"Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)

29. ВЕРА

Возлюбленный Мастер,

Чтобы взяться за это великое дело, вам нужна решительная воля. Если вы наполовину верите и наполовину в сомнении, согласованности не будет. Досточтимый древний сказал: «Изучение пути подобно добыванию огня. Вам нельзя останавливаться, когда вы добились дыма: только со вспышкой пламени возврат домой завершен». Хотите знать, где это завершается? Там, где миры себя и миры других — как единая таковость.

Будда сказал: «Вера может навсегда разрушить корень несчастья; вера может сфокусировать вас на добродетелях буддовости».

Он сказал также: «Вера может превозмочь многочисленные дороги заблуждения и показать путь непревзойденного освобождения».

Если вы непосредственно верите в то, что этот ум и впрямь обрел просветление изначально, и разом забываете все свои взгляды, тогда эти дороги заблуждения сами по себе являются маршрутом просветления, по которому человек ускользает от рождения и смерти.

Единая таковость... это особое измерение, раскрытое Гаутамой Буддой. До него никто и никогда не говорил о таковости. Она вмещает в себя так много, что ее надо понять во всей полноте. Если вы поняли таковость во всей ее полноте, больше ничего не остается понимать.

Таковость означает быть легким с сущим. Деревья зеленые, а розы красные — что вы можете поделать? Бывают убийцы и бывают святые. Если вы не различаете, если вы просто принимаете тот факт, что это есть так, — одно дерево высокое, а другое низкое, сущее допускает всякое разнообразие, выражает себя различными путями, если вам легко со всем этим, со святым, с грешником, — вы обрели буддовость.

Если в вас нет осуждения к грешнику и нет восхищения перед святым, вы превзошли обоих — вы пришли к единой таковости. Мир двух, мир дуальностей отпал от вас.

А в тот миг, когда мира двух, мира дуальностей больше нет, где вы? Где ваш ум? Где ваше эго? Все они погибли от одного удара меча. Внезапно все сущее становится частью вашей пульсации, а ваша пульсация становится пульсацией всей Вселенной. Тогда начинают петь птицы — и это не птицы, а вы. Тогда деревья стоят в молчании — это не деревья, а вы. Тогда солнечные пики Гималаев и приливные океанские волны больше не объекты; они — сама ваша субъективность.

Это состояние Будда называет единая таковость. Тут не нужен никакой Бог; тут не нужен какой-то моральный кодекс, тут не нужно никакое ощущение правильного и неправильного. Кто вы, чтобы решать? — вы здесь, просто чтобы радоваться и соединиться в танце. В этом танце грешник такая же часть, как и святой. Только представьте мир без грешников, — и он будет до того скучным, до того иссушенным, просто нескончаемой пустыней.

Жизнь как она есть... далекая кукушка, зовущая вас, — это ваше собственное сердце. Это не только теория, но и переживание, — вы начинаете танцевать с ветром, когда деревья танцуют, вы расцветаете вместе с цветами, когда они раскрывают свои лепестки, когда поет кукушка — это ваша собственная песня. Тогда не бывает вопросов разделения: правильное — это правильное, а значит, есть неправильное.

Предельное переживание сознания в том, что вся эта драма требует противоречий. Если вы уберете дни, ночи сильно обеднеют. Если вы уберете ночи, дни станут очень утомительными. Они предстают перед нашим умом как противоречия, но в существовании они являются дополнениями. Это просто часовой маятник, движущийся от одной крайности к другой. Видя святого и грешника как два пункта, между которыми маятник продолжает движение, вы отбрасываете всякое восхищение перед святым и вы отбрасываете всякое осуждение грешника. Вы просто наслаждаетесь красотой обоих.

Уже самого их существования довольно, чтобы наполнить вас огромной благодарностью.

Это переживание единой таковости является величайшим вкладом Гаутамы Будды. И Да Хуэй входит все глубже и глубже в Гаутаму Будду — больше не как интеллектуал, но как тот, кто уже получил опыт. Хоть на миг позвольте единой таковости овладеть вами... Все становится настолько безмятежным, настолько безмолвным, все становится настолько радостным, что нет слов для выражения этого. Это невыразимое переживание и есть предельная религиозность.

