"Меченосец" - читать интересную книгу автора (Большаков Валерий)Глава 5, в которой Олег обретает и теряет райЛодьи шли ходко, надутые паруса несли их вдоль Нефтяного берега, то удаляя, то приближая довольно унылые пейзажи – бесконечные валы галечников перемежались золотистыми песками, частенько наметаемыми в высокие дюны. Острый запах нефти по-прежнему витал в воздухе, мешаясь с пустынным ароматом полыни. Экипаж «Сокола» от безделья не маялся, иначе суровый дядька Турберн обязательно нашел бы тунеядцам работенку. Все были как бы при деле – починяли оружие и ухаживали за ним, чуть ли не облизывая клинки и секиры. Олег был занят скимитаром – любовно протирал клинок, доводя до зеркального блеска, чистил ножны, изнутри выстланные овечьим мехом. – А для чего мех? – заинтересовался Пончик. – Чтоб лучше скользило? – Почти угадал... На овечьей шерсти всегда есть налет жира, его там чуть-чуть, но все равно, смазывает меч... Средство от коррозии, понял? – Ага... Дай подержать. – На... За рукоятку бери! Клинок пальцами не трогай, ржа пойдет. – Да ну... От пальца? – От пота! Пончик с почтением принял меч, повертел его, с видом большого знатока проверил баланс. – Хорошая штука, – заценил он. – Почти что булат... – Ничего себе – почти! – фыркнул Олег негодующе. – Да это и есть булат! – А где такие полосочки с разводиками на лезвии? Где? – Балда! Полосочки с разводиками на кованом мече появляются – когда его из разных полосок складывают, скручивают и проковывают сотни раз! А настоящий булат – литой, его из стали «вуц» делают. Понял? Индийцы готовые отливки продают, а кузнецы из них клинки куют... И лезвия не касайся, острое очень. – А если сверху на него платочек уронить, разрежет? – Запросто. Олег забрал меч и вложил его в ножны. – Скажи, – задумчиво проговорил Шурик, – а чего ты хочешь добиться? – В смысле? – Ну, в этом времени. Чего достичь? Олег подумал и только рукой махнул. – Да ничего я уже не хочу, – сказал он с легким раздражением. – Раньше хотел, да. Вот, думаю, пройду посвящение, выбьюсь в хольды, а там, глядишь, и дружинку собью. Ежели не рассорюсь с госпожой Удачей, то и лодьей обзаведусь, смогу свою ватагу в походы водить, разбогатею еще больше. Слава пойдет, коли не убьют... Так и в ярлы выйти можно. Ну, это я раньше думал. А теперь... Что толку хотеть, когда какая-нибудь темпоральная хрень опять тебя выдернет и закинет непонятно в какой год и какое столетие? Вот я с Инегельдом в походе участвую. Повезло, можно сказать. Но прошлые-то результаты мои обнулились, считай. Я все начинаю сызнова! – Ты неправ, – покачал головой Пончик. – Да, прежние знакомства и связи ты потерял, но опыт, но мастерство остались с тобой! – Это ты про меч? – скривился Олег. – Да, кое-что я могу. Ну а если бы нас закинуло подальше, ко времени, когда пользуются шпагами? Или саблями? Все, опять мне переучиваться! А ты помнишь, сколько я времени убил, пока арабским овладел? А я еще и по-старофранцузски могу. Вот только кто меня поймет даже в веке тринадцатом? Выходит, опять зря? Господи, как оно мне уже надоело все... – Ох, – вздохнул Шурик, – лишь бы нас зашвырнуло в те годы, когда мечами стали баловаться – в ролевках, на фестах ваших... – Зашвырнет... – протянул Сухов и сделал жест в стиле Мимино: – Я так думаю! Пончика позвали на корму, перевязку менять, а Олег задумался. Это перед Шуркой он мог корчить из себя оптимиста заядлого, у которого проблем нет и не было. В реале-то все иначе. Проблемы были. В принципе, все они сводились к одной-единственной – проблеме выбора. «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу...» Он выбрал путь воина. Трудный путь, зато почетный. С блестящими перспективами и обеспеченным житьем. Вот только за перспективы приходилось платить – рисковать своей жизнью и отбирать ее у других. Последнее было самым поганым. И тут дело не в самом причинении смерти. В конце концов, когда свеи напали на Ладогу, он их кроил за милую душу, и никакая совесть не тревожила его, не портила аппетит, не лишала сна. Но свеи были врагами, захватчиками, и дать им отпор было священным долгом и первейшей обязанностью бойца. Однако эти походы... Он сходил на Миклагард, на Лундун, теперь вот и Дербент на его счету. И кто он? Защитник разве? Нет, обычный захватчик. Пират. И тот толстый дербентец, зарубленный им в Верхнем городе, не был врагом, над коим одержана победа. Он его просто убил. Прикончил, защищаясь. Защищаясь, да, но разве это оправдание? Это тот толстяк защищал свой дом, своих близких от находников вроде него... Вот тут-то все и начинается – просыпается совесть и принимается грызть. А за что?! Разве он мог иначе? Что ему, стыдливо потупясь, не убивать, перепоручив «мокрые дела» сотоварищам? Так они тогда автоматически перестанут быть ему товарищами – на кой им нужен такой побратим? Выбор! Чертов выбор! Он никак не может уговорить свое благовоспитанное нутро, что выбор делается окончательно, полностью, без вычетов и оговорок. Если уж ты взял в руки меч, то пользуйся им. Если встал в строй, то шагай со всеми в ногу. Бьется дружина? И ты бейся! Грабит братия? И ты грабь! А иначе ты живо лишишься почтительного уважения мужчин и любви девушек. По их понятиям, воин, вернувшийся из похода без добычи, плох. Это или неумеха, или трус. Кто такому руку жать будет? Вот и думай... Он и думает. Дорогу он выбрал сразу, топает по ней, не сворачивая. А вот женщины у него нет – такой, которая не на одну ночь, а на одну жизнь, такой, что не жалко за нее все отдать и душу продать. Душа... Олег чувствовал себя на пороге, накануне, в преддверии Большого Откровения, но сознание все еще упиралось. Хотя и опаска зарождалась уже – как бы жестокое бытие и вовсе не выдавило из него последние капли добра. Или содеянное им сложилось в такой задел зла, какого ему не избыть во веки веков?.. Лодья плавно повернула нос к востоку, направляясь к малозаметному острову, плоскому, как блин, но усеянному конусами грифонов. – Готовимся! – разнесся веселый голос княжича Халега. – Все на помывку! «Сокол» приблизился к острову со стороны маленького заливчика и заскрипел килем по галечнику. Остальные лодьи причалили