"Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)

9. ИЛЛЮЗИЯ

Возлюбленный Мастер,

Это дело подобно яркому солнцу в голубом небе — оно сияет ясно, неизменно и неподвижно, не ослабевая и не усиливаясь. Оно сияет повсюду в ежедневной деятельности каждого, проявляясь во всем. Если вы пытаетесь схватить его, вам это не удается; если пытаетесь потерять его, оно всегда остается с вами. Оно безбрежно, беспрепятственно и совершенно пусто. Как тыквой, плывущей по воде, им нельзя управлять, его нельзя подчинить. С давних времен, когда добрые люди пути обрели его, они появляются и исчезают в море рождений и смерти, способные воспользоваться им сполна. Тут не бывает нехватки или излишка: как при обработке сандалового дерева, каждая крупинка — это оно.

Поскольку для него не существует места, Будда — иллюзия, и дхарма — иллюзия: три мира, двадцать пять состояний бытия, органы чувств, органы действий и сознание — совершенно пусты. Когда вы добираетесь до этой сферы, там нет места даже слову «будда»: если даже слово «будда» не применимо, то где же тогда истинная таковость, природа будды, просветление или нирвана? Так великий Фу сказал: «Опасаясь, что люди воспримут все как аннигиляцию, мы временно устанавливаем пустые наименования».

Во всех сутрах до сих пор Да Хуэю так и не удалось утвердить себя как просветленное существо. Он старается усердно, он использует самые логичные и интеллектуальные методы, но они пусты; в них нет никакого веса. Например, когда он говорит: «Все чувства, природа Я, дхарма — все это иллюзорно» — нужно спросить его: «Кому ты говоришь?» и «Кто говорит?» Он пользуется словом «иллюзорный», не понимая его глубинного смысла.

Никому, кто не осознает интеллектуального потенциала и природы «не-ума», не удастся определить, подлинен этот человек или фальшив.

Прежде чем сосредоточиться на его сутрах, мне хочется вспомнить замечательный случай с Ади Шанкарачарья, первым шанкарачарьей, который основал четыре храма — четыре центра шанкарачарьев для всех четырех направлений. Возможно, во всем мире он — самый знаменитый из тех философов, которые пытались доказывать, что все иллюзорно. Без сомнения, он был великим логиком, поскольку неизменно побеждал других философов; он обошел страну и разгромил все другие философские школы. Он утвердил свою философию как единственно правильный взгляд, единственно верную перспективу: что все есть майя, иллюзия.

Шанкарачарья жил в Варанаси. Однажды рано утром — было еще темно, потому что традиционно индуистские монахи совершают омовение перед восходом, — он совершал омовение. И когда он уже уходил, какой-то человек коснулся его — нарочно, не случайно — и сказал: «Прости меня, пожалуйста. Я шудра, я неприкасаемый. Прошу прощения, но тебе придется совершить еще одно омовение, чтобы очиститься». Шанкарачарья очень рассердился.

Он сказал: «Это было не случайно: ты сделал это нарочно. Ты понесешь наказание в аду».

Человек сказал: «Когда все иллюзорно, то, выходит, только ад остается реальным». Это захватило Шанкарачарью врасплох. Человек сказал: «Перед тем как совершать омовение, тебе придется ответить на мои вопросы. Если нет, то каждый раз, как ты выйдешь после омовения, я буду касаться тебя».

Место было уединенным, вокруг никого, и Шанкарачарья сказал: «Ты, похоже, очень странный тип. Что у тебя за вопросы?»

Тот сказал: «Мой первый вопрос таков: Мое тело иллюзорно? Твое тело иллюзорно? А если две иллюзии коснутся друг друга, какая в этом проблема? Почему ты собираешься принять еще одно омовение? — Ты не практикуешь того, что проповедуешь. Как в иллюзорном мире может быть различие между неприкасаемым и брамином? — чистый и нечистый? — когда оба иллюзорны, когда оба созданы из того же самого вещества, что и грезы? Что за суматоха?»

