"Дьявол стрелка Шарпа" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Б. (перевод Владис.Танкевич))111 Бернард Корнуолл ДЬЯВОЛ СТРЕЛКА ШАРПА Пролог На шестнадцать человек приходилось двенадцать мулов, а ехать хотели все. Атмосфера была накалена как в переносном, так и в буквальном смысле: душный и липкий воздух на берегу бухты у крохотного городка, зажатого между двумя огромными чёрными утёсами, не тревожило ни малейшее дуновение ветерка. Где-то в холмах слышались раскаты грома. Светило подбиралось к зениту. У колючих кустов, усеянных маленькими белыми розами, на самом солнцепёке жарились мулы вместе с приведшими их чёрными рабами. Белые – пятнадцать военных и один штатский, истекали потом в горячей тени раскидистых вечнозелёных деревьев. Пахло розами, миртом и водорослями. Вдали маячили два военных корабля с серыми от ветров парусами. На входе в гавань бросил якорь испанский фрегат. Глубина бухты не позволила ему подойти ближе, и к берегу шестнадцати его пассажирам пришлось добираться на баркасах. - Если джентльмены запасутся терпением, недостающие мулы скоро будут здесь. Прошу прощения за накладку. – покрытая крупными каплями пота физиономия юного британского лейтенанта выражала искреннее раскаяние, - Понимаете, мы-то ждали четырнадцать человек, а прибыло шестнадцать. Нет, конечно, мулов, то есть, и так не хватило бы, но в смысле… Старший адъютант, он сказал, что пришлёт ещё… Ну, вы понимаете, да? Поток путаных объяснений иссяк, когда до лейтенанта дошло, что его слов большая часть прибывших как раз и не понимает. Лейтенант покраснел и смущённо обратился к высокому темноволосому офицеру в видавшей виды куртке 95-го стрелкового полка: - Не переведёте им, сэр? - Мулы на подходе. – коротко бросил стрелок спутникам по-испански. Несмотря на то, что миновало почти шесть лет с тех пор, как он пользовался этим языком, тридцативосьмидневное путешествие на испанском судне воскресило навык. Стрелок поинтересовался у лейтенанта: - Почему бы нам не прогуляться пешком? - Восемь километров, сэр, и всё вгору. - лейтенант виновато указал на дорогу, вьющуюся по склону холма, поднимающегося над вершинами деревьев, - Нет, правда, сэр, лучше дождаться мулов. Невразумительное бурчание собеседника юноша принял за согласие и, поколебавшись, шагнул к стрелку: - Сэр? - Что? - Хотел спросить, - внезапно оробев, лейтенант попятился обратно, - А, ладно, сэр. Неважно. - Ради Бога, парень, спрашивай. Я тебя не укушу. - Это насчёт моего отца, сэр. Он часто о вас рассказывал, и я подумал, может, вы помните его? Он был под Саламанкой, сэр. Хардакр? Капитан Роланд Хардакр? - Хардакр… Не припоминаю. - Он погиб под Сан-Себастьяном. – тихо добавил лейтенант, будто эта деталь могла оживить образ его отца в памяти старшего офицера. Мужчина в поношенной зелёной куртке тяжело вздохнул, что можно было истолковать как сочувствие, но на деле стрелок просто растерялся. Он всегда терялся в таких ситуациях, не зная, как ему реагировать. Война убила тысячи мужчин, сделав их жён вдовами, а их детей – сиротами. Едва ли у кого-то хватило бы сердца пожалеть их всех. - Извини, парень. Я не был с ним знаком. - В любом случае, сэр, для меня честь встретить вас.- упавшим голосом произнёс лейтенант и отступил назад. Высокого стрелка с рассечённой шрамом щекой и тёмной шевелюрой, в которой серебряно блестели нити седины, звали Ричард Шарп. На его зелёной куртке, заношенной до такой степени, что ею побрезговал бы и старьёвщик, красовались майорские знаки различия, хотя войну Шарп закончил подполковником. Впрочем, несмотря на форму и палаш, сейчас он был скорее сельским обывателем, чем военным. Шарп окинул хмурым взглядом сверкающую солнцем морскую гладь и парусники, стерегущие этот Богом забытый остров. Шрам придавал стрелку вид насмешливый и слегка жёлчный. Его товарищ, напротив, лучился искренним добродушием. Рослый, даже выше Шарпа, он и был тем единственным штатским в компании солдат. Его коричневое шерстяное пальто и чёрные панталоны не слишком подходили для тропиков. Из-за одежды и непомерной полноты он обильно потел, что, впрочем, никак не отражалось на его жизнерадостности. С равным интересом здоровяк разглядывал тёмные скалы, индийские смоковницы, хижины рабов, дождевые тучи над вулканическими пиками, море, городишко и, в конце концов, вынес вердикт: - Что за унылая дыра! То же самое мистер Патрик Харпер (а это был именно он) сказал утром, обозревая остров с палубы «Эспириту Санто». - Ублюдок лучшего не заслужил. – лениво отозвался Шарп. - Дыра и есть. Как они вообще открыли это местечко? Тут же тысячи километров до ближайшей суши! - Наверно, корабль сбился с курса и в аккурат уткнулся в эту чёртову скалу. Харпер обтёр лицо широкополой шляпой: - Скорей бы уж мулов привели. Жара убийственная. Может, в холмах прохладнее будет. - Если бы не твоё толстое брюхо, мы могли бы пройтись пешком, - поддразнил его Шарп. - Толстое? Я просто в теле! – возмутился ирландец. Подобные пикировки повторялись изо дня в день ко взаимному удовольствию друзей. - Что плохого в дородности? – продолжал Харпер, - Если человек живёт спокойно да размеренно, то надо не попрекать его свидетельством такой сладкой житухи, а завидовать! Сам-то вы! У Святого Духа мяса на костях больше! Свари вас, бульон постный выйдет. Чтобы солидно выглядеть, надо хорошо питаться! Он гордо похлопал себя по выпяченному животу. - Это не от еды, - заметил Шарп, - это от пива. - От портера невозможно потолстеть! – оскорблённо возразил Харпер. Плечом к плечу друзья прошли сквозь горнило войны, и доныне Шарп не мог пожелать себе лучшего спутника. После войны бывший сержант Харпер вернулся в Дублин и открыл постоялый двор. - Пивовар должен сам употреблять свой продукт. Иначе как доказать посетителям качество напитка, за который они платят? К тому же Изабелле нравится внушительность моих форм. По её мнению, это говорит о том, что здоровья у меня хоть отбавляй! - Насчёт «хоть отбавляй» она права. Только насчёт здоровья ты, наверно, недослышал. – съязвил Шарп. Он не видел друга три года и был поражён, когда встретил его во Франции с пузом, похожим на куль живых угрей; круглой, как луна, физиономией и ляжками шириной с гаубичный ствол. Сам же Шарп спустя пять лет после Ватерлоо всё ещё влезал в старую форму, хотя, одеваясь на рассвете перед высадкой с корабля, был вынужден пробить в ремне новую дырку, чтобы брюки не сползали с ног. На пояс куртки он повесил палаш. Было странно чувствовать его тяжесть на боку снова. В шестнадцать лет Шарп стал солдатом и в тридцать восемь сменил штык на крестьянский серп, как он полагал, навсегда. За винтовку он брался порой: погонять воришек в саду Люсиль, подстрелить зайца на ужин, но палаш все эти годы пылился без дела над камином в холле. Теперь палаш занял своё место на поясе, плечи Шарпа опять облекал мундир, и вокруг Шарпа снова были люди в униформе. Четырёх мулов, наконец, привели. Офицеры тщетно пытались сохранить хоть какое-то достоинство и не выглядеть смешными, сидя с широко расставленными ногами на приземистых упрямых бестиях. Впрочем, военным нечего было опасаться насмешек, пока с ними ехал Патрик Харпер. Даже чернокожие не могли сдержать ухмылок при виде горы мышц и жира, под которой почти вовсе скрылась несчастная животинка. Сердитый английский майор на чёрной кобыле вёл кавалькаду по узкой дороге внутрь острова. Склоны по обе стороны тропы были разлинованы плантациями льна. Ящерка радужно брызнула перед мордой шарпова мула, и один из рабов устремился за ней. - Я думал, рабство отменили? – Шарпа догнал Харпер. - В Британии. – кивнул стрелок, - Но это не британская территория. - Да? А чья же? – недоумённо вопросил ирландец. И правда, для территории, не принадлежащей английской короне, остров был чересчур густо наводнён британскими войсками. Процессия только что миновала бараки, перед которыми сержанты в красных мундирах муштровали три роты рядовых. Справа группа офицеров упражнялась в верховой езде. Впереди, где посадки льна заканчивались, виднелся пост с семафорной станцией. Над постом реял британский стяг. - Так чья же это земля? Ирландская? – саркастически поинтересовался Харпер. - Остров принадлежит Ост-Индской компании. – терпеливо ответил Шарп, - Здесь их корабли берут питьевую воду и припасы. - Слишком английский, как по мне. Только не для этих чёрных бедолаг. Помните, служил у нас в гренадёрской роте такой же просмоленный верзила? Кучерявый, погиб под Тулузой? Шарп кивнул. Под Тулузой они потеряли несколько парней, в том числе и негра, упомянутого Харпером. Мир был заключён ещё неделю назад, да вот их никто не оповестил. - Как он налакался под Бургосом! – ухмыльнулся ирландец, - Помню, поутру пришли вести его на экзекуцию, а он на ногах не стоит. Как же его звали? Длинный такой… Вы должны помнить его. Он женился на вдове капрала Роу, а, когда она забеременела, сержант Финлейсон поспорил, какого цвета родится дитя: чёрное или белое? Как же фамилия-то его? Харпер наморщил лоб. Беседы такого рода часто завязывались между ними последние дни. Беседы, воскрешающие призраков прошлого. - Бастейбл! – фамилия вдруг всплыла в голове Шарпа, - Томас Бастейбл! - В точку! Бастейбл, он самый. Зажмуривался всякий раз, паля из мушкета. Я его так и не смог отучить от этой привычки. Он, небось, пустил «в молоко» больше пуль, чем любой другой служивый в истории, упокой, Господи, его душу! Зато со штыком ему не было равных. - Так какого цвета родился ребёнок? – осведомился Шарп. - Чуть того, чуть другого. Как чай с молоком. Финлейсон отказывался платить, пока мы не изловили его за лагерем. Ох, и продувной малый был Финлейсон. Никогда не понимал, за что вы ему дали сержантские нашивки. Харпер замолк. Процессия проезжала мимо симпатичного домика с распахнутыми настежь ставнями, окружённого аккуратно подстриженными кустами. На подоконнике дремала кошка. Яркие цветы окаймляли выложенную ракушками тропку, что вела к порогу. Садовник-китаец возился на огородике, его хозяйка, молодая дама в белом платье, читала книгу в тени балкона перед зданием. Оторвавшись от своего занятия, она тепло поздоровалась с краснолицым майором и с любопытством принялась рассматривать следующих за ним людей. Испанцы вежливо склонили головы, Шарп коснулся старомодной треуголки, Харпер широко улыбнулся: - Отличный денёк, мисс! - Душновато. – выговор у неё был английский, - Всё утро собирается дождь, да никак не соберётся. - Чем дольше собирается, тем сильней хлынет. Уголки её губ поднялись в полуулыбке. Девушка рассеянно перелистнула страницу. Где-то в доме часы пробили полдень. Череда мулов оставила позади льняные плантации, гранаты с миртом и выехала на каменистое плато, поросшее пучками бурой травы и редкими низкорослыми деревцами. За постом впереди вставали зазубренные горные вершины, к одной из которых прилепилось ещё одно белое строение с мачтой семафора на крыше. Сигнальная станция находилась на самой кромке горизонта и на фоне тёмно-синих грозовых облаков слепила белизной. Семафор около поста ожил: его поперечины, клацая, задёргались вверх-вниз. - Предупреждают кого-то о нашем приближении. – прокомментировал Харпер. - Похоже. Несущие стражу на посту красномундирники отдали честь испанским офицерам. Зрелище Харпера, трясущегося на маленьком ослике, развеселило их, но, заработав мрачный взгляд Шарпа, служивые подтянулись. Иисусе, подумалось Шарпу, как же им должно быть скучно! - Впустую едем. – кисло поделился Шарп с Харпером. - Может, и впустую. – покладисто согласился Харпер, - Но попробовать стоит. За спрос не бьют в нос. Что, лучше было бы сидеть сиднем в каюте? Шарп покряхтел в ответ. Пыль клубами поднимались из-под копыт мулов. Семафор передал послание и замер. На дне ложбины слева открылся английский военный лагерь. Справа процессия спугнула группу всадников в военной форме, скрывшихся за оградой усадьбы в центре плато, оцепленной солдатами в красных мундирах. Все конники, исключая одного британца, носили тёмно-синюю форму, которую Шарп не видел уже лет пять. Некогда люди в таких мундирах владели всей Европой, но их звезда закатилась. Ныне власть их ограничивалась забором вокруг дома с жёлтыми штукатуреными стенами. К этому-то дому и ехали Шарп, Харпер и их спутники. Жёлтый – цвет весёлый, но ни он, ни окружавший дом сад были не в силах развеять дух безнадёжности, витавший над усадьбой. Тоскливое было местечко. Изначально служившее коровником, здание было перестроено в летнюю резиденцию губернатора острова. Поместье именовалось «Лонгвуд» и находилось в середине острова Святой Елены. Несколько лет назад компанию старожилам поместья, крысам, составили пять десятков пленников, обслуживавших и сопровождавших самого важного узника британской короны. Бонапарта. Шарп ошибся, они ехали не напрасно. Генерал Бонапарт охотно принимал посетителей – вестников большого мира, шумящего в бесконечной дали от жалкого островка у берегов Африки. Бывший император в одиннадцать садился завтракать и затем удостаивал гостей аудиенции. Часы показывали двадцать минут первого. Прибывшим предложили погулять по саду, пока Его Величество соизволит их принять. Да-да, именно «Его Величество», возможно, назло английским тюремщикам, упорно именовавших Наполеона «генералом Бонапартом». Всякого визитёра, отказывавшегося обращаться к бывшему императору «Ваше Величество», немногочисленная свита без лишних слов отправляла обратно в Джеймстаун. Испанцев, людей разумных и, к тому же страстно желающих видеть поверженного властелина, титул «Его Величество» не покоробил. Только капитан доставившего их судна, угрюмец Ардилес, что-то недовольно проворчал. Пока император насыщался, его гости вышли в сад, густо утыканный пучками поганок. Надвигающиеся с запада тучи отражались в зеркалах не так давно вырытых прудиков. Сопровождавший группу английский майор вляпался в грязь на бережке одного из водоёмов и теперь, костеря вполголоса всё на свете, пытался очистить сапоги кончиком кнута. В тучах над белым кубиком семафорной станции громыхнуло. - Поверить не могу! – Харпер радовался, как ребёнок на ярмарке, - Помните, как мы видели его в первый раз? Погодка тогда тоже была не ахти. Это было под Катр-Бра, за два дня до Ватерлоо. Сквозь мутную пелену дождя Харпер и Шарп разглядели Наполеона, охраняемого уланами, а спустя двое суток, перед бойней, положившей конец правлению Бонапарта, друзья второй раз сподобились узреть императора: он делал смотр войскам. И вот они пришли к Наполеону в его узилище, и он пожелал беседовать с ними. Они будут говорить с «тираном», «людоедом», «узурпатором», смотреть в его глаза и уйдут прочь, чтобы рассказывать детям и внукам, что встречались с пугалом Европы лицом к лицу. Не только сражались с его армией долгие горькие годы, но и стояли, волнуясь, как школяры, на одном ковре с Наполеоном Бонапартом в его доме-тюрьме на клочке земли посреди Южной Атлантики. Шарп был воодушевлён не меньше Харпера. С самого начала он не верил в успех их поездки. Всю дорогу от Джеймстауна он готовил себя к унизительному отказу, утешаясь мыслью о том, что побывать на острове, где содержится человек, именем которого матери и по сей день пугали детей, стоит затраченных усилий. Но ворота Лонгвуда гостеприимно распахнулись, и слуга принёс на подносе слабый лимонад. Подавая прохладный напиток, камердинер посетовал на скаредность английской администрации, экономящей на содержании императора, вследствие чего он не в состоянии предложить визитёрам ничего более уместного и крепкого, чем лимонад. Шарп, которому досталась пара-тройка негодующих взглядов испанцев, пожал плечами. Английский майор с подчёркнутым безразличием оббивал кнутовище о ствол дерева. Вскоре их пригласили в дом. Внутри пахло затхлостью и плесенью. Обои на веранде и в следующей комнате – бильярдной, испятнала сырость. Чёрно-белые гравюры на стенах засидели мухи. Дом напоминал Шарпу обиталище сельского священника, изо всех сил пыжащегося блеснуть несуществующим богатством и мифической знатностью. Лонгвуд казался злой пародией на мраморные залы и зеркальные холлы дворцов Парижа, которые Шарп с Харпером, разинув рот, обозревали в числе воинов со всей Европы после капитуляции французов в 1815 году. Тогда стрелок оробело взбирался по величественным лестницам, по которым не так давно поднимались и спускались бесчисленные короли и герцоги, ищущие милостей властелина мира. Сегодня Шарп ждал встречи с той же персоной в комнатушке, где вёдра на полу отмечали щели в протекающей крыше, а зелёное сукно бильярдного стола было истрёпано хуже старой куртки Шарпа, надетой им специально по случаю визита к свергнутому императору. Прошло двадцать минут. Громко тикающие часы заскрипели, застонали и, дребезжа, пробили половину. Едва они затихли, вошли два французских офицера в мундирах с потускневшим золотым шитьём. Один скороговоркой выстреливал инструкции, как вести себя в присутствии императора, по-французски, а его товарищ повторял их на ломаном испанском. В присутствии Его Величества посетители обязаны обнажить голову. В присутствии Его Величества нельзя садиться, даже если сам Его Величество изволит присесть. Рекомендуется сохранять молчание, пока Его Императорское Величество не заговорит с вами. И, как уже было сказано, обращаться к Его Величеству следует не иначе, как «Вотр Мажести» В случае несоблюдения этикета аудиенция будет незамедлительно прервана. Капитан Ардилес скривился. Долговязый тощий Ардилес донельзя занимал Шарпа. В течение путешествия капитан прилагал титанические усилия, чтобы избежать общества своих пассажиров. Питался он в одиночестве, а на палубе появлялся ночью или когда портилась погода. Шарп столкнулся с Ардилесом единственный раз при посадке на «Эспириту Санто» в Кадисе. Испанские же армейские офицеры, плывшие на судне, узрели таинственного капитана впервые во время поездки в Лонгвуд. Толмач закончил переводить правила испанцам, пренебрежительно оглядел Харпера с Шарпом и, немилосердно коверкая английские слова, осведомился: - Вы поняли или мне перевести? - Мы поняли, благодарю вас. – ответил Шарп по-французски почти без акцента. Брови офицера взлетели вверх, он помедлил, потом кивнул. - Его Величество скоро вас примет. – подытожил свою речь первый француз, и снова потянулись минуты томительного ожидания. Испанские армейские офицеры, расфранченные, как петухи, заранее сняли двууголки. Они переминались с ноги на ногу, скрипя сапогами и стуча саблями о пузатые опоры бильярдного стола. Ардилес уставился в окно. Харпер катнул пожелтевший шар по зелёному сукну. Тот вяло толкнулся в дальний борт и остановился. Створки двери в противоположном конце комнаты отворились, и лакей в зелёной с золотом ливрее провозгласил: - Император ждёт вас! – и отступил в сторону. Шарп с бьющимся, как перед сражением, сердцем устремился вперёд, чтобы познакомиться, наконец, с давним врагом. Наполеон обескуражил Шарпа. Он оказался совсем не таким, каким стрелок его представлял. Позже Шарп спрашивал себя: а кого, собственно, он думал увидеть в доме с жёлтыми стенами? Чёрта рогатого? Людоеда из сказок, глодающего острыми, как бритва, зубами человеческий мосол? У пустого камина стоял маленький тучный человечек, обряженный в зелёный редингот с вельветовыми отворотами, панталоны до колен и грубые белые чулки. На лацкане красовалась розетка ордена Почётного Легиона. Подробности Шарп рассмотрел позже, а в первый миг он застыл на пороге, впившись взором в лицо, знакомое по монетам, картинам и гравюрам. Шарп, которого нетерпеливо толкал в спину Харпер, с шумом втянул воздух. Император, бросив на него быстрый взгляд, понимающе улыбнулся. Стрелка поразили глаза Наполеона. Живые, с горящей в них искоркой озорства, они жили отдельно от измученного одутловатого лица. Волосы у императора оказались мягкими и тонкими. Было что-то невыносимо женственное в этих шелковистых прядках, Шарпа так и подмывало взять, да и прикрыть их треуголкой, которую держал император в руке. - Добро пожаловать, господа! – приветливо обратился Бонапарт к вошедшим. Скучающий адъютант перевёл его слова испанцам, вызвав хор ответных любезностей. Капитан Ардилес лишь коротко кивнул. Посетители выстроились вдоль стен. Император уселся в позолоченное кресло. В заставленной тонкой работы мебелью гостиной было так же сыро, как в бильярдной и на веранде. Плинтуса под бугрящимися от влаги обоями уродовали оловянные заплатки, перекрывавшие дыры крысиных нор. Шарп слышал шорох коготков за панелями. Очевидно, крысами дом был наводнён на зависть любому кораблю. - Какое дело, господа, заставило вас отправиться в море? Старший из офицеров, артиллерийский полковник Руис, почтительно объяснил, что они плывут из Кадиса в чилийский порт Вальдивию на фрегате «Эспириту Санто». Полковник представил капитана корабля. Ардилес деревянно поклонился, почти не скрывая враждебности. Адъютант Наполеона, чувствительный к малейшим проявлениям непочтительности, сердито засопел, однако благожелательности в тоне его патрона не убавилось. Ардилес на ласковые расспросы Бонапарта отвечал сухо и односложно. Было ясно, что удовольствие видеть тирана низринутым способно было вынудить капитана терпеть общество пассажиров, но не могло заставить любезничать с палачом Испании. Наполеон оставил капитана в покое и вновь заговорил с Руисом. Полковник поимённо назвал подчинённых. Те по очереди склонялись перед маленьким человеком в резном кресле, и он для каждого находил тёплое слово. Император поинтересовался у Руиса, каким ветром их занесло на Святую Елену. Тот охотно поведал, что искусство экипажа «Эспириту Санто» и скоростные характеристики самого корабля сберегли Руису и его офицерам уйму времени, которое они единогласно решили потратить на визит к Его Императорскому Величеству. Иначе говоря, очень уж велик оказался соблазн поглазеть на беззубого зверя, прикованного к скале, но Бонапарт выслушал цветистую речь Руиса с явным удовольствием. - Ваше посещение – честь для меня. Честь для меня, а сэру Хадсону Лоу – очередной повод для разлития желчи. Сэр Хадсон Лоу, - пояснил он с язвительной усмешкой, - это мой тюремщик. Он, пять тысяч солдат, семь военных посудин, восемь батарей пушек и океан, который вы так любезно пересекли. Пока адъютант повторял то же самое по-испански, император поглядывал на стоящих особняком Шарпа с Харпером, но, очевидно, решил оставить необычную пару, что называется «на десерт». - Значит, вы, полковник Руис, следуете в Чили для усиления сосредоточенных там войск короля? - Именно так, Ваше Величество. - Ваш полк с вами на корабле? - Только офицеры. Судно капитана Ардилеса предназначено для перевозки пассажиров, но не целого артиллерийского полка с лошадьми и орудиями. - Где же они? - Плывут следом на двух транспортных судах. - Понятно. - вежливо сказал император, хотя на лице его ясно читалось, как он относится к армии, командиры коей без малейших угрызений совести нежатся в уютных каютах быстроходного фрегата, тогда как их солдаты вынуждены дышать вонью трюмов транспортных скорлупок, что достигнут Вальдивии месяцем позже «Эспириту Санто». - Надеюсь, ваши ребята не намерены тоже посетить меня, - нарушил неловкую паузу Наполеон, - А то, боюсь, сэр Хадсон решит, что они прибыли освободить меня! Руис захохотал, к его смеху присоединились младшие офицеры. Ардилес, расслышавший в шутке нотку горечи, пропущенную остальными мимо ушей, исподлобья зыркнул на Бонапарта. - С какой целью вы направляетесь в Чили, полковник? Руис гордо ответствовал: его полк послан для подавления восстания, но он, Руис, опасается, что мошенники, именующие себя революционным правительством Чили, вместе с бунтовщиками, мутящими воду в других концах Южной Америки, разбегутся ещё до прибытия «Эспириту Санто», лишив тем самым бравых артиллеристов чести способствовать восстановлению власти законного короля Фердинанда VII в заморских колониях. Наполеон спешно перевёл беседу на Европу, но вопрос о внутреннем положении Испании вызвал новый поток хвастливых уверений Руиса, де, либералы никогда не осмелятся открыто выступить против короля, слухи о том, что обескровленная южноамериканскими неурядицами армия на грани мятежа, ложны, и, вообще, монархия крепка, как никогда, а Испанию ждёт будущее столь же великое, сколь её прошлое. Офицеры поддакивали командиру. Император слушал Руиса с недоверием, а капитан Ардилес – с отвращением. Моряк мял потёртую шляпу и косился в окно. С Шарпа градом катился пот, как, впрочем, и со всех присутствующих. Воздух в комнате был душен и спёрт, окна закрыты. Капли дождя, просачивающиеся сквозь прохудившуюся кровлю, звонко падали в ведро рядом с креслом императора. Наполеон морщился то ли из-за капели, то ли из-за ура-патриотического пафоса полковника, пылко живописующего причины, по которым повстанцев Чили, Перу и Венесуэлы ожидает неминуемый разгром. Полковник зудел и зудел. Шарпу его однообразные разглагольствования надоели ещё на судне, и стрелок внимательно изучал Наполеона, желая запомнить каждую деталь его облика. Император был толще, чем на портретах, но тучность его отличалась от дородности Харпера, как разнится раздутый дурными газами труп животного от хорошо откормленного призового кабанчика. Выступающий живот императора, обтянутый белым жилетом, покоился на пухлых колодах коленей. К мокрому от испарины лбу прилепилась прядка волос. Прямой нос нависал над решительным ртом и разделённым ямочкой надвое подбородком. Насколько знал Шарп, Наполеону было слегка за пятьдесят, но, если одутловатое гладкое лицо принадлежало человеку лет на десять моложе, то грузное туловище и конечности по-стариковски оплыли и потяжелели. Император выглядел больным. Шарп предположил, что виной тому климат. Влажный, жаркий, он плохо подходил белому человеку. Дождь усилился. Капли барабанили в окна и цвиркали о цинк ведра. Возвращаться на «Эспириту Санто» придётся под проливным дождём. Понимая, что дома Люсиль засыплет его сотнями вопросов о Наполеоне и его обиталище, Шарп старался сохранить в памяти грозящую обвалиться штукатурку на потолке, заплесневелые шторы, помутневшее зеркало в облупленной раме. На круглом столике соседствовали колода замусоленных игральных карт и портрет большеглазого мальчика в пышном мундирчике. На вбитом в дверь крюке висел рваный клетчатый плащ. - А вы не испанец, мсье. Тоже плывёте в Чили? Реплика императора застала Шарпа врасплох. По-своему истолковав его молчание, адъютант начал было переводить фразу на английский, но Шарп остановил его жестом и, прочистив пересохшее от волнения горло, сказал: - Да, Ваше Величество. Я и мой боевой товарищ, ирландец мистер Патрик Харпер. - Боевой товарищ? - Он был старшиной у меня в полку. Коленки у Шарпа ослабли, а голос, похоже, чуть дрожал. Почему, чёрт возьми? Ведь власти у этого маленького человечка было меньше, чем у ротного командира; он уже не был императором, он уже не творил историю. Шарп злился на себя, а в глубине его души зрел ответ: да, этот маленький человечек не творил больше историю, он сам был ею. Живой историей. Живой легендой. - Что делать англичанину в Чили? - Муж старой знакомой пропал там без вести, Ваше Величество. Разыскать его – долг чести. - А вы, мсье? Шарп перевёл вопрос императора Харперу и с удовольствием повторил по-французски ответ ирландца: - Он говорит, мол, чёрта с два оторвался бы от размеренной мирной жизни, не будь она такой скучной. - О! Как я его понимаю! Скука, и, как результат… - он похлопал себя по животу и обратился к Шарпу, - Для англичанина вы сносно владеете французским. - Я живу во Франции, Ваше Величество. - Во Франции… - на миг лицо императора омрачила печаль, - Привилегия, в коей отказано мне. Где именно во Франции? - В Нормандии, Ваше Величество. - Причина? - Шарп помялся: - Женщина. Наполеон рассмеялся, искренне, от души, так что даже чопорный адъютант заулыбался. - Я должен был догадаться. Отличная причина. Ваше имя, мсье? - Шарп, Ваше Величество. Стрелок помедлил и осторожно добавил: - Я знавал генерала армии Вашего Величества, Кальве, и кое в чём посодействовал ему в Неаполе перед… э-э…- Шарп запнулся. Напоминать императору о Ватерлоо показалось ему нетактичным, - Летом 1814 года. Наполеон подпёр подбородок рукой и некоторое время задумчиво смотрел на стрелка. Испанцы ревниво хмурились. Влага струилась с потолка, скреблись крысы и в каминном дымоходе гудели сквозняки. - Я хочу побеседовать с вами отдельно, - произнёс, наконец, император. – Останьтесь, мсье. Прощаясь, Наполеон обласкал испанцев, осыпал их комплиментами и посочувствовал чилийским повстанцам, против которых будут воевать такие бравые ребята. Артиллеристы цвели. Бонапарт поблагодарил их за визит и, пожелав удачной дороги, отпустил. Когда в гостиной остались лишь Шарп, Харпер, адъютант и слуга, император указал Шарпу на стул: - Присаживайтесь. Есть разговор. Шарп сел. Испанцы дожидались их с Харпером в бильярдной. Слуга принёс в гостиную вина, и Бонапарт говорил со стрелком. Презрительно махнув рукой в сторону двери, за которой исчез полковник Руис, император усмехнулся: - Они уже проиграли войну за колонии, хоть и хорохорятся. Скоро полковник Руис поплывёт обратно. Он и его единомышленники похожи на глупца, ожесточённо затаптывающего выпавшие из очага головни, упорно отказываясь замечать, что огнём давно объят весь дом. Да и в самой Испании революция не заставит себя долго ждать. Но кого волнует Испания? Расскажите мне, что творится во Франции? Шарп, насколько мог, описал политическую чехарду: как роялисты ненавидят либералов, не доверяющих республиканцам, которые на дух не переносят ультрароялистов, боящихся тайных бонапартистов, питающих отвращение к церковникам. Одним словом, «cocotte», горшок на огне. Императору понравилось сравнение: - Горшок на огне? А, может, пороховой бочонок? Ждущий искры? - Если и так, Ваше Величество, то этот порох слежался, - не согласился Шарп, - Слежался и подмок. - Искра тоже уже не та. – вздохнул Наполеон, - Я чувствую себя дряхлым. Я не стар. Я дряхл. Как вам вино? - Ничего, сэр. – Шарп забыл добавить «Votre Majeste», но Бонапарт не обратил на его промах внимания. - Из Южной Америки. Я бы предпочёл французское, но лондонские скряги дрожат над своей мошной, а, если мои друзья присылают мне бочонок из Франции, то боров в полковничьих погонах не брезгует конфисковать его. Впрочем, это африканское вполне прилично. Называется «Vin de Constance». Видимо, французское название должно улучшить вкус. – он повертел бокал, - Как я порой мечтаю о глотке шамбертена… Когда мои армии маршировали мимо виноградников, я приказывал отдавать честь лозе. - Я слышал об этом, сэр. Приступ меланхолии миновал, и Бонапарт подверг Шарпа обстоятельному допросу: где родился, кем начинал службу, где служил? Император удивился, узнав, что Шарп выслужился из рядовых. В британской армии каждый двадцатый офицер был выходцем из нижних чинов, но этому утверждению стрелка Наполеон не поверил. - В моей армии – пылко провозгласил он, - вы стали бы генералом! Ваша армия разбита, подумал Шарп. - Правда, в моей армии вы не стали бы стрелком. – улыбнулся Бонапарт, - Винтовки не внушают мне доверия. Слишком сложные, слишком капризные. Совсем, как женщины. - Солдаты любят женщин, сэр. Император рассмеялся. Адъютант сверлил возмущённым взглядом Шарпа, всё чаще пренебрегавшего обращением «Ваше Величество». Наполеон же развеселился, поддел Харпера насчёт брюха, приказал подать ещё вина и поинтересовался, кого же они хотят разыскать в Южной Америке? - Его зовут Блаз Вивар, сэр. Испанский офицер, очень толковый. Мы с ним сражались плечом к плечу много лет назад и стали друзьями. Он исчез, а его супруге не на кого надеяться, кроме нас с Харпером. И правительству Испании, и армейскому начальству плевать. - Армия у них никуда не годится. Чересчур много спеси, чересчур много начальников. А вот солдаты неплохи, если, конечно, можешь заставить их выложиться. Император встал и уставился в окно. Шарп из вежливости поднялся со стула, но Бонапарт жестом усадил его обратно. - Значит, вы знакомы с Кальве? - Да, сэр. - Вам известно его имя? Шарп предположил, что Наполеон его проверяет, и кивнул: - Жан. - Жан? – император улыбнулся, - Он всем так представляется, но его полное имя «Жан-Баптист». Каково? Вы не находите забавным, что Кальве, легко теряющего голову из-за прекрасного пола, назвали в честь Иоанна Крестителя? ( Бонапарт просмеялся и вернулся в кресло: - Сейчас Кальве в Луизиане. - В Луизиане? – Шарпу трудно было представить того в Америке. - Многие из моих ворчунов обосновались там. – вздохнул император, - Им не по нутру жирный бурдюк, величающий себя королём Франции. Они предпочли отправиться в Новый Свет. Он вдруг задрожал и вперил в Шарпа полный страдания взгляд блестящих глаз: - Мои ветераны расшвыряны по миру, будто угли бивуачного костра. Стряпчие, что вершат ныне судьбы Европы, и рады бы потушить их, но угли пламени, пылавшего так долго и жарко, не потушить легко. Угли, подобные Кальве, возможно, подобные вам и вашему ирландцу, тем, для кого война – жизнь. Чернильные души трясутся от страха при мысли о том, что однажды кто-то сгребёт угли в кучу, и вспыхнет новый пожар, в котором сгорят крючкотворы и их приспешники! – воодушевлённый, он почти кричал, но затем его голос стих, - Ненавижу канцелярских крыс. Нет в них стержня, доблести внутренней, что ли… Император на мгновенье зажмурился и, открыв глаза, переспросил уже обычным тоном: - Значит, едете в Чили? - Да, сэр. - Чили… Я помню об услуге, которую вы оказали мне в Неаполе. Кальве рассказал. Бонапарт помолчал: - Не откажетесь послужить мне ещё раз? - Конечно, сэр. Потом Шарп удивлялся своей готовности помочь Наполеону, даже не ведая, в чём, собственно, эта помощь должна состоять. Магия корсиканского кудесника сразила стрелка наповал, как некогда сражала целые континенты. Согласие Шарпа стало сюрпризом для самого англичанина, но не для императора. Шарп был солдатом, тем, кто может весь день месить грязь и снег, а затем драться без стонов, без жалоб, драться и победить. Этот тип людей император знал и ценил. - Один человек написал мне письмо. Он живёт в Чили. Ваш соотечественник, служил в британской армии, но мой искренний поклонник. Он попросил меня прислать ему что-нибудь на память, и я согласился. Вы передадите ему мой дар? - Конечно, сэр. Противоречивые чувства раздирали Шарпа: облегчение оттого, что просьба Наполеона оказалась пустяковой, мешалась с полным бесконечного изумления пониманием: прикажи Бонапарт прорубить ему просеку сквозь красномундирные ряды к бухте Джеймстауна, стрелок, не задумываясь, обнажил бы палаш. Впрочем, Харпер, судя по написанной на лице восторженности, испытывал то же самое. - Человек этот обитает в той части страны, что занята мятежниками, но посылку для него можно отдать американскому консулу в Вальдивии. Они друзья или что-то в этом роде. Лично в руки консулу. Не передумали? - Нет, сэр. Император благодарно улыбнулся. - Я не надеялся, что возможность исполнить его просьбу представится мне так скоро. Нужно время, чтобы мои люди подыскали и приготовили достойный подарок. Вы подождёте? - Конечно, сэр. Адъютант исчез, унося соответствующие распоряжения, а Наполеон повернулся к Шарпу: - Без сомнения, вы были под Ватерлоо? - Так точно, сэр. Был. Темнело. Ливень вспенивал поверхность прудов, омывал деревья, траву. Кольцо солдат вокруг Лонгвуда сжалось теснее, а внутри жёлтых штукатуреных стен через дверь от мающихся испанцев три старых солдата беседовали, ибо что ещё делать старым солдатам? Мрак почти накрыл землю, когда промокшие до нитки Шарп и Харпер достигли берега с покачивающимися на волнах баркасами «Эспириту Санто». Друзей ждал британский офицер: - Мистер Шарп? - Подполковник Шарп. – нелюбезно поправил его стрелок, слезая с мула, и майор стушевался. - Конечно, конечно, сэр. Уделите мне минутку? Угодливо скалясь, майор отвёл Шарпа в сторонку от испанцев: - Правда ли, сэр, что вы кое-что получили от генерала Бонапарта? - Каждый из нас кое-что получил. Шарп не врал. Испанцев одарили серебряными чайными ложечками с вензелем императора (Ардилес отказался), Харперу достался напёрсток того же металла с изображением наполеоновской пчелы, а Шарпу император в знак особого расположения пожаловал опять же серебряный медальон с прядью царственных волос. - Но вы, сэр, уж простите мою назойливость, получили особенный подарок? – не отставал майор. - Неужели? – смерил его ледяным взглядом Шарп, гадая, который из виденных им слуг Наполеона доносчик. - Сэр Хадсон Лоу вынужден убедительно просить вас, сэр, предъявить подарок генерала Бонапарта мне для осмотра. Убедительности просьбе добавляли бесстрастные ряды солдат в красных мундирах за спиной офицера. Шарп извлёк из кармана медальон и, щёлкнув крышкой, показал майору перевязанный жгутик волос: - Передайте сэру Хадсону Лоу, что такого рода сувенирами его охотно порадует жена, собака или любой цирюльник. Испанцы зло поглядывали на майора, держащего их под струями дождя вдали от сухих уютных кают «Эспириту Санто». Пахло международным скандалом, и майор сдался, для очистки совести спросив лишь: - Медальон? Больше ничего? - Больше ничего. – отрезал Шарп. В его кармане покоился портретик Наполеона, собственноручно подписанный некоему подполковнику Чарльзу, но Шарп полагал при всём уважении к сэру Хадсону Лоу, что это не его собачье дело. Майор поклонился Шарпу: - Если вы настаиваете, сэр… - Настаиваю, майор. Майор не поверил Шарпу, но предпринять ничего не мог и отступил: - Что ж, счастливого пути, сэр. Утром следующего дня «Эспириту Санто» снялся с якоря и направился на юг. Уже к полудню остров Святой Елены, тюрьма императора, скрылся из виду вместе с кораблями, его стерегущими. Шарп, увозя подарок Бонапарта, плыл к далёкой чужой войне. ЧАСТЬ 1 БАТИСТА Супруга капитан-генерала Чили ( Шарп не сразу узнал Луизу в даме, чей экипаж, сопровождаемый верховыми и форейторами, бесцеремонно въехал под арку шато. Шарп предположил, что карета принадлежит досужей богачке, заблудившейся в лабиринте живых изгородей Нормандии и завернувшей в усадьбу спросить дорогу, а заодно разжиться стаканчиком чего-нибудь прохладительного. Стрелок собирался выпроводить непрошенных гостей, указав, как доехать до гостиницы в Селеглиз, но хозяйка кареты подняла вуаль и, вглядевшись в него, неуверенно спросила: - Мистер Шарп? Тогда-то стрелок и узнал её, хотя в глубине души так и не смог поверить, что эта статная дама в чёрном с царственными манерами и есть та непоседливая девчушка, что, не раздумывая, отказалась от религии предков и набожного семейства ради любви к дону Блазу Вивару, безбожному католику и испанскому солдату. Который, как сообщила донна Луиза, пропал. Как в воду канул. Шарп, оторопев от гостьи, от новостей, разинул рот, словно деревенский дурачок. Выручила Люсиль. Уговорив донну Луизу остаться на ужин и, соответственно, на ночь, она властно отослала Шарпа разместить лошадей графини. Конюшня в поместье была невелика и, поразмыслив, стрелок отправил их рабочих коней с мальчонкой на луга, освободив стойла для скакунов гостьи, пока Люсиль мудрила над постелями для донны Луизы и её служанок, над пледами для кучеров. Из подвала достали вино. С лучшего сыра, предназначенного для продажи на рынке в Кане, сняли обёртку из крапивных листьев. За исключением этого, ужин не сильно отличался от трапез в поместье, громко именуемом «замком» ( Донна Луиза, занятая собственной бедой, не обратила внимания на переполох, вызванный её визитом: - Я была в Генеральном Штабе в Лондоне, и им пришлось дать мне сведения о вашем местонахождении. Сожалею, что не успела заранее известить о приезде, но мне нужна помощь. Она говорила напористо, как человек, привыкший чаще приказывать, нежели просить. Тем не менее, донне Луизе пришлось прежде познакомиться с хозяйскими детьми. Пятилетний Патрик отвесил поклон, трехлетнего Доминика больше интересовали плещущиеся во рву утята. - Доминик похож на вашу жену. – поделилась с Шарпом наблюдением гостья. Стрелок вежливо поддакнул. Ни он, ни присоединившаяся к ним за столом Люсиль не имели желания объяснять донне Луизе, что неженаты, что курица, живущая в Лондоне и по закону считающаяся супругой Шарпа, не даёт ему развода. Хотя обычно стрелок с удовольствием представлял Люсиль как миссис Ричард Шарп, ради графини Моуроморто, урождённой Паркер, он воспользовался старинным титулом: виконтесса де Селеглиз. Люсиль скромно заметила: мол, революция отменила титулы, да и вообще, любой француз, покопавшись в семейном прошлом, обнаружит каких-никаких благородных предков. - Половина пахарей во Франции – виконты! – засмеялась виконтесса де Селеглиз и перевела разговор вопросом, есть ли дети у графской четы Моуроморто? - Пятеро. – ответила донна Луиза, уточнив, что двое умерли в младенчестве. Шарп приуныл, настроившись слушать бесконечное женское щебетание о потомстве, но донна Луиза вновь вернулась к пропавшему мужу: - Он в Чили. Стрелок потратил несколько секунд, вспоминая, где это. Бывая в Кане, Шарп обедал в одной и той же таверне и почитывал за едой свежие газеты. В них писалось о Чили. - Там же вроде война за независимость, да? - Бунт! – резко поправила его донна Луиза. Так оно и выглядело для неё – бунт, подавить который король послал её мужа. В Чили Вивар застал деморализованную армию, эскадру боящихся собственной тени военных кораблей и разворованную до последней медной монеты казну, однако, спустя шесть месяцев граф всё ещё был полон оптимизма и обещал жене, что скоро вызовет её и детей в цитадель Вальдивии, служащей официальной резиденцией капитан-генерала. - Разве столица Чили не Сантьяго? – Люсиль принесла из дома рукоделие и устроилась за столом. - Был. – выдавила донна Луиза и негодующе добавила, - Мятежники захватили его и сделали столицей так называемой «Республики Чили». «Республика Чили»! Даже звучит глупо. По утверждению графини, доведи дон Блаз до конца начатое, «Республика Чили» навсегда бы перешла в разряд исторических курьёзов. Ему удалось одержать ряд побед, пустяковых, как он писал жене. Ничтожные или нет, но они вернули королевским солдатам веру в себя и развенчали миф о непобедимости повстанцев. Затем письма прекратились, и вместо них пришло официальное уведомление о том, что Его Высокопревосходительство дон Блаз, граф Моуроморто, капитан-генерал испанских войск в Его Величества доминионе Чили, пропал без вести. Со слов донны Луизы, дон Блаз в сопровождении конного эскорта направился с инспекцией укреплений самого южного порта Испанского Чили – Пуэрто-Круцеро. Севернее города, в лесистых холмах капитан-генерал попал в засаду и, отрезанный нападающими от охраны, исчез. Обыскать место засады удалось лишь через шесть часов, но дон Блаз будто растворился в воздухе. - Должно быть его захватили бунтовщики. – предположил Шарп. - Будь вы командиром бунтовщиков и захвати наместника короля Испании, стали бы вы об этом молчать? – резонно заметила донна Луиза. Шарп не мог не согласиться с ней. Случись подобное, повстанцы трубили бы о таком подвиге на всех углах. Стрелок нахмурился: - Как, вообще, это могло произойти? - Охрана была невелика. - Маленькая охрана? В бунтующей колонии? Донна Луиза, неделями мучившая себя подобными вопросами, тяжело вздохнула: - Якобы мятежники не появлялись в окрестностях города несколько месяцев. К тому же, дон Блаз любит скакать впереди свиты, вы, наверно, помните? Он всегда был нетерпелив. - Нетерпелив, но не безрассуден. Оса ползла по столу, и Шарп прихлопнул её ладонью. - Выходит, повстанцы о доне Блазе молчат? - Как рыбы! – в отчаянии воскликнула донна Луиза, - Молчит и армия! Я не знаю, кем мне себя считать? Вдовой? Соломенной вдовой? Она посмотрела на Люсиль: - Я хотела ехать в Чили, но не могу оставить детей. Да и что может сделать слабая женщина? Люсиль покосилась на Шарпа и вновь уткнулась в шитьё. - Армия не ответила вам ничего определённого? – недоверчиво переспросил Шарп. - Почему же, ответила! С военной чёткостью и прямотой: возможно, вполне вероятно, скорее всего, дон Блаз мёртв. Тело не найдено, поэтому факт смерти трудно доказуем. Донна Луиза зло пожаловалась, что вместо помощи ей король Фердинанд заказал заупокойную мессу по дону Блазу, и был очень обижен отказом графини присутствовать на панихиде. Сердце не могло обмануть донну Луизу: её муж жив. - Он томится в неволе где-то. Говорят, в чилийских джунглях живут племена язычников, обращающих в рабов всех попадающих к ним в лапы христиан. Чили – ужасная страна. Там в горах полно карликов, великанов, а мятежники для пополнения своей армии выкупают разное отребье из тюрем Европы. Люсиль сочувствующе покачала головой, а вот Шарпа россказни о язычниках с карликами насторожили. В послевоенные годы он встречал немало женщин, так же фанатично верящих в то, что их сын, муж, брат или любовник живы. Имея чаще всего на руках похоронку, несчастные полагали, что власти ошиблись, их любимый заточён в глухой испанской или русской деревне, а то и вовсе продан в заморские колонии. На самом деле бедняга давно сгнил в земле, но переубеждать женщин Шарп не пытался, ибо эта горькая вера – единственное, что им оставалось. Донну Луизу стрелок тоже переубеждать не стал, а поинтересовался, много ли у дона Блаза было сторонников в Чили. - Он честный, а честных не любят. С первого дня дон Блаз объявил войну казнокрадам, и, кстати, в Пуэрто-Круцеро ехал не просто так. О продажности тамошнего губернатора ходят легенды. Естественно, отношения с доном Блазом у него не заладились. Есть шепоток, что капитан-генерал собрал доказательства преступлений чиновника и ехал в Пуэрто-Круцеро уличить негодяя. А это значило, устало подумал Шарп, что дон Блаз был обречён вести войну на два фронта: против мерзавцев в собственных рядах и против мятежников, занявших Сантьяго и оттяпавших у короля южную половину страны. Без сомнения, граф Моуроморто обладал талантом военачальника, достаточным, чтобы прищемить хвост бунтовщикам; но тот дон Блаз, которого знал Шарп, был слишком порядочен, чтобы успешно противостоять спевшейся шайке казнокрадов и интриганов. - Не может ли статься, - осторожно начал Шарп, - что на дона Блаза покушался кто-то из своих? Донна Луиза поняла его: - Не просто «возможно». Всё указывает на это, но доказательств нет. Шарп крякнул. То, что логически вытекало из слов донны Луизы, не утешало: - Если дона Блаза убили свои, они не заинтересованы в том, чтобы обстоятельства его гибели стали известны. Скорее всего, вы никогда не узнаете, что произошло с вашим мужем. Донна Луиза, похоже, пропустила фразу Шарпа мимо ушей. Основа веры – чувства, веру не поколебать доводами разума. - Хотите, я напишу испанским властям? – предложил Шарп, - А лучше, попрошу герцога Веллингтона. У него есть связи при испанском дворе. - И что? – с вызовом осведомилась донна Луиза, - По-вашему, у испанской фамилии Моуроморто связей меньше, чем у британского герцога?! Результат вам известен. Мне не нужны связи. Мне нужна правда. Она помолчала и, глубоко вдохнув, выпалила: - Я хочу просить вас поехать в Чили и найти мне эту правду! Глаза Люсиль широко распахнулись от удивления, а Шарп на миг онемел. В ветвях вязов, росших на краю сада за рвом, шумно ссорились грачи. Между сыроварней и конским каштаном взмыла ласточка, рассекая воздух крыльями-саблями. Стрелок прокашлялся и мягко спросил: - Мне кажется, что разыскать дона Блаза удобнее и проще кому-то из его друзей или соратников, находящихся в Чили? Люсиль, согласная с мужем, кивнула. - Помощников моего мужа отослали в Испанию или разогнали по глухим гарнизонам. Те, кто зовут себя «друзьями» моего мужа, с удовольствием берут у меня деньги и кормят взамен заведомой ложью, лишь бы не иссякал золотой ручеёк. Кроме того, ни с первыми, ни со вторыми мятежники не станут говорить. - А со мной станут? - Вы - не испанец. От вас им нет смысла таиться, и, по крайней мере, если засада – их рук дело, вам о ней поведают с гордостью. В свете сказанного ранее причастность повстанцев к исчезновению дона Блаза вызывала у Шарпа сомнения. - О человеке, грешки которого собирался разоблачать дон Блаз, вам что-нибудь известно, кроме того, что он губернатор этого… - Пуэрто-Круцеро. Но Мигель Батиста – не губернатор Пуэрто-Круцеро. Он – новый капитан-генерал Чили. – в голосе гостьи звучали горечь и отвращение, - Он прислал мне письмо, полное соболезнований, очень уж витиеватых, чтобы быть искренними. Батиста ненавидел дона Блаза и в помощь мне пальцем не шевельнёт. Для очистки совести Шарп уточнил: - Есть конкретные причины для ненависти, помимо слухов? - Дон Блаз честный, Батиста – нет. Какие ещё нужны причины? - Нечестный достаточно, чтобы убить? - Мой муж не мёртв! – отчаяние и горе прорвались сквозь маску снежной королевы, - Он скрывается, он ранен… Может, он у дикарей, но он жив! Я чувствую это, как почувствовала бы, умри он. Вы – женщина, вы должны меня понять! Она рывком повернулась к Люсиль: - Мы, женщины, всегда чувствуем, когда любимый гибнет. Моя подруга проснулась среди ночи с криком на устах, а потом пришло известие, что корабль её мужа затонул в ту самую ночь, в то самое время! И я знаю: дон Блаз жив! Дверь амбара была открыта, и Шарп рассеянно наблюдал, как его сыновья ищут в соломе свежеснесённые яйца. Он не хотел ехать в Чили. Он остепенился. Теперь даже поездка в Кан была для него далёким и малоприятным путешествием. Всё, что его волновало – деньги и погода. Всё, что обычно волнует крестьянина. Мысленно стрелок проклинал миг, когда карета донны Луизы въехала во двор шато. Засады, взятки, армии – это осталось в прошлом, как Шарп надеялся, навек. Ему нравилось беспокоиться не о вылазках вражеской кавалерии, а о щуке, что завелась у мельницы и грозила проредить только-только расплодившуюся форель; не о пушках, которые никак не пробьют брешь в стене крепости, а о плотине, что вот-вот прохудится, затопив заливной луг. Заморские края, продажные чиновники, сгинувшие солдаты – хватит с него всей этой кутерьмы! Донна Луиза проследила взгляд Шарпа и догадалась, о чём он думает. - Я искала помощи везде, - сказала она скорее для Люсиль, нежели для Шарпа, - Испанские власти умыли руки, и я поехала в Лондон. Без сомнения, не последнюю роль сыграла впитанная с молоком матери детская убеждённость в справедливость и великодушие родины, хотя свои резоны обратиться к английским политиканам имелись: купцы из Лондона активно налаживали торговлю с повстанческим правительством, и у чилийского побережья курсировала британская эскадра. Официальный запрос Лондона ни Мадрид, ни Сантьяго игнорировать бы не смогли. - Увы, соотечественники мне тоже отказали. – утомлённо прикрыла глаза донна Луиза, - Якобы не имеют права вмешиваться во внутренние дела испанцев. Графиня уже вознамерилась возвращаться обратно в Испанию несолоно хлебавши, но вспомнила о Шарпе, который был у её мужа в долгу. Настал час отдавать долг. Люсиль сносно понимала английскую речь, но донна Луиза тараторила быстро и сбивчиво, и Шарп растолковал смысл её слов жене, вкратце описав, чем он обязан испанцу. - Хороший человек. – присовокупил стрелок, хотя, по его мнению, дон Блаз был больше, чем просто хороший человек: человек чести. - Отыскать дона Блаза – трудная, почти невыполнимая задача. Она по плечу только истинному воину до мозга костей. Из всех моих знакомых есть только один, подходящий под это описание. – гостья робко взглянула Шарпу в глаза, - Вы. Шарп смотрел на жену, та на него. Оба молчали, и донна Луиза поспешно добавила: - Само собой, я сочту за честь, если вы согласитесь принять от меня некоторую сумму, призванную компенсировать неудобства, связанные с незапланированным вояжем в Чили. - Конечно же, Ричард поедет. – сказала Люсиль. - Денег мы не возьмём. – галантно произнёс Шарп. - Возьмём. – отрезала Люсиль по-английски, чтобы поняла гостья. Француженка успела оценить стоимость чёрного платья донны Луизы, карету, багаж и форейторов, а кому, как не Люсиль, было знать, насколько нуждается её маленькое поместье в деньгах. - Но я не хочу, чтобы ты ехал один. Тебе нужен спутник. Напиши Патрику в Дублин, Ричард. - Вряд ли он поедет. Шарп не думал, что Харпер ему откажет, просто не желал отрывать друга от тихой жизни трактирщика ради опасного путешествия на край земли. - Спутник не помешал бы, - поддержала Люсиль графиня, - Продажность чилийских чиновников безгранична. Дон Блаз считал, что для господ вроде Батисты война с мятежниками давно проиграна, и, единственное, что их заботит – успеть бы набить кошелёк до того, как всё рухнет. Нам, впрочем, их алчность на руку. Деньги откроют вам все двери (я выделю две тысячи гиней на взятки), но, чувствуя тяжесть золота в кармане, нелишне иметь крепкого друга за плечом. - Патрик очень сильный, - заверила её