"Книга без переплета" - читать интересную книгу автора (Гарина Инна)

ГЛАВА 34

Беспокойная ночь опустилась на Тагон, столицу Дамора. Задул сильный ветер, горячий, тревожный, не только не разогнавший остатки дневного зноя, но как будто еще больше сгустивший их. Он хлопал ставнями, гремел черепицей на крышах, стучал вывесками, и мало кто из горожан сумел забыться в эту ночь крепким безмятежным сном. Тех, кто спал, мучали кошмары, а кто не спал — терзался дневными заботами, подступившими вдруг с удвоенной неотвязностью и представшими в совершенно неразрешимом виде…

Михаил Анатольевич относился к числу тех, кто не спал в эту ночь. Но в отличие от прочих, был он спокоен. Он ждал.

Ближе к полуночи он поднялся с кровати, на которой лежал не раздевшись, и вышел на балкон.

Внизу шумел сад, верхушки деревьев волновались, как море в шторм, и листья терлись друг о друга, издавая странный, дребезжащий, какой-то жестяной шорох. Овечкин оперся на каменную балюстраду, вдохнул всей грудью горячий воздух. Камень под его руками тоже был горячим, не остывшим после дневного зноя. Ветер трепал волосы, бил в лицо, не принося свежести, а напротив, как будто прилипая к коже. Но Михаил Анатольевич ни на что не обращал внимания. Он был поглощен ожиданием, зная неведомо откуда, что внезапное озарение его должно подтвердиться нынешней ночью. И ждал он без всякого нетерпения, с тихой грустью перебирая в памяти то немногое хорошее, что было у него в этой жизни. Матушка, книги. Красота Маэлиналь, преданность Фирузы. Одобрение друзей, которые появились так поздно… Он любовно вспомнил каждого и мысленно попрощался с ними. Книга его жизни, не имевшая начала, все-таки должна была оборваться на середине. Но зато…

— Появился переплет, — негромко сказал кто-то у него за спиной, насмешливо, но как будто даже и с участием.

Звук этого голоса слился с дребезжащим шорохом листвы и вряд ли мог быть услышан кем-нибудь, кроме Овечкина, который ждал его.

Михаил Анатольевич кивнул не оборачиваясь. Он знал, что никого не увидит.

— Это не так уж и важно, — пробормотал он.

— А что же важно для тебя?

— Важно то, что я могу еще что-то сделать для тех, кого люблю.

— И ты, разумеется, это сделаешь.

Овечкин снова кивнул.

— Я только хочу быть уверен в том, что это действительно последнее необходимое действие. Что это — счастливый конец. Ты ведь не станешь препятствовать мне?

— Не стану, — согласился голос. — Принцесса Май уйдет из Данелойна, и мне это, в общем-то, только на руку, если не считать незначительных деталей. Но я свое наверстаю, так или иначе. А за принцессу можешь быть спокоен. Кровь смоет все.

— Кровь смоет все, — одними губами повторил Михаил Анатольевич.

Вот теперь он и вправду мог быть спокоен. Наконец все встало на места.

…Птица чатури основательно перепутала откровения своих богов, получив их в пьяном забытьи. Но теперь Овечкину было известно, как в действительности обстояли дела. Никакой счастливый брак не мог избавить принцессу Май от того, что было предсказано ей колдуньей Де Вайле, ибо колдунья знала, что говорит. А знала она это потому, что сама же и наложила чары на принцессу, повинуясь приказанию Черного Хозяина Данелойна, — чары, в результате которых внушенная принцессой любовь будила одновременно и то дурное, что заложено в людях, будила зло тем активней, чем больше было его в человеке, хотя бы оно и таилось до поры до времени. Прекрасный мистический дар был запятнан, и принцесса не смогла бы стать счастливой никогда и ни с кем, ибо обречена была вызывать и раздоры, и кровопролития. И дар ее надлежало очистить — опять-таки кровью.

Но это будет последняя кровь, которая прольется из-за принцессы Май. Кровь человека, который смог устоять против нечистых чар и воспринял дар любви во всей его полноте и силе. Именно это открылось Михаилу Анатольевичу, когда он смотрел в безумные от ненависти глаза принца Ковина. Много чего открылось ему в тот миг, в том числе и то, почему он сделался вдруг способен на подобное ясновидение. Но важным для него было только это. И завтра он собирался умереть от руки Ковина, дабы даже принц очнулся от жестокого наваждения, в которое ввергла его страсть к Маэлиналь. Михаил Анатольевич знал теперь, что так и будет. Он умрет не напрасно. Ковин откажется от брака с принцессой сам, по доброй воле, и лишь тогда она сможет быть счастлива с Маколеем, и дар ее будет служить людям, как ему предназначено.

