"Убийства единорога" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 1 ЛЕВ И ЕДИНОРОГ

Позвольте мне изложить вам дело и спросить, как бы вы поступили при таких обстоятельствах.

Вы в Париже на каникулах, в том месяце, когда весна почти становится летом. На душе у вас легко, и вы в полном согласии со всем миром. Однажды в сумерках вы сидите на террасе кафе «Лемуан» на рю Руаяль, попивая аперитив. Потом вы видите идущую к вам девушку, с которой ранее были знакомы в Англии. Эта девушка — которую, кстати, вы всегда считали весьма чопорной — подходит прямиком к вашему столику и начинает с серьезным видом декламировать детский стишок. После этого она садится за столик и продолжает болтать самую нелепую чушь, какую вы когда-либо слышали. Ну?

Да, именно это я и сделал — стал ей потакать. В результате я оказался вовлеченным в серию событий, одно воспоминание о которых вызывает у меня дрожь, не только потому, что они оказались куда хуже тех, с которыми мне приходилось сталкиваться во время службы в разведке, но и при мысли о том, какие ужасные вещи может повлечь за собой безобидная ложь. Я был глупцом, но меня интересовала Эвелин Чейн, а весенний Париж подталкивает к глупостям.

Я могу предоставить лишь самые необходимые биографические данные. Согласно паспорту, мое имя Кенвуд Блейк, возраст — тридцать восемь лет, адрес — Эдвардиан-Хаус, Бери-стрит, Сент-Джеймс. О роде занятий говорить нечего — я не люблю работать и признаю это. Мне прочили дипломатическую карьеру, поэтому пичкали множеством языков. В 1914 году я отправился в Вашингтон в качестве атташе британского посольства, а год спустя, уже перейдя возрастной лимит, умудрился получить назначение в полк хайлендеров[1] Сигрейва. Я надеялся командовать батальоном, но был ранен при Аррасе, а когда поправился, меня признали негодным для службы в действующей армии.

Потом одним пасмурным днем в Лондоне, когда мое настроение было под стать погоде, я столкнулся с Г. М. Едва ли я когда-нибудь забуду его шагающим по Уайтхолл в сдвинутом на затылок цилиндре, съехавших к кончику носа очках и пальто с побитым молью меховым воротником. Он шел опустив голову, размахивая кулаком и бормоча проклятия по адресу правительственных чиновников, которые обвинили его едва ли не в прогерманских настроениях. Думаю, Г. М. сразу понял, как обстоят мои дела, хотя и не подал виду. Он затащил меня в свою берлогу с окнами на набережную Виктории, и таким образом я поступил на секретную службу, по его словам не имея к этому никаких особых данных, кроме отсутствия хитрости.

Г. М. утверждал, что это бесценное качество для сотрудника секретной службы, так как слишком хитрые заканчивают жизнь перед расстрельной командой или с ножом в спине. Если подумать, это не так глупо, как кажется. Он предупредил, что не сможет оказать мне никакой помощи, если у меня возникнут трудности, что было ложью от начала до конца. Я знал, что Г. М. способен поставить с ног на голову все правительство и мобилизовать все ресурсы министерства иностранных дел, дабы защитить самого ничтожного из своих агентов. Они его семья, заявлял он, а если такому-то это не нравится, он может идти туда-то и делать то-то.

Я перешел из контрразведки в разведку, что означало работу за рубежом, которая продолжалась до конца войны. Здесь не место рассказывать о моих тогдашних приключениях и о славных парнях, которые делили их со мной. Но я вспоминал о них, сидя на террасе «Лемуана» на рю Руаяль и потягивая «Дюбонне».

Была суббота 4 мая. Парижская весна погружала меня в летаргию добродушия. Деревья были в цвету, в янтарных лучах солнца светло-зеленые листья казались прозрачными, а воздух наполняли шум голосов и гудки такси.

Было около восьми вечера — подходящее время, чтобы расслабиться после обеда под звуки, весьма напоминавшие летний дождь. Капли барабанили по навесу у меня над головой, порывы ветра уносили прочь газеты и раздували белые фартуки официанток. Запомните, что я две недели не заглядывал в газеты — разве только мельком видел заголовки. Мимо меня пронеслась одна из них, и я придавил ее ногой. Заголовки сообщали о подготовке к юбилею английского короля, беспорядках в Индии, но более всего о людях по имени Фламанд и Гаске.

