"Окно Иуды" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 1 И ВЫНЕСУ СПРАВЕДЛИВЫЙ ВЕРДИКТ…

— Все лица, которые могут сообщить что-либо, касающееся рассматриваемого дела, пусть подойдут и дадут показания перед судом. Боже, храни короля и милордов королевских судей.

В зале суда номер 1 судья Рэнкин занял свое место. Это был низенький толстый человечек, которого алая мантия, отороченная черным, делала еще ниже и толще, но он носил ее весьма непринужденно. Лицо под седым париком, подходящим ему как собственные волосы, было круглым и румяным. Маленькие узкие глазки энергично поблескивали, придавая ему облик директора школы, стоящего перед классом.

Эвелин и мне, сидящим на зарезервированных местах позади обвинителей и защиты, помещение также напоминало скорее школьный класс, нежели зал суда. Даже столы были расположены как парты. Белый купол над судейским креслом оканчивался стеклянной крышей, сквозь которую проникали бледные лучи утреннего мартовского солнца. Скрытые под карнизами электрические лампы отбрасывали желтоватый свет на дубовые панели. Сходство с классом подчеркивали деловитая аккуратность и полное отсутствие суеты. С наших мест мы могли видеть только спины и затылки барристеров[1] в мантиях и париках с буклями. Слева от нас находилась сейчас пустовавшая скамья подсудимых, а напротив, перед столом солиситоров,[2] скамьи присяжных и свидетельское место. Справа располагался ряд массивных стульев с высокими спинками, образующих судейскую скамью; над центральным из стульев вертикально нависал карающий меч правосудия.

Судья Рэнкин отвесил обвинению, защите, судебным чиновникам и присяжным низкий поклон, напоминающий мусульманское приветствие. Два секретаря суда за столом ниже судейского кресла тут же повернулись и поклонились в унисон. Оба были высокими мужчинами в париках и мантиях, чьи движения настолько совпадали с движениями судьи, что напоминали шоу Панча и Джуди.[3] После этого суд занял места, и в зале начался кашель. Судья Рэнкин устроился на стуле слева от меча — центральный предназначался для лорд-мэра или одного из олдерменов.[4] Надев очки в роговой оправе, судья взял ручку и открыл большую книгу записей.

Мартовский свет, проникающий сквозь стеклянную крышу, стал ярче, затем снова потускнел. В зал ввели обвиняемого. Невозможно долго смотреть на подсудимого, стоящего у огромной скамьи с полицейскими по обеим сторонам. По крайней мере, я не мог этого делать, так как чувствовал себя упырем. Мы с Эвелин впервые увидели Ансуэлла. Он выглядел вполне достойным молодым парнем — ничуть не хуже любого из сидящих в зале. Хотя Ансуэлл был хорошо одет, чисто выбрит и стоял по стойке «смирно», складывалось впечатление, что его не слишком волнует происходящее. Позади нас сидело несколько вампиров из прессы, и он не смотрел в нашу сторону. Когда ему зачитали обвинение, он ответил «невиновен» голосом, в котором неожиданно прозвучал вызов.

В зале не было произнесено ни одного лишнего слова. Казалось, судья предпочитает вести процедуру, обходясь в основном знаками. «Клянусь всемогущим Богом, — диктовали эти знаки-слова присяги членам жюри, — что буду честно разбирать дело между нашим повелителем королем и обвиняемым и вынесу справедливый вердикт, согласно доказательствам».

— Не могу этого понять, Кен, — с беспокойством заговорила Эвелин, прикрыв рот ладонью и глядя на ряд черных спин впереди. — Почему Г. М. захотел участвовать в суде? Ведь он всегда на ножах с правительственными чиновниками, а при встрече с министром внутренних дел едва не затевает драку, зато в хороших отношениях с полицией. Старший инспектор… как его фамилия?..

— Мастерс?

— Да, Мастерс. Он больше прислушивается к советам Г. М., чем собственного начальства. Если Г. М. может доказать, что Ансуэлл невиновен, почему он не доказал это полиции, чтобы они отозвали дело?

