"Удар в спину" - читать интересную книгу автора (Матюхин Леонид)

ГЛАВА 13

Антон открыл глаза. Ощущение реальности происходящего, а также основные чувства и ощущения как-то уж очень медленно возвращались к нему. Это было похоже на работу компьютера, последовательно загружающего в после включения несколько обязательных программ. «Компьютер» был не очень совершенен, и «загрузка» шла бесконечно медленно и со сбоями.

Первое, что дошло до затуманенного сознания Стахова — какой-то шум. Скорее всего, это был шум движущегося автомобиля. Легкие толчки и покачивание, которые он осознал затем, свидетельствовали о том, что он едет. Нет, не совсем так. Не он едет. Его везут. Везут на чем-то и куда-то. Но, что удивительно, — открыв глаза, он ровным счетом ничего не видел.

Стахов вновь закрыл глаза, крепко смежил веки, а затем вновь распахнул их. Увы, ничего не изменилось. Кругом была все та же горячая непроницаемая темнота. Вот только вдруг резко заболела голова, и появилось чувство тошноты. Голова не просто болела. Она трещала, она раскалывалась от тяжелой давящей боли. Было такое впечатление, будто её сжимают стальные обручи. И эти обручи были живыми. Они пульсировали. Они по очереди сжимались и разжимались. И в соответствии с этими их пульсациями то усиливалась, то ненадолго стихала боль. Она не пропадала, а лишь становилась на короткое время не такой острой. Но обручи вскоре вновь сжимались, и от накатывающей тупой боли тошнило и хотелось кричать.

В те короткие моменты, когда головная боль ослабевала, начинало надсадно ныть все тело. Это ощущение было не столь болезненно. С ним, наверное, можно было бы даже смириться. Однако следующий через короткие мгновения очередной приступ головной боли заставлял Антона забывать о том, что у него помимо головы есть ещё руки, ноги и туловище…

Стахов попытался изменить позу — это ему не удалось. И затуманенный мозг не мог дать ответ на причины неудачи. Или его тело просто не хотело подчиняться ему, или что-то его удерживало. Все это напоминало ночные кошмары, когда нечто темное и тяжелое наваливается и полностью лишает спящего сил и воли. Вот только обычного в таких случаях ужаса Стахов не испытывал. Он лишь ощущал дискомфорт и, подчиняясь рефлексам, пытался изменить позу. Ему это не удалось в очередной раз, и он смирился с этим. Смирился в первую очередь потому, что любое — умственное или физическое усилие усиливало сосредоточенную в черепной коробке боль. Эта боль как бы жила там своей собственной жизнью. Она ворочалась там, дергалась и беззастенчиво брыкалась. И лучше было не тревожить её. В этом случае она несколько успокаивалась и не так безжалостно мучила его бедную голову.

Меж тем его качающийся в темной тошнотворной темноте мозг отказывался воспринимать информацию от органов чувств. Он был занят самим собой, а точнее — поиском оптимальных отношений с терзающей его изнутри давящей болью. Поэтому он отказывался от анализа окружающего. Ему было не до таких мелочей.

Скорее всего, промучившись так на грани между бредом и реальностью несколько секунд, Антон вновь «отключился». Подчиняясь некой программе самосохранения, его мозг просто «выключил» сознание. Во всяком случае, когда через некоторое время молодой человек вновь пришел в себя, то уже был способен — пусть и не очень четко — воспринимать окружающее.

Кажется, он лежал на правом боку. Да, несомненно на правом, поскольку его правая щека покоилась на чем-то жестком, колючем и пахнущем землей и пылью. Желая перевернуться, Стахов сделал усилие, которое немедленно отозвалось стуком крови в висках, усилением головной боли и приступом тошноты. Однако изменить позу при этом ему так и не удалось. Тогда молодой человек попытался хотя бы пошевелить пальцами рук или ног. Но и это оказалось невозможным — он не ощущал ни рук, ни ног. «Не ампутировали же мне их!» — подумал он.

В этой темноте помимо боли существовали лишь чувство тяжести да желание изменить позу. Но теперь это были уже не просто рефлексы. Его мозг уже пробуждался. Во всяком случае, теперь он был не просто куском изолированной от всего мира и страдающей от боли живой плоти. Теперь он ощущал себя частью тела. Мозг принадлежал человеку, и человеком этим был Антон Стахов.