Это вызвало у меня интерес, смешанный с раздражением, какой вызывает бессмысленная популярная фраза, значение которой вам непонятно. Годами люди отвечали почти на все: «Да, у нас нет бананов»,[2] вызывая желание спросить: «Что, черт возьми, это значит?» Точно так же мне захотелось узнать, кто такие Фламанд и Гаске. Казалось, все говорили о них. Их имена наполняли Париж, как гудки такси, и слышались даже на этой террасе, где было не так уж много народу. У меня возникла идея, что они — соперничающие друг с другом боксеры или члены кабинета министров. Во всяком случае, заголовок статьи, которую мне было лень читать, сообщал, что один послал другому зловещий вызов.

За улетевшей газетой побежал официант. Я протянул ему газету и осведомился наугад:

— Вы друг Фламанда или Гаске?

Результат был поистине удивительным. Проходивший мимо agent de police[3] внезапно остановился и уставился на меня с явным подозрением, после чего шагнул на террасу.

— Ваш паспорт, месье, — потребовал он.

Официант склонился над столом и быстро провел по нему тряпкой.

— Этот джентльмен не сделал ничего дурного. Он только спросил…

— Англичанин, — промолвил полицейский, изучая мой паспорт. — Вы использовали слова, месье, которые могли служить сигналом. Поймите, я не хочу докучать безобидному путешественнику, но…

Полицейский говорил сквозь зубы, поглаживал усы, как строгий чиновник, но я не мог понять, что такого я сказал. Конечно, если это было политическое дело вроде аферы Ставиского,[4] то я ступил на опасную почву.

— Вероятно, все дело в моем скверном французском языке, месье, — отозвался я с поклоном, чувствуя себя полным идиотом. — По правде говоря, я спросил не подумав. У меня и в мыслях не было пренебрежительно отзываться о ваших боксерах или министрах…

— О ком? — перебил полицейский.

— О ваших боксерах или министрах, — повторил я. — Мне дали понять, что эти господа принадлежат к одной из упомянутых категорий…

Полицейский засмеялся, и я понял, что неприятности позади, хотя мы привлекли нежелательное внимание других посетителей.

— Да неужто? Наши парижане смеются над вами, месье. У них дурные манеры, за которые я извиняюсь. Простите, что побеспокоил вас. A'voir,[5] месье.

— Но все-таки кто этот Фламанд? — осведомился я.

Пристрастие полицейского к драматическим эффектам повлекло за собой ряд трудностей.

— Он убийца, месье, — ответил полицейский, после чего расправил плечи, отсалютовал и вышел из кафе с таким видом, словно скрывался за кулисами. Я отослал официанта и в следующий момент осознал, что полицейский ушел с моим паспортом.

Бежать за ним я не стал, поскольку и так обратил на себя слишком много внимания. Пережив триумф своего драматического ухода со сцены, полицейский обнаружит у себя в руке мой паспорт и вернет его, а если нет, официант наверняка знает его номер, так что я в любом случае смогу получить паспорт назад. Поэтому я остался сидеть за столиком и вскоре увидел Эвелин Чейн.

Она прошла на террасу через дальний вход со стороны плас де ла Конкорд и, должно быть, видела, если не слышала, заключительную часть моей беседы с полицейским. Моей первой реакцией была мысль, что теперь я всегда буду выглядеть дураком в ее глазах. Заметив Эвелин на фоне темнеющего неба, я вздрогнул не от предчувствия, а скорее от удивления при виде ее и того, как она одета. Я даже был не вполне уверен, что это Эвелин.

Ее нельзя было назвать моим старым другом. До сих пор мы встречались только четырежды. У нее были темные волосы и карие глаза — не сочтите мою речь неподобающей, но о внешности Эвелин можно было сказать: о такой девушке мечтают солдаты, возвращаясь после трехнедельного пребывания под огнем. Однако она никогда бы не признала свое истинное metier.[6] Эвелин утверждала, что хочет быть ценимой за свой ум, и я как дурак верил ей — или почти верил. Она «занималась политикой». Это означало, что Эвелин начнет карьеру как секретарь какого-нибудь говорливого члена парламента, потом будет избираться сама и со временем может стать такой же знаменитой, как леди Астор[7] (ужасная мысль!).

Она с такой холодной небрежностью говорила о прогрессе, служении человечеству, его будущем и тому подобных материях, которые я считал полнейшим вздором, что я не знал, чему верить. Эвелин бросала вызов природе, нося строгие костюмы и пенсне на цепочке.