Люсиль. Вот так две женщины договорились. Шарп с Харпером на деньги донны Луизы отправляются в Чили, графиня ждёт от них вестей во дворце Моуроморто в Оренсе, а Люсиль пускает полученное от гостьи золото на строительство новой запруды. И Шарп, ни минуты не сомневаясь, что едет спасать мертвеца, плыл по Атлантике на испанском фрегате. Разговоры на борту «Эспириту Санто» крутились вокруг поражения, что постигнет бунтовщиков, едва пушки Руиса достигнут берега. Артиллерия – бог войны! Такой сентенцией снабдил Шарпа испанский полковник, многозначительно поцокав языком: - Наполеон это понимал! - Наполеон проиграл. – возразил Шарп. Руис не обратил на его реплику внимания. Артиллерия, развивал он свою мысль, побеждает там, где пасуют пехота и конница. Нет смысла гоняться за бунтовщиками по джунглям, лучше выманить мошенников под дула пушек и разнести в клочья. Руис благородно не претендовал на авторство стратегии, отдавая должное гениальности нового капитан-генерала Батисты. - Однажды Кокрейну мы так же перешибём хребет. – пообещал артиллерист, - Завлечём его к стенам Вальдивии. Залп-другой, и от их «флота» только щепки полетят! Конец Кокрейну! Кокрейн. Это имя горячило испанскую кровь почище вина. Шарп слышал его по сто раз на дню. Где бы ни столкнулись два испанца, разговор неизменно сворачивал на Кокрейна. Их раздражал ирландец Бернардо О’Хиггинс, повстанческий генерал, а теперь ещё и президент независимой республики Чили, но Кокрейн их бесил. Победы Кокрейна были очень уж дерзкими, очень уж вызывающими. Поговаривали, что он – дьявол, принявший человеческий облик, и многие верили, потому что для человека ему слишком везло. Лорд Томас Кокрейн не был дьяволом, он был шотландцем, что, всё-таки, не одно и то же. Ещё он был моряком, политиком, бунтарём по духу и счастливчиком по жизни. - Сам сатана ведает его удачей, - делился с Шарпом своими выводами помощник Ардилеса лейтенант Отеро, - Вот пока ему везёт, мятежники побеждают. Отеро объяснил Шарпу, что именно успехи Кокрейна на море сделали возможными победы на суше: - Чили – не тот край, где армии чинно маршируют от границы к границе. Горы, джунгли, реки. Генералы нуждаются в плавсредствах для перевозки войск. Лейтенант скользнул взглядом по морю и добавил: - Пират он, только и всего. - Удачливый пират. – лениво заметил Шарп. - Я иногда спрашиваю себя: может, дьявол ни при чём? Может, Кокрейн – плеть, коей Господь бичует гордыню Испании? Отеро набожно перекрестился, а Шарп решил, что, если так, Господь долго и тщательно готовил себе инструмент. Ещё в самом начале наполеоновских войн, когда Испания и Франция были союзниками, мелкое британское судёнышко, которым командовал Кокрейн, взяло на абордаж испанский фрегат, превосходивший его по экипажу в шесть раз, а по артиллерии вдвое! С той поры он стал грозой французов на морях, порой чудом избегая расставленных на него капканов. Война кончилась, и моряк, улизнув от врагов на воде, на суше попался в судейские сети, угодив в тюрьму по обвинению в биржевом мошенничестве. Опозоренный, герой бежал из Англии, став на чужбине адмиралом флота Республики Чили. Заслуженно, ибо даже моряки «Эспириту Санто» признавали: ни один испанский корабль не осмеливается плавать севернее Вальдивии, если на нём пушек и пороха меньше, чем «до чёрта». - А у нас до чёрта! – самодовольно хвастали моряки. Капитан Ардилес заставлял канониров «Эспириту Санто» упражняться в стрельбе так часто, что пассажиры от грохота пушек постоянно маялись головной болью. Ардилес, которого, возможно, развлекала мысль о страданиях сухопутных крыс, требовал от подчинённых всё лучших и лучших результатов. Его помощники, гордые капитаном, утверждали, что, попадись им Кокрейн, они превратят его скорлупку в решето, а самого изловят и проведут по Мадриду под улюлюканье черни. Шарп слушал их с улыбкой. Морские схватки были стихией Кокрейна. На шаткой палубе корабля он провёл больше времени, чем многие из этих юнцов прожили на свете. Капитан Ардилес, без сомнения, бывалый мореход, но его боевой опыт ограничивался перестрелками с бригами и пинассами. Сколь бы невероятными ни казались Шарпу мечты капитана Ардилеса и команды, их грёзы в подмётки не годились по изощрённости выдумкам, которыми потчевали друг друга пассажиры. Ни Руис, ни его подчинённые ни разу не были в Чили, но они доподлинно знали, что там живут одноногие люди, бегающие быстрее любого скакуна; птицы размером со слона; змеи, способные проглотить целое стадо коров; рыбы, в секунду обгладывающие жертву до костей, а в лесах прячутся племена убивающих взглядом туземцев. Горы кишат каннибалами, использующими женщин неземной красоты, чтоб заманивать христиан на вертел. Там озёра огня и реки крови. Там крылатые демоны и не боящиеся дневного света вампиры. Там пустыни и ледники, скорпионы и единороги, клыкастые киты и ядовитые змеи. Полковой священник Руиса, жирный пьяница с разноцветными от запущенного сифилиса глазами, обливаясь горючими слезами при мысли об ужасах, ожидающих его, падал на колени перед прибитым к грот-мачте распятием и слюняво клялся, что исправится, только бы Дева Мария уберегла его от дьяволов Чили. Неудивительно, что Кокрейну так везёт, говорил он Харперу, ведь на его стороне столько чёрного колдовства. По мере приближения к южной оконечности Америки погода становилась безумной под стать историям. Лето в этих широтах никогда не баловало моряков. Очередное утро принесло снег с дождём. Судно обледенело. Огромные волны то возносили «Эспириту Санто» до небес, то швыряли его в бездны океана, расступившегося, казалось, чуть ли не до дна. Пассажиры лежали в лёжку. Редко кто находил в себе силы выбраться наверх и спустить штаны в гальюне на носу под презрительными взглядами матросов, большинство опорожнялось в поганые вёдра, что опрокидывались и расплёскивались, так что от кают несло, будто от выгребных ям. Корабельная снедь не способствовала улучшению здоровья армейцев. На Святой Елене «Эспириту Санто» погрузили бататом. Батат быстро превратился в полужидкую массу, булькавшую внутри туго завязанных мешков. Недостаточно просоленное мясо наводнили черви. Вода протухла, вино скисло, в хлебе завелись долгоносики. Шарпу с Харпером, поселённым в каюте немногим просторнее собачьей будки, повезло больше других. Морская болезнь обошла их стороной, а солдатская пища, к которой они привыкли за годы военной службы, редко бывала качественнее еды на «Эспириту Санто». То, что можно было съесть, друзья съедали с аппетитом. Беда в том, что съедобной оставалась лишь малая часть выдаваемой провизии и, когда судно достигло мыса Горн, похудевший Харпер уже проходил в дверь каюты, не задевая косяков. - Я отощал, как церковная мышь, - жаловался он Шарпу в промежутках между ударами волн о борт, - Я жду-не дождусь прибытия в Чили, потому что, кроме дьяволов, там должна быть нормальная жрачка, не то, что здесь! А ещё тут холодрыга! - Ты мне лучше скажи, русалок не видел? - Нет! И трёхрогого морского змея тоже! Единственная отрада – подшучивание над страшилками испанских артиллеристов, хоть как-то скрашивала однообразие путешествия. - Не нравится мне тут, - подвёл малоутешительный итог Харпер, - Плохо здесь. Плохо – было мягко сказано. Порывы холодного ветра швыряли в лицо ледяную крупу пополам с брызгами. Волна почти опрокидывала судно, но, стоило «Эспириту Санто» выпрямиться, новая волна бросала его набок. Почти жалея о дурацком позыве глотнуть свежего воздуха, Шарп, как родную, обнял каронаду правого борта ( - Мыс Горн! – прокричал капитан. Шарп повернулся в сторону, указанную капитаном. Некоторое время он не видел ничего, кроме бушующих волн, затем мелькнули угольно-чёрные блестящие скалы. - Сколько добрых мореходов нашли последний приют около этих проклятых камней! – посетовал капитан и, переждав, пока судно перескочит со спины одного водяного вала на загривок другому, спросил Шарпа: - Как вам Наполеон? Стрелок ответил уклончиво: - Есть в нём что-то от напроказившего мальчишки. Ардилес подумал и дёрнул плечом: - Наверно. Во всяком случае, проказника удалось поставить в угол. И поделом. Шарп молчал, разглядывая мрачные глыбы мыса Горн, о которые яростно расшибали себя в мокрую пыль целые пласты воды. Боже, ох и мысок! - Меня от них тошнит! – неожиданно заявил Ардилес. - Тошнит? – Шарп, расслышавший только последнее слово, решил, что капитан говорит о морской болезни, терзающей пассажиров. - От Руиса и его приятелей! Прямо расстилались парад коротышкой! Бонапарт – наш враг, он разорил Испанию! Сколько испанцев погибло из-за него, а сколько ещё погибнет, ведь Южная Америка бунтует с его лёгкой руки! Наши же болваны рассыпались перед ним мелким бесом… Иисусе благий! Да разреши им недомерок чмокнуть себя в задницу, они, чего доброго, с ума бы сошли от радости! Как же, честь великая! Струя воды перекатилась через палубу и ударилась в кормовую надстройку. Отплёвываясь, Шарп возразил: - Меня тоже впечатлил Бонапарт. Я воевал с ним, но побывав в его берлоге, словно прикоснулся к чему-то великому. - Злодею великому! – буркнул Ардилес, - Вы – англичанин, вам простительно. Вы не хоронили убитых его зверьём английских детишек, и английских женщин его негодяи не насиловали у вас на глазах. О чём вы с ним болтали битый час? - Ватерлоо. - И только? - И только. – произнёс Шарп твёрдо, давая понять Ардилесу, что капитан суёт нос не в своё дело. Ардилес не настаивал. Указав кивком на каюты пассажиров, он спросил: - Что вы думаете об офицерах, считающих ниже своего достоинства разделять тяготы путешествия с нижними чинами? Шарп сказал бы, что такие командиры на полпути к разгрому, но вслух промямлил, что плохо знаком с правилами испанских морских перевозок. - Грош цена им как командирам! – убеждённо высказался Ардилес, перекрикивая море, - Единственная причина, побудившая их предпочесть моё судно – скорость! Полковник и его свора норовят добраться до шлюх Вальдивии на шесть или восемь недель раньше сержантов с рядовыми. Ардилес смачно харкнул в шпигат: - А шлюхи там отменные. Чересчур отменные для таких червяков. - Хорошо знаете Чили? – полюбопытствовал Шарп. - Я мотаюсь туда третий год. Как, по-вашему, хорошо я знаю Чили? Мой фрегат превратили в пассажирскую лохань. Вместо того чтобы послать меня прижучить Кокрейна, мой фрегат гоняют взад-вперёд между Испанией и Вальдивией. Взад-вперёд! Взад-вперёд! Самый крупный фрегат нашего флота возит паразитов вроде Руиса! – Ардилес зло оскалился, затем одарил Шарпа хитрым прищуром, - Ищете капитан-генерала Вивара? - Ищу. Осведомлённость тощего затворника не удивила Шарпа. Из цели вояжа он тайны не делал, но в вопросе капитана слышались нескрываемая ирония, и ответ прозвучал резко. - Зря окрысились. Я был знаком с Виваром, и он мне даже нравился, но капитан-генерал многих настроил против себя. Половина служак в Чили считала, что он больно высоко заносится. У них имелся чёткий план, как проиграть войну, а Вивар мешал… - То есть, его прикончили свои? Ардилес покачал головой: - Его убили бунтовщики. Возможно, ранили во время нападения… Лошадь взбесилась, понесла и сбросила седока где-то в дебрях. И гниёт капитан-генерал, расклёванный стервятниками, под безвестным кустиком. А взял он с собой тогда пятнадцать человек. Любопытно, да? - Он – храбрец. – нейтрально заметил стрелок, скрывая изумление. Донна Луиза упоминала о малочисленном эскорте, но не настолько же малочисленном! Пусть и в замирённом районе. - Храбрец или глупец? Моё мнение: он хотел договориться с мятежниками, но они его провели. Шарпу, уверившему себя, что с доном Блазом расправились казнокрады, версия Ардилеса показалась нелепой: - Что же, по-вашему, дон Блаз – предатель? - Патриот, но патриот, пытавшийся играть с огнём. Капитан замолчал, словно раздумывая – продолжать или нет? - Я расскажу вам кое-что, англичанин. Через два месяца после прибытия в Чили Вивар приказал мне отвезти себя в Талькауано. Для вас Талькауано – пустой звук, но я вам растолкую. Это полуостров неподалёку от Консепсьон, в глубине занятой бунтовщиками территории. Окружение Его Высокопревосходительства отговаривало его от поездки, но он лишь посмеялся над их страхами. Я, надеясь встретить Кокрейна, капитан-генералу не перечил. Спустя два дня после отплытия налетел шторм. Четверо суток он трепал нас, но дон Блаз не собирался возвращаться. Мы бросили якорь у Пунта-Томбес, и Вивар сошёл на берег. Один. Из оружия прихватил охотничье ружьё. Мол, докажет, что испанскому дворянину никто не помешает охотиться там, где его душеньке угодно. Шестью часами позже он вернулся с двумя утками в ягдташе, и мы отчалили в Вальдивию. Вы спросите: и что? А то! Тогда его поступок я счёл бравадой, но позже до меня дошёл слушок, что дон Блаз стакнулся с мятежниками. Правда это или нет, не мне судить. Однако, во время рейса в Испанию (я, кстати, вёз известие об исчезновении дона Блаза) мы захватили пинассу с десятком изменников на борту, и двое рассказали мне, что дьявол Кокрейн ожидал встречи с капитан-генералом Виваром, назначенной в том самом месте, несколько дней и лишь потом убрался прочь. - Вы им поверили? Глаза Ардилеса сузились: - Умирающие лгут? Мне – нет! Думаю, дон Блаз погиб, налаживая связи с повстанцами. Хотя вы, вероятно, полагаете, что он жив? Поколебавшись, Шарп (откровенность за откровенность!) неохотно признал: - Нет. - Тогда зачем едете? - Потому что я обязался найти его или его труп. Шарп планировал переправить тело дона Блаза в Испанию, чтобы донна Луиза, похоронив мужа в фамильной усыпальнице кафедрального собора Сантьяго де Компостелла, обрела если не душевный покой, то хотя бы чувство горькой определённости. - Окстись, англичанин! – взревел капитан, выбросив ладонь на север, - Там лежит целый континент! Не крестьянский двор, континент! Да там не найти мертвеца, даже если бы никто не трудился его спрятать! - Почему кто-то должен его прятать? - Потому что дон Блаз, судя по всему, был не просто воякой. Он был воякой, баловавшимся политикой. Воякой, забывшим, что политика – занятие поопаснее штыковой атаки. И, кстати, каким образом вы полагаете заставить наших бюрократов помогать вам? - Взятки. Ардилес захохотал: - Желаю вам удачи, англичанин. Они будут вешать вам лапшу на уши, а, когда вы перестанете им платить, наймут головорезов выпустить вам кишки. Послушайтесь моего совета. Дон Блаз мёртв. Езжайте домой. Стена воды вздыбилась над бортом, накрыв стрелка с капитаном, достала до вахтенных и с урчаньем ушла в шпигаты. - Допустим, дона Блаза убили повстанцы. – отряхиваясь, проорал Шарп, - Почему же они не подняли хвастливый хай по этому поводу? Где логика? - Если вы привыкли к логике и здравому смыслу, вам нечего делать в Чили! – усмехнулся капитан. - Вдова дона Блаза не верит в то, что засаду устроили мятежники. Она винит капитан-генерала Батисту. Ардилес помрачнел: - Пусть держит догадки при себе. Батиста – не из тех, с кем стоит ссориться! Характерец у него – ядовитая каша из честолюбия с коварством… - Приправленного мздоимством и казнокрадством? – вопросительно дополнил Шарп. Несколько секунд Ардилес испытующе смотрел на стрелка, будто раздумывая – продолжать или нет. - По части воровства Батиста заткнёт за пояс кого угодно. Лишний довод в пользу того, что однажды он взлетит в Испании очень высоко. Страх и алчность – верные друзья властолюбца. Зарубите на носу, англичанин, - капитан стал серьёзен, - Не наживайте себе врага в лице Мигеля Батисты. Вы меня понимаете? - Да. Ардилес был не из пугливых, но Батисту явно побаивался, что наводило на определённые размышления. Возникла тягостная пауза, и капитан широко улыбнулся: - Беда в том, англичанин, что Вивар был почти святой. Порядочнейший малый. Но святым место на фреске в соборе, а в жизни на их фоне окружающие особенно остро ощущают своё несовершенство, что, согласитесь, раздражает. Миром правят законники и политиканы. С порядочностью у них плоховато, и, поставь судьба на их пути такого вот блаженного, колебаться эти ребята не станут. Мой вам совет, англичанин: возвращайтесь. Через неделю «Эспириту Санто» идёт в Испанию, а до отплытия завейте заботы верёвочкой и завалитесь в «чингану» ( - Что такое «чингана»? - В «чингану» идут за «чингадой». – туманно пояснил Ардилес, плотоядно облизнувшись, - Не поймёшь, то ли «чингана» - весёлый дом, где подают выпивку, то ли распивочная с номерами. Одно ясно: в Вальдивии не найти «чинганы» лучше той, что за церковью. Тамошние мулаточки обеспечат вам такую «чингаду», что вы, наконец, поймёте, ради чего прожили жизнь! Хотите, поделюсь секретом, как в испанском городе определить лучший бордель? - Хочу. - Это тот, куда наведываются все городские попы. А наш-то облюбовал сам епископ! Так что забудьтесь в объятьях развесёлых потаскушек, а жене Вивара скажете, что кости дона Блаза растащили дикие свиньи. Но Шарп плыл не за очередной небылицей. Он пообещал найти дона Блаза. Где бы ни лежали останки испанца, в джунглях ли, в горах, Шарп их отыщет и привезёт донне Луизе. Во что бы то ни стало. «Эспириту Санто» обогнул мыс Горн, и ветер переменился на попутный. Чёрные тени летящих рядом с судном альбатросов прыгали по рваной поверхности океана, соревнуясь с дельфинами. Вдалеке киты, играя, огромными веретенами переворачивались в воде. - Боже! Мяса… Мяса-то сколько! – восторгался Харпер, не в силах отвести глаз от гигантов. Корабль плыл на север вдоль побережья Чили, но суши видно не было, лишь на горизонте едва белели пронзающие облака вершины Анд. Матросы рассказывали, что в прибрежной полосе водятся удивительные создания: пингвины и русалки, морские львы и черепахи, но береговая линия не разведана, а потому «Эспириту Санто» держится открытого моря. И Харперу пришлось, скрепя сердце, расстаться с надеждами поглазеть на чудо-юд. В отличие от него, капитан Ардилес надежды встретить своё чудо-юдо, лорда Кокрейна, не терял и продолжал тренировать канониров, без того натренированных искуснее, чем все, кого видел Шарп за годы войны. Увы, попадались лишь рыбацкие шхуны да баркасы, хозяева которых божились, что мятежниками в этих водах и не пахнет. - Наверняка, врут. – заявил Шарпу лейтенант Отеро, - А, с другой стороны, что им ещё остаётся? Земля не показывалась, но всё равно на борту знали: путешествию конец! Матросы чинили одёжку, чтоб не стыдно было пройтись по Вальдивии. - Завтра. – пообещал Отеро, и, правда, уже на рассвете восток отчеркнула тонкая полоска суши, а во второй половине дня «Эспириту Санто» вошёл в гавань Вальдивии. Стоя на палубе, Шарп и Харпер с любопытством разглядывали массивные укрепления последней испанской твердыни на чилийском побережье. На защищавшем бухту мысе возвышался форт Инглез. Его поддерживала артиллерия форта Сан-Карлос. Оба форта прикрывал построенный выше Чороко-майо. За Сан-Карлосом западный берег залива у основания мыса обороняли форты Амаргос и Коралл. Лейтенант Отеро не без самодовольства назвал их для пассажиров и добавил: - В Чили дороги ужасны, и армии перемещаются морем. Ни одному войску не взять Вальдивию, потому что сначала им придётся сунуться в эту гавань. Сунуться и подохнуть. – он шутливо возвёл очи горе, - Господи, пошли Кокрейну дурацкую мысль сунуться сюда! Шарп лейтенанту верил. Кроме пяти фортов на западной стороне выход из бухты стерёг самый большой из фортов – форт Ньебла, а посреди бухты дорогу атакующим кораблям преграждали укрепления островка Манцанера. Из фортов лишь два, Коралл и Ньебла, были современными каменными, прочие состояли из дерева да земли, но орудия на них стояли самые настоящие. Лейтенант Отеро, обведя рукой укрепления, сказал с гордостью: - Будь наше судно вражеским, мы с вами уже кормили бы рыб. - А где город? – удивился Шарп. На берегу позади укреплений сгрудились рыбачьи халупки, несколько складов и всё, ни следа многолюдного поселения. - Вальдивия дальше по реке. – Отеро указал узкую протоку рядом с фортом Ньебла, - Это устье реки, а город километрах в десяти. На северной набережной можно нанять лодку. С лодочниками не миндальничайте. Они, канальи, требуют пять долларов за перевозку, но довольно и одного. - Разве «Эспириту Санто» не поплывёт до Вальдивии? - Река мелкая. – Отеро, которому Ардилес доверил на время управление судном, отвлекся на доклад лотового о промеренных глубинах, - Любимый трюк перевозчиков – остановиться на полпути и вымогать дополнительную плату, угрожая высадить на берег. Если такое случается, просто застрелите одного из индейцев-гребцов. Бучу из-за дикаря никто поднимать не будет, а лодочника вразумит. С форта Ньеблы «Эспириту Санто» поприветствовали холостым выстрелом, и один из девятифунтовиков фрегата отсалютовал в ответ. Эхо выстрелов отразилось от косогора, кое-где поросшего чахлыми деревцами. Матросы подвязывали к реям паруса. Загремела цепь, и в воду плюхнулся якорь. Незнакомые запахи властно теснили кислую корабельную вонь. Пороховой дым стлался над водой. - Добро пожаловать в Чили! – бодро возвестил Отеро. - Поверить не могу… - сказал Харпер с волнением в голосе, - Мы в Новом Свете! Час спустя, в сопровождении двух дюжих моряков, тащивших пожитки Харпера с Шарпом и увесистый денежный сундук, друзья ступили на землю Нового Света. Землю великанов и карликов, единорогов и людоедов, мятежную землю текущих лавой вулканов и ядовитых ливней. Землю Чили. Джордж Блэйр, британский консул в Вальдивии, близоруко моргая, воззрился на Шарпа: - Зачем мне вас обманывать? Он – мёртв. – консул невесело ухмыльнулся, - По крайней мере, ему так было бы спокойнее. Досадно, не правда ли, пролежать живым в могиле три месяца, а именно столько прошло с момента похорон. Вы уверены, что у вас в багаже не завалялась бутылочка джина? - Уверен. - Жаль. Порой у приезжающих из Лондона мне удаётся разжиться джином. Блэйр, толстячок средних лет в не первой свежести рубашке и замусоленных бриджах (встретил он соотечественников во фраке, но избавился от него почти сразу. Жарко), задумчиво почесал грудь: - Своего рода добрая традиция – привозить мне из Англии джин. Шарп консула не слышал. Он был смятён и раздавлен. Друзья переплыли полмира, чтобы, едва шагнув на землю Чили, выяснить, что дон Блаз не пропал. Дон Блаз погиб и давным-давно похоронен. Во всяком случае, так утверждал Блэйр. - Его упокоили в гарнизонной часовне Пуэрто-Круцеро. Куча моих знакомцев присутствовала на его похоронах. Меня не пригласили и слава Богу! Я и без того сыт по горло нелепостями этой Богом проклятой страны, чтобы тащиться куда-то поглазеть на толпу папистских святош, бубнящих латынь, а мысленно шарящих под юбками у шлюх из соседнего бардака! - Господи, как такое может быть? – Шарп пытался собраться с мыслями, - Жене ведь даже не сообщили. - Может, может… Тут всё может быть! Творят, что хотят… А все вопросики «Зачем?», «Почему?» позабудьте, если не планируете закончить дни в сумасшедшем доме. Трухлявая испанская империя во всём своём занюханном великолепии! Блэйр, негоциант из Ливерпуля, посредничавший при купле-продаже сала, шкур, меди и древесины, совмещал торговлю с консульскими обязанностями. Замотанный до предела, он, тем не менее, выкроил время залучить Шарпа с Харпером к себе в дом, стоящий на центральной площади Вальдивии между церковью и рвом главного форта, именуемого в народе коротко «Цитадель». Блэйр без возражений принял на хранение все восемнадцать сотен золотых гиней из числа выделенных донной Луизой на взятки. Деньги он спрятал в каморку с железной дверью и каменными стенами полуметровой толщины. Тысяча восемьсот, а не две тысячи, так как на пристани таможенный чиновник содрал с Шарпа за ввоз десятипроцентную пошлину. - Никак не нажрутся. – прокомментировал Блэйр, - Недавно брали три процента. - Пожаловаться? – спросил Шарп сумрачно, потому что две сотни золотых не достались чиновному сморчку легко. - Жаловаться? Кому? Капитан-генералу Батисте? – скривился Блэйр, - Процент он и устанавливает. Скажите спасибо, что десять, а не пятьдесят. За тарелкой пирожных и бокалом вина Блэйр поздравил Шарпа и Харпера с прибытием в Вальдивию и поведал о гибели дона Блаза подробнее: - Никакой мистики! Бедный олух далеко оторвался от свиты. Повстанцы ударили, лошадь, видимо, ранили. Она рванула напролом. Через три месяца покойника нашли в овраге. Опознали по мундиру. Удивляться, почему труп искали так долго, нет смысла. Испанцы. Единственное, что они делают быстро, – хапают чужие денежки, но уж в этом им равных нет. - Кто его хоронил? Блэйр не понял: - Целая свора попов. - Нанимал попов кто? Армия? - Капитан-генерал Батиста, кто ж ещё? Здесь собака не тявкнет без его разрешения. Шарп задумчиво смотрел в окно. Во рву два пса грызлись за то, что Шарп сначала принял за детскую куклу. Лишь когда шавка оторвала игрушке руку, стрелок с отвращением сообразил, что это мёртвый индейский младенец. - Почему вас не пригласили на похороны, Блэйр? Британского консула не празднуют в этих местах? Блэйр пожал плечами: - Что верно, то верно, подполковник. Испанцев вот-вот попросят из колоний, но виноваты, по их мнению, мы. Де, повстанцы воюют на золото, что получают от торговли с Лондоном. Отчасти, конечно, правда. Отчасти, потому что испанцев побеждает не доблесть мятежников, а собственное слепое корыстолюбие. Выбирая между пользой отечества и наживой, они всегда отдают предпочтение наживе. Дон Блаз их поприжал, так что, когда он свернул шею, о бедном чистоплюе никто не плакал. - Бедный чистоплюй, - сказал Шарп, тщательно выговаривая каждое слово, - был моим другом. Собачья свара во рву стала ожесточённей, и стайка похожих на ворон крылатых падальщиков подлетела поближе в надежде урвать кусочек плоти мёртвого ребёнка. - Вивар – ваш друг? – обескураженно переспросил Блэйр. - Да. Признание Шарпа вынудило консула взглянуть на гостя другими глазами. Мнение о Харпере Блэйр составил сразу: по жизнерадостному ирландцу было видно, что политическим влиянием он не обладает. Стрелок в поношенной форме отрекомендовался подполковником Шарпом, но война наплодила уйму подполковников, так что звание не произвело на консула впечатления. Дружеские же узы, связывавшие подполковника Шарпа с доном Блазом Виваром, графом Моуроморто, капитан-генералом Доминиона Чили, подразумевали, что у подполковника Шарпа могут найтись высокопоставленные приятели и среди спесивых английских лордов, - лондонского начальства Блэйра. «Плохо дело!» - читалось на физиономии консула, бедняга явно пытался вспомнить, чего успел наболтать. - Где нашли тело? – спросил Шарп. - В нескольких километрах к северо-востоку от Пуэрто-Круцеро. Глушь – дебри и скалы. – почтения в тоне консула добавилось, - Повстанцы появляются там, хотя и редко. После осады правительственные войска прочесали всё, но в овраг, видимо, не догадались заглянуть. Спустя некоторое время на покойного наткнулись индейцы-охотники и сообщили властям, что нашли мёртвого «белого бога». «Белыми богами» они называют нас, европейцев. - Я слышал, что засаду подстроил Батиста, а мятежники ни при чём. Блэйр покачал головой: - Батиста – безжалостный сукин сын. Рассказывают о нём всякое, но о том, что он убил капитан-генерала Вивара, я слышу впервые, а у нас слухи распространяются быстрее, чем в женском монастыре – сифилис. Шарп гнул свою линию: - Якобы Вивар раскопал грязные делишки Батисты и ехал арестовать его. Наивность Шарпа позабавила консула: - Арестовать за что? За воровство? Так здесь воруют все! Чтобы арестовать Батисту, Вивару надо было раскопать что-то гораздо серьёзнее, чем «грязные делишки». Нет, подполковник, это ложный след. Стрелок вдруг хлопнул по столу кулаком: - Три месяца! Какого чёрта никто не удосужился оповестить о похоронах Мадрид и супругу?! Негодование Шарпа не адресовалось Блэйру, но тот попытался объяснить: - Судно могло попасть к бунтовщикам или потерпеть крушение. Да мало ли причин? Отсюда до Европы расстояние – ого-го! Тихоходные посудины тащатся месяцами. - Чёрт! Шарп уставился в окно. Злость кипела в душе стрелка. Ещё бы! Отмахать чёртову прорву километров только из-за того, что новости с одного континента достигают другого слишком медленно! Вполне вероятно, что к тому моменту, когда весть о смерти и похоронах дона Блаза добралась до Галисии, донна Луиза уже была в Лондоне. - В Вальдивии что, покойников закапывать не принято? – резко осведомился Шарп. Брови Блэйра взлетели вверх, но, проследив направление взгляда стрелка, консул увидел псов, тельце ребёнка и усмехнулся: - По местным меркам это – не покойник. Это – мусор. Видимо, отродье работающей в крепости индианки, а индейцы здесь – не люди. У испанца царапина любой из этих дворняг вызовет на порядок больше эмоций, чем гибель целой деревни туземцев. Шарп хлебнул вина, весьма недурного на вкус. Склоны холмов по обеим берегам реки, по которой они с Харпером добирались из порта в город, облагораживали спускавшиеся уступами террасы виноградников. Было странно после фантастических баек, рисующих Чили краем таинственным и страшным, видеть проплывающие мимо стройные ряды лоз и мирные виллы самой обычной архитектуры. - Мы должны наведаться в Пуэрто-Круцеро. – решительно произнёс Шарп. Блэйр поморщился: - Это не так-то просто. - Почему? - Всех англичан испанцы здесь считают шпионами повстанцев, а там есть что пошпионить. Во-первых, порт, которых на побережье у них осталось раз-два и обчёлся. Во-вторых, цитадель, откуда забирают в Испанию золото. - Какое золото? – навострил уши Харпер. - Неподалёку пара золотых шахт. Добыча скудная, львиная доля прилипает к цепким пальчикам Батисты. Остальное грузят на корабли с причала крепости и везут королю. Испанцы дорожат Пуэрто-Круцеро. Ваш визит туда они однозначно расценят как попытку разнюхать там всё для Кокрейна. Кто такой Кокрейн, надеюсь, объяснять не надо? - Нет. - Дьявол, самый настоящий дьявол, - хихикнул Блэйр, не скрывая восхищения земляком, - Они его боятся, как огня. Хотите, чтоб испанец прохудил штаны, крикните: «Кокрейн!» Они, похоже, искренне уверены, что у него растёт хвост и под шляпой – рога. - Так как же быть? - Надо обратиться за пропуском в штаб здесь, в Цитадели. Блэйр кивнул на форт за окном. - К кому-то конкретно? - К юному хлыщу в капитанском звании по фамилии Маркуинес благожелательнее к вам, нежели к нам? - Да нет. Маркуинес – марионетка. Решает Батиста. – Блэйр выставил большой палец и ткнул им за спину, в сторону хранилища, - Если хотите добиться чего-то, приготовьтесь изрядно облегчить свой сундук! - За тем и приехали. – отрезал Шарп и повернулся к Харперу, упоённо поглощавшему сладости, - Надеюсь, ты набил брюхо, Патрик? Нам пора. - Пора так пора. – ирландец запихнул в рот последнее пирожное, запил вином и поспешил за другом. - Пора куда? – поинтересовался ирландец на улице. - Надо сговориться с властями о вскрытии могилы дона Блаза и транспортировке останков на родину. Громкий голос Шарпа гулко разносился по центральной площади города, выметенного сиестой, будто моровым поветрием. Дремлющий на ступенях церкви мужчина открыл один глаз и недовольно покосился на чужаков, нарушивших его покой. Дюжина индейцев с лицами тёмными и безучастными сидела в тени конной статуи посреди площади. Аборигенов, скованных пропущенной сквозь ножные кандалы цепью, Шарп не заинтересовал, зато Харпер вызвал настоящий фурор. - Восхищаются. – горделиво поделился с Шарпом ирландец. Тот ухмыльнулся: - Они не восхищаются. Они давятся слюной, представляя, сколько страждущих можно было бы накормить твоим мясом. Свари тебя, засоли – и на сто лет вперёд Чили забудет о голоде. - Завидовать нехорошо. – нравоучительно заметил довольный Харпер. Солдатская кочевая жизнь отучила его сидеть на одном месте, и после трактирной рутины путешествие в Чили было для него, как глоток свежего воздуха. Огорчало лишь отсутствие обещанных единорогов, одноногих великанов и прочих сказочных диковин. - Ух ты! Хорошенькие, а? Харпер залюбовался группкой женщин под полосатым тентом над входом в магазин, и те отвечали ему восхищёнными взглядами. Новые люди – всегда событие в таких городках. Ветерок гнал по площади смерчики пыли. За Шарпом и Харпером увязался нищий, волоча безногое тело на руках и клянча деньги. Его больной проказой товарищ что-то бессвязно мычал и тянул к путешественникам культи без кистей. Монах-доминиканец беззлобно переругивался с возчиком. Белая сутана монаха, как и всё здесь, была покрыта тонким налётом красноватой пыли. - Нам понадобится телега. С ездовым или без. – рассуждал Шарп вслух, направляясь к часовым у ворот цитадели, - две лошади под седло, сбруя, припасы до Пуэрто-Круцеро и обратно. А, может, получится морем? Вот было бы здорово. Не тратились бы на телегу. - Телега-то нам зачем? - Гроб как прикажешь везти в Пуэрто-Круцеро? - На кой чёрт везти в Пуэрто-Круцеро гроб? Там, что, плотников нет? А даже если нет, сбить деревянный ящик – пять минут работы. - Нам нужен не просто ящик. Он не должен протекать. Значит, кроме плотника, нам потребуется жестянщик. Сомневаюсь, что в Пуэрто-Круцеро жестянщики с плотниками толпами бродят по улицам. Изготовить такую водонепроницаемую штуку придётся здесь. - Можно законопатить покойного в бочку с бренди… - задумчиво предложил Харпер, - Ко мне в таверну захаживал один матрос с «Виктории», так вот он рассказывал: когда Нельсон погиб под Трафальгаром, тело положили для сохранности как раз в бочку с бренди. Мой приятель и доставал потом адмирала. Клялся, что Нельсон был, как в день смерти. Кожа мягкая, разве что волосы да ногти чуть-чуть подросли. Шарп уже открыл рот для ехидного вопроса, но Харпер его опередил: - Конечно, я спросил. Говорит, не выливать же отличное пойло? Отличное, только стало солью немного отдавать. Шарп категорично заявил: - Мы не будем класть дона Блаза в бренди. Он полуразложился, и в Испании его придётся просто вылить в могилу вместе со спиртным. Так что мы запаяем его в гроб и повезём. - Как скажете. Цитадель напомнила Шарпу испанские крепости, которые он брал во время войн с Наполеоном. Низкие стены с торчащими жерлами пушек. Широкий сухой ров – смертельный капкан для штурмующих. Гласис – пологая насыпь перед рвом, призванная отражать пущенные врагом ядра, переправляя их с отскоком поверх голов защитников. Поднимавшаяся из середины комплекса укреплений старинная башня выглядела нелепым архаизмом. Переговорив с Шарпом и Харпером, испанский сержант неохотно пропустил их в форт. Друзья миновали входной тоннель, пересекли плац и через вторые ворота вышли в тесный внутренний дворик. Одну из его сторон образовывала стена той самой древней башни, испещрённая пулевыми отметинами на высоте человеческого роста. Судя по пятнам засохшей крови, здесь арестанты Вальдивии встречали свой конец. Друзья справились в караулке о капитане Маркуинесе, и тот появился спустя пять минут, оказавшись тонкокостным, на редкость смазливым, щеголеватым юнцом. Его пышная униформа подходила более для парадных залов Мадрида, нежели для глухой колонии. Маркуинес носил гусарскую куртку, густо обшитую галуном до полной невозможности определить цвет ткани, белый козлиной кожи ментик, отороченный чёрным мехом, и готовые вот-вот лопнуть тугие голубые лосины, украшенные золотой вышивкой и серебряными боковыми пуговицами. Эполеты, подвеска сабли, шпоры и обкладка ножен блестели золотом. Манеры капитана были подстать облачению. Он многословно извинился, что заставил господ ждать, поздравил с благополучным прибытием в Чили от своего имени и капитан-генерала Батисты и пригласил Шарпа с Харпером к себе. В просторной уютной комнате слуга подал горячий шоколад, золотые рюмочки с чилийским бренди и блюдо засахаренного винограда. Маркуинес поправил смоляные кудряшки перед зеркалом в золочёной раме и подошёл к широкому полукруглому окну: - Дивно красивый край. Вид из окна открывался изумительный. Ряд тростниковых городских крыш сменяла череда холмов, за которыми вставали далёкие снежные пики, один из которых венчал сносимый ветром южнее коричневый дымный ус. - Вулкан. – объяснил Маркуинес, - В Чили их видимо-невидимо. Часты землетрясения. Беспокойная земля, но пленительно красивая, что искупает всё. Лакей принёс сигары. Маркуинес предупредительно помог Харперу справиться с раскуриванием. - Остановились у Блэйра? – капитан выпустил в потолок струю дыма, - Бедняжка Блэйр! Его дражайшая половина отказалась ехать с ним в Чили, и всех радостей у него – джин, которым иногда балуют консула прибывающие сюда соотечественники. Ваш испанский превосходен, примите мои поздравления. Редко кто из англичан так свободно владеет нашим наречием. - Мы оба служили в Испании. - О! Значит, мы в неоплатном долгу у вас. Вы говорили что-то о рекомендательном письме? Позвольте взглянуть. Письмо донны Луизы, не вдаваясь в детали относительно миссии Шарпа, призывало всякого испанского чиновника оказывать стрелку полное содействие. - Конечно, конечно! Всё, что от меня зависит! – заверил Маркуинес, прочитав послание, - К сожалению, не имею чести быть лично знакомым с графиней. Костлявая вырвала дона Блаза из наших рядов ещё до того, как он вызвал сюда супругу. Какая невосполнимая потеря, какая трагедия – его смерть! Он был замечательным человеком, да что там! Великим человеком! Было в нём что-то такое, знаете ли, от святых подвижников. Тараторя, Маркуинес сложил письмо, аккуратно вложил внутрь подвесную печать и вернул документ Шарпу: - Итак? Чем же я могу вам помочь? - Нам нужен пропуск в Пуэрто-Круцеро. Мы хотим отвезти тело дона Блаза в Испанию. – ободрённый благожелательностью Маркуинеса, Шарп не стал ходить вокруг да около. Капитан дружески оскалился, обнажив два ряда зубов, мелких и белых, как у трёхлетки: - Не вижу причин вам отказать. – он порылся в бумагах на столе, - Вы прибыли на «Эспириту Санто»? - Да. - Через несколько дней он возвращается в Испанию и по пути завернёт в Пуэрто-Круцеро. Там готов груз золота, а судно Ардилеса – наш единственный подходящий для перевозки ценностей транспорт. Почему бы вам не отправиться в Пуэрто-Круцеро на «Эспириту Санто» и, если всё пройдёт гладко, на нём же отвезти усопшего на родину? Шарп, готовившийся к проволочкам и формальностям, не мог поверить своей удаче. «Эспириту Санто» был решением всех проблем, но оговорка Маркуинеса насторожила стрелка: - А что может пройти не гладко? - Кроме пропуска, - пояснил капитан, мило улыбаясь, - вам потребуется разрешение церкви на эксгумацию. И, хотя я полагаю, что епископ пойдёт навстречу нуждам вдовствующей графини Моуроморто, но должен предупредить: церковь в таких делах… м-м… нетороплива, так сказать. - Думаю, мы сможем ускорить процедуру. - Каким образом? - Церковь ведь принимает пожертвования? - Конечно. Очень мудрый шаг с вашей стороны. Маркуинес вновь ослепил гостей улыбкой. Как ему, чёрт возьми, удаётся сохранять зубы такими вопиюще белыми? Капитан предостерегающе поднял указательный палец: - Нельзя также забывать о санитарном свидетельстве! Всегда есть риск распространения эпидемий, понимаете ли. - Понимаем. А что непонятного? Придется дать две взятки. Одну – святым отцам, вторую – администрации за пропуск и за санитарное свидетельство, придуманное, похоже, Маркуинесом минуту назад. Да, знала донна Луиза, что делает, когда не поскупилась наполнить хранящийся у Блэйра сундук золотом. Шарп сладко улыбнулся очаровашке Маркуинесу: - Пропуск мы получим сегодня? - Бог мой! Нет! Конечно, нет! – ужаснулся подобной неприличной спешке капитан. - Тогда как скоро? - Не от меня зависит. - Неужели у вас принято беспокоить капитан-генерала Батисту по столь пустяковым поводам? – спросил Шарп как можно невиннее. - Его Высокопревосходительство капитан-генерал сочтёт великой честью принять таких прославленных воинов, как вы! – торжественно провозгласил Маркуинес, - Вы, правда, были под Ватерлоо? Донна Луиза подробно описала боевые заслуги Шарпа в письме, и стрелок кивнул: - Да. - Его Высокопревосходительство капитан-генерал Батиста боготворит императора и будет счастлив услышать ваш рассказ. – лицо капитана приобрело глуповато-умильное выражение, как если бы факт предстоящей беседы между его начальником и Шарпом наполнял Маркуинеса невыразимым блаженством. - Польщён знакомством с вами, - повторял капитан, как попугай, провожая посетителей до караулки, - Чрезвычайно польщён. - Ну, как? – вопросом встретил друзей Блэйр. - Неплохо. Быстро договорились. - Дай-то Бог. – прищурился Блэйр, - Дай-то Бог. Ночью хлынул дождь. Наполнившая ров вода, смешавшись с частичками местной красноватой почвы, казалась кровью в свете выглянувшей из-за туч луны. Хвативший лишку Блэйр размазывал пьяные слёзы, жаловался на убоявшуюся опасностей Чили благоверную и сочувствовал Шарпу с Харпером, чьи жёны тоже были далече. Узнав, где живёт Шарп, он долго допытывался у стрелка: - На кой ляд вам сдалась Франция? Чудной выбор местожительства, учитывая, сколько вы положили лягушатников. Это же всё равно что лиса, поселившаяся в крольчатнике! Шарпа интересовал капитан-генерал Батиста. - Шлюхино отродье он, а не капитан-генерал! И не о чем говорить! – заявил Блэйр и замолк. Было видно, что, несмотря на хмель, несмотря на дипломатический статус, разговоры о Батисте внушают консулу страх. - Он, что, незаконнорожденный? – попробовал расшевелить его стрелок. - Нет, что вы! – Блэйр опасливо оглянулся на служанок, будто те могли выучить английский и побежать с доносом к Батисте, - Законный, не сомневайтесь. Его папашка ходит в министрах у Фердинанда VII, потомство у папашки многочисленное, а Батиста – младшенький. Всё, что родитель смог для сынульки сделать – это спроворить ему чин артиллерийского офицера, пристроить в Чили, от начальства подальше, к деньгам поближе, и справляйся, дорогой отпрыск, как можешь. И Батиста справляется. Работоспособность у него – будь здоров! Он, конечно, не солдат, но и рохлей его не назовёшь. Всё гребёт под себя! - Ворует? Блэйр хмыкнул: - Ворует. А как же? Здесь все воруют. И я ворую. Зад каждого испанца в Чили горит ожиданием смачного пинка, посредством которого чилийцы со дня на день отправят гордых завоевателей обратно в Европу. Поэтому все заняты набиванием карманов, усердным и самозабвенным. Ворует ли Батиста? А кто не ворует? – Блэйр глотнул из стакана, - Ваш друг Вивар не воровал, и чем кончил? Нет, Батиста так не кончит. Он хитёр и дальновиден. Однажды он вернётся в Испанию и купит на чилийские денежки высокую должность. Попомните мои слова, он доберётся до рычагов высшей власти прежде, чем ему стукнет пятьдесят. - А сколько ему сейчас? - Молокосос. Лет тридцать, не больше. Консул, справедливо полагая, что и так наговорил о страшном Батисте больше, чем надо, в сердцах шваркнул на стол пустой стакан. Индианка спешно наполнила посудину смесью вина и рома. - Если вам станет одиноко, полковник, навестите «чингану» за церковью и спросите девицу «Ла Монха». – Блэйр закатил глаза и помотал головой, изображая райское блаженство, ждущее Шарпа с Харпером в объятиях «Ла Монхи», - Она – мулатка. - Мулатка – это как? – спросил Харпер - Полукровка, наполовину – женщина, наполовину – дикая кошка. - Вернёмся к Батисте. – Шарпа не так легко было увести от интересующей его темы. - Я всё сказал. – пожал плечами консул, - Парень – хищник. Встанешь на пути – перекусит. Он здесь царь и бог. Попробуете ром? Шарп покосился на девушек-индианок, с кувшинами вина и рома смиренно ждущих команды хозяина. - Нет, не хочу. - А хотите, отдам вам этих крошек на ночь? – с хмельной щедростью предложил Блэйр, - Страшны, как смертный грех, но в темноте-то все кошки серы? По этой части они мастерицы, да и как иначе? Готовят бурду, убирать не умеют, но хоть в кровати шустрят. Шарп видел, что Блэйр уже основательно набрался, но имелось ещё одно нерешённое дело: - Где мне найти американского консула? - Филдинга? Зачем вам Филдинг? – ревниво засопел Блэйр. Посвящать кого-либо в тайну поручения Наполеона Шарп не желал, а потому сходу сочинил некоего живущего в Нормандии американца, будто бы знающего Филдинга. История получилась не слишком связная, но и Блэйр был нетрезв: - Не повезло вам. Один из ихних китобоев сцапали испанцы, так что Филдинг на Чилоэ и пробудет там неделю, не меньше. - Чилоэ? - Остров на юге. Далековато отсюда. Шарп с трудом скрыл огорчение. Исполнение просьбы Наполеона так некстати затягивалось. - Вам знакомо имя подполковника Чарльза? – осведомился стрелок нарочито небрежно. - Знакомо? Ещё бы не знакомо! Он военный советник у О’Хиггинса. - Так он мятежник? - Мятежник, мятежник. Какого ещё рожна вся эта шатия-братия прётся в Южную Америку? С тех пор, как в Европе всё утихло, для всех наших ненастрелявшихся вояк в Чили словно мёдом намазано, а мне потом отдувайся перед испанцами. Что вам нужно от Чарльза? - Нет, нет, ничего. Беседа постепенно сошла на нет, и уже через час Шарп с Харпером пытались заснуть в полных блох кроватях под барабанящий по крыше дождь. Почёсывая поутру следы укусов, Харпер кисло констатировал: - Как в старые добрые времена. Ночной ливень поднял со дна рва мусор, колыхавшийся теперь у края, а площадь превратил в скопление луж разной глубины и размера. - Жуткий денёк для поездки. – меланхолично заметил Блэйр, уже сидевший в гостиной за дымящейся чашкой кофе, - Вот увидите, не пройдёт и часа, как с неба потечёт опять. - Куда-то собрались? - Вниз по реке, в порт. – консул застонал и потёр виски, - Проследить за погрузкой и переговорить с капитаном «Черибдиса». «Черибдис» - наш фрегат. У побережья дежурит целая эскадра, бдительно следя, чтобы испанцам не вздумалось обидеть кого-то из наших соотечественников. Капитан-генерал Батиста и его приятели знают, что стоит мне щёлкнуть пальцами – и все их игрушечные лодчонки враз окажутся на дне. Эй, где завтрак? Последние слова он выкрикнул в сторону кухни и сморщился от боли. Рваный треск мушкетов донёсся от Цитадели. - Конец бунтовщику. – брезгливо прокомментировал консул. Грянул ещё один отдалённый залп. - Весёленькое выдалось утречко. - Расстреливают бунтовщиков? – полюбопытствовал Шарп. - Бунтовщиков или голодранцев, пойманных со старым охотничьим мушкетом и не наскрёбших медяков на взятку патрулю. Разгильдяев приволакивают к башне Ангела, наскоро читают отходную и посылают их грешные души к Создателю. - Что это за башня Ангела? - Допотопная груда камней в центре Цитадели. Испанцы возвели её, когда высадились здесь впервые. Ничто её не берёт: ни пожары, ни землетрясения. Использовалась, как застенок, но сейчас там пусто. - А откуда название? – вступил в разговор Харпер. - Бог весть. Испанцы. Какой-то шлюхе спьяну померещились не зелёные черти, как обычно, а ангелочек. Попам же только того и надо. – он пожал плечами и снова гаркнул, - Где мой завтрак? Перекусив, Блэйр отбыл в порт. - Не ждите от Маркуинеса чудес, - наставлял он Шарпа, - Капитан обслюнявит вас с ног до головы, но делать ничего не будет, пока в его кармане не забренчит золото. Вскоре после отъезда консула «подполковника Шарпа» и «мистера Харпера» пригласили в Цитадель «оказать честь своим присутствием» капитану Маркуинесу. Одолев быстрым шагом знакомый путь: мост-тоннель-плац, друзья оказались во внутреннем дворике, у стены которого на это раз кучами окровавленного тряпья валялись два мертвеца. Велеречиво поприветствовавший англичан Маркуинес был несколько смущён тем, что трупы не убрали: - Ждём телегу отвезти их на кладбище. Изменники, бунтовщики. - Почему бы не выбросить их в ров, как индейских детишек? – ехидно осведомился Шарп. Маркуинес иронии не понял: - Бунтовщики ведь христиане. - А индейцы нет? - Кто-то, может, и христианин. – задумался Маркуинес, - Миссионеров-то у нас тьма-тьмущая. По мне, столько и не надо. Собрал мартышек в кучу, покропил святой водой – и готово. Дикарей всё равно не переделаешь. Вероломные и лживые твари. Только отвернись – он тебе враз нож в бок воткнёт. Сотни лет восстают против нас и ничему не учатся. Маркуинес провёл друзей в комнату с высоким сводчатым потолком: - Не будете ли вы столь любезны отдохнуть пока здесь. Его Высокопревосходительство капитан-генерал будет счастлив встретиться с вами. - Батиста? - Он! У нас один капитан-генерал! – Маркуинес прямо-таки тёк елеем, - Его Высокопревосходительство наслышан от капитана Ардилеса о личной аудиенции, коей удостоил вас император Наполеон, а так как Его Высокопревосходительство в восторге от Его Величества, то Его Высокопревосходительство пожелал узнать о Его Величестве, так сказать, из первых рук. Вы, надеюсь, не спешите? Я распоряжусь подать вам кофе. Или предпочитаете вино? - Мы предпочитаем наш пропуск в Пуэрто-Круцеро. – холодно сказал Шарп. - Дело находится в рассмотрении. Уверяю вас, сочувствие к горю графини Моуроморто водительствует нами. А теперь прошу меня простить. Капитан сверкнул зубами и вышмыгнул из комнаты. Помещение богатством обстановки не блистало: грубый стол, четыре стула; распятие, прибитое поверх подковы. В углу скукожился сломанный седельный каркас. Одно из окон выходило в расстрельный двор. Спустя час (в течение которого никто так и не побеспокоил Шарпа с Харпером) туда со скрипом въехала повозка, и наряд солдат побросал в неё убитых. Бой часов где-то в соседнем кабинете отмерил второй час ожидания. Ни обещанного кофе, ни вина, ни вызова к Батисте. Капитана Маркуинеса и след простыл. Писарь из комнатушки за караулкой (единственная живая душа, которая нашлась в пустой конторе) не мог вразумительно объяснить, куда подевался его начальник. Моросил вялый дождик, размывая свежую кровь у подножия башни Ангела. Гулкий перезвон за стеной возвестил половину, и терпение Шарпа лопнуло: - Пошли! Нечего тут высиживать! - А Батиста? - К чёрту Батисту! Прав, ох как прав был Блэйр, говоря о неистребимой склонности испанцев к бюрократическому усложнению всего и вся, но Шарп участвовать в их играх не желал: - Пошли, Патрик! Дождь припустил. Друзья вышли из ворот Цитадели, проплюхали по площади мимо статуи с индейцами, неподвижно сидящими под текущей с неба влагой. У дома Блэйра стояла телега, гружёная шкурами. Невыделанные кожи тошнотворно воняли. Охранявший повозку солдат спрятался от ливня под козырёк подъезда рядом с обвисшим британским флагом. При виде Шарпа (запыхавшийся Харпер немного отстал) часовой стряхнул дрёму и преградил стрелку путь: - Вы куда, сеньор! - Молчать! Прочь с дороги! Шарп, кипя от злости, оттолкнул его в сторону и дёрнул дверь. Как ни странно, она была не заперта. Появление Харпера остудило пыл караульного, испанец неохотно отступил. Шарп шагнул внутрь. - Чёртов Маркуинес! Чёртов Батиста! Чёртовы испанцы! – бурчал он, отряхивая воду с плаща, - Чёртовы пустоголовые идиоты! Они никогда не изменятся! Помнишь, когда мы дрались за их гнилую страну, они пытались драть с нас пошлины за ввозимые нами пули и порох?! Ублюдки без мозгов и совести! Женатый на испанке Харпер ухмыльнулся: - Сейчас выпьем горячего чайку, заморим червячка, но, главное, переоденемся во что-нибудь сухое. Ирландец начал подниматься по ступенькам, но вдруг насторожился и выругался. - Что? - Воры! Харпер рванулся наверх, Шарп за ним. - Ложись! – заорал Патрик, валясь в сторону. Падая, Шарп мельком увидел в проёме следующей в анфиладе двери двоих вооружённых мужчин. Грянул выстрел, и всё заволокло едким дымом. Куда ушла пуля, Шарп не знал. Сам он был невредим. По удаляющемуся топоту стрелок понял, что грабители бегут. Вскочив, Шарп ринулся вперёд. - Они в ловушке, Патрик! – не договорив, подполковник уже понял, что ошибся. Ещё одна лестница вела вниз, очевидно, к чёрному ходу, и воры кубарем скатывались по ней, пропуская ступени. - Стоять! – взревел Шарп. Для визита в Цитадель он оделся в штатское платье. Оружия тоже не брал. - Стоять! Мерзавцы миновали кухню и выбежали на задний двор. Оглушительно визжала стряпуха-мулатка. Шарп вылетел под дождь, крича негодяям остановиться. Воры тащили мешки с добром, у обоих в руках были короткие кавалерийские карабины. Тот из грабителей, что разрядил оружие в доме, налёг на ворота и выскользнул наружу в образовавшуюся щель. Второй, черноволосый и черноусый, со шрамом на щеке, развернулся к Шарпу и нацелил карабин ему в грудь. Промахнуться было невозможно, их разделяла пара метров. Вор оскалился и нажал на спуск. И ничего не произошло. Грабитель, державший оружие одной рукой, остервенело дёргал курок, но выстрела не было. Тогда бандит швырнул бесполезное оружие в Шарпа и бросился вон со двора. Уклоняясь от летящего карабина, Шарп поскользнулся, неловко рухнув в жидкое месиво из грязи пополам с конским навозом. Рыча от злости, стрелок рывком поднял себя на ноги, кинулся к воротам, успев лишь увидеть, как грабители растворились в боковом переулке. Бранясь на чём свет стоит, изгвазданный от макушки до пят Шарп подобрал карабин и побрёл к дому. - Замолчи, женщина! – рявкнул он на кухарку. Та испуганно притихла. Харпер нетвёрдо стоял на