Антон оставил попытки перевернуться. По всей видимости, он был связан, и от длительного лежания в одной позе все его тело онемело. И это онемение странным образом захватывало и разум. По крайней мере, оно зацикливало его на неприятных ощущениях, тем самым все более и более усиливая их. Допускать этого не следовало. И коль скоро изменить позу не удавалось, ему, очевидно, надлежало по возможности расслабиться и привести свои мысли в относительный порядок.

Итак, судя по всему, его везли в автомобиле. Мягкость хода и отсутствие характерных стуков и позвякиваний свидетельствовали о том, что это не был грузовик. Следовательно — либо его «упаковали» в какой-то ящик, либо, что ближе к истине, просто засунули в багажник. В пользу последнего предположения говорил и запах старой мешковины. Наверное, не желая запачкать машину, под него бросили несколько мешков для перевозки овощей. Скорее всего, мешки были из-под картофеля.

Итак, теперь следовало попытался припомнить, что же предшествовало всему этому. Как он мог попасть в багажник? Он же ехал с Мишкой на попутке. Ехал к нему домой. Что же было потом? Что?

По дороге Филимонов позвонил Кочету и сообщил, что как можно быстрее ждет его у себя. «Да-да, как можно быстрее… Нет. Еще нет, но буду минут через пятнадцать-двадцать», — ещё сказал он тогда и завершил разговор. А что произошло потом? Может быть, их перехватили в пути? Вытащили из машины и… Нет-нет. Никто их не останавливал. Он это точно знал. Они благополучно добрались до особняка, в котором жил Филимонов. Более того, Антон четко помнил, как они входили в дом. Было очень жарко, и первым делом оба они отправились приводить себя в порядок, благо в доме было две ванных комнаты. И когда — чистый и расслабленный — он в халате и тапочках на босу ногу спустился вниз, то увидел сидящих за столом и что-то оживленно обсуждавших Мишку и Кочета. При появлении Стахова беседа прервалась.

— Тебя что-то разыскивает жена, — поздоровавшись с Антоном, объявил ему Кочет. — Просила позвонить как можно быстрее.

— Когда ты с ней разговаривал?

— А я не разговаривал с ней. Мне передала просьбу секретарша, когда я выходил к машине. На тот случай, если мы вдруг увидимся с тобой.

— Думаю, после этого я уже общался с ней, — пожал плечами Антон.

— Ну смотри… Мое дело — передать.

— Ладно, перезвоню на всякий пожарный, — решил Стахов и прошел в угол, где на журнальном столике стоял телефон.

Но не успел он сделать ещё и пары шагов, как телефон зазвонил. Подойдя, молодой человек снял трубку.

— Але! — произнес взволнованный женский голос. — Ты, Миш?

— Нет, это…

— Слава Богу! Наконец-то я нашла тебя.

Антон узнал голос жены.

— Что случилось? — спросил он.

— Я… Ты можешь приехать к маме?

— Да что стряслось? — уже предчувствуя что-то неладное, повторил вопрос Стахов.

— Ника. У неё внезапно подскочила температура. Она бредит…

— Понял. Я еду… Ты вызвала врача?

— Естественно, — раздраженно ответила жена.

— За тобой заезжать?

— Я уже дома. У мамы. Не теряй времени.

Бросив трубку, Антон метнулся к лестнице на второй этаж.

— Что случилось? — поднимаясь из-за стола, поинтересовался Мишка.

— У Ники высокая температура. Она бредит. Лида просит приехать, — не останавливаясь, пояснил Стахов.

— Да подожди ты! Мне поехать с тобой?

— Зачем? Вызови лучше машину.

— Тебя подбросит парень Кочета.

Через пару минут Антон уже выходил из дома. Со скамейки, стоявшей в тени нависающих над ней кустов, поднялись двое. Одного Антон знал — это был водитель Кочета. Второго — темноволосого, невысокого, но крепкого телосложения, он видел впервые.

— Это Грека, — идя следом, представил Кочет. — Пусть едет с тобой.

— Зачем?

