер.

Я инстинктивно прикрыл живот скрещенными ладонями, но он решительно развел мои руки:

— Оскар Тайбеле желает стать нашим другом и братом. Он готов узнать больше и служить делу. Я правильно формулирую цель вашего прихода, Оскар?

Я кивнул головой, чувствуя, что меня измеряют и обшаривают, точно я жеребец на торгах.

— Великолепно, — блеснув зубами, сказал Густин. — Опустите голову, чтобы мне было удобней.

Я повиновался.

Густин выстриг прядь моих волос и тотчас же спрятал ее в шкатулку.

Свет в зале погас, и вместо него зажглись черные свечи.

— Раскиньте руки в стороны, как на утренней физзарядке под радио, широко расставьте ноги… Вот так… Как зовут тебя, вопрошающий?

— Оскар.

— Ты пришел добровольно и с чистым сердцем вкусить от плодов познания?

— Да…

Закончив ритуальный допрос, Густин воззвал в стеклянному потолку:

— О Великий Владыка Света и Тьмы, духа и материи Вселенной! Мы посвящаем тебе этого агнца. Мы нарекаем его Звездой, Новым Адамом, да сочетаются в нем мудрость змеи, сила льва и чистота ребенка, все остальное да пребудет от великого Владыки Света и Тьмы!

— Теперь повернись спиной и наклонись, ниже, еще ниже, — Густин силой пытался нагнуть мою голову к полу.

Оттолкнув Густина, я резко направился к выходу.

Он догнал меня уже у алой портьеры, схватил за локоть и зашептал:

— Не надо стесняться — это всего лишь древний обряд посвящения, отречение от старого и поклонение новому. Вы всегда ощущали себя, как мужчина и действовали, как мужчина, но мир, разделен на половины весьма условно, и самое совершенное и сильное существо — это не мужчина, и конечно не женщина. Это священный Андрогин, создатель вселенной, и поклоняясь ему, вы поклоняетесь великому принципу мира…

Густин со злобой дернул мою руку:

— Если ты уйдешь, ты убьешь ее! Нет, ты не уйдешь… Ты сделаешь это ради нее и эта поза унижения — твоя ступень к божественной свободе.

— Не надо пугать нашего юного товарища, — вкрадчиво заметил Рыбак, он неслышно появился рядом с Густиным. — Молодой человек должен знать правду. Мы вовсе не развратники. Мы — тайный круг „неизвестных философов“ и любителей истины. Принадлежать к нашему кругу опасно, но еще опаснее не принадлежать к нему. Посетив наше собрание, ты прошел первую ступень. Ты слышал мою лекцию? Наш символ: морская звезда. Пятиконечная звезда — отличительный знак второй ступени нашей лестницы. Это ступень подмастерья, товарища и компаньона — промежуточный градус между учеником и мастером. Вступление характеризуется обрядами, имитирующими почти женскую подчиненность, так как звезда связана с женским началом. Поэтому членов секретных братств часто обвиняют в вульгарном мужеложстве. Но ритуальное унижение свойственно всем инициациям. Таковы посвящение в монахи, обряды рыцарей тамплиеров или самурайского ордена „бусидо“. На этом же сакральном акте основаны скрытое восточное учение „О браке с Ангелом“ или принятое у русских сектантов „Обретение Адама“. У тебя нет обратного пути, друг.

— Этого не будет!

— Поверь в символ, — вкрадчиво шептал Густин. — Твое тело — жертвенный агнец на алтаре: „Приидите и ядите…“ Ты отдаешь себя братьям. Этот ритуал, сродни коленопреклонению, и твоя телесная боль — всего лишь боль духовного зачатия Нового Адама. Ты превозможешь свою гордыню и обретешь первый опыт.

— Идите к дьяволу, своему отцу!