неподалеку. Варяги, гомоня и перешучиваясь, полезли за борт. – Какая еще помывка? – не понял Пончик. – В бане, что ли? – Пошли, – потянул его за собой Малютка Свен, – мы тут завсегда моемся, когда на юг ходим. Тут грязюка такая – все что хошь отмоет, и вода не соленая есть. Горячая! Айда! Олег перепрыгнул через борт и побрел к берегу. Весь остров был расковырян круглыми кратерами грязевых вулканов – жидкая глина вздувалась огромными пузырями, лопалась и оседала, пуская вонючий парок. Между кратерами – огромными, как круглые озера в тридцать шагов поперечником, – разливались лужи прозрачной «газированной» воды. Дно было чистым, выложенным галькой. Утробный гул и шипение разносились над островом, перебиваемые плеском и плюханьем горячей грязи. – Значит, так, – зычно скомандовал Турберн. – Воды мало! Кто хочет помыться – раздевайся и в море окунайся. Мокрые натираются грязью – и обратно в море, мыться! В прудках этих только соль споласкивать. Понятно? – Ага! – гаркнули варяги. И вот тысяча голых мужиков, гогоча и шлепая друг друга по гулким спинам, полезла в море. Вода была теплой, и Олег от души скупнулся. Вылезя на берег, он прошлепал к ближайшему кратеру и как следует обмазал себя горячей, скользкой грязью. – Тебе спинку потереть? – заорал Пончик. – Мочалки нету! – Га-га-га! Смыв с себя всю грязь, Сухов с наслаждением опустился в глубокую лужу – как в ванну. Сполоснулся и уступил тесный водоем товарищам. – Ух! – довольно крякнул князь Боевой Клык, шлепая себя по животу, где каждая мышца выделялась ромбиками. – Как в баньку сходил! – Не-е... – покачал головой Олав Лесоруб. – Без парной какая баня? – Тоже верно. – Ничего, – взбодрился Олав, – вот возьмем Шемаху, попаримся! Там тоже бани водятся... Эй, ну все, кончай воду мутить! Двигать пора! Чтобы зря не мокнуть, варяги полезли на лодьи в чем были, то есть голяком, и уже на борту облачились в порты и рубахи. Протрубил рог. – Паруса ставим! Шестнадцать кораблей развернули полосатые паруса и легли на курс. Утром «эскадра» вошла в устье Куры. Река текла переполненная мутной водой – снега в горах продолжали таять, подпитывая исток. Места вокруг Куры лежали пустынные – сплошь полынь да кусты держи-дерева, но берега окаймляли реку пышной зеленью тугайных лесов. Ива, белый тополь, береза, кусты ежевики и тамариска вырастали невысокими и корявыми, но стояли густо и часто, переплетаясь в живую изгородь. Днем и ночью из тугаев неслись птичьи крики, а когда из зарослей доносился рык тигра, то разом хлопали тысячи крыльев, вознося несметную стаю над деревьями, и помет обильно выбеливал листву. Иногда заросли прореживались, и глазам открывались маленькие озера-ахмазы, блестевшие неподалеку от русла Куры. Тугаи охватывали лесополосками и озерки. Хазри по-прежнему поддувал в паруса, но течение здорово тормозило ход лодий, и гребцам приходилось помогать ветру. Подошло время, Турберн оживился, начал высматривать одному ему знакомые приметы, пока уверенно не указал в сторону правого берега: – Сюда! Бона протока, она выведет в озеро. Мы там стояли в прошлый раз, когда на Барду ходили. Лодьи послушно повернули, куда сказано. В самом деле, сплошная стена тугаев раздернулась, словно занавес, и открыла узкую затененную протоку, над которой склонились ивы, макающие плети ветвей в зеленую воду. Лодьи медленно проплыли, мачтами расчесывая листья смыкавшихся верхушек, и вышли в озеро – овал глубокой воды. На пригорке, посреди вырубленного леска, возвышался частокол брошенного лагеря. – Стоит еще, – удивился Железнобокий. Некоторые бревна повыпадали из общей ограды, другие здорово подгнили, но все равно фортификационные работы обещали быть куда более легкими, чем ожидалось. – Починим, и ладно будет! – вынес свой вердикт князь Инегельд. – Высаживаемся! «Чертовой дюжине» все осмотреть кругом, все подходы разведать. Вперед! «Чертова дюжина» разошлась веером. Олегу достался сектор у самых тугаев, куда он поглядывал с опаской. Точно неизвестно, когда в Закавказье исчез последний тигр и витязи перестали заматываться в полосатые шкуры, но в начале десятого века этих рыкающих хищников хватало. Они охотились на оленей и кабанов, коих тоже было в достатке, а изредка тигриную добычу оспаривал лев, чей громовой рык сотрясал тугаи. Сухов крался, лавируя между редкими железными деревьями, пока не вышел на опушку. Дальше, питаемая близкой водой, стелилась степь. Трава вымахала высокая, почти в рост человека, но, чем дальше к северу от Куры, тем она делалась реже и ниже, пока не сходила вовсе, открывая горячую землю, где-нигде заросшую серебристой полынью. Внезапно Олег насторожился – ему почудилось, что заржала лошадь. Причем ржание тут же прервалось не по воле животного. Было похоже, что рука человека сжала губы коню, и тот смолк. Сухов внимательно огляделся, едва поднимая голову над метелками трав. Никого... В ту же секунду послышался тихий шелест, и грудь Олегову стянул волосяной аркан, прижимая руки по швам и сбивая дыхание. Сухов сделал судорожный полувдох, рванулся, но тут аркан дернули так, что петля врезалась в тело, сдавливая руки и ребра тисками. Олега повалило в траву, и все что он успел сделать, это закрыть глаза, защищая органы зрения от стеблей дикорастущих злаков. Сухов хотел крикнуть, но не было воздуха, а потом пятеро малорослых и кривоногих мужчинок, воняющих немытыми телесами, набросились на него, стали накручивать кожаные ремни, угрожающе лопоча: – Поганый... Попался! – Проклятый руси... – Хоть одного добыли! – Куда неверного? – Привяжем к седлу! Олегу связали руки и распустили аркан, чтобы пленник не задохся. Сухов набрал воздуху в изголодавшиеся легкие, но тут же плотная ткань обмотала ему рот. Он изловчился и стукнул одного из нападавших пяткой в колено. Тот глухо вскрикнул и попал под удар, отбросивший скрюченное тело на пару шагов. Взбешенные мужчинки кинулись одновременно и пинать Олега, и связывать ему ноги. Типчик с рваными мочками ушей заработал удар коленом в лицо, оглушивший и расквасивший ему нос. Но, видать, пятерка была привычной к пастушеству и наловчилась вязать сноровистых бычков – Олега скрутили так, что не вздохнуть, не