верхних ступеньках лестницы, держась за голову. - Что с тобой, Патрик? - Спаси, Господи, Ирландию… - слабо отозвался Харпер, медленно ковыляя вниз. Ирландец был бледен, как мел. Сквозь прижатые к волосам пальцы сочилась кровь. - Поганец попал в меня! Это же надо! Пройти всю войну без единой царапины, чтобы вшивый ворюга во вшивом городишке на краю земли жахнул наугад и разнёс мне полбашки! Иисусе Христе, Господь наш Всеблагий! Он отнял от раны руку и, посмотрев на испачканную красным ладонь, констатировал с печальным удовлетворением: - Ну вот, голова кружится. Шарп помог ему сесть на стул и осторожно раздвинул слипшиеся рыжие вихры. Ранение было пустяковым. Пуля чиркнула по кости черепа, разорвав кожу. - Ссадина. – облегчённо выдохнул Шарп. - Какая ссадина? Юшка так и льёт! - Шкуру рассекло, вот и льёт. - Хорошо, хоть живой. Святая Дева Мария, я бы уже остывал! - Хорошо, что у тебя черепушка, как у быка. – радуясь, Шарп легонько стукнул друга по макушке, - Эту кость даже двадцатифунтовое ядро прямой наводкой не возьмёт! Шарп намочил полотенце и кинул другу: - На, приложи, а я пойду взгляну, что там натворили наши непрошенные гости. Все вещи путешественников, кроме запертых в хранилище Блэйра оружия и золота, пропали. - Твой мешок, мои сумки, вся наша одежда, обувка, бритвы. – понуро перечислил Шарп, вернувшись к Харперу. - А напёрсток? Напёрсток императора? – тревожно спросил ирландец. - И напёрсток, и портрет, и кое-какое барахло Блэйра: картинки с полок, подсвечники. Ублюдки! - Медальон тоже? - Нет, я как повесил его на шею там, на острове, так и не снимал. - А что с нашим оружием? - Замок на хранилище цел. – Шарп показал карабин, - Второй головорез пытался пальнуть в меня, но эта штука не выстрелила. - Что так? Забыл зарядить? Шарп открыл полку. Порох, слегка подмокший, имелся. Тронув курок, стрелок обнаружил, что он болтается. Шарп вытряхнул с полки её содержимое и с размаху ударил прикладом о пол. По его предположению, дерево ложи разбухло от сырости, заклинив внутреннюю пружину. Обычный сбой дешёвого оружия. От сотрясения пружина высвободилась, и кремень щёлкнул о пустую полку. - Сырое дерево? – кивнул на карабин Харпер. - Спасло мне жизнь. Ублюдок целился в меня с пяти шагов. На пластине замка красовалось клеймо Кадисского оружейного завода. Армейский карабин. Отгремевшая в Европе война наводнила оружием весь мир. Обвинённая Шарпом в сговоре с грабителями кухарка, мелко крестясь и призывая всех святых в свидетели, поклялась, что не впускала злодеев, что они, наверно, проникли с крыши церкви. - Такое случалось и раньше, сеньор. Потому-то хозяин и обзавёлся комнатой с железной дверью. - Что теперь делать? – осведомился Харпер, бинтуя рану. - Я подам официальную жалобу. Оно, конечно, как мёртвому припарка, но так положено. Не откладывая, Шарп поспешил обратно в Цитадель. Диктуя унылому писарю список украденного имущества, стрелок не питал иллюзий. Он даром терял время. Вернувшийся Блэйр так ему и сказал. - Таких ограблений здесь – по сто в неделю. Вальдивия: жулик на жулике сидит и жуликом погоняет. Список ваш клерк выбросил в мусорную корзину, едва вы за порог вышли. Завтра пойдём покупать вам новое добро. - И высматривать чёртовых воришек. – угрожающе проворчал Харпер. - Да бросьте. Их никогда не поймают. Испанцы выжигают попавшимся букву «L» на лбу, но помогает это мало. «L» от «ladron», «злодей», сообразил Шарп. - Вот потому-то я и озаботился оборудовать хранилище. Чтоб туда проникнуть, надо что-то посерьёзнее, чем пара тощих воришек. Консул пребывал в отличном расположении духа. На «Черибдисе» его порадовали бутылкой вожделенного джина. Ночью Блэйр снова напился и вновь с пьяным упорством предлагал Шарпу с Харпером своих служанок: - Они чистые. Ни сифилиса, ни другой заразы. Для вас они расстараются в кровати, иначе я с них шкуру спущу! - Нет уж, спасибо. - Зря, подполковник, очень зря! За ночь небо очистилось от туч, и восходящее солнце золотило вершины Анд. Что-то радостное витало в воздухе. Шарп, проснувшись, чувствовал себя счастливым, пока не вспомнил о вчерашней краже. Необходимость волочиться за новыми рубашками, брюками и прочей дребеденью окончательно испортила настроение. По крайней мере, утешал себя стрелок, у него хватило ума приодеться для визита к Маркуинесу. Благодаря этому удалось сберечь от воров зелёный казимировый плащ, за пропажу которого Шарпу могло здорово нагореть от Люсиль. Француженка всегда считала, что Шарп должен одеваться элегантнее, и покупка зелёного казимирового плаща была её первой победой над упрямством мужа. Шарп крякнул. От воров он плащ уберёг, но зато основательно извозил его в грязи. Ну да ничего, навоз – не кровь, отстирается. Одевшись, Шарп понёс плащ вниз, чтобы выяснить, смогут ли служанки Блэйра отчистить пятна. Поднявшийся ни свет, ни заря консул хмуро хлебал кофе в гостиной. Он был не один. За столом Шарп с удивлением увидел Маркуинеса. Капитан сидел, заложив ногу за ногу. Подмышкой он держал отделанный золотом кивер с излишне пышным султаном. - Здравствуйте, подполковник! – Маркуинес был любезен до приторности. - Готов наш пропуск? – кисло поинтересовался стрелок вместо ответного приветствия. - Упоительно прекрасное утро, не находите? – капитан сверкнул зубами, и Шарп поймал себя на мысли: сиди Маркуинес лицом к солнцу, быть бы сейчас Шарпу слепым, как крот. – Наш благородный хозяин предложил мне кофе, и я не смог отказаться, хотя надо спешить, ведь нас с вами вызвал сам капитан-генерал. - Вызвал? – выделил Шарп покоробившее его слово. Блэйр за спиной Маркуинеса чуть ли не выпрыгивал из кожи, мимикой и жестами намекая Шарпу, что тот мог бы вести себя с испанцем вежливей. Улыбка Маркуинеса стала шире: - Совершенно точно, подполковник. Вызвал. Шарп налил себе кофе: - Я – не его подчинённый, чтобы он меня вызывал. Блэйр выпучил глаза и сокрушённо начал: - Э-э, подполковник Шарп имел в виду… - Подполковник Шарп укорил меня. – перебил его Маркуинес, - Укорил небезосновательно. Приношу вам, подполковник, свои глубочайшие извинения за неточную формулировку. Его Высокопревосходительство капитан-генерал Батиста послал меня к вам спросить, не соблаговолите ли вы и мистер Харпер пожертвовать некоторым количеством вашего времени ради того, чтобы доставить Его Высокопревосходительству неизъяснимое удовольствие и честь личного знакомства с героями минувшей войны? Приёмная Батисты представляла собой просторный зал с огромным резным гербом над камином. В очаге, несмотря на тёплую погоду, тлели дрова. Всё окна были открыты. По мысли хозяев, убранство комнаты, от раскрашенного герба до каменных колонн, должно было воплощать величие королевской власти. Однако взгляд всякого входящего накрепко приковывали к себе не яркая государственная эмблема, не портреты монархов на стенах, а порывистый мужчина, стремительно шагавший вдоль длинного стола перед камином, надиктовывая что-то между делом четырём адъютантам. Несколько десятков офицеров ловили каждое слово мужчины, буквально заглядывая ему в рот. Капитан-генерал Батиста во всём блеске: быстрота, решительность, натиск во всём. Мигель Батиста был высок, сухощав. Густо напомаженные чёрные волосы были зачёсаны назад. На бледном до синевы лице выделялись длинный хрящеватый нос и умные, с хищным блеском, глаза, смотревшие на мир свысока. На нём была форма, доселе невиданная Шарпом: изящный кавалерийский мундир чёрного цвета, чёрные рейтузы, чёрные ботфорты, даже ножны сабли обтягивала чёрная ткань. Единственным указанием ранга служили скромные серебряные эполеты. Простотой и благородством облачения капитан-генерал выгодно отличался от аляповатого великолепия мундиров его подчинённых. Кто-то из них пришёл с прошением, кто-то с докладом, но каждый, сам того не зная, выбрался из тёплой постели в столь ранний час, чтобы на правах статиста и зрителя поучаствовать в представлении, устраиваемом исполнителем главной роли Мигелем Батистой ради своего настоящего ценителя – Мигеля Батисты. Роль ему досталась сложная (шутка ли? правитель целой колонии!), но он справлялся, упиваясь каждым своим жестом, каждым словом, с сострадательностью бездушного механизма походя решая чужие судьбы. Щёлк! Кавалерийский лейтенант получил разрешение жениться. Щёлк! В поездке на родину майору артиллерии, у которого при смерти мать, отказано. - Не думает же майор Родригес, что у нас всех матери бессмертны? – пояснил Батиста. Очевидно, капитан-генерал изволили пошутить, потому что его окружение подобострастно засмеялось. Среди хихикающих Шарп с отвращением приметил своего давешнего попутчика полковника Руиса. Разобравшись с просителями, капитан-генерал перешёл к докладам. Отчёт седого капитана о хранящихся в арсенале Перунке боеприпасах Батисту не заинтересовал, а вот число заболевших в прошедшем месяце солдат, доложенное офицером-медиком, вызвало у капитан-генерала бурю эмоций. Уточнив ровным тоном, что большая часть поражённых неизвестным недугом приходится на гарнизон Пуэрто-Круцеро, Батиста осведомился уже не так спокойно, эпидемия ли это? - Мы не знаем, Ваше Высокопревосходительство. – виновато признал эскулап. - Так узнайте! – прорычал капитан-генерал, - Затронет ли хворь городских жителей? Что предпринять для профилактики? Чем вызвана болезнь? Что это за болезнь? Медик молчал. - Ответы! Мне нужны ответы! В чём причина? В воде ли, в провизии? В чём? – он наставил на врача палец и взревел, - Ступайте и без ответов не возвращайтесь! Разыгрываемый Батистой спектакль при всех своих драматических достоинствах выглядел именно спектаклем. Создавалось ощущение, что развитая капитан-генералом кипучая деятельность служит одной-единственной цели: чтобы через месяц или через год, когда колония Чили исчезнет с карты Испанской империи, никто не посмел упрекнуть наместника Батисту в том, что он ничего не делал. Шарп внимательно приглядывался к капитан-генералу, но не видел ничего такого, что могло бы напугать стреляных воробьёв вроде Ардилеса или Блэйра. Надутый юнец, играющий в государственного мужа, вышагивал туда-сюда, сыпля вопросами. Как много рогатого скота на бойнях Вальдивии? Отплыли транспорты с Чилоэ или нет? Есть ли новости о полке Руиса? Когда, наконец, прибудут его пушки? Проводились ли в Пуэрто-Круцеро пробные стрельбы разогретыми ядрами, и, если да, то какова была дальность стрельбы? Батиста внезапно развернулся к Шарпу и в той же оскорбительной манере, в которой допрашивал своих подпевал, спросил: - Вы были под Ватерлоо? Шарп выдержал паузу: - Да, сэр. - Почему Наполеон проиграл ту битву? На этот раз Шарп медлил с ответом не нарочно. Хотя Маркуинес и предупреждал стрелка об одержимости Батисты гением Бонапарта, после всех этих быков, боен и разогретых ядер вопрос о далёком Ватерлоо застал Шарпа врасплох. По-видимому, далёкое от Чили Ватерлоо капитан-генералу Батисте было в чём-то близко. Мнил ли он себя новым Бонапартом? Возможно. Он был молод, амбициозен и, помимо прочего, имел, как и Бонапарт, чин артиллерийского офицера. - Итак? – ждать Батиста не любил. В пику ему неспешно Шарп сказал: - Наполеон недооценил британскую пехоту. - Дайте догадаюсь, вы служили как раз в пехоте? Реплика Батисты вызвала смешки среди испанцев, но капитан-генерал мановением руки прекратил гогот: - Я слышал, что он проиграл битву под Ватерлоо из-за того, что поздно её начал? - Начни он её раньше, - прищурился Шарп, - мы бы разбили его раньше. Стрелок покривил душой сознательно. Начни Бонапарт с первыми лучами солнца, сумерки венчали бы его лаврами победителя, но Шарп скорее удавился бы, чем доставил радость Батисте, соглашаясь с ним. Капитан-генерал подступил к стрелку вплотную. Шарп всегда считал себя рослым, но, чтобы встретиться взглядом с Батистой, был вынужден задрать голову. - На что это было похоже? – спросил испанец. - Ватерлоо? - Да, Ватерлоо. На что это было похоже – находиться там? Шарп замялся. Как объяснить не нюхавшему пороху сопляку беспросветный ужас многочасового стояния под огнём французской артиллерии? Вой ядер, разрывающих воздух, замирающее сердце: в тебя? Нет, в твоего товарища. Как передать ежесекундную борьбу с обезумевшим от страха животным, бьющимся на грани твоего сознания; зверем, перекрывающим гул канонады: беги! спасайся! прячься! Но ты недвижим, недвижимы и твои однополчане, которых с каждой минутой становится всё меньше и меньше. Нет, бесспорно, были и другие воспоминания: азарт начала; победа, когда выкошенные, казалось, полки восстали из мёртвых и в пух и прах разнесли элиту наполеоновского войска, но не эти воспоминания поныне заставляли Шарпа просыпаться в холодном поту. Нет, не они. - Жутко. – наконец, выдавил из себя Шарп. - Жутко? – осклабился Батиста, - И только? Так же Шарп ответил и Наполеону, но тому хватило. На его лице стрелок прочёл такое глубокое понимание всего, вложенного в короткое слово, что от облегчения засмеялся, и Бонапарт смеялся вместе с ним. Когда веселье иссякло, Наполеон задумчиво уронил: - Это и должно было быть жутко… Но, видимо, оказалось жутко недостаточно. Увы, то, что не требовалось разжёвывать полководцу Наполеону, оказалось невозможно объяснить чиновнику Батисте. Всё же Шарп попытался: - Устрашающе. Пушки, то бишь. - Пушки? – переспросил Батиста. - Ну, да. У французов артиллерии было до чёрта. А уж управляться с ней они умели всегда. - Как вы сказали, «устрашающе»? - Очень. - Устрашающе. – многозначительно повторил капитан-генерал, повернувшись к свите, - Вы слышали, господа? Устрашающе! Вот что мы должны делать! Устрашать изменников, а не гоняться за ними по буеракам! А, значит, нам нужны пушки! Пушки! Пушки! Пушки! Речь он сопровождал энергичными ударами кулака правой руки о ладонь левой. - Где ваши пушки, Руис? - Плывут, Ваше Высокопревосходительство. - Месяцами я молю Мадрид о пушках! Мятежники на грани поражения. Всё, что им осталось – акт отчаяния, атака наших крепостей. И пусть! Пусть О’Хиггинс приводит своих предателей под стены Вальдивии! Пусть Кокрейн тянет сюда свои корабли! Мы сотрём их в порошок! Пушками! Пушками! Пушками! Но, если Мадрид не пришлёт мне пушки, как мне выиграть для короля эту войну? Хитро, подумал Шарп. Чили для короля потеряно, как ни крути, но, когда это случится, виноват окажется не деятельный капитан-генерал Батиста, а Мадрид. Ведь сколько бы пушек Мадрид ни прислал, их будет недостаточно, чтобы удержать Чили, ибо любой бывалый солдат вам скажет: как бы устрашающи ни были пушки, войн они не выигрывают. Сражаться в чистом поле против повстанцев, среди которых полно ветеранов вроде подполковника Чарльза, для Батисты означало бы верное поражение, а поражения плохо смотрятся в послужном списке. Батиста предпочёл ничего не предпринимать, но возвёл ничегонеделание в ранг стратегии. Пришлите мне артиллерию, требовал Батиста, и я уничтожу сунувшихся на штурм крепости бунтовщиков, при этом никак не объясняя, с чего повстанцам лезть под пушки твердынь вместо того, чтобы отрезать пути снабжения и выморить гарнизоны голодом и болезнями. Неудивительно, размышлял Шарп, что дон Блаз ненавидел Батисту. Вивар готов был пожертвовать собственным благополучием ради отчизны, Батиста – отчизной ради собственного благополучия. - Что привело вас в Чили, мистер Шарп? – вновь обратил внимание на стрелка капитан-генерал. Уже не «подполковник», отметил Шарп. - Графиня де Моуроморто попросила доставить на родину останки её мужа. - Своеобразная дама. Почему бы ей не обратиться ко мне? Святой долг – вернуть тело соотечественника скорбящей семье. Шарп не имел охоты вдаваться в разъяснения и ограничился коротким: - Не могу знать, сэр. - Не можете знать. Что ж, дело несложное. Исключая некоторые необходимые формальности, полагаю, чем скорее, тем лучше. Вы были знакомы с Виваром? - Мы вместе сражались в 1809 году за Сантьяго де Компостелла. Кто из испанцев не слышал о битве за Сантьяго де Компостелла? Одержанная там Виваром победа подняла боевой дух Испании, доказав, что французов бить можно и нужно. Та славная схватка жила в памяти многих испанцев, - об этом свидетельствовало благоговейное уважение к Шарпу (одному из полулегендарных героев, сделавших возможной ту чудесную викторию), проснувшееся во взглядах офицеров Батисты. Многих, но не у самого Батисты. Для молодого капитан-генерала Сантьяго де Компостелла был пыльной строчкой в скучной исторической книжонке. - Ваш Вивар ничем не отличается от остальных ветеранов давней войны. Победив Наполеона в Европе, они считают, что так же легко разгонят кучку бунтующих отщепенцев на другом конце земли. Но мятежники – не победоносные воины Наполеона, а Чили – не Франция! Как, по-вашему, мистер Шарп? - Вам виднее, сэр. – уклонился от прямого ответа Шарп, проклиная себя за уклончивость, которую Батиста может истолковать, как покорность. Что, похоже, и произошло. Батиста растянул губы в улыбке и, посмотрев на перевязанную голову Харпера, благосклонно поинтересовался: - Слышал, вас вчера побеспокоили? Шарп подивился осведомлённости капитан-генерала и кивнул: - Да, сэр. Улыбка стала шире. Батиста щёлкнул пальцами: - Мне бы не хотелось, чтобы вы уезжали из Чили со стеснённым сердцем и рассказывали потом, что наша администрация не в силах обуздать разгул преступности на улицах главного города провинции. С гордостью уведомляю вас, мистер Шарп, что воры схвачены, а ваше имущество будет вам возвращено. Он щёлкнул пальцами во второй раз. Ординарцы внесли в зал два тюка и водрузили их на стол. - Откройте. – жестом указал Батиста на мешки, обращаясь к Шарпу с Харпером, - Откройте и проверьте! Я хочу быть уверен в том, что все ваши вещи в целости и сохранности. Извольте! Друзья подошли к столу и, взявшись за тюки, высыпали их содержимое. На столешницу вывалилось пропавшее добро, но несвежая мятая одежда была выстирана и выглажена, обувь начищена, и Шарп не сомневался в том, что бритвы наточены до убийственной остроты. - Как будто всё, - сказал Шарп и, спохватившись, поклонился, - Спасибо, Ваше Высокопревосходительство. - Всё на месте? – отечески уточнил Батиста, - Ничего не пропало? Шарп вдруг сообразил, чего не хватало. Портрета Наполеона. Напёрсток отыскался среди вещей, но изображения императора не было. Уже набрав воздуха, чтобы сообщить о пропаже, Шарп осёкся. Попахивало ловушкой. Батисте, увлекавшемуся Наполеоном, едва ли могло прийтись по вкусу то, что один из мятежников получит подарок от кумира капитан-генерала. Портрет Батиста, скорее всего, оставил себе, а, начни Шарп возмущаться, не видать им разрешения на въезд в Пуэрто-Круцеро, как собственных ушей. Чтож, придётся, видно, Бонапарту переслать подполковнику Чарльзу новый сувенир с кем-то более удачливым, нежели Шарп. Стрелок отрицательно помотал головой: - Ничего не пропало, Ваше Высокопревосходительство. Батиста щёлкнул пальцами в третий раз, и отделение солдат заволокло внутрь двух скованных узников в бурых обносках. Кандалы арестантов скрипели и позвякивали. - А вот и сами воры! – объявил капитан-генерал. Оба преступника были черноволосы, черноусы и напуганы до чёртиков. Шарп не помнил лица ублюдка, который в него стрелял, но, всматриваясь в узников, подполковник проникался уверенностью, что среди них его несостоявшегося убийцы нет. То ли усы у того мерзавца росли погуще, то ли ещё почему. Батиста прервал размышления Шарпа: - Что вы делаете с ворами у вас, в Англии? - В тюрьму садим. Или ссылаем в Австралию. - Какое милосердие! Неудивительно, что у вас столько злодеев. У нас, в Чили, всё проще. Батиста достал из кармана платок и, подойдя к камину, обмотал тканью рукоять просунутой сквозь решётку кочерги. По крайней мере, Шарпу показалось, что кочерги. То, что это не кочерга, стало ясно, когда Батиста выдернул её из углей. На конце прута пылала раскалённая «L». От «ladron» - «злодей». - Не надо, сеньор! Не надо! – ближайший к Батисте вор забился в руках солдат. - Наказание за первое преступление – клеймение. За второе – смерть. – капитан-генерал поднёс пышущую жаром букву ко лбу арестанта, которому один из конвоиров задрал голову, взяв за волосы на затылке. В комнате воцарилась гробовая тишина. Полковник Руис отвернулся. Маркуинес побледнел. - Нет! – завопил обречённый, и Батиста со смаком прижал к его коже клеймо. Заключённый зашёлся в крике, высоком и пронзительном. Воздух наполнила омерзительная вонь жжёного мяса и горящих волос (у бедняги вспыхнула шевелюра). Лишь когда несчастный сомлел, Батиста убрал от него свой страшный инструмент и положил обратно в камин. Второй арестант, умоляюще глядя на Шарпа, взвыл: - Сеньор, прошу вас! Это не мы сделали, сеньор! Пожалуйста! Не надо! - Ваше Высокопревосходительство! – воззвал Шарп. - Будь я в Англии, - Батиста любовно пошевелил свою палаческую снасть в огне, - и надумай указывать вам, как отправлять правосудие, что бы вы мне сказали? В Чили, мистер Шарп, справедливо то, что называю справедливым я. В данном случае справедливо воздать подонку за преступление болью. Очищающей болью! Вынув клеймо из камина, капитан-генерал повернулся к следующей жертве. - Боже, спаси Ирландию! – еле слышно пробормотал Харпер. Всем было не по себе. Один из офицеров торопливо высунулся в окно, далеко перегнувшись через широкий подоконник. Батиста же искренне наслаждался взятыми на себя обязанностями экзекутора. Шарп читал это в его нездорово посверкивающих чёрных глазах. Вновь душераздирающий вопль. Снова шипенье и зловоние. Второй вор потерял сознание. - Убрать! – Батиста вяло махнул солдатам и швырнул железку в камин. Капитан-генерал развернулся к Шарпу, и стрелок поразился происшедшей с тем перемене: казалось, будто Батисту вмиг покинули все силы, он был расслаблен, он был скучен. - Разрешение на посещение Пуэрто-Круцеро и эксгумацию останков дона Блаза Вивара вам даровано. Необходимые бумаги получите у капитана Маркуинеса. Выезд из Вальдивии завтра. На сегодня всё. Доброго дня. Коротко кивнув, капитан-генерал удалился. - Кто эти люди? – требовательно спросил Шарп у Маркуинеса. - Вы о ком? - Об этих двух страдальцах. - Воры, кто ж ещё? - Ни один из них в меня не целился. - Послушайте, - увещевающее заговорил капитан, - Если они не воры, то почему ваше имущество нашли у них? А? Мило улыбаясь, Маркуинес пропустил Шарпа с Харпером в дверь своего кабинета и, войдя следом, извлёк из ящика стола кипу бумаг: - Ваша подорожная, подполковник. Ещё раз обращаю ваше внимание: Вальдивию вам предписано покинуть именно завтра. Капитан выкладывал документы веером, словно игральные карты: - Бумаги мистера Харпера с той же датой отъезда. Пропуск, дающий вам обоим право въезда в крепость Пуэрто-Круцеро и, наконец, письмо Его Высокопревосходительства, разрешающее эксгумацию тела дона Блаза Вивара. Всё, как вы хотели! Шарп почти раскаивался за то, что напустился на Маркуинеса. И вправду, чего раскипятился-то? Документы готовы, а к ловле воров капитан отношения не имеет. - Кстати, а как насчёт разрешения церкви? Маркуинес склонил красивую голову набок: - Наша мать, Святая Церковь, доверяет своему возлюбленному сыну, капитан-генералу Батисте, и в Чили его разрешения вполне достаточно. Шарп собрал со стола бумаги: - Не знаю, что бы мы без вас делали, капитан. - Всегда рад услужить. - По крайней мере, погодка нам благоприятствует, - бодро заметил Харпер, - В самый раз для морской прогулки. Брови Маркуинеса взлетели вверх: - Какой морской прогулки? Ах, да… Вы полагаете, что поплывёте в Пуэрто-Круцеро на «Эспириту Санто». Забыл предупредить. К моему величайшему сожалению, на фрегате нет свободных кают, и появятся только после того, как часть пассажиров сойдёт в Пуэрто-Круцеро. А вам придётся следовать в крепость сушей. Но вы не пожалеете, природа в Чили прелестна! - Извините, капитан, - осведомился Шарп, если мы не привязаны ко времени отплытия «Эспириту Санто», к чему эта спешка? Почему мы должны выезжать завтра, и ни днём позже? - Понимаете ли, вы не связаны датой отплытия «Эспириту Санто» из Вальдивии, но вам желательно выехать пораньше в крепость, чтобы успеть завершить все свои дела до отплытия фрегата из Пуэрто-Круцеро в Европу. - Капитан, послушайте, - начал заводиться Шарп, - Я же не волшебник, я не могу за сутки сотворить из ничего герметичный гроб для останков дона Блаза. А лошадей купить, а припасы? Капитан Маркуинес был невозмутим: - В Пуэрто-Круцеро отличные оружейники. Изготовить такой гроб – пустяк для них. Насчёт лошадей и прочего… Мистер Блэйр – большой специалист в делах подобного рода. Шарп не хотел отступать: - Почему мы не можем плыть на «Эспириту Санто»? Гори каюты синим пламенем, мы и на палубе перекантуемся, не впервой! Маркуинес удручённо вздохнул: - Увы, увы и ещё сто тысяч «увы!» Капитан Ардилес везёт подкрепления гарнизону Пуэрто-Круцеро и на корабле яблоку негде упасть. Между прочим, найди неустрашимый капитан для вас местечко, ничего, кроме ненужных осложнений, его любезность вам не принесла бы: подорожные выписаны для передвижения сухопутным порядком. Для путешествия на «Эспириту Санто» документы необходимо было бы переоформить, и неизвестно, сколько времени это займёт. Капитан благожелательно оскалил жемчужные зубы, будто тянущийся к лакомству жеребец: - Возможно, подполковник, вы окажете мне честь, позволив сопровождать вас первый десяток километров и угостить завтраком, так сказать, на траве? По пути я покажу вам парочку совершенно умопомрачительных пейзажей! Ну же! Соглашайтесь! Умоляю! Видя, что Шарп колеблется, Маркуинес добавил: - Блэйра прихватите для компании. Веселее будет. Я тоже буду не один. Отказаться было неловко. Маркуинес оформил все бумаги и более не заикнулся о взятке или каком-либо другом виде оплаты своих хлопот. Фатоватый юный капитан горел искренним желанием похвастать перед заезжими иноземцами живописной природой столь любимого им Чили. И Шарп согласился. На том друзья и распрощались с Маркуинесом, ринувшись на поиски Блэйра с его связями среди купцов и барышников. Природа и впрямь была великолепна, по словам Харпера, «в самый раз для скачки на лошадях из чистого золота». Животные были так себе, но отвалил за них Шарп немыслимую сумму после того, как Блэйр поклялся, что, по местным меркам, лошади достаются им, почитай, даром. - Кони у нас недёшевы! – оправдывался консул, - Когда будете покидать Чили, за сколько бы вы их ни продали, внакладе не останетесь! - Если будет, что продавать. – заметил Шарп, с сомнением трогая проступающие сквозь кожу рёбра доставшейся ему гнедой клячи с обрубленным хвостом. Харперу повезло больше. Его серая кобыла, хоть и была крива на один глаз, но всё же сил у неё хватало без труда выдерживать немаленький вес огромного ирландца. Блэйр же сторговал друзьям безропотного мула для перевозки багажа и сундука (изрядно, надо сказать, полегчавшего), а также помог купить всё, необходимое в дороге. От приглашения Маркуинеса консул отказался, сославшись на занятость, а желание юного щёголя составить компанию Шарпу с Харпером на начальном отрезке пути объяснил просто: - Батиста. Не хочет рисковать. Вдруг у вас в Испании куча влиятельных друзей? Зачем ссориться? Небо сияло удивительной чистотой и синью, будто прошедшие дожди любовно отдраили его, готовя к сегодняшнему дню. Шарп, Харпер и лощёный, как всегда, капитан Маркуинес скакали впереди. За ними следовала весёлая орава приятелей капитана, молодых офицеров, с подружками. Девицы сидели в сёдлах по-дамски, свесив ноги на одну сторону (здесь это называлось «по-английски») и визгом сопровождали каждый уклон или изгиб дороги. На помощь им тут же бросалось несколько молодых людей, хохоча и перешучиваясь. - Девушки не привыкли к верховой езде, - конфузясь, пояснил Шарпу Маркуинес, - Они из заведения позади церкви. Ну, вы понимаете… Каждый взрыв смеха заставлял капитана ёжиться и неодобрительно коситься назад, но было видно, что в остальном юный франт искренне наслаждается поездкой. Процессию замыкали слуги с корзинами вина и снеди для пикника. Они проезжали мимо виноградников, богатых поместий, деревень с побеленными домиками и церквями, мимо фруктовых садов и табачных полей, над которыми вздымались величественные далёкие горы, с вершин которых устремлялись в долины бурные реки талой воды. Два вулкана в увенчанных серо-коричневыми плюмажами дыма шапках казались генералами среди своих молчаливых древних солдат. Как-то раз справа проглянулся океан и парусник, спешащий на юг. Для пикника расположились у водопада, спугнув стайку крохотных хлопотливых колибри. Крепкое вино ударяло в голову. Одна из девушек, мулатка, вошла в озерцо у подножия водопада. Высоко поднимая юбку, она заходила всё глубже, будто не замечая прикованных к ней жадных взглядов спутников-мужчин. Сидящего рядом с Шарпом Маркуинеса больше интересовал появившийся разъезд из дюжины кавалеристов. Лениво махнув им рукой, капитан небрежно спросил Шарпа: - Ну, и как вам наш капитан-генерал? Скользкий вопрос, а потому Шарп был краток: - Деятельный. - Он – гений! – выпалил вдруг Маркуинес, - Сами посудите, сумма таможенных сборов выросла в три раза, с налогами – та же картина. Наконец-то, Чили правит твёрдая рука! Шарп искал на лице Маркуинеса хоть какой-то намёк на иронию, но тот, по-видимому, действительно верил в то, что говорил. - А, когда мы получим пушки, то отвоюем север! - Вам лучше попросить у Мадрида хорошую пехоту. – посоветовал Шарп. Маркуинес гордо тряхнул головой: - В Чили пехота бесполезна, подполковник. Мятежники чувствуют себя непобедимыми. Рано или поздно они вылезут из нор, чтобы наложить лапы на наши крепости, а там их уже будут ждать пушки. И в тот день каждый скептик признается себе: «да, я недооценил гений выдающегося стратега капитан-генерала Батисты». Маркуинес нашёл голыш и бросил его в озерцо. Девушка-метиска, подоткнув мокрую юбку, выбиралась на берег. - Находите её привлекательной? – полюбопытствовал Маркуинес. - А вы – нет? - Хорошенькие, пока молоденькие. Но к двадцати у них уже пара детишек и ляжки, словно у кавалерийского мула. Капитан выудил из жилетного кармана часы: - Как ни печально, нам пора расставаться, подполковник. Не заблудитесь? - Едва ли. Дорогу им подробно растолковал Блэйр. Недалеко отсюда начинались холмы. Там, согласно подорожной, им предписывалось ночевать в «укреплении на возвышенности», а уже завтра друзья покинут обжитую часть Чили и продолжат путь по дикой местности, где погиб дон Блаз и где, по слухам, обитали свирепые туземные племена. Впрочем, Блэйр и Маркуинес в один голос убеждали Шарпа, что сейчас там тихо, разве что пошаливают разбойники. - Однако, с вашим арсеналом ещё неизвестно, кто кого больше испугается. – пошутил Маркуинес. Вооружены они были до зубов. Шарп повесил на бок клинок, с которым прошёл Португалию, Испанию и Францию. Оружие не имело ничего общего с кривыми офицерскими саблями. Это был увесистый кавалерийский палаш. Под Ватерлоо точно такими же английская тяжелая конница изрубила в капусту корпус французской пехоты, захватив два Орла. Редкий фехтовальщик одобрил бы выбор Шарпа: палаш был неуклюжим, тяжёлым, длинным, но стрелок владел им мастерски. Кроме верного палаша, Шарп заткнул за пояс два заряженных пистолета, а на плечо повесил взведённую винтовку Бейкера. Харпер тоже не преминул дополнить смертоносный набор из сабли, винтовки да пистолетов своим любимым оружием: семиствольным ружьём. Семистволка разрабатывалась по заказу британского флота. Моряки хотели иметь усиленное подобие дробовика для пальбы с мачт по палубе вражеского корабля при абордаже. Семь стволов заряжались полуторасантиметровыми пистолетными пулями, выстреливавшимися разом, сметая всё на своём пути. Флот ждало разочарование, у оружия обнаружился существенный недостаток, из-за которого чудо-оружие пришлось по-тихому списать: чудовищной силы отдача, если даже не ломала стрелку плечо, надолго выводила бойца из строя. У Харпера же оказалось достаточно силы и упрямства освоить семистволку и с тех пор, как Шарп подарил её ирландцу, тот был с ней неразлучен. Можно не сомневаться, усмехнулся про себя Шарп, злоумышленник дважды подумает, прежде чем зариться на сундучок, рядом с которым едет Патрик Харпер и его семиствольная игрушка. - Чепуха несусветная, вот что я вам скажу. – нарушил обоюдное молчание Харпер спустя час после того, как они разъехались с Маркуинесом. - Ты о чём? - О фрегате. Что, на таком здоровенном корабле и не нашлось бы для нас закутка? – он фыркнул и нахмурился, - Меня что беспокоит-то, уж не подстроили сладкоречивые жабы нам на пути какой каверзы? Шарп терзался теми же подозрениями. Больно ладно всё вышло с документами. Больно нелепо выглядел предлог, под которым им отказали в путешествии на «Эспириту Санто». Всё указывало на то, что Шарп с Харпером могут и не доехать до Пуэрто-Круцеро. - Сегодня нам, полагаю, ничего не грозит. - Людно, да? – Харпер понял его с полуслова. - Точно. Они ещё не покинули пределов густонаселённой местности, и навстречу то и дело попадались путники: босоногий монах, пастух со стадом, везущий в Вальдивию табачные листья крестьянин. Нет, здесь на них нападать не будут. Для таких затей лучше подходят пустынные холмы, в которые они въедут завтра. - Что предпримем? - Предупреждён, значит, вооружён. – браво ответил Шарп, хотя на душе у него скребли кошки. Разумнее всего было бы вернуться, но возвращаться Шарп не хотел. Он приехал в Чили найти старого друга и, раз уж дон Блаз погиб, самое малое, что мог для него сделать Шарп – отвезти останки в Испанию. Обозначенное в подорожной «укрепление на возвышенности» оказалось бревенчатым фортом, расположенным на верхушке холма, к которому притулился неряшливый посёлок туземцев – работников соседней табачной плантации. Укрепление недаром носило название «Форт Небесный», окрестности просматривались с него, будто с высоты птичьего полёта. Командир форта, капитан кавалерии по фамилии Морилло, встретил Шарпа с Харпером приветливо, только поинтересовался, запаслись ли они провиантом? - Да, конечно. – успокоил его Шарп. - Я бы и рад угостить вас, но рационы скудны… - извинился Морилло, возвращая Шарпу документы. Вид у молодого капитана был нездоровый, но цепкий взор глубоко запавших глаз выдавал в нём опытного воина, привыкшего к опасностям приграничного житья. Капитан и его бойцы, сейчас с любопытством разглядывавшие иностранцев, стерегли тракт от вылазок повстанцев. - Не то, чтобы они здесь появлялись. – пояснил капитан, - Предыдущий капитан-генерал отвадил их от этих мест. Но он был кавалерист, знал толк в войне. Вольно или нет, слова Морилло о бывшем капитан-генерале прозвучали упрёком нынешнему. - Мне довелось биться плечом к плечу с доном Блазом, - взвешенно молвил Шарп, - В Испании. Под Сантьяго де Компостелла. Морилло недоверчиво переспросил: - Вы были под Сантьяго де Компостелла, когда французы атаковали собор? - Я был в соборе, когда они нарушили перемирие. - Тогда я ещё под стол пешком ходил, но я помню рассказы. Были же времена, да? – Морилло нахмурился, повернулся, высматривая кого-то на другой стороне утоптанной площадки, служащей плацем, - Вы знакомы с сержантом Дрегарой? - Нет. - Он приехал час назад с полуэскадроном солдат. Спрашивал о вас. - Обо мне? Я его не знаю. - А Дрегара вас знает. И вас, и вашего товарища. Вон он, в полосатом одеяле, у костра на том конце. Шарп всмотрелся в сгрудившихся у огня кавалеристов. Уж не с этими ли ребятками раскланивался Маркуинес у водопада? Морилло поманил Шарпа подальше от ушей солдат: - Сержант Дрегара сообщил мне, что намерен составить вам завтра компанию. - Мне компания не нужна. - Нужна или не нужна, вы в Чили, подполковник Шарп, где желания отдельный людей значения не имеют. Объяснения требуются? Они вышли за ворота. Далёкое море с такого расстояния было похоже на пластину мятой серебряной фольги. - Полагаю, капитан, - начал Шарп, - что вы не из тех людей, которых порадовала смерть дона Блаза? - Не из тех. - Он сгинул неподалёку, если я не ошибаюсь? - Не ошибаетесь. – Морилло указал на юг, где недобро темнели поросшие лесом холмы, - Полдня езды от нас, чуть в стороне от большака. - Забавно получается, - произнёс Шарп, - Дона Блаза подстерегли мятежники, выкуренные отсюда давным-давно. - Чили вообще забавная страна. - Простите мою несколько, может, неуместную любознательность, капитан, но не планируете ли вы на завтра патрули в направлении, по случайному, разумеется, стечению обстоятельств совпадающем с нашим маршрутом? Намёк Морилло понял и ответил в тон: - По случайному, разумеется, стечению обстоятельств, сержант Дрегара привёз мне приказ, согласно которому я, оставив в форте десяток парней, с остальными должен прибыть завтра в Вальдивию к двум часам дня для инструктажа и смотра у капитана Маркуинеса. - Выехать вам придётся затемно, - домыслил Шарп, - то есть, нам с мистером Харпером от общества любезного сержанта Дрегары не отвертеться. Морилло поджёг сигару. Пряча трутницу ( - Список случайностей я бы дополнил. Приказ подписан лично капитан-генералом. До сего дня я ни разу не получал приказов непосредственно от Батисты. Ветер сносил табачный дым к северу. По-своему истолковав молчание Шарпа, капитан сказал: - Вы же понимаете, синьор, от выполнения приказа, тем более, капитан-генерала Батисты, я увильнуть не могу. - Само собой, капитан. - Я и рад бы вам помочь, хотя бы в память о доне Блазе. При нём такие форты, как этот, мы строили один за одним; натаскивали конницу из местных. Натиск – вот был наш девиз. А сейчас? Редкие патрули вдоль основных трактов. Пятьдесят километров восточнее – и мы уже понятия не имеем, что там происходит. - По моим наблюдениям, форт плохо приспособлен для обороны. - Он и не рассчитан на оборону. Так, временное пристанище. Передохнуть ночь-другую в относительной безопасности. Дон Блаз не желал, чтобы отсиживались за стенами. Он считал, что наше место – там. Морилло не без гордости кивнул в направлении холмов. Форт был, по существу, не более чем бивуаком, окружённым частоколом. Даже питьевую воду приходилось носить из родника у подножия холма. Внутри кольца бревенчатых стен находилось единственное снабжённое крышей строение – грубый сруб, где, вероятно, спали офицеры. Нижним чинам приходилось искать на ночь убежище под сенью стрелковой ступени вдоль стен. Хижина подала Шарпу идею: - Ваше обиталище, капитан? - Моё. - Не приютите ли вы меня с другом сегодня? Морилло непонимающе заморгал: - Ради Бога. Правда, предупреждаю: будет тесновато. - Во сколько вы предполагаете поднимать на рассвете своих парней? - В шесть, чтобы в семь выехать. - А раньше можете? - Ну… да. Шарп усмехнулся: - Как вы думаете, капитан, станет ли сержант Дрегара беспокоить нас с мистером Харпером, будучи уверен в том, что мы сладко спим? А? Мне почему-то кажется, что у него хватит такта потерпеть часов до десяти, а то и до одиннадцати? Суть не ахти какой хитрости Шарпа капитан ухватил с лёту, мигом обозначив слабое место плана: - Он может заметить отсутствие ваших лошадей. - Едва ли. Животных всё равно останется много: кони десятка ваших кавалеристов, да одры его подручных. Вот мул – другое дело. Жаль, но его, похоже, придётся бросить. Капитан затянулся сигарой и, вытянув губы трубочкой, пустил струйку дыма, тут же подхваченную ветром: - Приказ капитан-генерала никак не регламентирует время моего выезда, и, если мне вздумается выезжать, например, в три утра, а вы решите покинуть форт вместе с нами, то у меня нет никаких причин вам мешать, правда? - Правда, капитан. – с облегчением выдохнул Шарп, - Спасибо. Но Морилло не закончил: - Я бы не советовал вам ехать по главной дороге. Дрегара знает обходные тропки, и догонит вас без особых усилий, сколько бы часов у вас в запасе ни было. – капитан выдержал паузу и загадочно улыбнулся, - Но я дам вам Фердинанда. - Кого? - Утром, синьор, увидите. Морилло довольно зажмурился, но больше ничего не сказал. От костров аппетитно тянуло готовящимся на них ужином. Смеркалось. Облака с раскалёнными брюхами плыли над чёрной иззубренной стеной Анд. Через час после того, как на небе потухли последние отблески солнца, капитан Морилло обошёл форт, оповещая своих солдат о том, что они выступают в три утра. Люди охали и стонали: в такую-то рань? Однако, Шарп, которого капитан, как и Харпера, взял с собой, видел, что это не всерьёз, и на душе у стрелка было тепло и покойно. Эти парни верили в то, за что сражались, а, значит, дело Вивара не умерло вместе с ним. - А вы, сеньор? – Дрегара, жилистый желтозубый коротышка, устремил на Шарпа холодный змеиный взгляд, - Вы тоже рано подниметесь? - Упаси, Господи! – зевнул Шарп, - Настоящий английский джентльмен просыпается не раньше девяти утра. - Не знаю, как вы, англичане, а у нас, в Ирландии принято спать до десяти. – глубокомысленно изрёк Харпер, - Оттого-то мы, ирландцы, и поздоровей худосочных соседей. Дрегара отхлебнул из бутылки бренди: - Можем ехать вместе, сеньор. Вы же тоже на юг? Вместе безопаснее. - Замечательно, мой дорогой, замечательно! – вальяжно-высокомерным тоном, который так бесил его в офицерах-соотечественниках, одобрил Шарп, - Вас в таком случае не затруднит, полагаю, согреть нам воды для бритья? Скажем, к десяти часам. Только предупредите своего солдата, чтобы не вваливался, как медведь, а вежливо постучал и оставил посудину на пороге. - Воды для бритья? – брезгливо повторил Дрегара. Ноздри его раздулись. Сержанту не нравилось, когда с ним обращались, как с лакеем. - Да-да, воды, сержант. Но обязательно горячей, вы уж проследите, договорились? Ненавижу бриться в холодной воде. Глаза сержанта превратились в узкие щёлочки, но голос был ровен: - Хорошо, сеньор. К десяти. Форт затихал. Бойцы заворачивались в одеяла и устраивались спать вдоль бревенчатых стен. Над ними мерно гремели каблуками часовые. Внизу, в зарослях покрикивал то ли зверь, то ли неведомая пичуга. Шарп, лёжа на полу хибары, слушал могучий храп ирландца. Мысли не давали уснуть. В совпадения стрелок не верил. Следующий за иноземцами от самой Вальдивии сержант Дрегара привозит Морилло приказ, убирающий того подальше от места, где очень удобно избавляться от неудобных людей (яркий пример – дон Блаз). Приказ подписан Батистой. То есть и стоит за этим Батиста? Но зачем ему убирать заезжих чужестранцев? Может, он подозревает в них тайных эмиссаров Мадрида? Чушь! Убивать таких – себе дороже, ведь понаедут новые. От вопросов пухла голова, и сон не шёл. Только почувствовав на плече руку Морилло и услышав его шёпот, Шарп понял, что всё-таки забылся. - Вставайте, сеньор. Пора, пока другие не зашевелились. Мой сержант открыл ворота. Шарп повернулся и закряхтел. Прошли те времена, когда бессонные ночи ему были нипочём. Болела спина, и ныла нога, где засела пуля. - Поторапливайтесь, сеньор. Сейчас мои люди будут вставать, Дрегару тоже всполошат. Впотьмах натянув одежду и обувь, друзья собрали оружие и как можно тише выволокли сундук, сёдла и сумки к воротам, откуда сержант вывел иностранцев наружу, в прохладную ночь. Вскоре появился Морилло с их лошадьми. Мулом, увы, пришлось пожертвовать. Морилло был не один. - Это Фердинанд. – представил он спутника, - Ваш проводник. Холмы знает, как свои пять пальцев. Он – «пикунче». Не говорит ни по-испански, ни на другом христианском языке, но вам-то с ним не детей крестить. - Что значит «пикунче»? Месяц вышел из-за тучи, и Шарп получил ответ на свой вопрос. Тёзка испанского короля оказался низкорослым щуплым индейцем, одетым в лохмотья кавалерийской формы, обильно украшенной перьями. Туземец был бос и безоружен. - «Пикунче» - название его племени. – объяснял Морилло, помогая Харперу седлать коня, - Незаменимы в качестве разведчиков и проводников. Среди дикарских племён мало дружественных нам. Дон Блаз ратовал за то, чтобы побольше аборигенов привлечь к нам на службу, но он умер, и всё заглохло. - А где его лошадь? – оглянулся по сторонам Харпер. Морилло хохотнул: - По джунглям Фердинанд и без лошади вам сто очков форы даст! – капитан затянул подпругу и отступил назад, - Удачи вам, подполковник! - Как нам отблагодарить вас, капитан? - Просто передайте мой поклон вдове Вивара. Скажите, что я был верен её мужу до конца. Капитан надеялся на то, что донна Луиза при случае замолвит за него словечко, когда он вернётся в Испанию. - Передам обязательно. – пообещал Шарп, забираясь в седло и пристраивая на переднюю луку сундук, - Удачи и вам, капитан. - Доверьтесь Фердинанду. Индеец взял их лошадей под уздцы и повёл вниз по склону к тёмному морю леса. Луна играла в прятки, то выныривая из-за рваных облаков, то вновь скрываясь. Лента главной дороги уходила восточнее, далеко огибая безбрежную чащу. Едва кроны деревьев сомкнулись над головами путников, на холме в форте сыграли побудку. Шарп засмеялся и надвинул на лоб шляпу для защиты от веток. Первые лучи солнца, пробиваясь сквозь густую листву, в которой сновали яркие птахи, зажгли тысячи капелек росы маленькими бриллиантами. Фердинанд давно отпустил поводья и шёл впереди. - Интересно, где мы? - Фердинанд знает. – отозвался Шарп. Услышав свою кличку, индеец оглянулся и растянул губы в улыбке, открыв два ряда острых подпиленных зубов. - Обаятельный парень, - крякнул ирландец, - Нам бы сотню таких под Ватерлоо, и лягушатники сбежали бы ещё до того, как оно началось. Большей частью они ехали верхом, но иногда, на скользких и крутых склонах, приходилось спешиваться, ведя лошадей в поводу над мерцающими в низинах клочьями не рассеявшегося тумана. Самым волнительным моментом в это утро стала переправа через глубокий обрывистый каньон, дно которого скрывал всё тот же неизменный туман. На ту сторону вела шаткая конструкция из кожаных ремешков, дощечек и верёвок. Фердинанд указал на мост рукой, пролопотав что-то на родном наречии. - Хочет, чтобы мы по одному шли, - догадался Харпер, - Мне лично эта штука доверия не внушает. Страху натерпелись. Шарп двинулся первым. Хлипкий мостик дрожал и раскачивался под ногами. Фердинанд завязал кобылам глаза и перевёл по одной. Животные, ничего не видя, чуяли опасность, взбрыкивали и упрямились. Харпер, оказавшись на другом конце моста, громко перевёл дух. В его лице не было ни кровинки: - Лучше уж со Старой Гвардией Наполеона потягаться, чем ещё раз этот мостик перейти. Вскарабкавшись в сёдла, они продолжили путь. Фердинанд неутомимо трусил впереди. Харпер, жуя краюху, задумчиво уронил: - В толк не возьму, за каким дьяволом длинноносому превосходительству нас убивать? - Сам над этим голову ломаю. – признался Шарп. Ирландец недоумённо повёл плечами: - Мы же не собираемся жить здесь, заберём дона Блаза и тю-тю! Зачем посылать висельников по наши души? - Если их послал он. – вставил Шарп, чьи сомнения вспыхнули с новой силой при свете дня. - А кто же ещё? Он. – ирландец скривился, - Я таких субчиков хорошо изучил. Гнилой до самой печёнки. Зёнки его видели? Когда шнырь с такими зёнками заходит ко мне в харчевню, я выкидываю его прежде, чем он откроет рот. - Гнилой или нет, а вот напуганный – точно. - Напуганный? Батиста? – не поверил Патрик. - Он похож на шулера, севшего сыграть в «барабан». «Барабаном» ( - Ставки в игре Батисты высоки, а он дурачит всех игроков. Поймай они его за руку – трибунала не миновать. Но уж очень жирный кусок на кону, и он боится всего на свете: что по ошибке подтасует не ту карту, что против него играет другой шулер, да мало ли? Харпер аналогично понял и проворчал: - Почему бы ему не взять, да и не раздавить мятеж? И всё, банк его, никаких игр не надо? - Для того чтобы это сделать, надо быть воином, а он – не воин. Воином был дон Блаз. Дон Блаз мог покончить с восстанием, но дон Блаз, видимо, раскопал что-то на Батисту, и дон Блаз умер. Теперь у Батисты две задачи: ободрать Чили подчистую, потуже набив мошну прежде, чем всё рухнет, и найти подходящего козла отпущения, чтобы вернуться в Мадрид богатым, как крёз, и невинным, как агнец. - Но нас-то зачем убивать? Нам-то какое дело до его игр? - Мы – друзья его врага, дона Блаза, а, следовательно, тоже враги. – закончил Шарп, дивясь, насколько ладно сложилась днём картинка, не дававшая ему покоя ночью. - Значит, он будет стараться нас прикончить? - Э-э, нет! Прилюдно – нет. В Пуэрто-Круцеро нам, полагаю, ничего не угрожает. Прикончи нас Дрегара по пути, виноватыми остались бы повстанцы, но в Пуэрто-Круцеро убийство наделает много шума. - Дай-то Бог, чтобы вы оказались правы. Мне не по нраву подыхать в каком-то Чили. Шарп почувствовал угрызения совести, за то, что потащил друга с собой на край света. - Тебе не надо было ехать. - Изабелла тоже так говорила. Семейная жизнь – отличная вещь, но иногда мужчине надо от неё отдыхать, хотя бы ради того, чтобы, соскучившись по родным, вспомнить, как сильно ты их любишь. Кроме жены, Патрика ждали дома четверо ребятишек: Ричард, Лиэм, Шон и самый младший, чьё гэльское имя Шарп выговорить был не в состоянии, называя его Майклом. - Расставаться же с моими мальчишками навек – увольте. - Нам сделать-то – всего ничего. – подбодрил друга Шарп, - Выкопать дона Блаза, запаять в короб и – адью, сеньор Батиста! - Я бы всё ж таки положил его в бренди. - Что быстрей будет, то и сделаем, - покладисто подытожил Шарп. Гонка по джунглям кончилась внезапно. Просто зелёные великаны расступились и выпустили путешественников на главный тракт. Большак был пуст, ни следа Дрегары с его сбродом. Фердинанд, тряся ладошкой, показал зубы и опять залопотал по-своему. - Ты-всё, да? Довёл? Дальше сами? Туда? – неестественно громко, как разговаривают с несмышлёнышами и бестолковыми иноземцами, спросил его Харпер, тыча на юг. Индеец быстро закивал. Шарп открыл сундук, достал гинею и вручил проводнику. Тот спрятал его в карман рваного обмундирования. Весело оскалившись напоследок, тёзка испанского короля растворился в чащобе. Впереди лежал Пуэрто-Круцеро, где-то далеко позади плелись убийцы, и впервые с момента высадки в Новом Свете на душе у Шарпа стало легко-легко. К вечеру, взбираясь на скалу, служившую основанием для крепости, вымотанный двухдневной скачкой стрелок повернулся в седле и окинул взглядом уходящий к горизонту тракт. Никого. Дрегара остался с носом. Цитадель нависала над удобной бухтой, откуда, если будет на то милость Божия, друзья отплывут в Европу, увозя с собой мёртвого героя. Из середины каменного кольца поднималась церковь, где покоился дон Блаз, белая с лёгкой краснотой, подаренной последними лучами садящегося светила. Рядом с храмом на флагштоке замковой твердыни трепетало гордое многоцветное знамя Испании. Ветерок, игравший с флагом на шпиле, гнал по бухте пенные барашки волн. Здешняя гавань была не так велика, как в Вальдивии. Её образовывал длинный скальный язык, достаточно низкий, чтобы противостоять буйному норову Тихого океана, и недостаточно высокий, чтобы смирять злые южные ветра. Каменный мол делил гавань надвое. У внутренней акватории по берегу рассыпались склады, рыбачьи бараки и разной величины и достатка дома. Город и бухту стерегла крепость, к которой зигзагом вилась дорога, исчезая в пробитом сквозь сплошной камень тоннеле, окружённом норами пушечных амбразур. - Не хотел бы я штурмовать это орлиное гнёздышко. – прищёлкнул языком Харпер. - Слава Богу, и не надо. – Шарп взмахнул подорожной. Документ с подписью и печатью Мигеля Батисты, словно волшебная палочка, мгновенно отворил все двери цитадели. Каждый пост, завидев бумагу, отдавал Шарпу честь, беспрекословно пропуская далее. Так они добрались до майора Суареса, дежурного офицера. Судя по тому, как отвалилась челюсть у майора, едва он взял в руки подорожную, бедняга с такими бумагами доселе не сталкивался. Его реакция лишний раз укрепила Шарпа в его подозрениях, что единственным предназначением подорожной было внушить им с другом ложное чувство безопасности и сгинуть вместе с ними на полдороге в Пуэрто-Круцеро. Но, в силу того, что друзья имели наглость обвести своих убийц вокруг пальца, подорожная волей-неволей творила чудеса. - Надеюсь, вы воспользуетесь нашим гостеприимством. – стоя за конторкой, майор Суарес разве что хвостом не вилял, - В городе есть постоялый двор, но я бы не рекомендовал там останавливаться. Почту за честь предложить вам пару офицерских комнат здесь. - А как насчёт ужина? – ковал железо, пока горячо, Харпер. - Да-да-да! Осмелюсь предложить вам отдохнуть у меня в апартаментах, пока готовят ваши комнаты и подают на стол. - Если позволите, мы лучше осмотрим церковь. – отказался Шарп. - Хорошо-хорошо. Как только всё будет готово, я дам вам знать. Майор хлопнул в ладоши. Забегали конюхи, уводя в стойла утомлённых лошадей. Вестовые подхватили кладь путешественников, за исключением заветного сундука, который друзья доверить никому не пожелали. Шарп и Харпер внесли денежный ящик в прохладную тишь церкви. На фоне побеленных стен пропитанные маслом балки потолка казались почти чёрными. Мраморные доски увековечивали