Коротко посовещавшись, участники решили видоизменить обряд. Они нуждались во мне, так же как я нуждался в их всесильном участии в моей судьбе. Это была упрощенная сделка. Густин взял у меня немного крови из надрезанного запястья. Капли падали в подставленную чашу из черного камня. Кровь смешали с вином, и „лучи“ поочередно отпили из чаши. Остатками крови Густин начертил на влажном зеркале перевернутую пентаграмму и обвел ее кругом.

— Мы соединяемся этим обрядом в единое сердце, — пояснил Густин. — Отныне твое новое имя — Эдип. Мы гадали о твоей судьбе по картам Таро, мы заглядывали внутрь магических кристаллов, прежде чем дать тебе это имя. Но будь осторожен — царевич Эдип пал жертвой рока…

— А теперь, друг и брат, тебе предстоит принять красное Посвящение. Так мы называем обручение с Королевой, — рыбак подвел меня к двери в соседний павильон.

Круглый бассейн, вырезанный в мраморном полу, был наполнен алым, душистым, похожим на вино, веществом. Женщина полулежала среди роз, похожих на огненные лилии. В ее влажных распущенных волосах блестела золотая корона. Ее тело парило в алой жидкости. Лицо Королевы было скрыто красной шелковой полумаской, но я узнал Цветок Цветков.

Она заговорила, от звуков ее голоса задрожали лепестки на поверхности воды:

— Я — Любовь. Ты пришел на землю, чтобы найти меня, и ты ищешь на земле лишь меня, меня одну. Ступи в эти воды, и ты познаешь Матерь Мира, Багряную Жену в венце звезд.

Под стеклянным куполом прошелестел томительный вздох, и я шагнул в алую купель.

Сквозь прозрачный купол крыши синело рассветное небо. Пошатываясь, я вышел из залы с круглым бассейном и рухнул на скамью. Густин поставил в моих ногах черную свечу и с головой накрыл льняным полотнищем.

Очнулся я от ритмичного шепота. Пятеро ртов шептали молитву-заклятие. Черные свечи бросали неверный свет по углам. Когда сознание прояснилось, я разглядел на низком столике с львиными лапами фотографию Сталина. На фотографии вождь раскуривал свою неизменную трубку и сам походил на шамана. Фотографию обрызгали кровью. Раскалив на пламени свечи черную иглу, Густин трижды проткнул фотографию. Это была ритуальная охота на призрака, известная еще с неолита, когда охотник, вымазанный алой краской, пронзал копьем нарисованного кровью оленя или медведя.

Утром Густин довез меня до цирка. По дороге он нашептал мне новое задание:

— Брат Эдип, вы справились с поручением. Правда, нас постигла неудача, устройство было обнаружено, но вы вне подозрений. Однако есть и неприятные новости. По всей видимости, на собрания „Стеллы Марис“ затесался сексот… Это человек с темной душой и неправыми целями. Вы слышите мысли людей. Вы должны опознать его и сообщить мне его имя.

Двадцать пятая годовщина образования СССР всколыхнулась волнами кумача и приливом торжественных собраний и концертов. Приглашение на очередное собрание „Стелла Марис“ было вложено в букет белых роз — изысканная роскошь в послевоенной Москве. В особняке на Моховой в просторном ампирном зале полыхал камин. Гостиная с роялем и старинными картинами в дорогих рамах походила на коробку с бонбоньерками, где перекатывались и шуршали фантиками одежд нарядные женщины.

— Ну что, новенький, побывал в Сандунах? — заговорщецки осведомился Кир. — Вот только не надо так краснеть. Это простая проверка „на вшивость“: цвет и структура волос в паху должны соответствовать стандарту. Роберт Андреевич следит, чтобы среди лучей „Морской звезды“ не было неполноценных потомков.

