"Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)

14. ЯСНОСТЬ

Возлюбленный Мастер,

Я даю тебе имя Чжань-Жань, — «полная ясность». Патриарх сказал: «Пока существует ментальное различение и расчетливое суждение, все восприятия собственного ума — это сновидения. Если ум и сознание недвижимы и потухши, и в них нет ни единой будоражащей мысли — это называется правильным осознанием».

В наши дни есть такие шарлатаны, чья собственная точка зрения не подлинна: они просто обучают людей контролировать свой ум и спокойно сидеть, сидеть до тех пор, пока дыхание не прекратится. Я называю это жалким жребием. Я прошу вас медитировать именно этим способом, но если я и обучаю вас так, то только потому, что нет другого выбора...

Буддийский ученик Чень, ты постиг, что личное существование ложно и что вещи иллюзорны. Посреди иллюзорной фальши ты был в состоянии созерцать поговорку: «Собака не обладает природой будды; и ты прислал мне письмо, в котором выразил свое понимание. Хотя в главном твой базис уже правилен, у тебя все еще есть неясности относительно великой дхармы — это общая болезнь новичков, вступающих на путь.

Старый Шакьямуни Будда сказал: «Этот путь — хорошо, и не этот путь — тоже хорошо; этот путь или не этот путь — все хорошо».

Берись прямо за корень, не беспокойся о ветвях. Пройдет долгое, долгое время, и все образуется; не переживай, что ты не можешь обрести единство. Работай дальше над этим!

Я вижу затруднения, сквозь которые продирается Да Хуэй. Он может интеллектуально понять путь осознания; он может, кроме того, интеллектуально объяснить его другим. Но сам он по-прежнему остается только философом. Он не преобразовал себя в мистика.

Философ говорит об истине.

Мистик является истиной.

И есть глубокое различие — разговаривать об этом или быть этим.

Безусловно, люди, которые достигли состояния, когда они сами суть истина, тоже могут говорить, но их слова вибрируют на совершенно ином уровне и можно очень хорошо видеть, что они не исходят от ума.

Они исходят от абсолютного ничто.

Они несут с собой что-то от ничто.

Вы не можете ухватить это, но можете почувствовать... очень тонкое благоухание... вы не можете увидеть его, но можете вдыхать его запах. Возможно, вы не в состоянии доказать это, но сами вы знаете — это абсолютно достоверно.

Затруднение Да Хуэя в том, что с самого начала он принимает точку зрения интеллектуала. Если бы он был просто заурядным интеллектуалом, удовлетворенным своим интеллектом и своими концептуализациями, тут не было бы проблемы. Но есть какая-то его часть, которая не просто хочет жить заимствованным знанием. Какая-то часть его стремится понять, пережить и знать эту тайну непосредственно.

В этом его дилемма, и он беспрерывно перескакивает от одной части к другой части. По мере нашего дальнейшего изучения его сутр я все больше ощущаю надежду, что его мистическая часть — это победная основа. Его интеллект тащится позади — хотя еще не сдается. Первая сутра:

Я даю тебе имя Чжань-Жань — «полная ясность». Патриарх сказал: «Пока существует ментальное различение и расчетливое суждение, все восприятия собственного ума — это сновидения. Если ум и сознание недвижимы и потухли, и в них нет ни единой будоражащей мысли, — это называется правильным осознанием».

Прежде всего: ясность всегда бывает полной. Иной ясность быть не может. Полная ясность — это понятие не имеет смысла. Это вроде того, как кто-то говорит вам: «Я люблю тебя очень, очень сильно». На самом деле вы не можете любить меньше и не можете любить больше. Любовь не относится к миру количества; поэтому «меньше» и «больше» — неуместны. Вы можете или любить или не любить. Как вы можете любить меньше, и как вы можете любить больше? Тем не менее, люди продолжают говорить: «Я люблю тебя очень сильно», — не видя огромного заблуждения: любовь — это качество, а не количество. Качество либо присутствует, либо не присутствует. «Больше» или «меньше» принадлежит миру количества.

Английское слово matter (материя) и французское слово metrer происходят от санскритского слова матра, что означает «количество». То, что можно измерить, есть материя; материя просто означает измеримое — а то, что не может быть измерено, то, что за пределами территории количества, есть сознание.

Он говорит: Я даю тебе имя Чжань-Жань. Он, очевидно, посвящает кого-то в саньясу и дает ему имя Чжань-Жань, которое означает «полная ясность». Но он не понимает того, что ясность всегда полная; она не бывает никогда меньше и никогда больше. Ничто не может быть добавлено к ней, и ничто не может быть отнято от нее.

Это и есть трудности интеллектуального понимания. Кажется, что вам все понятно, и все же вы продолжаете где-то упускать суть. Интеллектуалы стараются всеми силами быть настолько же глубокими, как и мистики, но их глубина смехотворна.