В этой утренней сутре Да Хуэй говорит о двух вещах: единая таковость и вера. Это два наименования для одной вещи. Это не вера христианина. Слова изменяют значение с изменением своего контекста. Слова не имеют своего собственного смысла; их смысл происходит от их контекста.

Для христианина, мусульманина или индуса вера есть не что иное, как другое слово для верования, а в веровании нет ничего, кроме подавленного сомнения. Позади каждого верования есть подавленное сомнение. Чтобы подавить сомнение, вы верите все больше и больше... но сомнение уходит все глубже и глубже в ваше бессознательное.

Вера в мире опыта Гаутамы Будды не есть верование. Она не имеет ничего общего с доктринами и философиями, теологиями и идеологиями. У нее есть что-то общее с доверием, что-то общее с любовью, что-то общее с непринужденностью пребывания в мире, каким бы он ни был.

Есть древняя история про дзэнского монаха... Каждую ночь король обходил свою столицу, переодевшись, чтобы посмотреть, все ли в порядке или же была какая-то неприятность, о которой ему не сообщили. Кто в беде? — если он мог что-то сделать, он хотел знать это прямо, а не через множество посредников и бюрократов.

Его всегда озадачивал очень красивый, очень молчаливый молодой человек, все время стоявший под деревом. В какое бы время ночи он ни шел, этот человек всегда стоял там молча, точно мраморное изваяние. Естественно, возникло любопытство, и, в конце концов, он не смог устоять, перед искушением спросить этого человека, что тот караулил. Он не заметил, чтобы у него что-нибудь было... фактически, он стоял обнаженным.

Юноша рассмеялся и сказал: «Я караулю самого себя; у меня нет ничего другого. Но караулить самого себя — быть алертным, осознающим и пробужденным — это величайшее сокровище. Ты имеешь многое, но у тебя нет такого часового».

Король был озадачен, но заинтригован красотой этого человека и вескостью его слов. Каждую ночь они немного разговаривали, и понемногу возникла большая дружба. Обнаженный монах никогда не спрашивал: «Кто ты?»

Юноша сказал: «Если бы тебе было известно кто ты, ты бы не задавал все эти вопросы. Я не хочу унижать тебя — я просто принимаю, кем бы ты ни был. Я никогда не спрашивал деревья, я никогда не спрашивал зверей, птиц, я никогда не спрашивал звезды — почему я должен спрашивать тебя? Это прекрасно, что ты есть, и мне совершенно легко с тобой и со всем этим».

Вопрос — это неудобство, это напряжение; он возникает в глубине от страха. Хочется знать другого, потому что другой может обернуться врагом, может обернуться безумцем. Другого нужно сделать предсказуемым, тогда чувствуется непринужденность. Но можете ли вы сделать кого-нибудь предсказуемым?

Юноша сказал: «Ничто не может быть предсказуемо. Все продолжает движение во все большие тайны, и я совершенно раскован; все, что случается, это радость. Каждый миг так сладостен и так благоухает, — я люблю каждого... я просто люблю. Я не знаю никакого другого способа связи с сущим».

Это и есть вера: не знать другого способа связи с сущим, кроме любви, кроме всецелого приятия — единой таковости.

Король был очень впечатлен. Он отлично знал, что человек, который отверг мир, отверг даже свою одежду, и холодными зимними ночами молча стоит, одинокий, просто обязан отказаться от его приглашения, — простой расчет любого человеческого существа. И он сказал: «Я полюбил тебя так сильно, что целый день ожидаю, когда же наступит ночь, и я продолжу свой обход. Я всегда опасался, что однажды тебя может не оказаться здесь. Я хочу, чтобы ты был поближе ко мне. Можно мне пригласить тебя во дворец? Я устрою все так, как ты захочешь». Не последовало даже ни единого момента колебания, и человек сказал: «Это хорошая идея».