— Пусть едет, — не терпящим возражений тоном потребовал Мишка. — И позвони, как приедешь. А машину пока оставь в своем распоряжении.

Путь от Мишки до дома тещи занимал обычно каких-нибудь двадцать пять тридцать минут. И, хотя на сей раз водитель постоянно превышал допустимую скорость, теперь дорога показалась Антону бесконечно долгой.

По подсказке Стахова водитель подъехал к нужному подъезду и затормозил. Не дожидаясь полной остановки, Антон открыл дверцу.

— Подожди! — попросил Грека, но Антон уже распахивал оказавшуюся незапертой дверь подъезда.

Молодой человек оказался в небольшом тамбуре перед очередной дверью. Справа находилась ещё одна, ведущая в подвальное помещение дверь.

Когда Антон начал набирать код, входная дверь за его спиной снова открылась, и кто-то зашел следом за ним в тамбур. «Наверное, Грека», подумал он тогда. И все. «Наверное, это Грека». Больше, помимо этой последней мысли, он ничего не помнил. Потом была только темнота. И ещё боль.

Очевидно, вошедший за ним с улицы человек ударил его чем-то тяжелым по голове. Или плеснул в лицо какой-нибудь лишающей сознания гадостью. В результате он сразу же «отключился». А потом его перетащили в багажник. Вот только — как все это могло произойти на глазах у охранников? Не могли же они, в конце концов, спокойно наблюдать, как незнакомые люди выносят его из подъезда! А может быть, они и не наблюдали? Может, именно они и везут его теперь «заказчику»? Вначале «угостили» ударом по затылку, а потом уже погрузили в машину. Или же все было по-другому? Возможно, их самих вначале «нейтрализовали», а потом принялись за него? Ответов на эти вопросы у Антона не было и не могло быть.

Стахов попытался вспомнить, видел ли он кого-нибудь, когда спешил от машины ко входу в подъезд, где жила его теща. Увы, тогда его мысли были заняты другим — его лапулей, его Никой. Поэтому он не видел ничего вокруг, просто не обращал внимания на окружающее. А надо бы… Ох, как надо было!

В результате теперь он задыхается от жары и запаха пыли в багажнике автомобиля, который везет его неизвестно куда и неизвестно с какой целью. Хотя — почему неизвестно? Скорее всего, его ударили чем-то тяжелым по голове, а затем, сочтя мертвым, погрузили в машину, дабы сбросить в какой-нибудь заброшенный колодец, или с грузом на шее спустить в реку. А может быть, где-нибудь в лесу, среди кустов и замшелых пней для него уже припасена укромная могилка. И теперь его везут, дабы швырнуть в яму и присыпать сверху прохладной мягкой землей.

Нарисованная услужливым воображением сентиментальная картина возвышающегося над ровной зеленой поверхностью темно-серого холмика странным образом взбодрила Стахова, пробудив в нем желание жить и бороться за свою жизнь. Собравшись с силами, он снова попытался изменить позу, и после нескольких безуспешных попыток понял, что его ноги и руки крепко связаны, а во рту у него торчит кляп. Это «открытие» обрадовало его. Действительно, если бы его сочли трупом, то едва ли бы стали затыкать чем-то рот и пеленать как древнеегипетскую мумию. Труп можно перевозить и без этих предосторожностей — он не кричит и не брыкается. Труп заведомо не будет сучить ногами и стучать по крышке багажника. Не станет он и звать на помощь. Следовательно, его похитители знали, что он жив. И если бы его хотели превратить в труп, то давно бы уже проделали это. Но, видимо, кому-то он был нужен живым. Может быть — на время, но живым. Кому-то от него было что-то нужно. «Кому-то, что-то…» — мысленно передразнил он себя. Приходилось признать, что он не знал ничего. Ничего определенного. Он просто не мог представить себе, что крылось за всем этим. Было лишь очевидно, что их с Мишкой «заклятый друг» снова переиграл их. Равным образом не вызывало сомнений, что ближайшее будущее не предвещало ему, Антону Стахову, ничего хорошего.