Я этого не знал. По этому поводу Г. М. хранил агрессивное молчание. Хотя барристеры располагались к нам спиной, разглядеть Г. М. не составляло труда. Он занимал левый край передней скамьи и сидел, опершись локтями на стол; старая мантия делала его спину еще шире, а парик на голове выглядел нелепо. Справа от него сидели представители Короны — сэр Уолтер Сторм, мистер Хантли Лотон и мистер Джон Спрэгг, — которые шепотом совещались. Хотя стол перед Г. М. был относительно чистым, пространство перед обвинителями заполняли тома недавно отпечатанных отчетов, желтые буклеты с официальными фотографиями и розовая промокательная бумага. Хотя их спины выглядели вполне серьезно, я едва сдерживал ироническую усмешку, когда головы в париках поворачивались к Г. М. Эвелин испытывала те же чувства и была в ярости.

— Ему не следовало являться в суд, — настаивала она. — Г. М. стал адвокатом еще до войны, но Лоллипоп говорила мне, что он не вел дела в суде уже пятнадцать лет и его наверняка сожрут. Посмотри — он нахохлился, как филин, а если его начнут доставать, безусловно, выйдет из себя.

Я был вынужден признать, что Г. М. отнюдь не самый лощеный адвокат. Кажется, был какой-то скандал, когда он последний раз появился в суде. И я согласен, что с его стороны было невежливым начинать обращение к присяжным: «Ну, тупоголовые вы мои». Тем не менее дело он выиграл.

Пока жюри приносило присягу, зал наполняло бормотание. Эвелин посмотрела на длинный стол солиситоров. Каждое место было занято, а на столе лежали вещественные доказательства в аккуратных конвертах или пакетах. Еще два более причудливых доказательства были прислонены к маленькой кабинке судебного репортера-стенографиста. Потом Эвелин перевела взгляд на судью Рэнкина, отстраненного, словно йог.

— Судья выглядит… крутым.

— Он такой и есть. К тому же он один из самых толковых людей в Англии.

— Тогда, если парень виновен… — Эвелин оборвала фразу. — Думаешь, он сделал это?

Лично я полагал, что Ансуэлл либо виновен, либо безумен, либо то и другое вместе, и не сомневался, что его повесят. Во всяком случае, он приложил для этого все усилия. Но размышлять об этом было не время. Последние из присяжных, включая двух женщин, принесли присягу без отвода. Подсудимому снова зачитали обвинение. Послышался кашель, и сэр Уолтер Сторм, генеральный прокурор, поднялся, чтобы открыть дело от имени Короны.

— Ваше лордство, члены жюри…

В наступившем молчании зычный голос сэра Уолтера производил странное впечатление звучащего из бездны. Шерстяная макушка его парика устремлялась на нас, когда он вскидывал голову. Не думаю, что в течение всего процесса мы видели его лицо более чем один раз, когда он повернулся, — оно было продолговатым, с длинным носом и цепким взглядом. Выглядел он абсолютно бесстрастным, что производило особенно жуткое впечатление, иногда напоминая учителя, задающего вопросы туповатому ученику, и четко, как актер, произнося каждый слог.

— Ваше лордство, члены жюри, — начал генеральный прокурор. — Как вы слышали, подсудимый обвиняется в убийстве. Мой долг — указать курс, которого будет придерживаться обвинение. Можете поверить, что обвинитель часто с неохотой исполняет свои обязанности. Жертва этого преступления — всеми уважаемый человек, долгие годы работавший в банке «Капитал каунтис», а впоследствии ставший членом совета директоров этого банка. В то же время обвиняемый происходит из хорошей семьи, получил достойное воспитание и солидное наследство, обладая, таким образом, преимуществами, в которых многим в этом мире отказано. Но вам будут представлены факты, которые, на мой взгляд, не могут привести к иному выводу, кроме того, что мистер Эйвори Хьюм был жестоко убит обвиняемым.