Я вспомнил одну древнюю притчу. Великий лучник — он был к тому же королем своей страны — проезжал через деревню в своей золотой колеснице и с изумлением увидел, что на каждом дереве установлена мишень и стрела или много стрел попали точно в яблочко. Это был круг, и каждая стрела была точно в центре; не было ни единого промаха, и почти на каждом дереве в мишени было по нескольку стрел. Он поверить не мог, что в этой небольшой деревушке был такой великий лучник. Он остановил свою колесницу и осведомился о лучнике. Человек, у которого он спрашивал, рассмеялся. Он сказал: «Да это же идиот! Не стоит, и думать о нем!»

Но король сказал: «Ты не понимаешь. Возможно, он идиот — меня это не интересует; но он более искусный лучник, чем я, это уж точно. Мне хочется увидеть его».

Собралась толпа, завидя короля; все смеялись и говорили: «Пустая затея. Тот парень действительно дурак».

Но король не мог понять, как это идиот умудряется делать такие хорошие выстрелы, совершенно безупречные. Он сказал: «Прекратите смеяться и позовите этого человека!» Юношу привели к нему; тот выглядел глупым, недоразвитым. Король был тоже озадачен. Он спросил юношу: «В чем твой секрет?»

Юноша спросил: «Какой секрет?»

Король показал ему, что каждая стрела вонзилась точно в середину круга.

Юноша рассмеялся. Он сказал: «Я не могу лгать тебе. Истина в том, что сначала я пускаю стрелу, а потом уже черчу круг. Естественно, сто процентов... Неважно, куда летит стрела; куда бы она ни залетела, я черчу круг после выстрела. Каждый, кто проезжает через эту деревню, поражается великому искусству. Я помалкиваю, я никогда не рассказываю правды никому, но ты — король и я не могу лгать тебе».

Таково в точности положение интеллектуалов. Они выдающиеся лучники — только сперва они пускают стрелу, а затем рисуют мишень. Для тех, кто не знает их метода и их стратегии, их искусство выглядит совершенством.

И вот, нарекая ученика именем «полная ясность», он даже и предположить не может, что делает что-то не то. Он не знает из опыта, что такое ясность, иначе он никогда бы не давал это имя — «полная ясность». Ясности достаточно самой по себе.

Патриарх сказал: «Пока существует ментальное различение и расчетливое суждение, все восприятия собственного ума — это сновидения. Если ум и сознание недвижимы и потухли, и в них нет ни единой будоражащей мысли — это называется правильным осознанием».

Когда он цитирует, то почти всегда прав — но лишь до тех пор, пока это цитата. Это не его слова. Я перехожу к его словам — и вы сразу увидите, как интеллектуал опускается гораздо ниже мистика и его опыта. Вот его собственные слова:

В наши дни есть такие шарлатаны, чья собственная точка зрения не подлинна: они просто обучают людей контролировать свой ум и спокойно сидеть, сидеть до тех пор, пока дыхание не прекратится. Я называю это жалким жребием. Я прошу вас медитировать именно этим способом, который он называет жалким, — но если я и обучаю вас так, то только потому, что нет другого выбора...»

Вы видите глупость нашей интеллектуальной попытки понять то, что за пределами? Он обучает людей медитации этого рода — и считает, что он прав. А когда другие обучают точно такого же рода медитации, то это «жалкий жребий», эти люди «шарлатаны».

До чего же трудно спасти его. Во-первых, если это та же медитация, которую сам он преподает, то на каком основании он называет шарлатанами других — тех, кто преподает ту же самую медитацию? Он никоим образом не объясняет, почему они не подлинны — ведь их учение о медитации такое же самое, как и его собственное.

И во-вторых, он говорит: «Мне приходится обучать этим способом только потому, что нет другого выбора». Это тоже абсолютно неверно: есть сотни методов медитации — но он никогда не медитировал. Однако среди интеллектуалов всегда есть определенное соперничество, своего рода состязание, своего рода ревность.

Вы, очевидно, видели собак, облаивающих друг друга без всякой причины; они просто не в силах противиться искушению. Как только собака видит другую собаку, то немедленно обе они принимаются лаять.

Я слышал историю об одном псе... Он привык жить в Варанаси, святом месте индусов. Но все шли в Нью Дели, поэтому он спросил: «В чем дело? Почему все идут в Нью Дели?» И он выяснил, что те, кто были представителями народа, шли в Дели, чтобы стать членами парламента. Тогда и он собрал большую стаю собак — а он был самым большим псом и мог лаять лучше всех остальных собак, — и, естественно, он был избран лидером. Он предупредил собак из Дели заранее: «Меня выбрали от Варанаси, и я иду. Это займет почти целый месяц, потому что я буду идти пешком от Варанаси до Нью Дели». Но он прибыл через три дня.

