"Убийства единорога" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 13 КАК Г. М. СОЗДАВАЛ ТЕОРИИ

— Что происходит? — довольно сердито спросил Рэмсден. — Вы выглядите так, словно в чем-то провинились. Кстати, Мерривейл, вас ищет д'Андрье. Он говорит, что у него есть еще одно веское доказательство того, что первое письмо было написано Фламандом…

— Еще бы, — отозвался Г. М. — Послушайте меня, сынок, и тогда вы, возможно, поймете, почему он хочет убедить нас в подлинности первого письма даже ценой сфабрикованных обвинений против Фаулера. Если мы всерьез усомнимся в подлинности этого послания, это испортит всю игру… Садитесь, Рэмсден.

Миддлтон озадаченно потер лоб.

— Похоже, вы ее уже испортили, — усмехнулся он. — Но ведь Фламандом могу оказаться и я. В таком случае вы разболтали мне важную информацию.

— Угу. Если бы вы были Фламандом, сынок, — невозмутимо ответил Г. М., — то не нуждались бы в этом. Фламанд и так все знает. Вот почему он написал подлинную записку и подбросил ее в верхнюю галерею. Это встревожило Гаске — выходит, Фламанд знает, кто он, но Гаске понятия не имеет, кто такой Фламанд. Отчасти поэтому он напустился на Фаулера. Иными словами, маскарад Гаске пошел прахом. Кроме того, я не вижу иной причины, по которой французское правительство должно было использовать Рэмсдена в качестве предлога.

Рэмсден сердито уставился на него.

— Я долго ждал, — произнес он с зловещим спокойствием, — покуда услышу хоть что-то, имеющее смысл. Может быть, вы, наконец, соизволите объяснить…

Г. М. повиновался под аккомпанемент протестующих воплей собеседника.

— Вы утверждаете, — сказал Рэмсден, переведя дух, — что Гаске (или д'Андрье) написал первое письмо, сообщая, что Фламанд намерен организовать вынужденную посадку самолета?

— Точнее, отпечатал на машинке. Хотите еще доказательств? Ему нужно было только скопировать подпись. Но факсимиле Фламанда держалось в секрете и никогда не публиковалось. Однако Фаулер долго изучал оба письма и не смог сделать окончательный выбор между подлинной и фальшивой подписью. Значит, почерк Фламанда воспроизвела полиция, у которой имелись для этого все возможности. Как я сказал, д'Андрье встревожился. Когда мы пришли в замок, он представил первое письмо как подлинник. Когда же его подлинность была опровергнута вторым посланием, он состряпал сомнительную историю, будто отправил оригинал Гаске, а потом предъявил ответ Гаске — разумеется, рукописный, так как он сам его написал.

Рэмсден покачал головой:

— Но разве это не было с самого начала чертовски глупо? Д'Андрье ожидает, что Фламанд появится в какой-то маскировке. Фламанд появляется и сталкивается с поддельным письмом якобы от него. Он не может не насторожиться и…

— Хо-хо-хо! — Лицо Г. М. расплылось от удовольствия. — И что тогда? Фламанд заявляет в лицо д'Андрье: «Вы лжец! Я никогда не писал этого письма»? Едва ли. Конечно, это его насторожит, но не заставит подозревать д'Андрье. Разве вы сами его заподозрили? Откровенная демонстрация письма отвлекла бы от подозрений, тем более учитывая, что Фламанд ищет Гаске среди пассажиров самолета.

— Тем не менее, — задумчиво промолвил Миддлтон, — вы сами сказали, что это вызвало у Фламанда подозрения и теперь он знает…

— Угу. Конечно, знает. Потому что Фламанд куда проницательнее, чем думал Гаске с присущим ему самодовольством. Я просто объясняю вам ход мыслей д'Андрье. Поддельное письмо дает двойное преимущество. Во-первых, Фламанд сразу же после необъяснимого крушения самолета сталкивается со столь же необъяснимым письмом. Гаске считает, что Фламанду понадобятся стальные нервы, чтобы не выдать себя ни поступком, ни словом, ни жестом, ни выражением лица. Вспомните — д'Андрье настаивал, чтобы письмо прочли вслух, дабы при этом он мог изучать лица. Вспомните также, что единственный, кому д'Андрье дал письмо для индивидуального прочтения, был Эбер, кого он, вероятно, знал как подлинного полицейского врача…

— Что освобождает Эбера от подозрений? — быстро спросил Миддлтон.