Голова продолжала болеть, ныло все тело, ужасно хотелось пить. Дабы убедиться в том, что он действительно жив, что способен хотя бы на что-то, Антон попытался издать звук. Он сделал вдох и издал носом нечто вроде сдавленного мычания. И несмотря на шум, он услышал-таки этот звук, это мычание! Это уже было победой. Небольшой, но победой. Эх, если бы только он мог развязать свои путы! Но об этом можно было только мечтать. Нет, пожалуй, лучше не тратить время на беспочвенные мечтания, лучше подумать о том, кто именно мог подставить его.

Скорее всего, это все-таки не были шофер с охранником Грекой. Хотя бы потому, что подобные дела обычно заблаговременно планируются. Никто не мог предвидеть заранее, что, узнав о болезни дочери, он воспользуется машиной Кочета. Филимонов вполне мог предоставить в его распоряжение одну из своих машин. Мог, в конце концов, и сам повезти его. Да и Грека, в общем-то, личность случайная. Этого парня он видел сегодня впервые. Он знал охранника, который обычно сопровождал Кочета. То есть, скорее всего, это была какая-то непредвиденная замена. Иными словами, вариант сговора шофера с Грекой исключался практически на сто процентов. Во всяком случае, исключался, если Кочет не был причастен ко всему этому. А не доверять Кочету у него оснований не было.

Проще всего было предположить, что прослушивались все телефоны Мишки. В этом случае становилось понятным, как «они» узнали, что он едет на квартиру к теще. Узнав об этом, туда сразу же отправилась соответствующая группа. Адрес тещи, как и адреса его родных и друзей, у «них» конечно же имелся. Остальное для этих ребят являлось уже лишь вопросом техники. Приходилось только удивляться мобильности противника. Успеть направить крепких ребят на его перехват за каких-нибудь пятнадцать минут — это граничило с чудом… Даже в том случае, если группа пребывала в готовности, ожидая лишь сигнала для выезда.

Нет, все это никак не могло быть экспромтом. Очень похоже, что ему расставили ловушку. Но как «им» это удалось? Неужели Лиду силой заставили звонить ему?

Следовало признать, что голос у супруги действительно был очень взволнованным. Но, с другой стороны, это и понятно — ухудшилось состояние дочери. Как большинство молодых матерей, Лида просто впадала в прострацию, стоило Нике немного приболеть. Вот только — это ли на самом деле явилось действительной причиной её волнения? А что, если эти люди просто-напросто похитили Лиду и затем заставили позвонить ему? Или же в то время, как он ехал в попутке, подготовленные мужики вломились к теще, заставили вызвать дочь и затем принудили Лиду разыскивать его?

Всех этих вариантов, конечно же, никак нельзя было исключать. Однако думать ни о чем подобном не хотелось. Сидящий у Стахова (как и каждого из нас) в голове «внутренний цензор» сразу же отмел подобные предположения как необоснованные. Это и понятно: кому хочется думать о том, что его близкие жена и дочь — находятся в опасности? Кому приятно осознавать, что он не в силах не только помочь им, но даже и проверить подобную вероятность?

В подобной ситуации на ум сразу же начинают приходить различные успокаивающие варианты.

Стахову подумалось, что сразу же после того, как он первой раз поговорил с супругой из попутки, ей могла перезвонить теща. Наверное, она сообщила об ухудшении здоровья внучки. И Лида незамедлительно начала разыскивать его. Позвонила мужу в офис, позвонила секретарше Филимонова, и, отчаявшись наконец отыскать его, отправилась домой к матери. Во время своих телефонных поисков она вполне могла обмолвиться о причине, по которой ищет супруга. И если её разговоры прослушивались, заинтересованным лицам это давало основания предположить, что он, Стахов, также вскоре должен появиться у тещи, и тогда… Тогда, следовало признать, у «них» было время для подготовки к его встрече.

Вот только — почему Лида не позвонила Мишке на номер его мобильного телефона? Тогда она существенно раньше могла бы связаться с мужем. «Скорее всего, она была слишком возбуждена. Все дело в стрессе», — подумал Антон и попытался отвлечься от неприятных дум.

Меж тем машина шла, то притормаживая, то разгоняясь. По характеру шумов Антон мог предположить, что автомобиль, ехавший до того в плотном транспортном потоке, теперь катил по какой-то второстепенной, изобилующей выбоинами дороге. Водитель был вынужден существенно уменьшить скорость. Звук изредка проходящих навстречу машин свидетельствовал о том, что проезжали они совсем близко, а следовательно — дорога была очень узкой.