Я огляделся по сторонам. На вечере во множестве присутствовали смугло-курчавые, восточного вида женщины, и над всем этим сборищем царила рыжая, как зажженная спичка, Агния Львовна. Кирилл понял мое недоумение:

— В Красной Тантре чем ниже стоит женщина на биологической лестнице, тем лучше. Для наших игр подходят молодые, гибкие женщины с хорошо развитым тазом и не слишком чопорные. „Красная Тантра“ — это почти семейный круг. Он позволяет нам сохранить себя в этом мире тотальной слежки и обрести близких, истинно близких друзей. Мы — иные. Мы существа особого замеса.

— Неужели шеддим? — с легким презрением спросил я.

Кир ответил мне красноречивым взглядом и как ни в чем не бывало продолжил:

— О, да ты это знаешь? А хоть бы и так. Никакой тайны в этом нет. Следы падших ангелов, рассеяны по всему земному шару. И даже в Москве их сколько угодно.

— Падших ангелов?

— Да нет, их следов. Да-с. Я слышал забавную историю о том, как утверждали проект монумента „Рабочий и Колхозница“. На макете монумента „пролетарий“, в отличие от „колхозницы“, был голый. Ни штанов, ни фартука не было на теле исполина. Приемная комиссия была ошарашена, ведь монумент должен демонстрироваться на Всемирной выставке в Париже! „Наденьте мужику штаны!“ — завопил Молотов. Нет, каково? „Молотов — молотобойцу!“ А зря хихикали! В Библии, в шестой главе книги Бытия говорится о том, как Сыновья Божии, падшие ангелы, входили в шатры к дочерям человеческим, от них и пошло племя исполинов. На этой скульптуре изображен первый кузнец, потомок Каина. Рядом с ним — земная женщина. Они изображены в тантрической позе „вира“ — героя. А тантра — это, мой друг, не фунт изюма! Не так уж и прост наш красный проект.

Скульптура Мухиной указывает на две неравные части библейского человечества: огонь и глину, детей Адама и сынов Каина. Каин познал свою сестру Аклинию, а его сын Тувалкаин — сестру Ноэму. С тех пор ритуальное кровосмешение стало печатью избранных родов.

— Где же теперь эти исполины? — игриво спросил серебристый девичий голос.

— Шалунья, исполинами интересуешься. За это по нынешним временам может и нагореть! Кстати, познакомься, Оскар, это моя сестричка Саломея, танцует в Большом, ублажает царя Ирода. Будь острожен с нею, вдруг она попросит у Ирода твою голову. Так вот, Салли, читал я тут одну трофейную книжечку, разумеется на языке оригинала. Ее автор некий Сент-Ив Альвейдер утверждает, что гиганты спят в гималайских пещерах, в священной стране Агартхи. Но туда тебя не пустят. А их потомок перед тобой. Мы — потомки титанов, в наших жилах — огонь, наши души — свет! Нам все дозволено, ибо мы потомки богов и сами боги! — расплескав вино, Кир притянул к себе Саломею и поцеловал в шею и в дрогнувшие губы.

— Красная Тантра — великое учение будущего, — продолжил он, отирая сочный рот.

Сквозь излияния Кира я ловил негромкие голоса в соседней комнате. Из залы выглянул красноглазый старик в шелковых кальсонах:

— Друзья мои, не пора ли отрешиться от прозы? Нас ожидает священная мистерия вечности, — прошепелявил он.

— Проказы Купидона? Увольте! Пролетела стрела голубого Эрота, и любовь умерла, и настала дремота. Я желаю сохранить за собой статус „заговорщика“… — и сухощавый подтянутый человек вновь углубился в карты.

Дорогой английский костюм сидел на нем так же ладно, как военная форма. Это был Лебедев.

В зал вошла Агния Львовна. Красное полотнище с серпом и молотом, наподобие индийского сари, обвивало ее хрупкое тело. Она поднялась на покрытое ковром возвышение и воздела руки, словно для благословения.

— О, Матерь-Дэви приветствует нас! — Лебедев встал и поцеловал крохотную ручку Агнии Львовны. Ее кожа блестела, словно покрытая медной чешуей.

Агния Львовна вцепилась в мою ладонь влажной цепкой лапкой и увела в залу с камином.