Но все это было до того вечера в «Лемуане». Я увидел Эвелин такой, какой ей следовало быть всегда. Девушка на террасе была одета во все белое, включая кокетливую шляпку, а ее кожа отливала золотисто-кофейным оттенком, который так редко встречаешь в реальности. Карие глаза были устремлены на меня — их взгляд был бесстрастным, но рука нервно щелкала замком сумочки. Она подошла к моему столику, и я вскочил.

— Привет, Кен, — поздоровалась Эвелин так же холодно, как всегда.

— Здравствуй, Эвелин.

После этого она произнесла так же серьезно:

— «Вел за корону смертный бой со Львом Единорог. Гонял Единорога Лев вдоль городских дорог…»[8]

Если бы такое произошло со мной несколькими минутами раньше, я бы засмеялся или спросил, что она имеет в виду. Но это случилось слишком скоро после непонятной истории с полицейским. Я начинал чувствовать, что мои спокойные каникулы оборачиваются цепью невероятных событий, что стрелка компаса повернулась, и я должен следовать ее направлению.

— Дай вспомнить, что дальше, — задумчиво промолвил я. — «Кто подавал им черный хлеб, а кто давал пирог, а после их под барабан прогнали за порог».

Эвелин облегченно вздохнула и села, все еще глядя на меня.

— Закажи мне выпить, ладно, Кен? — сказала она. — Знаешь, я ужасно рада, что это оказался ты.

— Я тоже рад нашей встрече, Эвелин. Не обидишься, если я скажу, что сейчас ты выглядишь именно так, как должна выглядеть?

Она не улыбнулась. Карие глаза продолжали разглядывать меня, а брови приподнялись, слегка наморщив лоб.

— Это большое облегчение, — вполголоса продолжала Эвелин. — Вероятно, мы должны сразу кое-что выяснить. Наша предыдущая встреча… ну, тогда все казалось неправильным, верно?

— Верно, — согласился я. — И это моя вина. Если бы я не делал замечания относительно твоих эстетствующих друзей…

Эвелин усмехнулась. В этот момент она была настолько привлекательна, что я едва сдержал восклицание.

— Я могла бы сразу ответить тебе, что думаю о моих эстетствующих друзьях, Кен, если бы ты хотя бы намекнул мне, что все еще состоишь на секретной службе. Но ты делал бесстрастное лицо каждый раз, когда я пыталась затронуть эту тему… Понимаешь, я должна была это знать. Я дошла до того, что спросила Г. М, работаешь ли ты еще на него, но не получила ответа. Он ограничился двусмысленными замечаниями на мой счет — о том, что мне следует выйти замуж или еще что-нибудь… да, и проворчал о ком-то по имени Хамфри Мастерс.[9] А теперь я перейду к делу и сообщу тебе…

Ее лицо вновь стало серьезным. Она быстро огляделась и сделала абсолютно ошеломляющее заявление:

— Сэр Джордж Рэмсден везет единорога в Лондон. Мы должны сегодня вечером быть в «Слепом», но я не знаю почему, так как сэр Джордж приедет в Париж.

— Хм… — произнес я. Стрелка компаса начала дико вращаться.

Эвелин порылась в сумочке.

— Сэр Джордж вчера прибыл в Марсель. Он пользуется регулярными авиалиниями, так как не доверяет частным самолетам. Сегодня есть два рейса «Эр-Юнион» из Марселя в Париж — сэр Джордж полетит вторым, который прибывает в Ле-Бурже в 21.15… Последние полученные мною инструкции предписывают тебе и мне поехать в гостиницу «Слепой» в паре миль за Орлеаном и быть там в одиннадцать вечера. Насколько я понимаю, сэр Джордж, прибыв в Париж, по какой-то причине должен сразу отправиться в эту гостиницу. Пароль — первые две строчки стишка про Льва и Единорога, а отзыв — его завершение. Это все, что мне известно. Каковы твои инструкции?

Чтобы выиграть время, я заказал еще два «Дюбонне» и сигареты для Эвелин, после чего начал медленно зажигать трубку. Конечно, вам легко говорить, что мне следовало не лезть в это дело и сразу признаться Эвелин: я не тот, с кем она должна встретиться в «Лемуане», тем более что в любой момент мог появиться настоящий агент. Но упрямство, свойственное человеческой натуре, не поддается доводам рассудка. Я упивался сложившейся ситуацией, не хотел отпускать от себя Эвелин, а кроме того, думал, что окажусь полезен секретной службе не меньше, чем, вероятно, куда менее опытный агент, которого они прислали. Поэтому я решил занять его место.