Убитый был вдовцом и во время смерти проживал в доме 12 на Гроувнор-стрит со своей дочерью, мисс Мэри Хьюм, братом, доктором Спенсером Хьюмом, и личным секретарем, мисс Амелией Джордан. В течение двух недель, с 23 декабря по 5 января, мисс Мэри Хьюм отсутствовала, гостя у друзей в Суссексе. Вы услышите, что утром 31 декабря покойный получил письмо от мисс Хьюм, извещающее о ее помолвке с Джеймсом Ансуэллом, обвиняемым по этому делу, с которым она познакомилась в доме друзей. Вы также услышите, что, узнав новости, покойный вначале был обрадован и выразил горячее одобрение. Он отправил поздравительное письмо мисс Хьюм и по крайней мере один раз говорил с ней по телефону на эту тему.

Вы можете подумать, что у него имелись причины быть довольным, учитывая перспективы обвиняемого. Но я должен привлечь ваше внимание к следующему. В какое-то время между 31 декабря и 4 января отношение покойного к этому браку (и к обвиняемому) претерпело внезапное и полное изменение. Когда и почему оно произошло, Корона сообщить не в состоянии. Но Корона просит вас подумать, произвело ли это изменение эффект на обвиняемого.

Вы услышите, что утром в субботу 4 января покойный получил еще одно письмо от мисс Хьюм. Это письмо извещало, что обвиняемый в тот день будет в Лондоне. Не теряя времени, мистер Хьюм позвонил обвиняемому в его квартиру на Дьюк-стрит. Слова покойного во время телефонного разговора слышали два свидетеля. Вы услышите, в каких выражениях и как резко он говорил с обвиняемым. А положив трубку, покойный произнес вслух: «Мой дорогой Ансуэлл, я заставлю вас замолчать, черт бы вас побрал!»

Сэр Уолтер сделал паузу. Он произносил слова без всяких эмоций, время от времени сверяясь со своими бумагами. Некоторые из присутствующих посмотрели на подсудимого, теперь сидящего на скамье между двумя надзирателями. Мне он казался вполне готовым к услышанному.

— Во время разговора по телефону покойный попросил обвиняемого явиться к нему в дом на Гроувнор-стрит в шесть часов вечера. Позже, как вы услышите, он сказал дворецкому, что ожидает к шести посетителя, который (по его собственным словам) «может причинить неприятности, так как ему нельзя доверять». Около четверти шестого покойный вернулся в свой кабинет на задней стороне дома. Должен объяснить вам, что в течение долгой службы в банке он оборудовал в доме личный офис. Вы увидите, что в этой комнате только три входа: дверь и два окна. Тяжелая и плотно прилегающая дверь была заперта на засов изнутри. В ней не было даже замочной скважины — снаружи она запиралась на американский замок. Каждое из окон было снабжено стальными ставнями, которые надежно предохраняли от взломщиков. Покойный держал в кабинете важные документы и письма, которые приносил домой. Но последние несколько лет кабинет не использовался как «комната-сейф», и покойный не считал необходимым запирать дверь или закрывать ставни, так как хранил там только свои «трофеи». Дело в том, что покойный увлекался стрельбой из лука. Он был членом Королевского общества лучников и клуба «Лесники Кента», которые пропагандируют этот старинный вид спорта. На стене его кабинета висели призы ежегодных матчей «Лесников Кента». Они включали три стрелы с обозначенными на них годами выигрышей — 1928, 1932 и 1934 — и бронзовую медаль, врученную «Лесниками» за рекордное число попаданий в 1934 году. Вечером 4 января покойный вошел в кабинет около четверти шестого.

Теперь прошу внимания! В это же время покойный вызвал дворецкого Дайера и велел ему закрыть и запереть ставни. «Ставни?» — удивленно переспросил Дайер, поскольку этого не делали с тех пор, как комнату перестали использовать как офис. «Делайте, что вам говорят, — сказал покойный. — Думаете, я хочу, чтобы Флеминг видел, что вытворяет этот дурень?» Покойный имел в виду мистера Рэндолфа Флеминга, своего друга и энтузиаста-лучника, который жил в соседнем доме по другую сторону узкого мощеного прохода за окнами кабинета. Дайер выполнил указания покойного и крепко запер ставни. Стоит отметить, что два подъемных окна также были заперты изнутри. Дайер, проверяя, все ли в порядке в комнате, заметил на буфете графин с виски, полный до пробки, неиспользованный сифон с содовой водой и четыре чистых стакана. После этого он вышел из кабинета.

