"Месяц в Артеке" - читать интересную книгу автора (Киселев В. М.)

II

Чернильная тьма над морем и ослепительная столовая остались позади. Наташа сдала сборную в «Озерную» дружину, и они пошли в свой «Прибрежный» лагерь.

— Оформлю тебя завтра. Теперь первый отряд в сборе: ты последняя. Наш корпус называется «Фиалка», твоя комната десятая.

«Наш корпус называется „Фиалка“», — Наташина фраза прозвучала музыкой. Хотя Артек уже засыпал — прохожие попадались редко, — сверху действительно доносилась музыка. Они без конца лезли в гору: то лесенки, то крутые кремнистые дорожки. Вокруг все походило на феерию. Они залезали в непроглядную пряно-колючую чащобу, выбирались на площадки с гирляндами цветных лампочек. Скрытые кое-где в зарослях светильники подсвечивали зелень ярко, словно декорацию. Матовые торшеры смягчали полутьму аллей до лунного оттенка. Возникали причудливые здания, излучая сквозь деревья призрачный полусвет. Море шумело за спиной все глуше. Она поражалась, как свободно движется Наташа посреди сплошной путанки тропок и зарослей, цветочников и камней, осыпей и плит, указателей и загородок, среди магнолий, пальм и розариев. Пыхтела и повторяла про себя на все лады: «Неужели я в Артеке?», «Разберусь ли я когда-нибудь в этих дебрях?» Наташа остановилась, обернулась и сказала: — Дай чемодан. Передохни!

Они оставили шоссе, похожее на пандус. Несколько строений открылось одновременно, светясь уступами на пологом склоне. Наружная колонна ближнего корпуса легко несла на себе зигзаг лестницы. Над ее козырьком отсвечивал медно-ажурный флюгер с узорчатой строкой: «Фиалка». Достопамятное место!

Вот мы и добрались, — произнесла Наташа, ничуть не задохнувшись. По лестнице сновала ребятня с огненными язычками галстуков. «Вы почему не в корпусе? Обрадовались, что меня нет? Спать, спать, спать!»

Они взошли на верх, десятая оказалась почти в конце веранды. Сменная обувь горками громоздилась у дверей. Птичий гомон оборвался, и двадцать зрачков уставились на них, стоило только появиться на пороге.

Ох, уж эти первые минуты общего знакомства! Молчаливая оценка новоприбывшей. Неловкое освоение тумбочки и постели, муторная распаковка чемодана… Лучезарный вечер! Потому что с Ольгой они тогда и подружились.

Блекловолосая девочка, чистя зубы, близоруко разглядывала себя в зеркале возле умывальника. Они обменялись изучающими взглядами. Девочка протянула осторожно и в то же время словно давняя знакомая:

— Ты приехала? Я тебя ждала и узнала: ты Надя Рушева. А меня зовут Ольгой. Нам о твоем приезде сообщали. Я договорилась: если хочешь, моя соседка, Ритка, поменяется с тобой местами, и наши кровати будут рядом…

Утро выдалось, как из присказки: мудренее вечера. Благодаря подруге освоение «Фиалки» произошло быстро, весело. — Ты проснулась? — раздался Ольгин шепот, когда она пошевелилась, а остальные еще мертвецки спали. — Я не хочу продрыхнуть это утро. Давай удерем на крышу.

— Здесь наш солярий, — последовало разъяснение, когда они, полуодетые, выбрались на плоскую кровлю, ежась от прохлады. — Какая красотища! — вот именно, даже утром Ольга не хотела ни о чем расспрашивать, а только вытащила ее к небу и тихонько воскликнула: «Какая красотища!» И тут же поправилась: — Жирная красотища! — в этом сказалась вся Ольгина особенность.

Ночного путаного Артека как и не бывало. Узнавались пастельные оттенки Крыма. Лучи над Аю-Дагом еще не намечались. Но палевое небо за горою все же разгоралось. Силуэт медведя на утреннем восходе горбатился округло-резко. Деревья, листья, решетки возвращали себе отчетливые очертания. Там и сям в яснеющую синеву бескровно втыкались черными остриями кинжалы кипарисов. Вдали и внизу пряталось море. По дымящей голубизне на месте горизонта тянулась полоса тумана; прямолинейная, как у Рокуэлла Кента. Неподалеку, в зеленой глубине листвы, белел углом нижний корпус.

— Это «Незабудка», — пояснила Ольга.