охнуть. И поволокли в отдаленную рощицу, где, как оказалось, были привязаны кони. За ними приглядывали еще двое. Только теперь Олег разглядел своих похитителей как следует. «Семеро смелых» не были смуглы от природы, просто загорели на солнце дочерна. Двигались они резко и выверенно, как опытные воины, но замечалась и чисто гражданская расхлябанность. Мужчинки ходили в засаленных халатах, головы были обмотаны чалмами по-шиитски – в двенадцать оборотов, на ногах красовались мягкие чувяки из сафьяна, а вот мечи, заткнутые за пояс, чудились предметами чужеродными. Скорее всего, мужчинки привыкли к иному оружию. К луку и стрелам, например. Олега усадили на коня и крепко привязали к седлу. Повод держал в руке один из мужчинок, которого все прочие звали Джавдетом. Джавдет хищно улыбнулся, демонстрируя кривые желтые зубы, и с ловкостью опытного наездника вскочил в седло. Глухо свистнув, он поскакал, таща за собою коня с Олегом. Семерка, глухо топоча, поспешила скрыться из опасных мест. Мужчинки двигались по краю тугаев, пригибаясь к шеям коней, почти незаметные за буйными зарослями бурьяна. Они скакали по своим следам, держа путь на восток. Полутролль оглянулся назад, но ничего и никого не заметил – даже тени не промелькнуло. «Вот влип!» – мелькнуло у Сухова. Он еще подумал, что семеро похитителей долго следили за лодьями, поднимавшимися по реке, но эмоции смыли мысли, а самым сильным чувством, переполнившим Олега, была ярость, настоящая злоба. Хотелось душить этих вонючек, кромсать, пускать грязную кровь. Но ремни, туго стягивавшие руки и ноги, не поддавались – бывшие пастухи умели крепко затягивать узлы. Обогнув густую рощу из низеньких, тонкоствольных топольков, похитители выехали к своему лагерю. На небольшой возвышенности стояли шатры из черного войлока, а рядом паслись верблюды, уже нагруженные – огромные плетеные корзины свисали по обоим бокам животных. Завидев приближающихся мужчинок, в лагере забегали, кинулись снимать шатры и грузить все хозяйство на лохматых лошадок степной породы. Когда семерка вместе с Олегом въехала на территорию лагеря, караван был готов двигаться в путь. Толстый, но весьма подвижный караван-баши подкатился к Джавдету, оглядел Олега и расплылся в кровожадной усмешечке. – Вай, молодец! – пропел он и оглянулся, резко меняя интонацию на повелительную: – Масуд! Пересади нашу добычу на Ушастого. Тахир, оставь барабан в покое, все и так уже собрались. Или ты хочешь подать знак неверным? Перепуганный Тахир отдернул руки от барабана, чей бой обычно сзывал отъезжающих, а трубу повесил на плечо, касаясь ее осторожно, словно та сама могла затрубить. – А ну, – грозно нахмурил брови караванщик, поднимая лицо к Сухову, – отвечай! Сколько вас? Куда вы идете? Кому хотите принести смерть и разорение? Ну?! Олег глянул на него сверху и выцедил по-русски: – Да пошел ты... – Он по-нашему не понимает, – сделал вывод Джавдет, крутившийся рядом. – Ладно, свезем поганого шаху, там его живо разговорят! Хо-хо! Караван-баши вразвалочку подбежал к головному верблюду из сильной породы нар и снял с его шеи медный колокол. Один из семерки лишил колокола замыкающего верблюда из породы лук. Вскорости без колокольчиков и бубенцов остались все одногорбые и двугорбые корабли пустыни. На одного такого пересадили Олега – верблюд повернул к нему свою голову с надменно выпяченной губой и фыркнул презрительно. – Выходим! – заметался караван-баши. – Выходим! И караван двинулся в путь. Семеро, пленившие Олега, оказались погонщиками. Каждый из них собирал звено из трех-четырех верблюдов и вел их, составляя цепь каравана. Между звеньями ехала охрана верхом на конях и путники на скрипящих арбах. Сидеть на верблюде было удобно, но езда была непривычна и утомительна – приходилось сильно раскачиваться вперед и назад, попадая в такт размеренному шагу горбатого «грузовика». Олег ехал и молил небо, чтобы варяги не спасли его именно сейчас, в этом унизительном положении. Иначе как его станут называть? Явно не Полутроллем... Сухов приглядывался и прислушивался, узнавая своих врагов по именам. Вязали его косой Юнус и Махсум с отрезанными мочками ушей, Усман со шрамом, рассекавшим бровь на две мохнатки, хромоватый Хафиз, Фахриддин с бородой, как у Старика Хоттабыча, и этот... в изначально белом яктаке, халате-безрукавке... как его... – Али Джафар! – сердито позвал караван-баши мужчинку в яктаке. – Не отставай! «Али Джафар! – удовлетворенно подумал Сухов. – Буду знать...» Караван двигался без устали, погонщики торопили верблюдов, горбачи возмущенно ревели, но ходу прибавляли. К ночи животные отшагали верст тридцать, а тут как раз и селеньице объявилось – плоскокрышее скопище домиков-кубиков. На тускнеющем фоне заката выделялись лишь веретена кипарисов да одинокий минарет. В стороне расположился рабат – караван-сарай, укрепленный стеной с башнями по углам. Впрочем, Сухов заметил всего лишь одного наемника-сарбаза в шлеме и в широких шароварах, ниспадающих на сапоги. Воин выглядел осанистым и черевистым – видать, служба при караван-сарае была не пыльной, но хлебной. Сарайбон, смотритель постоялого двора, сам вышел встречать «драгоценных гостей» и велел разместить их в лучших покоях. Олега, полумертвого от усталости, грубо стащили с верблюда, отволокли и бросили в комнатке-келье, на груде прелой соломы. Скоро спина болеть перестала – почти, но вот ремни по-прежнему впивались в запястья и щиколотки, возбуждая новые позывы резать и бить. После вечерней молитвы никто не тревожил Сухова. Потом за стеной послышались два голоса – грубый, принадлежащий его стражу, и высокий женский. Сухо брякнула деревянная щеколда, дверь открылась наполовину, чтобы пропустить внутрь хрупкую женщину-каниз, здешнюю невольницу. В одной руке каниз держала тусклый масляный фонарь, другой поддерживала деревянное блюдо с двумя плошками – с пловом, лишенным признаков мяса, и чалом, кислым напитком из верблюжьего молока. Олег почувствовал лютый голод. Он сел и прислонился к стене, понимая, что рук ему не развяжут. – Отведай, – тихо сказала женщина, поднося к его губам плошку с рисом, сдобренным подливкой. – Сначала пить, – мотнул