"НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 7" - читать интересную книгу автора (Ларионова Ольга, Парнов Еремей, Емцев...)

Григорий Филановский ГОВОРЯЩАЯ ДУША

Алик шел по тропинке и ревел. Никто его не видел и не слышал, но он ревел все громче. Вдруг — голос:

— Зачем мальчик так бурно выражает свои чувства?

Незнакомцу было лет… Судя по лысине, он мог быть отцом такого мальчика, как Алик. Но его внимательные карие глаза были непохожи на отцовские. В руках он держал что-то напоминающее одновременно револьвер и мясорубку.

— А чего они… — всхлипнул Алик.

— Не надо слов, — перебил незнакомец, надевая какие-то диковинные очки, сквозь которые глаза казались совсем черными. Проводки тянулись от очков к револьверно-мясорубочному устройству.

— Да, мальчик, обида, горькая обида: так хотелось поиграть в мяч… да, в мяч, верно…

— Как вы угадали? — Алик глядел то на незнакомца, то на снятые очки, подключенные к странному устройству.

— И ты угадал: с помощью этих очков. Все это очень даже просто. Так же, как слетать на Марс. Взять и слетать.

Встречный протянул руку — дескать, ясно, как на ладони. Ух, если б глаза его в этот момент не насмехались…

— А зовут тебя…

— Алик. По-настоящему — Валик, только мне так не нравится.

— Валик… Валентин?.. Отлично! А я — Сергей, продолжение не обязательно…

Сергей внезапно опустился перед мальчиком на колени, так что стала видна вся солнечная лысина и странно грустные глаза, если глядеть на них сверху.

— Будешь, Алик, моим спутником и помощником. А то я нынче как-то совсем одинок. Ну?

— Можно, — согласился Алик.

— Добро. Писать быстро ты еще не умеешь, впрочем, кажется, и медленно тоже. Но зато всей душой откровенно переживать и говорить искренне ты не разучился. Лгать и притворяться тебе пока ни к чему… Ты прекрасно чувствуешь жизнь. Кстати, знаешь, что такое жизнь?

— Знаю.

— Я не сомневался. Главное ты, конечно, знаешь, понимаешь. Всякое живое жадно стремится жить и по-своему радуется полноте жизни, и по-своему страдает от лишений. А уловить это можешь только ты, человек, вооруженный этим… — Сергей бережно надел мальчику очки, закрепил прибор. Мальчик покорно стоял на месте.

— Ну, Валя, вглядись в какую-нибудь жизнь: дуба, лягушки, ежа, слона, инфузории, магнолии. Приступай!..

Алик смотрел перед собой. Понемногу он начал всматриваться и вслушиваться в одну тоненькую травинку, ярко озаренную солнцем. Ему сделалось как-то душновато, томительно, и он непроизвольно протянул:

— Пи-ить…

— Великолепно! Ты ухватил душу травинки! — Глаза Сергея разбрасывали бойкие солнечные искры. — Тебя не удивляет это слово — душа? Душа, бог, возможно, ты и не слышал этих старых слов?..

Алик промолчал. Ему сейчас вовсе не хотелось выяснять, что такое бог. И Сергей не стал вдаваться в подробности. Заметил мельком:

— Большая часть человечества доныне верит в бога. Правда, смешно?

Жаль, что сейчас на месте Алика не находилась большая часть человечества — один вид Сергея убедил бы всех, что и впрямь смешно…

Алик весь нацелился на муравья.

«…Несу, несу, несу, — торжествовала муравьиная душа. — Несу добычу!» — объявлялось собратьям на муравьиной тропке. А дом, муравейник в двух шагах человеческих, в тысяче муравьиных, — далековато, впрочем.

«…Устал малость… Перекусить бы… — это едва-едва, будто скрипочка в шторм. А звучно: — Несу — домой, несу — домой…»

Донес и запропастился в какой-то муравьиной пещерке. Алик чуть тронул палочкой, и тут поднялась муравейная буря:

«Тревога! Эй! Тревога! Что? Где? В бой! На кого? А? Что? Ничего? Ничего страшного. Прошло. Порядок. За работу…»

— Молодчина, Алик, так она и познается — настоящая жизнь…

«…Дети, дети, — кричала перепелка, — за мной, милые. Стоп!»