— Очевидно. Тем более что у него железное алиби на время убийства. — Г. М. нахмурился. — Но когда Фламанд понимает, что каким-то образом угодил в ловушку, он мобилизует мозги, чтобы не допустить никакой оплошности.

— И это ему удалось?

— Да, будь он проклят! Второе преимущество — эффект, ударивший по тщеславию Фламанда. Мы знаем, что оно непомерно — достаточно вспомнить, как он отплатил бедному комиссару, рискнувшему смеяться над ним. Неужели он оставит такое безнаказанным? Д'Андрье правильно рассуждает, что нет. Вопрос в том, позволит ли мошеннику тщеславие взять на себя первое письмо и то, чем оно угрожает? Или же Фламанд испугается и откажется от своих намерений? В любом случае, учитывая его наклонности, он, вероятно, напишет какой-нибудь ироничный ответ и подбросит его нам. В таком случае, полагает д'Андрье, ему конец. Все слуги в этом доме — люди из Сюрте. Если Фламанд попытается подбросить записку, они тут же его схватят. Так бы и вышло, если бы Фламанд не выбрал момент, когда все утратили бдительность после того, как он совершил, казалось бы, невозможное убийство.

Думаю, д'Андрье почти не сомневался, что Фламанд возьмет на себя вынужденную посадку самолета и напишет: «Я же говорил, что сделаю это, не так ли?» И вот тут-то, ребята, он не учел особенности изощренного ума противника. Фламанд — тщеславный позер, но ему не нужна музыка, если не он ее заказывает. Если кто-либо одурачил бы его, он бы вылез из могилы, чтобы отплатить ему. Так и вышло. Он подбросил записку, смысл которой заключается в следующем: «Я знаю, кто проделал со мной эту шутку. Берегись, друг Гаске».

— Ну, старший инспектор Сюрте должен уметь позаботиться о себе, — заметил я. — Но давайте рассмотрим все с самого начала. Д'Андрье (будем называть его так, чтобы не запутаться в именах) позаимствовал имя и замок у настоящего д'Андрье, который живет в Монте-Карло и никогда не пользуется этим домом…

— Погодите! — Миддлтон щелкнул пальцами. — Теперь я начинаю понимать — особенно эту историю с книгой!..

— С книгой? — переспросил Г. М. — С какой еще книгой? Вы крадете мои лавры? Я как раз собирался…

— Нет, это касается Эльзы. Этой ночью она жутко испугалась и не желает говорить мне, чего именно. Когда я вернулся из ванной перед убийством, она сидела, уставившись на книгу, лежащую на столике у кровати, бледная как привидение, потом захлопнула книгу и выбежала, не сказав ни слова. Вот почему Эльза не подождала меня и оказалась на галерее во время убийства. Я смотрел книгу — Бальзак, и на форзаце было написано имя д'Андрье…

— Угу. — Г. М. взмахнул сигарой — он казался удовлетворенным. — Вы говорили, что она пробыла замужем за настоящим д'Андрье всего три месяца и даже не знала, что у него здесь дом. Имя в книге должно было ее напугать. — Он подмигнул покрасневшему Миддлтону, который сердито поглядывал на него. — Ну-ну, не ерепеньтесь! Никто не собирается читать вам мораль, а Эльза — симпатичная девчонка. Кстати, книги в комнатах могли бы поведать вам кое-что.

— Что именно?