Прошло ещё некоторое время, и машина круто повернула вправо. Антон понял это по непродолжительному торможению и по тому, как инерцией его прижало макушкой к чему-то твердому. Затем последовало ускорение, и машина покатила дальше по на удивление ровному покрытию. Теперь не ощущалось ни малейших неровностей. Автомобиль будто скользил по воздуху. И это спокойное и плавное движение странным образом вызывало у Антона ощущение стремительно приближающейся опасности.

Прошло ещё несколько минут, и, предварительно коротко посигналив, машина остановилась. Хлопнула дверца, и раздались приглушенные голоса. Затем машина вновь тронулась. Дверцу при этом более не открывали. «Выходил не водитель, а кто-то из сопровождающих», — понял Стахов.

На сей раз, прежде чем вновь остановиться, автомобиль проехал, судя по всему, не более двух сотен метров. И снова хлопнули дверцы. На этот раз пассажиры молча удалились от машины, предоставив лежащему в багажнике Антону с тревогой ожидать дальнейшего развития событий. Почему-то пришли на ум прочитанные когда-то слова Вагнера: «Когда человек идет на смерть, самое меньшее, чего он может требовать, это знать зачем».

«Нет, — зло подумал Антон, — При чем тут смерть? И нечего мне запугивать себя. Скоро этим займутся другие». И он не ошибся.

Прошло никак не меньше пяти минут, прежде чем вновь послышались голоса и приближающиеся шаги.

— Да брось ты! — по-видимому, возражая кому-то, проговорил низкий усталый голос, — Ну что с ним могло случиться? Обмочился разве что. Так это не смертельно.

И тут — шутка человеческого сознания — Антон внезапно, как-то разом осознал, что он «на пределе». Еще немного, и он действительно не выдержит.

— А он не мог задохнуться? — озабоченно поинтересовался хорошо поставленный баритон, принадлежавший, как почему-то подумалось Стахову, несколько взбалмошному и капризному человеку.

— С какой стати? Я что, впервые, что ли, вожу таких фрайеров в багажнике? Пока, вроде, ни один не окочурился.

— Да открывай ты быстрей. Хватит трепаться, — потребовал баритон.

Раздалось позвякивание, а затем звук вставляемого в замочную скважину ключа.

Антон почему-то был уверен, что стоит открыться крышке багажника, как в лицо ему ударит яркий солнечный свет. Однако ничего подобного не произошло. Крышка поднялась, и на фоне темного звездного неба Стахов увидел силуэты двух склонявшихся над ним людей.

— Жив? — поинтересовался баритон, и мучимый внезапно пробудившимся желанием освободить свой мочевой пузырь, Антон неожиданно для себя самого не то застонал, не то замычал.

— Очухался, — удовлетворенно констатировал баритон.

— А то! Ты что, думал, он будет спать до Второго Пришествия? насмешливо заметил первый голос.

— Заткнись, живчик,(посоветовал баритон, — Вытаскивайте его, и давайте ко мне.

Один из заслонявших звездное небо контуров исчез, и его место заняли два других. В ночной тиши раздался негромкий звук удалявшихся шагов.

— Берите его за плечи, — распорядился уже знакомый усталый голос, — а я буду поднимать за ноги… Ну, взяли!

Антона вытащили из багажника, больно ударив между делом задом о твердый металлический край, и затем без особого пиетета не столько опустили, сколько уронили на асфальт. Он снова застонал, пытаясь сдержать естественные позывы.

Стояла тихая ночь. Причем, скорее всего, ночь южная. Антон сразу понял это по каким-то мимолетным признакам, которые, наверное, при всем своем желании не смог бы перечислить. Может быть, о том, что он оказался довольно далеко от родных мест, свидетельствовал какой-то по-особому мягкий, теплый и напоенный непривычными ароматами воздух. Может быть, это было не свойственное средней полосе многоголосое пение ночных насекомых и птиц, а может быть — все объяснялось необычной чернотой неба и удивительной яркостью звезд. Во всяком случае, Антон был уверен, что находится далеко южнее родного города.