В полумраке залы мерцали зеркала: квадратные, круглые, черно-матовые, дымились курильницы и сладкие ароматы проникали в кровь. На полу был выложен широкий круг из черных горящих свечей. Яростно полыхал камин, по стенам метались рубиновые всполохи и тени. В жаркой тьме люди торопливо сбрасывали одежду.

Трижды ударил гонг. В круг горящих свечей вошла высокая женщина, завернутая в алую тогу. Ее лицо было скрыто жуткой тибетской маской, словно это была сама „красная дьяволица“, гневное божество пантеона Черный Бон.

— О звезда Революции, сойди со своих высот, — Рыбак сдернул с плеч Революции алое покрывало.

— Только женщина Шакраварти, принадлежащая хозяину Круга, полностью обнажена, — прошептал Густин и со значением пожал мою руку, — остальные сохраняют на теле подобие одежды, ибо женская нагота слишком страшная сила и не всякая женщина готова к этой ступени Тантры. Лицо этой прекраснейшей из женщин скрыто маской потому, что в Тантре женщина — безлика. Она только энергия, тетива, натягивающая лук Шивы: безумная Кали, хмельная от похоти и крови, танцующая в ожерелье из черепов на трупах поверженных мужчин. Но даже она покоряется порядку и высшей силе. Выбери из этих вещей любую, и ты узнаешь, кто твоя подруга на эту ночь.

Обнаженная „Революция“ поднесла мне чашу, полную ожерелий, перстней, алых лент и женских платков. Всполохи пламени играли на золотистой коже. Это дивное тело было вызвано из адских бездн и соткано из ангельских озарений. По неповторимому силуэту я узнал Цветок Цветков. Гранаты и рубины, небрежно брошенные в чашу, казались влажными от крови, жемчужные слезы мешались с шелком одежд. Из чаши скалилась мертвая голова, вокруг нее вились и шуршали черные змеи, но это видение длилось лишь миг.

— Все в Тантре решает жребий, а вовсе не моральные запреты или физическая склонность. Ибо мы уже не мужчины и женщины, тем более — не возбужденные голодом звери. Мы — бессмертные боги, для которых нет запретов, — мягко учительствовал Густин. — В тантрическом кругу брат встречает сестру, отец — дочь, а мать — сына. Слабых Тантра отвергает. Мужчина выбирает из сброшенных женских вещей всего одну. Это и есть его Рати, его Богиня Дэви на этот круг.

Повинуясь его воле, я впотьмах ощупал груду колец, бус, шелковых платков и достал из чаши тонкий поясок из оранжевого искристого шелка… Такой цвет был у кимоно Саломеи.

— „Прими одежды смерти, войди, как свет в материю!“ — прошептал Густин. От его заклятия дрогнуло пламя свечей. — Сегодня ты вступаешь в высший избранный круг. Отныне ты будешь зваться „друг и брат“.

Он за руку подвел ко мне обнаженную до пояса Соломею и соединил наши ладони. Я слышал ее нетерпеливую радость, перетекающую в мои пальцы. Она стояла передо мной с женственной покорностью. Блаженная и бессмысленная улыбка цвела на ее тонком, горбоносом лице. В широко расставленных карих глазах, как дьявольское наваждение, мелькал сталинский министр. Совершенный сосуд ее тела был наполнен липкой несмываемой скверной.

На коврах вокруг овального столика, накрытого для трапезы, бушевала оргия. Карлица с огненными волосами, похожая на едва развитую девочку с болезненным, старушечьим лицом, стоя на коленях, манила меня рукой. Я оттолкнул Саломею и пошатываясь вышел из зала.

Густин нагнал меня уже в гардеробной. Схватил за руки, удерживая, заговорил торопливо, давясь словами, боясь, что я вырвусь и уйду:

— Еще минуту, Оскар, выслушайте, умоляю… Это представление предназначено для профанов. Те, кто мало смыслит, и чьи тела и души не приспособлены для сильных чувств. Вас ожидает истинное посвящение, и вы на пути к нему. Позвольте мне проводить вас.