Шанкарачарья, который побеждал великих философов, не смог ответить этому простому человеку, потому что любой ответ расходился с его философией. Если он скажет, что их тела иллюзорны, тогда нет смысла сердиться по этому поводу. Если скажет, что они реальны, тогда он признает, по меньшей мере, реальность тел... но тогда возникает проблема. Если человеческие тела реальны, то тела животных, тела деревьев, тела планет, звезд... тогда все реально.

А человек сказал: «Я знаю, ты не можешь ответить на это — это будет конец всей твоей философии. Я задам тебе еще один вопрос: я шудра, неприкасаемый, нечистый, но где моя нечистота — в моем теле или в моей душе? Я слышал, ты заявляешь, что душа абсолютно и навсегда чиста, и невозможно сделать ее нечистой; так как же может быть различие между душами? Обе чисты, абсолютно чисты, и не бывает степеней нечистоты — чтобы кто-то был более чистый, а кто-то менее чистый. Неужели возможно, что моя душа сделает тебя нечистым и тебе придется совершать еще одно омовение?»

Это оказалось еще более сложным. Но он никогда не попадал в такую неприятность — настоящую, практическую, а в некотором смысле и научную. Вместо того чтобы спорить о словах, шудра создал ситуацию, в которой великий Ади Шанкара признал свое поражение. А шудра сказал: «Теперь тебе нет смысла делать еще одно омовение. Ведь здесь нет реки, нет меня, нет тебя; все — сон. Пойди в храм — это тоже сон — и помолись Богу. Он тоже сон, поскольку он есть проекция ума, а ум иллюзорен, а иллюзорный ум не может проектировать ничего реального».

В том, что говорит здесь Да Хуэй, есть нечто подобное. Он не понимает глубокого значения. Исследуем каждую сутру подробнее. Это дело — дело просветления — подобно яркому солнцу в голубом небе — оно сияет ясно, неизменно и неподвижно, не ослабевая и не усиливаясь. Оно сияет повсюду в ежедневной деятельности каждого, проявляясь во всем. Если вы пытаетесь схватить его, вам это не удается; если пытаетесь потерять его, оно всегда остается с вами. Оно безбрежно, беспрепятственно и совершенно пусто.

Эти слова он, должно быть, позаимствовал, потому что это слова человека, который знает. Каждое отдельное предложение безупречно истинно.

Это дело — дело просветления, или освобождения, или самореализации — подобно яркому солнцу. Таково переживание тысяч мистиков; когда они достигают высшего пика своего сознания, бывает взрыв света, нечто подобное атомному взрыву.

Один из великих мистиков, Кабир, говорит: «Сияние столь сильное, что кажется, тысяча солнц вдруг взошло вокруг меня. Куда бы я ни смотрел, солнце, которое я привык видеть, кажется совершено тусклым — так велика яркость этой тысячи солнц. Это очистило каждую фибру и клеточку моего существа, словно я прошел через огонь, как золото при выплавке. Все, что золотом не является, уничтожает огонь, и только чистое золото остается.

«В этом переживании тысячи солнц я впервые узнаю, что такое чистота — ее благоухание, ее свежесть, ее абсолютная новизна. Она не бывает несвежей, она не бывает прошлым, не бывает настоящим, не бывает будущим. Ее нельзя поделить на временные отрезки. Она всегда есть; это истинная природа самого существования».

Да Хуэй цитирует эти слова без кавычек — одна из тактических уловок всех интеллектуалов мира. Они постоянно воруют из всех источников, делая вид, что это их собственный опыт. Но им это не удается — раньше или позже, как шило из мешка, вылезает их глупость.

Это дело подобно яркому солнцу в голубом небе — оно сияет ясно, неизменно и неподвижно, не ослабевая и не усиливаясь. Оно сияет повсюду в ежедневной деятельности каждого, проявляясь во всем. Если вы пытаетесь схватить его, вам это не удается; если пытаетесь потерять его, оно всегда остается с вами. Оно безбрежно, беспрепятственно и совершенно пусто.