головой Олег. – Ты знаешь наш язык?! – изумилась каниз. Сухов не ответил, он приник к щербатому краю протянутой плошки с чалом и выхлебал шибающий в нос, щиплющий язык напиток. Олег не слишком беспокоился насчет того, что его лингвистические способности раскрыты. Вряд ли невольница побежит докладывать об этом, да и кто станет ее слушать? Каниз брала рис комочками и пальцами вкладывала Олегу в рот, тому оставалось только пережевывать. – Как зовут тебя? – спросил он, слегка насытившись. – Шамсия. – Принеси мне нож, Шамсия, и мы с тобой станем свободными. А тебе я подарю весь караван с грузом. Кстати, что везут верблюды? – Рис... – пролепетала каниз. – И ткани... Белую симгун, красную мумарджал... синизи – полотно из Самарканда... О-о... Ты, конечно, храбрый воин, но один, а их вон сколько! – В рабате, по-моему, не много бойцов... – Один Ахмед Толстый... Но в караване двадцать человек! – Да хоть сорок... Послушай, я ведь тоже не дурак. И не собираюсь бежать с тобой в степь – нас легко догонят и просто расстреляют из луков. Значит, мне надо сделать так, чтобы гнаться за нами было некому. Поняла? Принеси нож. Каниз побледнела, решая в это мгновение свою судьбу. Подняв голову к потолку, она прошептала: – Видишь, там дыра? Я сброшу тебе нож оттуда, он воткнется в пол рядом с тобой... Только ты ногу не выпрямляй! – Ладно, – улыбнулся Олег, – не буду. И вот что, Шамсия... Попробуй узнать, у кого из погонщиков мой меч. – А я знаю! – обрадовалась каниз. – У Джавдета. Он самый главный после Долгого Абдаллы. – Абдалла – это караванщик? – Ага. Джавдет отдыхает в гостевой комнате, она... третья от входа... Ой, я боюсь! – Не бойся, ступай. Я буду ждать, пока Аллах с твоей помощью ниспошлет мне нож... Шамсия неуверенно улыбнулась, подхватила посуду и вышла, семеня и прикрывая лицо платком. Стражник распустил руки, и каниз зашипела рассерженной кошкой. А Олег принялся терпеливо ждать, поглядывая на дыру в потолке. Ожидание растянулось, видимо, Шамсию загрузили работой. Но вот сверху донесся слабый шорох, в дыру просыпались катышки сухой глины, а потом упал кинжал и воткнулся в утоптанный земляной пол. Сухов очень оживился и, угадывая взволнованное дыхание над собою, сел спиною к ножу, нащупал онемевшими пальцами рукоятку. Сколько раз он читал про такой способ освобождения, и вот самому довелось... Это было трудно, кожаные завязки упорно не поддавались лезвию. Но вот лопнул один ремешок, потом другой, третий. Неожиданно руки стали свободны. Руки-крюки... Кряхтя, Олег сжимал и разжимал кулаки, тер запястья. Кровь запульсировала в пережатых жилах, и вернулась боль. «Ничего... Злее будешь!» Неуклюже перехватив нож, Олег перерезал путы на ногах и попробовал встать. Это ему удалось. Походив, Сухов размялся, поприседал, отжался раз десять от пола. Сила и гибкость вернулись сполна. «Приступим...» Олег подошел к двери и прислушался. Тихо... Просунув нож в широкую щель, он уперся острием в щеколду и сдвинул ее на полсантиметра. И еще. И еще, пока дверь не скрипнула тихонько, сигнализируя о том, что вход свободен. Выглянув из тьмы во тьму, слегка озаренную парой факелов, воткнутых в держаки на стенах внутреннего двора, Сухов не обнаружил стража. Надо полагать, нарушителя дисциплины привлек запах плова и майноба, многолетнего вина наподобие коньяка. Выскользнув наружу и заперев дверь за собой, Олег по стеночке прокрался к комнате Джавдета. Вход был прикрыт кожаным пологом, и Сухов решил не таиться – до него доносился мощный храп погонщика. Откинув полог, Олег проник в комнату, где обнаружил «главного после Долгого Абдаллы» спящим на толстом армянском ковре, красном с желтыми разводами. Над Джавдетом витал сладкий дух майноба, смешиваясь с запахом горелого масла, распускаемым светильней в углу. Свой меч Сухов обнаружил висящим на стенке и мигом опоясался, затянул перевязь, погладил ладонью рукоять. Нет, грязнить меч мы не станем... Олег присел на колени рядом с Джавдетом. Погонщик замычал во сне, словно чуя скорую погибель, приподнялся, болтая головой, и Сухову оставалось лишь ухватить башку руками и резко крутануть ее. Глаза Джавдета выпучились, узнавая пленника – за секунду до того, как мокро хрустнули позвонки. Поднявшись, Олег двинулся дальше, от комнаты к комнате. Трех аробщиков, прибившихся к каравану, Сухов оставил жить. Восьмерых охранников зарезал, сонных и пьяных, а потом пришел черед и караван-баши отведать водички из Пруда Пророка...[41] Оставались погонщики. Эти не спешили ложиться спать – друзья и подчиненные Джавдета гуляли в большой комнате рабата. Шестеро сидели вокруг открытого очага, а надушенные подростки-кравчие, наряженные в халаты из переливчатых шелков-букаламунов, бесшумно скользили остроносыми чарыками по ворсу ковров, обносили погонщиков вином и набизом. Шамсия и еще несколько девушек находились здесь же, покорно дожидаясь своей очереди, но клиенты еще не созрели до плотских утех. Олег схоронился за тяжелым пыльным занавесом и внимательно осмотрел комнату. Оружие было свалено в углу вместе с седлами и сумками-хурджунами. Там были и луки в налучьях, и колчаны, набитые стрелами... Сухов прикинул, что к чему, и решил попробовать. Во-первых, должен сработать эффект неожиданности. Во-вторых... Ну, стрелок из него плоховастый, но промахнуться с пяти шагов?! Если он допустит подобное, то гнать его надо из варягов, таким в дружине не место... Олег выдохнул. Отведя полог, он прошел в комнату, неслышно ступая по толстому ковру. Погонщики нестройно ревели, изображая хоровое исполнение песни о некоей луноликой Меванче, подобной гурии. Мужчинки размахивали руками, проливая вино из кубков, пили, закусывали, обтирали грязные руки о халаты. «Веселитесь, веселитесь...» Каниз узнала его, вздрогнула и торопливо зашептала подругам что-то успокаивающее. Девушки побледнели так, что уподобились привидениям из страшных сказок. Олег спокойно прошел к оружию, сваленному в кучу, выбрал лук, вытащил из колчана пучок стрел... Когда оперенное древко вылезло из груди Али-Джафара, собутыльники, вернее, сокувшинники не сразу это заметили. А когда разглядели, то тупо уставились на хрипящего товарища, шарившего