Именно потому, что ее ни о чем не спрашивали, она рассказала Ольге многие подробности; раньше такой легкой доверительности за собой не замечала. Через полчаса они все знали друг о друге. Ну, почти все… Ольга жила на целине и тоже перешла в девятый. Ее отец славился — директор крупнейшего совхоза. Основой жизни подруга считала независимость. Давно и случайно она прочла в «Юности» статью Кассиля, увидела рушевские фото и рисунки. Вывод: «Чудесно, твои рисунки независимы!» Оставалось не совсем ясно, что значит «независимы». Может быть — неподражательны? Важнее было другое: слышать искренность утверждения.

Было расчудесно, что Ольга узнала о ней все хвалебное со стороны. Из прессы. Чтоб не остаться в долгу, она поведала о своих родителях: отец — художник на ТV, а мама стала балериной, причем первой, у себя на родине. В Туве. После войны папа работал художником в кызылском театре, там они и познакомились. А потом и поженились. Что же касается ее самой, то она родилась в Улан-Баторе, когда родители были в загранкомандировке. Но мама сохранила свою девичью фамилию — Ажикмаа, так принято у театралов.

О собственном художестве добавила только одно: рисованию нигде и не училась. Посещала, правда, изостудию, но и там ее общими уроками никогда не мучили, сотворяла все, что хотела, в собственной манере.

— Вот видишь, все верно, — откликнулась подруга, обдумав ее данные, — ты уже с детства оказалась независимой. Я считаю, что ты дочь революции, — последовал ошеломляющий вывод. — Не выпучивай глаза. — Последнее было добавлено командирским тоном. — Суди сама: если бы не революция, твой папа в Кызыл и не поехал бы, с мамой встретиться не смог бы, в Туве ему дела при царях и не нашлось бы, театра там ведь не было. И ты бы не возникла. Ясно? Кроме того, ты человек интернациональный: у тебя и тувинская кровь, и русская, родилась ты в Монголии и успела уже съездить в Польшу, дружишь с харцерами. Обо всем этом будет очень интересно рассказать на сборе, — готовься! А фамилия у твоей мамы очень милая и звучная, — закончила Ольга уже гораздо мягче.

Разговор перешел на другие откровения. В Артеке Ольга пробыла сутки и уже выходила на линейку.

Могу тебя огорчить: интересных мальчишек в отряде пока не обнаружено, хотя есть и швейцарцы, и австралийцы.

Интересный мальчишка в отряде все же отыскался благодаря Марку. Но это случилось позже, а вначале Марик-Шоколадка был еще Марком Антоновичем. К вечеру Марк Антонович появился на пороге их десятой комнаты. По первому впечатлению подумалось: «Вот он, интересный мальчик!» Марк Антонович походил на старшеклассника: ростом ниже Наташи, тонкие черты носа, рта и подбородка, хрупкая фигура; в шортах, как и все ребята. Один загар отличал его от белотелой смены: сплошной шоколад «от шапочки до тапочки», — рифма Ольги. Но разве мало школьников едет в Артек с готовым загаром из Грузии, Молдавии?

Он появился в дверях с неуловимою улыбкою, представился вожатым и обратился безошибочно: — Надя Рушева?

— Да, — ответила она, недоумевая.

— Будешь художником у нас в пресс-центре. Девочки, кто еще рисует? Кто работал в редколлегиях? Кто умеет писать заметки, стихи, прозу и тому подобное? Всем талантам найдется применение.

Молчание обещало растянуться надолго, если бы не Ольга. Подруга вытянулась в струнку и выпалила, будто рапортуя: — Редактор школьной стенгазеты. Пишу стихи, заметки и тому подобное!

— Вот и чудесно! — восхитился Марк Антонович, абсолютно не придав значения «тому подобному», Ольгиной иронии. — Кто же третий? Где две, там и троица…

Третьей оказалась Рита, дева плотнотелая, красногубая и масляноглазая. Объяснила нерешительно: — Рисую… и Ольга откровенно сморщилась. Марк Антонович еще раз назвал себя и улетучился, пояснив, где и когда надобно собраться: — Спешу, надо поискать вундеркиндов на нижнем этаже.

— Вот уж не подумала, что у Наташи такой коллега, — вслед за вожатым она и Ольга вышли на террасу.

— Да, такой вот, — отозвалась Ольга. — Я ему про редактора соврала, потому что мы должны работать вместе. Иначе тебя закабалят в этом самом центре. Но вместе мы будем независимы. Тоже мне, — нескрываемо-презрительно добавила подруга, глядя за перила: — Представляешь, как сейчас вовлекаются мальчишки? «Я только что набрал вундеркиндок на верхнем этаже».

Последнюю фразу Ольга протянула голосом вожатого. Подражание получилось у нее талантливым, обе рассмеялись.

…Ольга осталась права только в одном: загрузка на них свалилась колоссальная.