память офицеров, нашедших последний приют вдали от родного дома: убитых, утонувших, погибших во время землетрясений. Меньше всего было умерших от старости. Хоронили здесь и членов семей: женщин, не переживших родов; детей, похищенных и погубленных индейцами или унесённых болестями. Души их витиевато вверялись Господу. Шарп и Харпер поставили сундук на пол нефа и медленно поднялись к алтарю, блиставшему серебром и золотом. Ниши и полки алтарной перегородки, украшенной росписью, изображающей Страсти Христовы, ломились от драгоценных распятий, подсвечников и прочей утвари. Немало храбрых идальго упокоилось и под плитами пола у алтаря. Пышные гербы распускались диковинными цветами над именами на латыни и эпитафиями на том же языке. По латински Шарп не читал, но его скудных познаний хватило на то, чтобы понять: дона Блаза среди титулованных покойников в поле зрения нет. Справа от алтаря пол покрывала тростниковая циновка. Харпер отодвинул её и перекрестился. - Вот он. Простая плита с двумя буквами «BV». - Э-эх! – выдохнул Шарп. Наверное, надо было что-то сказать, молитву прочитать, но ничего достойного в голову не приходило, а с молитвами у него всегда было туго. Дон Блаз отыскал бы подходящие слова, но дон Блаз лежал под безыскусным каменным четырёхугольником, и Шарп молчал в гулкой пустоте гарнизонной церкви Пуэрто-Круцеро. - Начнём копать? – спросил Харпер. - Сейчас? – оторопел Шарп. - Почему нет? Харпер сходил в боковой придел, где выбрал из груды приготовленного, очевидно, для ремонта одной из стен инструмента лом и, вернувшись, поддел плиту: - По крайней мере, посмотрим, что там, под камнем. Под плитой обнаружился жёлтый щебень. - Один Бог ведает, как глубоко придётся рыть. – Харпер с размаху вонзил в слежавшееся крошево лом. Шарп вооружился мастерком и стал вычёрпывать разворошенный ирландцем гравий. Запыхавшийся Харпер утёр пот и с сомнением пробурчал: - До гроба метра полтора, не меньше. Эдаким манером мы до утра проваландаемся. - Бросай. – предложил Шарп, - Я попрошу Суареса, он завтра даст рабочих. Уже замахиваясь, Харпер коротко кивнул. Раздался треск, лом ухнул в пустоту и ноздри наполнились миазмами гниющей плоти. - Иисусе! – закашлялся ирландец. Инструмент пробил крышку домовины, которую отделяло от поверхности едва ли полметра щебня. Шарп, зажав ладонью нос и рот, шарахнулся в сторону. Его примеру последовал ирландец, процедив сквозь зубы: - Поленились, чёртовы жабы! По церкви разносился запах смерти: сладковатый, тошнотворный, всепроникающий. За годы безмятежного существования на благословенной земле Нормандии Шарп успел его позабыть, но были времена в жизни друзей, когда они засыпали и просыпались с этой вонью, смерть горчила в пище и отравляла питьё. Подполковник навскидку мог назвать с десяток мест, таких, как Ватерлоо, где неистребимая вонь витала в воздухе даже спустя много дней после того, как погибших в битве похоронили. - Да, вы были правы насчёт запаянного гроба, - гнусаво признал защемивший пальцами нос Харпер, отступая к хорам, - А бренди я лучше сам выпью. Зловоние буквально валило с ног. Шарп затаил дыхание и, подобравшись к могиле, отгрёб щебёнку от проделанной Харпером дыры. - Пожалуй, доверим это дело рабочим. – выдавил Харпер. Шарп отбежал в сторону и хватанул воздуха: - Согласен. Представив себе, в каком состоянии тело дона Блаза, стрелок неожиданно для себя задумался о собственной смерти. Где его похоронят? Наверно, в Нормандии, рядом с Люсиль, под яблоней, что каждую весну будет ронять белый цвет на их могилы. Грохнула дверь, и топот тяжёлых ботинок возвестил Шарпу, что они с Харпером больше не одни. - Стоять! Не двигаться! - Иисусе Христе! – воскликнул Харпер. К Шарпу бежал сержант Дрегара, запылённый и злой. За его спиной семенил майор Суарес со взведённым пистолетом. Лицо у майора было обиженным, как у человека, обманутого в лучших чувствах. Дрегара, вооружённый, как и его понурые уставшие люди, карабином, поднял оружие и направил его Шарпу между глаз. - Нет! – выкрикнул Суарес. - Легче лёгкого, а? – с ненавистью прохрипел Шарпу Дрегара. Кроме головорезов сержанта в церковь набились солдаты гарнизона, теперь с замиранием сердца ждавшие, что пуля Дрегары вот-вот вышибет мозги англичанина на алтарь. - Нет! – твёрже повторил Суарес, - Они арестованы! Свидетелей было слишком много, и Дрегара нехотя опустил карабин. Вид у него был утомлённый до предела, и Шарп злорадно прищурился: погоня далась ублюдку нелегко. Мгновение испанец и англичанин сверлили друг друга взглядами, потом сержант отвернулся и повелительно бросил майору Суаресу: - Заприте их! Майор, нимало не смущённый тем, что ему отдаёт приказы сержант, кивнул. Дрегара явно был известен, как человек Батисты. Сержант пнул сундук и добавил: - Это ко мне и оружие их тоже. Двор его подчиненных торопливо схватились за ручки ящика. Майор Суарес нервно объявил Шарпу: - Вы арестованы! - За что? - Приказ Его Высокопревосходительства. – сказал Суарес, поёжившись, будто его обдало докатившейся из Вальдивии прохладцей неудовольствия капитан-генерала. – Арестованы, одним словом. И Шарпа с Харпером взяли под стражу. Поместили их в камеру высоко в крепости. Сквозь решётку окошка виден был вход в гавань, где Тихий океан уже сотни лет испытывал на прочность камни мыса, рассыпаясь на тысячи брызг, чтобы через миг навалиться на упрямые утёсы снова. Высунувшись, насколько позволяли прутья, Шарп разглядел прямо под их тюрьмой ступени, ведущие к пристани цитадели. Севернее причала виднелся кусок галечного пляжа с сушащимися рыбачьими лодчонками. Прутья решётки, в полтора пальца толщины каждый, казались проржавевшими насквозь, но расшатать их Харперу не удалось, как он ни старался. - Даже если бы ты их выломал, - поддел друга Шарп, - и выжил после падения с двадцатиметровой высоты, то куда бы ты делся? - Куда-нибудь, где подают хороший эль. – Харпер дёрнул решётку ещё разок, - Или прямо к янки. Ирландец имел в виду американскую бригантину, покачивавшуюся на волнах внутренней гавани. Непропорционально большой размер развевавшегося над судном звёздно-полосатого полотнища Шарп объяснял для себя боязнью янки, как бы грозный Кокрейн (вздумай он налететь на Пуэрто-Круцеро) не выпотрошил их трюмы, приняв за испанского торговца. Набега Кокрейна Шарп желал всем сердцем, ибо другого пути на волю, увы, не предвиделось. Поначалу стрелок часто колотил в дверь, требуя бумагу и чернила, чтобы написать консулу, но тщетно. - Будьте вы прокляты! – ворчал Шарп, потирая отбитые кулаки. - Да что они нам могут сделать? – хорохорился ирландец, - Пусть только попробуют! Наша эскадра, что, даром тут ошивается? А, в общем-то, не так здесь и плохо. – неожиданно мирно заключил Харпер, - Бывало и хуже. Условия и впрямь были не так уж плохи. Стену вокруг окна пробороздили несколько трещин (по-видимому, последствия недавнего землетрясения), остальная часть камеры находилась во вполне приличном состоянии. В комнате имелась пара соломенных матрасов, стол, табурет и ведёрко с крышкой. То ли Суарес ждал распоряжений из Вальдивии, то ли ещё почему, но шесть дней узников никто не беспокоил. Их не вызывали на допросы, не предъявляли обвинений. Молчаливые рядовые приносили еду и опорожняли ведро. Кормили сносно и, даже по меркам Харпера, обильно. Ежеутренне являлся брадобрей с ворохом горячих полотенец, тазиком и посудиной кипятка. От просьб Шарпа принести ему письменные принадлежности испанец отнекивался: - Я – цирюльник, сеньор. Я ничего не смыслю в письме. Пожалуйста, закиньте голову. - Дайте мне бумагу с чернилами, я напишу консулу и он вас щедро отблагодарит. - Пожалуйста, сеньор, не разговаривайте, когда я выбриваю вам шею. Утром пятого дня под плюющим с хмурого неба мелким противным дождиком в бухту вошёл «Эспириту Санто». Глубокая осадка не давала фрегату встать рядом с бригантиной, и он отдал якоря во внешней гавани. К берегу и обратно засновали юркие баркасы, перевозя людей и грузы. Сутки спустя «Эспириту Санто» выбрал якоря и с крайней осторожностью направился к причалу цитадели. У пристани было мелко. Такой корабль, как у Ардилеса, мог к ней причалить лишь в момент, когда прилив достигал высшей точки, и то при помощи баркасов. Наконец, судно пришвартовалось. Харпер, вжавшись в решётку, красочно описывал процесс погрузки на судно ящиков, снимаемых солдатами с вереницы повозок. - Золото! – сообразил он, - Это же золото! Ух ты, здесь его столько, что можно папу римского купить! Погрузка не заняла много времени, и вскоре фрегат, подняв фок, скользнул на место первоначальной стоянки. - Счастливчики. – горько сказал ирландец, слыша звон якорных цепей, - День-два и поплывут домой. Пойди у нас всё как надо, мы поплыли бы с ними. В Кадисе закатились бы на недельку в хорошую таверну, а потом с первым же судном, везущим к нам херес, я бы двинулся в Дублин. Он проводил тоскливым взглядом баркас, отделившийся от фрегата и гребущий к причалу цитадели: - Однако, «как надо» у нас не получилось. Шарп, лёжа на матрасе, покривился: - Чёртова мирная жизнь. В войну многое было проще. Загремел замок двери, и Шарп с ирландцем переглянулись. - Рановато для кормёжки, Патрик, не находишь? Дверь со скрежетом распахнулась, но вместо тюремщиков с подносами на пороге стояли майор Суарес и несколько солдат. - Выходите. – приказал майор, - Капитан-генерал желает вас видеть. - Кто? – Шарп спустил на пол ноги. - Капитан-генерал Батиста. Он приплыл на фрегате. – беспокойно сказал Суарес, - Поторопитесь, пожалуйста. Друзей привели в просторный зал, сквозь полукруглые окна которого виднелась гавань. Под кованой люстрой узников ожидала пёстрая толпа офицеров, живо напомнившая Шарпу представление «Капитан-генерал Батиста в действии», невольным зрителем коего стрелок стал в цитадели Вальдивии. В Пуэрто-Круцеро, похоже, Батиста давал тот же спектакль. Окружённый адъютантами (Маркуинесом в их числе), он зарылся с головой в бумаги, наваленные на столе. Поодаль лежали палаш Шарпа и семистволка ирландца. Рядом стоял сундук. Оружие пробудило в Шарпе мимолётную надежду на то, что сейчас их освободят, отправив с телом дона Блаза в Европу на «Эспириту Санто», благо капитан Ардилес тоже был здесь. Шарп кивнул моряку, но тот отвернулся. С изумлением Шарп заметил среди офицеров невесть как затесавшегося туда Джорджа Блэйра, британского консула. Стрелок бросился к нему, но конвоир преградил узнику путь. - Блэйр! – гаркнул Шарп, - Мне надо с вами поговорить! Консул лишь по-бабьи всплеснул руками. Капитан Маркуинес, разряженный, как всегда, грозно сдвинул брови, но, по крайней мере, Батиста оторвался от бумаг и преувеличенно любезно произнёс: - А-а, мистер Шарп! Какая встреча! Надеюсь, вам не причинили неудобств? Кормили прилично? Шарп не спешил с ответом. Батиста картинно отложил перо и актёрским жестом указал на сундук: - Скажите, мистер Шарп, это принадлежит вам? Шарп молчал, а присутствующие, казалось, в предвкушении занятного зрелища затаили дыхание. - Я задал вам вопрос, мистер Шарп. - Это принадлежит графине Моуроморто. - Состоятельная дама. Зачем же она послала свои средства на край света? - Вам известно, зачем. - Мне? – Батиста приподнял крышку, - Одна тысяча шестьсот четыре гинеи. Всё правильно? - Да. – с вызовом ответил стрелок под поражённый шёпот испанцев, успевших перевести сумму в местные денежные единицы. На шесть с половиной тысяч испанских долларов можно было безбедно жить долгие года. - Зачем же она доверила вам столько золота? – вкрадчиво поинтересовался капитан-генерал. Шарп почуял подвох. Скажи он правду о средствах на взятки, Батиста обвинит его в попытке подкупа чилийских чиновников, а потому пожал плечами: - Запас на случай непредвиденных трат. - Запас? – язвительно повторил за ним Батиста, - Какие же непредвиденные траты могут быть у человека, посланного выкопать мертвеца? Неужели лопаты так дороги в Европе? По залу прокатились смешки. Шарп почувствовал исходящее от собравшихся возбуждение, будто от зрителей корриды, пришедших поаплодировать любимому тореадору и поглазеть, как он пустит кровь быку. Финт с лопатами им понравился. Батиста, купаясь в волнах всеобщего внимания, достал из сундука монету, взял в другую руку хлыст и направился к Шарпу: - Зачем вы приехали в Чили, мистер Шарп? - Забрать тело дона Блаза, - твёрдо сказал Шарп, - Как вы отлично знаете. - О, да! Мне доложили, что вы кинулись к могиле Вивара, как кобель к течной суке. Но золота вам столько зачем? - Я же говорил, на случай непредвиденных трат. Батиста презрительно ухмыльнулся и бросил монету Шарпу. Тот дёрнулся, но золотой кругляш поймал. - Взгляните на неё! – предложил Батиста, - Что вы видите? - Гинею. - «Кавалерию Святого Георгия». – укоризненно поправил его Батиста, - Вот что вы видите, мистер Шарп. Монета в одну гинею несла на аверсе профиль царствующего монарха, а на реверсе изображение Святого Георгия на коне, поражающего копьём дракона, что дало повод остроумцам прозвать гинеи «Кавалерией Святого Георгия», намекая на готовность, с которой английское правительство предоставляло щедрые субсидии любому европейскому государю в обмен на вступление в войну против Бонапарта. - Следы подков этой конницы мы обнаруживаем везде, где зреет смута на руку британским политиканам! Шарп вперился в Блэйра, ожидая, что тот заявит протест. Напрасно. - Трепеща за свои драгоценные шкуры, - вещал Батиста хорошо поставленным голосом, - британцы привыкли за деньги посылать на убой других! А как иначе они справились бы с Наполеоном? Вопрос повис в воздухе, вызвав драматический накал, ради которого и был задан. Батиста подошёл к Шарпу вплотную: - Итак, мистер Шарп, зачем же вы всё-таки приехали в Чили? - Забрать тело дона Блаза Вивара. - Абсурд! Абсурд! Какая необходимость графине Моуроморто посылать прихвостней через полземли за останками мужа, если ей достаточно было бы послать запрос в Мадрид, и тело ей привезли бы без каких-либо хлопот? - Донна Луиза не знала, что её муж погиб. – прозвучало это беспомощно даже для самого Шарпа. - За кого вы меня принимаете? – Батиста поиграл кнутом, - Я скажу вам, что привело вас в Чили. - Ну-ну? - Вы хотели связаться с бунтовщиками. Кому же ещё вы везли деньги? Всем известно, что Англия не прочь насолить Испании. - Если так, зачем же мне везти золото на королевском корабле? - Усыпить подозрения, зачем же ещё? Кто послал вас, Шарп? Ваши английские дружки-торгаши, полагающие, что тянуть соки из Чили будет проще, если страной завладеет шайка изменников? - Меня послала графиня Моуроморто. - Она ведь англичанка, не так ли? По-вашему, благородно сражаться за торгашей, Шарп? За кипы кож и бочки сала? За доходы господ, подобных мистеру Блэйру? Капитан-генерал театрально воздел руку в сторону Блэйра, и тот, ничуть не смутясь, кивнул. - Я всегда дрался за то же, за что сражался дон Блаз. – отрезал Шарп. - О-о! Любопытно. Просветите же и нас, сирых. - За честь и свободу. – Шарп в глубине души не был уверен, что дон Блаз согласился бы с такой вольной трактовкой его убеждений. - Вивар сражался за честь и свободу? Что ж, по части борцов за свободу у нас недостатка и без него не наблюдается. Меня всегда поражало, сколь избирательна и гибка мораль у борцов подобного рода. Взгляните-ка! – Батиста показал на внутреннюю гавань, где покачивалась на воде американская бригантина, - Капитан этого судна дожидается соотечественников-китобоев, чтоб принять у них груз ворвани и китового уса, а, пока их нет, щедрой рукой раздаёт метисам и креолам копии декларации независимости своей страны, внушая недоумкам, что они должны сражаться за собственную свободу. Когда китобои прибудут, и трюмы бригантины заполнятся, капитан вернётся домой. Кто же будет разгружать судно? Рабы! Чернокожие рабы в пресловутой стране победившей свободы. И сей пикантный факт никак не заденет совести свободолюбивого капитана, ибо, приплыв сюда, он снова будет раздавать декларацию и талдычить о вольности. Зрители согласно загалдели. - Вивар сражался за честь и свободу? Не сомневаюсь. Ему было свойственно верить во всякий вздор. Он верил в честь, он верил в свободу, он верил в единорогов и свиней с крыльями! Кто-то рассмеялся, а капитан Маркуинес захлопал в ладоши, удостоившись благосклонного взгляда Батисты. - Вы тоже такой, мистер Шарп? - Я – солдат. – веско уронил Шарп, как если бы это освобождало его от необходимости что-либо объяснять. - То есть, прямодушный бесхитростный служака, да, мистер Шарп? А вот я верю в то, что прямодушный бесхитростный служака мне лжёт. Я верю в то, что вы приехали в Чили передать мятежникам деньги и послание. - А в свиней с крыльями вы тоже верите? Батиста пропустил насмешку мимо ушей, возвратился к столу и открыл шкатулку с письменными принадлежностями. Достав оттуда некий предмет, он небрежно швырнул его Шарпу: - Ловите! - Чёрт! – ахнул Харпер, ибо Шарп держал портрет Наполеона, украденный ворами из дома Блэйра. - Что это? – с нажимом осведомился Батиста. Шарп помедлил: - Эта вещь была у меня похищена в Вальдивии. - Помнится мне, в Вальдивии вы клялись, что вам вернули всё, до последней рубашки. – куражился Батиста, - Неужели вам, мистер Шарп, подполковнику английской армии, не зазорно возить послания Наполеона кучке грязных сепаратистов? - Это не послание. – возразил Шарп, - Это памятный дар. - Ах, мистер Шарп, мистер Шарп… - снисходительно усмехнулся Батиста, - Допустим, дар. Как вы намеревались вручить дар адресату, не имея связи с мятежниками? А? Шарпу сказать было нечего. - То-то же. Вы – никудышный заговорщик, мистер Шарп. Впрочем, как и лжец. Переверните портрет. Давайте, давайте! Рамка с тыльной стороны подарка императора была отогнута. Задник, очевидно, уже доставали. - Выньте её! Шарп извлёк заднюю панель. От портрета её отделял сложенный по размеру рамки лист бумаги. - Разверните листок. – приказал Батиста. На первый взгляд лист был подложен для того, чтобы портрет и прикрывавшее его стекло плотнее сидели в рамке, однако, развернув бумагу, Шарп увидел ровные колонки букв и цифр. - О, Боже! – вырвалось у стрелка. Письмо, очевидно, предназначалось тому же человеку, кому был адресован портрет – подполковнику Чарльзу. Для Шарпа это означало неприятности. - Хотите сказать, что не ведали о письме? - Конечно, не ведал. - От кого письмо? От Наполеона? Или от ваших английских хозяев? Неосведомлённость Батисты предполагала, что с шифром его люди не совладали. - Наполеон. – буркнул Шарп, - Вряд ли здесь что-то важное. Чарльз – поклонник императора. - Мы должны поверить в то, что тайнопись применили для сокрытия совершенно пустяковых сведений? – Батиста приблизился к Шарпу и выдернул у него письмо, - Я всё же склоняюсь к мнению, что это послание от ваших английских хозяев, и в портрете его спрятали именно вы. Что там написано? - Откуда я знаю?! – огрызнулся Шарп, - Может, вы эту пакость и накропали?! Обвинение Шарпа испанца позабавило: - Право же, мистер Шарп, напиши я эту цидулку, я бы позаботился о том, чтобы её можно было прочесть вслух и с выражением. Подпевалы отозвались одобрительным гулом, и Батиста довольно кивнул им, будто тореадор, раскланивающийся перед публикой после особенно удачного выпада шпагой. Ближайший к Батисте оконный проём не был застеклён. Капитан-генерал направился к нему и поманил к себе Шарпа с Харпером: - Идите-ка сюда. Оба. Друзья повиновались. Широкую каменную террасу чуть ниже окон зала занимала батарея тридцатишестифунтовых морских пушек на крепостных лафетах. Двадцать монстров, готовых плюнуть огнём в любого наглеца, посмевшего покуситься на гавань Пуэрто-Круцеро. Однако Батиста хотел показать пленникам отнюдь не грозную мощь обороны твердыни. К деревянной стойке поперёк одной из амбразур был прикован Фердинанд, индеец, чей талант проводника позволил англичанину с ирландцем ускользнуть от убийц Дрегары. Сержант тоже стоял на террасе, с горящим пальником у казённика орудия, в метре от жерла которого скорчился Фердинанд. Сообразив, какое зрелище приготовил для них Батиста, Шарп развернулся к нему: - Ради всего святого, что вы творите? - Казнь. – рассудительно, будто взрослый, разъясняющий дитяте очевидные вещи, сказал Батиста, - В нашем несовершенном мире казнь одного ослушника – отличный способ принудить к повиновению остальных. Шарп яростно рванулся к капитан-генералу, но конвоиры не дремали. С ненавистью глядя на Батисту поверх штыков, стрелок прорычал: - Вы не можете… - Могу, милый мой, - оборвал его Батиста, - Здесь, в Чили, я всё могу. Могу казнить, могу бросить в темницу, а могу разжаловать офицера и, подобно вашему приятелю рядовому Морилло, послать в шахту постигать науку послушания. - Чем же столь могущественной персоне досадил жалкий туземец? - Он вызвал моё неудовольствие. – не отрывая жадного взгляда от обречённого индейца, Батиста знаком пригласил остальных присоединиться к лицезрению волнующего кровь представления, и те приникли к окнам. - Ублюдок! – выпалил Шарп. - Отчего же? Быстрая безболезненная смерть, хотя для дикарей несколько позорная. По верованиям этих полуживотных в их рай пускают лишь тех, чьи тела целы, что и навело меня на мысль расправляться с непокорными индейскими рабами таким вот экзотичным способом. И, знаете ли, великолепно действует. Бесподобное средство устрашения. - Но он же ни в чём не виноват! И Морилло не виноват! - Они вызвали моё неудовольствие, что уже много! – раздражённо прошипел Батиста, подняв ладонь. Веки индейца были опущены, казалось, он молился. - Благослови тебя Господь. – глядя на него, бессильно произнёс Шарп. - Всерьёз считаете, что Господу есть дело до разной сволочи? – хихикнул Батиста. Ладонь капитан-генерала пала вниз, как топор палача. Дрегара шагнул вперёд и поднёс пальник к затравочному отверстию. Грохот выстрела больно ударил по барабанным перепонкам. Железная люстра задребезжала. Харпер перекрестился. Батиста возбуждённо облизал губы. Фердинанда смело ураганом огня и дыма. Растерзанное туловище индейца перелетело через парапет. Редеющий дым явил остатки кола с парой оторванных ног и кровавый выхлоп брызг и ошмётков мяса вокруг амбразуры. Внизу на бренную плоть индейца мгновенно слетелись обезумевшие от дармового угощения чайки. Ядро с громким всплеском ухнуло в волны за краем мыска. На палубу бригантины высыпали ничего не понимающие американцы. Батиста испустил долгий прерывистый вздох и на ватных ногах побрёл прочь от окна. Бледная орудийная прислуга, сдерживая позывы рвоты, избавлялась от окровавленных конечностей казнённого. В зале царила гнетущая тишина. Воздух отравляла пороховая гарь и запах свежей крови. На губах Батисты играла странная улыбка. Слабым голосом он обратился к британскому консулу: - Мистер Блэйр. - Ваше Высокопревосходительство? – подобострастно изогнулся торговец. - Вы слышали допрос, учинённый мною мистеру Шарпу? - Да, Ваше Высокопревосходительство. - И вы удостоверяете, что обращались с гражданами вашей страны должным образом, а задержание их произведено на основании серьёзных подозрений, полностью подтвердившихся в ходе допроса? - Да, Ваше Высокопревосходительство. Батиста поднял со стола портрет Наполеона с зашифрованным письмом: - Вы слышали свидетельство арестованного, что послание написано Наполеоном? - А как же, Ваше Высокопревосходительство, собственными ушами слышал. - И вы видели, что портрет, как, вероятно, и письмо, адресованы мятежнику? - Да, Ваше Высокопревосходительство. - Ответьте, мистер Блэйр, как ваше правительство расценит услугу, с готовностью оказанную мистером Шарпом Наполеону? - Вне сомнения, как измену, Ваше Высокопревосходительство. Батиста торжествовал. Портрет неопровержимо уличал Шарпа в помощи главному врагу Англии – одышливому толстяку, которого могущественная Британская империя и по сей день боялась, как огня. Боялась, вполне возможно, настолько, чтобы позволить Батисте привязать Шарпа с Харпером к столбам перед пушечными жерлами. Липкий холодок пробежал по позвоночнику стрелка. Его страх не укрылся от Батисты. Мгновение он возбуждённо смотрел на Шарпа, затем вновь затронул консула: - Вступал ли мистер Шарп в сношения с врагом вашей страны, мистер Блэйр, либо вёз послание английских торговцев врагу моей – мятежнику, он, в любом случае, заслужил суровое наказание. Не будет ли ваше правительство возражать, если эту прискорбную обязанность мы возьмём на себя? Консул сокрушённо развёл руками: - Сожалею, Ваше Высокопревосходительство, будет. - Но вы согласны с тем, что мистер Шарп заслужил суровое наказание? - Увы, Ваше Высокопревосходительство, согласен. – угодливо кивнул Блэйр, стрельнув глазами в сторону сундука. Любопытно, подумал стрелок, сколько гиней донны Луизы обещано консулу за полюбовное улаживание щекотливого дельца? Взяв палаш Шарпа, Батиста взвесил его и поинтересовался: - Клинок был с вами под Ватерлоо? – не дождавшись ответа, испанец продолжил, - Я оставлю его себе. Закажу табличку с надписью: «Взят у английского солдата, которому суждено было встретить однажды более сильного противника». - Так возьми саблю и давай сразимся за него, - отчеканил Шарп, - Чтоб не пришлось начать надпись со слова «украден». - Я не сражаюсь со вшами, я просто давлю их. – Батиста швырнул палаш обратно и официальным тоном объявил, - Ваше имущество конфискуется в пользу испанской короны. Вы изгоняетесь с территории Чили и обязуетесь покинуть её с первым же кораблём. Соответствующие бумаги были подготовлены заранее. Величественным, по его мнению, жестом Батиста протянул их капитану Ардилесу: - Таковой корабль – ваш фрегат, капитан. Вы можете доставить арестантов в Европу? Очевидно предупреждённый, моряк кивнул: - Да. - Пристройте их к делу. Пусть отрабатывают в поте лица проезд и питание. Никаких поблажек! - Уж будьте покойны. – Ардилес сунул сопроводительные документы в задний карман мундира. Батиста придвинулся к Шарпу: - Я бы загнал вас в самую глубокую шахту, англичанин, но… - Но боюсь английского флота, не так ли? – с холодной издёвкой закончил за него фразу Шарп. Глаза Батисты сузились: - Не играй с огнём, англичанин. - Вор! – бросил ему Шарп, - Что, дон Блаз прознал об этом, и пришлось его убрать? Мгновение Батиста оторопело смотрел на Шарпа, а потом вдруг искренне, с привизгом, расхохотался. Хлопнув в ладоши от избытка чувств, он замахал майору Суаресу: - Уводите их! Прочь! Прочь! Под глумливые выкрики и смех клевретов Батисты конвоиры выволокли Шарпа с Харпером на вырубленную в скальной породе лестницу и потащили по широким крутым ступеням вниз мимо обагрённой кровью батареи к пристани, где ожидал баркас с «Эспириту Санто». Ардилес шёл следом, гремя саблей о каменную поверхность. - Пусть попотеют! – напутствовал капитана Батиста, перегибаясь через парапет, - Слышите, Ардилес? На вёсла их! Пусть попотеют! Ардилес кивнул боцману, и тот освободил для арестантов две скамьи на носу лодки. Матросы ухмылялись. Ардилес закутался в плащ и прошёл на корму, не желая, видимо, встречаться глазами с недавними пассажирами: - Вперёд. Боцман отдал команду, скрипнули уключины, и лодка рванулась с места. Десятки лиц приникли к стёклам высоких окон зала над террасой с пушками. Зрители, довольные разыгранной для них пьесой, наслаждались заключительным действом – уничижением английских злодеев. Первым побуждением Шарпа было взбунтоваться, оттолкнуть от себя гладкую рукоять, но это ничего бы не изменило, и он угрюмо грёб вместе с Харпером под размеренный голос боцмана. Грёб неуклюже, задевая другие вёсла и порой обдавая волной брызг себя и соседей. Потревоженные баркасом чайки, громко негодуя, взмывали в небо, унося в клювах куски плоти Фердинанда. Шарпа терзали боль, горечь и гнев. Гнев не столько на Батисту, сколько на себя самого. За неделю с небольшим он умудрился с треском провалить элементарнейшее поручение, деньги за которое по возвращении в Европу придётся отдать, что означало полное банкротство. Люсиль не попрекнёт его, но от её безропотной готовности делить с мужем любые невзгоды, Шарп чувствовал себя ещё гаже. Проклятье, проклятье, проклятье! Его обвели вокруг пальца и обобрали до нитки. Было нестерпимо жаль палаша. Тяжёлый клинок, подарок Харпера, не раз спасал Шарпу жизнь, чтобы, в конце концов, достаться в качестве трофея чернильной душонке, не знавшей толком, с какой стороны за него взяться! Шарп оглянулся на крепость и заскрежетал зубами от беспомощности и унизительного понимания того, что ему никогда сюда не вернуться, никогда не отплатить Батисте за всё. Нагруженный золотом фрегат отплыл с вечерним приливом. Шарп и Харпер сначала крутили кабестан, извлекая из воды один из якорей, затем их отослали на пушечную палубу складывать девяти- и двадцатифунтовые заряды в гнезда вокруг оснований мачт. Пот заливал глаза, мускулы ныли, но друзья не жаловались. Так легла карта, и всё, что им оставалось – подчиниться судьбе-злодейке. Впрочем, их покорность фортуне отнюдь не подразумевала христианской кротости. Одноглазый детина (судя по скорости, с какой испарился по его знаку боцманмат, - «король» бака) оглядел их с ног до головы и прогудел: - Меня звать Бален, а вы - англичане. - Я - англичанин. – сказал Шарп, - Он – ирландец. Бален повернул бычью башку к Харперу: - Ничего не имею против ирландцев. Англичане мне не нравятся. А что до тебя. – он шагнул к Шарпу, - английские шмотки мне нравятся. Он пощупал материал казимирового плаща: - Твоя одёжка мне нравится. Я возьму её. Матросы обступили их кольцом, чтобы закрыть от офицеров, буде тех занесёт каким-то ветром на нижнюю палубу. - Скидывай! – приказал Бален. - Я не ищу ссор. – мирно молвил Шарп, - Я всего лишь хочу доехать домой. - Давай одёжку и не надо ссор. Физиономии моряков вокруг в дрожащем свете стеклянных фонарей над пушками казались злобными и враждебными. - Если я отдам вам плащ, - жалобно спросил Шарп, - обещаете, что больше не будет неприятностей? - Я сам буду убаюкивать тебя, дурашка. – проворковал Бален под гогот товарищей. Шарп медленно снял плащ и протянул верзиле: - Мне не нужны неприятности. Мы с другом хотим добраться домой. Мы не просились сюда и не хотим наживать врагов. - Как скажешь. – презрительно буркнул Бален. Плащ загораживал от Балена ноги Шарпа. В миг, когда громила взялся за ткань, стрелок жёстко лягнул его в промежность. Испанец согнулся от невыносимой боли, и Шарп что есть мочи врезал лбом прямо в белое лицо с распяленным ртом и вытаращенными буркалами, ощущая, как крошатся зубы верзилы. Три удара ребром ладони по шее, - здоровяк рухнул на палубу, обливаясь кровью. Пинком сломав ублюдку ребро, Шарп несколько раз с силой погрузил сапог в бессмысленную харю, пока под каблуком не хрустнул нос. За пояс Балена был заткнут нож с красивой костяной рукоятью. Шарп выдернул его. Разворачиваясь, он с удовольствием наступил на пальцы правой руки Балена и с вызовом осведомился: - Ну, кому ещё нравится английская одёжка? Харпер во время драки успел вырубить приятеля Балена и тоже разжился ножом. Матросы ретировались. Бален сдавленно мычал у ног, и Шарп с мрачным юмором подумал, что теперь-то уж ссор точно не будет. Ночью, сидя в гальюне на носовом выступе «Эспириту Санто», Шарп и Харпер обсуждали свои невесёлые дела. - Может, тарабарщина шифрованная – работа длинноносого? – предположил Харпер. - Нет, Батиста ни при чём. - Неужто Бони? ( - Больше некому. – уверил его Шарп, машинально трогая медальон на шее, - Странное послание. - Странное из-за кода? Шарп кивнул. Подбрось письмо Батиста, оно не было бы шифрованным, оно прямо и недвусмысленно изобличало бы Шарпа во всех смертных грехах. Сам стрелок к рамке не притрагивался, не говоря уже о том, чтобы вкладывать туда послание от каких-то мифических лондонских торговцев. Следовательно, автор письма – Бонапарт. Но чудаковатым поклонникам, каким обрисовал подполковника Чарльза корсиканец, не пишут тайнописью. От всего этого за милю разило хитро закрученной интригой, но в чём она заключалась? - Разве что подполковник Чарльз намерен помочь сбежать Наполеону со Святой Елены? – озарило стрелка. Почему нет? Полководцы командуют армиями и в семьдесят, и в восемьдесят, а Наполеону пятьдесят два, самый расцвет. Обрети корсиканец свободу, и мир обречён минимум ещё на двадцать лет сражений и крови, славы и ужаса. - Упаси, Господи! – прошептал стрелок. Как там говорил Наполеон? Размётанные по свету тлеющие угли, подобные Чарльзу, Кальве, Кокрейну, ждущие человека, который придёт, соберёт их в кучу и раздует новый безумный костёр. Если так, стиснул челюсти Шарп, хорошо, что Батиста нашёл письмо. - Но почему Наполеон выбрал посыльными нас? - Вряд ли к Бони заезжает много народу, направляющегося в Чили. – пораскинул умом ирландец, - Я бы на его месте пользовался любой оказией. А, кроме того, позаботился бы сделать пару копий и послать с другими людьми. Глядишь, хоть одно, да попадёт к адресату. Шарп похолодел. Слова Харпера подразумевали, что Чарльз получил весть от императора, и Наполеон на шаг приблизился к свободе. А сколько их, этих шагов, осталось? Стрелок помнил, как им с Люсиль пришлось бежать из Нормандии при вести о том, что Бонапарт покинул Эльбу и высадился во Франции ( Но судьба не спрашивала, чего он хочет, а чего – нет. Жестокой потехи ради она дала ключ к заговору императора и зашвырнула Шарпа на просторы Тихого океана. Шарп был на полпути домой, император – на полпути к свободе, и поделать с этим ничего было нельзя. ЧАСТЬ 2 КОКРЕЙН Команда «Эспириту Санто» бредила Кокрейном. Говоря о нём, они крестились и принимались подсчитывать соотношение пушек, соотношение сабель; по всему выходило, что у «дьявола» нет шансов выстоять против «Эспириту Санто». Постоянные стрельбы и отработки абордажей утомляли, но, ворча и переругиваясь, экипаж понимал: без них «дьявола» не одолеть. Имелся и денежный интерес. Кокрейн захватил у испанцев пятидесятипушечник, переименовал в «О’Хиггинс» и сделал своим флагманом. ( - А можно ли вам доверять оружие? – поинтересовался капитан Ардилес, узнав, что англичанина с ирландцем определили к пикинёрам. Ардилес, избегавший общества пассажиров, не чурался нижних палуб. Он с удовольствием спускался к пушкам и не воротил носа от кислого порохового перегара, пропитывавшего судно после учебных стрельб. В общении с командой он был прост, и матросы платили капитану обожанием и собачьей преданностью. Капитан Ардилес – настоящий моряк, гордо утверждали матросы, не чета иным расфуфыренным павлинам, не слезающим с мостика. Как-то остановившись около Шарпа и Харпера, капитан едко обронил: - Слышал, вы уже завели друзей? - Вы о Балене? - О нём. Теперь держите ухо востро. Случившееся с Баленом не особенно расстроило капитана, но он предупредил чужестранцев, что не все на борту относятся к инциденту так спокойно: - У Балена есть дружки, и на память он тоже не жалуется. Сразу после этого капитан и задал вопрос об оружии, но Шарп предпочёл отмолчаться. Ардилес усмехнулся, присел на доски, сложенные между пушками и сказал: - Между нами, вашей верности едва ли суждено подвергнуться испытанию. Кокрейн редко забирается на юг, и с каждым часом вероятность встретить его уменьшается. Впрочем, надежда есть. Не зря же мы старались, распуская слухи о якобы имеющемся на судне золоте. Может, клюнет. - Якобы? – встрепенулся Шарп, - Золота на борту нет? - «Сеньор», - мягко дополнил Ардилес, - «Золота на борту нет, сеньор». Видя, что Шарп не спешит воспользоваться уставной формой обращения к вышестоящему, капитан вздохнул и, понизив голос, чтобы его слышали только Шарп с ирландцем, пояснил: - Вы же сам – офицер, Шарп. Под вашим началом служили разные люди, нравились вы им или нет, от них вы требовали исполнения всех пунктов устава, в том числе и должного обращения. Я не требую ничего другого. На суше вы, может, и подполковник, но на моём судне вы – матрос-первогодок, а, когда матрос-первогодок упрямится, мне приходится выбивать из него дурь линьками. В отличие от капитан-генерала Батисты я не сторонник телесных наказаний, но порою без них не обойтись. - Так золота на борту нет… Сеньор? – выдавил Шарп. Ардилес отметил вынужденную вежливость стрелка лёгким кивком: - На «Эспириту Санто» золота нет. То немногое, что удалось добыть в шахтах, вероятно, разворовано камарильей Батисты. - Я же сам видел, как на корабль грузили ящики, сеньор? – недоумённо выдохнул Харпер. Ардилес покачал головой: - Там камни и мусор. Это приманка для Кокрейна. Поговаривают, что повстанческое правительство должно ему фантастическую сумму, а денег в казне нет. Возможно, он и попытается пополнить их казну за наш счёт. Я на это очень надеюсь. Мы все на это надеемся, да? Последнюю фразу капитан выкрикнул громко, обращаясь к матросам. Те ответили дружным рёвом. Ардилес переждал волну энтузиазма и, соскочив с досок, спросил: - Так насколько я могу доверять вам двоим? - Можем ли мы рассчитывать, сеньор, - осторожно начал Шарп, избегая прямого ответа, - что вы при случае пересадите нас в рыбацкую фелюгу? Им то и дело попадались рыбачьи судёнышки, вышедшие в открытое море за тунцом. Шарп всё больше захватывала идея договориться с Ардилесом и, пересев в одну из посудин, возвратиться в Чили, чтобы с помощью мятежников каким-то образом вернуть деньги донны Луизы, выкопать дона Блаза и вновь обрести самоуважение. - Не имею права. – перечеркнул его надежды Ардилес, - У меня приказ доставить вас в Европу, а я приказов не нарушаю. Как насчёт вас? На чью сторону вы встанете, встреть мы Кокрейна? Шарп не колебался: - Кокрейна, конечно. Сеньор. - Что ж, я знаю, чего мне ждать от вас. Думаю, вы тоже знаете, чего при появлении «дьявола» вам ждать от меня. – сурово подвёл итог Ардилес. - Он что имел в виду-то? – спросил Харпер после ухода капитана. - При появлении Кокрейна капитан пошлёт Балена с дружками перерезать нам глотки. На другой день погода ухудшилась, и вместе с ней испортилось настроение Шарпа. Перед лицом двух вечных стихий, - океана и неба, стрелок чувствовал себя жалким и ничтожным. Он лишился всего: мундира и палаша – вещей, с которыми в его жизни было так много связано; чужих денег, возмещая которые придётся продать шато. Его вышвырнули из страны, как вышвыривают из комнаты напрудившего щенка. Уязвлённая гордость не давала покоя. От тоски хотелось волком выть и болело сердце. Он не привык проигрывать. Зато он привык к лишениям. Матросским рационом: чёрствым хлебом, солониной, сухой рыбой и прогорклым вином бывалого солдата не испугать. Хуже была сырость, пропитывавшая каждый шов одежды и постели; сырость и внимание боцманматов. Дознавшись, что Шарп в прошлом - старший офицер, они со вполне объяснимым удовольствием принялись изводить его и Харпера самыми грязными и унизительными работами. Друзья убирали навоз за овцами и свиньями, которых держали, чтобы время от времени лакомиться свежим мясом; по утрам драили палубу на корме и отчищали от ржавчины абордажное оружие; вечерами выносили и мыли поганые посудины из кают. Пассажиров было много, из них – семь армейских офицеров (двое плыли с семьями). Те из армейцев, кто слышал о злоключениях Шарпа, всякий раз откровенно пялились на него, будто на чудо-юдо, и стрелок приготовился к тому, что так будет продолжаться до конца путешествия. К счастью, он ошибся. Харпер вдруг обнаружил, что чуть ли не половину экипажа «Эспириту Санто» составляют его земляки, бежавшие от английского правосудия. Рассказы Патрика о родине они слушали, затаив дыхание, а Шарп, как друг Харпера, получил статус почётного ирландца. Приятели Балена косились, но в драку не лезли. К тому же один из боцманматов оказался уроженцем Донегола, и с работой тоже всё утряслось. Уже через неделю Шарп даже начал находить в путешествии некоторую приятность. Однажды утром стрелок с Харпером скребли палубу на баке, когда вперёдсмотрящий криком оповестил шканцы, что видит судно. Выскочивший Ардилес схватил у вахтенного офицера подзорную трубу, а лейтенант Отеро (всякий раз красневший от неловкости, сталкиваясь с Шарпом или ирландцем) вскарабкался на фок-мачту и тоже раскрыл трубу. - Что за судно? – Ардилес не скрывал возбуждения. - Сильно повреждённое, сеньор! Китобой без мачт. - Чёрт! – разочарованно буркнул Ардилес, надеявшийся, что неведомым кораблём окажется «О’Хиггинс», - Изменить курс. Подойдём поближе, позовёте меня. Сердито зыркнув на привлечённых суетой пассажиров, капитан нырнул в свою каюту. На палубу поднялись оба офицерских семейства, дети затеяли игру в салочки. Девчушка поскользнулась на мокрой тряпке Шарпа, и боцман приказал ему с Харпером обождать в носовой части, пока пассажиры не уйдут. Друзьям по два раза повторять было не надо, они собрали тряпки с вёдрами и юркнули на нос, радуясь неожиданной передышке. Там уже торчало несколько членов команды, рассматривавших китобой. Судно было невелико, в треть от размера «Эспириту Санто», с угловатой кормой и обломышами на месте мачт. Рангоутное дерево (видимо, нок-рей) было приспособлено в качестве фок-мачты и снабжёно неровным парусом. На палубе повреждённого корабля появились два моряка и начали махать «Эспириту Санто». Один развернул флаг. - Американцы! – сообщил с мачты лейтенант Отеро, и гардемарин помчался с докладом к Ардилесу, но тот уже был в носовой части, пройдя через гальюн, чтобы избежать расспросов толпящихся на палубе пассажиров. Приветливо кивнув справляющим свои нужды подчинённым, он направил на китобой подзорную трубу. - Досталось же им! – проворчал он, - Хотя могло быть и хуже. Стоявший ближе других Шарп счёл для себя неудобным молчать: - Куда уж хуже, сеньор. - Они остались на плаву, - объяснил Ардилес, - значит, корпус цел. Ничего удивительного, корпуса у китобоев сработаны на совесть. Руль они потеряли, раз правят веслом. - Что с ними произошло, синьор? – полюбопытствовал Харпер. - Перевернуло штормом? Могло. Понятно, почему нет шлюпок, вельботов и куда делись руль с мачтами. Экипаж смыло, упокой, Господи, их души. – Ардилес перекрестился. На палубе китобоя к двум выжившим присоединился третий. Отеро с мачты разглядел название судна и громко повторил его для Ардилеса: - Называется «Мэри Старбак». - Жена судовладельца, скорее всего, - решил Ардилес, - Надеюсь, бедолаги не было на судне, а то Мэри Старбак придётся примерить вдовий наряд. Расстояние между кораблями сокращалось, и лейтенант Отеро соскользнул вниз по верёвке, испачкав смолой белые рейтузы. - Буксировать будем, сеньор? – обратился он к Ардилесу. Тот покачал головой: - Времени нет. Но трос подготовьте и принесите мне рупор. Ардилес беспокойно побарабанил пальцами по низкому ограждению: - Вам, Шарп, будет легче с ними говорить. Может, им что-то нужно? Наша помощь им ни к чему, корпус не повреждён, а под парусом они могут доплыть хоть до Калифорнии. Фрегат начал неуклюже разворачиваться бортом к американскому судну. Опираясь на одну из длинноствольных носовых девятифунтовиков, использовавшихся для обстрела преследуемого противника, Шарп ясно видел золотые буквы названия на корме китобоя и, ниже, порт приписки – Нантакет. - Назовите нас, - приказал Ардилес, - и спросите, не нужно ли им чего? Шарп прижал к губам доставленный рупор: - Это испанский фрегат «Эспириту Санто». Есть у вас в чём нужда? - Вода, мистер! – приложил ко рту ладони один из американцев, - Мы лишились всех запасов пресной воды! - Спросите, что с ними приключилось? – что нужно выжившим капитан, немного смысливший в английском, понял и без перевода. - Что стряслось с вами? – проорал стрелок. - Перевернуло! Рядом раскололся айсберг! Для Шарпа слова американца звучали бессмысленно, поэтому он постарался перетолмачить их дословно. Ардилес кивнул и разъяснил: - Китобои ради добычи идут на любой риск. Опасно приблизились к айсбергу (это такая огромная плавающая гора льда), а от того как раз откололся кусок, вот их волной и накрыло. Те, что выжили, - молодцы. Не каждый сможет заплыть на остатках судна так далеко. Куда направляются? - В Вальдивию! – был ответ. Расстояние между кораблями уменьшилось. Можно уже было разглядеть, насколько измождены заросшие бородами американцы. - Сколько выжило? - Четверо, мистер. Остальным – каюк! - Пусть отвернут в сторону. – скомандовал Ардилес, боясь, что более крепкий корпус китобоя сокрушит шпангоуты «Эспириту Санто», - Передайте, что мы сейчас отправим к ним пару бочонков воды вплавь. Шарп недоумённо поднял брови. Ардилеса его удивление позабавило: - Бочки с пресной водой в солёной не тонут. - Рулите в сторону! – взялся за рупор Шарп, - Бочонки с водой сейчас пустим к вам вплавь! - Спросите, где этот их Нантакет? – капитан отчего-то хмурился, разглядывая золотые буквы. - Мыс Кейп-Код, мистер! Ардилес кивнул, но что-то его настораживало. Он вырвал у Шарпа рупор и закричал по-английски: - Отворачивай! Отворачивай! - Пытаемся, мистер! Жилы рвём! Американец висел на лопасти, но, по-видимому, инерция тяжёлого судна была слишком велика для жалкого подобия руля. - Пытаемся! – с отвращением повторил Ардилес и вдруг застыл, - Чёрт! Печка-то их целёхонька! Как пружина, крутнулся он к шканцам, но было поздно. Волна приподняла корму «Мэри Старбак», и офицеры на мостике «Эспириту Санто» с изумлением обнаружили, что руль китобоя невредим. Мало того, его положение указывало: китобой плывёт прямо на фрегат! Следовательно, импровизированный руль, весло, был фальшивкой, история с айсбергом была фальшивкой! Корабль не переворачивало, что и сообразил капитан Ардилес, увидев на палубе нетронутую кирпичную печь для вытапливания китового жира, которую непременно смыло бы вместе с мачтами, шлюпками и экипажем! Испанцы завопили. «Мэри Старбак» отделяло от фрегата пара метров. Державший американский флаг парень отбросил его и выудил откуда-то другой: красно-бело-синий, Шарпу незнакомый, но, очевидно, хорошо знакомый Ардилесу. Флаг Республики Чили. - Абордаж! – истошно взвыл Ардилес. Будто по его команде на палубе китобоя сбросили маскировку с внушительной каронады: низкой, с широким жерлом, созданной сметать любые преграды, будь то люди, дерево или такелаж. Вокруг неё кишмя кишели до зубов вооружённые абордажники. Шарп и Харпер успели нырнуть за девятифунтовик, на доли секунды опередив крик: - Огонь! Каронада громыхнула, изрыгнув на шкафут фрегата рубленое железо вперемешку с обрывками ржавых цепей. Нескольких матросов, как раз переваливавших через правый борт бочонок для мнимых американцев, изрешетило и отшвырнуло назад. Их кровь заструилась к шпигатам, смешиваясь с пресной водой из пробитой в десятках мест ёмкости. Полетели абордажные крюки, натянулись верёвки, подтягивая корабли друг к другу. Команда «Эспириту Санто» опомнилась и принялась действовать с чёткостью, отработанной сотнями тренировок. Кто-то резал верёвки, кто-то ринулся к сложенным пикам и саблям. - Канониры – к пушкам! – Ардилес бежал к мостику, где визжали дети, - Пассажиров – вниз! Живо! Мушкетные выстрелы заглушил треск. Суда столкнулись, и многие не удержались на ногах. Двое нападавших рухнули вниз – их верёвки обрубили. Закричал от боли третий – пика угодила ему в лицо. Нестройный боевой клич атакующих Шарп разобрал не сразу. Они кричали: «Кокрейн! Кокрейн!» Бог услышал, наконец, молитвы капитана Ардилеса. Несколько крюков впились в ограждение носовой части, но никто по ним не лез, и рубить тросы никто не спешил. Шарп и Харпер были одни на крохотном носовом выступе. - Ну, что, драться будем? – спросил Харпер. - Ардилес – парень неплохой, Кокрейна я не знаю; но Ардилес за Батисту, а Кокрейн – против. - Ясно. – невозмутимо сказал Харпер, - Драться так драться. Оглушительно бахнула каронада, на сей раз испанская, и друзья инстинктивно присели. Орудие было с полубака «Эспириту Санто», слишком высоко для того, чтобы попасть по нападающим. Грохот воодушевил испанцев, и они ответили бунтовщикам собственным кличем: - Эспириту Санто! Эспириту Санто! - Какой план? – Харпер был собран и деловит. - Начнём с бандуры наверху. – Шарп указал подбородком в сторону каронады. Тем временем в бой вступили пушки орудийной палубы. «Мэри Старбак» была ниже фрегата и орудия, должно быть, громили повстанцев в упор, что подтверждали сопровождавшие залп вопли боли и ужаса. Шарп подпрыгнул, ухватился за край и, подтянувшись, влез на верхнюю площадку с каронадой, которую обслуживали три матроса. Заметив стрелка, командир расчёта знаками приказал ему нести клины, чтобы, подняв казённую часть орудия, снизить наводку. - Я не за вас! Позади пыхтел Харпер. Уцепиться он уцепился, но перед его весом пасовала даже его сила, он никак не мог изловчиться и закинуть себя наверх. Шарпу приходилось пока рассчитывать лишь на свои силы. Подобрав остро окованный металлом шест, действуя которым, как рычагом, артиллеристы вертели хвостовик каронады (доски вокруг пушки были испещрены дырками), стрелок ткнул им в сторону старшего канонира. Не столько ткнул, сколько пугнул, что ткнёт. Шарп не хотел убивать, ведь пушкари не ждали от него нападения. Командир расчёта выхватил из-за пазухи пистолет, и Шарпу стало не до благородства. Острый наконечник вонзился канониру в живот. Испанец выронил оружие и со стоном взялся за древко шеста. Напрягшись, стрелок толкнул импровизированное копьё вперёд. Командир расчёта, крича, перевалился через перила и вместе с торчащим из чрева шестом упал в море. Шарп наклонился за пистолетом. Над головой просвистел прибойник. Пальцы правой руки Шарпа сомкнулись на рукояти оружия убитого, левое плечо он, шатнувшись, вбил в солнечное сплетение напавшего не него артиллериста. Из того вышибло дыхание, и стрелок, вскочив, обрушил тяжёлую рукоять пистолета ему на макушку. Третий член расчёта звал подкрепление с палубы. Харпер, отчаявшись влезть так, как это сделал Шарп, промчался понизу и взбежал на трап, ведущий со шкафута. Испанец, думая, что Харпер спешит ему на помощь, протянул руку, чтобы рывком подтянуть ирландца на площадку, но тот дёрнул его вниз и перебросил через себя на палубу, в самую гущу сражающихся. Схватка на палубе кипела нешуточная. Застав испанцев врасплох, мятежники заняли треть главной палубы, но учебные тревоги не прошли для экипажа «Эспириту Санто» даром, к тому же они защищали свой корабль, и постепенно нападающих стали теснить назад. Шарпу рукопашные не были внове, но абордаж видел он впервые и внутренне содрогнулся. Драка шла на пространстве, ограниченном палубой судна, и сражающиеся топтали мёртвых и раненых. На суше блеск штыков внушал противнику ужас и побуждал делать ноги. Здесь же отступать было некуда. Океан не только отрезал пути отхода, его колыхание вносило в схватку элемент непредсказуемости. Боец легко отражал выпад врага и нацеливался нанести ответный удар, как вдруг накатившая волна переваливала судно на другой бок, и всё менялось: стараясь удержать равновесие, человек, ещё секунду назад побеждавший, получал смертельную рану. С боцманматом, который особенно рьяно отравлял первые дни Шарпа на борту, так и произошло. Он скорчился у шпигата, схватившись изрезанными пальцами за обломанное сабельное лезвие, пронзившее грудь. Рядом истекал кровью гардемарин. Он жалобно звал матушку. Стенания сменил вопль: повстанец, которому пуля размозжила голову, отшатнулся назад и наступил несчастному на распоротый живот. - Спаси, Господи, Ирландию! – пробормотал Харпер. - Интересно, заряжена? – похлопал каронаду по пузатому боку Шарп, пригибаясь от шальной мушкетной пули. - Похоже. Шарп отыскал второй шест и стал разворачивать пушку дулом к шканцам, где Ардилес собирал ударную группу для контратаки. Шарп вышиб один из клинов, подложенных под казённую часть. Жерло поднялось и теперь смотрело прямо на кормовую надстройку. Каронада мало походила на своих элегантных сестёр с орудийных палуб, сатанинский горшок, выжигающий железным градом всё живое. «Эспириту Санто» продолжали сотрясать залпы орудий, разносящих в щепки крепкий корпус китобоя, откуда большая часть людей Кокрейна уже успела перебраться на фрегат. Ардилес намеревался смять левый флаг нападавших и отрезать им дорогу на «Мэри Старбак». Из трюма китобоя просачивался дым. Очевидно, какой-то из пушечных выстрелов вызвал пожар. Харпер взвёл замок, припаянный у затравочного отверстия. В морских пушках запальные трубки не использовались. Их горение сопровождалось уймой искр, что на деревянных кораблях, набитых порохом, было небезопасно. Вместо трубок пушки оснащались замком, подобным мушкетному, с подпружиненным кремнем, срабатывавшим от вытяжного шнура. - Готов? – Шарп подобрал шнур и шагнул вбок, чтоб не зацепило отдачей. - Ложись! – взревел ему Харпер. Их суета не укрылась от бойцов на шканцах. Такой знакомый, почти родной гром дюжины мушкетов бросил Шарпа наземь. Рой пуль прожужжал над головой, и стрелок дёрнул верёвку. Громыхнуло столь близко, обжигающе и неистово, что Шарп света белого невзвидел. Фрегат тряхнуло, из щелей между досок палубы поднялась пыль. Шарп решил, что разорвало