И чтобы подтвердить откровение, его посетил нынче сам Черный Хозяин Данелойна.

— Благодарю тебя, — тихо сказал Овечкин.

Некоторое время длилось молчание, потом Черный Хозяин произнес:

— Ну что ж, смертный, ты все-таки добился своего. Завтра и ты будешь чист. И окончательно свободен.

— Я рад, — ответил Овечкин, думая совсем о другом.

— Прощай же!

Ветер неожиданно спал. Сад под балконом замер, и наступила полная тишина.

Баламут Доркин недолго раздумывал, выбирая направление, когда вышел на улицу в эту беспокойную ночь. Он неплохо знал Тагон и вышел с определенной целью, а потому путь его лежал в сторону самого злачного района столицы Дамора, туда, где чуть ли не друг на друге стояли дешевые низкопробные кабаки, где ночами напролет велись азартные игры, кончавшиеся обычно поножовщиной, где почти на каждом доме горел красный фонарь и где никто не появлялся на улицах, не имея при себе кинжала или кистеня. Порядочным людям не стоило соваться туда по ночам без особой нужды, но Баламута трудно было смутить соображениями подобного рода. Он хорошо знал, куда идет, сам прятал кинжал в рукаве и боялся только одного — что кто-нибудь узнает в нем шута короля айров. Правда, черная борода закрывала половину его лица, придавая ему вид самый бандитский, и навряд ли кому-то из простых горожан могло прийти в голову, что высокопоставленный айр может появиться в таком месте в такой час, да еще в нынешние времена, сразу после скандального исчезновения невесты даморского принца, что едва не кончилось объявлением войны. Знатные айры покуда не спешили с визитами в Дамор. Но опасался Баламут вовсе не простых горожан и не воровского отребья. И очень хотелось ему успеть все-таки унести ноги по окончании дела — не потому, что его страшила позорная и мучительная казнь в случае поимки, а именно потому, чтобы не узнали в нем айра.

По этой причине держался он в тени, и шляпу надвинул на самый нос, и смотрел в основном себе под ноги, чтобы ни с кем не встречаться взглядом. Впрочем, по улицам здесь таким манером передвигались многие…

Ни с кем он, по счастью, не столкнулся, никто его не задел, и Доркин беспрепятственно обошел несколько притонов, пока в пятом или шестом по счету не наткнулся на того, кого искал. Тот пировал в компании развеселых собутыльников. Доркин и не сомневался, что найдет его здесь и именно в такой компании. Привычки принца Ковина были хорошо известны — не из тех он был людей, которые станут проводить ночь перед поединком за молитвою и подведением жизненных итогов.

За столом вперемежку с придворными из свиты принца сидели самые гнусные бандитские рожи, какие только можно было сыскать в Тагоне, но Ковин чувствовал себя среди них вполне в своей тарелке. Присутствовали здесь и дамы известного сорта, и веселье было в самом разгаре.

С порога оценив обстановку, Баламут поспешно вышел вон, пока никто не успел обратить на него внимания. Ему необходимо было отыскать поблизости подходящее укромное местечко, желательно с запасным выходом, то бишь с возможностью для отступления, и сделать это надо было побыстрее, пока никакая из шатающихся вокруг темных личностей не сочла его собственную личность вызывающей подозрение.

Как на грех, сразу же за порогом он налетел на какого-то маленького человечка, скрывающего лицо под капюшоном плаща, и чуть не сбил его с ног. Выругавшись про себя, Баламут выхватил кинжал, ибо знал по опыту, что здесь в таких случаях в длительные переговоры не вступают.

Малютка, однако, всполошенно взвизгнул и сам шарахнулся в сторону. Капюшон его съехал набок, и Баламут утратил дар речи, узрев под ним личико Фирузы.

Видя, что он узнал ее и скрываться далее нет смысла, девушка открыла было рот, но сказать ничего не успела. Опомнившись, королевский шут крепко схватил ее за руку и, озираясь по сторонам, поволок подальше от входа в кабак, в густую тень под покосившимся балконом ближайшего дома.