Эти предложения, безусловно, украдены у кого-то, кто знает. А говорю я, что они краденые, потому, что по мере нашего вникания в следующие сутры становится ясно, что он не замечает, как они выдают его невежество. Как тыквой, плывущей по воде, им нельзя управлять, его нельзя подчинить. С давних времен, когда добрые люди пути обрели это, они появляются и исчезают в море рождений и смерти, способные воспользоваться им сполна. Тут не бывает нехватки или излишка: как при обработке сандалового дерева, каждая крупинка — это оно.

Первое, в чем он ошибся: просветленных людей не называют и нельзя называть добрыми людьми. Можно стать добрым человеком, не будучи просветленным; фактически, можно стать добрым человеком, даже не веря, что существует сознание, душа или Бог. Вы думаете, среди атеистов не было добрых людей? Эпикур из Греции был великим атеистом, но вам не сыскать человека добрее; в его жизни вы не найдете ничего предосудительного.

В Индии была большая школа атеистов под названием чарваки. Они не верили ни в иной мир, ни в Бога, ни в реинкарнацию, ни в существование души. Это были чистые материалисты, но они производили таких добрых людей, что даже теистические индуистские писания упоминают их зачинателя с великим почтением как Ачарью Бреспати — великого мастера Бреспати. Они не согласны с его идеями, но они не могут не почитать его характер, его доброту.

Просветленный человек — вне пределов добра и зла. Нельзя ограничивать его словом «добро». Он — ни добро, ни зло, он просто осознающий. Добро проходит перед ним и зло проходит перед ним, а он остается безучастным. Все, что он делает, он делает, не следуя никакому этическому кодексу, никакой морали; он попросту следует своему собственному осознаванию. Поэтому добро — не цель для него, это лишь побочный продукт его осознания. Он не занимается благодеяниями и не ожидает никакой награды. Он просто сознателен; у него есть глаза.

Вы считаете, что за то, что у вас есть глаза и вы можете видеть деревья и солнце, вас надо награждать? Или за то, что вы видите дверь и можете выйти или войти, думаете, вам положена какая-то награда? Человек осознающий просто-напросто имеет глаза.

Моралист не имеет собственных глаз. Он практикует то, что традиционно называется добром. Ему точно не известно, добро это или нет; люди только называют это добром. Он родился среди людей, которые верят, что это добро, и благодаря исполнению этого его уважают, почитают — его эго осуществилось, и он продолжает заниматься этим. Все устроено прекрасно; здесь осуществлено эго, а там, в ином мире, после смерти, он будет осыпан великими наградами. Что ж, и в самом деле неплохой бизнес.

Просветленный человек не получает награды. Он обладает величайшим сокровищем в мире: тотальным осознанием. Теперь ничто не может быть добавлено к его богатству. Он — ни хороший, ни плохой. Вот где Да Хуэй проявляет свое невежество в отношении просветленных людей.

Во-вторых, он говорит: Они появляются и исчезают в море рождений и смерти. Это же совершенно неправильно. Если человек просветлен, он никогда не возвращается во чрево; он выходит за пределы рождений и смерти. Добрые люди обязательно рождаются, обязательно умирают — но не просветленный. Сама основа просветления — это освобождение от колеса рождений и смерти и вступление во всеобщую жизнь — бесформенную, бестелесную. Тело — это ограничение, тюремное заточение. Сознанию не требуется тело; оно может быть просто чистым, бесформенным пространством.

Если человек достиг просветления, он никогда не возвращается в другое тело. И когда Да Хуэй говорит, что «он возникает и исчезает в море рождений и смерти», то тем самым он показывает свое невежество в вопросе о просветлении.

