"Книга без переплета" - читать интересную книгу автора (Гарина Инна)

ГЛАВА 7

Босоногий колдун возвратился домой к середине дня, вид имея взъерошенный и неудовлетворенный. И первое, что он спросил, внезапно явившись посреди комнаты, было:

— Ну что, пришел Овечкин?

Доркин подпрыгнул от неожиданности, увидев его перед собою.

— Что?

Тут Аркадий Степанович увидал на столе корзину с грибами и резво подбежал к ней.

— Ну вот же, Овечкин принес! Где он?

— А, ты про этого остолопа? — сообразил наконец Доркин. Почтеннейший, предупредить надо было! Я не знал, что он Овечкин и что его по этой причине принимают в твоем доме…

Колдун оттолкнул корзину и повернулся к нему.

— Что?.. Ты хочешь сказать, что не впустил его в дом?

Доркин пожал плечами.

— Как я понял, он и не рвался войти. А услыхав, что ты колдун, так и вовсе готов был бежать без оглядки.

Лицо у Аркадия Степановича вытянулось.

— Ай-яй-яй! — сокрушенно вымолвил он. — Экая незадача!

— Когда бы ты предупредил меня… — начал Баламут, но босоногий старец не дослушал.

— Предупредил… я и сам не знал. Мне рассказал о нем отец Григорий! И еще полдня я потратил, пытаясь вытянуть хоть какие-то подробности, но тщетно, тщетно, друг мой…

— А талисман? — не выдержал Баламут, нисколько не интересуясь Овечкиным, однако почуяв вдруг недоброе. — Ты принес его?

— Да вот же! — горестно воскликнул старец. — У Овечкина твой талисман!

Королевский шут на мгновение утратил дар речи и обалдело уставился на него.

— Как тебя понимать, колдун? Ты же говорил, что Тамрот — у твоего учителя!

— Он и был там, вместе с Овечкиным. Нынче утром отец Григорий отправил этого молодого человека ко мне… черт побери, он же велел глаз с него не спускать! И куда пошел Овечкин?

— Кто его знает! Постой, почтеннейший… он сказал, что придет еще раз, вечером… — до Баламута дошел наконец смысл случившегося, и смуглое лицо его побледнело. — Но как к нему попал талисман?

— До вечера ждать нельзя, — сказал вместо ответа Босоногий колдун и, нервно заозиравшись, ринулся к двери в кабинет — единственной двери, за которую Баламуту не удалось сунуть свой нос по той причине, что она была накрепко заперта. Сейчас она распахнулась сама, повинуясь легкому мановению руки хозяина, и Доркин незамедлительно кинулся следом за колдуном.

Они очутились в просторной комнате, сплошь заставленной книжными шкафами и столами со всевозможным магическим оборудованием, которое в другое время заинтересовало бы королевского шута чрезвычайно. Но не сейчас. Сейчас он больше всего на свете хотел знать, каким образом Тамрот оказался в руках у белобрысого проходимца и что из этого следует.

Аркадий Степанович остановился перед огромною картой города, висевшей на стене возле письменного стола, и Баламут, наступавший ему на пятки, нетерпеливо дернул старца за рукав.

— Не мучай меня, колдун! — вскричал он. — Что ты узнал у своего учителя?

— Немногое, — отмахнулся старец, вырвал рукав и принялся выделывать какие-то пассы перед картой, отчего та начала медленно освещаться изнутри. Доркин глянул на нее лишь мельком.

— Что именно?

Босоногий колдун вздохнул и, опустив руки, повернулся к нему.

— Сегодня ночью явился к отцу Григорию человек… этот самый Овечкин, с волшебным талисманом в кармане. Как говорит мой учитель, он нашел Тамрот в Таврическом саду и понятия не имеет, что попало к нему в руки. И теперь Овечкину грозит опасность, потому что еще кто-то, кроме нас с тобой, разыскивает Тамрот. Кто-то недобрый и очень, очень опасный. Отец Григорий велел присмотреть за Овечкиным и защитить его в случае чего, ибо, друг мой Доркин, талисман должен привести его к твоей принцессе.

Баламут отступил на шаг и невольно взялся рукою за сердце.

— Это еще почему? — глухо спросил он, раздираемый самыми противоречивыми чувствами.

— Не знаю! — колдун тоже начал терять терпение. — Старик не объяснил ничего! Прикройте Овечкина, сказал он, следите за ним, и вы найдете принцессу Айрелойна! И пока ты пристаешь ко мне с дурацкими вопросами, Овечкин гуляет где-то без всякой охраны… Помолчи, сделай милость! Сейчас я отыщу его, и мы поспешим навстречу, чтобы не терять времени.