— Ну, дети мои, — вполне серьезно встретил их Марк Антонович, когда они, три грации, пришли в пресс-центр, в «Калину», — начнем оформлять нашу обитель, корпуса, все на темы слета. Надо срочно развернуть «Алый парус», отрядную газету. Мы будем делать ее не для стены, а для воздействия и действия. Пока же плакаты и плакаты! Располагайтесь на столах, полах, в любых удобных позах. Нужна продукция.

Их ожидали фломастеры, перья, краски и линейки. Она и Рита растянулись на полу. В волосы пришлось воткнуть заколки. Пахло магнолией, в окне шуршала солнечная занавесь. Вошел Васильев, начальник дружины; его кабинет находился по соседству. Имя-отчество начальника легко запоминались: евтушенковские, Евгений Александрович. Никогда не подумаешь, что высокое начальство. Профиль, правда, цезаря, спортивная выправка, но обращение простецкое. «Лесникам-полевикам» недаром говорили: «Вы попали к лучшему из лучших». Васильев подошел к Марку Антоновичу, римский профиль оживила легкая усмешка:

— У тебя, я вижу, штаты подбираются…

Начальство познакомилось со всеми и еще не удалилось, когда появился рыжевато-длинновязый парень с точками-глазами.

— Вова, наш фотограф, лауреат районной выставки, — представил подкрепление Марк Антонович и добавил: — Единственное дарование с лейкой и блокнотом, которое мне удалось открыть у мальчиков.

Фотограф принес пробные снимки. Марк Антонович с ним и с Ольгой сел за план первого «Паруса», — и пошла работа.

То, что не особенно умела делать она сама, — вычерчивать шрифты, — любила делать Рита. Пионеров напарница выводила дотошно, в целости-сохранности. Пышно вздохнула, сравнивая готовые творения: — Я так не привыкла, — у твоей вожатой нет уха. И пальцев не хватает…

— Превосходно! — примирительно одобрил все плакаты Марк Антонович. — Когда стили разные, богаче оформление.

— Так это от тебя пахло магнолией, — догадалась она позже, когда на вечерней прогулке с Ольгою обсуждался прожитый день.

— Все к лучшему, если мои сомнения не оправдались, — вместо ответа сухо заметила подруга. — Честно говоря, не думала, что Ритка окажется находкой для искусства. А с ним сработаться легко. Ему филонить не придется. Я убедилась, он кое-что умеет.

— Это ты про лауреата?

— При чем тут лауреат? — буркнула Ольга. — Это я про Марк-Антоныча.

— Восемь плакатов… он ахнул: — У Рушевой феноменальная продуктивность. С ним будет нетрудно и нескучно. Он твой земляк, москвич, и кинолектор, читает о Софи Лорен, Феллини, живет возле Третьяковской. А здесь нанимает комнату в Гурзуфе, с женой и дочкою. Откуда ты узнала?

— Об этом все тут знают, — небрежно обронила Ольга. — Я еще узнала, что на слете гостят ваши московские танцоры, ансамбль «Школьные годы». Вот где мальчишки сплошь чокнуты на танцах. И, безусловно, на искусстве…

Вера Инбер ошиблась, город будущего был уже построен. В нем росло множество роз у стеклянных стен, он имел имя такое же звонкое и влекущее, как и порты Грина: Артек. По его земле прошли пионерами Пушкин и Надежда Константиновна, на ней ждали приезда первого космонавта. Но главное, здесь любой взрослый был способен сказать, как и Марк Антонович: «Ну, дети мои!», и всегда это звучало обращением на равных. Здесь учились плавать и мастерить модели, убирать виноградники и сажать акацию. Это была земля детей, и на ней не проступало жирных пятен жадности, зависти, чванства, вероломства, суесловия, жестокости. Разве только отзвуки…

Тринадцатилетний подросток, как говорили — одна кожа да кости, — прилетел гостем из Южной Африки, ему помог «Красный Крест». Негритенок стал бы черным, если б даже родился белым: гнулся на пекле по двенадцать часов в сутки, помогая грузчикам в порту. Ребята заметили, что Руди не доедает ужины, прячет в жестянках завтраки, остатки краковской и сыра. — Зачем ты это делаешь? — спросили у Руди и едва добились ответа:

— У меня четверо детей, я повезу им вкусное…

Детьми Руди называл братишек и сестренок; они никогда не ели краковской и сыра. Негритенка с трудом уверили, что отряд соберет ему к отъезду все свои сухие пайки, все последние обеды, ужины и завтраки, все до крошки. Это случилось в первые дни слета в «Морском» — и услышалось в «Прибрежном». Как нарисовать Руди? У брошенных банок и жестянок? Как нарисовать его в тот момент, когда пионеры твердят ему о пайках к отъезду, как передать в его глазенках переходы от забитости к открытости, от испуга к благодарности, от неверия к доверию? Серовская задачка: стайка воробьев испуганно вспорхнула с места, треща массой крылышек. Фр-р-р!!! Попробуй, улови и передай мельтешенье взлета. Его не осилил и Серов! Тема для мультфильма?..