— Какого дьявола, женщина? — прошипел он на ходу сквозь зубы. — Что ты здесь делаешь?

— Я…

— Тише!

Фируза втянула голову в плечи и зашептала:

— Я шла за вами, Доркин…

— Зачем?!

— Я поняла… поняла, что вы задумали, и хотела…

— Черт побери! — Баламут даже застонал с досады. — Поняла она! Хотела! И что мне теперь с тобой делать?

— Ничего. Доркин, прошу вас, откажитесь от этой затеи! Пожалуйста!

— Чего ради? — он снова стиснул зубы. — Черт, я даже не могу отправить тебя обратно! Как ты пройдешь здесь одна…

Фируза помотала головой.

— И не пойду. Пожалуйста, Доркин, вернемся вместе, пока вы ничего не натворили…

— Женщина! — не сдержавшись, рявкнул он. — Ты соображаешь, что говоришь? Ты понимаешь, что муж твой завтра умрет и все наше дело провалится?

— Нет! — сказала она с непоколебимой уверенностью. — Этого не может быть!

Несколько секунд Доркин смотрел на нее, дивясь этому упрямству и вере в необыкновенные качества Овечкина, затем плюнул и отвернулся.

— Стой здесь. Прижмись к стеночке, замри и не дыши.

Он сделал шаг в сторону, но Фируза вцепилась ему в рукав.

— Не ходите! Не надо!

Он попытался высвободить руку, но девушка держалась крепко. И в этот момент дверь кабака распахнулась, и на улицу, галдя и распевая песни, вывалилась буйная ватага во главе с принцем Ковином. В руках у многих были зажженные факелы, и темная улица разом перестала быть таковой.

Баламут поспешно шагнул обратно, заталкивая Фирузу поглубже в тень, но было уже поздно. Капюшон с ее головки слетел окончательно, и блудливый глаз принца мгновенно приметил женское личико.

— Девчонка! — пьяно и громко возгласил он и остановился, пошатываясь и тыча рукой в их сторону. — Хорошенькая, ей-Богу! Ату ее!

Во мгновение ока они со всех сторон оказались окружены сворой принца. Фируза помертвела от страха, видя кругом мутные глумливые взоры и оскаленные в ухмылках зубы. Баламут Доркин прижал ее к стене и загородил собою.

— Не подходить! — негромко, но внушительно предупредил он, и в руке его откуда ни возьмись появился кинжал.

Кругом загоготали еще громче, но принц Ковин умудрился-таки расслышать в его голосе интонации человека, привыкшего приказывать, и насторожился.

— Разойдитесь, — велел он, и свора его притихла и расступилась, давая ему дорогу. — Вы — дворянин? — обратился он к Баламуту. — Девчонка ваша?

Ковин подошел совсем близко, и Баламут невольно оскалился, не хуже бандитов из свиты принца. Вожделенная цель была прямо перед ним… но, черт возьми, если он сейчас убьет Ковина, псы принца разорвут его в клочья. Его-то — ладно, но за спиной Фируза… Кой черт принес ее сюда?! Он мог пожертвовать собой, но не ею же!

Доркин затравленно огляделся. Бежать было решительно некуда. Он перевел взгляд на принца.

— Если вы прикоснетесь к ней, я убью вас.

Ковин смерил его с ног до головы надменным взглядом.

— Сначала назовите свое имя и звание, — процедил он сквозь зубы. — Я не дерусь с кем попало.

— Многовато чести для пьяного подонка знать мое имя, — медленно сказал Баламут. — Кто ты сам-то такой?

Принц против его ожидания вдруг развеселился.

— Из провинции, что ли? — он подмигнул ближайшему соратнику, и вся свора заржала. — Что ж, сейчас ты узнаешь, кто я такой…

В поднявшемся гоготе Баламут все же услышал, как за спиной у него тихонько ойкнула Фируза, и быстро оглянулся. Оказалось, что под рукою, которой девушка упиралась в стену, неожиданно подалась и приоткрылась рама не замеченного ими доселе полуподвального оконца.

Баламут столь же быстро отвернулся. Никто из своры Ковина как будто не смотрел на девушку, и он начал пятиться, буквально запихивая ее в это оконце. Она пыталась упираться, но куда там!