Привезшая его машина оставалась за спиной. Перед ним далеко вперед простилалась покрытая асфальтом ровная поверхность, казавшаяся в ночи практически черной. Под острым углом к его согнутому в коленях телу шла сплошная темная стена с неровным верхом. «Кусты и деревья», — понял молодой человек. Далее перпендикулярно этим зарослям, казавшимся в темноте на удивление густыми и чуть ли не сплошными, шел ряд редких невысоких столбов со светильниками наверху. Можно было предположить, что светильники освещали некую дорожку или дорогу. И этот освещенный путь вел скорее всего к тому дому, несколько освещенных окон которого виднелись впереди. Не туда ли его должны доставить?

Анализировать ситуацию не было ни сил, не возможности. С его губ вновь сорвался стон.

— Развяжи ты ему пасть, — кому-то приказал низкий усталый голос, и услужливые руки принялись отдирать от щеки Антона пластырь.

Через пару секунд Стахов, давясь от внезапно прорезавшегося кашля, уже выплевывал изо рта какую-то отвратительную мокрую тряпку.

— Быстрее! — потребовал он, не конкретизируя своего желания, и снова застонал.

— Освободите ему руки и оттащите в кусты, — сообразил обладатель командирского голоса. — Да шевелитесь же вы! А то заставлю его вонючие штаны стирать.

Стахову расстегнули наручники и, взяв его под мышки, поволокли в сторону кустов. После того, как освободили скованные за спиной руки, невидимые путы, подтягивающие ноги к спине, сразу ослабли. Однако затекшие от многочасовой неподвижности конечности никак не хотели подчиняться. Поэтому теперь его волокли по асфальту как длинную мокрую тряпку. Носки туфель противно скребли по асфальту, а по затекшему телу меж тем растекалась разносимая кровью приятная теплота.

Антона подтащили к кустам, которые оказались тут не такими уж высокими и густыми.

— Поднимайся, — приказал голос справа. — Ты что, думаешь, мы так тебя теперь и будем таскать? Поднимайся!

Сильные руки с двух сторон потянули Стахова вверх, и он попытался встать на ноги. Однако они пока ещё отказывались служить ему. Поэтому сопровождающие позволили молодому человеку опуститься на колени на краю неглубокой канавы, проходящей как кювет вдоль линии кустов.

Когда человек справа отпустил его плечо, Антон чуть было не упал вперед.

— Да держись ты, падаль! — брезгливо заметил сопровождающий слева. — И пошевеливайся. Чего замер?

— Да он ждет, когда ты ему ширинку расстегнешь, — хохотнул человек справа. — Помог бы человеку, Витек.

— Да иди ты… — ругнулся тот, кого назвали Витей. — Сам помогай.

Неожиданно Антон получил крепкую затрещину.

— Давай, делай свое дело, — потребовал парень справа. — Мы не намерены тут с тобой прохлаждаться целую ночь.

Расстегнуть молнию Антону удалось не сразу. Лишь с третей или четвертой попытки его одеревеневшие пальцы смогли схватиться за застежку и расстегнуть её. А затем, затем последовали минуты несказанного блаженства. Они длились так долго, что Витек не выдержал и восторженно заржал.

— Слышь, Коль! Вы что — пивом его в дороге поили, что ли? поинтересовался он.

— Ага. И кока-колой. С вишневым пуншем.

— Почему с вишневым?

— Потому что не было его любимого малинового.

— Врешь ты все. Льет-то он как после малинового, — снова засмеялся Витек.

— Вот те крест, с вишневым! А если не веришь, попробуй на вкус.

Наконец, Стахов был готов и без понуканий вновь занялся своей молнией.

— Ну что, теперь ты весишь как минимум на пяток килограммов меньше, констатировал Николай. — Думаю, сможешь и на ногах устоять.

С помощью тянущих его за подмышки рук Антону удалось подняться. Его слегка «вело». Несмотря на это он все-таки мог уже держаться на ногах без постоянной помощи.

— Ну вот и молоток! — похвалил его Николай и добавил, назидательно обращаясь уже к своему приятелю, — Видишь, Вить, как много значит вовремя данная оплеуха?