Собаки из Нью Дели были просто ошеломлены. Они поверить не могли, что путешествие в один месяц... «Как же тебе удалось проделать его в три дня?» Он сказал: «Вы не знаете нашего народа! Собаки не оставляли меня в покое нигде. Эти три дня я бежал безостановочно. Собаки из одной деревни сопровождали меня лаем, а к тому времени, когда я добирался до другой деревни, новая стая собак уже сопровождала меня. Времени не было ни на что — ни отдохнуть, ни поспать, ни поесть, ни попить. Весь путь я бежал и бежал».

Собаки сказали: «Это одно из наших важнейших свойств. Так и сказано в наших святых писаниях, что интеллектуалы рождаются собаками». Это их прежняя привычка — облаивать друг друга... Они позабыли все, но лай — это сама их душа.

Итак, этот человек, как видите, называет других шарлатанами. Я не знаю, какое слово перевели как шарлатаны (phony). Одно определенно: во времена Да Хуэя в Китае не было телефонов. Слово «phony» (фальшивый, обманщик, шарлатан) происходит от телефона, потому что голос по телефону становится неестественным. Он теряет качество живости; отсюда и слово «phony». Это слово не китайское; это слово американское — а в Америке фальшиво все.

Какое же слово было переведено как «phony»? Это было, наверное, что-нибудь вроде «недостоверный», «неискренний». Но называть других недостоверными, неискренними, шарлатанами, не приводя никакой причины, потому что они обучают людей контролировать свой ум и спокойно сидеть, сидеть до тех пор, пока дыхание не прекратится. Я называю это жалким жребием. Я прошу медитировать вас именно этим способом, но если я и обучаю вас так, то только потому, что нет другого выбора...

Если тут нет другого выбора, тогда зачем называть тех несчастных шарлатанами? Они тоже не имеют никакого другого выбора. Так что, во-первых: интеллектуалы занимают весьма эгоистическую, задиристую позицию, всегда готовы начать словесный бой. Это не подобает мистику.

Во-вторых, метод тех людей он называет шарлатанством, обучением неправильному методу, но поскольку сам он никогда не медитировал, он не понимает, что же правильно, а что ошибочно. Метод обучения этих людей — и точно так же обучает он сам — контроль своего ума. Медитация не имеет ничего общего с контролированием ума — потому что всякое контролирование означает своего рода подавление, а то, что подавлено, будет мстить. Как только вы немного расслабитесь, ум, который был под контролем, тотчас же поднимается и начинает активно баламутить все внутри вас.

Медитация — это не контроль, потому что контроль создает напряжение, а медитация основывается на расслаблении. В медитации есть несколько существенных вещей, каков бы ни был метод. Но эти несколько основных положений необходимы при любом методе.

Первое — расслабленное состояние: не борьба с умом, не контроль ума, не концентрация.

Второе — просто наблюдение со спокойным осознанием всего, что происходит, без всякого вмешательства... просто наблюдайте ум, молча, без какого-либо суждения, без какой-либо оценки. Вот эти три основы: расслабление, наблюдение, никакого суждения.

Мало-помалу великое безмолвие нисходит на вас. Всякое движение внутри вас прекращается. Вы есть, но без ощущения «я есть»... только чистое пространство.

Есть сто двенадцать методов медитации; я говорил обо всех этих методах. Они различны по своей организации, но основные принципы остаются неизменными: расслабление, наблюдательность, позиция не-суждения.

Так что, прежде всего, его метод неправилен. Он учит тем же самым методом; он говорит: «поскольку нет другого выбора». Он понятия не имеет о существовании громадного выбора: сто двенадцать методов, которым никак не меньше десяти тысяч лет.

Первым человеком, собравшим все эти методы, был Шива, и его статуи найдены в Хараппе и Мохенджодаро. Эти города процветали семь тысяч лет назад. Это, видимо, были самые культурные города той эпохи, потому что их улицы были очень широкими; в домах были пристроенные ванные комнаты, а в ваннах использовалась горячая и холодная проточная вода; и еще были там плавательные бассейны, такие же большие, как олимпийские плавательные бассейны.

В этих городах единственный предмет, который мы можем определить, и который существует до сих пор, — статуя Шивы, или Шивалинга, фаллический символ Шивы. Это единственная вещь, которая объединяет нас с Хараппой и Мохенджодаро. Благодаря ней, историки сделали вывод, что Шива не был арием, поскольку те города существовали раньше, чем арии пришли в Индию.

Но у Шивы есть, в его книге Вигьяна Бхайрава Тантра, сто двенадцать методов медитации. Можно создавать и другие методы — я создал много новых методов, — лишь бы там были основные составляющие. Вы можете изменять средство в соответствии со временем, в соответствии с индивидуальностями, но не можете упустить эти три основы — расслабление, наблюдательность и позицию не-суждения.

Так что фактически именно эти три вещи и составляют единственный метод медитации; все остальные есть вариации одной и той же темы.