каронаду, но беглый взгляд удостоверил, что это не так. Взорвалась «Мэри Старбак». Огонь добрался до порохового погреба, превратив судно в огромный костёр, пламя которого поднималось выше верхушек мачт «Эспириту Санто». - Матерь Божья! – вырвалось у Харпера, но не печальная участь китобоя взволновала ирландца. От взрыва лопнули канаты, крепившие к правому борту грот-мачту фрегата, и она медленно валилась влево. Оглушённые и обожжённые бойцы обеих сторон забыли о схватке: одни выкрикивали предупреждения, другие лихорадочно рубили абордажные кошки, намертво связавшие фрегат с пылающим китобоем. Шарп взглянул на ют. Выстрел из каронады превратил ударную группу Ардилеса в кровавую кашу. Грот-мачта треснула и сломалась. Путаница реев, фалов и парусов частично накрыла палубу, частично сползла в море. - Вперёд, Патрик! – Шарп взвёл пистолет и спрыгнул вниз, где возобновилась схватка. Не оправившийся толком после взрыва испанец вяло напал на стрелка. Ударом тяжёлой пистолетной рукояти по черепу Шарп вырубил матроса и едва избежал встречи с узким клинком офицера-армейца. Вывернувшись, Шарп выстрелил тому в лицо из пистолета. Плеснула кровь, и армеец опрокинулся на спину. Дым от горящей «Мэри Старбак» стлался по палубе, выедая глаза и забивая лёгкие. Без сожаления расставшись с разряженным пистолетом, Шарп подхватил чью-то абордажную саблю и заорал: - Кокрейн! Кокрейн! Защитников «Эспириту Санто» прижали к кормовой надстройке. Их боевой дух надломило падение мачты и взрыв. Сопротивление слабело, хотя на шканцах живой и невредимый Ардилес с такими же выжившими, как сам, готовился костьми лечь, но не пропустить врага к кормовому флагу. - Ко мне! Ко мне! – созывал к себе повстанцев рыжий дылда в морском зелёном мундире с золотыми эполетами. Так вот ты какой, лорд Кокрейн, «дьявол», гроза испанцев! Шарп оглянулся на топот. Лишившиеся мишени канониры хлынули на главную палубу, спеша принять участие в драке. Сражающиеся были так плотно притиснуты друг к другу, что пространства для замаха саблей не хватало, и Шарп действовал короткими уколами. Некоторых он знал, но, отправляя к праотцам, не чувствовал раскаяния. Совесть его была чиста. Ардилес сам толкнул Шарпа на противоположную сторону и не мог жаловаться на вероломство стрелка. Сознание того, что, в случае проигрыша ему светит болтаться на уцелевших реях рядом с парнями Кокрейна, удваивало боевой задор Шарпа. Харпер перелез через обломок мачты. Лезвие абордажной пики описывало в его руках широкие смертоносные дуги. Рядом с ним бился его соотечественник из числа команды «Эспириту Санто», решивший перейти к повстанцам. Оба ирландца распевали что-то по-гэльски, разя врагов направо и налево. Выстрел бахнул под ухом зазевавшегося Шарпа, и стрелок шарахнулся от вспышки. Морская сабля не годилась для изящных фехтовальных выпадов. У неё было больше общего с мясницким топором, нежели с лёгкими офицерскими зубочистками, но и абордажная свалка не походила на дворянскую дуэль. Это была, скорее, жестокая трущобная драка, а уж Шарп в таких драках вырос. Расправившись со счастливым (или несчастливым?) обладателем мушкета, стрелок шагнул дальше, но поскользнувшись, припал на колено. Парус под ногами был пропитан кровью. Упавший рей придавил матроса, и тот жалобно стонал всякий раз, когда качка шевелила брус на его развороченной грудной клетке. За умирающим лежал мёртвый Бален с кровавым месивом вместо затылка. Опознал его Шарп только по бинтам. Двое повстанцев ловко работали в паре: один выдёргивал крюком на обухе пики противника из порядков пятящихся к корме пушкарей, второй срубал испанца лезвием алебарды. Корабль стремительно накренился, и Шарп расставил ноги пошире. Окровавленный человек (поди разбери, чей) рухнул в воду. По-видимому, в корпусе «Эспириту Санто» открылась течь, и он оседал на правый бок. Мушкетный залп со шканцев пробил изрядную брешь в рядах нападающих, но Кокрейн уже вёл остальных на штурм кормовой надстройки. Сам «дьявол» взбежал по трапу и оказался лицом к лицу с Ардилесом. Адмирал-бунтарь против верноподданного капитана. Со звоном скрестились сабли. Толпа повстанцев, обтекая двух лидеров, спешила к кормовому флагу, где ещё держалась горстка защитников. Несколько отчаюг на сдавалось и на главной палубе. Одному из них Шарп пинком сломал лодыжку и добавил эфесом по макушке. Матрос потерял сознание, но набросились ещё двое. С лёгкостью ускользнув от их сабель, Шарп пустил в ход свою. На помощь ему пришёл повстанец с примкнутым штыком и скоро у левого борта противников не осталось. Шарп побежал к юту. Наверху Ардилес всё ещё бился с рыжим. Испанец умел обращаться с саблей, но тот, в ком Шарп предположил Кокрейна, был выше, сильнее и сноровистее. Укол Ардилеса прошёл мимо цели. Уклоняясь от ответного выпада, капитан отпрыгнул назад и наткнулся на перила. Потеряв равновесие, Ардилес полетел вниз. Растянувшись у ног Шарпа, испанец зло выдохнул: - Ты! - Я. – подтвердил Шарп, поднимая выпавший из ладони Ардилеса клинок, - Прошу прощения. - Я вас не знаю. Вы кто? – окликнул стрелка рыжий. - Друг. А вы – Кокрейн? - Кокрейн, друг, Кокрейн. – «дьявол» бегло отсалютовал и порысил к последнему очагу сопротивления у кормового знамени. Гремела ружейная и пистолетная пальба. Стонали раненые. Два мятежника, решив расстрелять упрямцев сверху, вскарабкались на бизань-мачту. Лейтенант Отеро, заметив опасность, отдал команду. Мушкетные пули убили одного из храбрецов. Падая, он запутался ступнёй в снастях и повис вниз головой, пачкая кровью полотно паруса. У второго сдали нервы, и он выпрыгнул в океан. Кровь его товарища капала вниз, смешиваясь с кровью мальчишки лет одиннадцати, гардемарина, с щенячьим скулежом зажимающего рану пониже пупка. «Мэри Старбак» течение отнесло от фрегата. Волны между судами были усеяны трупами и обломками. Безысходность толкнула лейтенанта Отеро в самоубийственную атаку, хотя повстанцы хором предлагали сдаваться. Никто из испанцев за Отеро не последовал. Нападающие охватили непокорных защитников выжидательным полукольцом. Сжимая скользкую от крови рукоять сабли, Шарп поднялся к ним. - Сдавайтесь, сэр! – воскликнул Кокрейн, - Вы отлично бились! Снимаю шляпу перед вашим мужеством, но зачем же умирать? Лейтенант Отеро обречённо перекрестился и бросил саблю. Его примеру последовали остальные. Армейский офицер шагнул к борту и, размахнувшись, зашвырнул свой клинок в море, не желая, чтобы он достался врагу. Горько плакал корабельный юнга. Он не был ранен, стыд поражения наполнял слезами глаза. Сияющий, как именинник, повстанец срубил древко королевского знамени, и оно подбитой птицей порхнуло вниз. - Помпы? Где помпы? – заорал Кокрейн, жестоко коверкая испанские слова. Странный способ праздновать победу, но фрегат основательно накренился, и Шарп с ужасом понял, что «Эспириту Санто» тонет. - Помпы? Где они? – не унимался Кокрейн. - За мной! Шарп помчался на шкафут. Оттуда по верёвке съехал на орудийную палубу, где размещались главные помпы. Взрыв «Мэри Старбак» причинил здесь немалые разрушения. Канониры вели огонь до последней секунды и, когда полыхнуло, пламя ворвалось в открытые порты и беспрепятственно раскатилось по всей ширине низкой палубы. Две пушки сбросило с лафетов. Под стволом одной из них умирал человек. Кокрейн, сжалившись, добил его саблей и приказал своим ребятам становиться за помпы. - Где наш плотник? Найдите мне плотника! Обнаружившегося плотника немедленно отрядили в трюм найти течь и приступить к заделыванию. Стонали раненые пушкари. Фрегат настолько перекосило, что ядра скатились к правому борту. - Уж простите, не до разговоров. – извинился Кокрейн перед Шарпом, - Сами понимаете, тонем. Качай, ребята, не ленись, а то нам всем хана! И пленных сюда! Пусть тоже качают! Хорошо дрался, Хорхе! И ты умница, Лиэм! Шевелитесь, парни! Подныривая под нависшие балки, Кокрейн сыпал скороговорку похвал и шуток. Рысцой миновав дальнюю помпу, он заглянул в кубрик, набитый перепуганными женщинами с детьми. - Не бойтесь! Не утонем! Всё будет хорошо! – промурлыкал рыжий, - Надо же было китобою рвануть! Вы – испанец? Последний вопрос он адресовал Шарпу, уже поднимаясь на окровавленную главную палубу. - Англичанин. Кокрейн безуспешно попытался отчистить пороховые пятна с мундира, махнул рукой и огляделся: - Полагаю, нужно принять честь по чести капитуляцию у капитана. Не повезло ему. Сражался он на славу. Ардилес, по-моему? - Да. – сказал Шарп, - честный человек. Отступив, стрелок пропустил вперёд сумрачного капитана Ардилеса. Испанцу вернули саблю, но только для того, чтобы он мог отдать её своему победителю. Ардилес тоскливо протянул оружие Кокрейну, но мялся, не в силах заставить себя произнести положенные слова. Кокрейн дотронулся до рукояти, выполнив положенный ритуал и жестом разрешил Ардилесу оставить саблю себе: - Вы заслужили, капитан. Ваши парни доставили мне хлопот, - по-испански рыжий стрекотал быстро, но неуклюже, - Мне, кстати, не обойтись без вашей помощи в спасении судна. Я послал своего плотника к днищу, но ваш-то лучше знает, что тут к чему. Помпы наяривают, но взрывом, наверно, где-то проломило доски. Не пригласите ли дам на палубу? Они в кубрике. Обещаю, им не причинят вреда. А золото где? - А золота нет. – твёрдо сказал Ардилес, и в глазах его блеснули искорки злорадства. Кокрейн, танцующий от переполняющей его энергии, замер и оторопело взглянул сначала на капитана, затем на Шарпа. Стрелок подтвердил слова Ардилеса кивком. - Проклятье! – скорее удивлённо, нежели опечаленно произнёс «дьявол», - Выходит, я зря вас побеспокоил? Его смешок был прерван громким треском. «Эспириту Санто» ещё глубже осел набок. Абордажная сабля, подпрыгивая, прозвенела по доскам и застряла в шпигате. - Помогите мне! – обратился Кокрейн к Ардилесу, и два командира, погрузившись в техническую дискуссию, скрылись в люке, откуда доносилось влажное чваканье насосов, выбрасывавших за борт жидкие струйки солёной воды. Кое-как им всё же удалось спасти «Эспириту Санто» от затопления, хотя на это ушла оставшаяся часть дня. Люди Кокрейна выловили из океана паруса главной мачты, выкроили из них равные куски полотна, сшили некое подобие заплатки и с помощью канатов подвели её сначала под носовую часть, а затем под брюхом фрегата, где взрывом выломало доски. Ток воды прижал пластырь к пробоине, и тогда помпами выкачали, наконец, воду. Далеко позади виновница бед, «Мэри Старбак», с шипеньем выпустив струю пара, исчезла в океанской пучине. Палуба «Эспириту Санто» превратилась в госпиталь. Хирург, оперируя споро и устало, выкидывал ампутированные конечности за борт. В шаге от него капеллан фрегата причащал умирающих. Тех несчастных, кто расставался с жизнью особенно мучительно, священник избавлял от боли ударом стилета. Мёртвых зашивали в койку, привешивая к ногам ядро. Последний стежок, по обычаю, делался сквозь нос покойного, дабы удостовериться, что он действительно мёртв. Но сегодня никто не оживал, и после короткой отходной, тело отправлялось в морскую купель. - Ох, и столпотворение же будет на небе в Судный День! – приувядшего Кокрейна потянуло на философию. Он, Шарп и Харпер со шканцев наблюдали, как моряков провожают в последний путь. - Зрелище, конечно, будет то ещё! – воодушевлённо продолжал рыжий, - Представляете, волны расступаются, и все-все-все моряки пробками вылетают вверх, к райскому рому и небесным шлюхам! Выпуклые глазищи Его Милости подёрнула мечтательная дымка, не очень вязавшаяся с порывистыми резкими жестами. - Иисусе! – неожиданно пылко воскликнул «дьявол», - Нынче я был к Судному Дню близок, как никогда! Впервые сталкиваюсь с такими лихими рубаками на испанских посудинах! - Ардилес лелеял надежду побить однажды вас. – объяснил Шарп, - Ради вас он и его люди годами оттачивали боевые навыки. - Тем более, бедняга! – сочувственно скривил пухлые губы Кокрейн, - Он-то ждал открытого боя: борт к борту, а я подлез к нему исподтишка. Терпеть не могу всех этих «борт к борту». Когда подкрадываешься исподтишка, судно захватываешь целым. Хотя о чём я говорю? «Целым»? Грот-мачта – долой, и вместо половины днища – дерюжная заплатка! Рыжий заразительно прыснул. - Вы, сэр, помнится, так и не представили мне ни себя, ни вашего товарища? - Подполковник Ричард Шарп. – компенсируя не слишком солидный после недельных матросских тягот внешний вид, стрелок решил побренчать регалиями, - А это мой близкий друг полковой старшина Патрик Харпер. Секунду «дьявол» смотрел на них двоих с недоверием, затем пришёл в неописуемый восторг. Очевидно, о Шарпе он был наслышан: - Вы – Шарп? Не может быть! Нет, правда? - Правда, Ваша Милость. - Нет-нет-нет! Никаких «милостей»! Томми, или Кокрейн, но никаких «лордов»! Я был кавалером Ордена Бани, но эти надутые хлюсты меня выперли. Посиживал я в тюрьме, заседал в парламенте и, поверьте мне на слово, в темнице общество гораздо приличнее, нежели в Его Толстопузого Величества Палате общин, где продохнуть негде от шнырей-законников. Побыл я и контр-адмиралом нашего флота, да только очень уж раздражал всех, от меня поспешили избавиться. Так что теперь я – Самый-самый адмирал и, по совместительству, глава ватаги отчаянных сорвиголов флота Независимой Республики Чили. Он отвесил Шарпу и Харперу элегантный поклон: - Жаль, что с «Мэри Старбак» так вышло. Я вбухал в её покупку у нантакетских янки все свои жалкие сбережения. Думал, верну всё, захватив «Эспириту Санто»… Дурацкое название для боевого корабля, не находите? «Эспириту Санто». «Святой дух». Недаром испанцев бьют и в хвост, и в гриву! Как можно побеждать на судне, носящем имя «Ангельский пук» или тому подобная белиберда? Другое дело, «Месть» или «Виктория»! А вы, что же, действительно, Ричард Шарп? - Действительно. - Как же вы оказались-то на «Ангельском пуке»? - Нас выдворили из Чили. Мы чем-то не угодили господину Батисте. - Браво! Браво! – вскричал Кокрейн, - Пощупайте лопатки, у вас крылья не проросли? Или, может, нимб прорезался? Надо быть святым, чтобы эта полупереваренная собачья отрыжка вас испугалась! Как реагировал плаксивый окорок Блэйр? - Поддакивал Батисте. - Алчная скотина. – констатировал Кокрейн, - Ничего, если наше судно не пойдёт ко дну, вы ещё встретитесь с Блэйром и зададите ему взбучку! Упоминание о состоянии корабля заставило адмирала помрачнеть. Он огорчённо добавил: - Пластырь сдвинулся. Поднявшийся ветер нагонял волну, и «Эспириту Санто», несмотря на непрерывно работающие насосы, глубже осел в воду. Даже при попутном ветре и благоприятствующем течении фрегат шёл на север крайне медленно. Скорость замедлял волокущийся в кильватере хвост рваной оснастки. Парусный мастер Кокрейна, пожилой шотландец по фамилии Фрезер, опустил за борт лаг – отрезок бечевы с равномерно расположенными по всей длине узлами. Дав верёвке свободно сбегать по его ладони, он считал проскальзывавшие между пальцев узлы, поглядывая на большие карманные часы. Захлопнув их крышку, он стал сматывать бечеву обратно: - Три узла, мой лорд, всего-то. - Ай-яй-яй! – Кокрейн хмуро покосился на сплетение канатов, замедляющее ход, - Если отчекрыжим хвост, за восемь дней управился? - Десять, а то и двенадцать. Днище сосёт воду, как пьяница ром. - Пять гиней подсказывают мне, что мы доберёмся за восемь дней. - Минуточку, доберёмся куда? – осведомился Шарп. - В Вальдивию, куда же ещё? – бодро сказал Кокрейн. - В Вальдивию? – изумился Шарп тому, что Кокрейн стремится в неприятельскую гавань, - А ближе бухты нет? - Ближе? Сотни бухт! – Кокрейн довольно ухмыльнулся, - Тысячи! Миллионы! На этом побережье больше бухт на километр, чем где-либо в мире, и все они ближе Вальдивии. Здесь всё просто кишит отличными бухтами! Так как, Фрезер, мои гинеи правы? - Гинеи всегда правы, мой лорд. - Зачем же нам плыть прямо врагу в пасть? – ошарашено спросил стрелок. - Захватить, конечно. – Кокрейн смотрел на Шарпа, как на сумасшедшего, - У нас есть судно, есть люди, оружия полно, почему бы не захватить Вальдивию? - Но судно тонет! - Значит, успеет сделать хоть что-то путное до того, как скроется в волнах. – Кокрейн развеселился, - Не волнуйтесь так, Шарп. Возьмём Вальдивию, и Чили наше! «Ждёт ли нас смерть, ждёт ли победа, ждёт ли нас слава, черти пускай подождут!» Вопреки насмешливой интонации, с которой он процитировал присказку времён французских войн, лицо его горело нешуточным энтузиазмом. Перед Шарпом стоял человек, стихией которого была война. От битв он никогда не уставал, возможно, и живым-то себя ощущал лишь в те минуты, когда ноздри забивала пороховая гарь, а вокруг звенели клинки. Перед Шарпом стоял самый бесшабашный искатель приключений из всех, кого видел стрелок на своём веку. Сумасшедший, намеревавшийся захватить целую страну с горсткой израненных вояк на полузатопленном корабле. Перед Шарпом стоял дьявол, и дьявола звали Кокрейн. На другой день усилившийся ветер задрал оборванные троса и фалы почти горизонтально, пузырями выдув оставшиеся паруса. На помпах работали все: и победители, и побеждённые. Шарп и Харпер, невзирая на возвращенный им статус пассажиров, тоже три долгих ночных часа качали вверх-вниз мокрые рукояти. От тяжкой повинности были освобождены лишь раненые, женщины, ребятня и Кокрейн с Ардилесом. Испанец-капитан, остро переживая поражение, заперся в каюте, которую Кокрейн со свойственным ему великодушием не счёл для себя возможным у битого врага отбирать. Серое ветреное утро кропило палубу солёными брызгами. Кокрейн решился приблизиться к земле. Тёмная щепка суши на востоке превратилась в неровную береговую линию. Как ни опасался адмирал случайных соглядатаев – испанских рыбаков, что живо доложат об «Эспириту Санто» в Вальдивию, секретность пришлось принести в жертву безопасности. - Если вовсе уж худо станет, - объяснил он, - загоним нашу развалину куда-нибудь в проток, а там – как Бог даст! Шарп его не понял, и Кокрейн расстелил карту побережья Чили. То немногое, что было исследовано, представляло собой настоящий лабиринт островков и морских течений. - Отличные естественные бухты здесь на каждом шагу, - говорил Кокрейн, - Беда только, что добраться к ним можно лишь протоками, а они коварны, как нигде. В сравнении с ними западное побережье Шотландии – детский лепет. Обрывистые скалы, подводные камни, да мало ли гадостей? На старых картах здесь рисовали всяких чудовищ, и, поди знай, так уж ли были неправы картографы прошлого? Разведку провести никто не удосужился. Дикари, правда, плавают, как у себя дома, но кто будет спрашивать дикарей? Соваться туда я не рискну до последнего. Может, «О’Хиггинс» нас первым найдёт. - «О’Хиггинс» близко? - Сомневаюсь. Рандеву назначено под Вальдивией. Я оставил вместо себя смышлёного малого и уповаю на то, что, когда мы не появился в срок, он скумекает направиться на юг. Адмирал сосредоточенно взирал на карту, неровной гармошкой покрывавшую пробитый пулей корпус судового компаса. - Чертовски долгим выходит путь до Вальдивии. Он вздохнул, и в этом вздохе Шарп различил нотки отчаяния. - Вы же не серьёзно насчёт Вальдивии? - Серьёзней некуда. - Атаковать на разбитом корабле? - Есть ещё «О’Хиггинс». - Это же безумие. Там неприступная крепость с Лондон величиной! - Ну да, ну да. Форт Инглез, форт Сан-Карлос, форт Амаргос, форт Коралл, форт Чороко-майо, форт Ньебла, батареи острова Манцанера и береговая артиллерия, - адмирал скучающе перечислил укрепления, присовокупив, - Тысячи две защитников? - Заметьте, отдохнувших и свежих! – Шарп для убедительности кивнул на измотанных людей Кокрейна, отупело пялящихся на играющий фрегатом океан. - Я обязан напасть на Вальдивию, Шарп. Такова воля вождей независимой Республики Чили, храни их Господь. – усмешка, коей «дьявол» сопроводил свою речь, получилась невесёлой, - Смысла в таком нападении ни на йоту, конечно, пока не вспоминаешь, какую уйму золота должно мне правительство республики. - К стыду своему, я всё равно не понимаю. - Ладно. Давайте рассуждать вместе. Правительство обязалось выплачивать мне за каждое захваченное испанское судно кругленькую сумму. Когда число таких кораблей достигло шестнадцати, скупердяи сообразили, что общая сумма не просто кругленькая, а, образно выражаясь, шарообразная. А плюс невыплаченное жалование? Они – господа хозяйственные, средствами не разбрасываются, вот и послали нас взять неприступную Вальдивию. - Ага. – уяснил Шарп, - Убитому при штурме вражеской твердыни герою деньги не требуются? - О, нет, всё гораздо тоньше. Они не хотят платить и отдают мне заведомо невыполнимый приказ. Откажись я его выполнять, и меня обвиняют в неповиновении. Наказание – конфискация так и не выплаченных мне премий. Согласись я, а приказ-то невыполним! Как следствие, я терплю неудачу, и в этом случае меня обвиняют в некомпетентности. Наказание, опять же, конфискация так и не выплаченных мне премий. Отличный план. При любом раскладе они в выигрыше, а я в проигрыше. За одним исключением. - Если вы возьмёте Вальдивию? – догадался Шарп. - Правильно! В том и фокус! – триумфально провозгласил Кокрейн, - А, кстати, куда делось золото с фрегата? - Его и не было на борту. Слухи распустили, как приманку для вас. - Я клюнул. – Кокрейн хохотнул, - Но ведь это же замечательно, Шарп! Если золота нет здесь, то сколько же его в Вальдивии? Батиста – сквалыга почище пресвитериан! ( И такая горячность слышалась в голосе шотландца, что Шарп вдруг поймал себя на мысли: родись Кокрейн в эпоху Елизаветы-девственницы, стоять его имени в одном ряду с именами Дрейка, Рейли и Хокинса ( - Неудивительно, что в парламенте вы не усидели. – усмехнулся Шарп. Кокрейн склонил голову: - Палата общин стала моим самым большим разочарованием, ибо я не нашёл там того, чего искал. - Чего же? - Свободы. Хотя кое-чему я всё же научился. Свобода и законники, Шарп, понятия взаимоисключающие. А ещё тому, что эти гадкие твари неистребимы, как крысы на судне. Фрегат зарылся носом в волну, и Кокрейн умолк. - Вы строите новёхонький, с иголочки, корабль. – продолжил шотландец, когда бушприт вновь гордо вознёсся над водами, - окуриваете днище, разбрасываете везде крысиный яд. Спуская на воду судно, вы твёрдо уверены, что оно чисто, крыс нет и не будет, но в первую же ночь цоканье их мерзких коготков удостоверяет вашу наивность. Они уже здесь и пребудут на борту, пока посудина не утонет. Так и в жизни. Я приплыл сюда, полный грёз о новой стране свободных людей, и что же? Не успели мы освободить Сантьяго от испанцев, как столицу тут же оккупировали вонючие крючкотворы, принявшиеся радостно кропать новые законы. - Плохие законы? - Может, и хорошие. Главное, чтобы их было много, потому что, когда законов, даже хороших, много, всегда можно заработать, отыскав поправочку, доказывающую, что чёрное – это белое, а белое на самом деле серо-буро-малиновое. И с каждым днём всё больше и больше хороших законов, всё больше и больше богатых законников, а жизнь всё гаже и гаже. Ненавижу их. Вспомните историю человечества, и вы не сыщете ни одного законника, которого привели на её скрижали благородство и честь. Никого из буквоедов вы не поставите рядом с героями, ибо не может крыса парить с орлами. Это их, законников, подлый план: лишить меня моих денег, послав совершить невозможное – взять Вальдивию. Но попытаться я обязан. – он задумчиво посмотрел на расстеленную карту, - Сомневаюсь, правда, что наш полузатопленный дуршлаг дотянет до Вальдивии. Возможно, придётся ограничиться взятием Пуэрто-Круцеро. Сердце Шарпа ёкнуло: - Туда-то мне и надо. - На кой чёрт вам эта грязная дыра? - Там похоронен Блаз Вивар. Лицо Кокрейна выразило крайнюю степень изумления: - Блаз Вивар? Похоронен? - Да, в гарнизонной церкви Пуэрто-Круцеро. Адмирал, казалось, хотел что-то возразить, но раздумал и, клацнув зубами, подобрал отвисшую челюсть. - Я видел его могилу, - пояснил Шарп, - Потому-то мы и прибыли в Чили. - Вы отмахали полмира, чтобы полюбоваться могилой? - Мы были друзьями с Виваром и приехали забрать его тело в Испанию. - Господь Всеблагий! – воскликнул Кокрейн и, отвернувшись, уставился вверх, где матросы подвязывали фалы фок-мачты, оборванные падающей грот-мачтой. - В общем-то, правильно. – как-то неопределённо заметил рыжий, - Где-то же горемыку должны были похоронить. Шарп насторожился. Очень уж быстро удивление, вызванное вестью о похоронах дона Блаза, сменилось у шотландца нарочитым безразличием. Не так давно рассказ Ардилеса о несостоявшейся встрече Вивара с Кокрейном показался стрелку байкой, на которые так горазды моряки. Однако Кокрейн что-то недоговаривал. - Я слышал, что дон Блаз однажды пытался встретиться с вами, но помешала погода. Кокрейн покосился на Шарпа и отвёл взгляд: - Врут. Зачем такому человеку, как Вивар, со мной встречаться? Шарп не отступал: - Ардилес поведал мне о поездке Вивар на север, когда шторм задержал «Эспириту Санто» на несколько дней. Кокрейн деланно рассмеялся: - Право же, Шарп, кто Вивар, а кто я? Вы же дружили с ним и знаете, что он был солдатом, а солдаты не распивают с врагами чаи в беседах, а убивают их. Стал бы Веллингтон по-приятельски болтать с Наполеоном? Не глупите, Шарп, гончие не якшаются с лисами. Фрегат, кряхтя и стеная, обрушился вниз с гребня громадного водяного вала, досадливо швырнувшего вслед судну облако холодной мокрой пыли. - Вы же дружили с Виваром? – с расстановкой уточнил Кокрейн. - Давным-давно. Мы познакомились во время отступления из Коруньи. - Неужели? – за небрежным тоном адмирала Шарп чувствовал глубоко запрятанное напряжение. – Мне вот тоже кое-что рассказывали о Виваре. Якобы у него был старший брат – яркий сторонник французов. - Был. Откуда Кокрейн вытащил эту занятую паутиной историю, даже Шарпу вспоминавшуюся с трудом? - Был и сражался на стороне Наполеона. Дон Блаз прикончил его в поединке. - А звали брата, случаем, не так же, как дона Блаза? - Грешен, не помню. Дон Блаз унаследовал его титул, так что в этом смысле можно сказать, что звали их одинаково. - Брат был графом Моуроморто? – спросил Кокрейн, впившись взглядом в Шарпа. - Да. - Детей у брата не было, а потому титул унаследовал дон Блаз. Так? - Так. - Фу-ты, ну-ты! – облегчённо выдохнул Кокрейн, как если бы месяцами мучившая его загадка разрешилась в один миг, - Чудная штука – жизнь, а? Шарп уже открыл рот, чтобы засыпать адмирала тысячей вопросов, но тот, будто потеряв интерес к разговору, принялся мерить шагами шканцы. Дотронувшись до шляпы, Кокрейн поприветствовал одну из офицерских жён, чей муж уцелел в схватке. Супруг второй покоился на дне океана с вощёной нитью в носу, а его вдову отпаивала в каюте вином служанка. Кокрейн оглянулся на Шарпа: - А вы сели на судно в Вальдивии? - Нет, в Пуэрто-Круцеро. - То есть, из Вальдивии вы ехали по суше? - Да. - Интересно. – загорелся вновь Кокрейн, - Как дорога? Войско по ней пройдёт? - Пехота, пожалуй. – неуверенно подтвердил Шарп, - Но пушки – нет. Кроме того, местность такова, что две роты могут сдерживать под городом армию без особого труда. - Плохо. – помрачнел шотландец. Шарп и рад был бы ободрить его. Увы, боевой опыт подсказывал стрелку, что без корпуса хорошей пехоты и нескольких батарей пушек соваться на штурм Вальдивии с суши не имело смысла. Осада всегда была сущим кошмаром для штурмующих, ибо даже сотни жертв не гарантировали успеха. - Разве О’Хиггинс не вступится за вас в случае провала с Вальдивией? - Бернардо? Бернардо – парень неплохой, но ему сейчас не до меня. Он усиленно примеряет тогу отца и спасителя нации: бескомпромиссного, беспристрастного, несгибаемого и так далее, и так далее. Какого именно, ему подробно нашёптывают его новые приятели, составляющие для новой нации новые хорошие законы. Они-то и надоумили Бернардо не самому лезть к Вальдивии (как же, нельзя рисковать Столпом Отечества!), а послать сделать грязную работу меня. И солдат-то у меня с гулькин нос из-за его приятелей – законников, а то я же могу, чего доброго, захватить Вальдивию! – он зло скомкал карту, - Так как, Вальдивия или Пуэрто-Круцеро? Впрочем, наш фрегат, по всей видимости, придерживается иной точки зрения, и ещё до конца недели твёрдо намерен достигнуть океанского дна. Так оно и было. Корабль всё больше погружался, еле-еле продвигаясь вперёд. Воду откачивали непрерывно. Кожаные рукава насосов, подчиняясь усилиям людей, без передышки дёргающих разбухшие дубовые ручки, то выпрямляясь, то опадали. Работников на помпах меняли каждые пятнадцать минут. Не из-за всеобщей усталости, хотя она тоже играла роль. Просто работать в бешеном ритме, заданном изначально, человек был способен не более четверти часа. Дальше темп слабел, и Кокрейн, видя, что струйки воды выплёвываются помпами за борт реже, начинал бить тревогу, мол, судну вот-вот конец. Адмирал и сам приложился к насосу, дёргая его с таким остервенением, будто бил по башке кого-то из ненавидимых им законников. Плотники опять простучали днище и пришли к неутешительному выводу. Брюхо красавца-фрегата, гордости испанского флота, прогнило! Медные листы, защищающие древесину, отвалились, и доски побил морской червь. Сотрясение от взрыва «Мэри Старбак» довершило дело, превратив правый борт в одну сплошную дыру. - Листы отпали, и никто не заметил? – кипятился Кокрейн, - Да как такое возможно? Возможно или нет, но зловонное тёмное нутро корабля наполняла вода. Клацали помпы, свободные от работы обитатели корабля, образовав живую цепь, вёдрами вычёрпывали солёную влагу. Чтобы облегчить «Эспириту Санто» за борт отправили пушки (не тронули только два кормовых орудия. Они стояли в каюте Ардилеса, а Кокрейн беспокоить его не хотел). Все эти меры мало помогали, и адмирал тайно приказал укомплектовать шлюпки провизией и пресной водой. - Из тех, кто сейчас на борту, лодки могут взять лишь половину. – поделился шотландец с Шарпом, - А нам всем придётся тонуть. Крысы, чувствуя приближающийся конец «Эспириту Санто», покинули трюм и безбоязненно сновали по верхним палубам, пугая в каютах детишек и их матерей. На пятый день, когда океан плескался у самых шпигатов, Кокрейн решил наложить второй пластырь. На сей раз заплатка должна была покрыть большую часть днища правого борта. Уставшие, промокшие, голодные мужчины возились долго, зато вскоре после того, как управились, сияющий плотник появился из трюма и торжественно объявил, что уровень воды там начал уменьшаться. Радоваться сил уже ни у кого не было. Многие придерживались мнения, что единственный выход – попытать счастья на побережье (авось, удастся добраться до какой-нибудь бухты), но Кокрейн считал иначе и на шестой день направил «Эспириту Санто» в открытое море. Жизнерадостность адмирала за последние дни несколько поблекла из-за усталости и пустого желудка. Голодны были все. Провиант хранился в трюме, и после взрыва то, что не сожрали крысы, уничтожила морская вода. Выручали до поры до времени куры, свиньи и овцы (клетки которых усердно чистил Шарп ещё полторы недели назад), но живности было мало. Умирали раненые. Когда очередного покойника переваливали через борт, ткань его импровизированного савана порвалась. Ядро, положенное, чтобы препроводить усопшего на дно, выпало, и труп долго ещё болтался в волнах позади фрегата, словно напоминая с издёвкой своим ещё живым товарищам, насколько медленно их лохань плывёт. В сумерках мертвецом поужинала чёрно-белая морская зверюга с зубами-пилами. Шарп этого не видел, и рассказы о чудище воспринял с недоверием. Кокрейн же, напротив, содрогнулся, пояснив: - Касатка. Опасная бестия. Кое-кто из парней клялся, что появление касатки сулит беду. Будто накликали: к вечеру стало ясно, что вёдра и помпы проигрывают борьбу с океаном. «Эспириту Санто» погружался опять. Все выкладывались на полную катушку, но больше других старались шельмы Кокрейна. Странная была компашка: креолы, метисы, испанцы, ирландцы, шотландцы, англичане, американцы и парочка французов. Они являли собою живое доказательство правоты Наполеона, рассуждавшего о разбросанных по свету людях войны, ищущих вождя, что соберёт их вместе и поведёт на штурм цитаделей мещанского благополучия. Бойцы Кокрейна были похожи на него самого: то же неистовство в драке, то же сумасбродство. - За деньги сражаются. – просветил Шарпа адмирал, - Некоторые (совсем мало) – за свободу страны, но прочим плевать, за кого обнажать клинки, абы деньги платили. Потому-то я и облизываюсь на Вальдивию. Без денег мои проходимцы разбегутся. С утра небо кропило медленно тонущий кораблик промозглым дождиком. Плотники в один голос уговаривали Кокрейна спешить к берегу, и тот готов уже был согласиться, как вдруг фортуна подмигнула выбившимся из сил морякам одиноким парусом на севере. - Самое время хорошенько помолиться. – сказал матрос-ирландец Харперу. - Зачем? – для Харпера парус означал помощь. - Если корабль испанский, нам – крышка. Первый же их залп утопит нашу посудину, а тех, кого подберут, или повесят подсушиться на реях, или отвезут в Вальдивию под дула расстрельной команды. Эх, чуяло моё сердце недоброе… Сидел бы сейчас в Боррисе и в ус не дул. Кокрейн взлетел на салинг фок-мачты и раскрыл подзорную трубу. Минуту (многим стоившую седых волос) он молчал, затем опустил трубу и победно провозгласил: - «О’Хиггинс», ребята! «О’Хиггинс»! Ему ответило ликование столь бурное, будто сами ангелы небесные сошли с небес ради спасения несчастных насельников «Эспириту Санто». Флагман нашёл своего адмирала. Первым делом на «О’Хиггинс» баркасами переправили пленных: команду фрегата во главе с Ардилесом и пассажиров. Для мужчин натянули сетки, женщин с детьми пришлось обвязывать верёвками и опускать в лодки по одиночке. С флагмана баркасы везли на «Эспириту Санто» продовольствие, воду и моряков. Доставили также две переносные помпы, сразу же пущенные в ход. Полная сил смена и дополнительные насосы вдохнули в несчастное судно новую жизнь. Вместе с фрегатом ожил и Кокрейн. Он суетился, приветствуя на борту «Эспириту Санто» матросов с «О’Хиггинса», кричал: «Ура!», когда заработали помпы, но, в конце концов, успокоился, обзаведшись бутылкой и сигарой. Шарп составил ему компанию. - Признайтесь, Шарп, - рыжий дружелюбно предложил ему вина, - За что вас так невзлюбил Батиста? Не с трупом же дона Блаза ворюге было жаль расставаться? - Да нет. – неохотно протянул стрелок, - Я вёз послание к повстанцам. Кокрейн поперхнулся: - Вы - что? - Послание вёз к некоему подполковнику Чарльзу. Он вам известен? - Известен? Он-мой друг. Бог мой, да он – единственная живая душа в Сантьяго, которой я могу доверять. Что было в письме? - Не имею ни малейшего понятия. Оно было шифрованным. С лица Кокрейна сбежали краски: - От кого письмо? - От Наполеона. - Боже мой! Боже мой! Письмо у Батисты? - Да. Кокрейн выругался. - Как вас угораздило-то попасть к Бони в письмоносцы? - А он меня не спрашивал. Я подряжался лишь передать его поклоннику его портрет. Шарп в двух словах обрисовал адмиралу уловку Наполеона и собственные с Харпером мытарства. Выслушав его без особого интереса, шотландец пылко осведомился: - Как он? - Изнылся от безделья и растолстел. - Но энергичен? Бодр? - Выглядит ужасно. - То есть? - Не в лучшей форме. Обрюзгший и бледный. - А ум, ум не притупился? Он – в здравом рассудке? - Более чем. В здравом уме и твёрдой памяти. Кокрейн облегчённо выдул облачко дыма: - Нашли с ним общий язык? - О, да! - Обидно, наверно, после стольких сражений превратиться в паршивого штафирку. - Вы встречались с Наполеоном? - Хотел. На пути в Чили я собирался заглянуть на Святую Елену, но ветра не благоприятствовали. Кокрейн подошёл к перилам и, дымя сигарой, уставился на «О’Хиггинс». Изящность обводов пятидесятипушечника, некогда плававшего под испанским флагом, подчёркивало присутствие полуразбитого, заполненного водой «Эспириту Санто». - Им надо было расстрелять Бонапарта. – буркнул адмирал, - Приставить к стенке и расстрелять. - Я поражён. – сказал Шарп. - Поражён? Чем же? - Не ждал от вас подобной кровожадности. - Что вы, я не кровожаден. – Кокрейн сделал паузу, рассеянно блуждая взором по тускнеющему небу, на котором чёрными многоярусными крестами выделялись мачты «О’Хиггинса», - Мне жаль Бонапарта. Ему ведь до старости далеко. Подло такого человека сажать под замок. Каково ему, перевернув мир вверх тормашками, гнить долгие годы на правах приживала. Честнее было бы казнить его. Под фанфары… и ружейный залп как последний салют. Я бы хотел так уйти. Всё лучше, чем дряхлеть. Адмирал запил горечь своих слов глотком вина и поинтересовался: - Сколько лет Бонапарту? - Пятьдесят один. – ответил Шарп. Всего на восемь лет старше меня, подумалось ему. - А мне – сорок пять. – хмыкнул Кокрейн, - Не хотел бы я кончить вот так же, на позабытом Богом острове. Пятьдесят один? Ему же ещё воевать и воевать! - Потому-то они его и упрятали. - Говорите, он нездоров? Насколько серьёзно? - Запах свободы и жжёного пороха вмиг поставили бы его на ноги. - Отлично сказано! – одобрил довольный шотландец. - А что было в том письме? - В письме? – Кокрейн осёкся и поскучнел, - Чарльз – парень любознательный. Всё надоедает великим людям, выспрашивая их версию событий. Уверен, он и на этот раз выпытывал у Наполеона подробности Ватерлоо или Аустерлица. Кокрейн валял дурака, и Шарп не счёл нужным таить раздражение: - Настолько секретные подробности, что Бони прибег к шифру? - Откуда я знаю? – вспылил адмирал, - Спрашивайте у Бони, спрашивайте у Чарльза! Сердито сопя, он отвернулся от Шарпа и, опершись на планшир, окликнул подплывающих на баркасе людей с «О’Хиггинса». Это была группа морских пехотинцев. Командовал ими осанистый англичанин с молодцевато закрученными кверху кончиками чёрных усов. Звали его майор Миллер. - Польщён знакомством с вами, сэр. – щёлкнул каблуками майор, представившись Шарпу, - Я, к сожалению, большую часть той войны провалялся в госпиталях. Впервые лягушатники приложили меня под Опорто. От раны я оправился в аккурат, чтобы угодить под пулю у Альбуэры. Кое-как коновалы меня подлатали, но я умудрился отличиться и в Ронсевальском ущелье (помните ту заварушку?), после чего на меня махнули рукой и списали вчистую по инвалидности. Потом вот пристроился к Кокрейну. Оплата выше (при условии, конечно, что деньги нам выплатят), и от ранений как бабка пошептала. А кораблику вашему досталось, да? С этим утверждением не спорил даже Кокрейн. Без серьёзного ремонта фрегат не доплыл бы до Вальдивии, поэтому адмирал выбрал целью Пуэрто-Круцеро, и майор Миллер его поддержал. - Жалко, крепостца крохотная, моим ребятам развернуться в полную силу будет негде. Они у меня те ещё злыдни! «Злыдней» насчитывалось пятьдесят человек, из них три флейтиста и два барабанщика. - Был у меня волынщик. – жаловался Шарпу майор, - Чудесный малый, но паршивые испанцы одним выстрелом угробили его и волынку при абордаже одного из их занюханных фрегатов. А сколько от него было шуму! Как он играл! Мы схоронили их в одной могиле. Его и волынку, не испанцев, конечно. С воинскими почестями! Шарп сомневался, стоит ли ради музыки ослаблять огневую мощь подразделения на пять процентов, но Миллер с жаром отмёл все доводы земляка: - Музыка – ключ к победе! Так было и так будет. Одно наблюдение я вынес из войн с лягушатниками: наши красные мундиры всегда побеждали, если шли в бой под оркестр. Разгоняет застоявшуюся кровь. Мои сорок пять обормотов при звуках флейты превращаются в тигров. Найди я инструменты, я бы ещё два десятка заставил бы дудеть, и тогда нас невозможно было бы победить! Отсюда и до Торонто мы бы камня на камне не оставили бы! – Миллер подслеповато уставился в небо, будто надеясь разглядеть среди туч недостающие музыкальные инструменты, - Вы же побывали в Пуэрто-Круцеро? Как там оборона? Шарп уже описывал укрепления Пуэрто-Круцеро Кокрейну, но добросовестно повторил рассказ Миллеру, дополнив всплывшими в памяти деталями. С суши, утверждал стрелок, крепость неуязвима. С моря штурмовать проще, но только в том случае, если удастся подавить пушки, господствующие над гаванью. - Сколько пушек? - Двенадцать. Может, есть и другие, но я их не видел. - Калибр? - Тридцатишестифунтовики. Да, кстати, они калят ядра перед стрельбой. Миллер отнёсся к сведениям Шарпа несколько легкомысленно. Дюжина тридцатишестифунтовых орудий представляла собой грозную силу. Они были гораздо мощнее бортовой артиллерии «О’Хиггинса», а, кроме того, располагались на возвышении. Их ядро, падающее с высоты, могло прошить и палубы, и днище флагмана Кокрейна, а один залп за минуту пустил бы ко дну трофейный пятидесятипушечник, не говоря уже об искалеченном «Эспириту Санто», которому хватило бы и волны от ухнувшего рядом снаряда. Мало того, испанцы грели ядра перед выстрелом. Как легко вспыхивает сухое дерево, из которого строились корабли, Шарп убедился на примере «Мэри Старбак». С той минуты, когда суда повстанцев войдут в наружную гавань и до момента швартовки к пристани цитадели, на них будут непрерывно сыпаться такие раскалённые шары. «Пушки выиграют войну!» - утверждал не смысливший в войнах капитан-генерал Батиста, основывая свою стратегию победы на ничем не подкреплённой уверенности в том, что наивные повстанцы обязательно полезут в нехитрые капканы, расставленные для них в гаванях Вальдивии и Пуэрто-Круцеро. И опытнейший вояка Кокрейн действительно сам лез в мышеловку, чтобы докрасна нагретые тридцатишестифунтовые ядра разметали в щепки два трофейных судна задолго до того, как они достигнут каменных ступеней твердыни. Но даже если каким-то чудом один из кораблей прорвётся сквозь огненную бурю к причалу, на лестнице высаженный десант встретит штыками и пулями испанская пехота, численное превосходство которой не изменить никакими флейтами. Кокрейн не желал слушать никаких возражений: - Доверьтесь мне, Шарп! Доверьтесь мне! - Чёрт возьми, Батиста расставил силки на остолопа, но вы же не остолоп, Ваша Милость! - Доверьтесь мне! Просто доверьтесь! Всё было против плана Кокрейна, и природа тоже. Прилив длился недолго, отяжелевший «Эспириту Санто» (Кокрейн собирался именно его использовать в качестве штурмового судна) был способен причалить лишь когда вода поднималась к высшей отметке. Запоздай атака, и у причала станет так мелко, что фрегат туда не пройдёт. Исходя из расписания приливов, начинать штурм предстояло перед рассветом, ибо за восходом солнца последует отлив. Затея Кокрейна казалась Шарпу безумием. Все его попытки отговорить адмирала или хотя бы заменить «Эспириту Санто» «О’Хиггинсом» разбивались об упрямство «дьявола». - Я понимаю, что целесообразнее было бы использовать «О’Хиггинс». – неизменно отвечал Кокрейн, - Он в лучшем состоянии, на нём пушки, но и вы меня поймите, Шарп. Пойди всё прахом, и я потеряю «О’Хиггинс»! Так что всё-таки остановимся на «Эспириту Санто». Коль вы настроены так пессимистично, может, вам не идти с нами? Никто не упрекнёт вас, если вы будете наблюдать за происходящим с палубы флагмана. Искушение было велико. Ясно осознавая провальность предприятия Кокрейна, Шарп, вместе с тем, не желал прослыть трусом. Да и в Пуэрто-Круцеро, к могиле дона Блаза, ему путь был заказан, кроме как с повстанцами. Он будет драться, пусть даже драка – чистой воды самоубийство. - Я с вами. - Но ведь затея – безумие? – поддел стрелка Кокрейн. - Мягко сказано. – проворчал Шарп. - Не забывайте, - развеселился шотландец, - Я – дьявол, и, как всякий уважающий себя дьявол, владею колдовством. Утром я продемонстрирую вам, Шарп, пару своих магических трюков. Адмирал смеялся. Фрегат под скрип насосов шёл к Пуэрто-Круцеро. Майор Миллер обожал свои часы. Его утверждениям о том, что они сделаны из вест-индского золота, никто не верил (очень уж подозрителен был рыже-ржавый налёт на крышке и в углублениях корпуса). Нравом они обладали совершенно вздорным, останавливаясь, когда сочтут нужным, и тогда майор, поминутно извиняясь, тряс их, уговаривал их, легонько постукивал о палубу, чтобы вернуть к жизни. Однако пока они тикали, Миллер с кем угодно готов был биться об заклад, что нет в мире надёжней и точней хронометра. - Прилив достигает пика через час. – объявил майор и поднёс часы к уху, - Примерно. То есть, «Эспириту Санто» надо было успеть за шестьдесят минут обогнуть каменный язык, обнимающий гавань; оказавшись внутри, дать вправо к цитадели, чтоб высадить ударную группу до того, как вода начнёт опадать. Каким бы медленным ни было отливное течение, оно отнесёт «Эспириту Санто» от пристани. - Всё получится! – оптимизма у майора Миллера хватило бы на пятерых, - Томми больно шустр, чтобы прохлопать прилив. «Томми». Так майор Миллер любовно звал своего кумира, лорда Кокрейна. Майор сильно встряхнул хронометр, покосился на Шарпа с Харпером и, видимо, решив, что подобные манипуляции с часами плохо отражаются на репутации прибора, спрятал металлическую коробочку в карман. - Значит, мне выпала честь сражаться плечом к плечу с самим Ричардом Шарпом? Вот это да! Лет десять назад я и мечтать-то об этом не смел. - Бить врага в вашем обществе – для меня честь не меньшая. – вернул любезность стрелок. Громыхнули две кормовые пушки «Эспириту Санто». Как Шарп уже однажды удостоверился, Кокрейн был дока по части хитростей. Само собой, на этот раз тоже не обошлось без уловки, уловки столь изящной, что она просто не могла не ввести в заблуждение испанцев. Пессимизм Шарпа растаял, как снег. Подсказало Кокрейну хитрость плачевное состояние «Эспириту Санто». Без мачты и половины оснастки, перекошенное на один бок судно, казалось, доживает последние часы. Если хорошо знакомый защитникам Пуэрто-Круцеро фрегат появится в гавани, отстреливаясь от «О’Хиггинса», испанцы не заподозрят неладного, сосредоточив огонь на флагмане мятежников. И «Эспириту Санто» без помех доковыляет до вожделенного причала. В соответствии с легендой облик «О’Хиггинса» претерпел изменения. Верхушки грот и бизань-мачт сняли, имитируя повреждения от фрегата (гарнизон Пуэрто-Круцеро должен считать, что морская баталия длится долго). На палубе флагмана разбросали старые паруса, будто потери среди экипажа так высоки, что для починки не хватает людей. Затемно пушки «О’Хиггинса» открыли огонь. Канонада, доносящаяся издалека, настроит испанцев на нужный лад. В том, что ударный отряд высадится на причале цитадели, Шарп больше не сомневался. Чары «дьявола» сработают, как надо. Но вот хватит ли чёрной магии на вознесение морской пехоты Миллера по каменным ступеням? Впрочем, в присутствии майора Миллера предаваться мыслям такого рода было решительно невозможно. - Питаю надежду, - вещал он стрелку с Харпером, - что ваш этот Батиста всё ещё в крепости. Я лично его пленю! Клянусь вам, Шарп, пленю и покажу ему, как обижать англичан! В боевом задоре майор совершенно упустил из вида, что сражается не за родную Англию, а за чилийских мятежников. Воинственно подкручивая кончики усов, он спросил Шарпа: - Сколько там солдат, по-вашему? С точки зрения Шарпа, вопрос несколько запоздал. - Сотни три? – предположил стрелок. Крепость была невелика, вмещая до трёх полных рот пехоты. Две сотни штыков. Артиллеристов человек шестьдесят-семьдесят. Повара, писари и прочая обслуга. Итого… - Да, две сотни. – твёрдо повторил он. - Против наших ста. – с ноткой гордости подбил бабки Миллер. Осознание ничтожности сил, с которыми они («Непременно!») одержат победу над троекратно превосходящим противником, очевидно, приятно тешило его самолюбие. Не в последнюю очередь оттого, что половину ударной группы составляли «злыдни» английского отставника. Остальные пятьдесят были моряками Кокрейна, задиристыми ребятами, вооружёнными тесаками и мушкетами с двойным зарядом. Справа от бушприта «Эспириту Санто» солнце неохотно выбиралось из-за ломаного горами горизонта. Первые лучи невидимого пока светила трогали редкие рваные облачка за нежно-розовые чрева. Чёрные пятна окутанных тьмой долин серебрил туман. На берегу, за полосой мыска, ватная скрутка дыма отмечала кухню, где суетились кашевары, готовясь кормить товарищей завтраком. Выше дымка притаилась хищным зверем на скале крепость. Спугнутые неожиданной пушечной пальбой с моря, к гавани торопились вышедшие на предрассветный лов рыбаки. «О’Хиггинс» развернулся бортом и дал по фрегату залп. По приказу Кокрейна, справедливо считавшего, что звук холостого выстрела отличается от боевого, часть орудий заряжались, как положено. Несколько ядер шлёпнулись в воду у кормы «Эспириту Санто», над которой реял аляповато-спесивый испанский флаг. - Они уже видят нас! – объявил Миллер. Он говорил громко, из чего Шарп заключил, что неустрашимый майор волнуется. Перед схваткой голоса всегда становились громче. Люди, сами того не замечая, будто глушили страх, делающий мускулы мягче, а сердца малодушнее. - А услышали ещё час назад. – сказал Шарп, и перед его внутренним взором возникли испанские офицеры, сквозь бронзовые подзорные трубы наблюдающие за морской баталией. Представились ему ядра, рдеющие в печах под бастионами. Ядра, ждущие мига, когда их извлекут из жарких углей и зарядят в стволы, заблаговременно заткнутые холодным снарядом. Ядра, ждущие мига, когда их отправят в краткий полёт над холодным утренним морем. - Прячьтесь, джентльмены, прячьтесь! – донёсся сверху мягкий голос Кокрейна. Адмирал, впившийся в перила над головой Шарпа, тоже нервничал, но старался загнать мандраж как можно глубже. Штурмовой группе, к которой командир обратился, предстояло таиться на палубе до последнего, и, лишь когда фрегат уткнётся в каменный причал, они взвоют, как демоны, вызванные из преисподней чёрным колдовством «дьявола» Кокрейна, рванувшись на берег собрать кровавую жатву жизней. Если расчёты шотландца верны, у причала «Эспириту Санто» окажется в мёртвой зоне батареи тридцатишестифунтовиков. Пара орудий может найтись на самом причале, а потому, развернув чилийский стяг вместо испанского, матросы Кокрейна должны первым делом подавить их, а группа Миллера тем временем займётся лестницей. - Уже недолго, братцы. – подбодрил сверху Кокрейн. Было свежо, и Шарпа была мелкая дрожь. Он неотвязно думал о крутой лестнице, вырубленной в монолите продуваемой всеми ветрами скалы. Роты пехоты с грамотным офицером во главе достаточно, чтобы оборонять подъём от врага любой численности до конца света. Стрелок искоса взглянул на Харпера. На лице того обозначились желваки. Встретившись с другом глазами, ирландец поморщился, будто говоря: эко мы вляпались! Один из барабанщиков, пробуя инструмент, бухнул палочкой о туго натянутую кожу. Кто-то закашлялся. Вздрогнули доски под ногами, отзываясь на залп пушек в капитанской каюте. Шарп и Миллер, не сговариваясь, чуть высунулись из-за борта. Фрегат шёл вдоль гранитного языка. Впереди, метрах в восьмистах, вставала цитадель. Американская бригантина с огромной простынёй флага на корме всё так же покачивалась на волнах. - Макушки ниже! – прикрикнул Кокрейн. Кроме адмирала ещё дюжина испаноговорящих повстанцев не пряталась в тени надстроек. Один из них держал свёрнутое чилийское знамя. Правила войны настаивали на том, что до первого выстрела противника надо оповестить, с кем он имеет дело. Защитники форта, наверняка, уже узнали «Эспириту Санто», и теперь их больше интересовал «О’Хиггинс», благоразумно держащийся у входа бухту, подальше от губительного огня тридцатишестифунтовиков. Стрельба разбудила американцев, они сонными мухами выбирались из недр бригантины, толпясь у лееров. Чайки кружили вокруг фрегата, пронзительно вопя. Шарп глубоко вдохнул. Воздух пряно пах водорослями. От рыбацких лачуг вдоль пляжа слабо тянуло дымом и похлёбкой. Шарп заранее обзавёлся саблей, позаимствовав её у «дьявола». Взявшись за рукоять, стрелок извлёк её на пару сантиметров, проверяя, легко ли выходит из ножен лезвие. Многим застрявший в ножнах клинок стоил жизни. Палубой ниже клацали помпы. Флейтист взял несколько жалостных нот. - Рано, мальчики. – произнёс Миллер, - В атаку рванём, тогда вжарите мне «Сердцевину дуба». Повинуясь звучащей в мозгу мелодии, майор начал рассеянно отстукивать ритм, поведав Шарпу, что двое флейтистов - чилийцы, и патриотические английские песни им неизвестны. - Были неизвестны, если быть точным. Я уж постарался, и ныне они играют всё, чего душа пожелает! Не в силах сдержаться, майор загорланил: - Братцы, выше нос! К славе правим рулём! Чтоб было, что вспомнить, пока не помрём. Чтоб знать, подыхая у края земли, Что волю и честь до конца сберегли! Крепок наших палуб дуб, Крепче дуба только дух. Мы вынем, коль надо, Чёрта из ада! - Прекратить мучить несчастную кошку! – грозно раздалось со шканцев. - Тысяча извинений, мой лорд! – сконфузился Миллер. - Одного вашего пения, Миллер, хватит, чтобы обратить испанцев в бегство. Так что не тратьте свой драгоценный вокал на нас! – развлекался Кокрейн. - Как скажете, Ваша Милость. - То-то же. И, «братцы, выше нос»! На берегу нас поджидают шлюхи с сиськами из чистого золота. Всего