Король был шокирован. От святого ожидается, что он отвергнет мир, он не может возвращаться к миру — такой святой заслуживал бы чести и почета в его глазах. Но человек сказал: «Великолепная идея! Я могу отправиться с тобой сейчас же. Мне нечего нести с собой, не нужно никаких приготовлений».

Король засомневался — возможно, его одурачили. Возможно, этот человек не святой; он только прикидывался и, очевидно, ждал этого момента. Но теперь было очень сложно забрать приглашение назад. Так что он уныло, с неохотой, был вынужден вести этого человека, которого он так сильно желал, так сильно любил — его компанию, его присутствие, его глаза, каждый его жест... Он предоставил ему лучший дворец, где обычно останавливались его гости, — другие короли и императоры.

Он надеялся, что святой скажет: «Нет, мне не нужны эти золотые кровати и мраморные дворцы. Мне, нагому монаху, больше созвучны деревья, ветер, холод, зной». Однако вместо этого тот человек очень заинтересовался. Он сказал: «Великолепно. Вот подходящее место!»

Король не спал целую ночь, хотя монах прекрасно проспал всю ночь в окружении такой роскоши. С этого утра престиж монаха в уме короля понижался с каждым днем, потому что тот питался изысканной пищей, он больше не был обнажен, он пользовался самыми великолепными одеяниями. Он не беспокоился по поводу женщин — самые прекрасные женщины прислуживали ему, и он был совершенно непринужденным, как будто ничего не произошло. Он выглядел точно так же, как когда был обнаженным под деревом.

Но это было уже слишком; это стало раной в сердце короля, — его на самом деле дурачили, обманывали. Как же теперь избавиться от этого человека? Он не святой... Однажды он спросил его: «Я носил вопрос в уме много-много дней, но никак не осмеливался задать».

Человек сказал: «Знаю — не много-много дней, а с того самого момента, как я принял твое приглашение».

Король снова был шокирован. Он спросил: «Что это означает?»

Тот сказал: «Я увидел с того самого момента перемену в твоем лице, в твоих глазах. Если бы я отклонил твое предложение, ты бы уважал меня, касался бы моих стоп. Но я не отклоняю ничего. Мое принятие тотально. Если ты приглашаешь меня, это совершенно прекрасно. Когда я сказал, что дворец подойдет, — это не дворец подходит, подхожу я, где бы я ни был. Я был к месту, стоя обнаженным под деревом; я на месте в этих царских одеждах, окруженный прекрасными женщинами, всей этой роскошью. Естественно, я понимаю, ты, очевидно, очень озадачен. Ты выглядишь уныло, прежнего тебя уже не видно. Можешь задавать мне вопрос, хотя вопрос мне известен».

Король сказал: «Если ты знаешь вопрос, тогда вот вопрос, который я хочу знать: какая разница между мной и тобой?»

Юноша рассмеялся и сказал: «Я отвечу, но не здесь, потому что ты не поймешь этого. Мы поедем утром на прогулку, и в нужном месте в нужный момент я отвечу».

Итак, оба они отправились верхом на хорошую утреннюю прогулку, — а король все ждал и ждал. Было замечательное утро, но он не получал удовольствия от утра; только юноша наслаждался. Наконец король произнес: «Вот эта река — граница моей империи. Дальше реки мне нельзя заходить; она принадлежит тому, с кем мы враждовали на протяжении столетий. Мы проскакали мили, и теперь времени вдоволь. Жара усиливается, близится полдень».

Человек сказал: «Да, это мой ответ — вот твои одежды, вот твой конь» — и он слез со своего коня, снял одежду. Он сказал: «Я отправляюсь на ту сторону реки, потому что не имею никаких врагов. Эта одежда никогда не была моей, и этот конь никогда не был моим. Всего один небольшой вопрос: "Ты идешь со мной или нет?"»

Король сказал: «Как я могу пойти с тобой? Мне нужно заботиться о королевстве. Дело всей моей жизни — борьба, сражение, честь — позади меня в королевстве. Как же я могу идти с тобой?»