— Эй, смотрите-ка, девка прячется! — завопил наконец один из бандитов, однако Баламут уже справился со своей задачей. С тихим вскриком Фируза провалилась в подвал, и с великим облегчением почувствовав, что за спиной у него больше никого нет, Баламут нашарил раму и с силой захлопнул окно. Теперь у девушки был хоть какой-то шанс спастись бегством, и больше его ничто не сдерживало.

— Ну, Ковин! — сказал он почти радостно, оторвался наконец от стены и выбросил руку с кинжалом вперед.

Кем-кем, а трусом принца назвать было нельзя — он и не подумал отступить и немедленно схватился за свое оружие. Однако чуть-чуть опоздал. Баламут не собирался тратить время на ритуальные заигрывания. Лезвие его кинжала блеснуло в свете факелов кровавой зарницей, и через какую-то долю секунды рукоять его уже торчала из плеча принца. Всего лишь из плеча — с ужасом успел подумать Баламут.

Королевский шут совершил одну маленькую ошибку. Не надо было ему отходить от стены даже и на один шаг. Этим сразу же воспользовался кто-то из бандитов Ковина — во мгновение ока оказавшись у Доркина за спиной, он нанес удар, из-за которого у того и дрогнула рука, никогда ранее его не подводившая. Доркин успел ощутить острое жжение под левой лопаткой, успел понять, что промахнулся, и на этом для него все кончилось. Тьма застлала глаза. И уходя в эту тьму, он не чувствовал ничего, кроме горького сожаления о своей неудаче.

Так Баламут Доркин, не думая и не подозревая об этом, сумел превозмочь злые чары, исказившие его любовь, и принял на себя половину смертельного удара, предназначенного Михаилу Анатольевичу Овечкину.

Всего лишь половину, а не весь — потому что на этот раз Босоногий колдун не опоздал. А если и опоздал, то самую малость. Ибо, почуяв недоброе и проследив с помощью Пэка путь Баламута, почтенный старец явился на поле действия как раз в самый подходящий момент, чтобы успеть спасти от растерзания безжизненное тело своего непутевого «юного друга». Времени у него оставалось лишь на самое примитивное колдовство. И вот мановением его руки все факелы разом погасли, улица погрузилась во тьму, и жуткий призрак появился вдруг посреди толпы пьяных мерзавцев — настоящее привидение в белом балахоне, мерцающее синеватым мертвенным светом, с горящими глазами и завывающее, как целая стая голодных волков. Разумеется, после недолгого остолбенения негодяи обратились в бегство, даже раненый принц Ковин растерял все свое мужество при виде призрака и ретировался вместе с остальными.

Никто не стал за ними гнаться. Пока колдун, склонясь над Баламутом и обнаружив, что тот еще дышит, спешно оказывал первую помощь, Пэк нюхом разыскал убежище Фирузы и помог девушке выбраться из спасительного подвала. Затем они вернулись на постоялый двор, причем хрупкий старец всю дорогу нес Баламута на руках, не выказывая ни малейшей усталости и никакого напряжения.

Жизнь королевского шута, верного слуги своего отечества и преданного рыцаря принцессы Май, висела на волоске. И до самого утра Босоногий колдун, забыв о прочих делах, боролся за эту жизнь всей силой своего умения и своих знаний. Когда же утром смерть все-таки сдалась и, отступив от ложа Доркина, отправилась искать себе другую жертву, а колдун получил наконец возможность перевести дух, в открытое окно их комнаты неожиданно влетел запыхавшийся, встревоженный чатури.

Вещая птица принесла новое откровение своих богов и на этот раз ничего не перепутала. К полудню, когда должен был начаться роковой поединок, Аркадий Степанович доподлинно знал, как обстоят дела, и снова вынужден был торопиться.

Михаил Анатольевич ничего не ведал о неудачной попытке Доркина предотвратить поединок. По дворцу с утра, конечно же, прокатился слух о том, что принц Ковин был ранен во время своих ночных похождений, но до Овечкина эту новость никто не потрудился донести. На самом деле еще никто, кроме самого узкого круга лиц, не ведал, кто такой этот Тайрик и с какой целью гостит на половине королевы. О нем посплетничали при дворе, но поскольку вел он себя крайне скромно, выходил из своих покоев только на прогулки в сад и ни с кем не общался, то и сплетни эти были малоинтересны и вскоре прекратились.