Обвиняемый прибыл в десять минут седьмого. Вы услышите показания, которые помогут вам решить, был ли он в крайне возбужденном состоянии. Он отказался снять пальто и сразу попросил проводить его к мистеру Хьюму. Дайер проводил его в кабинет и снова удалился, закрыв дверь. Около двенадцати минут седьмого Дайер, находясь в маленьком коридоре за дверью кабинета, слышал, как обвиняемый сказал: «Я пришел сюда не убивать кого-либо, если только это не станет крайне необходимым». Спустя несколько минут он услышал крик мистера Хьюма: «Да что с вами, приятель? Вы с ума сошли?» После этого дворецкий услышал звуки, которые будут вам описаны.

На сей раз пауза была краткой. Сэр Уолтер Сторм несколько разгорячился, хотя говорил с той же тщательной артикуляцией, при каждом слове указывая пальцем в сторону жюри. Генеральный прокурор был высоким мужчиной, и рукав его черной мантии при каждом жесте слегка трепетал.

Дайер постучал в дверь и спросил, все ли в порядке. «Я справлюсь сам — уходите», — ответил его хозяин, и дворецкий повиновался. В половине седьмого мисс Амелия Джордан спустилась вниз, намереваясь выйти из дома, и подошла к кабинету. Она собиралась постучать, когда услышала голос обвиняемого: «Вставайте, черт бы вас побрал!» Мисс Джордан повернула ручку, но обнаружила, что дверь заперта на засов изнутри. Тогда она побежала по коридору, столкнулась с появившимся в нем Дайером и крикнула ему: «Они дерутся, убивают друг друга — остановите их!» Дайер ответил, что лучше позвать полицейского. «Вы трус! — сказала мисс Джордан. — Бегите в соседний дом и приведите мистера Флеминга». Но Дайер ответил, что мисс Джордан в такой момент лучше не оставаться одной, поэтому пусть она сама сходит за мистером Флемингом. Мисс Джордан застала мистера Флеминга выходящим из своего дома и вернулась вместе с ним. Они увидели Дайера, пришедшего из кухни с кочергой, и втроем подошли к двери кабинета. Дайер постучал, и они услышали звук, который правильно определили как звук засова, медленно выдвигаемого из гнезда с другой стороны двери.

Я сказал «правильно», так как засов в тот момент действительно выдвигали, что потребовало некоторых усилий, как неоднократно заявил сам обвиняемый. Подсудимый приоткрыл дверь на несколько дюймов. Увидев стоящих за ней, он открыл ее настежь и сказал: «Ладно, можете войти».

Эти слова могут показаться вам бессердечными при данных обстоятельствах. А обстоятельства были таковы, что мистер Хьюм лежал на полу между окном и письменным столом в положении, описание которого вы услышите. В груди у него торчала стрела. В ней опознали ту, которая, когда покойного последний раз видели живым в обществе подсудимого, висела на стене кабинета, что подтверждает и обвиняемый. Согласно медицинскому свидетельству, которое мы представим, стрелу воткнули в тело с такой силой, что она пронзила сердце, вызвав немедленную смерть. В показаниях экспертов вы услышите, что стрелу не выпустили из лука, а, очевидно, использовали как ручное оружие наподобие ножа. Вы услышите от полицейских, что на стреле, провисевшей несколько лет на стене, был слой пыли, стертый лишь в одном месте, где обнаружены четкие отпечатки пальцев. И наконец, вы услышите, что эти отпечатки принадлежат обвиняемому.