Человек сказал: «Это и есть разница. Я могу уйти — у меня нет ничего во дворце, мне нечего терять, ничто не принадлежит мне. Пока это было в моем распоряжении, я наслаждался таковостью этого. Теперь буду наслаждаться дикими деревьями, рекой, солнцем».

Король как будто бы пробудился от кошмара, опять смог увидеть, что заблуждался. Тот человек не обманывал его; это был подлинно реализованный человек. Он попросил: «Я прощу прощения у тебя. Я касаюсь твоих стоп. Не уходи, иначе я никогда не прощу себе этого».

Юноша сказал: «Для меня тут нет проблемы. Я могу вернуться, но ты по-прежнему начнешь сомневаться, так что лучше позволь мне уйти. Я просто стану на другом берегу реки, вон под тем прекрасным деревом. Когда захочешь прийти, придешь — хотя бы к другому берегу — и увидишь меня. У меня нет проблемы вернуться, но я не вернусь, потому что не хочу нарушать твои ночи и дни и вызывать напряжения и тревоги».

Чем больше тот выражал нежелание, тем больше король испытывал сожаление, досаду и вину по поводу того, что он сделал. Но молодой монах сказал: «Ты не смог понять меня, потому что не понимаешь переживание таковости: где бы ты ни был, ты в глубоком отношении любви со всем тем, что есть. Тебе не нужно изменять никого, тебе не нужно изменять ничего, тебе нужно изменять себя. Все так, как оно должно быть; это самый совершенный мир.

Это и есть моя вера, это не мое верование. Дело не в том, что я верю в то, что это так; дело в том, что я переживаю то, что это так».

Поэтому вера в мире Гаутамы Будды и его учеников обладает совершенно другим измерением, другим значением. Это не верование. Верование всегда в представлении — Бог, небеса, ад, определенная теология, определенная система идей. Верование от ума, а вера — от всего вашего существа. Верование заимствовано, вера — ваше собственное прямое переживание. Вы можете уверовать в Бога, но не можете иметь веру в Бога. Вы можете иметь веру в деревья, но не можете уверовать в деревья.

Вера экзистенциальна, переживаема на опыте.

Поэтому оба эти слова имеют громадное значение для всех тех, кто не ищет, как обременить себя большим знанием, большей информацией, но воистину ищет, как преобразить весь свой подход к сущему.

Чтобы взяться за это великое дело... Да Хуэй прав, называя это «великим делом». Всем вам известны малые дела — вы зовете их любимым делом, — но вы не знаете великого дела. Нет ничего ошибочного с малыми делами; они подобны лестнице. Продолжайте иметь все больше и больше малых дел, и однажды у вас будет великое дело. Любя этого человека, любя того человека, любя эту ситуацию, любя ту ситуацию — внезапно вы раскроетесь: «Зачем скупиться? Зачем выбирать? Почему не любить безвыборно?»

Когда любовь в малых количествах приносит столько радости — целый океан, все сущее, безо всякой жалобы, без всякого недовольства, без всякого желания изменить, просто так, как все есть, — вы внезапно обретаете великое любимое дело. Да Хуэй абсолютно прав, называя это великим делом. Но чтобы получить опыт этого великого дела, от вас не требуется уверовать; в вас предполагается обладание решительной волей. Вы можете видеть, как меняются пути.

Верование означает сдачу своей воли какому-то спасителю, какому-то посланнику, какому-то пророку, какому-то Богу. Но великое дело требует огромной воли с вашей стороны, чтобы избавиться от всех идей и всех верований, — фактически, избавиться от самого вашего ума, чтобы вы могли стать открытыми во все измерения сущего, доступными всем переживаниям — а они бесконечны.