Королева, по-видимому, слишком осерчала на него и больше к себе не призывала, а Мартуса, то бишь Ловчего, он сам не хотел видеть, и потому пребывал в полном неведении насчет состояния своего соперника вплоть до встречи с ним на месте поединка.

Он тоже провел бессонную ночь и все утро просидел в саду, в укромной беседке, не чая дождаться уже своего последнего часа. Не то чтобы он боялся утратить решимость. Просто надеяться ему было не на что, мысли все были передуманы, воспоминания перебраны, и оставалось одно только томительное ожидание. Время тянулось бесконечно. Но вот наконец солнце поднялось достаточно высоко, и дворцовые часы прозвонили один раз, отмечая половину двенадцатого.

Михаил Анатольевич вышел из беседки и направился во дворец. Чувствовал он себя неважно, голова кружилась от недосыпания, никакого он не испытывал геройского воодушевления, и хотелось ему только одного — чтобы все поскорее закончилось.

Все посвященные в тайну уже собрались во вчерашнем зале, и здесь Овечкин увидел наконец Ловчего. Но призрачный охотник, знавший о случившемся от Пэка, ничего не мог ему рассказать при посторонних. Так что только когда в зале появился принц Ковин, бледный, с решительно сжатым ртом и с левой рукой на перевязи, Михаил Анатольевич понял, что ночью что-то произошло. Он с удивлением глядел на принца, и Ковин, перехватив его взгляд, лишь еще тверже сжал губы.

Секундант его подошел к Ловчему, расшаркался и заявил, что хотя принц Ковин не совсем здоров, поединку это не помешает. Затем с поклоном предложил две шпаги на выбор. Хмурый охотник придирчиво осмотрел оружие, выбрал одну и с тяжелым вздохом передал Овечкину. Тот принял шпагу, при этом взявшись за рукоять столь неумело, что все присутствующие в зале дворяне дружно вздохнули тоже и покачали головами, переглядываясь между собой.

Король с королевой заняли свои места на возвышении. Королева не смотрела на Овечкина, сидела гордо и прямо, с отсутствующим видом. Король Редрик, напротив, проявлял живой интерес к происходящему, и неказистый вид претендента со шпагой в руках вызвал у него весьма довольную ухмылку. Он ставил на Ковина, это было очевидно. Но Михаила Анатольевича уже не волновало чье бы то ни было осуждение или одобрение.

Он терпеливо переждал всю предварительную процедуру, не делая усилий вникнуть в ее смысл, и, когда подали знак к началу, пошел навстречу Ковину, по-прежнему держа шпагу в опущенной руке острием вниз. Зная характер принца, он был уверен, что незамедлительно встретит свою смерть. Но тут произошло нечто вовсе неожиданное для него и непонятное ни для кого из присутствующих.

Противник его, рьяно рванувшийся было вперед, вдруг остановился при виде соперника, покорно идущего к нему, словно овца на заклание, и тоже опустил оружие.

— Так не пойдет! — Ковин топнул ногой. — Вы что же, хотите, чтобы я зарезал вас, как… Защищайтесь хотя бы!

Михаил Анатольевич похлопал глазами, затем, словно бы только что вспомнив о шпаге, растерянно посмотрел на нее и медленно поднял руку, показавшуюся ему необыкновенно тяжелой.

— Так? — спросил он, останавливая клинок на уровне груди.

Лицо Ковина исказилось гримасой бешенства. Но в глубине глаз принца Михаил Анатольевич вдруг подметил странное, несвойственное для него, как будто бы тоже растерянное выражение.

— Шевелите ею, хотя бы для виду! — зло сказал принц и приготовился к выпаду. — Машите, машите!

Овечкин поморщился.

— Не делайте из меня посмешище, — сказал он. — Что я вам, ветряная мельница? Колите уже!

Ковин вскинул голову и резким коротким движением выбил шпагу у Овечкина. Тот безропотно опустил пустые руки. Ковин отступил.

— Поднимите оружие! — приказал он. — И возьмитесь правильно за рукоять. Вот так… да. Одну ногу немного вперед… вперед, черт вас дери, а не назад!

Овечкин покорно выполнил указания.