Последнее предложение, безусловно, прекрасно и значительно, но это опять краденое; оно украдено у самого Гаутамы Будды. Будду всегда спрашивали: «Имеет ли переживание пробуждения у разных людей один и тот же вкус, один и тот же цвет, или это различно?» И он отвечал двумя изречениями. Первое: «Море безбрежно, но вы можете попробовать его где угодно и оно всегда соленое; у него один и тот же вкус». И второе: «Как при обработке сандалового дерева, каждая крупинка — это оно». Вы можете разрезать сандаловое дерево на много частей, но каждая часть будет обладать одним и тем же ароматом: он не различается у разных кусочков.

Это знаменитое выражение Гаутамы Будды. Да Хуэй просто использовал его. Тут не бывает нехватки или излишка: как при обработке сандалового дерева, каждая крупинка — это оно.

Поскольку для него не существует места, будда — иллюзия и дхарма — иллюзия. Причина, которой он объясняет, почему будда — иллюзия и почему дхарма — природа просветления — иллюзия, состоит в том, что вы не можете найти им места. Вы можете найти место для пространства? Вы можете найти место для времени? Является ли время иллюзорным? Является ли пространство иллюзорным?

Только потому, что вы не можете определить их местоположение... Они бесформенны, поэтому определить им место невозможно. Если вы берете в качестве критерия то, что все, у чего нельзя определить местоположение и на что нельзя указать, не является реальным, — тогда только те вещи, у которых есть границы, будут реальными, а вещи, которые не имеют никаких границ, не будут реальными. Тогда ваше тело будет реальным, поскольку его местоположение можно определить, но ваше сознание будет нереальным, поскольку его местоположение не может быть определено.

Да Хуэй не понимает полного смысла того, что говорит. С самого начала он вел речь о деле просветления, и там он вовсе не упоминал, что говорит об иллюзорном деле. Это было «яркое солнце в голубом небе, сияющее ясно, неизменно и неподвижно, не ослабевая и не усиливаясь. Оно сияет повсюду». У того, что сияет повсюду, конечно же, не может быть местоположения. Вы можете определить местоположение вещи, которая существует где-то, но у вещи, которая существует повсюду, не может быть места.

...проявляясь во всем. Если бы оно проявлялось в каких-то вещах, установить его местоположение было бы возможно, но если оно проявляется во всем... Если скалы — тоже будды, крепко спящие, не имеющие никакого качественного отличия от просветленных существ... Те осознают, а скалы крепко спят, но спать или бодрствовать — не составляет никакой разницы для их основной реальности.

Во всех этих утверждениях... Вот он говорит: Если вы пытаетесь схватить его, вам это не удается — вам не схватить его, ведь оно так безбрежно и так бесформенно. Если пытаетесь потерять его, оно всегда остается с вами. Вы не можете потерять его, потому что оно повсюду; куда бы вы ни пошли, вы найдете его. Оно внутри вас, оно снаружи вас. Утверждения совершенно верные, но это не его опыт.

Следующие сутры показывают, что он не может дурачить, не может обманывать: Поскольку для него не существует места, будда — иллюзия. Внезапно то, что сияло в голубом небе, подобно яркому солнцу, становится иллюзорным. И даже природа осознания, то есть дхарма, становится иллюзорной.

Три мира — ад, земля и небеса, — двадцать пять состояний бытия, органы чувств, органы действий и сознание — совершенно пусты. Он не оставляет ничего, что являлось бы реальным. Тогда к кому же он обращается? Их уши иллюзорны, их глаза иллюзорны; точно то же и с самим Да Хуэем. Все чувства иллюзорны. Вид людей, с которыми он беседует, сам факт беседы... если все иллюзорно, то он просто безумен. Какой смысл писать эти сутры? Для кого он пишет эти сутры? И если все иллюзорно, то, как вы полагаете, бумага, на которой эти сутры написаны... только чернила и бумага реальны? — несмотря на то, что писавший человек был иллюзией?

Когда вы добираетесь до этой сферы, там нет места даже слову «будда».