час делов – и мы пьяны, богаты и нос в табаке! Миллер доверительно сообщил Шарпу: - Великий человек наш Томми! Шотландец он или не шотландец, но нутро у него из крепкого английского дуба! Я горжусь тем, что мне выпало воевать под его началом! Излияния майора прервал гром крепостных пушек. Тяжёлое ядро перелетело «Эспириту Санто» и врезалось в воду, метров пять не долетев до «О’Хиггинса». Чилийский флагман немедленно ответил бортовым залпом. - Спаси, Господи, Ирландию! – буркнул Харпер, - Не думал, что доведётся опять воевать. Снаряды чилийцев горохом сыпанули по скале без вреда для испанцев. Со стен цитадели ударили лёгкие орудия. Представив, как ядра пронизывают корпус «О’Хиггинса», Шарп взмолился: «Боже, помоги им! Боже, помоги им!» Обман Кокрейна удался, по фрегату испанцы не стреляли, сосредоточившись на флагмане. В промежутке между выстрелами Шарп расслышал выкрик на испанском. Не сразу дошло, что голос доносится с берега. Пристань была уже близко, очень близко. Туман клочьями змеился по палубе «Эспириту Санто», живописно усеянной с подачи Кокрейна всевозможными обломками. Испанец на берегу не унимался, и кто-то из повстанцев, напрягая лёгкие, разъяснил, что «дьявол» Кокрейн вот уже неделю висит у них на хвосте. Пару часов назад он, де, нагнал «Эспириту Санто», превратил фрегат в решето, но и сам получил на орехи, благодарение Господу и Святому Иакову. Пушки фрегата, мол, неисчислимо побили бунтовщиков, авось, и «дьявола» зацепило. Рявкнули тридцатифунтовики. Раскалённые ядра оставляли в светлеющих небесах чёткий дымный след. - Господи, помоги «О’Хиггинсу». – шепнул Шарп. - Господи, помоги нам всем. – исправил Харпер. «Злыдни» Миллера крестились. Миллер вполголоса, чтобы избежать выговора от обожаемого «Томми», мурлыкал песенку. Смолкли на миг помпы, насосники перевели дух и вновь взялись за работу. - Уже недолго, ребятки. – подбадривал сверху Кокрейн, - Подумайте о шлюхах, о золоте, о добыче. Всё будет наше. Вот-вот. Парень на носу продолжал разливаться соловьём: капитан Ардилес погиб, помощник погиб: - …Бабья с ребятнёй полон корабль! - Двадцать шагов осталось! – предупредил Кокрейн ударную группу. - А воды-то под килем достаточно? – накатил на Миллера внезапный приступ паники. «Господи, хоть бы не сесть на мель!» - молился про себя Шарп. - Пятнадцать шагов! Солдат из команды Миллера нервно водил оселком по примкнутому к ружью штыку. Другой пробовал пальцем остроту абордажной сабли. В его спокойствие можно было поверить, если бы парень не делал этого каждые десять секунд. Миллер поплевал на обтянутую змеиной кожей рукоять своего клинка. Порыв ветра отразился от скалы и тряхнул паруса, обдав палубу холодной капелью росинок. - Знамя! – распорядился Кокрейн, - Наше знамя! Испанский флаг сменился чилийским, и в то же мгновенье фрегат с треском толкнулся правым бортом о причал. - Вперёд! Вперёд! Бойцы вскакивали, разминая затёкшие ноги. Кокрейн уже стоял на ограждении. Ударившись о пристань, судно качнулось назад. Полоска воды ширилась. Два шага, три. Кокрейн прыгнул. За ним последовали матросы со швартовными канатами. - Ну-ка, ребятки! Музыку! – клинок Миллера тускло блеснул в воздухе. Надрывая глотки боевым кличем, повстанцы перемахивали с борта «Эспириту Санто» на берег. Засвистели с причала флейты. Один за другим ритм поддержали барабанщики. Недопрыгнувший до края причала боец с криком упал в воду. С дальнего конца пристани ударила пушка. Ядро перелетело кормовую надстройку, с треском отскочило от главной палубы и снесло кусок планшира левого борта. Шарп запрыгнул на ограждение. Под ногами, внизу, пенилось и бесновалось зажатое между камнем и деревом море. Сзади подгоняли, и стрелок бросил себя вперёд. Орудий на причале обнаружилась целая батарея. Моряки Кокрейна, истошно завывая, бежали к ней. Канониры, безумея от спешки, разворачивали к ним своих огнедышащих монстров, но, похоже, опаздывали. Пороховой дым смешивался с туманом. «О’Хиггинс» укрылся за американской бригантиной, и обслуга тридцатишестифунтовиков прекратила пальбу, по нему вести огонь не смея из страха задеть нейтралов, а стрелять по «Эспириту Санто» не имея возможности. Харпер неловко приземлился рядом с Шарпом. Одиноко огрызнулось орудие с причала, которое, очевидно, канониры кое-как сумели развернуть. Ядро разорвало морского пехотинца в нескольких шагах от Шарпа. Майор Миллер быстро, несколько позволяли его короткие конечности, мчался по ступеням вверх. Несколько разрозненных мушкетных выстрелов бахнули из цитадели. Пули ушли «в молоко». Артиллеристов на пристани перебили, впрочем, паре-тройке удалось спастись, кинувшись в воду. Кокрейн и его люди, справившись со своей частью задания, присоединились к отрядику Миллера. Харпер, тяжело дыша, отстал, зато Шарпа догнал «дьявол»: - Отлично, отлично! – восторженно бубнил на бегу адмирал. Короткая схватка привела его в великолепное расположение духа. - Эх, вот это, я понимаю, жизнь! Что за отличное утро! Его Милость поднажал и, распихав людей Миллера, оказался впереди всех. С лестницы вбок уходило ответвление, ведущее на орудийную террасу, где закончил свои дни индеец Фердинанд. Едва первые повстанцы показались на батарее, земля загудела, и позицию подсветили сполохи выстрелов трёх тридцатишестифунтовиков. Целей у канониров не было, просто они не хотели, чтобы их орудия достались врагу заряженными. Солдаты Миллера заняли бастион, однако пушкари перебрались через противоположную от лестницы стену и улепётывали по каменистому склону куда глаза глядят. Железная заслонка печи для разогрева снарядов была распахнута. Над пышущим жаром кирпичным сооружением дрожало марево. - Чёрт с ними! Пусть драпают! – остановил Кокрейн морских пехотинцев, ринувшихся было в погоню за артиллеристами, - Миллер! Наверх! За мной! Батарея пала, но цитадель ещё только предстояло взять. Сейчас всё решали секунды. Если ударная группа окажется на верху лестницы прежде, чем одураченные фокусом Кокрейна испанцы преодолеют замешательство, Пуэрто-Круцеро взят. Найдись же сейчас среди защитников несколько решительных парней, пиши пропало, - на голых ступенях укрыться от пуль негде, да и отступать некуда. Оттого-то Кокрейн и подгонял солдат: - Живей, братцы, живей! - Кокрейн! – ответом ему прозвучал клич, но слабо прозвучал. Дыхания не хватало. Моряки – плохие бегуны, да ещё вгору. Мушкетный залп грянул до обидного неожиданно. Один из «злыдней» рухнул убитый. Матроса Кокрейна свинцовый шарик развернул вокруг оси, и моряк с криком покатился по ступеням, сбив двоих товарищей. Шарп выхватил взглядом отдельные дымки, воспаряющие от окон зала, откуда стрелок с Харпером наблюдали казнь Фердинанда, и целое облако, отмечающее широкую арку, которой заканчивалась лестница. Рота, не меньше. Насколько они хороши? Если хотя бы вполовину, то испанцы победили. Пехота была превосходно тренирована. Следующие пятнадцать секунд принесли ещё два залпа. Дюжина повстанцев корчилась на ступенях. Хрипел и булькал барабанщик с простреленным горлом. Судорожно подёргивающиеся пальцы выбивали на барабане хаотичную потустороннюю дробь. Опоздали. Опоздали. Опоздали. - Пли! – заорал Миллер. Вразнобой хлопнули ружья повстанцев. Будто подчёркивая малочисленность атакующих, сверху едино ударили мушкеты защитников крепости. Пуля горячо вжикнула у самого уха Шарпа. Капрал, блюя кровью, сполз на каменную ступень. Миллер выпалил по арке из пистолета и бессильно выругался. Испанцы имели на руках все козыри. Их было больше, находились они выше, да и вымуштровали солдат на славу. Первая шеренга, выстрелив, отступала назад перезаряжаться, пропуская вторую шеренгу. Вторая, произведя залп, уступала место третьей, и так до бесконечности в духе британской пехоты с автоматизмом, напоминающим хорошо отлаженный механизм. - Ложись! – скомандовал Кокрейн, - Ложись! Адмиралу воистину дьявольски везло. Он бежал первым и, тем не менее, был невредим. Шарп прицелился из пистолета в окно высоко справа, нажал на спуск. Брызнула каменная крошка. Промах. Харпер плюхнулся рядом с другом, задыхаясь: - Спаси, Господи, Ирландию! Попали мы, как кур в ощип. – Патрик навёл мушкет и выстрелил вверх, - А я-то жену успокаивал: ничего опасного, кроме, разве, морского путешествия, но тут она у меня крепко полагается на покровительство Святого Брендона. Не переставая говорить, Харпер заряжал оружие скупыми движениями, отточенными годами солдатчины: - Иисусе, сколько же денег женщины тратят на свечи! Изабелла поставила святым угодникам такое количество свечей, что хватит осветить мне дорогу в ад и обратно. Я так рассуждаю: должны же они как-то действовать? В схватке меня хранить или ещё что…- он пальнул по арке и снова начал перезарядку, - Да пребудет с нами Господь. Бежать-то некуда, наша лохань уже на мели, небось. В одном из окон показался испанский солдат с мушкетом. Шарп поймал его стволом изготовленного к стрельбе пистолета и дёрнул курок. Брызнула кровь, и испанец исчез. - Один есть. – удовлетворённо отметил стрелок. - Везёт. – позавидовал Харпер. Ирландец подтянул себя чуть выше и залёг за трупом морского пехотинца, используя покойника, как укрытие. Вовремя: пули нового залпа защитников цитадели выбили смертоносную дробь на ступенях. - Это никогда не кончится! – проорал Шарп Харперу. Приходилось орать, потому что залпы теперь следовали друг за другом, почти непрерывно. По всей видимости, к испанцам наверху прислали подкрепления. Для защитников это было всё равно, что расстреливать крыс. Они, наверно, лыбились, стреляя. А как же, великий день! День, когда они, наконец, наступят на хвост проклятому Кокрейну, и вся Испания будет славить их имена! Мертвецы, за которыми прятались Шарп с Харпером, подрагивали, шпигуемые свинцом. - Давайте, ребятки, вперёд! – умолял Миллер, но никто не двигался. Не от трусости, выжить на этих голых ступенях, встав в полный рост, было невозможно. Пара храбрецов минутой раньше, когда залпы гремели реже, попытались добежать в паузе до арки, но безуспешно. Их разорванные пулями тела добавились к другим мёртвым, коих становилось всё больше и больше. - Лежать! – противореча Миллеру, приказал Кокрейн, - Всё отлично, ребятки! У меня ещё полно волшебных трюков! - Да уж, какой-нибудь трюк нам сейчас не помешал бы! – пробурчал Харпер, выпалив из мушкета наугад в сторону окон. Майор в отчаянии прикрикнул на музыкантов, чтоб они играли громче, но их жалкие потуги едва ли были способны поднять стремительно падающий боевой дух. Те из «злыдней» Миллера, что поопытнее, понимая всю безнадёжность их нынешнего положения, стали потихоньку отползать к причалу. Был шанс захватить цитадель с наскока, но для наскока не достало нескольких метров. Пример опытных заразил остальных. - Оставаться на месте! – рявкнул Кокрейн, - Всё идёт по плану! Ниже головы, ребята! Ниже… Последнее слово Кокрейна потонуло в шуме разрывов. - Боже! – выглядело у Харпера, почувствовавшего, как содрогнулась скала. «О’Хиггинс», когда тридцатишестифунтовики были приведены к молчанию, выбрался из тени бригантины и, встав на якорь, жахнул по цитадели артиллерией правого борта, в самую гущу защитников, сгрудившихся на верху лестницы. Ядра пронеслись в опасной близости от штурмующих, буквально просвистев над их макушками. Один из снарядов не долетел до цели, размазав моряка пятью шагами выше Шарпа. Только что парень целился из ружья, а в следующий момент ядро, превратившее его в кровавое месиво, рикошетом скачет к испанцам. - Ниже головы! В напоминании Кокрейна не было нужды, и так все приникли к утёсу изо всех сил. Новый орудийный залп. Дождь из обломков разной величины осыпал вжавшийся в ступени штурмовой отряд. Шарп лежал, закрыв ладонями затылок. В памяти всплыли давние рассказы участников штурма Сан-Себастьяна. Неприступная крепость, последний оплот французов в Испании, долго не давалась Веллингтону. Англичане гибли в бреши волна за волной. Во время последней отчаянной атаки британцы уже готовы были отступиться, и Веллингтон приказал осадной артиллерии открыть огонь чуть выше редеющих рядов красных мундиров. Эффект был потрясающий! Тяжелые ядра смели часть защитников бреши вместе с укрытиями и ввергли в панику их товарищей. Собравшаяся с духом британская пехота поднажала и превратила французскую победу в поражение. Похоже, Веллингтон и Кокрейн мыслили одинаково. - Пригнитесь! Пригнитесь! – надрывался адмирал. Дальновидный военачальник, он предвидел («дьявол» и есть!), где испанцы могут остановить ударную команду, и заранее отдал соответствующие распоряжения экипажу «О’Хиггинса». - Ещё один залп, братцы, и наша очередь! Одиночные выстрелы переживших первые два залпа испанцев заглушил третий рык артиллерии «О’Хиггинса». Эхо его ещё не затихло в бухте, как Кокрейн воскликнул: - Вперёд! Вперёд! И они рванулись вперёд, горя жаждой мести за своё несостоявшееся поражение, по окровавленным ступеням в чёрных подпалинах от ядер. Шарп мчался со всеми, слыша где-то наверху клацанье стали о сталь и стоны. Верхняя площадка лестницы являла собой жуткое зрелище: каменные обломки, обильно спрыснутые кровью и усыпанные кусками обугленной плоти. Сбоку от арки мучительно умирал испанский мальчишка-барабанщик. Ему было не больше десяти. Дым, смешанный с пылью, запорашивал глаза. Вражеский солдат с физиономией, похожей на багровую маску, напал на Шарпа справа. Рефлекторно отшагнув назад, стрелок уклонился от штыка и подставил противнику подножку, ударив падающего сверху саблей. Чужой клинок казался лёгким, неспособным нанести серьёзную рану. Подоспевший Харпер добил испанца штыком. Близкий залп заставил друзей вздрогнуть, но это повстанцы палили вслед удирающим врагом. - Сюда! – крикнул Миллер. Его уцелевший барабанщик бодро отбивал ритм, а флейтисты наигрывали фантазию, в которой только искушённое ухо могло угадать «Сердцевину дуба». Бойцы Кокрейна направились влево, к прорубленному туннелю, ведущему на плац. Шарп и Харпер выбрали иной путь. Они нырнули в полуоткрытую дверь, перешагнули обгорелый труп и оказались в зале, где не так давно над ними глумился Батиста. Пыль клубилась в косо падающих лучах взошедшего светила. Живых здесь не было. Перебираясь через опрокинутую лавку, Шарп едва не наступил на испанского офицера без головы. Стену напротив окон испещряли кратеры от ядер с «О’Хиггинса». Сами снаряды валялись на полу, вместе с погнутой люстрой, сорванной с цепей. Одно из ядер, очевидно, и оторвало череп офицеру: серую однородность пыли на полу нарушал яркий след кровавого фонтана. Сбежавшие солдаты оставили после себя у окон, сквозь которые вели огонь по мятежникам, обрывки патронных картузов и патроны. Вторая дверь выходила на плац. Он был безлюден. Объятые страхом испанцы и не помышляли о сопротивлении. Распахнутые ворота указывали, куда устремились чаяния защитников вместе с ними самими. Брошенные на ближней батарее девятифунтовиков пальники ещё дымились. Поверхность грязной воды в вёдрах морщила рябь. Шарп прошёл по валу к закопченной бойнице глотнуть чистого воздуха. Вдалеке лаяла собака, и плакал ребёнок. - Одна из наших. – задумчиво уронил Харпер. - Что? – повернулся к другу Шарп. - Пушка. – ирландец любовно погладил горячий казённик орудия, украшенный вензелем Георга III. Девятифунтовик, вероятно, был одним из тысяч орудий, поставленных испанцам в ходе наполеоновских войн. Шарп тронул выпуклые буквы и застыл, охваченный ностальгией. Не по королю Георгу, конечно. Не по Англии. По Люсиль. По её аккуратной кухоньке в Нормандии с пучками трав, подвешенных сушиться на балках. По тронутому инеем саду осенним утром. По смеху сыновей. Вместе с ностальгией накатило ясное понимание того, что его миссия в Чили почти завершена. Осталось извлечь останки дона Блаза и, найдя (при содействии Кокрейна, как надеялся Шарп) судно, идущее в Европу, отправиться домой. Внизу, у причала, прилив посадил «Эспириту Санто» боком на дно. Баркасы везли солдат с «О’Хиггинса» к берегу сквозь рваные полосы порохового дыма. Американцы бурно приветствовали проплывавшие лодки. По их мнению, бойцы Кокрейна победили во имя свободы. На самом деле бойцы Кокрейна победили во имя Кокрейна, во имя шлюх и золота. Может, и не ахти какие возвышенные мотивы, но у испанцев и таких не было, оттого-то они и удрали. С валов цитадели Шарп с Харпером видели убегающих защитников Пуэрто-Круцеро. Несколько человек, вероятно, офицеры, скакали на лошадях по дороге к Вальдивии. Парочка горожан удивлённо глазела им вслед. - Ненадолго же их хватило. – недоумённо проронил Харпер. - Точно. Шарп видел и ранее, как войска обращаются в бегство, но, чтобы так быстро – никогда. Под Ватерлоо французы сломались лишь вечером кровавого дня, испанцы же скисли после трёх орудийных залпов. Обороняй Шарп Пуэрто-Круцеро, он отвёл бы людей в укрытие, когда голос подали пушки, но, едва орудия смолкли, контратаковал. Увы, боевой дух гарнизона оказался хрупче яичной скорлупы. От победы их отделял всего шажок, но не нашлось среди них никого, способного заставить их этот шажок сделать. Исключительное малодушие проявили защитники Пуэрто-Круцеро. А, может, не такое уж и исключительное? Может, здесь, в Чили, малодушие испанцев, скорее, правило? Иначе как объяснить триумфальное шествие Кокрейна с кучкой лихих наёмников от крепости к крепости, приближая день, когда последний верноподданный короля Фердинанда погрузится на корабль до Европы, и Чили целиком перейдёт под власть повстанческого правительства. Ликующий клич побудил Шарпа вскинуть голову. С главной башни над залом падал сброшенный испанский флаг. - Что теперь? – спросил Харпер. - Выкопаем дона Блаза. Шарп машинально обтёр лезвие позаимствованной у Кокрейна сабли краем плаща. Добротное оружие, острое и прекрасно сбалансированное, но всё же ему далеко до тяжёлого кавалерийского палаша. - Интересно, Батисту взяли? – Харпер рассматривал группу испанских офицеров, понуро бредущих под конвоем к казармам. - Батиста давно уехал. Что ему тут делать? – рассеянно ответил Шарп, оттирая въевшееся пятнышко с металла. Уголки его губ дёрнулись кверху. Он будто наяву услышал негодующее восклицание Люсиль. Оттирать кровь казимировым плащом!!! Но плащу в этом путешествии досталось слишком сильно, на праздничную одежду он уже не тянет. - Когда Люсиль увидит, во что я превратил её любимый плащ, - поделился стрелок с другом, - она отправит меня ночевать в собачью будку. - Женщины. – хмыкнул Харпер. В крепости продолжал надрываться ребёнок. Сохранность шкуры, по-видимому, озаботила некоторых испанских вояк намного больше, нежели судьба семей, брошенных на милость победителей. Ничего. Ещё до полудня испанки обзаведутся новыми мужьями. - Как настроение? – окликнул Шарпа майор Миллер. Кончики усов майора торчали почти вертикально вверх. Он обнимал двух девушек. - Бодрое. - Как насчёт вкусить плодов победы? – отставник-забияка кивнул на спутниц. - Успеется, майор. – улыбнулся ему Шарп и, отвернувшись, устремил взгляд на горизонт. Далёкие Анды всё так же подпирали небосвод, только дымки вулканов при свете дня вновь стали коричневыми. - Благодарение Богу. - За что? – неожиданная религиозность друга озадачила ирландца. - За всё. У нас всё вышло, Патрик. Кокрейн вызволил нас с «Эспириту Санто», взамен мы помогли ему взять крепость. Всё. Можно возвращаться домой. Жаль, конечно, палаш, но в Нормандии он мне ни к чему. Деньги донны Луизы прохлопали, но привезём ей мужа. Мы дрались в последний раз, Патрик. - Похоже, что так. Повстанцы, гомоня, выволакивали золото из церкви, где покоилось тело дона Блаза. Судя по шуму в башне, там тоже нашлись ценности. Шарп качнул головой в сторону удачливых охотников за сокровищами: - Не хочешь присоединиться? Харпер зевнул: - Нет. Устал я. - Сегодня отоспимся. – Шарп направился вниз, - Но сначала откопаем дона Блаза. Они шли к церкви, где лежал их друг, и на этот раз некому их было остановить. Цитадель пала. Кокрейн победил. Шарп, наконец, мог поехать домой. Известняковую плиту вернули на место. К счастью, ремонт в боковом приделе продолжался и, соответственно, там всё ещё валялись инструменты. Вколотив увесистый лом в щель между плитами, Шарп скомандовал: - Давай! Они налегли на прут вдвоём. Каменный четырёхугольник не шелохнулся. Позади в нефе кто-то выл от боли. МакОли, хирург с «О’Хиггинса», распорядился сносить и своих и чужих раненых в церковь. Приспособив козлы в качестве операционного стола, врач резал обожжённое мясо и пилил раздробленные кости. Ему помогал гарнизонный лекарь-доминиканец и два санитара с чилийского флагмана. - Весёленький аккомпанемент. – заметил Харпер, переводя дыхание, - Вот же пакость! И не двинулась! Он в сердцах пнул плиту ногой, затем поплевал на ладони, отстранил Шарпа и взялся за лом обеими руками. Вены змеями вздулись у него на лбу от напряжения, пот катился градом, но всё, чего он добился – согнул лом. - Иисусе! – выдохнул он, отбросив согнутую железку, - Зацементировали они её, что ли? Секунду поразмыслив, он принёс кувалду: - Поберегись! Шарп благоразумно посторонился. Ирландец высоко вскинул молот и со всей силой, на какую только был способен, ударил по плите. По церкви прошёл гул, будто от пушечного выстрела. Трещина расколола каменную доску крест-накрест. Харпер работал, как паровой молот, пыхтя и не останавливаясь, пока не превратил плиту в груду щебня. Тогда он отбросил кувалду прочь, утёр пот с покрасневшего лица и довольно подытожил: - Не мытьём, так катаньем! Явился лорд Кокрейн. Покосившись на встрёпанного Харпера, он гордо продемонстрировал Шарпу часы с откинутой крышкой: - Тридцать минут сорок три секунды! - Простите, мой лорд? - Тридцать минут сорок три секунды! Каково? - Столько требуется, чтобы повредится здесь в рассудке? – осторожно полюбопытствовал стрелок. - Столько потребовалось, чтобы захватить эту твердыню! Этим хронометром можно отмерять заданные промежутки времени. Нажал рычажок вот здесь – и секунды затикали. Я его нажал, когда мы уткнулись в пристань, и отжал, когда последний защитник избавил нас от своего присутствия. В общем-то, я чуть позже отжал рычажок, так что взятие заняло меньше времени, но и тридцать минут сорок три секунды весьма прилично, согласитесь? – Его Милость, лучась от радости, щёлкнул крышкой, - И этим я в немалой степени обязан вам обоим. Спасибо. Кокрейн торжественно поклонился. - Да мы ничего особо не сделали. – скромно сказал Шарп. - Немного, по крайней мере. – поспешил поправить друга ирландец. - Похвальная непритязательность. Однако я дерзну остаться при своём мнении. Видите ли, опыт предыдущих баталий на земле Чили привёл меня к убеждению, что в данной войне победу легче добыть, действуя малочисленными отрядами. Среди моих ухорезов много ветеранов войн с французами. Для них Ричард Шарп и сержант Харпер – легендарные воины, а сражаться с ними плечом к плечу – это всё равно, что сражаться в одном строю с Ричардом Львиное Сердце или Уильямом Уоллесом! Испытывая неловкость, Шарп попытался прервать поток славословий, но лорд решительно отмахнулся: - Кстати, поэтому я сам всегда иду с ними в бой. Зная, что я рядом, они бьются на пределе возможного. Верят мне. Мне и моей удаче. - Наши парни тоже всегда верили в мистера Шарпа. – ревниво заметил Харпер. - То-то и оно! – азартно продолжил Кокрейн, - Наполеон любил повторять, что в сражении предпочёл бы под начало счастливчиков умникам. Во мне-то, слава Богу, удачно сочетаются оба достоинства. Нескромность рыжего насмешила Шарпа. - Почему вы никому не признались, что отдали «О’Хиггинсу» приказ вмешаться, когда атака запнётся? - Такие вещи загодя рассказывать вредно. Снижает задор и расслабляет солдат. Кто полезет расшибать себе лоб, если можно переложить работу на плечи канониров? - Сработали артиллеристы ювелирно. - Абсолютно с вами согласен, мой дорогой Шарп! – внимание Кокрейна привлекла разломанная плита, - Чем вам так не угодила милая церквушка, мистер Харпер? - Здесь похоронен Блаз Вивар. – объяснил ирландец, - Пару недель назад плита вынималась без труда, но потом поганцы залили её раствором. Адмирал склонился над могилой, словно надеясь разглядеть в толще земли дона Блаза: - Вам известно, почему люди жаждут быть похороненными рядом с алтарём? - Нет. – стрелок никогда над этим не задумывался. - В алтарях католических церквей обычно хранятся мощи святых… Кокрейна прервал приход доминиканца в измазанной кровью раненых рясе. Безошибочно угадав начальство в шотландце, монах поспешил принести жалобу на учинённый Харпером разгром. Адмирал слушать его не стал, отправив куда подальше. - Почему же, - таинственным тоном продолжил Кокрейн, - реликвии в алтаре так важны для усопших мирян? - Не знаю. – сознался Шарп. - Из-за того, мой дорогой подполковник, что произойдёт в день Страшного Суда. Харпер подобрал заступ и принялся долбить щебень, бубня: - Ну да, цемент. Что я говорил! Вот же пакостники! На кой чёрт было цементировать? - Цементировали, - отклонился от темы Кокрейн, - потому что не хотели, чтобы вы его выкопали. - А что там насчёт Страшного Суда? – напомнил ему Шарп. - Наши братья во Христе, проклятые паписты, - люди разумные (мистер Харпер тому – яркий пример). Здравый смысл подсказал им, что, когда прозвучат трубы Страшного Суда, покойники вознесутся на небеса, но скорость у них будет разная. Грешников провинности потянут вниз, праведникам их святость, наоборот, придаст дополнительное ускорение. Оттого-то паписты и выгадывают местечко поближе к алтарю. Святые-то взмоют в небо с такой силой, что наверняка, поднимут за собой соседей. - Они, что же, всерьёз рассчитывали, что цемент помешает дону Блазу воскреснуть в день Страшного Суда? – сердился ирландец. Глядя на развороченную могилу, адмирал предложил: - Давайте приспособим пленных откапывать гроб. Повеселевший Харпер облегчённо воткнул лопату в щебёнку, а Кокрейн, распорядившись привести испанцев, спросил: - Просветите меня, ради Бога, зачем вам везти покойного Вивара в Испанию? - Выполняем волю вдовы. - А, женский каприз. Надеюсь, моей благоверной не вздумается ничего подобного. Мне трудно представить себя, катящегося со сходней в бочонке спиртного, как страдалец Нельсон. С другой стороны, воскресения мёртвых ждать долго, а коротать века приятнее пьяным. Адмирал, расхаживавший по хорам, остановился, выставил вперёд ногу, и звучно продекламировал, заглушив на мгновенье вопли терзаемых коновалами страстотерпцев: - Тише, флейта, пой! Чу! Наш павший герой С поля брани зовёт снова в бой! Его Милость раскланялся и осведомился: - Кто написал? - Наверняка, ирландец! – крикнул из нефа доктор, который, несмотря на фамилию МакОли, был родом с Зелёного острова. - Неужели? – скривился Кокрейн, - Смыслите в поэзии, Шарп? - Ни уха, ни рыла. - Жаль. Попробуем по-другому. Он принял ту же позу и разразился новой цитатой: - «…Как истинный воин обрёл он приют, обёрнут в шинель, а не в саван…» Написано на смерть сэра Джона Мура. Вы его знали? - Встречался. Заснеженные холмы Галисии. На дальнем конце мёрзлой бугристой дороги, рассёкшей широкую долину, показались французские драгуны. Ряд заледеневших зелёных курток угрюмо ждёт врага. Дрожащий от стужи генерал-лейтенант сэр Джон Мур вежливо интересуется мнением командира стрелков, лейтенанта Ричарда Шарпа, осмелели ли французы настолько, чтобы сунуться под пули винтовок Бейкера? Тот короткий обмен репликами, как припомнил Шарп, состоялся незадолго до знакомства с майором Блазом Виваром. - Мура схоронили на поле битвы под Коруньей. – произнёс Кокрейн, - И его любящую жену не посещала блажь выкапывать тело мужа и везти домой. Солдат должен покоиться там, где пал. Зачем же тревожить кости бедолаги Вивара? - Весь их род похоронен в семейной усыпальнице кафедрального собора Сантьяго де Компостелла. - Тогда понятно. Там же мощи Святого Иакова, а Святой Иаков будет взлетать в Судный День быстрее тихих чилийских мучеников. Летя за ним, Вивар, пожалуй, окажется на небесах раньше, чем мы с вами шмыгнем воскресшим носом и почешем воскресшую задницу. - С вашей языческой религией, мой лорд, и вашим количеством прегрешений вы будете чесать воскресший нос и шмыгать воскресшей задницей в аду! – сварливо высказался из нефа католик МакОли. - Э! Полегче там! Я всё ещё ваш командир! – с напускной суровостью прикрикнул на него Кокрейн, широко улыбнувшись. Привели трёх испанских солдат и майора Суареса, столь радушно принимавшего поначалу Шарпа с Харпером. Майора привели по его настоянию: он собирался заявить официальный протест против использования военнопленных на земляных работах. Узнав Шарпа, Суарес потупился, а, видя, для какой работы потребовались пленные, сник. Кокрейн пригласил майора разделить потом с ними трапезу: - Ваши товарищи-офицеры дали дёру. Мне было бы чрезвычайно лестно завтракать с человеком, нашедшим в себе мужество драться до конца. - Увы, сеньор. – убито признался Суарес, - К стыду своему, я спал. Майор взглянул на могилу Вивара и перекрестился. - Скажите, сеньор, - вежливо обратился к нему адмирал, - Вы были здесь, когда хоронили капитан-генерала? Испанец кивнул: - Ночью хоронили. Яму рыли штыками. - Ночью? Надо же. Ночью, это во сколько? - За полночь. Потому и народу присутствовало всего ничего: отец Хосе да те, кого удалось с постели поднять. Шарп вспомнил рассказ Блэйра: - А мне говорили, что на похоронах была чуть ли не половина Чили. Суарес пояснил: - Была, только на заупокойной службе неделю спустя. - Кто распорядился залить могилу раствором? - Капитан-генерал Батиста, сразу после вашего… э-э… отъезда. Не знаю зачем. Суарес присел на краешек каменной скамьи. Плита над ним славила добродетели полковничьей жены, потонувшей с детьми в 1711 году. Соседняя доска принадлежала её мужу, двумя годами позже погибшему от копий туземцев. Столетиями земля Чили горела под ногами испанцев. Кокрейн спросил майора: - Как умер Вивар? - То есть, сеньор? - Кто его убил? Повстанцы? Чёртов Батиста? Суарес замялся. Страх перед всемогущественным капитан-генералом после мучительной внутренней борьбы всё же одолел естественное человеческое желание поделиться сплетней: - Всё, что мне известно, это то, что тело капитан-генерала Вивара не могли найти, а Мадрид настаивал. Нас здесь поставили на уши. Моя рота дважды прочёсывала долину, но, увы! - Кто же его нашёл? – заинтересовался Шарп. - Помощник нынешнего наместника, сеньор. Капитан Маркуинес. - Елейный ублюдок! – с чувством высказался Шарп. - У капитан-генерала Батисты словно гора с плеч свалилась. – делился Суарес. - Ещё бы! – воскликнул адмирал, - Шутка ли? Потерять труп предшественника, будь он проклят! - Это есть церковь! – прошипел на ломаном английском доминиканец, возмущённый богохульством шотландца. - МакОли! – окликнул своего хирурга Кокрейн, - Если твой приятель с выбритой макушкой снова откроет пасть, отрежь ему язык самым тупым скальпелем и скорми крабам! Ясно? - Ясно, мой лорд. - Святоши вшивые! Кто распял Господа? – гаркнул адмирал, наступая на монаха, тот испуганно пятился, - Вонючие попы и вонючие законники, вот кто! Не солдаты! Солдаты исполняли приказ, за это солдатам и платят, но кто отдал приказ? Попы и законники! Как вашу грязную свору земля носит после такой мерзости?! Заткнитесь и не вякайте, а то я не устою перед искушением внести свою лепту в месть за Спасителя! Доминиканец съёжился, прячась за МакОли, который искренне наслаждался происходящим. Его веселье разделял не любящий попов Харпер. - Иисусе распятый! – разорялся Кокрейн, - Да я лучше ад раскатаю по брёвнышку с батальоном моих проклятых солдат, чем буду вкушать нектар в раю с вонючими попами и гнилыми крючкотворами! - Говорите, как Наполеон. – заметил Шарп. Секунду Кокрейн непонимающе смотрел на него, затем на лице шотландца отразилось живейшее удовольствие: - Приятно слышать. Смрад разнёсся по церкви удушливой волной. Испанцы докопались до гроба. Одного из них вывернуло, его товарищи закрыли носы и рты, чтобы не последовать его примеру. Единственный, кому вонь была нипочём, Кокрейн подскочил к провалу и зарычал: - Чего встали? Заканчивайте! Пленные неохотно взялись за лопаты, но работать не торопились. Тогда шотландец сам спрыгнул к ним, отобрал заступ и резкими, энергичными движениями принялся выбрасывать наверх щебень и обломки. Шарп пересилил себя и подошёл к краю могилы. На треснутой крышке гроба уже можно было разобрать буквы: «BLAS VIVAR», и ниже: «REQUIESCAT IN PACE» ( - Ну, что, я открою? – азартно вызвался Кокрейн, очистив крышку и выбравшись к остальным. - Лучше я. Вонь стояла невыносимая. Действуя лопатой, как рычагом (благо, могила была неглубока), Шарп поддевал одну за другой доски крышки, вырывая державшие её подковные гвозди. Кокрейн выуживал деревяшки и бросал в кучу вынутого щебня. Забывший о пациентах МакОли, вытянув шею, заглянул в яму. Саваном Вивару служил отрез синего вельвета. Шарп поддел его заступом и потянул вверх. Слежавшаяся присохшая кое-где ткань поддавалась плохо. Каждая манипуляция выбрасывала в воздух новую порцию зловония. Борясь с подступающей к горлу тошнотой, Шарп, в конце концов, выдернул край и, откинув его в сторону, открыл тело. - Святой Господь! – МакОли истово перекрестился. - О, Боже! – прошептал Шарп. Майор Суарес сполз на пол. - Богоматерь Дева Мария! – Харпер осенил себя крёстным знамением и с ужасом уставился на Шарпа. Кокрейн ехидно продекламировал: - На полслове мольба пресеклась. Мы застыли, дрожа от хлада, Узнавать в тленом тронутой плоти страшась Черты, милые сердцу когда-то… И разразился хохотом. В синий поблекший вельвет был завёрнут мёртвый пёс, гнилой, покрытый червями и клочьями жёлтой шерсти. Дохлую собаку похоронили вместо дона Блаза Вивара рядом с алтарём, так что, не раскопай могилу неугомонные Шарп с Харпером, бедный пёс в Судный день вознёсся бы к Создателю, летя за безвестными чилийскими святыми. - Гав-гав! Гав-гав! – изнемогая от смеха, пролаял Кокрейн, и Шарп поймал себя на том, что в который раз за время этой чёртовой поездки в это чёртово Чили понятия не имеет, что делать дальше. - Ясно, почему Батиста не хотел, чтобы мы совали нос в могилу, - удручённо произнёс Харпер, - Но почему собака? - Усилия донны Луизы не пропали втуне. – предположил Шарп, - Мадрид теребил. Надо было, прошу прощения за невольный каламбур, кинуть им кость, и длинноносый кинул. - Но собака? – не мог успокоиться ирландец, - Человеческих останков не нашли? Да тут жизнь людская гроша ломаного не стоит! - Учитывая отношение Батисты к дону Блазу, можно было бы предложить, что собака – своего рода месть, но, скорее всего, для него не имело значения, что класть в гроб. Он же не собирался его вскрывать. К тому времени, как он озаботился поддельными похоронами Вивара, прошло три месяца, и Батисте требовалось, чтоб из гроба воняло мертвечиной. Бедная псина добросовестно воняла. И все были довольны, пока не припёрлись мы. – с горечью рассуждал Шарп. Холодный ветер подхватывал его слова и уносил на юг. Друзья брели по крепостной стене, с которой только что выбросили останки несчастной дворняги. - Может, он и письмо от Наполеона подбросил? – неуверенно молвил ирландец, - Веский предлог вышвырнуть нас вон. Хотя донна Луиза не успокоилась бы. Нами дело бы не кончилось. - Высылая нас, Батиста сохранял тайну и выигрывал время. Пока то, да сё, донне Луизе прислали бы роскошный гроб с серебряной табличкой, внутри которого она обнаружила бы сгнивший до полной невозможности опознания труп в шитом золотом мундире. Харпер остановился у амбразуры и посмотрел на далёкий горный кряж: - А где же дон Блаз? - Где-то там. – Шарп кивком указал на север, на тёмные холмы, перемежаемые долинами. Там и предстояло искать труп их друга. Не то, чтобы Шарпу хотелось искать. Наоборот, ему смерть как не терпелось убраться из этого края, чуждого всему, что он знал и любил. - Нам нужны две лошади. Ну, и прочее. Харпер с тоской осведомился: - Что, придётся остаться? У Шарпа на душе тоже кошки скребли: - Пока не найдём Вивара. - Да не найдём мы его! – возмутился ирландец, - Суарес говорил же: они каждый камень в округе подняли, под всякий кустик заглянули. Ничего не нашли! Батиста задействовал тысячу людей! - И что же я должен сказать донне Луизе по возвращении? Что мы побрезговали стать тысяча первыми? – приступ раздражения миновал, и Шарп смягчился, - Надо, Патрик. Понимаешь, надо. - Надо. – горько повторил ирландец, смиряясь, - Ладно. Дома-то что хорошего? Дети визжат, да Изабелла пилит, мол, пью много. Шарп ухмыльнулся: - Я бы на её месте беспокоился бы по поводу того, что ты много ешь. - А я не много ем, особенно последние пару недель! – Харпер тщетно попытался втянуть живот. - Ты похудел. – сказал Шарп чистую правду. Ирландец похлопал себя по брюху: - Изабелла меня не узнает. Я буду поджарый, полупрозрачный. Если буду жив, конечно. - Полмесяца. Полмесяца, и, вне зависимости: найдём-не найдём, едем домой. – пообещал Шарп, надеясь подбодрить приунывшего друга. Текли дни. Шарп собирался сразу отправиться в долину, где пропал Вивар, но это было невозможно. В провинции царил кавардак. Сбежавшие из Пуэрто-Круцеро солдаты грабили фермы и поселения. Индейцы, почуяв слабость поработителей, охотились на европейцев. Кокрейн справедливо указывал Шарпу с Харпером, отговаривая их от поездки в долину: - На лбу-то у вас не написано, что вы - иностранцы. Дикари увидят белую кожу и решат побаловать себя на ужин деликатесом: «белое мясо под фиговым соусом». Кстати, очень может быть, что так кончил дни ваш Вивар, превратившись в кучу обглоданных костей и десяток сытых отрыжек. - Разве туземцы – людоеды? – удивился Шарп. - А Бог их знает! Я с ними чаёв не распивал! – буркнул шотландец. Кокрейн убеждал Шарпа присоединиться к походу на Вальдивию, забыв о Виваре: - Вся испанская армия его искала и не нашла! Вы же не испанская армия? Почему вы думаете, что вам повезёт больше? - Именно потому, что я не испанская армия. – держался за своё Шарп. Они вдвоём стояли на стене, выходящей к морю. Прохладный бриз колыхал на башне флаг Чилийской республики. На песчаной отмели внизу, затопляемой лишь в редкие полноводные приливы, лежал «Эспириту Санто». Фрегат зацепили канатами, и с помощью упряжки битюгов да полусотни мужчин выволокли на берег и опрокинули на левый бок, подставив солнцу изъязвлённый правый. Плотники из города и с «О’Хиггинса» ночей не спали, латая судно. Отныне «Эспириту Санто» звался «Китти», в честь жены Кокрейна. Команда фрегата разделилась: верноподданные матросы вместе с офицерами и капитаном Ардилесом сидели в тюремном крыле крепости, а перешедшие к повстанцам, числом около пятидесяти, готовились атаковать на «Китти» Вальдивию. Среди прочего добра в Пуэрто-Круцеро захватили шестипушечную пинассу, и Кокрейн послал её на север с вестью о победе. Командующему пинассой мятежнику шотландец строго наказал избегать стычек и из первого же республиканского порта оповестить с нарочным правительство о падении Пуэрто-Круцеро. Шотландец собственноручно накарябал Бернардо О’Хиггинсу записку, в которой просил подкреплений. Хотя бы батальон. - Не дадут мне батальон. – меланхолично пожаловался он Шарпу, - Но за спрос не бьют в нос. - Не могут не дать. – оптимистично высказался Шарп. - Кого-то, несомненно, пришлют. Для галочки. Горстку. Моё поражение им выгоднее победы. Они горят желанием меня облапошить, но с вашей помощью, Шарп… - Я еду на север. – оборвал его стрелок, - Искать дона Блаза. - Возьмём Вальдивию – и ищите себе! – уламывал его шотландец, - Подумайте о славе! Бог мой, Шарп, люди будут чесать о нас языки спустя века! Кокрейн и Шарп, завоеватели Чили! - Это не моя война. – упорствовал Шарп, - К тому же, у вас нет шансов против обороны Вальдивии. - То же самое вы говорили и о Пуэрто-Круцеро. - Правда. – согласился Шарп, - но уловка, сработавшая здесь, не сработает там. - Кто вам сказал, что она у меня одна? – загадочно улыбнулся Кокрейн. Секунду шотландец держал паузу, но затем желание похвастаться взяло верх: - Помните, вы рассказывали мне об артиллерийских офицерах, с которыми вы пересекли Атлантику? Шарп кивнул. Полковник Руис и офицеры его полка прибыли в Вальдивию с опережением, из чего Кокрейн сделал вывод, что два транспорта с нижними чинами и пушками всё ещё тащились по безбрежной глади океана. - Мы немного подкорректируем облик «О’Хиггинса» с «Китти» и войдём в гавань Вальдивии под видом этих транспортов! – шотландец булькал от возбуждения и перспективы снова надуть испанцев, - Здесь гарнизон разбежался, едва запахло жареным. Думаете, в Вальдивии у них кишки крепче? - Вряд ли. – признал Шарп. - Так айда с нами! А деньги-то, деньги? Батиста собрал там всё, что смог выжать из Чили, а выжимать он умеет! Отобранное у вас золото тоже у него. Неужто вам не хочется прижучить проходимца? - Я ищу дона Блаза и еду домой. - Деньги вас не влекут? Чтож, мы с вами похожи. Но вот этим мошенникам подавай только их! – резким жестом адмирал указал на рассеянных по крепости бойцов, - Потому мне приходится драться. Ради их алчности и надежды заставить чиновных червяков из Сантьяго раскаяться в том, что совали мне палки в колёса. Он зло поиграл желваками: - Впрочем, кому и когда удавалось заставить законника раскаяться? Зрелище, должно быть, омерзительное, вроде змеи, жрущей собственную блевотину. Хотите помочь мне заставить законников жрать блевотину? - Всё, чего я хочу, это… - Да-да, найти Блаза Вивара… - кисло закончил за него Кокрейн. Спустя неделю поток тревожных весточек о грабежах и засадах в округе стал иссякать, но поселенцы продолжали стекаться под защиту крепостных стен. К ним добавилась часть беглых солдат гарнизона, рассудивших, что плен лучше смерти от индейской стрелы. На северном направлении было тихо. Дикари вернулись в леса, и кое-кто из местных жителей выбирался разведать, что осталось от разорённых хозяйств. Шарп решил, что пора. Запасшись оружием, одеялами, солёной рыбой и сушёным мясом, он разжился в конюшне крепости двумя лошадьми со всей сбруей. Майор Суарес детально описал долину, где пропал Вивар, и даже начертил подобие карты. Кокрейн предпринял последнюю попытку переубедить Шарпа, потерпел неудачу и, смирившись, пожелал стрелку удачи: - Когда выезжаете? - На рассвете. – ответил Шарп. Но к вечеру, когда закатное солнце багряно окрасило океан и рдело на штыках часовых, всё переменилось. Дон Блаз не погиб. Дон Блаз был жив. Парня звали Маркос. Просто Маркос. Тощий заморыш со взглядом волчонка. Он был одним из тех пехотинцев, чьи залпы чуть не лишили Кокрейна победы. После падения Пуэрто-Круцеро удрал, но вскоре, устрашась кровожадных дикарей, пришёл обратно и сдался в плен. Майор Миллер допросил Маркоса, и привёл к Шарпу. Греясь у жаровни на валу и выговаривая слова на чилийский манер, Маркос поведал, как дон Блаз Вивар, граф де Моуроморто, капитан-генерал, остался жив. Маркос говорил торопливо, перепрыгивая взглядом с Шарпа на Миллера, с Миллера на Харпера, с Харпера на пришедшего послушать историю пленника Кокрейна. Когда дон Блаз исчез, Маркос служил в Вальдивии. Приятелям Маркоса из числа кавалеристов выпало сопровождать Вивара в его поездке на юг. Командовал эскортом капитан Леррана, ныне – полковник Леррана и закадычный друг капитан-генерала Батисты. На сообщении о примечательных вехах карьеры Лерраны Маркос прервался и сосредоточенно полез в штаны. Изловив надоедливую вошь и казнив между ногтями пальцев, он виновато заморгал. - Ну же, чего замолчал? Подполковник ждёт! – гаркнул Миллер. Маркос сжался, будто ожидая удара, и с запинкой продолжил рассказ. Капитан-генерал Вивар собирался заехать в Пуэрто-Круцеро под конец путешествия. - Чтобы оттуда приплыть в Вальдивию на корабле, сеньор. Но никто не приплыл! Ни капитан-генерал, ни Леррана, ни рядовые. Потом объявили, что капитан-генерал Вивар пропал, и в Вальдивии появился Батиста, и с ним Леррана. Только Леррана уже был в новой красивой форме. Маркос красочно описал богатый полковничий мундир Лерраны, почему-то полагая это важным: и высокие эполеты с золотыми цепочками, и блестящие отвороты, и шитьё. - Довольно! – не утерпел Миллер, - Переходи к узнику! - А. Ага. – Маркос достал колбасу и откусил кусок, - Батиста, как старший из офицеров, принял на себя обязанности капитан-генерала. Он прибыл морем, и до Вальдивии плыл по реке. Среди бела дня, конечно. Я стоял в почётном карауле. А ночью его орлы пригнали ещё одну лодку. На этой лодке, сеньор, привезли какого-то секретного пленника, такого секретного, что даже имя его никому не сказали, а быстренько спровадили в Башню Ангела. А Башня Ангела, сеньор, - это страшное место. Она старинная, и привидений там столько, что держать там заключённых перестали ещё при моём дедушке! Маркос перекрестился: - Понимаете, сеньор? Заключённых уже не сажают, а секретного пленника кинули. Маркос преданно покосился на Миллера. - С чего ты решил, что пленник – Вивар? – вопросил Шарп сурово. - Лицо видел, сеньор. Мой пост был у внутренних ворот, а они вели пленника в башню как раз в мою смену. Приказали отвернуться и не смотреть, но я не удержался. Клянусь вам, это был капитан-генерал Вивар. Харпер со свистом втянул воздух: - Спаси, Господи, Ирландию! - Желал бы я ему верить. – буркнул Шарп по-английски, ни к кому конкретно не обращаясь. - А кого Батисте там прятать? – твёрдо рассудил Кокрейн, - Деву Марию? Маркос, заедавший колбасу краюхой, перестал работать челюстями, с опаской глядя на повернувшегося к нему Шарпа. Стрелок перешёл на испанский: - Приятелей – кавалеристов ты потом встречал? - Да, сеньор. - Что, по их словам, случилось с Виваром? Маркос торопливо проглотил хлеб, слизнул крошки и, почухав промежность, пожал плечами: - Пропал в какой-то долине. Там дорога спускалась вниз вот так. – он изобразил рукой зигзаг и бросил быстрый взгляд на Миллера, - Капитан-генерал приказал ждать, и поехал один, но уже не вернулся. - Стрельбы не было? - Нет, сеньор. Шарп отвернулся к океану. Ветер доносил рёв волн, разбивающихся о скалы. - Не врёт ли? Кокрейн, коверкая испанские слова, уронил достаточно громко, чтобы слышал военнопленный: - Если пёс лжёт, я отрежу ему уши. Ты нам лжёшь, Маркос? - Нет-нет, сеньор! Это правда, клянусь! - С душком историйка. – поделился с шотландцем сомнениями Шарп. - Что так? - Какая нелёгкая понесла Вивара в долину одного? - А если Вивар не хотел, чтобы кто-то проведал, с кем он встречается? - То есть? Кокрейн отвёл Шарпа в сторонку и закурил сигару: - Думаю, он встречался с Батистой. Рассказ парнишки заполнил пустоты в том, что я слышал. Думаю, встречался Вивар с Батистой. Очевидно, достоянием вашего друга стали сведения, могущие разом перечеркнуть карьеру нынешнего капитан-генерала, и дон Блаз ехал поставить плута перед выбором: тихая отставка по собственному желанию или громкий скандал. А Батиста замыслил «coup d’état» - Почему же Батиста его не убил? Кокрейн пожал плечами: - Кто знает? Побоялся сжигать мосты. Подними высокопоставленные друзья Вивара бучу, вскройся всё – при живом доне Блазе можно будет свести инцидент к недоразумению и избежать крайней меры. Шотландец жестом изобразил столь излюбленную испанцами удавку, стягивающуюся вокруг шеи. - Может, вы и правы. – неуверенно согласился Шарп и добавил по-испански для ушей Маркоса, - Но вряд ли дон Блаз жив и поныне! - Сеньор! – позвал Маркос, - Шесть недель назад он был жив! Когда меня перевели из Вальдивии, он был ещё жив! - С чего ты взял? Пехотинец помолчал: - Новый капитан-генерал частенько посещает Башню Ангела. Приходит в сумерках. У него есть ключ. Вход в башню один, и ключ, как болтали наши, тоже один, и он у Батисты. Изредка берёт с собой адъютанта, капитана Маркуинеса, но чаще ходит сам. - Чёрт! – Шарп опёрся руками о парапет и подставил лицо ветру с моря. Упоминание Маркуинеса окончательно убедило стрелка в правдивости чилийца. Святой Боже, коль чилиец не врёт, дону Блазу было бы лучше умереть. - Ну, что скажете? – мягко поинтересовался Кокрейн. - Боюсь, парнишка не лжёт. Мгновения адмирал слушал клёкот океана за мысом, затем заговорил: - Не лжёт. Тут всё дело в ненависти, помноженной на алчность, и оттого балансирующей на грани безумия. Вивар солдат, и как солдат, он выступил против врага с открытым забралом. Он видел в противнике такого же человека чести, как сам, но ошибся, и дорого за ошибку заплатил. О Батисте ходят слухи, что ему нравится мучить простых людей, а здесь к нему в лапы попал злейший враг. Скорее всего, он похаживает в Башню Ангела, чтобы всласть потешиться унижением Вивара. - Чёрт! - Зато понятно, почему тело Вивара не нашли. – продолжал Кокрейн, - Представляю, как веселился Батиста, посылая поисковые партии. Он подумал и хихикнул: - Смешно. - Что смешного? - Башня Ангела находится в Вальдивии. Так что, хотите вы этого или нет, а вам придётся идти со мной. Шарп витиевато и от души выругался. Он устал от войны. Его тянуло домой, в Нормандию, дремать у камина, вдыхая сырость сушащихся у огня шерстяных одёжек под ровный голос жены, пересказывающей сплетенки да новостишки. Он потерял азарт, который вёл его когда-то в бой. Он утратил вкус к безнадёжным авантюрам вроде той, в которую Кокрейн жаждал впутать его. Он забыл о войне, но война не забыла о нём. Вальдивия властно звала к себе, и Шарп покорился. Его последняя битва. Битва ради спасения друга. ЧАСТЬ 3 ВИВАР Углей в костре Кокрейна становилось больше. С севера прибывали добровольцы. Не официальные подкрепления из Сантьяго, и не много, но прибывали. Кто-то уже дрался под началом Кокрейна, но большинство шло, предвкушая богатую добычу в Вальдивии. Исключая тех, кого привезла пинасса Кокрейна, добровольцы пробирались по суше, не убоявшись ни дикарей, ни испанцев. Боевой путь половина начала ещё во времена войн с Наполеоном, нашлись среди них помнившие Шарпа. - Я был с вами в той проклятой бреши в Бадахосе. – подошёл к нему какой-то валлиец, - Ох, и досталось же нам тогда! Но я рад, что вы здесь, сэр. Раз вы здесь, значит, мы победим. Свои сомнения насчёт победы Шарп предпочёл оставить при себе. Вместо этого полюбопытствовал, что привело собеседника на другой край земли? - Деньги, сэр, деньги! Что ж ещё? Он бесхитростно поведал Шарпу, что, по слухам, выкуренные из Чили и других уголков Южной Америки испанцы свезли всё золото в свой последний оплот – Вальдивию, и богатства там собраны просто несметные! - Возьмём Вальдивию, сэр, и я - богач! Куплю ферму, - делился планами валлиец, - Жену найду покруглей… Заживу припеваючи! Все мы пришли за деньгами, сэр. Если повезёт, конечно. Но удача любит дерзких, слюнтяи ей не по нутру. Испанцы попыток отвоевать Пуэрто-Круцеро не делали. Наоборот, они стянули свои силы к Вальдивии, бросив без защиты города и форты. Кокрейну доносили о сожжённых частоколах, покинутых дорожных постах и пустых караулках. - Они, что же, навострились драпать? – недоумевал Шарп. - Обратно в Испанию? – хмыкнул Кокрейн, - Нет, они ждут подмогу. Мадрид не отступится от Чили. Они верят, что Господь даровал им Америку в награду за изгнание нечестивых мавров с Пиренейского полуострова ( - Возьмём ли? - Возьмём. – сплюнул Кокрейн, - Солдаты их – рохли, а из пушек им только воробьёв пугать. Кроме того, мы же запудрим им мозги! Подготовка к «запудриванию мозгов» не стихала ни днём, ни ночью. «О’Хиггинс» завели во внутреннюю гавань и хорошенько просмолили, так что пушечные порты не различались даже вблизи. Позолоченные украшения с носа и кормы безжалостно ободрали. Когда работы были закончены, красавец-корабль выглядел, как неказистый трудяга-транспортник после долгого нелёгкого плавания. «Китти», в прошлом «Эспириту Санто», изуродовали подобным же образом. Но фрегат требовалось ещё и отремонтировать. Кокрейн немилосердно подгонял плотников, ибо лишний день, который «Китти» пролежала на отмели, мог стать тем самым днём, когда в гавань Вальдивии войдут настоящие транспорты, или днём, когда, испанские лазутчики донесут Батисте о приготовлениях повстанцев. Будь шпион слеп на один глаз, ворчал Кокрейн, он раскусит план мятежников с первого взгляда на корабли. По сути, шотландец намеревался второй раз поймать испанцев на ту же удочку, и в том случае, коль испанцы наживку не заглотнут, жизнь беззащитных в гавани Вальдивии кораблей и их команд будет исчисляться минутами, а Кокрейн потерпит первое поражение. А уж нанести это поражение у испанцев было чем. Артиллерии в шести фортах Вальдивии имелось гораздо больше, чем в крепости Пуэрто-Круцеро, и располагались они так, что атака на одно из укреплений подняла бы тревогу в остальных. Пять фортов стояли на западном берегу залива. Шестой, Ньебла, на востоке стерёг вход в устье реки Вальдивии. Кокрейну, если он хотел взять город и цитадель, необходимо было взять Ньеблу, хотя бы ради того, чтобы помешать цитадели и береговой обороне обмениваться подкреплениями. План Кокрейна по захвату Ньеблы был озвучен