Требуется решительная воля, чтобы вы не носили заимствованное знание, чтобы не оставались обусловленными своими родителями, своими учителями, своими священниками; решительная воля, чтобы вы вычистили всю эту чепуху из своего сердца, и оставались точно такими, какими вы были рождены, — малое дитя без ума, но абсолютно сознательное, без языка, но замечательно чистое. Малое дитя видит деревья, но не может сказать, что они зеленые; видит прекрасную луну, но не может сказать, что она прекрасна. Слова не встают между ним и сущим. Для него потребуется какое-то время, чтобы создать вокруг себя стену из слов, языка, концепций, идеологий, философий, религий. Чем величественнее и больше становится стена, тем в большем заточении он находится: каждое человеческое существо — это заточенное великолепие.

Огромная воля требуется, чтобы отбросить все то, что вы знаете, — ибо это не ваше знание — и быть лишь простым и невинным. Внезапно, в долю секунды, происходит трансформация... вы впадаете в великую связь, единую таковость и веру. Эта вера без имени прилагательного; это просто полнота веры.

Если вы наполовину верите и наполовину в сомнении, согласованности не будет. Если вы наполовину верите и наполовину в сомнении, вы не станете едиными с этим великим делом, с этим сущим. Вы же всегда строите дом одной рукой и разрушаете его другой. Посмотрите на свою жизнь: вы заняты малым делом — забыв о великом деле! — даже в своих малых делах вы создаете это одной рукой и разрушаете другой.

Это установленный психологический факт, что любовь никогда не бывает одна, она всегда вместе с ненавистью, — вы ненавидите того же самого человека, которого любите. И они продолжают чередование: утром вы ненавидите, вечером вы любите.

Но дело такого рода — приближение и отдаление — процесс нескончаемый. Это не принесет вам удовлетворенность, не принесет вам веру, доверие и блаженство. Да, это будет приносить вам, время от времени, некоторые проблески, но это также принесет вам и много кошмаров. Потом все это перемешивается, и люди оказываются в смятении. Их кошмары и их сладостные мгновения, их золотые мгновения — все смешалось, загляните в любой ум — и вы обнаружите этот беспорядок. Они неспособны рассортировать его.

На самом деле, нет способа рассортировать его. Либо бросайте его, либо забирайте — это единственная альтернатива. Однажды каждый отбросит это, — потому что, сколько же еще вам жить в аду, сколько же еще истязать себя? Малое дело не бывает осуществляющим; вы рождены со способностями для великого дела.

Требуется решительная воля — не верование, не знание, но абсолютная решимость, что вы будете самими собой, что вы отшвырнете прочь все то, что обременяло вас, что вы будете наги, как новорожденный, и будете смотреть на сущее непредубежденным взглядом.

Возможность соединения существует. Вы были соединены. В материнском чреве вам было легко — то был целый мир для вас. Девять месяцев вы испытывали вечность полного покоя, блаженства, — нет напряжения, нет беспокойства, нет тоски, лишь танец сердца. Как только вы родились, вы разъединились со своей матерью, и с той поры разъединение все продолжается и продолжается беспрерывно во имя образования; во имя того, чтобы сделаться цивилизованными, культурными, вы продолжаете становиться все более и более разобщенными с сущим.

Зигмунд Фрейд прав, когда говорит, что все религии есть не что иное, как поиски еще одного чрева. В его утверждении есть великая истина. Порой он шокирует, и он сильно шокировал своих современников, когда сказал, что всякое желание мужчины проникнуть в тело женщины — это не что иное, как бессознательная попытка найти чрево, которое он потерял, — хотя таким путем его не найти.

Теперь вам нужно большее чрево... и сущее доступно, но вы не знаете, как войти в него. Вы находитесь в беспорядке от столь многих ненужных помех, что не знаете, как войти в сущее. Единственный путь — это отбросить все эти помехи — помехи, которые поддерживаются вами.

Досточтимый древний сказал: «Изучение пути подобно добыванию огня. Вам нельзя останавливаться, когда вы добились дыма: только со вспышкой пламени возврат домой завершен».

Огромная воля требуется, чтобы продолжать добывать огонь, хотя долгое время ничего не происходит. Но однажды вы заметите признаки дыма: не останавливайтесь, дым — это не огонь! Пока не вспыхнуло, пока вы не добились пламени, — не останавливайтесь; продолжайте добывание до того момента, пока вы сами не превратитесь в пламя.