Но это не делает будду иллюзорным, это только делает слово неприменимым. В таком опыте никакое слово не применимо. Все слова используются лишь для ориентировки. Когда человек становится пробужденным, он не может сказать ничего о своем опыте пробуждения. Это верно: там нет даже места для слова «будда».

Если даже слово «будда» не применимо, то где же тогда истинная таковость, природа будды, просветление или нирвана? А он вел речь об «этом деле» в начале сутр, где оно простиралось через все пространство. Вы не могли схватить его, потому что оно было слишком обширно, и вы не могли потерять его, потому что как вы потеряете его? Куда бы вы ни шли, вы найдете его. Вы в нем, вы есть оно.

Те утверждения были совершенно верными. Но теперь он говорит: Если даже слово «будда» не применимо, то где же тогда истинная таковость? Где же теперь великая идея истинной таковости, или природы будды, или просветления, или нирваны? Теперь все отрицается.

В этих небольших сутрах он проделал немалую работу! То, что он говорит в начале, и говорит очень ясно, он отрицает в конце. Это просто интеллектуальная гимнастика. Это верно, слово «будда» произвольно — не потому, что существование того, ради чего мы пользуемся словом «будда», иллюзорно, а потому, что переживание так велико, что даже слово «будда» не может вместить его.

Неверно, что опыт таковости иллюзорен; на самом деле это одна из величайших дисциплин осознания, создававшаяся в течение тысячелетий.

Если человек может высказывать, чувствовать и переживать природу таковости, татхаты, его не затронет страдание, его не затронет удовольствие, его не затронет неудача, его не затронет успех. Он просто скажет: «Таково положение дел. Так происходит в природе. Я — только свидетель. Вот успех проходит передо мной, подобно облаку. Скоро последует неудача, совсем как ночь следует за днем. Этот момент — удовольствие, скоро он принесет страдание, но я совершенно в стороне — они даже не касаются меня. Я за пределами их хватки».

Это один из величайших подходов к реальности, доступных пониманию человека: идея «таковости». А Да Хуэй называет это иллюзорным! — и тогда выходит, что и просветление иллюзорно, и природа будды иллюзорна, и нирвана иллюзорна. Нужно спросить Да Хуэя: как же ты можешь называть что-то иллюзорным, если в сущем нет хоть чего-нибудь реального; с чем же тогда сравнивать?

Вы можете назвать что-то иллюзорным только благодаря тому, что что-то другое реально. Но если нет ничего реального, тогда нет и ничего иллюзорного тоже. Они должны существовать вместе. Он не говорит о том, что реально; фактически, все великое и реальное он называет иллюзорным. Что же теперь реально? Если же он говорит, что не бывает ничего реального, тогда он не имеет права называть что-нибудь иллюзорным.

Так великий Фу сказал: «Опасаясь, что люди воспримут все как аннигиляцию, мы временно устанавливаем пустые наименования».

Он продолжает цитирование просветленных людей без контекста. То, что сказал великий мастер Фу, не означает того, что желает этим сказать Да Хуэй. Он вкладывает это в контекст: он называет все иллюзорным — просветление, буддовость, таковость, нирвану, — а потом цитирует мастера Фу: опасаясь, что люди воспримут все как аннигиляцию, если им сказать, что все иллюзорно...

Вот почему будды не говорили такого. Они для того и говорили о просветлении, таковости, природе будды и нирване, чтобы люди не восприняли это как тотальный негативизм, абсолютную пустоту, аннигиляцию.

Мы временно устанавливаем пустые наименования.

Все эти наименования пусты, но подразумевает Фу совершенно другое. Того, что Да Хуэй желает приписать ему, он не подразумевает.

Он говорит: «Мы даем временные, пустые названия — но эти пустые названия даются реалиям, а не иллюзиям. Они условные и пустые, потому что не могут вместить безбрежной реальности нирваны, просветления, таковости, природы будды. И лишь для того, чтобы дать небольшую подсказку, мы используем условные, пустые названия».