Аркадий Степанович повелительно толкнул Доркина в сторону кресла и вновь принялся помахивать руками перед своей картой.

Баламут машинально опустился на подлокотник, невидящим взором следя за движениями колдуна и напряженно думая об услышанном. Значит, какой-то посторонний человек, Овечкин этот нелепый… нашел драгоценный талисман в саду, просто так, взял себе, будто ерунду какую-то… и теперь талисман должен привести его к принцессе Май. Сердце у него заныло. В Таврическом… да, кажется, именно так назывался сад, где они догнали Магида, последнего из преступных даморов. Что же это получается? Магид перед тем, как принять яд, попросту выбросил Тамрот? Ох… и Де Вайле не догадалась обшарить кусты вокруг после того, как они обыскали тело, и никто не догадался. Посланцы короля, четыре ублюдка!.. Он громко заскрежетал зубами.

— Тише, — недовольно сказал колдун, не отрывая глаз от карты. — Это тебе магия, а не хухры-мухры…

— Не понимаю я вашей магии! — взорвался Баламут. — Почему твой учитель не мог забрать талисман у этого дурака и отдать тебе? Почему?! И с какой стати его понесет к принцессе… что-то я впервые слышу о таком свойстве Тамрота!

— А это уже вовсе и не магия, — отозвался старец. — Это судьба. Слышал такое слово? И вообще, что ты знаешь о Тамроте… еще раз прошу тебя сделай милость, заткнись! Пойди грибы поджарь, что ли…

Доркин, собиравшийся огрызнуться, вдруг передумал. Он увидел наконец, что хрупкая фигурка старца, неподвижно застывшего перед картой, выдает страшное напряжение, владеющее им, и устыдился своей несдержанности. Человек же работает… Внимание его привлекла волшебная карта. В самом деле, там было на что посмотреть. Бесчисленное множество искорок, огоньков, крохотных фейерверков самых разных цветов и оттенков двигались или стояли неподвижно вдоль светящихся пунктирных линий, изображающих цепочки домов, площади, сады и дворцы, и мягко волновались сияющие бирюзовые ниточки каналов и рек… глаза у него разом разбежались.

— И что ты там ищешь? — с любопытством спросил он, вытягивая шею, чтобы лучше видеть.

Колдун вздрогнул.

— Провались! — прорычал он.

И неведомая сила во мгновение ока вынесла Доркина из старцева святилища. Он не успел понять, что случилось, как обнаружил себя стоящим у кухонного стола с ножом в руке. Перед ним красовалась злополучная корзина с грибами, принесенная нынче утром таинственным Овечкиным…

Баламут не успел еще дочистить грибы до конца, когда на кухню ворвался взъерошенный Аркадий Степанович. И выражение лица Босоногого колдуна не сулило ничего хорошего.

— Его нигде нет! — сказал почтенный старец, приближаясь и зловеще нависая над Доркином, сидящим на табурете. — Я так и знал! Вот что ты наделал, Баламут… нет Тамрота — ни в городе, ни во всем нашем мире!

Доркин выронил нож и нервно сглотнул слюну. После паузы, которая показалась ему вечностью и преддверием адских мучений, старец снова отверз уста:

— Или до Овечкина уже добрались, или он утонул! Спасибо тебе, Баламут!

— Почему утонул? — холодея спросил Доркин.

— Почему? — колдун как-то нехорошо засверкал глазами. — Потому что есть только одна вещь, способная экранировать излучение Тамрота, — это вода! Что ты смотришь на меня, как баран на новые ворота? Попав в воду, Тамрот становится невидимым для любого мага, включая и меня, его создателя!

Доркин поморгал глазами и задал единственный вопрос, крутившийся у него в голове:

— И что теперь делать?

— Если б я знал!

Старец рухнул на свободную табуретку, нахохлился и принялся разглядывать стены, избегая смотреть на Баламута. Королевский шут почувствовал себя совсем скверно.

— Я не виноват, колдун, — тихо сказал он, поднимаясь на ноги. — И ты хорошо это знаешь. Я мог и вовсе не открыть ему дверь, и в этом ты тоже не смог бы меня винить. Я не хотел впускать в дом неизвестного человека. И коли Тамрот пропал… что ж, значит, так тому и быть. Ты говорил о судьбе… значит, такова судьба. И если ты ничем больше не можешь мне помочь, так и скажи… и я благодарю тебя, почтеннейший, за то, что ты пытался это сделать. Я пойду тогда и займусь поисками сам, как и собирался — до встречи с тобой…

Он и сам не знал, что говорит, ибо в голове у него все смешалось. Но Босоногий колдун только длинно вздохнул.