руками по кровавому пятну. Махсум умер сразу и упал в огонь головой. Загорелась чалма. Третьим выгнулся Усман. Юнус до того протрезвел, что сумел вскочить, – стрела пронзила его шею спереди. А вот с Фахриддином пришлось сойтись-таки на мечах. Два скимитара сверкнули, скрещиваясь, зазвенели. Снова сошлись, скрежеща доброй сталью. Олег видел перед собой потное лицо противника и снова пожалел меч – воткнул в печень Фахриддину нож, посланный Шамсией. Последнему из компании погонщиков он оставил жизнь – противно стало. Да и что за подвиг – резать пьянь? – Шамсия! – Я здесь! – Уходим! – Бежим! – Не бежим, а именно уходим. И не забудь взять верблюдов! Три, четыре, сколько сможешь увести. Если хочешь – поделись с подругами, мне чужого добра не жалко... Стремительным шагом Сухов вышел во двор... И нос к носу столкнулся с Ивором Пожирателем Смерти. – Ивор?! – Полутролль! Они обнялись, не скрывая радости. – Мы тебя ждали-ждали, – прогудел Малютка Свен, выходя из тьмы, – да так и не дождались. Стали искать, вышли на след и дунули сюда! – А ты, смотрю, – проворчал Турберн, пряча меч в ножны, – времени зря не терял... Всех уделал! – Заглядываю в одну комнату, – подхватил Саук, – трупы! В другую – трупы! И тишина... – А это кто такая? – уставился на Шамсию Стегги Метатель Колец. – Это здешняя невольница, она мне помогла. Я ей обещал всех верблюдов из каравана отдать, вместе с грузом. – Раз обещал, – рассудил Железнобокий, – пущай забирает. А мы коней возьмем, не пешком же до Шемахи топать? И так уже все ноги сбили, тебя догоняя... «Чертова дюжина» помогла нагрузить десяток верблюдов и проводила девушек-невольниц за ворота. – А я бы с той худенькой покувыркался бы... – задумчиво проговорил Малютка Свен. – Охолонись, – строго сказал Турберн. – Вот займем Шемаху, и кувыркайся хоть до одурения. По коням! Поехали наших встречать... Утром солнце осветило безрадостную степь, редко где отмеченную зеленой арчой, купами дубов или порослью кизила. А вот там, где селились люди и хватало воды, колыхалась не трава, а пшеница. Зеленели виноградники. Зрел хлопчатник. Впрочем, варяги (а их в поход отправилось четырнадцать сотен) старались обходить селения стороной – не стоило размениваться на мелочь, когда впереди ждал крупный приз. Поначалу наведывались – реквизировали коней и мулов, но вскоре вся пехота превратилась в кавалерию. Конники из варягов получились хреноватые, да от них и не требовались фокусы джигитовки. Главное, прибытие в Шемаху резко ускорилось – и никто из местных не успевал предупредить шаха о непрошеных гостях. На второй день на севере поднялись невысокие горы, склоны которых были покрыты густым лесом из дуба, граба, карагача. Толстые плети дикого винограда и плюща заплетали деревья, как лианы, а можжевельник больше походил на сосну – до такой величины вымахивал. Перевал отыскали не скоро, но спуститься по другую сторону хребта удалось без проблем. И вот настала та долгожданная минута, когда князь Инегельд выехал на высокий холм и сказал: – Шемаха! Он вытянул руку с плеткой-камчой, указывая на серые стены города, сложенные из плитняка. Множество плоских крыш и глянцевых куполов теснилось за ними, а выше их, превосходя даже шпили минаретов, поднимались палаты дворца Гюлистан. Шемаха лежала меж лесистых гор, ее окружали семь нарядных караван-сараев, зеленые сады и виноградники. Расстояние скрадывало грязь и вонь, нищету и убожество – издали Шемаха смотрелась очень даже ничего. Турберн, а за ним и вся «чертова дюжина» поднялись на холм, легонько понукая коней. – И много у той Шемахи защитничков? – спросил Железнобокий, щурясь на солнце. – Мало! – уверенно сказал Саук. – Совсем мало! Тысяча и еще две сотни аскерхасов[42] – они во-он там, на горе, в лешгергяхе – военный лагерь такой... Во дворце сидят двести телохранителей-джандаров. Ну оруженосцы еще, миршабы – это конные стражники. А больше и нет никого! – Вперед! – величественно сказал Боевой Клык, и войско тронулось, спускаясь в долину. Шемаху загородили пологие холмы, за холмами буравила землю мутная речушка, кусты дикого орешника обозначали русло. Вразброс росли карагачи, а далее виноградники чертили зеленые рядки по склонам. – Чо! – послышалось из низинки. – Чо-о! Мемекая, выбежали овцы, за отарой поспешали два пастуха, старый и малый. Оба были в меховых душегрейках-кюрди на голое тело, вязаных носках-джорабах и остроконечных овечьих папахах. Узрев огромное войско, чабаны растерялись, и овцы этим тут же воспользовались – стали разбредаться. Но лохматые пастушьи собачищи дело свое знали туго – рыча и клацая зубами, они сначала собрали отару, а потом облаяли варягов. Кто-то, кажется, Стегги, достал лук, но князь остановил его жестом. – Я вас приветствую! – сказал он, покосившись на Олега. Полутролль перевел, и старый чабан поклонился. – И мы приветствуем тебя, – сказал он нараспев. – Живи, пока светит солнце и луна! – Олег, – проговорил князь, продолжая милостиво улыбаться, – расспроси их, что тут и кто где. – Звать вас как? – спросил Сухов. – Да что мы... – застеснялся старик-чабан. – Овец пасем... Сахлом меня зовут. – А я – Сунбат, – представился молодой и зарделся. – А скажи-ка, почтенный Сахл, где ширваншах обретается? В городе ли он? – Дык как же? – вылупил глаза чабан. – Уехали оне еще на той неделе, да. – Охотиться изволят, – вставил Сунбат. – Сегодня вернуться должны, – снова взял слово Сахл, – да! Знатные из города уже и встречать его выехали. Видали мы, как торопились... – Валили толпой! – добавил молодой. Выспросив, куда и по какой дороге отправилась знать, Олег выложил полученную информацию князю. – Отлично! – оценил сведения Клык и подмигнул Турберну. Железнобокий мигом всадил клинок Сахлу в бок. Сунбат в ужасе метнулся бежать и попал на меч Ивора. Пропели три стрелы, обрывая жизни верных волкодавов. Отара начала медленно разбредаться... – Вперед, братие! – загремел Клык. – Перехватим служилых, а шаху засаду устроим! – Любо! – зашумела братия. И зашагала в ускоренном ритме. Проползли мимо виноградники, нашла тень тутовых садов. То слева, то справа открывались каменные стены червоводен, откуда драгоценные коконы