"Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)21. ПОНИМАНИЕДа Хуэй каждый день учится языку мистиков. Небольшие шероховатости все еще есть, но это лишь остатки старой привычки. Он пришел к новому опыту, но еще не очистил свой прежний язык. Он справится с этим... потому что если человеку удалось испытать истину, то он не может жить дальше со знанием, словами и языком, накопленными до того, как он стал просветленным. Несколько дней они еще тянутся по инерции, однако все то, что он старается высказать теперь, уже не от интеллекта. Интеллект никогда не высказывается таким способом. Интеллектуальный подход является чисто вербальным и пустым. Опытный подход невербален — но он так полон, так чреват необъятными смыслами, значениями и указаниями для вашего будущего роста... Сегодня утром сутра такая: Это послужило причиной больших недоразумений у тех, кто следовал пути. Ваша телесная поза не изменяет ваш ум; зато если ваш ум изменяется, то автоматически изменяется и телесная поза. Видя это снова и снова, огромное большинство искателей начинают не с того конца. Поскольку тело видимо, а ум или не-ум — невидимы, то логическое размышление приводило к заключению, что, сидя в определенной позе, вы достигнете определенного состояния ума. Это не так — но миллионы последователей йоги не могут расстаться с этим ошибочным представлением. Если вы двигаетесь к не-уму, в полном молчании, то ваше тело обязательно становится спокойным, недвижимым. Тело несет ваши напряжения, а когда вы расслаблены внутри, тело обязательно отразит ваше расслабление; однако обратное не верно. Вы можете выкручивать свое тело причудливыми позами, надеясь на приход просвещения... Я еще никогда не видел ни одного просветленного йога — а я разыскивал их, заглядывал в Гималаи и по всей стране. Они совершенны в своей гимнастике. Они могли бы присоединиться к любому цирку и производить большое впечатление своей техникой исполнения — но внутри они очень обычны, они пребывают все в том же неведении, в той же неосознанности. Итак, по моему мнению, если изменяется внутреннее, то внешнее последует этой перемене. Внешнее не существенно, это лишь тень внутреннего, так что, если вы меняете внешнее, внутреннему нет необходимости изменяться. Да Хуэй говорит: Не имеет значения, где вы — на базаре, работаете плотником, доктором или хирургом. Какой бы ни была ваша профессия, какой бы ни была ваша деятельность, понимание должно прийти к вам посреди мирского шума и гама. Вам не надо бежать в горы, в Гималаи, чтобы обрести понимание. Гималаи не могут дать его вам, но они могут дать нечто такое, что будет держать вас в заблуждении всю вашу жизнь. В глуши Гималаев вечное безмолвие — снега, которые никогда не таяли. Холод там такой сильный, что нет даже птиц. Все абсолютно безмятежно... эта безмятежность Гималаев притягивала веками, потому что в обстановке такой безмятежности, безмолвия и спокойствия вы начинаете чувствовать, что сами умолкаете. Но это молчание не настоящее; это только отражение безбрежных окрестностей. Многие люди, ушедшие в Гималаи, боялись возвращаться в мир. Я спрашивал их: «Чего вы боитесь? Вы достигли молчания; теперь мир не может отобрать его». Но они знают лучше. Время от времени, когда их навещают люди, самые тривиальные вещи лишают их покоя. Кто-то, путешествуя в Гималаях, приходит к пещере йога, но не касается его стоп, — и тотчас в нем возникает гнев. Все это — только Да Хуэй прав. Не ходите никуда. Понимание должно быть достигнуто там, где вы есть. Тогда вы можете положиться на него; оно будет с вами везде, где будете вы. Ничто не сможет нарушить его, потому что вы обрели его посреди всех беспокойств. Например, сейчас вы здесь. Ваше тело, безусловно здесь; но только в том случае, если вы входите в глубокое безмолвное сопричастие со мной и ваш ум совершенно спокоен, восприимчив, без своих собственных идей, без предубеждений, он, ваш ум, тоже будет здесь сейчас. Если вы можете оставаться в этом состоянии от мгновения к мгновению, просветление недалеко. Оно может случиться в любой момент. Оно приходит, когда ваше тело и ум пребывают в