— Что наш хозяин — не тот, за кого себя выдает. Этот парень настолько внимателен к деталям, что даже кладет у наших кроватей книги, подбирая сатирические названия. Он знает заранее — судя по «письму Гаске», написанному им самим, — что почти все его гости будут англичанами или американцами. Д'Андрье превосходно говорит по-английски — это заметно, когда он возбуждается и забывает о своей роли. Человек, так хорошо владеющий двумя языками, должен иметь в библиотеке хотя бы несколько английских книг. Но поскольку он не дал нам ни одной книги на английском языке, разумно предположить, что у него их нет. А если они отсутствуют в его большой библиотеке, это означает, что библиотека ему не принадлежит и что он не тот, за кого себя выдает. Он представляется отставным полковником спаги, спортсменом, охотником и игроком, наделавшим шум в Монте-Карло. Но наш друг Огюст (детектив-сержант Огюст, если это его настоящее имя) добавил разоблачительный штрих, сказав, что старик сидел в своей комнате и чистил ружье. В армии мне не довелось видеть полковника, который стал бы чистить ружье, когда рядом его ординарец — даже если это бывший полковник и бывший ординарец. Но вы спрашивали о начале всего плана и все еще до него не добрались. Началом явились вы, Рэмсден. Вам предстояло стать приманкой.

— Вот как? — кисло улыбнулся Рэмсден.

— О, мы просто сидим и размышляем. Скажем, вы возвращаетесь домой через Францию, а французскую полицию и Ке д'Орсе[36] попросили потихоньку присматривать за вами, поскольку у вас при себе нечто ценное, а вы из тех независимых личностей, которые и слышать не желают об охране…

— Не спорю, — прервал Рэмсден. — У меня было при себе нечто ценное.

— Угу. К тому же осведомители сообщили, что Фламанд каким-то образом полностью осведомлен о ваших действиях. — Г. М. так энергично взмахнул сигарой, что пепел полетел в разные стороны. — Это встревожило всех, так как речь идет о деле международного значения. Фламанд же стал общенациональной проблемой, а избиратели имеют скверную привычку резко реагировать на беспомощность государства в таких делах. Если Фламанд отколет очередной номер и об этом станет известно, определенные круги ощутят явный дискомфорт. Выход один — расставить для Фламанда ловушку с достаточно сладкой приманкой и достаточно надежную, чтобы удержать его, если он в нее попадет. Тогда все будут счастливы. Но есть одно препятствие. Нужно получить согласие Уайтхолла, что может оказаться нелегко. Необходимо также сотрудничество британской полиции, чтобы сделать операцию вполне официальной. Фактически я не могу понять, как они могли обойтись без вашего согласия.

— Ха! — воскликнул Рэмсден. — Вы намекаете, что я знал о том, что должно произойти этой ночью? — Он задумался. — Могу дать честное слово, что случившееся в этом месте явилось для меня таким же сюрпризом, как… как для любого из вас. Но вы заинтересовали меня. Продолжайте.

— Моя догадка состоит в том, что для этого потребовались два сотрудника нашей разведки. Они должны были слепо подчиняться приказаниям, поэтому не знали (как вначале не знал и Уайтхолл), что им предстоит делать, кроме похвального намерения охранять сэра Джорджа Рэмсдена. Их первые инструкции гласили: отправиться в гостиницу с другой стороны Орлеана. Очевидно, Гаске вначале планировал использовать эту гостиницу так же, как сейчас использовали этот замок, — схема не была бы такой изощренной, но группа людей совершила бы вынужденную посадку на самолете где-нибудь на пустоши неподалеку от гостиницы. Конечно, по прибытии двух британских агентов Гаске посвятил бы их в свой замысел.

Но тем временем произошли две вещи. Уайтхолл узнал, в чем состоит план Гаске, и пришел в ярость. Я не питаю особого почтения к нашему правительству — увидите, что я сделаю с министерством внутренних дел! — но даже старый Скуиффи не полный идиот. Агенты должны были охранять Рэмсдена, но после того как его во время выполнения деликатной правительственной миссии завлекут в ловушку с целью поймать преступника, чьи действия нас абсолютно не касаются. Я спрашиваю вас, стал бы даже Скуиффи терпеть подобное? Наверняка он обратился в министерство иностранных дел, и они категорически отказались участвовать в подобной операции или санкционировать ее. Агентов следовало немедленно отозвать, но они уже уехали, и никто не знал, как до них добраться.