доставляли на шелкопрядильни города. Конечно, качеством ширванский шелк уступал китайскому, но покупали его охотно, торгуясь лишь для приличия. – Разделяемся! – скомандовал князь Инегельд, когда варяги вышли на дорогу. В Шемахе было шестеро ворот, открывавшихся в сторону Баку, Дербента, Шеки, Шабрана, Аррана. Тот путь, по которому возвращался ширваншах, вел в Мугани. Узкая, извилистая дорога вильнула в очередной раз, ныряя в обширную сосновую рощу, и до Олега донесся смутный шум – шарканье и говор толпы. Вскоре варяги обошли встречающих, перекрыли дорогу впереди и отрезали путь к отступлению. Шемаханцы заголосили, призывая Аллаха и проклиная «проклятых шайтанов с холода», но покорились при виде извлеченных мечей. Кого только не было в цветастой толпе! В общем строю выступали небедные ремесленники в серых войлочных шляпах, желто-серых чекменях-косоворотках и легких башмаках из овечьей шкуры. Шли землевладельцы в кафтанах-архалуках и длинных накидках-чухах. Старосты прели в меховых шапках, кожаных чекменях и длинных сафьяновых сапогах. Впереди топтались купцы в синих халатах из парчи, затянутых кушаками. – Вяжите их десятками к одному ремню! – приказал Клык. – Сотня Асмуда пущай посторожит, а мы пошли встречать шаха! Варяги загоготали и двинулись по дороге, выбирая место для засады. Олег только головой покачал. Никто не учил ярлов с конунгами стратегии и тактике, кроме их дедов и прадедов, и варяги вечно импровизировали, полагаясь то на богов, то на себя, то на удачу. И ведь побеждали же! Место для скрытного ожидания нашли без труда – там, где дорога сужалась до того, что лишь одна телега могла протиснуться между огромными валунами, зелеными от покрывавших их мхов. Скалы и сосны хорошо укрыли варягов, а вся дорога лежала перед ними и пониже них. Олег присел на ствол поваленного дерева и приготовился ждать. Рядом примостился Пончик, вид у него был расстроенный. – Ты из-за пастухов переживаешь? – угадал Сухов. Шурик кивнул. – Ну зачем их было убивать? – выговорил он, нервно потирая ладони. – Просто так, вот взяли и зарезали! – Не просто так, – мотнул головой Олег. – Понимаешь ли, есть хорошее правило, очень полезное на войне – не оставлять свидетелей. Пастухи могли побежать и предупредить горожан или шаха, и что тогда? Знаешь, сколько наших поумирало бы зазря, только из-за того, что двоим ширванцам оставили их жизни? Понял? Ты думать – думай, но правильно. В нашу сторону! Иначе будет худо тебе же – пожалеешь одного чужака, а из-за твоей слабости погибнет десяток своих... Пончик непримиримо покачал головой. – Чужаки здесь мы... – глухо сказал он. Олег только плечами пожал, ответить ему было нечего. – Идут! – разнеслось от человека к человеку. – Идут! Олег приподнялся, выглядывая. Вдали, там, где дорога загибала за гору, показалось облачко пыли, потом показались всадники и пешие, шествующие в парадных облачениях. Впереди важно шагали аскерхасы в черных суконных чекменях и желтых сафьяновых сапогах. Они грозно хмурили брови, прижимая к себе небольшие, отделанные серебряной насечкой щиты и кривые дагестанские мечи. А следом ехал сам ширваншах – в халате, словно отлитом из чистого золота, в расшитой красной мантии, в стальном островерхом шлеме с павлиньим пером – красная повязка стягивала шлем на лбу и висках и узлом вязалась на затылке. За шахом поспешали приближенные и слуги, а замыкали процессию все те же аскерхасы. Протрубил рог, и варяги ревущими лавинами скатились по склонам, врезаясь в авангард и арьергард, окружая гвардейцев ширваншаха и резко сокращая их численность. Лучники обстреливали ширванцев с высоты, и ни один боеприпас не пропал даром. Первая минута замешательства обеспечила выигрыш русам – окруженные, аскерхасы только защищались, подчас нанося смертельные удары, но, зажатые в теснине, не могли использовать всю свою силу и гибли, гибли, гибли... Олег рубился между Ивором и Малюткой Свеном, не отвлекаясь на опасности с боков – об этом беспокоились его товарищи. Теснота мешала, не давала развернуться. Он бил с оттягом, так, чтобы скимитар резал плоть, и аскерхасы падали к его ногам. А Олег использовал трупы, как приступочку, и рубил с коротким замахом, уберегаясь от умелых выпадов, ибо неумех в аскерхасы не брали. От поднятой пыли, крика и запаха крови у него кружилась голова, и надо было напрягать всю волю, чтобы удержаться в сознании, не окончив боя прежде времени. – Получи, зараза! – надсадно ухал Свен, вскидывая и опуская секиру – как чурки колол на дрова. – Получи! Ивор Пожиратель Смерти бился молча, только слабая усмешечка кривила его тонкие губы. – Сдаемся! – завопил аскерхас, бросая меч на землю и вскидывая руки – видите, мол, пустые они! – и его «однополчанин» тут же вонзил клинок в слабодушного. И погиб сам от руки Олега. В какой-то момент Сухову стало полегче. Оказалось, варяги перебили всех, потеряв убитыми четверых. Раненые – не в счет. Пончик поможет. Или боги... – Победа! – пронеслось по узкой долинке. – Наша взяла! Сухов опустил меч. Тяжело дыша, обтер клинок об чекмень павшего. – Ништо! – бодро заявил Свен. – Меч от крови не ржавеет! Князь, перешагивая через умерших, подобрался к ширваншаху, бледному до синевы, вытащил нож. Шах глухо вскрикнул, но Клык лишь рассек золотой кушак монаршьей особы и снял с него меч в красных сафьяновых ножнах, редко осыпанных крупными сапфирами и бирюзой. – Пока ты пленный, шах, – зычно объявил Клык. – И запомни: будешь послушным и смирным – выживешь. Олег, переведи... Сухов старательно перевел, и ширваншах кивнул заторможенно – понял, дескать, уяснил. – Он проникся, – сказал Олег. – Тогда шагом марш в Шемаху, – приказал князь. В сосновой роще новых пленных объединили со взятыми ранее, и повели в город. Муганские ворота были заперты, но когда ширваншах, которого ярл Рогволт невежливо в спину мечом подкалывал, прокричал приказ, то караульные в серокожаных одеждах неохотно отворили ворота. И варяги повалили в Шемаху стальным потоком, расшвыривая стражу, понуждая мирных граждан искать спасения в закоулках и подвалах. По улице, мощенной булыжником, варяги поднялись вверх, минуя кварталы Мейдан и Шабран. Выйдя на