Подсолнечник исподлобья глядел на Солнце:

«Хватит, довольно мне жарких лучей, голова моя отяжелела, черные семечки вызрели и готовы пасть на землю».

Встрепенулся паук:

«Что там бьется?..»

«Что со мной… Почему не улетаю! Что меня удерживает?»

— Ага, муха, — прокомментировал Сергей, — видит она мир обобщенно, большими грубоватыми кусками, и не замечает таких поразительных, роковых подробностей, как паутинка…

«Рванусь-ка, — продолжала муха, — надо же мне лететь. Ой, кто это мрачный ползет ко мне? Как жутко! Вырваться любой ценой. Нет, я как будто запутываюсь все сильнее…»

— Дядя Сережа, спасем?

— Нельзя вмешиваться. Мы наблюдатели. Факты, только факты, исключительно факты. Иначе…

«Ай! Кольнула иголочка в грудь, и я уже не могу шевельнуть ни одной лапкой: ни задней, ни средней, ни передней. У, как темнеет белый свет…»

Молчал трухлявый пень. Молчал обкатанный в незапамятные времена камень — неужто ему нечего рассказать о себе? Тихие облака лениво плыли в бесконечном синем безмолвии.

«Скорей», — чирикнул воробей.

Молчал журчащий ручеек. Невидимая личинка пискнула:

«Иду на свет…»

И желтый полдень легкой тенью раскачивался по опушке: спать, пить, спать, пить…

Сергей валялся на траве, и облака плыли по его глазам. Алик загляделся на старшего друга, и мальчика охватила истома, ему показалось, что он сто лет не видал кого-то милого, наверное, мамы, и, когда ее увидит, расплачется и станет целовать добрые руки. Но ему еще представилось, что мама уходит от него, и все кругом немило без нее…

У Алика бешено забилось сердце, и он, осознав, что нечаянно воспринял дядю Сережу, поспешил перевестись в другой мир.

«…Уф! какой нектар», — упивалась пчела.

«…Дозревают желуди и в этом году», — вздыхал старый-старый дуб.

«Что за маленький человечек?» — любопытствовала белочка.

«Забрали все мое ясное солнышко!» — всхлипывала березка в елочной тени.

«…Неведомо — опасно», — кружилась стрекоза…

«…Здесь я, — трепетала бабочка, — спешите, милые, далекие рыцари ко мне, здесь я!..»

«…Сплю, — лепетала фиалка, — посплю…»

— Алик!

— Что, дядь Сережа?

— Пора нам, пойдем в институтскую столовую, перекусим.

На людях глаза Сергея стали совсем растерянными. Суетливо он занял столик. Чего-то ждал, беспрерывно поглядывал на вход. И вдруг озарился:

— Валентина! Валя, Валя, сюда…

Снисходительно подплыла, села.

— Так как вам работалось на воздухе, мужчины?

— Неплохо… Благодаря ему… Я сейчас, только возьму… Что тебе, Валюша?

— Тебе должно быть известно, что я люблю.

— Любишь… — Сергей побежал.

— А меня тоже зовут Валентин, — представился мальчик. — И мне очень нравится дядя Сергей.

— Да? — она скривилась и стала смотреть в сторону очереди у раздачи. Он?..

Алик, словно между прочим, нацелил на нее очки, и сходу перенесся в ее забаву. В ее внутреннюю улыбку по поводу того лысого чудака с полной талией, короткими волосатыми руками, крючковатым носом, недоуменными глазами.

«Нельзя вмешиваться… Факты, только факты…» — припомнилось Алику.

Но это же дядя Сережа!..

Тот прибежал с подносом, поставил тарелки на стол, взглянул на Алика и понял. Понял, что мальчик невзначай успел перенестись в чужую, ее, Валину душу. Наклонился, попросил:

— Говори, Валик…

— Сережа, — выдохнул Алик. И прикрыл глаза. Чтобы говорить самому. От себя. Только от себя. — Ты, Сережа, очень добрый и любимый. Мне страшно хочется с тобой дружить…

Прибор с очками валялся рядом на стуле, совсем ненужный в шумливой, многоголосой, переменчивой институтской столовке…