Все, чему обучал Да Хуэй, неправильно. Остальные, те другие учителя, кого он называет шарлатанами, очевидно, тоже были интеллектуалы; и он не может понять простую вещь: как можно называть их шарлатанами и жалкими, если его собственное обучение построено по тому же самому методу?

И он не осознает, что существует множество альтернатив, — он никогда не медитировал. Ему неизвестна Вигьяна Бхайрава Тантра Шивы. Если человек медитирует только с тремя этими основами, он может создавать столько методов для различных ситуаций, сколько сам пожелает. Но у него должен быть собственный опыт. А для того, чтобы судить других, которые делают то же самое, надо быть совершенно слепым. Он не понимает, что говорит.

Буддийский ученик Чень, ты постиг, что личное существование ложно и что вещи иллюзорны. Посреди иллюзорной фальши ты был в состоянии созерцать поговорку: «Собака не обладает природой будды»; и ты прислал мне письмо, в котором выразил свое понимание. Хотя в главном твой базис уже правилен, у тебя все еще есть неясности относительно великой дхармы — это общая болезнь новичков, вступающих на путь.

Это старое выражение Линь Цзи и других дзэнских мастеров; возможно даже, что оно возникло во времена самого Гаутамы Будды. Этот вопрос испокон веков задавали ученики. Дело в том, что буддизм утверждает: всякое живое существо имеет природу будды; всякое живое существо может стать буддой. Естественно, встает вопрос: обладает ли и собака природой будды? Все великие мастера сказали «да», а те, кто сказал «нет», не понимают совершенно.

Тут есть над чем поразмыслить. Почему собака не должна иметь природы будды? Если всякое живое существо обладает природой будды, почему же собаки должны быть такими исключительными? Только потому, что в ваших умах само слово «собака» осуждается, вы и подумать не можете, что собака способна обладать природой будды: «Боже мой, тогда какой же смысл обладать природой будды? Даже собака может иметь это. Не стоит беспокоиться! Годы медитации, долгое паломничество, и, в конце концов, все, чего вы достигаете, — просто собачья природа». Естественно, те, кто не понимает, сразу же говорили «нет» — и Да Хуэй согласен с теми людьми, которые говорят «нет».

Но посмотрите: dog (собака) — это же просто god (бог), произнесенный наоборот. Кому угодно я всегда готов подтвердить — собака обладает таким же большим потенциалом быть буддой, как и сам Гаутама Будда. Не может быть и речи о том, чтобы несчастных собак исключать, когда все существа — ослы, обезьяны и даже янки — включены в список. Собака — это бедное невинное животное. Нет ничего неправильного в собаке. Возможно, ей придется пройти долгий путь, чтобы стать буддой, но это ведь только вопрос времени. Однажды и собака тоже станет просветленной. В каком-то рождении, где-то в будущем...

Вы должны ясно понимать, что в вечности времени не имеет значения, становитесь вы просветленным сегодня, завтра или послезавтра, в этой жизни или в другой жизни. В вечности времени это неважно вообще. В вечности времени никто не впереди и никто не позади, потому что у времени нет начала и у времени нет конца.

Поэтому когда бы вы ни стали просветленным, вы всегда ровесники всем буддам. Они могли стать просветленными на тысячелетия раньше. Если вы становитесь просветленным сегодня, то внезапно обнаруживаете себя в другой шкале времени, где вы — ровесник всем буддам, прошлым, настоящим и будущим. Поэтому человек, испытавший пробуждение, не станет отрицать у собак присущего им сокровища. Они ведь живые существа.

Старый Шакьямуни Будда сказал: «Этот путь — хорошо, и не этот путь — тоже хорошо; этот путь или не этот путь — все хорошо». Берись прямо за корень, не беспокойся о ветвях. Пройдет долгое, долгое время, и все образуется; не переживай, что ты не можешь обрести единство. Работай дальше над этим!

Он называет вопросы такого рода — обладает ли собака природой будды — общей болезнью новичков, вступающих на путь. Это естественное человеческое любопытство. Но, по крайней мере, кто-то вступил на путь. Такие вопросы ничего не означают для тех, кто не вступил на путь вообще. Это не болезнь; это просто любопытство.

Если всем живым существам присуща такая же способность к пробуждению, как и человечеству, то это делает существование поистине коммунистическим. Что касается меня, то я считаю коммунизм правильным, лишь, когда это связано с высшей природой живых существ. Только на этой высшей стадии возможно равенство. Раньше этого коммунизм представляет утопию и никогда не будет осуществлен.

Только двое будд равны; невежественные же люди не могут быть равными. Невежественные люди психологически неравны; следовательно, вся идеология Карла Маркса и его последователей о равенстве людей психологически ошибочна. Нет двух равных людей. У них есть все различия, которые только можно себе представить, и чтобы принудить их к равенству, вам придется разрушить демократию, вам придется разрушить свободу выражения, вам придется уничтожить человеческую индивидуальность, их достоинство человеческого существа, саму их гордость. Это очень странный вид равенства. Каждого принуждают — и все становятся равными!