Мраморную площадь между шахской мечетью и ханегой – жилым зданием дворца, Боевой Клык свернул к диванхане, шахской канцелярии – мрачноватому строению из серого необтесанного камня, и приказал: – Пленных – внутрь! Запереть и сторожить! Царедворцев вместе с венценосной особой загнали в сумрачные коридоры диванханы, а варяги только теперь, наверное, осознали, что Шемаха взята ими, взята почти без боя. Без приступа, без длительной осады, изнуряющей обе стороны. Князь Инегельд тоже это почувствовал. И еще он уловил то настроение у своих подчиненных, каковое предшествует безумству разрушения, опьяняющей страсти уничтожать, жечь, крушить, предавать смерти. Можно простить разваленный город, но развал дисциплины – никогда, ибо гридь сильна не мечами, а командирской уздою. – Слушать меня! – трубно взревел Клык, и варяги, разбежавшиеся было по Мраморной площади, остановили свой разбег. – В этом городишке, – продолжал греметь князь, – живет столько тыщ человек, сколько у каждого из вас имеется пальцев на руках и на ногах! Они никудышные воины, но их много. Мы свели счеты с шахом, и мы возьмем с него ха-арошую виру. Обещаю, добычи хватит каждому! А посему в город никому не отлучаться! Кто же не внемлет слову княжескому, будет иметь дело со мной и моим «вдоводелом»! – при этих словах он вскинул над головой руку с огромным полуторным мечом. – Всем ясно? Вон дворец – хоть весь его вынесите... И варяги повалили в ханегу. Олег не отставал, шагал в первых рядах. Поднявшись по широким веерообразным ступеням, он прошел под аркой с колоннадой в длинный коридор, где скучились телохранители-джандары. Они стояли тесно, плечом к плечу, и перегораживали коридор в несколько рядов. Джандары были мрачны и настроены воинственно. Халег, сын Ингоря, подошел и встал рядом со своим тезкой. – Лучников, что ли, позвать? – подумал он вслух. – Или шаха им показать? – Чего стоим? – бодро спросил сзади Малютка Свен. – Пошли, порубаем этих холуев! – Погодь, – остановил его Турберн и кликнул: – Саук! Кажись, самое время испробовать ту штуку, с дымом едучим! – Щас мы! – было ответом. Варяги оживились – Железнобокий всегда умел удивить какой-нибудь смертоубойной новинкой. На этот раз они пришли в изумление – Саук приволок большую медную жаровню и с грохотом опустил ее на пол. Стегги и Фудри принесли два меха, выломанных на дворцовой кузне, а Воист Коварный притащил большой ком кира – битума из Страны Огней, разломал его, уложил куски на жаровню, а сверху щедро присыпал серой. И поджег. – Мехи, мехи качайте! – сердито закричал Турберн. – Сильнее! Горючая смесь разгорелась, раздуваемая мехами, и едкий дым, густой и ядовитый, тяжелыми клубами поплыл на джандаров – тяга была хорошая. – Давай, давай... – цедил Железнобокий. Дым стелился, колыхаясь, и совершенно скрыл за собой телохранов. Из сизой пелены доносился кашель и хрипы, лязг роняемого оружия. Мягкие шлепки озвучили падение тел – джандары теряли сознание. Еще через минуту все они были мертвы. – Хватит! – просипел Турберн, перхая. – Выходим! Пусть проветрится... Саук, зажимая нос пальцами, залил жаровню водой из кувшина и выскочил наружу. Варяги скребли затылки в недоумении, но когда дым-отрава рассеялся, все увидели груду мертвых тел и посмотрели на Железнобокого уважительно. – Теперь всегда будем так делать! – воскликнул Свен. – Как выйдем в поле биться, как разожжем костры, да как напустим дыму! – Дубина ты, – ласково сказал Турберн. – В чистом поле надо будет целую гору горючего сжечь, чтобы подействовало! Это только для узостей всяких, для коридоров, для ходов потаенных... Понял? – Понял... – вздохнул Малютка Свен и тут же взбодрился: – А чего стоим? Айда! И все пошли коридором, где еще витал удушливый, свербящий запах, оставшийся после газовой атаки. Олег прошагал вперед, под высокую арку, задернутую тяжелой ковровой завесью, и попал в тронный зал ширваншахов – приличных размеров помещение. Пол его был устлан коврами, вдоль стен – тюфячки, сундуки, подставки для книг, а сами стены увешаны мечами и копьями, головами антилоп, шкурами медведей и тигров. Напротив входа, на возвышении, стоял золотой трон. Варяги разбежались по палатам дворца, ликующими возгласами сопровождая каждую находку. Трещащие и лязгающие эхо загуляли по Гюлистану – полным ходом шло расхищение чужой собственности. Успокоив себя тем, что шах эксплуатировал народные массы, неправедно нажив добро, Олег присоединился к «расхитителям». Он собирал оружие и золотые кубки, одеяния из драгоценных тканей, увесистые светильни, отлитые из серебра. Все это считалось общей добычей и сносилось во двор, в одну кучу. «Дуванить», то есть делить трофеи, варяги станут потом, в спокойной обстановке. Малютка Свен обнаружил в дальних покоях насмерть перепуганных слуг, и князь Боевой Клык постановил: – Нечего тут трястись! Тащите самые лучшие припасы и готовьте пир! Слуги бегом бросились на дворцовую кухню... Когда обчистили дворец, варяги собрались на площади возле диванханы. Халег, сын Ингоря, отпер двери и огласил приговор: – Выкупайте себя! Олег перевел, и бледные шемаханцы потянулись в город. Каждого сопровождали двое-трое варягов. Олегу с Фудри Москвичом и Малюткой Свеном достался купец Хасан. Он был толст, кушак едва стягивал полы халата на необъятной талии, а маленькую лысую голову венчал огромный тюрбан. Хасан боялся так, что его ноги не держали – подгибались, и Свен то и дело заботливо встряхивал купца, так что у того зубы клацали. Торговый человек привел варягов в свой дом – большое двухэтажное строение, и сразу провел к сундуку. – Вот, – сказал он трагическим голосом, – здесь все, что я имею! Свен открыл сундук. Под окованной крышкой лежали одежды из шелка и парчи. Малютка перерыл все содержимое сундука, но ничего, кроме платья, не нашел. – А динары где? – спросил он в недоумении. – Слышь, ты, куль с жиром? Денежки гони! Олег с удовольствием перевел. Купец затрясся еще пуще. Жалобно стеная и призывая в свидетели Аллаха, он клялся, что беден, нищ, разорен... – Ищем, – коротко сказал Олег. Втроем они устроили обыск, шугая домашних, и нашли-таки три шкатулочки, набитые золотыми и серебряными монетами. Купец