В зале кто-то хихикнул. Суд чести, кажется, грозил обернуться фарсом. Присутствующие смотрели на них во все глаза, король Редрик недоуменно почесывал в затылке, а королева кусала губы и терзала пальцами ни в чем не повинный бархатный подлокотник своего кресла. Никто ничего не понимал в происходящем, и похоже было, что и сами дуэлянты ничего не понимают. Тем не менее урок фехтования продолжался.

— Теперь, — сказал Ковин, — я делаю выпад, смотрите внимательно. Вот так… а вы должны ответить так. Понятно?

— Нет, — отвечал Овечкин.

— Я все объяснил, — угрожающе сказал Ковин. — Если не отобьете, пеняйте на себя.

И он ударил, и Овечкин, разумеется, не отбил.

Это было больно, очень больно. На мгновение у Михаила Анатольевича перехватило дыхание, перед глазами все поплыло. Усилием воли он взял себя в руки и, не замечая крови, выступившей на предплечье, не обращая внимания на то, что противник стоит напротив со шпагой наготове, попытался повторить движение, которое только что показал ему Ковин.

Принц опустил шпагу и быстрым шагом приблизился вплотную к Овечкину.

— Зачем ты вызвался драться сам? — спросил он сквозь зубы, сверля его взглядом.

Тот, не зная, что ответить, пожал плечами.

— Я не могу убить беззащитного! — тихо, но яростно сказал принц, не дождавшись ответа. — Хотел, но не могу! Что мне делать теперь с тобою?

Михаил Анатольевич и сам растерялся от такого поворота событий. Он только смятенно смотрел на Ковина и по-прежнему не знал, что сказать. Принц отвел взгляд.

— Откажись от своих претензий, — предложил он вдруг, глядя в пол. Уходи отсюда… и останешься жив. Что тебе еще нужно? Тебе, монаху? Трон, власть? Богатство? Что?!

Овечкина шатнуло. Ковин схватил его за плечо.

— Ведь это не суд чести, это убийство! Я не могу сделать этого. Вчера еще мог бы, сегодня же — не могу!

Что-то, действительно, странное творилось с принцем. Он был бледен, как мел, губы у него тряслись, в глазах металась растерянность. Последнее «не могу» он почти выкрикнул и отбросил шпагу. Та со звоном покатилась по мраморному полу.

— Назови свою цену, Тайрик! Я сделаю все, что ты хочешь, только откажись… уйди отсюда живым!

Михаил Анатольевич смотрел на принца и не узнавал его. Вчера еще это был избалованный злой мальчишка, который не остановился бы ни перед чем для удовлетворения своего желания, сегодня же перед ним стоял совсем другой человек… постаревший, измученный непонятной болью, который просил, почти умолял, чтобы ему дали возможность не убивать… Что же случилось?

Но гадать было некогда, и что бы ни случилось с принцем- это путало все планы Овечкина. Он должен был умереть, чтобы освободить от чар принцессу. Только это он и помнил сейчас, будучи совершенно сбит с толку поведением Ковина. И, наскоро соображая, как ему лучше поступить, чтобы заставить того действовать, Овечкин решил рискнуть. Ничего другого, пожалуй, не оставалось.

Он приблизил свое лицо вплотную к лицу Ковина и сказал быстрым горячим шепотом:

— Я хочу только одного, принц… ваше высочество! Откажитесь от женитьбы на принцессе Май, сейчас, при всех, и я немедленно откажусь от своих притязаний и… как вы и хотите, уйду отсюда живым…

Ковин отпрянул. Несколько секунд он молчал, словно обдумывая смысл услышанного, затем медленно улыбнулся. И такая это была улыбка, что Овечкин понял — он добился своего. Сейчас он умрет…

— И только-то? — сказал принц и быстро огляделся по сторонам.

Одним прыжком он добрался до своего брошенного оружия, и через мгновение острие шпаги его уже летело в ничем не защищенную грудь соперника.

Все, кто был в зале, дружно ахнули и подались вперед. Лишь Михаил Анатольевич не шелохнулся. Он стоял и смотрел на разъяренного принца, не испытывая ничего, кроме спокойного удовлетворения. И именно спокойствием и удовлетворением осветилось его лицо в ожидании рокового удара.

Злоба же на лице Ковина неожиданно сменилась выражением страха. В последний момент он попытался сдержать свою руку, но первоначальный порыв был слишком силен. Ковину удалось отдернуть шпагу, лишь когда острие ее уже вошло на несколько сантиметров в хрупкую плоть.