такой гармонии, в настоящем, в этом моменте... и тогда вы даете возможность своему высшему потенциалу взорваться. Но пути ума чрезвычайно причудливы, неуловимы, изворотливы. Он начинает делать цель из просветления — а ведь просветление не есть цель. Он начинает рассуждать терминами амбиций: просветление становится его амбицией, — а амбиция требует времени, амбиция требует будущего, амбиция требует завтрашних дней. Поэтому вы, быть может, и сидите молча в медитации, но ум ваш далеко — разыскивает просветление. Это не отличается от любой другой амбиции — амбиции денег, амбиции власти, амбиции престижа. Не имеет значения, что является объектом вашей амбиции; всякий объект вашей амбиции уводит вас от вашего просветления. Ничто не может вести вас Совершенно пьяный человек, шатаясь, кое-как добрался посреди ночи домой, но никак не мог определить — его это дом или чей-то чужой. Выглядит вроде бы похожим... но он не уверен. Он постучал в дверь, и его старушка-мать открыла. Снова та же проблема: старушка вроде бы похожа на его маму — но только похожа. Он упал к ее ногам и принялся упрашивать: «Помогите мне найти мой дом. Помогите мне найти мою маму. Она же ждет меня». Собралась толпа, и все потешались: вот странно, он уцепился за ноги своей матери, и упрашивает ее помочь ему разыскать маму: та, дескать, должна знать его дом, потому что живет где-то тут по соседству. Потом подъехал еще один пьяный на воловьей упряжке и сказал: «Не теряй времени попусту. Залезай ко мне в телегу, я отвезу тебя домой к твоей матери». Тут уже заволновалась мать, забеспокоились соседи, уговаривая его: «Если ты сядешь в эту телегу... этот человек, похоже, напился еще сильнее тебя; куда бы он ни поехал, он будет увозить тебя прочь от твоей матери и от твоего дома, потому что вот твой дом и вот твоя мать». Нечто сходное случается с человеческим умом. Он не может успокоиться, где бы он ни был. Он всегда разыскивает правильное место, правильный опыт, но он не может быть Все религии преуспели только в одном: они отвергли вас, ваше место, ваше время, вашу жизнь. И все они наделяли вас великими амбициями — амбициями небес. Странно, что никто не скажет этим религиям: «Вы все против жадности; но небеса — это же не что иное, как крайняя жадность. Вы все против страха, вы все желаете, чтобы мы были бесстрашными, — но что такое ваш ад и адское пламя?» Удерживая вас между адом и небесами, они отняли реальность вашего существа, экзистенциальный статус вашего местопребывания. Избегая ада, вы спешите ухватиться за небеса. Вы гонитесь, но то, за чем вы гонитесь, внутри вас. Если вы перестаете гнаться, отбрасываете все амбиции жадности, власти, престижа и просто расслабляетесь в своей обыденности — тогда, в это самое мгновение, это же самое тело — Будда, а это же самое место — лотосовый рай. Вот что говорит Да Хуэй. Вам не надо беспокоиться. Если вы можете обнаружить себя в настоящий момент, вы обнаруживаете не только свое существо, вы к тому же обнаруживаете всех будд прошлого, настоящего и будущего — поскольку это тот же опыт, та же музыка, тот же танец. Найдя это внутри себя, вы становитесь, современны всем буддам всех времен. Например, когда вы любуетесь солнечным закатом, и вас переполняет его красота, — в такой момент есть познавание. Вы не говорите себе: «Как прекрасно!» — потому что даже слова «как прекрасно» будут нарушением, будут уводить вас от настоящего. Если вы просто стоите перед заходящим солнцем, со всеми красками, простирающимися над горизонтом, тенями, отражениями в океане, это так чарующе, что у вас почти останавливается дыхание. Вы в состоянии благоговения. Те несколько мгновений — это Я уже рассказывал вам о Лао-цзы. Он выходил по утрам гулять в горы. Старый друг обычно сопровождал его, и однажды этот друг предложил: «У меня в доме гость, и он тоже хочет пойти на утреннюю прогулку». Лао-цзы сказал: «Я не возражаю, только сделай так, чтобы он не начал разговаривать. Знание должно оставаться Знанием, оно не должно превращаться в мертвые знания». Друг сказал: «Я позабочусь об этом». Он убедил своего гостя, что это замечательная возможность — побыть утром два часа в обществе Лао-цзы. «Это редкостно и неоценимо, но при том условии, чтобы ты не разговаривал». Гость сказал: «Это не проблема. Я буду хранить полное молчание». И они отправились. Было еще темно, и когда они достигли вершины горы, восходило солнце. Защебетали птицы, деревья стали пробуждаться ото сна... повсюду цветы — дикие цветы раскрыли свои лепестки, воздух наполнился благоуханием. Тот человек забыл, что говорить недопустимо, — да он не считал это большой речью. Он просто сказал: «Как прекрасно». Лао-цзы недовольно посмотрел на своего старого коллегу и друга... Когда они вернулись домой, он сказал ему: «Пожалуйста, не бери своего гостя завтра снова, потому что он слишком говорлив», — а ведь за два часа тот сказал лишь два слова: «Как прекрасно!» Лао-цзы сказал своему другу: «Был я, был он, был ты, было солнце, было птичье пение, был аромат цветов — нет необходимости ничего говорить. Я тоже осознавал... я не говорю, что это не было прекрасно; я говорю, что, называя это прекрасным, вы сводите всю его многообразную красоту к двум заурядным словам. Вы превращаете Знание в знания». Очень тонкое различие. Знание, познавание — это живое, струящееся переживание, еще вибрирующее в вашем сердце. Знания же — из прошлого. Это может быть просто минувшая минута. Знания — часть памяти; познавание — часть осознавания. Поэтому когда он говорит: Это самый непосредственный подход к сущему. Вам не надо молиться Богу, вам не надо верить в Мессию, вам не надо верить в святую книгу, вам не надо проходить через витиеватые дисциплины. Вам нужно просто в этот самый момент быть бдительными, осознающими. Тогда, что бы ни происходило вокруг вас, вы прислушиваетесь к этому, но не превращаете это в знания. Вы не говорите: «Птицы поют» — вы слушаете песню. Вы получаете удовольствие от песни, вы впитываете ее своим существом, но не сводите ее к словам. Если это становится вашим способом жизни, стилем вашего существования, тогда в любой момент, как только вы будете абсолютно созвучны, — ваша тотальность присутствует здесь и сейчас, — взрыв произойдет обязательно. Посмотрите на прекрасные деревья, но не говорите, что они прекрасны. Разве смотреть не достаточно? Разве необходимо вводить речь? Разве нельзя наслаждаться красотой вокруг себя прямо, без всякого языка? Попытайтесь. У вас тысячи возможностей каждый день. Даже в базарной суматохе будьте бдительны, не выносите никакого суждения... это одно из самых удивительных переживаний — что даже шум базара не беспокоит вас. Напротив, в нем, похоже, есть своя собственная красота, своя собственная жизнь. Сидите вы или работаете, рубите дрова или несете воду из колодца, будьте бдительны ко всему, что происходит вокруг вас, не сводите это к знаниям. Если можете, избегайте слов и знаний, которые подобны пыли в глазах: они не позволяют вам видеть то, что есть. А то, что есть, — это единственное подлинное имя Бога. Это не цель где-то еще; это всегда доступно, просто вы не доступны этому. Таким образом, весь процесс дхьяны, чань или дзэн — это просто ваше умение сделать себя доступными сущему, которое всегда доступно вам. Лишь встреча, знакомство с реальностью, в которой вы существуете, — такой простой, такой очевидной, — и вам не удастся отыскать даже следов всех ваших страданий, огорчений и мук. Это были ночные кошмары, а вы были спящими; вот почему они происходили. Теперь вы пробудились, и все эти кошмары исчезли. Если вы не можете видеть прямо сейчас, то, по крайней мере, удалите пыль из своих глаз. Это поможет ясно разглядеть все то, что вам доступно. А доступно так много, что только идиоты могут идти в храмы, мечети, церкви и синагоги. Любой хоть немного разумный человек найдет свой храм везде, где сам находится. Все сущее есть не что иное, как храм, святая земля. Когда Моисей встретил Бога на горе Синай, он, как только приблизился к Богу, услыхал крик. Он задрожал, потому что там не было никого, лишь зеленый куст, и изнутри куста вырывались огромные огненные языки, — но куст оставался зеленым. Крик исходил от куста: «Моисей, сними свою обувь. Ты на святой земле». Я