увял. – Зато ты живой, – утешил его Сухов и махнул рукой: – Пошли отсюда! Уже спускаясь по лестнице, он услыхал злобное шипение Хасана, проклинавшего поганых «ар-Рус», но возвращаться не стал. Ограбив шаха, вытребовав выкуп с пленных, варяги устроили во дворце пир. Замотавшись в чузеземные одежды, русы веселились вовсю, тем более что слуги раскупорили множество кувшинов с ширванским вином «рейхани». На яд проверили? Хватало и барашков, зажаренных с неведомыми на севере приправами. Появились и женщины – иных притащили силой, другие сами пришли. Легкомыслия, впрочем, варяги не допускали – ученые были. Пока одна треть гуляла, две трети стерегли награбленное, коней и все подходы к дворцу. Потом следовала пересменка. Наевшись и напившись, Олег до того устал, что отправился искать себе лежбище. Забредя в одну из башен дворца, он столкнулся с Халегом, сыном Ингоря. Угадав первейшее желание тезки, княжич сказал: – Ложись у меня, я все равно не усну! Знаю, что завтра буду как сонная муха ползать, а все равно... Ну не хочется мне если! – Чужой город, – улыбнулся Олег, – чужая ночь... – Во-во! – подтвердил Халег и признался: – Это ж первый мой поход... – Ну, дадут боги, не последний! Бурной ночи. – Ха-ха-ха! Веселый, молодой, безбашенный княжич удалился, а Олег ввалился в отведенные сыну Ингоря покои. Тут было безопасно. Сонно поморгав в цветные стекла шестигранного шебеке – стрельчатого окна, – Сухов разглядел костры на Мраморной площади. Разухабистые крики доносились смутно, сливаясь в общий гул. – Мне бы красную девицу, – пробормотал Олег, – шемаханскую царицу... Не-е... Ну ее... Сделав над собою усилие, он разулся и рухнул на пухлую стопу одеял. Подтянул к себе подушку. И уснул. Когда он проснулся, неизвестно. За окном чернела все та же ночь, и варяги гудели по-прежнему, причем их жизнерадостный гогот все чаще перебивался женскими взвизгами. И визжали прелестницы отнюдь не от страха... Олег зевнул и потянулся. Полная луна засветила в шебеке, протягивая по ковру затейливый рисунок, расцвеченный причудливо, но бледно. Внезапно дверь в покои стала медленно растворяться. Олег насторожился и с той же неспешностью подтащил поближе к себе меч. В проем скользнула гибкая и стройная фигурка. Женщина?! Уже интереснее... Вошедшая отбросила накидку с лица, и тяжелые волны волос обрушились на грудь – весьма заметную, кстати. Выдающуюся в обоих смыслах. – Халег? – произнесла женщина, и Сухов вздрогнул. Голос был молодой, в нем чувствовался неуловимый акцент, но не в том суть. Голос обволакивал, голос томил, обещая невероятные услады. Олег облизнул пересохшие губы и признался: – Я... Женщина изящно скинула с себя одежды. Сухов ощутил «сердечный укол». Настолько прекрасного тела он никогда даже не надеялся увидеть. Разве могли быть у живой женщины настолько длинные и ровные ноги? Настолько тонкая талия? Большие круглые груди, не обвисавшие вопреки тяготению? Кажется, будто природа или Бог трудились из поколения в поколение, вытачивали овал лица, искали рисунок соболиных бровей, волнующую линию груди, ужим талии, чтобы воссоздать изначальную прелесть Евы и Лилит. Каждая клеточка ее тела желанна, любое движение законченно, полно спокойного достоинства и опасной женской силы. Этой бесконечной женственностью, где ангелическое с демоническим сплетено нераздвоимо, можно любоваться всегда, глядеть, не уставая, не моргая даже, сдерживая бурное дыхание. И жаждешь ее отчаянно и в благоговейном трепете стесняешься своего необузданного желания, себя ощущая рядом с нею грубым и отвратным, затхлым и мерзким... Дразняще качая бедрами, женщина приблизилась к Олегу и опустилась рядом на колени, прилегла, приобняла, коснулась сухими, горячими губами его пересохших губ. Чувствуя невероятное возбуждение, Сухов обвил руками гибкий стан красавицы, перекатил ее, хватая за роскошную попу, и стал покрывать поцелуями – от стройной шеи до коленок. Он нарочно длил удовольствие, не позволяя осуществить желание, но «шемаханская царица» все сделала сама, отдаваясь торопливо и жадно. Женщина извивалась под ним, охватывая его ногами и руками, изгибалась, вскрикивала, и вот издала последний сладострастный стон, вытянулась стрункой и замерла в его объятиях. Ладонь Олега плотно лежала под ее левой грудью, и он ловил частое биение сердца незнакомки. – Как зовут тебя? – спросил он, не думая, по-русски. К его удивлению, женщина ответила на том же языке. – Елена... – нежно сказала она и упруго села, добавив: – О, я увлеклась без меры... Надо же... Я назвала тебе свое истинное имя! Впрочем, это уже неважно... Она подняла руки к волосам, запуская пальцы в густую черную гриву, и вдруг вытащила из прядей тонкий кинжальчик с золотой рукояткой. Замахнулась им... Олег, мало что понимая, приготовился перехватить красивую гладкую ручку неожиданной любовницы. – О, господи! – застонала Елена. – Я не могу убить тебя, Халег, сын Ингоря! Она с силой выбросила руку, и кинжальчик вонзился в одну из тонких деревянных колонн, подпиравших балки потолка. Женщина вскочила, выпрямляясь, и Олега как пружиной подбросило. Стоя на коленях, он обнял руками бедра Елены, прижимаясь к ней, и сказал: – Я не знаю, кто ты, но и ты пришла не к тому. Меня в самом деле зовут Олег, но я не сын Ингоря, и не княжич вовсе. Я простой воин... И благодарю всех богов этого и того света за то, что ты ошиблась! Елена глухо вскрикнула и развела его руки, отступила на шаг. – Проклятый северный варвар... – проговорила она и неожиданно бросилась обратно, с силой и страстью прижимаясь к Олегу, целуя его лицо, шею, плечи. – Проклятая Евина природа, – выдохнула Елена, – она подвела меня... Прощай! Оттолкнув Сухова, она вырвалась и кинулась к двери, на бегу подхватывая свои одежды. Хлопнула дверь, затихли легкие шажки. Олег, опустошенный и счастливый, вдохнул воздух, ловя легчайший аромат женского тела. – Елена... – прошептал он, словно ощущая вкус этого имени. – Елена... «Она с ним попрощалась...» – подумал Полутролль. Пройдясь к колонне, он расшатал и с трудом выдернул изящный кинжальчик. – Фиг я прощусь с тобой... – пробормотал он, сжимая еще теплую витую рукоятку. |
||
|