События повторились — рука принца дрогнула, как дрогнула она накануне у Баламута, хотя и по другой причине, и нанесла удар не туда, куда предполагалось. Рана оказалась не смертельной. Однако Овечкину и этого хватило. Он рухнул на пол и потерял сознание, должно быть, потому, что все физические и душевные силы его были на исходе.

И он уже не увидел, как одновременно с двух сторон к нему бросились Ловчий и… принц Ковин. И не увидел, как в этот же момент отворилась дверь и как, раскидав стражников, в зал вбежал Босоногий колдун в своем настоящем обличье.

— Прекратите поединок! — с порога закричал Аркадий Степанович, которого знали здесь как могучего мага и посла короля айров. — Ах, Боже мой… неужели я опоздал?

Он тоже кинулся к Овечкину и, только убедясь, что тот жив и находится вне опасности, соизволил наконец обратиться к правителю Дамора с приветствием и извинениями. Однако это произошло достаточно поздно, и в зал к тому времени уже набежало порядочное количество стражников, окруживших со всех сторон незваного посетителя, а заодно, по указанию короля Редрика, мигом заподозрившего неладное, и дворянина Мартуса, стоявшего на коленях над телом поверженного претендента.

— Да-да, — сухо сказал Редрик в ответ на извинения. — Однако хотелось бы знать, чем вызвано подобное бесцеремонное вторжение и какое отношение имеет посол айров к нашему самозванцу?

Стражники придвинулись ближе.

— Объясню, — ничуть не смутясь, ответствовал почтенный старец. — Я уполномочен вновь повторить предложение о расторжении брачного договора вашего наследника с принцессою айров. А этот бедняга, к которому не мешало бы, кстати, позвать врача, отношение к моему предложению имеет самое прямое. И если вы, ваше величество, наберетесь терпения выслушать…

— Наберется, — сказала, поднимаясь со своего места, королева. — Эй, кто-нибудь… врача!

Король Редрик открыл было рот, но, встретившись взглядом с королевой, закрыл его снова.

Врач появился через секунду, Овечкина перенесли в прилегающий кабинет, посторонние из зала по приказу королевы были отосланы, стража отправлена за дверь. Остались лишь члены королевской фамилии наедине с колдуном. И Аркадий Степанович повел свой рассказ, честно и правдиво, ничего не утаивая. Обращался он, в основном, к королеве, как к главной союзнице, и упирал на то, что король Айрелойна ничего не знал о заговоре, составленном верными друзьями принцессы Маэлиналь. Рассказал он и о чарах, довлевших над принцессой, и о Михаиле Анатольевиче Овечкине, жителе иного мира — Земли, не имевшем никакого отношения ни к айрам, ни к даморам, но дважды жертвовавшим собою ради спасения Маэлиналь. Рассказ получился длинным. Но даже недоверчивый Редрик слушал его с неослабевающим интересом.

Велся же этот рассказ ради одного-единственного слушателя. Ибо, как было известно Босоногому колдуну, принц Ковин не мог, конечно, в одну секунду превратиться из злодея в кроткого ангела, но именно сейчас он находился в подходящем состоянии духа, что было вызвано мистической подоплекой самопожертвования Овечкина и Баламута. Именно сейчас от его слова зависела дальнейшая судьба принцессы Май, и именно сейчас он мог и должен был произнести нужное слово. Завтра он мог и передумать…

И принц Ковин произнес это слово. Бледный, дрожащий, с таким видом, будто он сам не слишком хорошо понимает, что делает, он сказал, что, коли так, он согласен на расторжение договора и даже не требует отступного…

Отступного потребовал король, памятуя обо всех предыдущих обещаниях посла.

— Я очень рад, — сварливо сказал он, стараясь не глядеть на королеву, — что дело с самозванцем разъяснилось. И хотя он заслуживает самого сурового наказания, мы будем помнить о том, что суд чести все-таки состоялся. Пусть уходит с миром. Однако, помнится мне, речь шла о трех, не то четырех волшебных талисманах…

Аркадий Степанович согласно закивал.

— Я готов вручить их вашему величеству немедленно. Извольте только подписать акт о расторжении договора!

И он торжественно извлек из-за пазухи заранее заготовленный заветный свиток, несущий принцессе Маэлиналь избавление от гибельного для нее брака.