Таково завершение вашего паломничества. Это и есть великое дело. Хотите знать, где это завершается? Там, где миры себя и миры других — как единая таковость.

Хотите знать, где это завершается? — это завершается, когда собственные миры и миры других целиком растворились внутри великой таковости, когда есть только океаническое сознание, выражающее себя в различных формах. Все это сущее — братство.

Святой Франциск обычно путешествовал на своем осле, и людей очень сильно озадачивало то, что он звал своего осла «Брат-Осел». Много раз они говорили: «Это выглядит нехорошо; люди смеются над этим».

Он говорил: «Но осел никогда не смеялся, а я обращаюсь к ослу, не к людям. И у нас определенное братство».

В тот день, когда он умирал, его последние слова были обращены к ослу, не к последователям, которые прибыли издалека. Он сказал ослу: «Брат, я ухожу. Ты служил мне всю свою жизнь с такой глубокой любовью, что это навсегда останется в моей памяти, где бы я ни существовал. И ты открыл мне дверь великого братства. Будучи в созвучии с тобой, я почувствовал созвучие и с другими животными, с деревьями».

Есть очевидцы, что святой Франциск сидел в лесу, а дикие звери подходили к нему, обнимались с ним. Птицы подлетали и садились ему на плечи, а когда он проходил возле океана или какой-нибудь реки, всевозможные рыбы выпрыгивали на радостях, принимались плясать в воде. Это видели столько людей, что это не может быть мифом; есть очень много записей других людей, которые видели эти вещи. И всякий раз, как его спрашивали: «В чем секрет этого?» — он говорил: «Не знаю. Я знаю только одну вещь: в тот день, когда я стал просто братом моему ослу, внезапно все сущее стало братством».

Так вот, чтобы узнать, где эта полнота, ищите простое указание, что вы впали в глубокую таковость.

За всю мою жизнь я никогда не чувствовал, чтобы что-нибудь было неверно. Все до того замечательно подобрано в этой драме, что без чего угодно жизнь могла бы стать чуть менее богатой.

Когда меня посадили в тюрьму в Америке, шериф первой тюрьмы оказался человеком весьма разумным. Он тотчас же узнал меня. Когда он отвел меня в камеру, он не смог сесть на стул; он уселся на пол и сказал: «Мне невозможно сидеть на стуле перед вами». И спросил: «Вы не чувствуете, что что-то где-то пошло не так? Это не может быть частью вашей судьбы».

Я сказал ему: «Это должно быть частью моей судьбы. Ничто не идет неправильно; ничто и никогда не идет неправильно. Это и есть вся религия, которой я учу: все то, что происходит, правильно».

Через двенадцать дней, когда я покидал последнюю тюрьму, шериф сказал: «Странно, вы выглядите лучше, чем когда попали в тюрьму».

Я сказал: «Это оттого, что я наслаждался этим так сильно, это было столь новым переживанием. Если бы я не побывал в тюрьме, что-то в моей жизни осталось бы незавершенным. Это сделало меня богаче».

Он сказал: «Глядя на вас, покажется...» И я сказал ему: «Если вы хотите обогатить жизнь своих президентов и вице-президентов, предоставьте им тот же опыт. Они действительно нуждаются в этом!»

Но ни на миг я не чувствовал неудобства с сущим. У меня нет никакого храма, у меня нет никакой мечети, я не хожу ни в какую церковь, у меня нет никакой системы верования, но я жил так тотально, я могу назвать жизнь столь великим даром, что никакой благодарностью не выразить этого.

Будда сказал: «Вера может навсегда разрушить корень несчастья...» Все ваши несчастья сводятся к простому выражению, ничего больше: вещи не таковы, какими они должны быть. У вас должна быть должность получше, больше признания, вы должны быть богаче, ваше тело должно быть более красивым, вы должны иметь дом получше, жену получше, мужа получше... У вас миллионы жалоб, и все эти жалобы в вашем уме создают ваше страдание.