— Вовремя выпущенная пуля может быть ещё полезнее, — поправил приятеля Виктор. — Особенно, когда дело касается таких вот здоровых «лосей».

Провожатые Антона и сами были далеко не низкорослыми ребятами. Один скорее всего Николай — даже показался Стахову более высоким, чем он сам. Второй был лишь на пару сантиметров ниже.

— Пуля хороша не как средство перевоспитания, а как свидетельство его бесплодности, — философски заметил Николай и подтолкнул Антона. — Да ты иди, иди. Живее переставляй костыли-то свои.

Стахов попытался сделать шаг и чуть не упал.

— Подожди, — потребовал Николай, который, судя по всему, являлся тут старшим. — Подожди, я срежу шнур.

Антон поглядел вниз и увидел, что его щиколотки связаны бечевкой, на длинном отрезке которой покоилась его левая нога. Николай тем временем нагнулся и Стахов увидел, как почти одновременно с негромким звуком выброшенного лезвия, клинок блеснул почти у самой земли. Через пару секунд шнур был срезан и Николай, собрав его с травы, швырнул за канаву в кусты.

Слегка подпирая Антона с двух сторон плечами, его провожатые направляли Стахова через широченную асфальтированную площадку в сторону стоявшего под одним их фонарей человека.

— Нужно у Петровича дополнительный выходной потребовать, — заметил шедший справа Николай и после секундной паузы пояснил, — За непредусмотренную договором работу медбрата.

— А чего ж не потребовать? Потребуй. Конечно потребуй, — хмыкнул Виктор. — Только вместо дополнительного выходного он тебе впендюрит работу ассенизатора. Будешь детским совочком снимать дерн с канавы, над которой наш «приятель» только что отводил душу…

В свете фонаря стоял крепкий мужчина лет сорока пяти — пятидесяти от роду. Мужчина был абсолютно лыс. Во всяком случае Антону показалось, что на его круглом блестящем черепе с выпуклыми надбровными дугами не оставалось никаких признаков естественной растительности. Как можно было догадаться, это и был Петрович. Он неспеша повернулся на звук шагов и подождал, когда в падающем сверху свете окажутся его помощники с пленником.

— Ну что, пришел в себя наш молодец? — оглядывая стоящего перед ним Антона поинтересовался он.

Было ясно, что Петрович ни от Антона, ни от кого другого не ожидает ответа. Скорее, он адресовался к самому себе и самому же себе собирался через несколько мгновений дать ответ. Просто ему вначале следовало сообразить, как этот ответ будет звучать. Несколько выпученные спокойные глаза не слишком внимательно оглядели пленника. По всей видимости, обладатель выпученных глаз остался довольным своим осмотром. По крайней мере, он одобрительно бросил «ну-ну», и затем приказал: «Пошли».

Повернувшись, мужчина направился по неширокой дороге к расположенному от них метрах в пятидесяти дому. Остальные последовали за ним. Однако через пару шагов Петрович остановился и большим пальцем левой руки молча показал — «проходите дальше». Антон обратил внимание, что теперь идущие с двух сторон провожающие не столько поддерживали его за руки, сколько держали за них.

На свежем воздухе голова уже не болела столь сильно. Да и на ногах он держался уже достаточно уверенно. «Рискнуть? — мелькнула шальная мысль. Вдруг получится?» Однако по здравым размышлениям молодой человек решил пока повременить. Шансы на то, что ему в его состоянии удастся «выключить» двух здоровых и явно натренированных бойцов, а также идущего сзади Петровича были близки к нулю. Его куда-то вели, значит, «еще не вечер». Значит, ещё есть надежда на то, что фортуна улыбнется ему.

Они подошли к дому. Из-под нависавшего над входом огромного эркера рассеянный свет падал на четыре широкие ступени, выполненные в форме полукругов постепенно уменьшающегося радиуса. За ними была застекленная дверь с большой удобной ручкой, идущей сверху вниз и слева направо.

Пройдя несколько вперед, Виктор распахнул дверь. «Давай, топай» — за локоть подтолкнул Антона вперед Николай, и Стахов прошел в большой неярко освещенный холл.