— И ты не знаешь, что означает слово «единорог»? — спросил я.

— Нет, и хочу услышать от тебя.

— Ну… дело в том, Эвелин, что я тоже этого не знаю.

Она уставилась на меня:

— Но где ты получил свои инструкции?

— От самого Г. М. А ты его знаешь?

Конечно, Г. М. слишком ленив, чтобы отправиться во Францию и разоблачить меня. Но теперь мне стало не по себе, и я проклинал себя за то, что ввязался в эту историю. Это была нечестная игра. Но, опять же повинуясь свойствам человеческой натуры, я утешал себя тем, что вскоре скажу ей правду.

— Очевидно, мы должны сравнить нашу информацию. Тебе известно хоть что-нибудь еще?

— Ничего, кроме того, что ты видел в газетах, — Фламанд говорит, что собирается лететь тем же самолетом.

— Фламанд! — воскликнул я и обжег пальцы спичкой.

— Да. Держу пари, Кен, что это беспокоило наше начальство еще до его угрозы. Вот что делает ситуацию такой опасной. Признаюсь, что мне страшно, но я чувствую себя лучше, зная, что ты рядом. — Эвелин откинула прядь темных волос и улыбнулась, но ее глаза оставались беспокойными. — О, я знаю, что Фламанд склонен к театральности и саморекламе, но, к сожалению, он всегда делает то, о чем предупреждает. Говорят, что Гаске на сей раз его прищучит. Но я в этом сомневаюсь.

— Послушай, — спросил я, на миг ослабив бдительность, — кто такие Фламанд и Гаске? Честное слово, о них не упоминалось в моих инструкциях. Я не шучу. Кто этот Фламанд?

Эвелин скорчила гримасу:

— По крайней мере, ты должен был читать газеты. Фламанд — самый колоритный преступник в современной Франции. А здесь любят колоритных преступников и хвастаются ими, даже отправляя их на гильотину. Эта дуэль обсуждается, как футбольный матч в Англии.

— Дуэль?

— Между супермошенником Фламандом и Гаске — старшим инспектором Сюрте.[10] Не смейся, Кен. Такое не могло случиться в Англии, но происходит здесь. Это дико, фантастично, но это правда. — Серьезное лицо Эвелин обуздало мое веселье. — Никто не знает, как выглядит Фламанд. Но, за исключением самых близких ему людей, никто не знает и как выглядит Гаске — это его главный козырь. Ни один из них не является профессиональным лингвистом, но каждый безукоризненно владеет тремя языками — французским, английским и немецким. Каждый может выдать себя, например, за англичанина или американца и обмануть тебя или меня. К тому же оба настоящие хамелеоны, способные играть любую роль. Я не имею в виду парики, фальшивые бакенбарды и тому подобное. Но поскольку никто никогда не видел Фламанда достаточно долго, чтобы запомнить его лицо, ему ничто не мешает выдать себя за врача или адвоката…

— Или архиепископа, или балерину.

Эвелин сердито посмотрела на меня:

— Не говори так, Кен, пока не увидишь его досье. Прочитав его, ты вряд ли станешь шутить. А к твоим словам я отношусь вполне серьезно. Да, он может выдать себя за архиепископа, хотя едва ли за балерину. Понимаешь, хотя никто не помнит, как выглядит Фламанд, известно, что он довольно высокого роста и у него тягучий голос… — Она открыла сумочку и достала записную книжку. — Взгляни на это, и у тебя пропадет охота к шуткам.

Ее слова невольно произвели на меня впечатление.

— Послушай, Эвелин, даже выдающиеся мастера маскировки не могут одурачить человека достаточно опытного. Но ты говоришь, что этот человек — убийца…

— Я так не говорила, Кен. Но ведь ты меня не опровергаешь? Значит, ты читал статью в утренней газете об убийстве в Марселе? Вскоре Фламанд заявит права на него. Я знаю, что именно он совершил это преступление, хотя ничто не связывает его с ним. Впервые он был вынужден убить человека. Фламанд… — Она оборвала фразу и уставилась на меня. — Но почему ты использовал слово «убийца», Кен? До вчерашнего дня Фламанд никого не убивал. И в этом преступлении его не подозревают. Кто сказал тебе, что он убийца?

— Полицейский, — ответил я и тут же умолк.

Куда делся этот полицейский с моим паспортом?