Стадион располагался на плато, отсюда открывалось полмира, пол-Артека. За широкой впадиной у подножья Аю-Дага поднимались корпуса «Горного»; там делились опытом ее москвичи: Иришка, Раф и Даня. Правее, у самого берега, среди пальм, тянулись цепочкою коттеджи «Морского» лагеря; там набирал силенок Руди. Их любимый «Прибрежный» начинался рядом, за шоссе. Всюду готовились к открытию слета, отряд возвращался со стадиона, после строевой проходки. Разговор по дороге сосредоточился на Вовке. Лауреат, помимо пленок и проявителей, любил еще растения и собирал гербарий. Это выяснилось утром, когда Вовка фотографировал Ольгу на фоне зарослей, качавших шикарными султанами. — Интересное чудо-юдо, откуда только родом? — обронила Ольга, и Вовка мигом отозвался: — Пампасная трава! — стал распространяться о различных аспарагусах и, язык сломаешь, об араукариях.

— Вовуля, ты будешь фотографом-ботаником? — потупляя глаза, спросила Ольга так воркующе-ласково, что Вовка раскалился до рыжего вихра. По дороге со стадиона подруга сообщила последние известия:

— Мальчишки нарекли этого Вовика Психом, и сегодня он уже на это прозвище откликнулся.

— Гадость, — она перебила Ольгу и мучительно поморщилась. — Откуда эта гадость?

— На первой линейке, — ты до нас еще не доехала, — он стоял перед Риткой и крутился, как обсыпанный клопами. Ритка не вытерпела, а имени еще не знала, и брякнула: «Псих, стань позади меня и крутись отдельно!» А сегодня слышит, ребята ему советуют: «Псих, стань позади и снимай отдельно!..» Представляешь?

— Отвратительно, — покривилась она вновь, — ужасное прозвище, да еще в Артеке.

— Здесь же одни школьники, — нашла Ольга оправдание. — А в школе даже у отличников имеются дразнилки. Например… В прошлом году я привыкла фыркать в разговоре. И сразу один остряк нашелся: «Ты Ольга Фырш!» Понимаешь? Не Ольга Форш, а Ольга Фырш. Я едва нерехнулась, даже на Ольгу дня три не отзывалась. Дразнилки — это вроде критики.

— Вот видишь, испытала на себе, — откликнулась она Ольге и хотела добавить: «То Фырш, а то Псих, — большая разница», — но докончить не успела. Частый топот угрожающе набегал из-за спины, какой-то шальной тип пронесся подгору. Второй бегун, догонявший первого, сильно пнул ее с разбега. Она грохнулась на камни, разбила коленку и крикнула вдогонку: — Балда! — неизвестно кому, в пустой след.

С места поблизости сорвался кто-то третий и кинулся за убегавшими. Его пытались удержать — Олег, ты куда?! — напрасно. Все трое бегунов исчезли…

— Мальчишки повально психи, стоит еще за них переживать, — озлилась Ольга, но тут же рассмеялась: — А ты заорала «балду» совершенно в моем стиле! Это потому, что убедилась, какие они психи. Я знаю, где медпункт.

Всего часа четыре корпела их братия над первою газетою. — Мы подняли наш «Парус» на недосягаемую высоту, — порадовался Марк Антонович, когда они прикнопили стенновку, и терраса «Фиалки» вмиг преобразилась. Передовицу редактор набросал шутя, без общих фраз и с юмореской: девочки, подтяните мальчиков! Речь шла о подготовке к торжеству открытия. Были три заметки на тему: «За что мне вручили делегатскую путевку». Наташа написала о традициях «Прибрежного» и еще дала три задачки для конкурса: «Догадайся первым!» Одна задачка походила на стихи: «Кирпич весит кило и полкирпича, сколько весят полтора кирпича?» Рита изобразила роскошный алый парус, а заголовки составила из флажков расцвечивания. Вовка выдал серию «Познай самого себя!» Особенный успех имело фото «Наш пресс-центр на пляже». Сама она протянула между заметок веселый хоровод артековцев. Несколько изумила статейка Ольги: «О нашем достоинстве». Подруга выступила против кличек. Она взяла под защиту Вовулю, что насторожило, и еще одну девочку, прозванную Кнопкой…

— Я могу сболтнуть лишнее, — объяснила подруга перемену взглядов, — но основы у меня здоровые…

Перед открытием слета их первый «Парус» получил и первый приз на смотре стенных газет Артека.