на военном совете, созванном в зале под главной башней крепости Пуэрто-Круцеро. Шотландец расстелил на столе карту, прижал её углы бутылками местного бренди и безмятежно изложил, как легко «О’Хиггинс» и «Китти» доплывут до форта мимо пушек одураченных маскировкой испанцев. Шарп, вместе с дюжиной других офицеров, слушал уверенный голос, но видел на карте не одураченных испанцев, а проклятые форты, готовые в любую минуту взорваться артиллерийским огнём. Форты были построены высоко на холмах, слишком высоко для ответного огня по ним с судов повстанцев (корабельной пушке дуло не задерёшь). - Но стрелять по нам не будут, ведь мы – долгожданные транспорты, везущие солдат полковника Руиса и орудия! – подвёл черту Кокрейн. Под фальшивыми испанскими знамёнами адмирал собирался доплыть до форта Ньебла и только там, вне досягаемости пушек западных укреплений и острова Манцанера, показать истинное лицо. Захватить Ньеблу шотландец планировал атакой с суши. - Падёт Ньебла – падёт Вальдивия! Ньебла – ключ к реке. Река – ключ к городу, а город – ключ к Испанскому Чили! - Великолепно! Гениально! Блестяще! – мудрость кумира, как всегда, привела Миллера в восторг, - Умно, продуманно, мой лорд! Достойно Веллингтона! - Майору Миллеру мой план нравится. – польщённо улыбнулся Кокрейн. - А мне – нет. – высказался Шарп. - Не верите, что он сработает? - Почему же, верю. Сработает обязательно, если! Если среди испанцев не найдётся никого, способного отличить грузовое судно от военного; если не прибыли настоящие транспорты; если у настоящих транспортов нет оговоренного условного сигнала; если в числе офицеров Руиса нет служаки, достаточно въедливого, чтобы полезть на борт с проверкой состояния полковых орудий. Проклятье! Испанцы осведомлены, каким образом взят Пуэрто-Круцеро. Они будут держать на мушке любое судно, появившееся рядом с Вальдивией, и не впустят в гавань, пока не обыщут сверху донизу! Стрелок говорил по-английски, но мрачный тон не позволял тому, кто не понял речи, усомниться в пессимистичности её содержания. Глядя на карту, каждый офицер в комнате отдавал себе отчёт, какой ад разверзнется в гавани, коль что-то пойдёт не так. - Можно атаковать ночью. – майор Миллер отчаянно тряс свои знаменитые часы, - Испанцы будут дрыхнуть. Никто его не поддержал. Миллер легонько постучал упрямым прибором по столу и был вознаграждён громким тиканьем. - Сколько там защитников? – задал вопрос капитан Симс, командовавший «О’Хиггинсом» в отсутствие Кокрейна. - Тысячи две? – прикинул адмирал. Кто-то за столом глубоко вздохнул и уточнил: - А у нас три сотни? - Около того. – ухмыльнулся Кокрейн, предложив присутствующим озвучить свои идеи насчёт штурма (буде есть, конечно), - Вы, Шарп? Не молчите! Я же не самодур, и план мой далёк от совершенства, так что не молчите, я вас слушаю. Шарп, дай ему волю, вовсе отказался бы от штурма. Три сотни против двух тысяч, засевших за рвами, частоколами, стенами и самым плотным в Южной Америке артиллерийским огнём. К сожалению, доводы разума едва ли встретили бы понимание у Кокрейна, и Шарп честно выискивал слабости испанской обороны. Ткнув пальцем в изображение оконечности мыса, прикрывающего бухту, он сказал: - Когда мы плыли в Вальдивию, здесь, по-моему, я видел отмель. - «Агуада дель Инглез» - сообщил название парусный мастер Фрезер, - «Агуада» значит «место забора пресной воды». Как поведал старый шотландец, в семнадцатом веке английский пират Бартоломью Шарп, наплевав на опешивших от такой наглости испанцев, высадился на этом пляже, чтобы запастись свежей водой. - Ваш тёзка, а, Шарп? – хохотнул Миллер, - Хорошее предзнаменование! - Зависит от того, удалось ли ему уйти живым. – отозвался стрелок. - Удалось, а как же. – подтвердил Фрезер, - Его испанцы, кстати, тоже кликали «дьяволом». - Можно высадиться на пляже, - начал Шарп, - и брать форты по очереди. Их оборона рассчитана на атаку с моря, а не с суши. Учитывая боевой дух испанцев, они наложат в штаны уже когда мы захватим форт Инглез. Присутствовавшие задумались. В предложении Шарпа имелось здравое зерно. Большая часть фортов предназначалась для уничтожения сунувшихся в гавань вражеских кораблей, и была беззащитна для наземной атаки. Однако это не относилось к укреплениям Ньеблы и Коралла. Те были настоящими маленькими крепостями, равно неуязвимыми для кораблей, пушек и пехоты. Возьми штурмующие Инглез, Сан-Карлос, Амаргос, им придётся повозиться с Кораллом, прежде чем дать крюк, маршируя к лежащему на другой стороне бухты форту Ньебла. Кокрейн план Шарпа отверг: - Время, друг мой, время! Час на высадку (коль позволит прибой, час), плюс полчаса на построение. Вы полагаете, испанцы эти полтора часа будут псалмы петь? Возможно, будут (от испанцев всего можно ожидать), но аккомпанировать себе они будут мушкетами! И нам их музицирование не понравится. Дай Бог, чтобы после концерта у нас хоть десяток слушателей уцелел. Нет. План прежний. - Давайте ночью атаковать. – вяло попытался отстоять свою идею Шарп, - Застанем противника врасплох. - Вы когда-нибудь высаживались на пляж ночью? – ядовито осведомился Кокрейн, - Перетонем к чёртовой матери! Нет, Шарп. В пекло осторожность, ударим в самое сердце испанцам! Почувствовав, что сидящие за столом разделяют колебания Шарпа, он пылко продолжил: - Мы не можем не победить! Испанцы полагают свои форты неприступными, себя – неуязвимыми. Они думают, что на свете нет безумцев, дерзнувших бы добровольно сунуть голову в пасть льву. Испанцы сильны, но в их силе – их слабость! Осознание мощи своих укреплений усыпит их и подарит нам победу! – он взял бутылку и достал из неё затычку, - Джентльмены! За Вальдивию и победу! Офицеры разбирали со стола ёмкости и поддерживали тост Кокрейна. Шарп не спешил к ним присоединиться. Три сотни бойцов против самой мощной крепости на побережье Тихого океана. Не вдохновляет. - Было времечко, - мягко заметил Харпер как бы в никуда, - когда, услышав слово «невозможно», один мой знакомый офицер сворачивал горы… Шарп сжал челюсти и, схватив бутылку, поднял вверх: - За Вальдивию и победу! Фрезер долго сомневался, прежде чем объявить, что «Китти» может добраться до Вальдивии. - Но и только! – предупредил он Кокрейна, - Первый же залп пустит нас рыбам на корм! В Пуэрто-Круцеро адмирал оставил три десятка легкораненых: достаточно, чтобы отбиться от случайного испанского разъезда и не дать разбежаться пленным. Остальные погрузились на «Китти» и «О’Хиггинс». Корабли Кокрейн вёл подальше от берега, чтобы не наткнуться на вражеские судёнышки. Чваканье помп сопровождало бывший «Эспириту Санто», ныне «Китти» и в этом плавании. Помалу травили швы между сырыми досками, которые пошли на ремонт днища. Скорость тоже добавилось не особенно. Вообще, среди людей Кокрейна фрегат пользовался дурной репутацией и, если бы адмирал не встал у руля «Китти» лично, мало кого удалось бы на «несчастливое судно» загнать даже в приказном порядке. Шарп с Харпером не изменили «Эспириту Санто», и майор Миллер, грузясь со своими «злыднями» на «О’Хиггинс», пообещал: - Будете тонуть, провожу вас прощальным салютом. - Не утонем сами, испанские пушки помогут. – Фрезер, по мере приближения к Вальдивии, становился всё угрюмее. Впрочем, дурные предчувствия парадоксальным образом уживались в старом шотландце с детской верой в непогрешимость командира: - Невозможное – это по ведомству Кокрейна. – делился мастер с Харпером и Шарпом ночью на палубе. Истекали пятые сутки плавания. Назавтра должна была показаться Вальдивия. Адмирал приказал потушить на обоих кораблях все огни, исключая кормовой фонарь «О’Хиггинса». Было договорено: коль тусклый светлячок начнёт отдаляться, «Китти» оповестит «О’Хиггинс» выстрелом одного из двух оставшихся орудий. - Я был с Кокрейном, когда он взял на абордаж «Гамо». – похвастался Фрезер, - Хотите знать, как всё произошло? - Да. - Было это в 1801 году, у Барселоны. Его Милость командовал бригом «Спиди», юркой резвой посудиной с пятьюдесятью двумя отчаюгами и четырнадцатью пушками (по семь на борт, самый крупный калибр – четырёхфунтовики). Какой здравомыслящий моряк дерзнёт на такой скорлупке бросить вызов «Гамо» - испанскому фрегату с тридцатью двумя орудиями и тремя сотнями команды? Но Кокрейн – не здравомыслящий моряк, Кокрейн – дьявол. Он поднял американский флаг, встал с испанцем борт к борту, бабахнул по его палубе из своих игрушечных пушечек и взял на абордаж. Всё заняло меньше полутора часов. У него всегда так. Он не заморачивается: осуществимо-неосуществимо. Он просто делает. А погубили его законники. Связался с ними – и пропал. Его обвинили в биржевых махинациях, о которых он ни сном, ни духом, наняли стряпчих-ловкачей. Наш-то дурашка так был уверен в собственной невиновности, что и на суд-то не явился. Ну, на нём и выспались. В тюрьму упекли. - И вышибли из благороднейшего Ордена Бани, не забывайте! – Кокрейн подобрался неслышно, как кот, - Очень душещипательная процедура. Вам она знакома, Шарп? - Нет, мой лорд. Кокрейн хихикнул: - Я вас просвещу. Церемония проводится в Вестминстерском аббатстве, в капелле Генриха VII, в те глухие ночные часы, когда на свой богомерзкий промысел выходят разбойники. Темно. Первое, что слышишь, - шорох одежд и шарканье обуви. По спине пробегает холодок отвращения. Очень уж звук похож на царапанье тысяч крысиных коготков и шелест трущихся тысяч тараканьих панцирей. Но это другие крысы и другие тараканы: просто собрались вместе законники, политики, мздоимцы, сводники, продажные шкуры и профессиональные лизоблюды. Пошушукавшись и обнюхав друг у друга под хвостом, они сдирают герб не пришедшегося ко двору простофили с полосы над хорами, где висят гербы, одевают на простофилю шпоры, чтобы тут же срубить их с него топором. Ночью! В аббатстве! Затем глупца пинком швыряют вниз, туда, где уже валяется его гербовое знамя и шпоры, и под ликующий писк всей крысиной стаи взашей выгоняют прочь. Так они выперли меня. Представляете? – Кокрейн поражённо покрутил головой, - Девятнадцатый век! Газовое освещение и паровые машины, а кучка карапузов – переростков как ни в чём ни бывало играет в детские игры! Но однажды я вернусь в Лондон и заставлю сукиных детей повзрослеть. Всех их до единого повешу на балках аббатства за мужские причиндалы! - Не получится. – встрял Фрезер. - Почему это? – воинственно покосился на него Кокрейн. - Они же законники. – объяснил парусный мастер, - Откуда у них мужские причиндалы? Адмирал засмеялся, оценив шутку, и повёл носом: - Поднимается ветер, Фрезер. Значит, завтра к вечеру будем на месте. - Будем, куда денемся… - Настроены на поражение, Шарп? – спросил стрелка адмирал. - Скорее, на чудо. - Что нам чудеса, всё и так проще простого. Туда мы придём за час до заката, когда гарнизон вовсю зевает и мечтает увалиться по койкам. Нас они всерьёз не воспримут: транспорты и транспорты, так что к моменту, когда сгустится тьма, мы уже возьмём штурмом форт Ньеблу. Завтра в это же час мы с вами, Шарп, будем попивать винцо коменданта, закинув ноги на его стол, а утром двинемся по реке и захватим Вальдивию. Два дня, Шарп, и Чили наше. Мы победили. Звучало легко. Два дня, шесть фортов, две тысячи солдат и Чили в награду. Впереди светился кормовой фонарь «О’Хиггинса», и в целом мире не осталось света: ни звёзд, ни луны, ни огней суши. Море с рёвом жонглировало двумя корабликами, идущими под началом «дьявола» в сатанинской темени под затянутым чёрными облаками небом навстречу смерти. Земля обозначилась спустя час после рассвета. К полудню разглядели сигнальную башню на вершине форта Чороко-майо, высшей точки обороны Вальдивии. Мачта семафора, венчавшая башню, пришла в движение, докладывая о двух судах, и вновь замерла. За три часа до заката Шарп уже ясно различал испанский флаг над фортом Инглез и грохот прибоя, грызущего скалы у «Агуада дель Инглез». Ни одно судно не торопилось из гавани к «О’Хиггинсу» и «Китти» узнать, кто они такие и что им надо. - Что я говорил? – прокомментировал Кокрейн, - Болваны. Двумя часами позже в свете угасающего солнца «О’Хиггинс» и «Китти» шли вдоль скалистого полуострова, прикрывавшего гавань Вальдивии. Порывистый ветер, разогнавший за день тучи, к вечеру выровнялся. Океан же был не в духе. Огромные водяные валы швыряли «Китти» вверх и вниз, катились вправо и срывали свою злость на тёмных утёсах. - Согласитесь, Шарп, условия не лучшие для высадки на Агуада дель Инглез. – сказал Кокрейн, рассматривая берег в подзорную трубу, - Вон она, отмель! - Где? - Взгляните сами. Шарп взял предложенную трубу. В зыбком мареве брызг от разбивающихся о берег волн перед стрелком встал первый из фортов Вальдивии. - Форт Инглез. – подсказал Кокрейн, - Отмель прямо под ним. Шарп послушно опустил трубу вниз, нашёл пляж и вновь вернулся к форту. Инглез выглядел грознее, чем он помнил по первому посещению Вальдивии: земляной ров, полоса кольев, пушечные амбразуры. Над фортом взвилась низка разноцветных флажков. - Они нам сигналят. – уведомил Шарп Кокрейна. - Отвечайте, мистер Альманте! – скомандовал Кокрейн, и юный гардемарин-чилиец поднял череду флажков на рей бизань-мачты. Набор по приказу адмирала не нёс осмысленного сообщения. - Солнце слепит им глаза, флаги они видят плохо, но, даже если бы разглядели, решили бы, что мы пользуемся новым кодом, который сюда пока не дошёл. Это заставит их нервничать, а нервничающий враг сделал первый шаг к поражению. Влажно стонали многострадальные помпы, выбрасывая за борт воду. На корме «Китти» переливался золотом испанский флаг. Перекладины семафора на форте Инглез задёргались. - Извещает о нашем местоположении другие форты. – заметил Кокрейн. У правого борта столпились любопытные. На этот раз адмирал не запрещал своим людям показываться на палубе, ведь для мнимых испанских артиллеристов вполне естественен порыв бросить взгляд на новое место службы. Кокрейн распорядился также выставить напоказ четыре девятифунтовых пушки, прихваченных из Пуэрто-Круцеро не ради их огневой мощи, а ради усиления маскировки: орудия призваны были изображать артиллерию Руиса. Кокрейн, вне себя от возбуждения, барабанил пальцами по перилам: - Сколько ещё? Фрезер ответил из-за штурвала: - Час на то, чтобы дойти до входа в бухту, час потом… С учётом течения часа два с половиной. - Часа два с половиной до чего? – спросил Шарп. - Час – доволочься до устья гавани, час – до форта Ньебла, плюс полчаса накидываем на противоборство с течением впадающей в бухту реки. Будет уже темно, флаг придётся подсвечивать фонарём, а после начала штурма взойдёт луна. – адмирал потёр ручищи, - Луна и лестницы! Звучит, как название романтической баллады с похищениями возлюбленных и тому подобной белибердой! (На палубе «Китти» были уложены лестницы, сколоченные для штурма стен Ньеблы.) - Новый сигнал, мой лорд! – довёл до сведения адмирала гардемарин, как обычно на кораблях Кокрейна, по-английски. - С сего момента, мистер Альманте, по-испански и только по-испански! – Кокрейн не хотел, чтобы их выдало неосторожное английское слово в случае высылки испанцами сторожевого катера, - Добавьте к нашему сообщению срочное требование предоставить капитану сисястую шлюху и привлеките их внимание пушечным выстрелом. Ухмыляясь, гардемарин начал доставать из ящика флажки и, едва новое послание заполоскалось на ветру, холостой выстрел с кормы поднял с воды чаек. - Мы беспокоимся! – объяснил Шарпу Кокрейн, - Наш сигнал не поняли – серьёзный повод для тревоги. - Ещё разок? – задорно предложил мистер Альманте, которому вряд ли было больше тринадцати. - Куда вы спешите, мистер Альманте? Дайте сеньорам поволноваться всласть! Пороховой дым, истончаясь, стлался над волнами. Земля была совсем близко, и на воде колыхался ковёр бурых водорослей. На берег выехали два всадника и остановились, разглядывая проплывающие мимо корабли. - Нельсона всегда перед боем мучила морская болезнь. – неожиданно молвил Кокрейн. - Встречались с Нельсоном? – полюбопытствовал Шарп. - Несколько раз в Средиземном море. – адмирал направил трубу на всадников, - Беспокоятся на наш счёт. Беспокоятся, а высмотреть ничего не могут. Солнце-то – за нами. Неукротимый был крохотуля. - Нельсон? - «Идите и деритесь!» - советовал он мне. «Наплюйте на премудрости, идите и деритесь!» И оказался прав. Это всегда приносит победу… Чёрт! – восклицание относилось к боту, вышедшему из устья гавани и движущемуся к «Китти» и «О’Хиггинсу». Такой вариант развития событий, хоть и не очень желательный, был предусмотрен Кокрейном. Адмирал вооружился рупором и пророкотал со шканцев: - Все разговоры на испанском! Тем, что на лодке, ничего не выкрикивать! Машите, чешите, танцуйте, что угодно, кроме криков! Отняв от губ рупор, Кокрейн приказал: - Подать испанскую морскую форму! Стоящие на мостике облачились в синие мундиры и шляпы с пышными плюмажами, опоясались саблями. Харпер, гордо кося глазом на золотые эполеты, гоголем прохаживался вдоль перил. Фрезер, которому синяя форма шла, как корове седло, недовольно зыркал из-за штурвала. Кокрейну шляпа придала залихватски-флибустьерский вид. Он раскурил сигару и отрешённо пыхтел ею, будто происходящее его не касалось. Говорить с катером поручили лейтенанту Кабралу. Лейтенант, несмотря на то, что родился в Испании, был горячим патриотом Чили. - Не ошибитесь, лейтенант. – наставлял его Кокрейн, - Мы – «Нино», а «О’Хиггинс» - «Кристофоро». Адмирал метнул досадливый взгляд на приближающуюся лодку, под красным парусом которой можно было насчитать с дюжину военных, и тихо поделился опасениями с Шарпом: - Коль транспорты нас опередили – нам конец. Вымпел над «Китти» оповещал, что командир маленького конвоя находится здесь, поэтому сторожевик направился к бывшему «Эспириту Санто». Испанец с рупором потребовал «Китти» назвать себя. - «Нино» и «Кристофоро» из Кадиса. – подсказал Кабралу адмирал, - Привезли пушки и солдат полковника Руиса. - Где ваше сопровождение? - Какое, к чёрту, сопровождение? – прошипел Кокрейн, - Скажите, разделились у мыса Горн. - Мы потеряли его у мыса Горн! - Что за корабль вёл вас? - «Санхидро». – наугад брякнул шотландец. - «Санхидро», сеньор! – послушно повторил лейтенант. - «Эспириту Санто» не видели? - Нет. Допрашивавший, чернобородый офицер, обвёл подозрительным взором ряд загорелых физиономий, высунувшихся из-за планшира, и заявил: - Я поднимаюсь к вам. - На борту больные! – на этот случай тоже имелся заготовленный ответ. Альманте подцепил жёлтый флажок лихорадки и отправил его к прочим. - Тогда вам придётся встать на якорь за пределами гавани! Утром вам пришлём врачей. Ясно? - Скажите, что мы боимся становиться на якорь вне гавани! – приказал Кокрейн. Слова Кабрала не встретили понимания у бородатого. Испанец энергично замахал рукой: - Это приказ! Стоянка безопасна. В полукилометре от пляжа бросите два якоря на пятнадцатисаженных цепях и спите себе спокойно. Эскулапы будут у вас с первыми лучами солнца! Чернобородый дал знак своему рулевому, бот развернулся и поплыл к гавани. - Проклятье! – ощерился адмирал. - Почему бы не плюнуть на его дурацкую болтовню? - Плюнуть можно, но тогда в гавани в нас плюнут пушки. - Так что же, попробуем ночью? – продолжал Шарп осторожно прощупывать намерения шотландца. - Луна почти полная. – вмешался Фрезер, - Видимость, как днём. - Проклятье, проклятье, проклятье! – прорычал Кокрейн. Он затравленно смотрел вслед удаляющемуся сторожевику. Плечи адмирала обвисли. Фрезер и другие офицеры ждали приказов, но Кокрейн молчал. Он вдруг оказался в ситуации, когда ему нечего было приказать. Сочувствие к Кокрейну остро кольнуло Шарпа. Стрелок понимал шотландца. Какие бы предосторожности вы не измысливали, как бы вы ни старались предусмотреть всё, но война такова, что при первом же столкновении с противником ваш план летит к чертям, и на этот случай надо иметь запасную схему действий, а то и две. Кокрейн же поставил на испанскую безалаберность; он всегда ставил на испанскую безалаберность и всегда выигрывал. Но не сегодня. Испанцы проявили несвойственную им осторожность, и Кокрейн был в смятении. Интересно, отстранённо подумал Шарп, с Наполеоном под Ватерлоо произошло то же самое? Стрелок смотрел, как Кокрейн бессмысленно жуёт нижнюю губу, обмякший и потерянный. - Два часа до прилива, Ваша Милость. – видя состояние командира, Фрезер прибёг к формальному обращению. Кокрейн, как заворожённый, сверлил взором вход в гавань. Приноравливался ли он овладеть ею посредством стремительного броска? Но о стремительности не может и речи быть: скорость кораблей ненамного превышала скорость прогуливающегося пешехода. Фрезер будто прочёл его мысли: - Нам не прорваться, Ваша Милость. - Нет. – глухо проронил Кокрейн. Парусный мастер призывно уставился на Шарпа. Стрелок был самым ярым противником штурма и теперь, по мнению Фрезера, настало время ему вмешаться и предложить отступление. Шарп был безмолвен. Фрезер оставил экивоки и прямо воззвал к стрелку: - Так что нам делать, Шарп? Кокрейн засопел, но ничего не сказал. - Ну и…? – настаивал старый мастер. Корабли продолжали двигаться к устью бухты. Метров восемьсот, и их возьмут на прицел орудия форта Сан-Карлос. Кокрейна звали «дьяволом», и в Шарпе тоже внезапно проснулся свой личный бесёнок. Какого рожна было тащиться в такую даль, если остановить тебя хватило крохотной лодчонки? - Стань мы на якорь вдоль пляжа, - заговорил стрелок, - они решат, что мы повинуемся приказу. Подождём ночи, спустим пару лодок, якобы набрать пресной воды, высадимся и возьмём форт. Пусть всей добычи-то будет пара бочек пороха, зато мы насыплем ублюдкам соли под хвост на прощанье! Кокрейн просветлел: - Отлично… Слушайте, правда, отлично! – он хлопнул Шарпа по спине и, стряхнув оцепенение, разразился потоком слов, - Мистер Альманте, сигнал «О’Хиггинсу» готовиться встать на якорь! Не только бочки с порохом, Шарп! Не только! Мы захватим и пушки тоже! Возьмём западные форты и обрушим мощь их артиллерии на Ньеблу, пока наши корабли войдут внутрь! Но это утром. Мистер Фрезер, вычислите время утреннего прилива. Как я не додумался-то с самого начала? Мистер Кабрал, распорядитесь об ужине для наших ребят и предупредите всех есть быстрее. Высаживаемся через два часа. - Большое спасибо! – зло проворчал Шарпу Фрезер. - Вы что-то сказали, мистер Фрезер? – осведомился Кокрейн. - Ничего, Ваша Милость. - Встанем на якорь, - тараторил Кокрейн, - спустите лодки, но с того борта, что не виден с берега. Мы же не хотим насторожить врага раньше времени? Позади «Китти» небо расцветилось всеми оттенками золотого и алого. Тканый золотой канителью испанский флаг на корме, трепыхаясь, ловил последние отблески солнца, но был не в силах соперничать с великолепием, являемым природой. Корабли приблизились к берегу. Волны накатывались на песок и опадали, оставляя белые пенные росчерки. Когда Шарпу начало казаться, что они вот-вот подхватят «Китти», чтобы яростно разбить о камни перед пляжем, Фрезер приказал отдать якоря. Матросы вышибли кувалдами колышки кат-балки, и правый якорь плюхнулся в воду. Мгновеньем позже за ним последовал левый, громко звеня цепью. Течение развернуло «Китти» носом к солнцу, кормой к земле. Мыс, на котором высился форт Инглез, оказался с левого борта. «О’Хиггинс» остановился сотней метров дальше. Корабли немилосердно мотало, но Фрезер, понаблюдав, доложил Кокрейну, что якоря держат. - Нам от того, что они держат, ни жарко, ни холодно. – буркнул мастер Шарпу, - Лодки до отмели всё равно не доберутся. Кокрейн не сомневался в том, что высадка возможна. Шарп же, вглядываясь в бешеный прибой, над которым не оседала мокрая взвесь брызг, склонялся к тому, что прав всё же Фрезер. Матросы полезли на мачты собирать и подвязывать паруса. Адмирал осведомился: - Куда нас толкает ветер, мистер Фрезер? - Кормой к берегу, Ваша Милость. Кокрейн помедлил: - Оставьте косой парус, мистер Фрезер. Во-первых, помешает ветру нас сносить, а, во-вторых, скроет от противника спускаемые лодки. У Фрезера приказ энтузиазма не вызвал: - Ветер, Ваша Милость, может перемениться. - Вздор, Фрезер! Выполняйте. Приказ есть приказ. Пожилой шотландец посвятил Шарпа в суть диалога. Весь день ветер был южным, но сейчас он направление изменил и задул с запада. Поднятый на гафеле косой парус превратит «Китти» в огромный флюгер, покорно следующий за порывами своенравной стихии воздуха. Пока что ветер держит судно параллельно берегу, и правый борт, с коего будут спускать шлюпки, форту не видим. Пока что. Шарп заметил, что косой парус ставят не полностью, и спросил об этом у Фрезера. Тот объяснил: - Корабль на якоре и под парусом выглядит подозрительно. Так-то он вроде как мешает сносить судно. Вряд ли, конечно, там кто-то соображает в морском деле. Шотландец презрительно вздёрнул небритый подбородок в сторону форта. Укрепление грозно темнело на фоне небосклона, казалось, внимательно следя за кораблями чёрными провалами шести амбразур. Пушки отделяло от «Китти» чуть более полукилометра. Открой испанцы, что судно принадлежит мятежникам, артиллерия форта устроит на нижних палубах, где ждали сигнала бойцы Кокрейна, кровавую баню. Содрогнувшись, Шарп отвернулся. Харпер машинально перекрестился. Солнце раскалённым ядром висело над горизонтом. Тени удлинились. На шканцах «Китти», за складками тяжёлого полотна паруса, кипела работа. Одну за другой на воду спустили четыре баркаса и два бота. Последним дошёл черёд до капитанского катера. В каждой лодке сидел рулевой, чьей обязанностью было следить, чтобы его плавсредство не ударило во время качки о фрегат. - До того, как стемнеет, час. – сказал Кокрейн Шарпу с Харпером, - Почему бы не перекусить? Харпер просиял и порысил на орудийную палубу, откуда доносился аппетитный аромат тушёной козлятины. Шарп крикнул ему вслед: - На мою долю прихвати! Оставшись в одиночестве, стрелок опёрся на перила и стал смотреть на форт. Неожиданно сильный порыв ветра с суши заставил Шарпа придержать старомодную треуголку. Сзади раздался вопль. Лейтенанта Кабрала едва не выбросило за борт пришедшим в движение свободным концом косого паруса. - Убрать! – воззвал Фрезер. Лодки уже качались на волнах, и парус для маскировки больше не требовался. Матросы взлетели на бизань исполнять приказ. Парус выдуло пузырём, фрегат разворачивало кормой от пляжа. Усилившийся ветер гнал лодки в открытое море. Рулевые, боясь столкновения друг с другом и корпусом «Китти», отчаянно гребли вёслами в сторону, насколько позволяли верёвки, связывавшие их посудины с кораблём. Кружение продолжалось. Нос «Китти» уже указывал прямиком на форт. Физиономия Фрезера вытянулась. Он ясно понимал, что, разгляди сейчас кто-нибудь с бастионов форта баркасы, всё пойдёт прахом. Мирный транспорт с кучей больных на борту не спускает на воду флотилию лодчонок. - Ближе, остолопы, ближе! – орал старый шотландец рулевым. Парус, наконец, убрали, и «Китти» медленно стала возвращаться в первоначальное положение. Кокрейн выскочил из каюты с надкусанной куриной ножкой в руке: - Что за суматоха? - Ветер переменился. – сумрачно доложил Фрезер, - Нас повело по кругу. - Иисусе! – Кокрейн вперился в форт. Последний баркас прибился к борту, уйдя из поля зрения возможных наблюдателей на мысу. - Увидели? – выпалил Кокрейн вопрос, который мучил всех. Форт молчал. Ни мельтешения огней, ни далёких команд. Перекладины семафора тоже оставались в неподвижности. Кокрейн откусил от куриной ноги: - Спят обалдуи. - Слава Господу! – отозвался Фрезер. - Слава Господу! – повторил за ним Кокрейн, жуя, ведь только невнимательность испанцев спасала пока «Китти» от смертоносного дыхания артиллерии. Адмирал обгрыз косточку дочиста: - Всё тихо. Дрыхнут разгильдяи. – с коротким смешком он запустил косточку в сторону форта. И укрепление ответило. Кто-то на валах углядел-таки лодки, а гарнизон не «дрых», и пушкари открыли огонь. Амбразуры кашлянули дымом и пламенем. Ядра, с воем рассекая воздух, врезались в «Китти». Испанцы оказались настороже, и повстанцы попались. Крики боли выплеснулись с орудийной палубы. Снаряды угодили в самое скопление ужинающих наспех бойцов Кокрейна. Пальнули ещё две пушки. Одно ядро ударилось о воду и, отскочив, перелетело фрегат. Второе проломило корпус. - В лодки! В лодки! – надрывался адмирал, - Живо в лодки! От солнца осталась лишь багровая лента на горизонте, полукруг луны обозначился среди чёрных клочьев облаков. Пороховой дым белесыми руками тянулся к фрегату от форта. Сигнальная ракета взвилась в небо, рассыпая яркие искорки. - В лодки! Атакуем! В лодки! Снова рёв пушек, снова душераздирающие крики. Шарп рванулся со шканцев. Ядро прогрызло канавку в отскобленных досках за спиной стрелка. Кубарем он скатился по трапу вниз и, пренебрегши лестницей, спрыгнул на орудийную палубу: - Патрик! Патрик! Там было темно. Фонари задуло вломившимися внутрь ядрами, единственным, что рассеивало мрак, был тускнеющий дневной свет, льющийся сквозь пробоины. Стонали раненые, живые карабкались наверх. - Патрик! Ещё одно ядро пронизало корпус, косо попав в самую гущу спешащих на верхнюю палубу людей. Троих ранило щепками, с полдюжины размазал сам снаряд. Тошнотворно воняло кровью и содержимым внутренностей. Другое ядро ударило ярусом ниже, и помпы остановились. - Патрик! - Здесь! – отозвался ирландец с дальнего конца палубы. - На берегу свидимся! Протолкаться через озлобленную толпу возможности не было. Доберутся до берега – свидятся. Если доберутся. Шарп вернулся на ют. Моряки соскакивали с правого борта, набиваясь в лодки. «О’Хиггинс» вёл по форту ответный огонь. Шарп мельком заметил земляные фонтанчики недолётов на склоне перед укреплением и, хотя некоторые ядра отскоком достигли цели, Шарп сомневался, что они причинили форту ущерб. «О’Хиггинс» окутало облако дыма столь плотное, что в лучах гаснущего светила представлялось, будто корабль заботливо уложен в мягкую желтовато-белую с красной опушкой перину. Два орудия форта взяли на мушку чилийский флагман. Меткость их оставляла желать лучшего, ядра канули в воду за десяток метров от дымной перины. Схватившись за верёвку, Шарп запрыгнул на борт и скользнул вниз, в переполненную и без него лодку. Сидящие в ней были вооружены до зубов: абордажные сабли, пики, мушкеты, дубины. «Твари! Твари!» - без конца повторял кто-то из моряков, словно испанцы нарушили какой-то неписанный закон войны, обстреливая два судна. - Пулей, ребята, пулей! – голос Кокрейна слышался где-то рядом. Корпус фрегата пока защищал шлюпки от артиллерии, но стоит им покинуть убежище, и у пушкарей появятся новые мишени. - Вперёд! – гаркнул лейтенант Кабрал, командовавший на баркасе, который облюбовал Шарп. Гребцы налегли на вёсла. На одной из лодок Шарп высмотрел Харпера. Ядро прожужжало над головами и с громким всплеском нырнуло в волну. Под резкие команды лейтенанта Кабрала баркас выплыл из-за фрегата. Рулевой повернул лодку к отмели. Гребцы работали вёслами, как ошпаренные. Ядро метрах в пятнадцати слева отразилось от поверхности океана, грянувшись о корму «Китти», откололо длинную щепку. На чёрном корпусе появилась узкая светлая полоска некрашеного дерева. Из приоткрытого порта свисало окровавленное тело. К нему уже слетались чайки. Шарп перевёл взгляд вперёд, на пляж, ибо ушей его достиг новый звук. Мушкеты. Испанцы послали на пляж роту пехоты. Ряд солдат в синих мундирах остановился у верхней границы прилива. Блеснули вкладываемые шомполы. Мушкеты упёрлись в плечи, и Шарп пригнулся. Характерный треск на мгновение перекрыл гром пушек и шум прибоя. Судя по вспышкам, испанцы стреляли широким веером. - Поднажми! – не унимался Кабрал, но вёсла правого борта запутались в ковре водорослей, и лодку стало заносить боком. Позади прогремел бортовой залп «О’Хиггинса». Одно из ядер смахнуло двух испанских солдат и зарылось в песок за строем. Шарп встал и, широко расставив ноги для равновесия, прицелился из пистолета. Выстрелил. С пляжа пальнули мушкеты. Пуля злым шмелём прозудела у виска, и Шарп присел обратно. - Давай! Давай! Давай! – стоящий рядом с Шарпом Кабрал не жалел глотки, - Давай! Вёсла, наконец, освободили из плена морской растительности. Гребла всего дюжина людей, остальные пристроились между скамей. Глаза у гребцов были широко распахнуты от страха, один бормотал молитву. Они сидели спиной к берегу, и о том, что там творится, могли догадываться по гулу пушек, ружейной пальбе и голодному рёву прибоя. - Штыки! – скомандовал Шарп бойцам, - Примкнуть штыки! Человек десять (у кого штыки имелись) защёлкнули лезвия на стволах. - Как только окажемся на песке, - продолжал Шарп, - сразу нападаем! Надо не дать ублюдкам выстрелить! Слева от Шарпа океан усеивали лодки. Часть была спущена с «О’Хиггинса» и везла морских пехотинцев. Одну из них накрыло всплеском упавшего снаряда. Шарп невольно затаил дыхание и облегчённо перевёл дух, когда шлюпка, как ни в чём не бывало, рванулась сквозь опадающий столб воды вперёд. Испанцы с пляжа не прекращали вести огонь. Им, как и артиллеристам, мешал целиться дым предыдущих выстрелов, но их офицер, вместо того, чтобы приказать им шагнуть к воде, понуждал стрелять чаще. Они палили по всем лодкам одновременно, широким полукругом, хотя могли бы добиться большего, расстреливая шлюпки по очереди. Почему они так поступали, сказать было трудно. Возможно, надеялись на ярость прибоя, который перевернёт лодки повстанцев, и со спасшимися можно будет расправиться штыками. Солнце спряталось. Сгустились сумерки. Шарп привычно проверил, как выходит из ножен сабля. «О’Хиггинс» дал залп. Ядра, оставляя за собой дымные растянутые пружинки дыма, пролетели над макушками испанских пехотинцев и врезались в холм. Визгливо орали чайки. Вторая ракета пронзила небосвод. Для семафора уже было слишком темно, и командир форта Инглез, чтобы предупредить Вальдивию, не скупился на ракеты. Кабрал не умолкал ни на минуту. Гребцы рвали мышцы, нажимая на вёсла, но вновь водоросли намотались на лопасти, и опять лодку закружило. На носу боец перегнулся через борт и стал остервенело рубить водоросли саблей. Пуля вонзилась в борт рядом с ним. Другая расщепила лопасть поднятого весла. Где-то слева Кокрейн подзуживал своих парней высадиться первыми. В сердцах Кабрал хватил кулаком по планширу. У ближнего к нему гребца сдали нервы. Он отшвырнул рукоять и закричал, что прибой перетопит их, как котят, что надо возвращаться. Лейтенант приставил к его шее саблю и пообещал, что пустит ему юшку, если тот не будет грести, и грести быстро! Тем временем вёсла очистили от помех, и лодка вновь заскользила вперёд. Кое-кто из гребцов недобро поглядывал на лейтенанта, но сабля в его руке ясно давала понять, что Кабрал шутить не намерен. Лодка взлетела на гребень очередной волны. Один из матросов выронил весло и свалился с пулей в затылке. - За борт! – не растерялся Кабрал, - За борт его! Хуан – на его место! Живей! Греби! И они гребли. Другая волна подняла шлюпку, понесла на себе и, разочарованно зашипев, оставила, чтобы покатиться дальше. Пушки форта били всё оглушительнее, мушкеты гремели всё ближе. Шарп уже слышал грохот обрушивающихся на песок пляжа водяных валов. Волна подбросила лодку, и перед стрелком предстала отмель с тёмной, затянутой дымом шеренгой солдат. Строй расцвёл яркими сполохами выстрелов, но звук пальбы потерялся в неистовом рёве прибоя. Кабрал, как заведённый, выкрикивал приказы. Рулевой чудом ухитрялся выравнивать лодку, правя на берег. Гребцы вложили все силы в последний рывок. Нос шлюпки заскрёб по песку. Кабрал скомандовал прыгать и вырвать испанским свиньям сердце, но лодка всё ещё двигалась, толкаемая неугомонными волнами. Слева прибой опрокинул баркас, вытряхнув в воду людей, оружие и вёсла. Шарп почувствовал, что лодка остановилась, и прыгнул за борт, очутившись по колено в воде. Взмахнув саблей, он заорал: - За мной! Он знал, что сейчас главное – не дать испанцам опомниться. Хладнокровие подсказало бы превосходящим количественно пехотинцам простой путь к победе: встречать каждую причалившую посудину штыковым ударом. Шарп, однако, подозревал, что хладнокровия-то им как раз и не хватало. Иначе и быть не могло. Дьявол Кокрейн наслал на них с моря тучу демонов, какое уж тут хладнокровие?! Настал черёд подкрасить их страхи свежей кровушкой. - Вперёд! – выкрикнул Шарп, устремляясь к испанцам. В сапогах хлюпала вода пополам с песком. Сзади бежали повстанцы. Всё больше лодок приставали к отмели. Из них выбирались бойцы и, рыча да воя на разные лады, мчались к испанцам. Бледно сверкали лезвия абордажных пик, сабель и штыков. Какой-то здоровяк нёс корабельный топор, предназначенный для рубки оборванных снастей. Похожий на древнего викинга, детина на бегу крутил оружие над головой и издавал воинственный клич. При виде этой мокрой встрёпанной оравы, выкатившейся из моря, подобно морским духам, испанцев оставила храбрость, и они дали дёру. Боже, думал Шарп, теперь ясно, как удавалось горстке пиратов столетиями безнаказанно грабить испанские колонии. Их отчаянная бесшабашность пугала испанцев гораздо сильнее их сабелек да мушкетов. - Стройся! Стройся! – Кокрейн, рост и плечи которого не позволяли его ни с кем спутать, взлетел на гребень дюны, - Чёрт с ними, пусть бегут! Бросившиеся было в погоню за вражеской пехотой повстанцы запнулись. - Стройтесь! Майор Миллер, поспособствуйте! Зарокотал барабан. Ему вторили флейты. Объявился Харпер: - Лихое дельце! – сокрушённо пожаловался он другу, не в силах сдерживать широкую довольную улыбку. Невзгоды последних недель были забыты. Пушки форта напомнили о себе. Ядра пропахали в песке борозды, к счастью, никого не задев. Прибой играл брошенными лодками, выдёргивая из уключин вёсла, пока скудные команды обоих фрегатов, поставив фоки, уводили корабли в море, подальше от губительного артиллерийского огня. - Сюда, ребята! Собрав своё малочисленное воинство под прикрытие дюны к её подножию, Кокрейн прошёлся вдоль строя: - Лестницы кто-нибудь додумался захватить, а? Три сотни промокших до нитки взъерошенных бойцов молчали. В горячке каждый похватал оружие: ружья, пистолеты, клинки, пики, а о лестницах просто не вспомнили. Не до них было. - А вы? Вы-то лестницу взяли? Вопрос был обращён к Шарпу, и стрелок виновато развёл руками. Кокрейн зло воткнул саблю в песок: - Значит, всё. Приехали! Звук канонады изменился. Глухой треск металлических картузов, пришедший на смену басовитому гулу вылетающих из стволов ядер, оповестил округу, что артиллеристы взялись за картечь. Орудия форта превратились в дробовики, выплёвывающие в сторону повстанцев рои мушкетных пуль. Свист картечи вынудил Кокрейна присесть: - Ничего себе! Он осторожно выглянул из-за дюны и чертыхнулся. Без лестниц соваться к высокому деревоземляному укреплению было бессмысленно, а делать это под градом картечи и вовсе самоубийственно. Кокрейн вновь выругался. Шарп отвлёк его от мрачных мыслей: - Пушки только с фасада или сбоку тоже есть? - Пушки стерегут море, сбоку что им стеречь? - Отлично. Дайте мне людей, и я обойду форт с фланга. Кокрейн оживился: - Берите «правый борт»! (Бойцы с «Китти» были поделены на два отряда: «правый борт» и «левый борт») - Не давайте ублюдкам скучать! – предупредил шотландца Шарп, - Вопите, стреляйте, пусть знают, что вы здесь. А по команде бегом к форту. Шарп повёл свой отряд вправо по отмели, прячась за дюнами. Пятьдесят человек, включая Харпера и Кабрала. Оставшиеся повстанцы подняли тарарам. Выйдя из пределов досягаемости артиллерии форта, Шарп направился вверх. Песок серебрился в лунном свете, словно снег. Ревел прибой. - Боже, мы свихнулись. – бодро констатировал Харпер. Шарп берёг дыхание. Трава, покрывавшая крутой склон, была жёсткой и скользкой. Поднимаясь, стрелок забирал вправо, подальше глаз испанцев. При известном везении всё внимание защитники сосредоточат на отмели; и им будет не до флангов. Что означали пущенные ракеты? Может, призывали подкрепления из других фортов? Картечь хороша лишь против врага, наступающего в плотных боевых порядках по открытой местности. Кокрейна на отмели среди дюн картечью не возьмёшь. Нужна пехота. К громыханию пушек с форта примешивалось тявканье мушкетов. Шарп на слух попытался прикинуть, сколько их. Получалось, сотни две. Три роты? Повстанцев двести пятьдесят, но у большей части подмочен порох, и ружья годятся лишь по башке гвоздить. Штыковая атака трёх рот регулярной пехоты – и прости-прощай, Кокрейн! Займёт штыковая от силы четверть часа. Пятнадцать минут, чтобы лишить чилийцев их героического адмирала, а, вместе с ним, вероятно, и флота. Вальдивия в безопасности, Кокрейна отвезут в Мадрид для публичного суда и казни, испанский флот блокирует республиканские порты и голодом заставит О’Хиггинса сдаться. Год-два, и всё Чили, возможно, с Перу вместе, вернётся под власть Фердинанда. Капитан-генерал Батиста пожнёт лавры победителя смутьянов (ведь его дурацкая стратегия полностью себя оправдает), а Блаз Вивар, если он всё ещё жив, умрёт. Кто бросит камень за какое-то убийство в человека, вернувшего королю его богоданные колонии? И вот смерть Вивара, триумф Батисты, унижение Кокрейна, победа Испании над бунтовщиками; вся эта длинная цепочка событий зависит от смелости трёх рот пехоты. Всего три роты пехотинцев могут заставить историю пойти иным путём. Забавно, усмехнулся Шарп, особенно, если учесть, что построение этих рот для атаки займёт всего пару минут. - Поглядите-ка на это! – отдувающийся Харпер имел в виду деревянный забор, перегородивший мыс поперёк, отделив Шарпа и его воинство от форта Инглез. Ограда, высотой с человеческий рост, была сбита из расщеплённых кольев. В чём состояло её предназначение, Шарп понять не мог. Не для обороны точно: отсутствовали бойницы. - Вперёд! – скомандовал Шарп. Проломить забор было нечем, но прежде чем ломать над этим голову, следовало выяснить, что ждёт их там, за оградой. Перед забором был вырыт неглубокий ров. Вся конструкция ставила Шарпа в тупик. Ограда преграждала путь возможной фланговой атаке, подобной той, что предпринял стрелок. Вроде бы. «Вроде бы», потому что её никто не оборонял, и, следовательно, ценность забора в качестве укрепления сводилась к нулю. Повстанцы умостились на дне траншеи, а Шарп приник к щели между кольями. До форта было около двухсот шагов открытого пространства. Перед глухой, без амбразур, западной стеной тоже имелся ров. Стена была высокой и крутой. Чтобы взобраться на неё, требовались лестницы. Сторожил стену часовой. К счастью, один. Шарп съехал по рыхлой земле обратно на дно канавы и внимательно взглянул на забор. Собран он был из шестиметровых секций, вбитых в грунт. За неимением лестниц секции могли послужить пандусами. - Патрик, бери ребят, по моему сигналу опрокинете две секции. Сгодятся нам вместо лестниц. – Шарп говорил громко, чтобы его слышали все, - С нашего края караульный один. Прочие пялятся на балаган, устроенный Кокрейном. Испанцы напуганы до чёртиков. Они боятся Кокрейна, они боятся нас, головорезов Кокрейна. Они считают, что мы – демоны из преисподней. Атакуем быстро, и они пустятся наутёк. Сбегут. Тогда форт наш. Клич – «Кокрейн!» Пока отдохните, проверьте и перезарядите оружие. Тех, у кого порох промок, отрядили нести секции. Они пойдут первыми и приставят к стене импровизированные мостки, по которым остальные ворвутся на валы форта. Затея выходила рискованная, но она была всё же лучше бессмысленного ожидания на отмели штыкового удара собравшихся с духом испанцев. Кокрейн предполагал взять за ночь все форты, но Шарп так далеко не заглядывал. Ему нужен был форт Инглез. Захватив его, повстанцы получат плацдарм, с которого можно совершить набег на другие укрепления, и, в случае необходимости, отбить контратаку испанцев, прикрывая посадку бойцов на «Китти» и «О’Хиггинс». Секции были скреплены друг с другом длинными гвоздями, легко выдиравшимися штыком. Шарп извлёк пару штук и, удовлетворившись результатом, занялся разряженным на лодке пистолетом. Удостоверившись, что второй тоже готов к стрельбе, Шарп махнул столпившимся у забора матросам: - Давай! Бойцы выдрали оставшиеся гвозди и навалились на ограду. С треском секции рухнули. - Поднимай! – кричал Харпер, - Вместе! Разом! Вперёд! - Вперёд! – тоже заорал Шарп и кинулся из ямины к форту. Море за спиной переливалось в лунном свете расплавленным серебром. Ручки пистолетов за поясом больно давили на низ рёбер, сабля оттягивала кисть. - Кокрейн! – выдохнул Шарп, - Кокрейн! Бойцы волокли увесистые деревянные конструкции с немалой натугой, цепляясь ногами за мелкие кустики и ползучую растительность. Из-за них атака получалась вялой, но выхода другого не было, приходилось равняться на «прогулочный» шаг носильщиков. Часовой, увидев атакующих, сначала замер, затем схватился за мушкет, но, здраво рассудив, что не остановит штурм единственным зарядом, принялся звать на помощь. Его вопли заглушали пушки, вспышки которых подсвечивали северный фас форта. Караульный завопил опять, и на этот раз был услышан. - Кокрейн! – надрывался Шарп, и ему вторили матросы, - Кокрейн! К часовому прибыла подмога. - Цепью! – бросил Шарп. Выстрелы загремели со стены. Пролетевшая мимо пуля обдала Шарпа волной горячего воздуха, её товарка ухнула в траву, третья глухо клюнула угол секции. Выстрелы подстегнули носильщиков, но всё равно они двигались крайне медленно. Не отягощённые мостками повстанцы (и Шарп в том числе) далеко опередили их. До форта осталось метров пятьдесят. Матрос, бежавший в паре шагов от Шарпа, споткнулся и покатился по земле, зажимая простреленное бедро. Запах крови и пороха, старый знакомый, будоражил обоняние. Тридцать метров, двадцать. Пули испанцев почти не причиняли вреда. Те брали прицел слишком высоко, - типичная ошибка кое-как обученной пехоты. Первые бойцы Шарпа нырнули в ров. - Прицельно! – распорядился Шарп, - Цельсь в животы! Шарп перехватил саблю левой рукой, а правой достал пистолет, взвёл его и встал на одно колено у самого рва. Тёмные силуэты испанцев чётко выделялись на фоне лунного неба, тогда как повстанцев во мраке ямы выдавали лишь вспышки ружей. Выбрав мишень, Шарп навёл дуло на середину туловища. Клацнул спущенный курок, рассыпались искры, рукоятка толкнулась в кисть. Дым рассеялся, и испанец исчез со стены. Высота её над Шарпом равнялась метрам трём, а чуть дальше доходила и до шести. Подоспели парни с кусками забора. Харпер приказал ставить секции с края рва. Под дружное кряхтенье мостки хлопнулись на скос стены, не достав до её края полметра-метр. - Вверх! За мной! – рванулся по доскам Шарп. Дерево прогибалось и пружинило под его шагами. Запоздало полыхнул мушкет впереди, но Шарп уже запрыгнул на стену, а сзади топали каблуками повстанцы, и защитникам изменило мужество. Шарп с диким рычаньем достал одного саблей. Другого Харпер своим абордажным тесаком почти лишил головы. Вторая секция легла на стену. Взбирающиеся по ней матросы выли, как волки: «Кокрейн! Кокрейн!» Пушки, надо заткнуть чёртовы пушки! Отбив штык напавшего на него пехотинца, Шарп разбил ему лицо эфесом. Защитники форта, устрашённые непонятной заварухой на фланге, решили не искушать судьбу и все усилия направили на спасение шкуры, оголив стены. Почти никем не потревоженные, Шарп и его ударная группа достигли северных бастионов, где располагались батареи. - Кокрейн! Кокрейн! – не смолкал клич. Для Шарпа этот нестройный хор звучал ужасающе жиденько, но у артиллеристов нервы оказались не из стали. При имени «дьявола» пушкари прыгали в амбразуры и задавали стрекача. Другие присоединялись к пехоте, стекавшейся во двор. Шарп выпалил вниз из второго пистолета и, повернувшись к белой ленте пляжа, у которой прибой играл шлюпками, проревел: - Кокрейн! Эй! - Шарп? – донёсся ответ. - Форт наш! Дуйте сюда! Бог ведает, каким чудом, дивился про себя Шарп, но они взяли форт. Взяли форт! Его бойцы сгрудились вокруг одной из пушек, колотя по ней рукоятями клинков так, что она гудела, словно колокол. - Сюда, Кокрейн! Форт взят! - Перезаряжай! – в Харпере проснулся сержант, - Перезаряжай! Ирландец придвинулся к Шарпу и кивнул на двор укрепления: - Поганцы могут контратаковать! - Так зададим им жару! Склон заполнился спешащими к форту людьми Кокрейна. Шарп ждать их не стал. Кликнув своих ребят, он бросился во двор, на и без того трепещущих испанцев. Единственный не потерявший присутствия духа офицер пытался навести порядок. Увенчайся его почин успехом, превосходящие числом испанцы смели бы матросов Шарпа, артиллеристы вернулись к пушкам, и мятежников, мчащихся с отмели к форту, скосила бы картечь. У Шарпа было всего пятьдесят бойцов, а во дворе толпилось под две сотни солдат, но эти две сотни обуял первобытный ужас, и нельзя было позволить им совладать с этим ужасом. - Вперёд! – гаркнул Шарп, - Покончим с ними! Надвигающаяся лавина демонов, ощетиненная саблями, пиками и штыками вселила в испанцев такую панику, что они рывком вынесли ворота укрепления и рассыпались по залитым лунным сияньем камням в направлении следующего форта. Они бросили сиротливо шевелящееся под дуновеньем бриза знамя на флагштоке рядом с мачтой семафора, бросили пушки, бросили оружие и отчаянно драпали к следующей точке обороны, что виднелась с захваченных валов форта Инглез. - За ними! – крикнул Шарп, - Бегом за ними! Это было совершеннейшее безумие. Один форт пал. Форт, которого хватало, чтобы гарантировать безопасность ватаги Кокрейна. Форт, где сотня лихих парней легко отбила бы контратаки испанцев, переместив вручную пушки на боковые фасы Инглеза, пока Кокрейн грузит основные силы на корабли. Шарп тешил себя подобными в высшей степени благоразумными соображениями, как вдруг его осенило: вот он, шанс взять второй форт! Много лет назад в Испании Шарп видел, как германская конница растоптала французское каре. Выжившие побежали ко второму каре, разомкнувшему ряды, чтобы принять своих неудачливых товарищей, но вместе с теми в боевые порядки врубились тяжёлые кавалеристы Королевского Германского Легиона на взмыленных жеребцах. В считанные минуты второе каре перестало существовать. Остатки первых двух формирований, перемешанные с немецкими всадниками, устремились к третьему каре, но его командиры, наученные горьким опытом, открыли огонь, не разбирая, кто свой, кто чужой. Сейчас Шарп собирался последовать примеру немцев. До форта Сан-Карлос, гостеприимно отворившего тяжелые окованные створки для беглецов из Инглеза, было четыре сотни метров. В неверном свете луны, в неразберихе, поди отличи испанца от мятежника. - Нечего рассиживаться! – поднял стрелок бойцов, - За мной! Инглез стерёг океан, пушки Сан-Карлоса были нацелены на вход в бухту. Два форта связывала широкая утоптанная дорога. Догнать испанцев не составило труда, и Шарп с удовольствием спровадил пинком в кювет одного из них. Выходки стрелка никто из бегущих не заметил. Казалось, испанцам было наплевать и на Шарпа, и на повстанцев. Их заботило лишь одно: поскорее достичь надёжных стен Сан-Карлоса, гарнизон которого обескураженно разглядывал несущихся ним земляков, гадая, что же произошло там, на краю мыса? Пусть не сразу, но кое-кто из драпающих сообразил, чем чревато наличие среди них повстанцев. Какой-то офицер замахнулся саблей на ближайшего моряка, но тот хладнокровно воткнул ему острие пики в бок. Самые смышлёные из пехотинцев свернули с тракта и направили свои стопы южнее, к форту Амаргос. Тем временем Кокрейн добрался до Инглеза и, найдя его пустым, понял, что к чему, и пустил своих парнем вслед за Шарпом. Защитники Сан-Карлоса, приняв вторую волну нападающих за первую, начали палить из ружей. Воздух вновь наполнился злым жужжаньем свинца. Шарп достиг моста через ров Сан-Карлоса. В воротах было не протолкнуться, и некоторые карабкались вверх, прямо по наклонным земляным валам. Шарп последовал их примеру, рискуя свалиться и свернуть шею. Со стороны суши оборона форта была убогой, серьёзного штурма укрепление не выдержало бы. Впрочем, и Сан-Карлос, и Инглез строились для уничтожения кораблей, а не для противодействия сухопутным атакам. Коралл – другое дело. Южный форт мыса, как и Чороко-майо вверху на утёсах, оснащённые полевой артиллерией, предназначались сдерживать высаженную с вошедших в бухту кораблей пехоту, но кто мог ожидать, что высадить штурмовую группу возможно и на Агуада дель Инглез с её чудовищным прибоем? Сапоги Шарпа утопали в рыхлой почве. Солдат на валу, предположив в стрелке беглеца из Инглеза, поспешил на помощь. Шарп дал вытащить себя наверх, вежливо поблагодарил и тогда ловко спихнул доброхота в ров. Второй испанец кинулся на него, но напоролся на саблю. Два моряка с «Китти», держа наперевес мушкеты, штыки на концах которых ловили отблески луны, пробежали мимо Шарпа. - Кокрейн! – заорал Шарп. Магия имени «дьявола» действовала безотказно, и испанцы дрогнули. Харпер разил врагов в воротах направо и налево, расчищая