Что же делает Гаске? Ладно, говорит он, мы откажемся от помощи британских агентов и ничего им не сообщим, но продолжим выполнять наш план. А вторым событием стало то, что он решил усложнить план, используя этот замок. Не знаю, как он пришел к такому решению. — Г. М. закрыл один глаз. — Возможно, Гаске встретил в Марселе своего друга, настоящего д'Андрье, который разыскивал там свою жену, и попросил согласия воспользоваться этим местом…

— Не пойдет, — прервал Рэмсден, скрестив руки на груди. — Анализ, если это можно так назвать, достаточно безупречен, кроме одного пункта, Мерривейл. По-вашему, если наше руководство отказалось санкционировать западню со мной в роли привязанного козленка, то Гаске и его начальство осмелились бы продолжать? — Он усмехнулся. — Можете поставить шестипенсовик, что нет. В таком деле даже у козленка есть право голоса. А как насчет меня?

— Я как раз к этому подхожу. — Г. М. с трудом поднялся с кресла, сжимая зубами потухшую сигару, и стал ходить взад-вперед у камина. — Ключ нам предоставляют два пункта. Первый — неизвестный человек, которого убили после того, как он солгал, назвавшись Гаске. Кто он и почему солгал?

— Вы имеете в виду, — злорадно осведомился Рэмсден, — почему вы убедили его солгать? Вам незачем негодовать на охотников, которые привязывают козлят, чтобы их сожрал тигр. Вы сами так поступили.

— Вы действительно так думаете? — странным тоном спросил Г. М. — Хмф, я бы сказал, у вас имеются на то основания. Черт возьми, почему вы не в состоянии видеть чуть дальше?

— Коли на то пошло, — фыркнул Рэмсден, — почему вы не в состоянии стать менее дальнозорким? Я не претендую на хорошее зрение, если это подразумевает убийство человека.

Г. М. уставился на огонь.

— Вижу, мне придется распутать это дело, — сказал он. — Я колебался, так как, в конце концов, это шоу Гаске и мне не хотелось его портить. Тем более что вас это касалось больше всего и вы, как я думал, дали согласие…

— На шоу Гаске?

— Да. Понимаете, это второй пункт, предоставляющий мне ключ. Вы сами заявили, что начальство Гаске никогда бы не позволило ему проделать этот трюк с самолетом и затаскивать вас сюда. Вы не дурак, хотя этой ночью иногда производите обратное впечатление. Не думаю, что вы знали, кем окажется Гаске и что он организует вынужденную посадку. Но полагаю, что кое-какие слухи до вас доходили. Тогда почему вы рискнули в этом участвовать? Вам доверили доставку единорога в Лондон?

— Да.

— Угу. И во сколько вы оцените стоимость этого редкого животного?

Поколебавшись, Рэмсден усмехнулся.

— Вы правы, — заговорил он другим тоном. — С меня достаточно собственных мистификаций. Так или иначе, завтра все появится в газетах. Вы хотите знать стоимость единорога. Если говорить о его важности, он стоит королевства. А если только о денежной стоимости — ну, возможно, всего лишь миллион фунтов.

— Пожалуй, мне лучше удалиться, — сказал Миддлтон. — Думаю, я уже слышал больше чем полезно для здоровья. — После паузы он добавил: — Всего лишь миллион фунтов. И вы не побоялись иметь дело с Фламандом?

— Нисколько, — отозвался Рэмсден. — Потому что единорога у меня нет.

— Угу, — произнес Г. М. деревянным голосом.

— Рад сообщить, — продолжал Рэмсден, — что он загнан в клетку и сейчас на пути в Лондон с эскадрильей Королевских военно-воздушных сил. Если Фламанд собирался атаковать меня, его план пошел прахом.

— Господи! — послышался новый голос. — Неужели обязательно сообщать это всем?

Дверь захлопнулась, и мы увидели холодное, циничное и более не дружелюбное лицо детектива Гаске, именовавшего себя графом д'Андрье.