Густин быстро оделся, и мы вдвоем вышли на заснеженную улицу. Свежий морозец обмыл мое лицо. Я отер пушистым снегом лицо и шею, очищая от копоти черных свечей.

— Теперь о главном, — деловито напомнил Роберт Андреевич. — Скажите, вы можете гипнотически воздействовать на человека, если видите его проезжающим в машине?

— Для получения „рапорта“ нужно время.

— А, скажем, вызвать кратковременную потерю сознания, дезориентировать его.

— Это возможно. Но без предварительной настройки успех гарантировать нельзя. А в чем собственно дело?

— Представьте, что вы на Арбате. Вы стоите и внимательно рассматриваете витрину магазина. Мимо вас на небольшой скорости едет сталинский „ЗиС“. Вы точечным воздействием выводите из строя шофера. Машина будет продолжать движение и на выезде с Арбата врежется во встречный грузовой поток на Садовом кольце.

Ничем, не рискуя, вы будете щедро вознаграждены. Кстати, вы помните, кто ранил Ленина отравленной пулей? Слепая старушка Каплан совсем недавно умерла на Соловках. Жила долго, имела свой огородик. Никто не трогал этот божий одуванчик, а все потому, что совсем не она стреляла в вождя мирового пролетариата. Истинные исполнители никогда не бывают ни найдены, ни тем более пойманы — а у меня для вас сюрприз!

Густин достал из нагрудного кармана пиджачной пары квадратик белой бумаги. Я развернул его, перед глазами поплыли строчки, написанные рукой Насти:

„Оскар, я жива! Меня держат в запертой комнате. Каждую минуту я жду, что за мной придут. Самое страшное, когда приходит Он. Умоляю тебя, ничего не предпринимай: Он убьет нас обоих. Люблю тебя…“

Записка то ли была оборвана, то ли у пишущего не было времени поставить точку, а может, она давала понять, что пишет под контролем?..

— Видите, все в порядке. Возможно, в скором времени вы получите от нее новую весточку. Ну, что говорит вам ваша интуиция? Вы все еще не распознали слугу Велиала? — ласково улыбаясь, осведомился он.

Я покачал головой.

— Надеюсь, вы укажете его на следующем собрании. Помните: я жду!

На следующем собрании я вновь заверил Густина, что среди присутствующих нет провокатора. Было заметно, что он принял мое признание, как вызов его доверию и благодеяниям, которыми с недавнего времени я был просто осыпан.

Обо мне красочно писали в газетах, на мои представления стекалась самая изысканная публика, потеснив „пролетариев“. Я купался в роскоши и славе. Мои номера становились все более зрелищными, и изощренными. Я погружал зрителей в легкий транс и внушал им исключительные способности в каком-либо виде искусств, чаще в классическом танце. И простые зрители добровольно вышедшие на арену, крутили фуэте, разметая тырсу, исполняли пируэты и батманы, поражая публику неизвестно откуда взявшимся мастерством. „Репин“ в кепке рабочего встречался с „Комиссаржевской“, одетой в платье из крашеной марли, и неподдельно благородно, по-дворянски разговаривал о театре и репертуаре начала века.

Но настоящую славу мне принес „конфетный дождь“, которым я обычно заканчивал свои выступления. Самое удивительное, что те зрители, которые успевали запихнуть за щеки несколько „бабаевских“ шоколадок, уходили с представления абсолютно довольными, точно только что сытно отобедали. Хуже было тем, кто в заботе о малютках пытался унести конфеты в карманах и редикюлях. Само собой, волшебство рассеивалось и обращалось в пустоту. Весть о чудотворце, который пятью хлебами накормил пять тысяч человек, гремела по стране.

„Красивые люди ни за что не платят“, — улыбался Густин…»