Жил в Греции один властелин; он был немного чокнутым. Он сделал замечательную золотую кровать в специальном доме для гостей, великолепном дворце. Лишь немногие гости останавливались у него и уже не выходили живыми, потому что всех их ожидала одна беда: гость должен был соответствовать размеру кровати. Если же он оказывался чуть длиннее, то ноги или голову ему обрубали по размеру. Или если он был чуть короче, тогда применялось растягивание — его тянули в разные стороны; у короля было четверо силачей, они и совершали растягивание. Но в любом случае гостя убивали. При растягивании ему могли оторвать голову — ведь они тянули его голову, чтобы подогнать его к размеру кровати — или же отрывали ноги. Властелин верил в священные писания всего мира: а все они предполагают, что человек создан для них, а не они для человека. И эта кровать создавалась не для человека, наоборот, каждый гость должен был соответствовать кровати. Когда слух об этом достиг остальных друзей и королей, никто больше не стал принимать его приглашение. Он постоянно приглашал в гости, но никто и не собирался приезжать, потому что никто из приехавших, никогда не возвращался и никто не знал, что происходило с гостями.

Фактически этот властелин практиковал некую разновидность коммунизма, подгоняя всех к единому размеру. Именно это происходило и в Советском Союзе на протяжении семидесяти лет.

Всего семьдесят лет назад, перед революцией, Советский Союз был одной из стран-исполинов; Россия дала миру великую плеяду гениев. Но за эти семьдесят лет им не удалось выдвинуть ни одного гения масштаба Льва Толстого, Максима Горького, Антона Чехова, Федора Достоевского, Ивана Тургенева — ни единого за семьдесят лет. Все эти пять человек жили до революции, а Максим Горький прожил еще какое-то время после революции. Если вы захотите выбрать имена десяти величайших писателей всего мира, среди всех языков, то эти пять, безусловно, войдут в десятку. Вы не сможете вычеркнуть ни одного из них из списка десяти, и весь остальной мир получит только пять мест, а пять будут отданы русским. И даже те пять от всего остального мира будут на самом деле несравнимы с величием русских писателей. Что же случилось?

После революции каждого подгоняли под один размер. Ум больше не свободен. Вы не можете сказать ничего, что не одобрено правительством, вы не можете написать ничего, что не одобрено правительством. Нет свободы мышления. Нет индивидуального выражения ни в чем. Все стало однородным — люди исчезли. Только толпа существует, только количество, нет индивидуальностей.

Когда Хрущев пришел к власти и держал речь на своем первом съезде коммунистической партии, он разоблачил Иосифа Сталина, рассказав, что тот убил много миллионов человек после революции. Каждого, кто пытался быть самим собой и не желал становиться зубчиком колеса, немедленно убивали...

В России не позволяется иметь никакого собственного мнения. Во всем приходится зависеть от правительства, и целая страна становится концентрационным лагерем, а не демократией. Пресса, радио, телевидение — все принадлежит правительству. Вы не можете получить информацию, которую не пропускает правительство. Советский Союз живет, словно во тьме относительно всего мира, всего, что происходит на свете. А ведь Советский Союз — страна не малая: это одна шестая всей земной суши.

Хрущев выступил с речью на первом съезде и рассказал, каким жестоким убийцей был Иосиф Сталин. Во имя коммунизма он поубивал всех гениальных людей, довел всех до одинаковой бедности. Безусловно, наступило определенное равенство: каждый одинаково беден. Каждый одинаково подавлен. Каждый одинаково порабощен. Каждый одинаково дрожит от страха. В любой момент смерть может постучаться в дверь... В России имя смерти — КГБ.

Когда Хрущев рассказывал это всей коммунистической партии, один человек из задних рядов сказал: «Вы же были коллегой Иосифа Сталина всю его жизнь. Почему вы не протестовали?»

Настала полная тишина.

Мгновение Хрущев глядел на то место, откуда исходил голос, потом сказал: «Товарищ, встаньте, пожалуйста, чтобы я мог разглядеть вас получше». Никто не вставал. Он снова сказал: «Встаньте, чтоб я мог видеть, кто задает этот вопрос».

Он просил три раза. Никто не встал и никто не задал вопрос снова. Он сказал: «Теперь вы понимаете, почему я молчал? Почему вы молчите? Потому что, если вы встанете, вам конец. Я молчал, потому что хотел жить».

Для создания равенства все человеческие ценности были уничтожены.

Нет... что касается людей — им необходима свобода, быть неравными, равная возможность быть неравными. Возможность должна быть предоставлена всем поровну, — но возможность для роста в своей уникальности, в своей собственной индивидуальности: короче говоря, возможность быть неравными, — но возможность равная для всех.