Но когда человек приходит к переживанию сам, он становится способным увидеть, что все названия были только временными.

Сказать им с самого начала, что все иллюзорно... Они уже и так в страдании, в глубоком мучении, а он говорит им, что нет возможности выбраться из этого, потому что все, что могло бы вывести их за пределы, — иллюзорно! Но самое странное то, что он не называет иллюзорным человеческое страдание: ведь их печаль иллюзорна, их эго иллюзорно, их интеллект иллюзорен, их ум иллюзорен — а он не упоминает об этом.

А если все поистине иллюзорно, тогда чего бояться? Если иллюзорные люди боятся, что в этом плохого? Люди не существуют — так пускай они боятся! Несуществующие люди опасаются аннигиляции; их же и так уже нет — какая еще аннигиляция может случиться с ними?

Нет, люди таки реальны, хотя их представление о самих себе не реально. Они должны найти свою подлинную реальность, и эта подлинная реальность так огромна, что нам приходится давать ей временные наименования — временные, потому что, когда вы достигли ее, вы видите, что эти наименования были просто утилитарными. Они не определяют и не ограничивают переживание. Вот что подразумевал мастер Фу, когда сказал: Мы временно устанавливаем пустые наименования.

Но если нет никого, если мастер Фу иллюзорен, а люди, о которых он заботится — и которые, возможно, опасаются аннигиляции, — не существуют, тогда в чем проблема? Все решено: не нужно никакой проповеди, не нужно никаких писаний, не нужно никакой медитации, не нужно выходить за пределы своего мучения, тревоги, страдания. Вас самих не существует; как же вы можете быть несчастными? Неужели вы слыхали, чтобы кто-то, кого не существует, очень сильно беспокоился, что кто-то другой, кого никогда не существовало, страдает от мигрени? Сама эта идея очень глупа.

Весь метод Да Хуэя состоит в том, чтобы собрать все великие утверждения от разных мастеров, скомпилировать их и создать обманчивое впечатление у людей, что он сам просветленный. Но до просветления здесь далеко.

Он живет в очень ложном состоянии. Он обманывает других, но это не так уж важно; он обманывает себя. И так обстоит дело не только с Да Хуэем; все то же самое можно сказать о девяноста девяти процентах так называемых религиозных писаний.

Я говорю обо всем этом вздоре, чтобы дать вам осознать: когда вам опять повстречается такого же рода вздор, где бы то ни было еще — остерегайтесь! Не попадитесь на него. Просветленных людей так почитали, что интеллектуалы испытывали огромную зависть и пытались всеми способами имитировать изречения просветленных людей. Есть тысячи трактатов, созданных интеллектуальными людьми, — и они достаточно талантливы. У них есть проницательность, логика, здравомыслие... они могут обмануть миллионы людей без малейшего усилия.

Да Хуэй обманул даже китайского императора, который удостоил его титулом: «Великий дзэнский мастер». Фактически само слово «Да Хуэй» означает «Великий дзэнский мастер». Если он смог обмануть императора, то что говорить об обычных людях?

Я рассказываю о Да Хуэе, просто чтобы дать вам осознать.

Не попадитесь. Будьте очень внимательны.

Когда вы читаете что-то или слушаете что-то, будьте бдительны и смотрите, исходят ли те слова из пространства реализации... или же это просто игры ума? И всякий раз, когда вы обнаружите любого рода игры ума, отбрасывайте их прочь.

Как раз недавно я рассматривал изображение одного дзэнского мастера, который прославился в Японии своими поступками. На этом изображении он разрывает писания и отшвыривает их; писания летают везде по воздуху, а он продолжает рвать их. И он прославился этой выходкой!

Вглядываясь в изображение, я все пытался выяснить, не написаны ли там сутры Да Хуэя...

— Хорошо, Маниша?

— Да, Мастер.