Будда прав, когда он говорит: «Вера может навсегда разрушить корень всех несчастий»... Вера в его смысле — принятие ситуации, какой бы она ни была, без всякого недовольства, зная, что это и есть то, как хочет этого сущее. А если так хочет сущее, это должно быть правильным, поскольку вы не можете быть мудрее, чем само сущее. Очевидно, вы каким-то образом нуждаетесь в этом; очевидно, какой-то части внутри вас это необходимо, чтобы сделать вас завершенным.

«...вера может сфокусировать вас на добродетелях буддовости». Через дверь веры, доверия, любви, таковости вы входите в двери буддовости.

Мне вспоминается еще один будда, Сократ. Его жены было довольно, чтобы сделать кого угодно просветленным, так что тут нет заслуги Сократа, что он стал просветленным; вся заслуга принадлежит его жене. Он все время учил — ученики из далеких мест собирались у него дома, — и его жена, естественно, обижалась, что он никогда не уделял ей внимания, у него не было времени.

Однажды она готовила чай для него, как вдруг пришли несколько учеников, и он увлекся глубоким спором. Его жена до того разгневалась, что выплеснула горячую воду ему в лицо; половина его лица так и осталась обожженной, — но он не прервал диалога со своими учениками.

Ученики были в шоке! Они поверить не могли этому: «Боже мой, его лицо обожжено, а он совсем не обеспокоен этим!» Они уже почти забыли вопрос, который обсуждался, но он продолжал. Они сказали: «Мы позабыли, что за вопрос был. Сперва проясни нам одну вещь: твоя жена чудовище, у тебя сожжено лицо».

Сократ сказал: «Она — мое испытание огнем. Я безмерно благодарен ей. Она сделала все, чтобы взбудоражить меня, рассердить меня, но мое существо осталось непотревоженным. Я в большом долгу перед ней. Все, чем я стал, без нее было бы невозможным. Мое спокойствие, мое безмолвие, мое понимание, мое принятие любой ситуации — все это благодаря ней».

Если вы смотрите на жизнь — а это путь искателя, — тогда вы превращаете каждое несчастье в ступеньку, каждый кошмар — в ситуацию пробуждения.

«Вера может превозмочь многочисленные дороги заблуждения и показать путь непревзойденного освобождения».

Чувство единства с сущим... [Снаружи донесся звук барабана.] Вот кто-то идет со своей обезьяной и барабаном!..

Жизнь так богата и так невероятно прекрасна. Если вам удается релаксировать с нею, вы достигли пути непревзойденного освобождения, вы достигли самого окончательного, за пределы которого никто никогда не выходил. И это так просто: все, что вам необходимо, — это научиться искусству приятия, таковости, а из этого возникнет вера. С возникновением веры, все двери сущего открыты перед вами, приглашают вас.

Религиозные люди всего мира разрушили реальный и подлинный смысл религии. Создавая ритуалы, молитвы, изваяния, церкви, синагоги, они ввели в заблуждение все человечество. Ничто из этого не нужно; это все хлам. Все, что требуется, — это маленькое пламя любви ко всему, без всяких условий, без всяких ожиданий — и все, что приносит жизнь, принимать с благодарностью.

Совсем простое — вот реальный религиозный опыт. Нет нужды в священных писаниях. Вам не надо никуда ходить. Где бы вы ни были, вы можете вызвать переживание таковости и расцвести в цветок веры, который автоматически становится ароматом буддовости.

Да Хуэй прошел долгий путь. Это было замечательным опытом, — видеть, как интеллектуал, человек знаний преображает себя в человека невинности, веры, таковости. Он прошел от ума к не-уму.

Хорошо, что и мы путешествовали вместе с ним, со всеми его слабостями, которые являются и нашими слабостями тоже. Но, безусловно также и то, что, если он смог достичь буддовости, все остальные тоже смогут достичь буддовости.

Все вы, по существу, носите окончательное дитя, окончательную невинность. Лишь немного воли, немного смелости, — и вы прибыли домой.

— Хорошо, Маниша?

— Да, Мастер.