Только в тот день, когда люди станут просветленными, когда не будет ничего, кроме чистого сознания, станет возможен коммунизм; в противном случае такой день — это просто утопия.

Само слово «утопия» - весьма замечательно. Оно означает «то, чего нигде нет».

Только в просветлении есть возможность равенства, и для просветленного человека все существа — пусть даже они еще не просветленные — станут просветленными однажды. Так что всякое существо — всякое живое существо, до деревьев включительно, где бы ни была жизнь в любой форме, — все они на пути, движутся, развиваются, восходят. А цель одна и та же: стать пробужденными, стать абсолютной чистотой, сознанием, благодатью, экстазом. Так что это не болезнь — задать такой вопрос. Это совершенно естественное любопытство.

Я коммунист в том, что касается внутреннего, присущего человеку потенциала, и я не коммунист в том, что касается человеческой действительности. Человеку нужно представить всяческую поддержку, все возможности расти своим собственным способом. Навязанное равенство разрушительно, разрушительно для всего ценного. Должны быть большие деревья, высокие деревья, достигающие звезд, и должны быть небольшие кусты; вместе они обогащают сущее. Должны быть лотосы, должны быть розы и должны быть ноготки. Это разнообразие, различие, неравенство делает жизнь богаче, делает жизнь более живой и приятной. Только представьте, что каждый подвергнут пластической хирургии и теперь у всех один и тот же тип носа; у всех одинаковые носы! У всех один и тот же тип глаз, у всех один и тот же тип лица — это станет до того скучным, что люди будут ходить с закрытыми глазами, устав смотреть на одни и те же носы, одни и те же глаза, одни и те же лица. Это будет, возможно, самый адский мир. И прекрасно, что бывают длинные носы и короткие носы и что они и дальше появляются во всех размерах и формах.

Неравенство в человечестве является психологической истиной. Равенство есть духовная истина.

Не нужно путать. Собака имеет природу будды, точно как и всякий другой. Это не болезнь новичка, вступающего на путь. Это чисто человеческое любопытство — все ли живые существа обладают одним и тем же потенциалом к цветению в предельном экстазе, которого достигали только очень немногие люди — Гаутама Будда, Лао-цзы, Заратустра. Я считаю это абсолютно нормальным, никакой не болезнью.

Да Хуэй цитирует Гаутаму Будду, и это нуждается в каком-то объяснении, потому что иначе вы не поймете это. И я не думаю, что Да Хуэй понимает это, поскольку он не дает объяснений по этому поводу. Старый Шакьямуни Будда сказал «Этот путь — хорошо, и не этот путь — тоже хорошо; этот путь или не этот путь — все хорошо».

Он не поясняет, зачем понадобилось цитировать это изречение. Он просто-напросто швыряется именами, цитатами; это одна из стратегий интеллектуалов — продемонстрировать свою осведомленность. Но я не думаю, что он понимает хотя бы смысл этого, потому что это одна из наиболее трудных вещей для понимания.

Аристотель считается отцом западной логики. Его логика — простейшая логика: черное есть черное, белое есть белое; да значит да, нет, значит, нет. Все четко разделено. Это называется двухчастная логика. Гаутама Будда верил — и я думаю, что он обладает гораздо большим пониманием, чем Аристотель, — в трехчастную логику. Только если вы можете понять его трехчастную логику, лишь тогда это изречение становится ясным для вас. Например, если бы кто-то спросил Гаутаму Будду: «Существует ли Бог?» — в соответствии с трехчастной логикой он ответил бы: «Да, Бог существует. Нет, Бог не существует. И да, и нет: Бог существует, и Бога не существует». Логика Аристотеля двухчастна: либо Бог существует, либо Бога не существует. Тут нет и речи о третьей возможности — что оба ответа, возможно, верны.

В определенном смысле, под определенным углом зрения, можно говорить с абсолютной истинностью, что Бог существует, — например, если вы подразумеваете, что сущее разумно, что сущее не материально, что сущее, по сути, создано из сознания и даже материя является только формой спящего сознания — сознания в состоянии комы. Если вы можете подразумевать под Богом «универсальное сознание» — он существует. Но вы можете подразумевать под Богом «лицо, которое сотворило мир»; тогда Бога не существует.

Но ведь возможно представить Бога как сознание, и при этом не как творца, но как саму творческую функцию сущего. Все это зависит от нас и от того, что мы подразумеваем под Богом, потому что Бог лишь гипотеза, слово; смысл должен быть дан нами. Если Бог не творец и не личность, но сам феномен творчества и сознания, — тогда правильны оба утверждения: Бог существует и Бога не существует.

Это была трехчастная логика. И Гаутама Будда обязательно склонит будущий мир к трехчастной логике. Аристотель уже устарел. Но современник Гаутамы Будды, Махавира, пользуется семичастной логикой, и он будет окончательным победителем в том, что касается логики, потому что он учел все возможные альтернативы. Три альтернативы — это еще не все возможности.