всегда удивлялся, почему Моисей не спросил: «Разве есть земля, которую можно назвать несвятой? Неужели только эта земля вокруг куста святая?» Но, возможно, Моисей был так взволнован... и людям не выпадает спорить, когда они наталкиваются на Бога, — это опасно... и Он закричал так громко — Моисей мог забыть обо всем на свете. Но всякий раз, когда мне попадалась эта история, у меня возникал единственный вопрос: как это он мог допустить разделение между святой землей и несвятой землей. Если все сущее — сплошная божественность, тогда в каждом месте, где бы вы ни были, вы на святой земле. Нанак вел себя намного лучше, чем Моисей. Он шел к святому месту мусульман, Мекке. Время было вечернее, и его ученик, Мардана, приготовил ему постель. Они устали от долгого путешествия, а утром им предстояло пойти в храм и увидеть Каабу. Но одну вещь они сделали неправильно: они легли ногами в сторону Каабы. Кто-то сообщил главному священнику, что прибыли эти двое. Их слава шла впереди них. «Этот мастер — человек великого понимания, и его ученик настолько слился с мастером, что они почти единое целое — трудно сказать, что их двое; но они поступили дурно, улегшись ногами в сторону Каабы». Мусульмане во всем мире... да не может быть и речи о том, чтобы лечь ногами в сторону Каабы; даже могилы их покойников устроены таким образом, что головами они лежат в сторону Каабы. Главный священник рассердился не на шутку. Он пришел с несколькими людьми и сказал Нанаку: «Мы слышали, что ты мастер, но мы не видим понимания мастера. Ты укладываешься ногами в сторону святой Каабы». Нанак ответил: «Нет ничего проще. Разверните мои ноги туда, где, по-вашему, Бога нет; а там, где Бог есть, всюду одинаково. Так сделайте милость — я как раз ложусь; возьмите мои ноги и переложите их туда, где, как вы знаете, Бога нет». Я думаю, это был исторический инцидент — поскольку этого оказалось достаточно для главного священника, чтобы извиниться и сказать Нанаку: «Сожалею... я не могу найти такого места, где нет Бога. И конечно, ты прав: куда бы ты ни положил свои ноги, они показывают в сторону Бога. Этого не избежать никак. Прости меня». Но эта история имеет метафорическое окончание. Священник оказался настолько темным, что вызвал своих людей, и они стали разворачивать по кругу ноги Нанака, — и все застыли в изумлении: насколько они поворачивали ноги Нанака, настолько же перемещалась и Кааба в том же направлении. Это, очевидно, уже мифология, потому что Кааба — просто камень. В этом мире даже люди настолько тупы и мертвы, что нельзя поверить, чтобы камень оказался разумнее. Но у этой метафоры все тот же смысл... в конце концов, они уловили идею. Они передвигали Нанака по всему кругу, и Кааба перемещалась туда, где были его ноги. Так, может быть, и не происходило, но верно то, что, где бы ни оказывались его ноги, — там был Бог. А почему Моисей забыл об этом? Если сущее божественно, тогда каждый миг и каждый дюйм его — тоже божественны. Нет необходимости строить соборы и большие храмы — это делают люди темные. Те, у кого есть глаза, найдут это бескрайнее звездное небо, эту прекрасную землю — величайший храм Божий. Если вы смотрите на все сущее как на святое место, естественно, вашим действиям нет нужды быть молитвой и ритуалом. Все, что требуется от ваших действий, это бдительность и осознанность в настоящий момент. Бог доступен с любой стороны; просто вы не здесь. Он стучится к вам в дверь, но вы ушли куда-то, вас никогда нет у себя в доме! Возможно, вы совершенно забыли, где ваш дом, — и вы не сообщили Богу свой новый адрес. Это будет очень затруднительно, поскольку каждый миг вам придется сообщать Ему свой адрес — он непрерывно изменяется. Но если вы можете расслабиться прямо сейчас... Прислушайтесь: начался дождь. Теперь деревья будут безмерно счастливы, они будут плясать под дождем. Можете вы найти какое-нибудь, более драгоценное мгновение? Дожди услыхали меня. Все сущее так прекрасно. Если вы можете отбросить свои знания, свой ум и просто влиться в здесь и сейчас... это и есть великий принцип всех пробужденных. — Хорошо, Маниша? — Да, Мастер. |
|
|