проход. Первыми струсили пушкари. Оторванные от неусыпного наблюдения за водами бухты непонятным гвалтом за спиной, они обнаружили, что форт наводнён тенями, а в гомоне ясно читается: «Кокрейн!» Инстинкт самосохранения у артиллеристов сработал без осечки, и через минуту у пушек не осталось ни единой живой души. Пехота, сообразив, что им больше некого охранять, дружно махнула за пушкарями через дальнюю стену к форту Амаргос в шестистах метрах от Сан-Карлоса. Шарп крякнул и, повернувшись к пустырю, по которому приближались солдаты Кокрейна, приложил ко рту ладони: - Они сбежали на юг! На юг! Слышите, Кокрейн? - Понял! – донёсся ответ тоже на английском. - Сбежали в третий форт! - Ату их! Ату, ребята! – Кокрейн заулюлюкал и направил повстанцев к форту Амаргос. Барабанщик Миллера попытался отбивать такт, но шаг был слишком быстрым, и дробь захлебнулась. Беглый гарнизон Сан-Карлоса припустил, и обе оравы мчались наперегонки к третьему укреплению. Командование Амаргоса, ничуть не сомневаясь, что от Сан-Карлоса спешат только верноподданные Фердинанда VII, распахнуло ворота. Шарп рассудил, что с его бойцов достаточно двух фортов, остался в Сан-Карлосе. Спустившись во двор, он первым делом срубил с флагштока, представлявшего собой ободранную от коры жердину, испанский стяг. Лейтенант Кабрал, разыскавший в недрах форта тощую, кожа да кости, лошадёнку, вызвался съездить к адмиралу за новостями и приказами. Шарп не возражал. Расставив часовых и выслав поисковые команды за ранеными, стрелок устало побрёл к пушкам. Харпер пошёл с ним. Свободные от нарядов моряки с «Китти» переворачивали вверх дном бревенчатые казармы, потроша ранцы и тюки сбежавшего гарнизона. Гардемарин, отряженный Шарпом составить список потерь, доложил, что нашёл трёх убитых вражеских солдат и одного повстанца. - Спаси, Господи, Ирландию! – хмыкнул Харпер, - В носу ковырять опаснее, чем воевать с испанцами. - Они считают нас исчадьями ада. – пояснил гардемарин, - Раненые в один голос твердят, что нас пули не берут. Заколдованы мы, мол. Чёрная магия. - Ну, тогда ясно, почему они так скоренько смазали пятки салом. – Харпер зевнул и перекрестился. Гардемарина Шарп послал за хирургом МакОли. Тяжелораненых имелось шестеро, все испанцы. Моряки с «Китти», исключая получившего пулю в бедро, отделались порезами и царапинами. Победа никогда не доставалась Шарпу так легко. Суеверия испанцев победили испанцев верней Кокрейна. Шарп облокотился на пушку, любуясь залитой лунным светом гаванью Вальдивии, двумя десятками кораблей с ярко освещёнными окнами кают. На другой стороне бухты, примерно в километре, яркие точки факелов обозначали форт Ньебла, охраняющий устье реки. Проплыв по ней, можно попасть в город, где страдает в неволе Блаз Вивар. - А не пальнуть ли нам разок-другой? – кивнул Харпер на Ньеблу. - Далековато для мушкета. - Кто говорил о мушкетах? – возмутился ирландец, - Пушки! Ладошкой он звонко шлёпнул по казённику тридцатишестифунтовика, «убийцы кораблей», устремившего развёрстое жерло в бухту. Ядро, обмотанное верёвкой (чтоб не выкатилось), ожидало своего часа в стволе. Набитая высококачественным порохом трубка из полого стебля пера торчала в затравочном отверстии. Фитиль чадил из ведра. Целься и стреляй. - Почему бы и нет? Шарп подкрутил винт подъёмного механизма, наводя пушку на Ньеблу. Харпер повернул хвостовик лафета. Достав из ведра фитиль, стрелок раздул тлеющий конец и церемонно протянул фитиль другу: - Не соблаговолите ли? - Уступаю честь вам, - расшаркался Харпер, - Мой второй выстрел. Встав сбоку, Шарп коснулся горящим фитилём запальной трубки. Пламя скользнуло вниз, пушка подскочила и выбросила язык дыма и огня в гавань. Повстанцы проводили ядро дружным рёвом. Догорающие обрывки пыжа медленно опускались на косогор. Харпер выстрелил из второго орудия. Друзья высунулись из амбразуры, пытаясь разглядеть, куда попадёт снаряд. Стрелок сомневался, что вообще попадёт, ведь ни сам Шарп, ни Харпер никогда не имели дела с такими здоровенными бандурами. Восторг, щенячий, безоглядный тёплой волной затопил друзей, и от избытка чувств оба расхохотались. Защитники форта Ньебла ответным огнём не озаботились. Едва затихло эхо второго выстрела, Шарп бросил взгляд на юг. Флаг над Амаргосом был спущен, ворота распахнуты. Овладев Амаргосом, Кокрейн нацелился на Чороко-майо. Повстанцы карабкались по скалам к его валам, подсвечивающимся вспышками мушкетных выстрелов. Пел рожок. В гавани на кораблях нейтралов мелькали фонари. Экипажи опасались, что в суматохе боя могут получить случайное ядро в борт. Но бой уже заканчивался. Высоко на утёсах под холодными искрами звёзд ружья гремели реже. Громыхнула пушка, и всё стихло. Чороко-майо должен был отразить штурм с севера, а не с юга. Кокрейн опять обыграл испанцев, и в рассеивающейся пелене порохового дыма Шарп с удовлетворением заметил, что флагшток опустел. Чорокомайо пал, как до того пали Амаргос, Сан-Карлос и Инглез. Три сотни промокших бродяг из моря за ничтожно короткий отрезок времени опрокинули внешнюю линию обороны неприступной гавани Вальдивии. - Чудно, чтоб я с голоду сдох! – прокомментировал Харпер. Шарп покивал, соглашаясь, но на душе было неспокойно. Худшее ждало впереди. Коралл, Ньебла, остров Манцанера, наконец, цитадель Вальдивии находились в руках врага и, в отличие от фортов на мысу, это были укрепления, спланированные и сооружённые по всем правилам инженерного искусства (кроме, разве что, батарей Манцанеры) с облицованными камнем валами и рвами, гласисом и прочими смертоносными ловушками для атакующих. Но это худшее ждало завтра. Вернувшийся Кабрал сообщил, что Кокрейн велел отдыхать. Штурм возобновится утром. Можно поесть и расслабиться. Шарп прополоскал лезвие клинка в баке с водой, вложил оружие в ножны и составил Харперу компанию у пылающей жаровни. Они ели испанскую колбасу с хлебом, запивая её терпким с горчинкой вином. Харпер приволок корзину яблок, и Шарп затосковал: их запах живо напомнил ему Нормандию. Пышущий самодовольством Миллер принёс ещё одну весточку от адмирала. Утренняя атака начнётся с бомбардировки каменных фортов, чтобы дать возможность «Китти» и «О’Хиггинсу» войти в гавань. Как только Ньебла перейдёт к повстанцам, необходимо не медля пускаться в двадцатикилометровое путешествие по реке, чтобы захватить по горячим следам цитадель Вальдивии. Кокрейн ни капельки не сомневался, что форты падут. - Да вы сами видели! – высказался в поддержку любимого адмирала майор, - Для драки у испанцев кишка тонка! - Командиры у них – дрянцо. – возразил Шарп. Иного объяснения он найти не мог. Стрелку было искренне жаль испанцев. Воюя с французами, испанцы явили немало примеров фантастического мужества и беспримерной стойкости, но здесь, в Чили, у солдат не было причин защищать кучку командующих ими подлецов и мздоимцев. - Они думают, что мы – демоны. – добавил Шарп, - Оружие против нас бессильно. Обычному человеку с демоном не сладить. Миллер рассмеялся, пощипывая усы: - От хвоста я бы не отказался, чего не скажешь о рогах. Приятных снов, Шарп. Завтра мы победим. - Было бы неплохо. – буркнул Шарп. Завтра он триумфально вернётся в Вальдивию за своим палашом, за своими деньгами, за своим заточённым другом. Завтра. А пока можно и вздремнуть. С утра небо затянули облака. Словно призраки, плыли фрегаты Кокрейна по воде, над которой клубился рассветный туман. «Китти» сидела низко, с креном на правый борт, помпы работали вовсю. Повреждённый фрегат жался к западному берегу, поближе к пушкам Сан-Карлоса. «О’Хиггинс» плыл посередине пролива. Порты флагмана были открыты, готовые ответить орудиям Ньеблы, но форт не стрелял. Создавалось ощущение, что испанцы не собирались отыгрывать свою роль в поставленной историей пьесе «Падение Чили», предпочитая места в зрительном зале. Падение это было стремительным и оглушающим, как падение гнилого дерева, тронутого порывом ветра. Первым капитулировал Коралл. Кокрейн приказал выстрелить по нему из пушки форта Чороко-майо и, едва ядро зарылось в гласис, ворота Коралла открылись. Наружу выехал майор-артиллерист с белым флагом. Он охотно рассказал Кокрейну, что комендант форта вусмерть пьян, солдаты на грани мятежа, и майор уполномочен сдать укрепление повстанцам. Поспешно вручив саблю Кокрейну, майор с надеждой осведомился: - Вы же отошлёте нас обратно в Испанию, да? После сдачи Коралла пушки западных фортов нацелили на Ньеблу и остров Манцанера. «Китти» посадили на мель, чтоб не утонула, а «О’Хиггинс» встал на якорь боком к острову, грозя залпом бортовой артиллерии. Кокрейн избрал своей штаб-квартирой Амаргос из-за его близости к форту Ньебла и вызвал к себе Шарпа. Сияющий, как новенький наполеондор, адмирал разрывался между установленным на треногу телескопом, наведённым на Ньеблу, и реквизированной у пленного коменданта укрепления коллекцией гравюр весьма фривольного содержания: - Вот что я думаю, - тараторил рыжий, - Предложим Ньебле почётную капитуляцию… Ух ты, неужели две дамы могут так сплестись?... Э-э, вы не согласились бы, Шарп, встретиться и побеседовать с тем, кто командует Ньеблой?... Надо же, как этот парень спину-то не сломал? А это! Миллер, взгляните-ка! Держу пари, ваша матушка никогда не осчастливливала вашего батюшку ничем подобным! Миллер, поставив на парапет миску с тёплой водой, брился. Стыдливо хихикнув, он отвёл глаза от картинки: - Очень занимательно, Ваша Милость. Доброе утро, Шарп! - Командира звать Херрера. – продолжал Кокрейн, - Полагаю, батареи Манцанеры тоже ему подчинены, но лучше уж уточнить у него. Если вы не откажетесь пойти, конечно. - Пойду. Но почему именно я? - Херрера спесив… Святой Отец наш небесный! Обязательно покажу вот эту гравюрку Китти! Меня Херрера ненавидит, сдаться чилийцам ему не позволит гонор, а вы – в самый раз. Герой войны, англичанин – то, что надо. Оторвавшись от скабрёзных картинок, адмирал извлёк из жилетного кармана часы: - Скажете Херрере, что его вояки должны покинуть укрепления до девяти утра. Офицеры могут оставить личное оружие, все остальны… Его Милость осёкся. Глаза у него стали круглые, челюсть отвисла. Взгляд был устремлён в гавань. Щёлкнув зубами, он прикрыл рот и выдавил: - Господь Всемогущий! - Что за чёрт?! – вырвалось у Шарпа. Майор Миллер застыл с бритвой, неверяще глядя через парапет. Испанцы, не дожидаясь парламентёров, без единого выстрела в их сторону драпали. Три лодки отчалили от Манцанеры. Знамя, реявшее над Ньеблой, было спущено, а гарнизон дисциплинированно маршировал к пристани и грузился на баркасы, которые, заполнившись, плыли к устью реки. - Господь Иисусе! – обескураженно проронил Кокрейн, - Чтож, выходит, всё? Мы победили? - Мои поздравления, Ваша Милость. – ухмыльнулся Шарп. - Ах, Шарп! Я же так и не поблагодарил вас за то, что вы сделали для меня ночью. Позвольте мне поблагодарить вас сейчас! Он пылко тряс руку стрелка, а сам, нет-нет, да и косился ошалело на удаляющиеся испанские баркасы. - Крепость Вальдивии пока не наша. – попытался остудить его Шарп. - Будет наша. – Кокрейн отвернулся, - Лодки? Где лодки? Надо догнать трусов и помешать им добавить свои стволы к ружьям гарнизона Вальдивии! Ребята, поищите лодки здесь, а мистер Альманте просигналит «О’Хиггинсу» спустить на воду боты. Спеша к Кокрейну, в слабом свете занимающегося утра Шарп заметил на крохотном пляже под фортом Сан-Карлос старенький баркас. Испанцы, очевидно, доставляли на нём провизию с главного склада в Ньебле, но сейчас посудина могла сослужить службу повстанцам. Представляя, сколько времени потребуется на спуск лодок с «О’Хиггинса», Шарп, не мешкая, помчался, обратно в Сан-Карлос. Крикнув Харперу собирать бойцов с оружием, стрелок устремился вниз по узкой тропинке, ведущей к усыпанному галькой пятачку. Спугнув с него нескольких сонных тюленей, Шарп, утопая по щиколотку в голышах, начал толкать баркас к воде. Ему на помощь подоспели приведённые Харпером повстанцы. Баркас закачался на волнах. Из тридцати человек шестнадцать сели на вёсла, остальные устроились кто где. Уже на ходу Шарп коротко оповестил бойцов, что им надо перехватить лодки отступивших из Ньеблы и Манцанеры вражеских солдат, не дав им пополнить гарнизон Вальдивии, и малость приврал, чтобы добавить прыти гребцам: мол, испанцы везут в лодках прихваченные в Ньебле ценности. Алчность утроила силы матросов на вёслах. Баркас буквально летел по воде. Кокрейн, всё ещё ожидающий ботов с «О’Хиггинса», завистливо крикнул Шарпу взять его с собой, но стрелок только отмахнулся. Их лодка миновала флагман под приветственные свист и гомон немногочисленной команды. Рулевой Шарпа, седовласый испанец, зло прошипел, что чёртово корыто безбожно рассохлось, и что Кокрейн в два счёта обгонит их на своих быстроходных ботах. «Шевелитесь, лентяи!» - рявкнул седой на гребцов. Лихорадка гонки овладела всеми. Гонки за сокровищами деморализованного врага. Справа военное судно подняло знамя Королевского Военно-Морского флота. «Черибдис» - читалось на корме. Над торговым судном трепыхался звёздно-полосатый флаг. Моряки обоих кораблей ободряюще махали проплывающему баркасу. - Приятно, что наш флот здесь. – высказался Харпер с носа, - Может, доставят нас домой. Лодка вошла в проливчик, отделявший Ньеблу от острова Манцанеры. Покинутые орудия слепо смотрели из амбразур. Створки ворот Ньеблы были раскрыты настежь. Едва курились дымки от очагов кашеваров на островке. Лохматая дворняга яростно облаяла проплывающих повстанцев с парапета укреплений Манцанеры. Вблизи оборона острова и форта внушала ещё большее почтение, нежели издалека. Можно было умереть от старости, штурмуя эти укрепления. Испанцы же оставили их без единого выстрела. Дыхание гребцов стало тяжелее, мешало течение Вальдивии. Харпер с носа следил за беглецами, Шарп с кормы высматривал Кокрейна. Те моряки, кому вёсел не досталось, вычерпывали со дна воду шапками. Лодка безбожно текла. Далеко позади показались баркасы адмирала. - Что мы сделаем, когда догоним недоумков? – спросил рулевой у Шарпа. - Погрозим пальцем, и они обделаются. Седой весело оскалился. Баркас миновал речную пристань. Из рыбачьих лачуг выглядывали переполошенные ночной и утренней кутерьмой обитатели. Изменится ли что-нибудь в их безрадостном существовании с переменой власти, спрашивал себя Шарп. Правление Батисты легло на плечи тяжким ярмом, может, О’Хиггинс лучше? Вряд ли. Дома, в Нормандии, стрелок как-то разговорился со старым крестьянином, помнившим ещё казнённого короля и все следующие правительства. Старик поведал Шарпу, что ни одно из них ничего в его жизни не изменило. Коров надо было доить, огород полоть, вишни собирать, налоги платить. Церковь забирала свою долю. И за долгие годы ни император, ни Директория, ни Конвент так и не спросили его: а как, собственно говоря, тебе живётся? Политиканы бряцали красивыми фразами о свободе, равенстве, братстве, глубоко запустив жадную лапищу в карман крестьянина. Чилийские простолюдины, наверняка, испытывали то же самое. Какая разница, как зовут того, кого обогащают сдираемые с них налоги? Баркас шёл по реке. Холмы по обеим берегам покрывала сочная зелень. Две цапли важно вышагивали по мелководью. Одинокий рыболов, завидев лодку с вооружёнными людьми, бросил сеть и направил кожаный челн к берегу от греха подальше. Харпер взвёл мушкет на случай, если испанцы устроили за поворотом реки засаду. Рулевой резко свернул вправо. Невзирая на риск сесть на мель, он хотел срезать речной изгиб. Вёсла прошуршали по камышам. За поворотом поток струил воды прямо, больше не виляя. Лодок видно не было, и Шарп заволновался: неужели испанцы опередили их не на километр-другой, как он полагал, а на пять? Нервничал стрелок зря, у южного берега обнаружились два десятка лодок с неподвижно замершими в них беглецами. - Вон они! – указал он Харперу и осёкся, заметив всадников. Кавалерия? Батиста прислал конницу в помощь пехоте? Шарп уже открыл рот скомандовать отступление (он решил, что испанцы готовятся контратаковать; в этом случае надо было успеть закрепиться в форте Ньебла до их подхода), как вдруг Харпер оповестил, что видит белый флаг. - Чёрт, правда. – теперь Шарп тоже углядел знак капитуляции. Гребцы, чувствуя замешательство командира, остановились, и течение стало относить баркас назад. - Западня? – прищурился рулевой. - Бог их знает. – буркнул Шарп. Кокрейн любил вводить врага в заблуждение флагами, может, испанцы взяли его любимую уловку на вооружение? - Ну-ка, высади меня. – приказал седому Шарп. Вёсла вспенили воду, нос лодки уткнулся в берег, пригибая жёсткие стебли тростника. Опираясь на плечи гребцов, Шарп пробрался вперёд и выпрыгнул на твёрдую почву. Следом на берег соскочил Харпер. До конников было метров семьсот. Шарп проверил, легко ли вынимается из ножен клинок, заряжены ли пистолеты, и пошёл к всадникам. Насчитал он их два десятка, все в штатском. Кроме белого флага над группой развевалось ещё одно знамя, яркое, с вышитым разноцветным гербом. - Гражданские. – определил Харпер. Всадники тронулись навстречу Шарпу и Харперу. Военных, действительно, среди них не наблюдалось. Вперёд выехал грузный мужчина в чёрной широкополой шляпе, перепоясанный алым кушаком. Приподнявшись на стременах, он замахал руками, показывая, что в них нет оружия. - Лопни мои глаза, если это не вонючка Блэйр! – ахнул Харпер. - Где? - На белой лошади, сзади всех. - Он самый. – сквозь зубы процедил Шарп. Британский консул почти не отличался от спутников. Все они были, как близнецы: все в возрасте, все упитанные, все похожи на преуспевающих торговцев, коими, по-видимому, и являлись. Их предводитель в красном кушаке величественно осведомился у Шарпа по-испански: - Вы – Кокрейн? - Адмирал скоро будет здесь. – ответил Шарп хмуро. Купец снял шляпу и наклонил голову: - Город Вальдивия сдаётся вам, сеньор. Меня зовут Мануэль Феррара. Я имею честь быть алькальдом Вальдивии, а эти достопочтенные господа – наиболее уважаемые и зажиточные граждане нашего славного города. Мы ищем мира и не желаем войны. Война плохо отражается на торговле. Мы всегда сочувствовали идеалам республики и надеемся, что воины, освободившие нас от ига тиранической власти, отнесутся с должным уважением к нам и нашему имуществу. - Заткнись! – бросил ему Шарп. Распихав лошадиные морды, стрелок подошёл к Блэйру: - Ах ты ж, мразь. - Э-э… Мистер Шарп? – выпучился на него консул. - Ты поставлен здесь блюсти интересы Британии, а не чистоту задницы Батисты, блюдолиз грошовый! - Что вы себе позволяете, мистер Шарп? – взвизгнул Блэйр. Шарп схватил консула за левую ступню и дёрнул вверх. С коротким криком Блэйр вывалился из седла и неуклюже шлёпнулся в грязь по другую сторону лошади. Шарп придержал шарахнувшееся животное, затем вскарабкался ему на спину вместо Блэйра. - Ты! – гаркнул стрелок на мэра, продолжавшего клясться в верности республике, свободе и демократии. - Я, сеньор? - Сказал же тебе: заткнись! Начхать мне на твою республику. Я – монархист. Слазь с коня, он нужен моему другу. - Синьор, но это очень дорогой скакун, я за него заплатил… Без лишних слов Шарп наставил ему между глаз пистолет. Мэр проворно слез на землю. Харпер, улыбаясь, забрался в седло. - Где Батиста? – спросил Шарп у перепуганного алькальда. - Капитан-генерал в цитадели. Но его солдаты не хотят биться. - А Батиста хочет? - Да, сеньор. Но его солдаты считают вас дьяволами. Говорят, что вы неуязвимы. – мэр перекрестился и втянул голову в плечи, потому что с реки донеслось ухарское гиканье, посредством которого Кокрейн оповещал о своём приближении. - Вы все! – обратился Шарп к горожанам, - Долой из сёдел, быстро! Шарп послал отобранного у Блэйра коня вперёд и указал на стяг с гербом: - Что за флаг? Мэр торопливо сообщил: - Это знамя города Вальдивии. - Возьми-ка его, Патрик. Кокрейн уже выскочил на берег и, подбежав, засыпал их градом вопросов. Что происходит? Кто эти люди? Куда так спешил Шарп? - Батиста засел в цитадели. – доложил Шарп, - Вся Вальдивия хочет сдаться, один Батиста не хочет. Ждёт он нас с реки, значит, расстреляет любую лодку, приближающуюся к цитадели, на это-то у него власти хватит. А мы утрём ему нос и поедем верхом по суше. Повстанцы разобрали лошадей. Те мятежники, которым лодок не досталось, погребли к Вальдивии на баркасах. Мэр вновь забубнил про свободу и республику, однако Кокрейн довольно невежливо его оттолкнул и взлетел в седло. Он блаженно улыбнулся Шарпу: - Боже, Шарп, что за потеха война! Кому нужен мир? Он повернулся в седле: - Вперёд, братцы, за шлюхами и золотом! Его люди взревели в ответ. Копыта швырнули комья земли в растерянные лица делегации Вальдивии, и двадцать всадников, всего двадцать, помчались завоёвывать целую страну. Дорога была проложена вдоль реки, нёсшей воды к морю слева от группы повстанцев. Справа сменяли друг друга террасы виноградников, табачные поля и фруктовые сады. Никто кавалькаду не беспокоил. Не поджидали в рощах засады, не перекрывали дорогу посты. Повстанцы миновали две деревни с белыми церквушками. Кокрейн весело махал селянам, настороженно провожавшим вооружённых всадников хмурыми взглядами. Адмирал повернулся к Шарпу: - Весь фокус в том, что это было невозможно. - Что невозможно? – не понял Шарп. - Захватить гавань с тремя сотнями парней. Потому и сработало. У испанцев и мысли не возникло, что нас так мало. Эх! – он стукнул кулаком по передней луке седла, - Возьмём сокровища Вальдивии, и пусть евнухи-законники О’Хиггинса целуют мне ноги, умоляя поделиться! - Цитадель ещё не взята. – напомнил Шарп. - Так будет взята! – патетически воскликнул Кокрейн. В его нынешнем настроении адмирал, не задумываясь, дерзнул бы штурмовать Мадрид с двумя дюжинами матросов. Он гикал, улюлюкал и насвистывал, заставляя лошадь прядать ушами. Несчастное животное тяжело дышало, пот лился из-под чепрака, но адмирал всё понукал и понукал. Что за беда, если падёт скакун, ведь на кону Чили. Два часа спустя после встречи с алькальдом и купцами дорога пересекла низкий мост, и перед повстанцами открылась Вальдивия в хохолках дымков, увенчанная мрачной короной цитадели в изгибе реки. Шарп собирался спросить Кокрейна, как он планирует попасть в крепость, как вдруг адмирал по-разбойничьи свистнул и пустил измотанного жеребца в галоп, крикнув Харперу держать флаг повыше: - …И чёрт нас возьми, если мы проиграем! - Спаси, Господи, Ирландию! – проорал Харпер и понёсся за ним. - Господь Всемогущий! – бормотал Шарп, догоняя их. Это была не война. Идиотство, балаган, профанация, но никак не война. Разжалованный адмирал, дублинский трактирщик, нормандский помещик и шестнадцать повстанцев разного роду и племени напали на самую укреплённую цитадель Южной Америки. Знамя Вальдивии хлопало на ветру. Кокрейн извлёк саблю и крутил над головой. Шарп попытался сделать то же, но вытащить клинок из ножен, одновременно стараясь удержаться в седле бешено скачущей лошади, не такое уж простое дело. Справился стрелок только на узких улочках, ведущих к главной площади. Горожанка с подносом свежевыпеченного хлеба, кинулась с пути кавалькады и выронила свою ношу. Аппетитно подрумяненные буханки сыпались из-под копыт вместе с высекаемыми подковами искрами. Мелькнул падре, замерший в дверях дома, и группа вылетела к въезду в крепость. Кокрейн издалека начал орать, чтоб открывали ворота. - Открывай! Живей! – надрывался адмирал на своём причудливом испанском. Из-за флага ли, из-за хлопьев пены, падающих с удил коней, но их приняли, вероятно, за беглецов из фортов гавани, потому что крепкие створки, к крайнему изумлению Шарпа, распахнулись. Кавалькада, не снижая скорости, прогрохотала по мосту и въехала в туннель. Первыми мчались Кокрейн с саблей наголо и Харпер, опустивший стяг перед собой. Испанский офицер, завидя их, понял ошибку, но сделать уже ничего не успел. Харпер сходу поймал его на острое навершие древка флага. Кровь ударила фонтаном, и несчастного отбросило к стенке с разорванной грудью, из которой торчало гордое знамя Вальдивии, напитывающееся красным. Полукруг света впереди, и вот он, внешний двор! - Сдавайтесь! Сдавайтесь! – Кокрейн замахнулся саблей на застывших в нерешительности испанских солдат, - Мушкеты на землю! Сдавайтесь! Выстрел бахнул из окна наверху. Пуля выщербила булыжник мостовой. Этим сопротивление и ограничилось. Испанцы побросали оружие. Кокрейн энергично спрыгнул с лошади. Ворота, ведущие во внутренний дворик у подножия Башни Ангела, были затворены, и Кокрейн погнал повстанцев в ближайшую раскрытую дверь лабиринта главных строений, где, как надеялся адмирал, сыщутся заветные сокровища. По коридорам раскатывался клич: «Кокрейн!» Парализованные именем «дьявола» испанские вояки складывали оружие и мелко крестились. Шарп ориентировался в цитадели чуть лучше рыжего и свернул в первый же проход к башне. Харпер тяжело топал сзади. Дробно отдавались под потолком шаги убегающих от вторгшихся «демонов» вражеских солдат. Грохнул пистолет. Вдалеке завизжала женщина. Шарп пинком открыл дверь караулки и вывалился во внутренний дворик. Четверо военных суетились вокруг наведённого на ворота, соединявшие оба дворика, девятифунтовика. - А ну-ка, вон от пушки! – скомандовал Шарп. Испанцы повернулись, и в их командире Шарп узнал капитана Маркуинеса. Модник при виде стрелка растерялся и ляпнул первый приказ, который подсказало из пяток его сердце: поворачивать пушку к Шарпу. Однако времени на разворот не оставалось. Шарп ринулся к врагам. Ещё один знакомец, сержант Дрегара, отшвырнул пальник и судорожно цапнул ремень карабина. - Остановите его! – проверещал Маркуинес, ныряя в дверь Башни Ангела. Дрегара сдёрнул карабин с плеча, но Шарп налетел на него. Сержант шатнулся назад, споткнулся о хвостовик пушки и упал. Шарп саблей отбросил от него ружьё. Дрегара схватился за рукоять клинка, но стрелок вывернул запястье и отсёк ему пальцы. Сержант зашипел от боли и попытался лягнуть Шарпа в промежность. Стрелок отбил ступню левой рукой, а правой всадил клинок испанцу в бок и, крутанув рукоять, распорол кавалеристу брюхо до солнечного сплетения. Дрегара издал пронзительный вопль. Кровь хлынула из страшной раны, заливая камни двора, где нашли свой конец сотни повстанцев. Высвободив клинок, Шарп повернулся к последним двум членам импровизированного орудийного расчёта, но с ними уже разделался кулаком и саблей Харпер. Переступив через умирающего Дрегару, Шарп побежал к Башне Ангела. С разбегу ударившись в дверь, стрелок больно ушиб плечо, и отскочил назад. Проклятый Маркуинес заперся. Сержант Дрегара громко захрипел и отдал Богу душу. Ворота заскрипели, открываясь, и взору Шарпа предстал торжествующий Кокрейн: - Всё наше! Все сдались! - А Батиста? Батиста? - Нет нигде. Я вообще-то за вами. Там есть, чем поживиться! - Извините, у меня не закончено одно дело. Харпер подобрал извлекатель пыжа и, действуя им, как рычагом, друзья сдвинули девятифунтовик с места. Пушка, как и та, в Пуэрто-Круцеро, была английская, с вензелем. Взвизгнула несмазанная ось, лафет скрежетал оковкой по брусчатке, но, в конце концов, бронзовый ствол, заряженный по предположению Шарпа, картечью, нацелился прямо на вход в Башню Ангела. Дульный срез от двери отделяло не больше десяти шагов. Коль рядовой Маркос не соврал, то это единственный путь в таинственную Башню. Древнее сооружение пережило восстания, войны, землетрясения и пожары. Теперь к нему пришёл Шарп. Из-под трупа Дрегары он вытащил пальник и, встав сбоку, поднёс огонёк к запальной трубке. В стиснутом стенами пространстве двора звук выстрела ударил по барабанным перепонкам, словно молотом. Заряд в стволе оказался двойной: ядро и картуз с картечью. Извергнутые дым и пламя толкнули орудие назад с такой силой, что, переехав бездыханное тело Дрегары, оно остановилось, лишь ткнувшись хвостовиком в противоположную стену. Дверь в башню исчезла. Вот только что путь в башню преграждала массивная деревянная конструкция, усиленная железом, бах! – и вместо неё погнутые петли и груда щепок. Ядро угодило в лестницу, выбив кусок камня из ступени и отрикошетировав к двери. Когда пыль осела и рассеялся дым, Шарп осторожно заглянул внутрь, держа наготове окровавленный клинок. Пахло не древним застенком и застарелой кровью, как невольно ожидал стрелок, а едкой пороховой гарью. Да и вид у единственной комнаты нижнего этажа был обезоруживающе обычен. Никаких мрачных сводов, никаких кандалов, дыб, тисков и прочего пыточного инвентаря. Побеленная комната с двумя стульями, столом и каменной лестницей, спиралью идущей по-над стеной вверх и пропадающей в люке на потолке. Потолок был из толстых досок, положенных на балки. Харпер вооружился карабином Дрегары. Взведя курок, ирландец медленно, боком, стал подниматься по ступеням, прижимая спину к стене. Сверху не доносилось ни звука. Шарп достал пистолет и пошёл за ним. На половине лестницы он придержал друга за плечо: - Птенчик – мой. – мягко сказал стрелок, проходя вперёд. - Поосторожней там. – шёпотом напутствовал его ирландец. Шарп крался по ступеням, сабля в левой руке, тяжёлый пистолет – в правой. Остановившись, стрелок крикнул: - Маркуинес! Тишина. - Маркуинес! Шорох подошв казался громким до жути. Каждый шаг стоил немалых усилий. Рукоять пистолета холодила ладонь. Мерещилось, что вот-вот темноту в люке над головой разорвёт вспышка выстрела. Шаг. Другой. - Маркуинес! Выстрел, оглушительный, как гром. Шарп ругнулся и присел. Харпер затаил дыхание. Пули не пронизывали воздух вокруг, и друзья переглянулись. Стреляли не в них. - Маркуинес! – опять позвал Шарп. Щелчок, как от взводимого оружия. - Да ладно геройствовать! – примирительно начал Шарп, - Нас тут сотни. Думаете всех победить в одиночку? - Это ещё что? – раздался удивлённый возглас Харпера. Шарп повернул голову. Промежутки между плотно пригнанными досками потолка в одном месте побурели, набухли и вниз закапала кровь, собираясь на полу в приличных размеров лужу. Забыв об осторожности, Шарп рванулся в люк. Помещение второго этажа было высоким (за счёт обрушившихся в незапамятные времена перекрытий третьего яруса), идеально круглым, с уходившим в никуда остатком лестницы, похожей на ту, что вела снизу сюда. Для застенка комната была чересчур уж роскошно, хотя и безвкусно, убрана. С каменных сводов свисали помпезно изузоренные лампы. Огромный камин, уставленный драгоценными безделушками, служил для обогрева. Безрадостный гранит стен был закрыт коврами и гобеленами, превращая зал в удушливое подобие будуара дорогой кокотки. На деревянном полу ковры чередовались со звериными шкурами. Меха покрывали и широкую кровать, стоящую посреди комнаты. На кровати лежал капитан-генерал Мигель Батиста. Или, точнее, то, в чём Шарп угадал капитан-генерала Батисту. Чёрный с серебром мундир Шарп хорошо запомнил. Тело Батисты оканчивалось разлохмаченной шеей с лоскутами окровавленной кожи. Всё остальное смело свинцовым плевком из семистволки Харпера, с помощью которой капитан-генерал совершил самоубийство. Именно этот выстрел всполошил друзей на лестнице. Кровь впиталась в шкуры и стекала на доски пола, просачиваясь вниз. Вдоль стен стояли незамысловатые деревянные сундуки. Много незамысловатых деревянных сундуков. Из них был составлен коридор, ведущий к отрытой двери. Чилиец Маркос говорил Шарпу, что вход в Башню Ангела один, но пехотинец ошибался. Имелся второй, судя по не успевшей потускнеть штукатурке, пробитый совсем недавно. Шарп, взяв оружие наизготовку, кинулся туда. Он оказался в обиталище Маркуинеса, куда смазливый капитан любезно пригласил стрелка с Харпером в первый день их пребывания в Вальдивии. Маркуинес сидел на своём ложе, приставив пистолет к виску. Капитана трясло. - Опусти оружие! – твёрдо приказал Шарп. - Не могу! Я обещал ему! Нам не жить друг без друга! Шарп не нашёлся, что сказать. Харпер, вставший у него за плечом, крякнул. - Я любил его! – истерично всхлипнул Маркуинес. - Иисусе! – обрёл, наконец, дар речи стрелок, приблизился к Маркуинесу и решительно отобрал у него пистолет, - Где Блаз Вивар? - Не знаю, синьор. Не знаю. Не знаю. – капитан разразился плачем. Обмякнув, он сполз на пол и обхватил колени Шарпа. - Не знаю, синьор… Шарп нагнулся, кое-как отцепил от себя ревущего белугой испанца и, указав на башню, спросил громче, чем следовало: - Что в сундуках? - Золото, камни, жемчуг. Мы мечтали вернуться в Испанию, жить в Мадриде и быть великими людьми. – он зарыдал в голос, - Всё так волшебно складывалось! Шарп схватил капитана за жёсткие кудряшки и задрал ему голову: - Блаз Вивар здесь? - Нет, сеньор, клянусь вам! - Засада на Вивара – дело рук твоего дружка? - Нет, сеньор. - Так где же он, чёрт возьми? - Неизвестно, сеньор! Никто не знает! Шарп больно дёрнул Маркуинеса за волосы: - Но ведь это ты привёз в Пуэрто-Круцеро дворнягу и схоронил её вместо Вивара? - Я, сеньор, я! - Зачем? - Потому что мне приказал Мигель. Потому что пропажа прежнего капитан-генерала – это скандал. Потому что Мадрид желал знать, что случилось с Виваром, а нам нечего было ответить. Мы-то считали, что он мёртв, поэтому я нашёл дохлого пса и положил в гроб, чтоб пованивало. – Маркуинес утёр нос, - Я не имею понятия, где он! Пожалуйста, верьте мне! Если бы могли, мы бы разделались с ним. Он разнюхал о нас с Мигелем и угрожал донести церкви о нашем грехе, но вдруг исчез! Мигель предполагал, что его прикончили бунтовщики, но ничего не выяснил. Но это не мы! Это не мы! Шарп отпустил шевелюру капитана и брезгливо обтёр ладонь о штаны: - Бугр! ( - Но взгляните, сеньор! – Маркуинес вскочил на ноги и с услужливостью выпрашивающего косточку щенка посеменил в греховное любовное гнёздышко, - Какое богатство, сеньор! И ваш клинок, в целости и сохранности! Он открыл один из ларей и достал из него палаш Шарпа. Харпер поднял крышку другого сундука и присвистнул (что, впрочем, не помешало ему тут же набить монетами карманы) - Извольте, сеньор. – почтительно подал Шарпу его палаш Маркуинес. Стрелок отстегнул чужую саблю и повесил на бок палаш. Вынув его из ножен, Шарп оглядел лезвие, тускло отражающее огоньки горящих внутри фонарей свечек. Клинок привычно оттягивал кисть, и Шарп почувствовал себя спокойно и надёжно. - Не надо, сеньор! – Маркуинес сжался, думая, что Шарп собирается его убить. - Твоей жизни ничего не угрожает, Маркуинес. Если я и убью ещё кого-то сегодня, то уж точно не тебя. Растолкуй, как дотопать в апартаменты Батисты? Оставив Харпера сторожить Маркуинеса и золото, Шарп вышел из квартиры капитана и, пройдя запутанными коридорами, отыскал небольшую комнатёнку с белыми стенами, простой мебелью и застланной солдатским одеялом походной койкой. Таким окружающие должны были видеть капитан-генерала Батисту: скромным тружеником. Лишь в башне он мог побыть самим собой. Теперь за столом Батисты сидел лорд Кокрейн, не отрываясь от лежащих перед ним двух листков бумаги. Три моряка копались в шкафах, но ценного там было немного. Шарпа адмирал встретил приветливо: - А, нашли меня! Отлично! Где Батиста? - На том свете. Отстрелил себе башку. - Жалкая смерть. Сокровища? - Целая комната. В Башне Ангела. - Превосходно! Займитесь ими, ребятки! Адмирал щёлкнул пальцами, и его люди опрометью ринулись исполнять его волю. Шарп склонился над столом. Один листок он никогда не видел ранее, зато второй был ему хорошо знаком. Шифрованное послание, спрятанное в портрете Наполеона. Батиста сохранил его, а Кокрейн обнаружил. Шарп подозревал, что закодированное письмо было главной причиной скороспелого штурма Вальдивии. Шотландец разглагольствовал о золоте и шлюхах, но на самом деле жаждал заполучить вот этот клочок бумаги. Заполучить и расшифровать при помощи ключа написанного на втором листке, принесённом адмиралом с собой. - Письмо же адресовано Чарльзу? – прищурился Шарп. - Ему. – подтвердил Кокрейн, колдуя над шифром, - Ему для меня. Зачем кому-то знать, что Наполеон шлёт мне письма? - Где Вивар? - Он в безопасности, хотя и не в лучшем расположении духа. - Дурака из меня сделали? Горечь в голосе Шарпа заставила Кокрейна оторваться от своего занятия: - Дурака? Ни в коем случае. Сомневаюсь, что кому-либо удалось бы сделать из вас дурака, Шарп. Я ввёл вас в заблуждение, да. Но я ввёл в заблуждение многих в Чили. Это же не делает их дураками? - Маркоса, солдата, поведавшего мне байку о Виваре, упрятанном в Башню Ангела, подучили вы? Кокрейн виновато развёл руками: - Увы, я. Простите, конечно, но ведь ловко получилось? Вы пошли со мной, а без вас я бы здесь не справился. Шарп повернул к себе зашифрованное послание: - Вальдивия взята ради этого? - Скажем так: и ради этого тоже. Кокрейн успел расшифровать первое предложение, и Шарп вслух перевёл его с французского: - «Я согласен, но поторопитесь». На что Бонапарт согласен? Кокрейн встал. В комнату заглянул майор Миллер, но адмирал жестом отослал его прочь. Его Милость подкурил сигару и подошёл к окну. Внизу расстилался тот самый плац, где два десятка повстанцев взяли в плен две сотни испанских вояк. - Это вина императора. – наконец, нарушил молчание Кокрейн, - Он полагал, что Блаз Вивар – граф Моуроморто, помогавший французам в начале войны. О его брате мы знать не знали. - Мы? - Мы, Шарп. Люди, которые верят, что мир давно пора отнять у гнилых законников, ненасытных политиканов и жирных торгашей. Люди, верящие в честь и доблесть. – Кокрейн улыбнулся, - Люди, похожие на вас, Шарп. - Продолжайте. – комплимент стрелок предпочёл пропустить мимо ушей. Если это был комплимент. Улыбка адмирала стала шире: - Императору не нравится сидеть взаперти на Святой Елене. Да и кому понравится? Мы тогда отчаянно нуждались в союзниках, а тут – такая удача! Давний приверженец императора назначен капитан-генералом Чили! Наполеон приказал мне встретиться с графом, однако, первый раз подвела погода, и Вивар опоздал к Талькауано. Второе рандеву состоялось. Вивар выслушал меня и ошеломил заявлением, что ошибся, приняв его за его брата. Я чуть с ума не сошёл! Однако делать было нечего, я же открыл Вивару все карты! Пришлось его похитить. Постыдное деяние, мы-то встретились под белым флагом, - Кокрейн сконфуженно засопел, - Мы вывезли Вивара с дюжиной охранников, шестью свинками и выводком коз на один из островов Хуана Фернандеса. Сигарный дым струился в окно. - Острова в пяти сотнях километров от побережья. Там четыре года куковал Робинзон Крузо, не сам, конечно, прототип его – Александр Селькирк. – объяснил Кокрейн, - Последний раз я навещал Вивара восемь недель назад. Он был в добром здравии. Несколько раз ваш друг пытался сбежать, но он не моряк, а для сухопутного обитателя оттуда улизнуть – дохлый номер. Шарп вычленил главное: - Что нужно было Наполеону от графа Моуроморто? - Вальдивия, естественно. Север Чили мы-то планировали завоевать в любом случае, но на это требовалось время, а граф Моуроморто (окажись он тем самым графом Моуроморто) с радостью сдал бы мощную крепость, узнав, что она нужна Наполеону в качестве резиденции. А чем раньше Наполеон получил бы надёжно укреплённую базу, тем раньше мы бы начали. - Наполеон? - Ну да. – Кокрейн недоумённо вскинул плечи, будто речь шла о само собой разумеющихся вещах, - А вы что же, думали, я дерусь за вонючих законников из Сантьяго? Нашему миру необходим Наполеон, Шарп! Неловкость исчезла, уступив место неистовой горячности, за которую Кокрейна и боготворили подчинённые: - Южная Америка выгнила до трухи. На неё плевать всем: от губернатора до солдата-обозника. А между тем – это богатейший край! Золото, серебро, железо, медь! Плодороднейшие поля, тучный скот, виноградники, сады! Ей нужен рачительный хозяин, который сошьёт лоскуты Южной Америки в единые могучие Южно-Американские Штаты. Так почему бы не Наполеон? Он - гений, а эта работёнка как раз для гения. Шотландец поднял со столешницы тайное письмо и потряс им в воздухе: - Наполеону по плечу превратить эту кучу навоза размером с континент в чудесную державу свободы и процветания! Всё, что императору необходимо: база и армия. Теперь у нас имеется и то, и другое. Чили – это зародыш великой империи, лучше и справедливей которой не видывал свет! - Вы – безумец. – произнёс Шарп без малейшего, впрочем, сердца. - Да. – польщённо признал Кокрейн, - Но разве моё безумие не возвышеннее трусливого здравомыслия? Противно жить под пятой всех этих стряпчих, делопроизводителей, начальников канцелярий. Противно смотреть, как они заливают чернилами последние огни, освещающие наш мир. Противно жить, ожидая, что однажды ночью опустится за вашей спиной мясницкий топор, срубая с вас шпоры за то, что вы смели нестись по жизни вскачь, а не пресмыкаться! Наполеону пятьдесят! У него впереди много лет, которые можно потратить на строительство государства нового типа. К нам присоединятся, только дай знак, его гвардейцы, обосновавшиеся в Луизиане. Из Франции прибудут добровольцы. Мы соберём вместе лучших бойцов прошедшей войны с обоих сторон, ибо дадим им вескую причину вновь заточить мечи! Кокрейн наставил на стрелка палец: - Ваше место среди нас, Шарп! Господь свидетель, как мы нуждаемся в таком воине, как вы! Чили – начало, мы захватим Перу, португальские территории, Мексику и не факт, что там остановимся! Вы будете генералом! Маршалом! Маршал Ричард Шарп, герцог Вальдивии, звучит? Назовите свою цену, что угодно, только давайте к нам! Хотите сюда семью, будет вам семья. Я пошлю за ними корабль! Господи, Шарп, это будет небывалое веселье! Вы и я, вы на суше, я на морях, рука об руку к новой державе, к новому миру! - А как же О’Хиггинс? - У него своя голова на плечах, - адмирал принялся мерить шагами комнату, - Выберет нашу сторону – милости просим. Предпочтёт законников – что ж, на войне, как на войне. А какую дорогу выберете вы, Шарп? - Я выберу дорогу домой. - Домой? - В Нормандию, к жене и детям. Я слишком долго воевал, Кокрейн, с меня довольно. Не обессудьте. Мгновение адмирал с сожалением смотрел Шарпу в глаза, затем кивнул, показывая, что уважает решение стрелка: - Я посылаю за Бонапартом «О’Хиггинс». Раз вы не желаете к нам присоединяться, я вынужден вас задержать до его возвращения или пока не найду другое судно. Уж простите, но тайна превыше всего. Вивара я доставлю сюда, так что в Европу поплывёте вместе, а к тому времени, как доберётесь, уже ничто не сможет нам помешать. Поздно будет. - Вам не выцарапать Наполеона со Святой Елены. - Я смог захватить Вальдивию с тремястами сорвиголовами. Будьте покойны, и Наполеона с острова смогу умыкнуть. Это не трудно. Подполковник Чарльз нашёл господина, чрезвычайно похожего на Бонапарта. Визит вежливости, подобный тому, что нанесли вы. Двойник остаётся в Лонгвуде, император плывёт сюда. Просто. Чем меньше ухищрений, тем больше шансов на успех. – адмирал самодовольно хихикнул, - Ах, что за потеху вы пропускаете, Шарп! Зря, поверьте мне, зря! Кокрейн решил освободить Бонапарта. Дьявол, наскучив миром, надумал выпустить из бутылки джинна войны. Корсиканское чудовище утопило в крови Европу, настал черёд Америки, и Шарп, запертый в Вальдивии, был бессилен. Он мог только смотреть, как ужас заходит на новый виток. Блаз Вивар вернулся в Вальдивию через три недели после её падения, через три недели после падения Испанского Чили. На берег сходить он отказался. Унижение от пребывания на судне Кокрейна бывший капитан-генерал не желал усугублять, живя в крепости Кокрейна, тем более что всё это ещё вчера принадлежало Испании. Шарп навестил друга и нашёл его в глубокой меланхолии. - Он нарушил слово! – возмущённо сказал Вивар, имея в виду Кокрейна, - И растоптал святость флага переговоров! - Если вы зовёте человека «дьяволом», стоит ли удивляться, что он и ведёт себя соответствующе? - Но он же дал слово! – с болью в голосе повторил Вивар. Годичная робинзонада и личное поражение не прошли для него даром. Он исхудал, щёки ввалились. От человека, которого помнил Шарп, осталась тень. Теперь Вивар знал, что его поражение не только обошлось его родине в потерю колоний, но и несло новый кровавый кошмар континенту, а, может, и всему миру. - Когда Кокрейн предложил встретиться, я думал, что он собирается сдаться и хочет обсудить условия. Я наивно торжествовал победу, предполагая, что «дьявол» будет выторговывать мятежникам хоть клочок земли на юге. Как же я был глуп! А Кокрейн предложил мне сдать Вальдивию. Для Бонапарта! Вскоре Кокрейн принял Шарпа с Харпером в форте Ньебла. Адмирал, хохоча, поведал, как Сантьяго упрашивает его скорей переслать им захваченные ценности, а он тянет волынку, отговариваясь тем, что ему нужно всю добычу тщательно пересчитать. На самом деле, адмирал придерживал деньги для Наполеона. Война – занятие дорогостоящее. - Когда император будет здесь? – поинтересовался Шарп. - Через месяц-полтора. Вот тогда-то мы и поддадим жару! Кокрейн вернул Вивару золото донны Луизы и настоял, чтобы Шарп с Харпером забрали свою долю сокровищ Батисты. Вышло два матросских сундука, которые вынесли на пристань. Было холодно. Снежинки, кружась, истаивали над рваным пламенем факелов, освещавших дрожащим пламенем причал и тёмную воду. Кокрейн, закутанный в морской плащ, дрожал: - Может, всё-таки передумаете? А, Шарп? Пойдём на север, развлечёмся и разбогатеем? - Я – сельский хозяйчик, я больше не солдат. - Главное, что не стряпчий! – Кокрейн крепко обнял стрелка на прощание, - Без обид? - Вы – дьявол, Ваша Милость. Кокрейн хохотнул: - Передайте генералу Вивару мои искренние извинения. Хотя, боюсь, он меня никогда не простит. - Боюсь, что так, мой лорд. - Ну, так тому и быть, - он обнялся с Харпером, - Счастливого пути и попутного ветра вам обоим. Они отплыли утром на бриге, что вёз в Лондон груз шкур. Мыс Горн встретил их неприветливо, но, едва бушприт указал на север, погода наладилась. Вивар предавался невесёлым размышлениям. Он был умён, но никак не мог уразуметь, как человек может отступиться от данного слова: - Неужели мир так изменился? – вопрошал испанец Шарпа. - Война его изменила. – отвечал стрелок. - Неужели теперь цель оправдывает средства? - Увы. Вивар, в накидке, с намотанным на шею шарфом, пересёк маленький ют брига: - Тогда это не тот мир, в котором я хотел бы жить. Стрелок испугался, что дон Блаз решился на самоубийство: - Опомнитесь, у вас же семья! Вивар, догадавшись, какими соображениями вызвана реплика Шарпа, грустно усмехнулся: - Нет, что вы, Шарп, прыгать за борт не входит в мои планы. Я намерен уйти со службы, поселиться в Оренсе. Похоже, по нынешним временам, это единственный способ сохранить честь. Буду читать, работать, молиться и наблюдать за войной из прекрасного далёка. А уж война не за горами, Шарп был с ним абсолютно согласен. Европа не станет безучастно смотреть, как Бонапарт завоёвывает Америку. Снова транспорты будут отплывать из Плимута и Портсмута, спеша вновь смирить гордыню корсиканца. На этот раз, прикидывал Шарп, Бонапарт ссылкой не отделается. Наполеон заигрался, и теперь-то его точно повесят. Чем ближе бриг подходил к экватору, тем жарче палило солнце. Шарп начал было считать дни, оставшиеся до возвращения домой, но налетевший с запада шквал перечеркнул надежды стрелка на скорое прибытие в Европу. Люки задраили, паруса убрали, но стихия упорно гнала судно восточнее. Ветра бушевали шесть суток без перерыва, и Шарпу стало казаться, будто духи воды и воздуха сговорились не пустить его к Люсиль. На шестой день океан умерил ярость, и корабль лёг на новый курс. На верёвках, натянутых между мачтами, сохла одежда и постельное бельё, придавая палубе вид неряшливый и оттого до странности уютный. Капитан брига, пожилой флегматичный чилиец, пришёл к Шарпу с разговором: - Возможно, джентльменов заинтересует то, что нас сильно отнесло к востоку, и мы находимся неподалёку от Святой Елены. Необходимости заглядывать туда нет: припасов у нас довольно, воды тоже. Однако, если джентльмены желают навестить сосланного императора, это можно устроить. Капитан хитрил. Он явно хотел попасть на остров, чтобы поглазеть на знаменитого «корсиканского людоеда». Шарпа тоже разбирало любопытство, хотя и несколько иного рода: ему не терпелось выяснить, что получилось из затеи Кокрейна. Стрелок опасался, что дон Блаз будет возражать, но испанец неожиданно легко согласился: - В морских путешествиях хуже всего – неизвестность. – объяснил он, - Вы болтаетесь в океане, а мир не стоит на месте. Что там у Кокрейна? Может, он потерпел неудачу? Не устаю молить об этом Господа. - До сих пор ему везло. – заметил Шарп. - Может, просто никто не взывал к Создателю так истово, как взываю к нему я последние несколько недель? Через три дня судно вошло в гавань Джеймстауна. Пекло немилосердно. Капитан с Шарпом, Харпером, Виваром погрузились в баркас и поплыли к нагромождению домишек, пышно именуемому «городом», что случайно завалилось в щель меж двумя подпирающими небеса скальными массивами. Перекладины семафора на крыше станции у начала дороги бессильно обвисли. На берегу гостей ожидал юный лейтенант, тот самый, что почтительно приветствовал Шарпа в его первый приезд на остров. - Подполковник Шарп, это вы? – чувствовалось, что парень искренне рад видеть стрелка снова. - Я. Шарп мучительно пытался вспомнить, как звать паренька, но безуспешно. Наполеон, тот никогда не забывал имён солдат и офицеров. Скоро его ветераны начнут прибывать в Чили, и отличная память Наполеону пригодится. Шарп сдался и пристыжено сознался мальчишке: - Простите, не могу припомнить вашей фамилии. - Лейтенант Роланд Хардакр, сэр. То же имя носил мой отец. - Точно, спасибо. С мистером Харпером вы знакомы. А это генерал Вивар, испанская армия. - Сэр! – Харпер щёлкнул каблуками. - Мы прибыли сюда, лейтенант, - торжественно начал Вивар, - выяснить, что произошло, когда здесь объявился «О’Хиггинс». - «О’Хиггинс»? – недоумённо нахмурился лейтенант, затем складка на переносице разгладилась, - А-а, первый чилийский корабль? Он был здесь месяц назад… Что произошло? Да ничего примечательного, сэр. Они взяли припасы и поплыли себе с Богом. Честно говоря, сэр, мы и по сей день гадаем, каким ветром их сюда занесло. В этой части света как будто чилийских интересов нет. Облегчение тёплой волной охватило Шарпа. Ничего примечательного. - Так Бонапарт в Лонгвуде? – уточнил стрелок. Лейтенант замялся: - А вы не слышали, сэр? - Не слышали о чём? - Император почил в Бозе, сэр. В прошлом месяце. Похоронили в холмах рядом с усадьбой. Если хотите проведать могилу, мы найдём вам пару мулов. Хотя смотреть там особо не на что. Посетители предпочитают обычно навестить Лонгвуд и разжиться чем-нибудь на память. Шарп молчал. Он не верил своим ушам. Неужели правда? Наполеон мёртв. Стрелок тронул медальон с прядью императорских волос. Харпер перекрестился. Вивар, чьи молитвы достигли небес, тоже: - Как он умер, лейтенант? - Врачи сказали: рак, сэр. - Звучит болезненно. – Вивар устремил взгляд на холмы, где клубился туман, - Бедняга. Умереть вдали от дома. - Так вы желаете посетить могилу? – осведомился Хардакр. - Я – да. – вызвался Вивар. - И я. – сказал ирландец. - Без меня. – отказался Шарп, - Без меня. Вивар, Харпер и капитан-чилиец взгромоздились на мулов и отправились к последнему пристанищу Наполеона Бонапарта. Шарп остался на пристани. Прохладный ветерок приятно холодил лицо. Император умер, и война умерла вместе с ним. В душе Шарпа впервые за долгое время царил полный покой. Нет, конечно, будут ещё войны; будут грохотать пушки, будут клацать скрещивающиеся клинки, но это будут другие войны, и драться в них будут другие солдаты. Не Шарп. Император мёртв, и Шарп может вернуться к Люсиль, в тепло и уют родного дома. Навсегда. Историческая справка Томас, лорд Кокрейн, десятый граф Дандональд – своеобразная и неоднозначная личность; талантливейший морской командир, сделавший головокружительную карьеру в Королевском флоте; радикальный политик, избранный в парламент. Обвинённый в 1814 году в биржевом мошенничестве ( После Чили Кокрейн послужил и бразильцам, избавлявшимся от власти Португалии, и грекам против турок. Родина вернула герою своё расположение, в 1830-х годах он был восстановлен во флоте. Крымская война принесла восьмидесятилетнему Кокрейну последнее разочарование: вопреки его ожиданиям адмирала не назначили командующим флотом. «Кокрейн» Дональда Томаса (Лондон, 1978) – наиболее читабельная биография этого необычного человека. Ей я обязан описанием зловещей церемонии исключения из рядов Ордена Бани. У Дональда Томаса я также почерпнул рассказ о том, как Кокрейн задумал сделать Наполеона императором Южной Америки. После взятия Вальдивии адмирал послал корабль похитить Бонапарта со Святой Елены, но подполковник Чарльз застал Наполеона на смертном одре. Что ждало человечество, если бы корсиканец не умер, остаётся одной из самых волнующих загадок истории. «Увы» или «Слава Богу», но Бонапарт умер, вероятно, отравленный французскими роялистами ( |
|
|