Например, вот четвертая альтернатива Махавиры: возможно, Бога нет. И пятая: возможно, Бог существует и не может быть определен; он вводит неопределенность как пятую альтернативу. И шестая: возможно, Бог не существует и также не может быть определен. И седьмая: возможно, ничего не может быть сказано, только то, что это не может быть определено.

Он охватил все возможности и интерпретации. Даже Гаутама Будда избегал заходить так далеко; он оставался в разумных пределах. Теперь, возвращаясь к его изречению, вы можете понять его: Старый Шакьямуни Будда сказал: «Этот путь — хорошо, и не этот путь — тоже хорошо; этот путь или не этот путь — все хорошо».

Три утверждения... это делает переживание более таинственным. Аристотель демистифицирует сущее. Делить его просто на жизнь и смерть, на день и ночь, на правильное и неправильное, на добро и зло, на бога и дьявола — все это немного по-детски, несколько недоразвито. Жизнь куда сложнее, чем это. Он берет только две крайности — и забывает середину.

Будда называл свой путь срединным путем, поэтому он должен был точно рассчитывать срединную точку, где противоположности встречаются, где противоречия растворяются друг в друге и делаются дополняющими. Тогда это становится трехчастной логикой: две крайние возможности и одна срединная, где крайности сходятся и сливаются в единстве. Его подход не только более мистичен, он также и более научен.

Современная физика приближается к Гаутаме Будде и совершенно отказывается от Аристотеля, а вместе с ним и от Евклидовой геометрии, поскольку она была побочным продуктом аристотелевой логики. Аристотель и Евклид господствовали на Западе две тысячи лет, но современная физика находит вещи более сложными, чем они полагали. Гаутама Будда, возможно, ближе к реальности, поскольку он выбрал более мистический подход. Он расширяет наше восприятие реальности.

Мое личное предчувствие таково, что, в конце концов, современной физике придется признать не только Гаутаму Будду, но и Махавиру, потому что его семичастная логика абсолютно завершена. Нельзя прибавить больше ничего. Не может быть восьмичастной логики; семью возможностями охвачено все. Ничего не упущено, все учтено; она всеобъемлюща.

Махавиру признали — причем ученые даже не знали, что они признают человека, который жил двадцать пять столетий назад, современника Гаутамы Будды, — признали потому, что он проповедовал теорию относительности. Махавира был первым человеком, проповедовавшим теорию относительности. Альберт Эйнштейн был бы чрезвычайно счастлив, если бы кто-то представил ему теорию относительности Махавиры. Она трактует не о физике, она изучает человеческое сознание, но это тот же способ видения. И Альберт Эйнштейн пустился бы в пляс, если бы услышал семичастную логику Махавиры, потому что он испытывал очень много затруднений с Аристотелем. Реальность велика, а логика была мала: она никаким образом не была в состоянии помочь в дальнейшем исследовании, помочь более глубоко проникнуть в материю и энергию. Она была хороша для повседневной работы на базаре, но она не была достаточно хороша для более глубоких сфер.

Но я думаю, что сам Да Хуэй не имел понятия, зачем он процитировал это изречение... может быть, просто мистифицировал людей, прикидывался, что понимает эту странную логику трехчастности, — потому что он ничего не говорит об этом. Цитата вне контекста. Все, что говорится, должно иметь какой-то смысл, какую-то связь. Эта же цитата не имеет отношения к предыдущей сутре. Он просто вставил ее.

Вот мое ощущение: он попросту мистифицировал людей, притворившись, что знает значительные вещи, которые им не понять. Это одно из важных свойств человека: он считает, что все то, чего он понять не может, должно быть верным. Из-за этого философы писали таким стилем, чтобы вы подолгу читали большие фразы, длинные предложения, объемистые разделы — такие большие, чтобы к тому времени, когда вы подходите к концу раздела, вы забывали начало.

Например, немецкий философ Гегель был мастером мистификации в области абсолютно бессмысленных идей, и вся его стратегия состояла просто в написании больших слов — помпезных, напыщенных. Одно предложение растягивалось на целую страницу, и к тому времени, как вы подходили к концу предложения, вы не имели никакого понятия, что же было в начале, что было в середине...

Гегель считался великим философом — до тех пор, пока его не поняли! Когда же его поняли, его отодвинули в сторону просто как фокусника, который пытался лишь мистифицировать людей. И он преуспел. По крайней мере, в своей жизни он насладился роскошью быть великим философом. Только после его смерти ученые постепенно разглядели это все и обнаружили, что он не говорит ничего. Он говорит очень много, но, если вы сконденсируете это, — ваши руки пусты. В нем нет ничего.

Когда бы я ни думал о Гегеле, я всегда вспоминаю человека из моей деревни. Он был почти невменяем; он вызубрил весь оксфордский словарь и писал письма президенту, премьер-министру, губернатору. Жил он как раз рядом с моим домом.