Что произошло, когда подсудимый открыл дверь кабинета мисс Джордан, мистеру Флемингу и дворецкому? Как они обнаружили, он находился в комнате наедине с мертвецом. «Кто это сделал?» — обратился к нему мистер Флеминг. «Полагаю, вы скажете, что я», — ответил обвиняемый. «Вы убили его, — заявил мистер Флеминг, — и нам лучше вызвать полицию». Обследуя комнату, они обнаружили, что стальные ставни и подъемные окна все еще заперты изнутри. Таким образом, обвиняемого застали наедине с убитым в комнате, куда нельзя было проникнуть ни через дверь, ни через окна, а других доступов туда не существовало. Покуда мистер Флеминг осматривал комнату, обвиняемый сидел на стуле, внешне абсолютно спокойный, и курил сигарету…

Кто-то кашлянул. Кашель был непреднамеренным, но по залу пробежал легкий шорох. Я не мог определить, как большинство присутствующих воспринимает речь обвинителя, но атмосфера в зале была зловещей. Позади нас, на местах земельной корпорации Сити, сидели две женщины. Одна — в пальто из шкуры леопарда — была красивой, а другая — невзрачной, если не сказать уродливой, и ее аристократическое лицо покрывал плотный слой косметики. Справедливость требует признать, что они не вертелись, не смеялись и громко не разговаривали — их шепот слышали только мы.

— Знаешь, — сказала Леопардовая Шкура, — я однажды встречала его на вечеринке. Только подумать, что через три недели его повесят!

— Ты находишь это забавным, дорогая? — отозвалась Уродина. — Я бы хотела, чтобы его посадили поудобнее.

Сэр Уолтер Сторм окинул взглядом присяжных:

— Что же говорит об этом сам обвиняемый? Как он объясняет тот факт, что только он один мог быть с мистером Хьюмом в момент его гибели? Как он объясняет наличие отпечатков своих пальцев на оружии? Как он объясняет (этот факт будет вам представлен), что пришел в дом вооруженный пистолетом? Вы услышите слово в слово замечания, сделанные им мистеру Флемингу, Дайеру и доктору Спенсеру Хьюму, который прибыл вскоре после обнаружения тела. Но большинство этих замечаний содержится в заявлении, которое обвиняемый сделал участковому детективу-инспектору Моттраму 5 января в 12.15. Обвиняемый в сопровождении инспектора Моттрама и сержанта Рейва проследовал на Доувер-стрит, где добровольно дал показания, которые я намерен вам зачитать.

Он сказал следующее: «Я делаю это заявление по доброй воле, предупрежденный, что все, сказанное мною, будет записано и может быть использовано как свидетельство. Я желаю очистить себя от подозрений. Я абсолютно невиновен. Я прибыл в Лондон сегодня в 10.45 утра. Покойный знал о моем приезде, так как моя невеста написала ему, что я приезжаю девятичасовым поездом из Фроненда в Суссексе. В половине второго мистер Хьюм позвонил мне по телефону и попросил прийти в его дом в шесть. Он сказал, что хочет уладить дела, касающиеся его дочери. Я пришел в его дом в 18.10. Он дружески меня приветствовал. Несколько минут мы разговаривали о стрельбе из лука, потом я обратил внимание на три стрелы, висящие на стене. Мистер Хьюм сказал, что каждой из этих стрел можно убить человека. Я в шутку ответил, что пришел сюда не затем, чтобы кого-то убивать, если только это не станет абсолютно необходимым. Я уверен, что тогда дверь не была заперта на засов, а при мне не было никакого оружия. Я сказал мистеру Хьюму, что хочу жениться на его дочери и прошу его согласия. Он предложил мне выпить, и я согласился. Мистер Хьюм налил два стакана виски с содовой и протянул один мне. Потом он сказал, что хочет выпить за мое здоровье и что согласен на мой брак с мисс Хьюм».

Сэр Уолтер оторвал глаза от бумаги. Казалось, некоторое время он молча смотрел на присяжных. Мы не видели его лица, но затылок в парике выглядел весьма красноречиво.