Тут все выглядело новым и сверкающим. Судя по всему, дом был отстроен и заселен совсем недавно. Об этом свидетельствовала не только абсолютно новая мебель, но и специфический запах, свойственный всем недавно обжитым новостройкам. Тут пахло сложной смесью штукатурки, дерева и кожаной обивки диванов и кресел.

Стахов сразу отметил, что владелец этого особняка отличался пристрастием к канцелярщине, ибо обстановка внизу напоминала скорее о гостинице, нежели об «уютном семейном гнездышке», либо о дачном особняке. Покрытые хромом трубчатые поверхности, кожа, блестящие светильники — все это как нельзя более подходило для официального дома приемов или для какой-нибудь ультрасовременной охотничьей или рыбачьей базы для чиновников высокого полета. Слева и справа на второй этаж вели изящные лестницы. Они казались столь воздушными, что представлялось невероятным, чтобы по ним можно было подниматься не только взрослым людям, но даже и детям. И тем не менее, в конце левой лестницы как бы висел между этажами человек. Стахов заметил его лишь тогда, когда тот заговорил.

— Ну наконец-то, — прозвучал сверху уже знакомый Антон баритон. — А я уже было решил, что что-то случилось.

Сказано это было таким тоном, каким гостеприимный хозяин упрекает за опоздание необязательного гостя.

— Все в порядке, — заверил Петрович господина, продолжавшего оставаться посреди лестницы.

— Поднимайтесь ко мне, — распорядился обладатель красивого баритона и, повернувшись, направился по лестнице вверх.

Мужчина был невысок ростом и отличался, как показалось Антону, довольно хрупким телосложением.

— Чего стоишь? — слегка подтолкнул Стахова в плечо Николай, — Хозяин приглашает тебя наверх. — Охранник помолчал немного и добавил, — В кабинет. Так что иди.

Все так же молча, зажатый между двух охранников, Антон пошел к лестнице. Несмотря на кажущуюся воздушность, лестница оказалась весьма прочной. Во всяком случае, поднимаясь по ней, Стахов не ощущал даже малейших вибраций. И это несмотря на то, что по легким ступеням одновременно шли четверо мужчин, самый легкий из которых наверняка весил не менее восьмидесяти пяти килограммов.

Лестница вела на галерею, ограниченную легкими перилами и представлявшую собой в плане нечто вроде полого внутри — как рама от картины — огромного прямоугольника, над которым скошенным «шатром» покоилась прозрачная крыша. На одну из длинных сторон «рамы» выходили две двери, между которыми вглубь здания вел коридор. На противоположной стороне в широком эркере стояли ящики с невысокими растениями. На правую короткую сторону выходила закрытая дверь. На стенах галереи висели картины. В простенках стояли все те же кожаные кресла и диваны.

— Сюда, — Николай направил Антона к расположенной левее коридора двери. — Проходи, гость ты наш ненаглядный.

Стахов молча повиновался.

— Я, наверное, пойду спать, — объявил шедший позади Петрович и, судя по звуку, сладко зевнул. — Если что — разбудите…

Когда прошедший вперед Виктор распахивал дверь, Антон успел заметить, как Петрович проследовал в коридор.

За дверью находился большой — достойный крупного работника государственного масштаба — кабинет. По левой стене находились два окна колоссальных размеров. Окна шли от потолка до самого пола. Теневые шторы были раздвинуты, и Антон увидел сверху освещенную фонарями неширокую асфальтированную дорогу, по которой несколько минут тому назад его подводили к дому. Между окон был простенок, у которого стояла пара кресел. Справа вдоль стены теснились высокие шкафы. В средине стены была ещё одна дверь, выводившая, очевидно, в коридор.

— Ну что же вы остановились? — повернулся к вошедшим стоявший у дальнего окна человек. — Проходите, уважаемый господин Стахов. Проходите.

Хозяин кабинета обошел огромный стол и занял за ним место в кресле. Продолжавшие стоять по обе стороны от Антона провожатые подтолкнули его вперед и вместе с ним подошли к столу.

Теперь Стахов мог разглядеть человека, организовавшего его похищение. А в том, что именно этот невысокого роста сухощавый господин был виновен в последних его злоключениях, у него практически не было ни малейших сомнений.