Время от времени он заходил ко мне показать свои письма — двадцать, тридцать, пятьдесят дурацких, отпечатанных на машинке страниц, но ни единого осмысленного предложения. Он ничего не знал о языке; он выучил весь словарь, и в этом-то и была беда. Он просто-напросто без конца писал большие слова; эта писанина не имела никакого смысла.

Он замучил меня, и тогда я сказал: «Сделай одну вещь. У меня мало времени, а твои письма такие длинные, и к тому же это будет полезно, потому что такое большое письмо президент не возьмется прочесть. Поэтому с письмом ты должен написать небольшое краткое содержание всего строк на десять-двенадцать, самое большее».

Он сказал: «Вот это хорошая идея. Я напишу краткое содержание. Это не проблема».

Он тут же отправился писать содержание, а письмо оставил со мной.

Я был поражен; это что-то странное, как же он собирается писать краткое содержание? Но он не видел проблемы: словарь с ним... И появилось еще десять строк полнейшего абсурда. Я сказал: «Это совершенно прекрасно. Это объясняет все! И я могу сказать, что теперь президент возьмется прочесть. Двадцать страниц — это слишком много. Ты пишешь такую большую философию».

Но никто не отвечал на его письма. Он, бывало, заходил ко мне со словами: «Вот и месяц прошел, а ответа нет, и даже уведомления, что они получили мое письмо! А я ведь трудился так упорно».

Я сказал ему: «Не думаю, что у этих политиков хватит ума понять твою великую философию».

Он сказал: «Это верно. Ты единственный человек, который понимает меня. Никто, похоже, не понимает».

Каждый день он отправлялся на почту с новым письмом, и почтальону надоело. Однажды почтальон встретил меня в библиотеке и попросил: «Вы не можете остановить этого человека? Я никогда не читал никаких его писем, но даже держать их на столе — мучение. Чувствуешь, как внутри тебя так все и выворачивается; прочтите две-три строчки — и этого достаточно, чтобы свести с ума кого угодно».

Я сказал: «Очень трудно остановить его, потому что я единственный человек, кто понимает его. Если у вас какое-нибудь затруднение, я скажу ему, и он сможет объяснить».

Он сказал: «Я не хочу, чтобы вы напоминали ему об этом вообще! Он же придет с еще более длинными объяснениями».

Время от времени я приезжал в свой городок, и он поджидал меня. Я любил этого человека. Он был безумным, но очень хорошим, очень приятным и совершенно безобидным.

Я сказал ему: «Ты сделал одну вещь неправильно». Он спросил: «Что?»

Я сказал: «Тебе надо было родиться в Германии, и ты мог бы быть известным в истории как великий философ. Я изучал всех этих великих немецких философов; они все невменяемые!»

Человек, который считался одним из величайших немецких философов этого столетия, Мартин Хайдеггер, начинал много книг, но так и не завершил ни одной, потому что к тому времени, как он добирался до половины, он забывал, о чем уже писал. Поэтому первый том мог публиковаться, и люди ждали второго тома, который так никогда и не выходил.

Это продолжалось всю его жизнь; он никогда не завершил ни одной книги. Когда его спрашивали об этом, он говорил: «Правда, я и сам позабыл, что написал. Это так сложно, что лучше уж начать новую книгу, вместо того чтобы перечитывать старую. Пускай другие читают... Я не желаю связываться с этим».

Вы устроите себе грандиозное развлечение, если прочтете что-то из Мартина Хайдеггера.

Его великий «разум» виден и из того, что он был последователем Адольфа Гитлера, который, безусловно, был сумасшедшим! Величайший философ следует идиоту... это не говорит ничего об Адольфе Гитлере, зато говорит кое-что о Мартине Хайдеггере! Я прокопался через все его труды. В конце ваши руки оказываются пустыми. Вы не улавливаете ничего из того, что он хочет высказать и зачем он хочет высказать это. К чему весь этот долгий гимнастический процесс без всякого вывода? Но такие люди производят впечатление на широкие массы.

Я уже понял, что все то, чего люди понять не в силах, они считают великим. Поскольку мы не понимаем, то, естественно, это должно быть чем-то очень чудесным, очень таинственным. Но истина всегда проста: она таинственна потому, что проста.

Истина всегда очевидна.

Она чудесна потому, что очевидна, а не потому, что сложна, и не потому, что далека. Она так близка, что у вас возникает склонность забывать ее. Она внутри вас, поэтому вам даже недосуг взглянуть на нее.

Истина проста, очевидна, незатейлива. Все, что требуется, это просто молчаливое осознание — и тогда великое понимание нисходит на вас, и это понимание не превращается в знания, но углубляет вашу невинность, углубляет таинство жизни.

— Хорошо, Маниша?

— Да, Мастер.