— Корона спросит вас, верите ли вы, что покойный пригласил обвиняемого «уладить дела, касающиеся его дочери». Вам предстоит решить, считаете ли вы это заявление правдоподобным или вероятным. Обвиняемый приходит в дом, они начинают говорить о стрельбе из лука, как только он входит в кабинет, и мистер Хьюм дружелюбно заявляет, что каждой из этих стрел можно убить человека. Такое поведение может показаться вам странным, хотя оно позволяет обвиняемому пошутить насчет убийства. Еще более странным вам может показаться то, что покойный, ранее выражавший при свидетелях совсем иные чувства к обвиняемому, пьет за его здоровье и дает согласие на брак. Но что за этим следует?

Сэр Уолтер возобновил чтение: «Я выпил около полстакана виски с содовой, когда почувствовал, что у меня кружится голова и что я теряю сознание. Я пытался заговорить, но не смог. Я понял, что в напиток, очевидно, добавили какой-то наркотик, и стал падать лицом вниз. Последнее, что я помню, — как мистер Хьюм спросил: «Да что с вами? Вы с ума сошли?» Когда я пришел в себя, то сидел на том же стуле, хотя помнил, что упал с него. Мне было скверно. Я посмотрел на часы — было половина седьмого. Потом я увидел ногу мистера Хьюма с другой стороны стола. Он лежал мертвый, каким вы его нашли. Не понимая, что произошло, я крикнул, чтобы он встал. Обойдя комнату, я заметил, что одна из стрел исчезла со стены. Я подошел к двери и обнаружил, что она заперта на засов изнутри. Тогда я обследовал ставни и увидел, что они тоже заперты изнутри. Мне пришло в голову, что меня могут заподозрить в убийстве, поэтому я стал искать стаканы с виски, которые наполнил мистер Хьюм, но не смог их найти. Графин с виски стоял на буфете снова полный, а сифон с содовой выглядел нетронутым. Рядом находились четыре чистых стакана, но я не знаю, были ли среди них два, которыми пользовались мы. Вскоре после этого я снова подошел взглянуть на дверь. Тогда я заметил пыль на моей руке, на которую вы позже обратили внимание. Я вернулся и посмотрел на стрелу. В этот момент в дверь постучали, и я открыл ее. В комнату вошел крупный мужчина, которого вы называете Флемингом, а за ним слуга с кочергой. Мисс Джордан осталась в дверях. Это все, что я могу вам сообщить. Я ни разу не прикасался к стреле».

Послышался шелест, когда сэр Уолтер перелистал страницы с отпечатанным текстом и отложил их.

— Да он же просто сумасшедший! — прошептала Леопардовая Шкура.

— Ты так думаешь, дорогая? — отозвалась Уродина. — Как ты наивна! По-моему, он хочет, чтобы о нем так думали.

— Члены жюри, — продолжал сэр Уолтер, с озадаченным видом разводя руками, — я не собираюсь комментировать это заявление и показания, которые дадут свидетели и полиция. Какую интерпретацию даст столь необычному заявлению обвиняемый или мой ученый друг, мне неизвестно. Корона придерживается мнения, что обвиняемый, застав Эйвори Хьюма решительно противящимся его матримониальным планам, поссорился с ним и жестоко убил старика, не причинившего ему никакого вреда. В заключение должен напомнить вам следующее. Ваша задача — решить, подтверждают ли доказательства, которые Корона представит вам, обвинение в убийстве. Если вы сочтете, что Корона не доказала обвинение, не оставляя сомнений, без колебаний исполняйте свой долг. Говорю откровенно, что Корона не в состоянии объяснить причину внезапного антагонизма жертвы по отношению к обвиняемому. Но суть не в этом, а в том, какой эффект этот антагонизм оказал на подсудимого. Сам по себе антагонизм является фактом, и вы можете считать его отправным пунктом в цепи фактов, которые мы вам представим. Если же вы решите, что обвинение доказано без каких-либо сомнений, не превращайте слабость характера подсудимого в фактор его защиты и без колебаний приговорите его к высшей мере наказания.