— Сядь, Баламут, — устало сказал он. — Подождем до вечера. Вдруг каким-то чудом Овечкин все-таки придет, как обещал…

И почтенный старец, взявши в руки выроненный Баламутом нож, машинально принялся кромсать на мелкие кусочки еще не чищенные грибы.

С волшебным же талисманом тем временем дело обстояло следующим образом.

Никса Маколей выслушал Овечкина, с сомнением щуря глаза. Чародей вновь отказывался признаться в своем умении и вместо того предлагал обратиться еще к какому-то неизвестному магу, который даже не числился в списке у молодого короля. Но делать было нечего. Михаил Анатольевич почему-то внушал Никсе доверие. И в ожидании вечера они поехали на квартиру к Никсе, которую тот снимал у славной одинокой старушки, просившей называть ее просто баба Вера. По дороге Никса несколько раз выходил из такси, оставляя Михаила Анатольевича ждать, и возвращался со свертками, в которых по прибытии домой оказались одежда и обувь, купленные им для нового своего знакомого по собственной инициативе. Как сам король был одет по здешней моде — в джинсы, футболку и полуспортивную куртку, — так и для Овечкина он купил то же самое. Михаил Анатольевич, привыкший за свою жизнь исключительно к строгим костюмам с галстуками, только всплеснул руками. Но, как известно, дареному коню в зубы не смотрят. Он поблагодарил Никсу дрожащим голосом, переоделся и, красный как рак, подошел глянуть на себя в зеркало.

Оказалось, ничего ужасного. Все пришлось впору, хотя Никса покупал на глаз. Овечкин с удивлением обнаружил, что брюшко его куда-то подевалось, фигура вся как-то подтянулась и выглядеть Михаил Анатольевич стал значительно легкомысленнее, как он решил с некоторым внутренним сокрушением, но и моложе при этом. Эффект этот он приписал исключительно одежде, поскольку, не имея привычки разглядывать себя в зеркале, и не заметил, что прошедшая тяжелая ночь и переживания уже оставили свой след на его внешности, несколько поубавив обычную безмятежную округлость лица, делавшую его человеком без возраста.

Впору пришлись даже сандалии, выбранные Никсой, и с особенным удовольствием Овечкин избавился от шлепанцев. Во всяком случае, в таком виде он мог завтра выйти на работу, и на душе у него полегчало.

Никса купил еще и пива. И после одной бутылочки овладела Михаилом Анатольевичем тяжелая сонливость — не слишком-то он выспался нынче… Времени до вечера было еще много, и с разрешения хозяйки прилег он в гостиной на диванчике и с удовольствием закрыл глаза. И приснился ему сон, такой сон, что перевернул все его дальнейшие намерения и окончательно превратил его из добропорядочного гражданина в человека без определенного места жительства и без определенных занятий.

Приснилось же Михаилу Анатольевичу, будто приходит он на работу, в библиотеку свою. Здоровается с гардеробщицей, с сослуживцами, произнося, как обычно, свое невнятное «д-драсть» вместо приветствия, причесывается и занимает свое место на приемке книг. Словом, все, как всегда.

И протягивается к нему с читательским билетом рука, какая-то очень неприятная рука — мохнатая, с крючковатыми пальцами и загнутыми книзу желтыми когтями. Не понравилась Михаилу Анатольевичу эта рука, и поднял он глаза на ее обладателя. И — батюшки-светы — стоит перед ним домовой. В черном костюме с галстуком, гладко выбритый, но сразу узнаваемый. Стоит и гаденько так ухмыляется.

— Здравствуйте, — говорит, — Михаил Анатольевич. А я за вами.

Переводит Овечкин взгляд на читательский билет и видит, что не билет это вовсе, а милицейское удостоверение. Буквально написано там «капитан Чертякин» или что-то в этом роде.

И рад бы Михаил Анатольевич немедленно удариться в бега, но не может. Отнимаются у него руки и ноги, а вокруг уже и сотрудники выстроились, удивляются — чего, мол, натворил наш тишайший? И хочет Овечкин сказать, что липа все это и никакой это не милиционер, а вовсе нечисть зашкафная, но не может и рта раскрыть. И понимает, что кончилась его жизнь человеческая. Отчетливо как-то понимает, что превратит его домовой в дверной коврик, чтобы они там на своих собраниях ноги о него вытирали.

И тут говорит домовой:

— Впрочем, есть одно спасение у вас, Михаил Анатольевич. Возвратите украденную вещь, и так и быть, отпущу я вас и помилую.

Отчаянная надежда вспыхивает в сердце у Овечкина, торопливо сует он руку в карман и… обмирает от ужаса. Потому что в кармане — дыра и кубик стеклянный потерялся безвозвратно.

И тогда забыл Михаил Анатольевич и про домового, и про осуждающие взгляды своих сотрудников, и про жизнь загубленную и заплакал горькими слезами от этой утраты. Сердце его прямо разрывалось от муки, и так и проснулся он весь в слезах, всхлипывая и вздрагивая. И первая его мысль была о кубике.

Ничего еще не соображая, вскочил он с дивана и принялся судорожно шарить по карманам, не понимая, отчего так тесны эти карманы, пока не вспомнил, что на нем — новые джинсы. Тогда он огляделся в поисках старых своих тренировочных штанов, но нигде их не увидел. Наспех обтерев мокрые глаза ладонью, прошелся Михаил Анатольевич по комнате, шаря кругом взглядом, и опять безрезультатно.

Его начала охватывать паника. Он пытался себя одернуть, искренне не понимая, почему потеря детской игрушки так его волнует, но ничего не мог с собой поделать. Руки прямо-таки затряслись.

Он вышел на кухню. Там сидели и пили чай Никса и милейшая старушка баба Вера.

— О, — сказал Маколей, — вы проснулись? Нам, кажется, уже пора…

— Чайку на дорожку, — засуетилась хозяйка.

— Одну минуточку, — силясь сдержать дрожь в голосе и чувствуя себя полным идиотом, сказал Михаил Анатольевич. — Баба Вера… вы случайно не видали моей одежды, ну, той… в которой я пришел?

Она мелко закивала.

— Как же, миленький, видела. Грязная она была, ой, будто ты в ней на полу где валялся. Я и замочила, в ванной она, в тазике лежит…

Михаил Анатольевич испытал невероятное облегчение.

— Спасибо! — воскликнул он и устремился в ванную.

Там, запершись на крючок, чтобы никто не застал его за этим занятием, он дрожащими руками не без труда выловил из мокрых скользких штанов драгоценный кубик, обмыл его теплой водой, насухо вытер полотенцем и спрятал в карман новых штанов. И застегнул молнию на этом кармане. Только после этого он вздохнул свободно, обозвал себя старым дураком и приступил к омовению собственного лица.

Разумеется, он и представить не мог, что пребывание кубика в тазу с замоченным бельем вызвало страшную бурю в душе не у него одного.

Никса Маколей посмотрел на Овечкина с некоторым подозрением, когда он вышел из ванной посвежевший, с сияющим взором, но ничего не сказал. Михаил Анатольевич с удовольствием выпил чаю, и они вышли из дому, направляясь в гости к Каверинцеву. И тут, пока Никса ловил машину, припомнил Овечкин свой сон, который совсем было вылетел у него из головы, покуда он занимался поисками кубика. Припомнил и вновь похолодел. В одно мгновение сопоставил он факты сна и действительности — кубик ведь и вправду едва не потерялся! и проникся убеждением, что сон этот был пророческим. А это значило, что не может он завтра выйти на работу. Ибо что стоит, в самом деле, пронырливому домовому, который все о нем знает, явиться и в библиотеку и осрамить Михаила Анатольевича перед всеми сослуживцами? Потому что, как понял сейчас Овечкин, ужас его перед домовым никуда не делся и все, что он сможет при виде ненавистной мохнатой рожи — это побросать книги и с воплем кинуться бежать прочь из библиотеки… кошмар!

Настроение у него снова испортилось. Придется, наверное, позвонить и сказаться больным или попросить отпуск за свой счет… на неопределенное время. На весьма неопределенное время!.. А деньги… ведь на днях должна быть зарплата…

Он машинально сел в машину, когда Никса открыл перед ним дверцу, и только необходимость назвать адрес отвлекла его от тяжелых мыслей. Машина тронулась.

— Что с вами, Миша? — участливо спросил Маколей, незаметно для Овечкина не оставлявший без внимания ни одного его душевного движения. Вас что-то тревожит?

Михаил Анатольевич вздохнул.

— Я, кажется, остался без работы. И совершенно без денег.

Он заколебался, не зная, как поведать о своей нелегкой заботе. О причинах такого положения рассказывать ему по-прежнему совсем не хотелось.

— Не печальтесь, — после некоторой паузы сказал Никса. — Пока я с вами…

Он не успел договорить. Машина в это время притормозила у светофора, и водитель, на которого никто из них не обращал доселе никакого внимания, не поворачиваясь к ним, неожиданно произнес:

— Простите, господа, что я вмешиваюсь в ваш разговор. Но, кажется мне, я могу быть полезен вам обоим…