"Снежные люди" - читать интересную книгу автора (Абу-Бакар Ахмедхан)МОГИЛЬЩИКА УЛИЧАЮТ В УБИЙСТВЕЧамсулла знал, когда выбирали парторгом, что тяжелая работа свалится на его плечи, особенно здесь, в Шубуруме. И пытался отвести свою кандидатуру, говорил, что и так много забот в сельском магазине да еще дома: ведь он отец семи дочерей, что шубурумцы считают просто несчастьем. И все-таки его оставили в списке и выбрали. Но тогда Чамсулла и представить не мог, что в ауле произойдут такие события: исчезновение парикмахера, разговоры о снежном человеке, убийстве, а тут еще обвалы, оползни, лавины; прервана связь с остальным миром; в магазине иссякают товары самые желанные, самые необходимые шубурумцам: табак, керосин, спички, сахар… Соль, кажется, еще есть… Чамсулла чувствовал себя, как тот юноша, который похвастался, будто умеет лихо скакать на коне, и вдруг видит, что ему подводят коня и предлагают участвовать в скачках. Забот теперь у парторга — хоть ночами не спи. Озабоченный Чамсулла хмурится и ходит взад-вперед по кабинету председателя сельсовета: не знает, как начать разговор. А на скамье у входной двери под самым плакатом, на котором смеющаяся женщина тащит корзину с мандаринами, яблоками, виноградом, гранатами — словом, всем, что никогда не росло и не растет в Шубуруме, — под самым этим веселым изображением сидит удрученный Хажи-Бекир и мнет папаху грубыми руками каменотеса. — Ну что ж, Чамсулла, говори, коли вызвал… — произносит наконец могильщик, не выдержав ожидания. — Я и сам собирался сюда прийти… — Зачем? — Хотел поговорить с вами: с тобой, с Мухтаром… — Поговорить? О чем же? — Хотел попросить, чтоб вы заступились. Я готов зарегистрироваться с Хевой в сельсовете… — Но я слышал, она отказалась от тебя. — Не говори так, парторг! Ты же знаешь: для мужчины это позор, если уходит жена. Не она отреклась, я отрекся. Я! — А тогда на что же ты жалуешься? — Жалею теперь. Раскаялся… Да ведь все же знают, что Хева моя жена. — А ты говорил с ней? — С Хевой? Да, говорил. — И что? — Без толку. Твердит одно: не я, говорит, установила такие глупые порядки, а вы, мужчины. Уйду, говорит, из этой сакли, когда Адам скажет те самые слова… А я ей говорю: нет же, нет Адама! Как же, говорю, быть? — А она что? — спрашивает Чамсулла и садится за председательский стол; он доволен, что разговор сам собой приблизился к цели… — Даже повторять не хочется… — А все-таки? — А может, говорит, ты его убил! — Да-а, обвинение серьезное… В самом деле, Хажи-Бекир, давай подумаем: где может быть Адам? А? — Откуда мне знать?! Знал бы, на руках притащил бы сюда. — Когда ты видел Адама в последний раз? — В тот день, когда погрозился его убить. — Ты хотел убить Адама? — Да. — А может быть, ты случайно… его? — Нет, нет, парторг, не убивал я его! — сверкнул глазами Хажи-Бекир. — Тогда не догнал, а потом не видел. — Значит, не убивал? — Не убивал. — Где же он тогда? — Не знаю! — тяжело вздохнул сельский могильщик и пожал плечами. — Гм, да. Понимаешь, Хажи-Бекир, все против тебя. Вон в ауле уже поговаривают, что ты похоронил Адама в одной из могил, которые готовишь заранее к зиме, чтоб потом не долбить мерзлую землю. Слышал, а? — Слышал. А только неправда это. Злое вранье. Чамсулла в задумчивости потер щетинистый подбородок. Да, после исчезновения добродушного Адама, сельского парикмахера, многие в ауле ходили небритыми. Взял было Чамсулла телефонную трубку, но вспомнил, что связь прервана, и положил обратно. Закурил. Наступила напряженная тишина. — А может, его похитил этот самый… каптар? — хрипло произнес могильщик, не выдержав тишины. — И ты хочешь, чтоб я поверил в эту сказку? — прищурился Чамсулла. — Да ведь в газетах пишут о снежном человеке… — Гм, да! Что будем делать, Хажи-Бекир? — Об одном прошу: заставьте Хеву вернуться. — Постой, ты о чем?! — Как о чем? Прошу вернуть Хеву. — Хева жива и здорова. И никуда не денется. Я спрашиваю тебя: где Адам? — Не знаю. — Значит, ты не убивал его? — Нет, парторг, нет. Не убивал. — Но ты сам сказал, что грозил убить! И все слышали, как грозился. — Ну да, грозился. — А Хажи-Бекир слов на ветер не бросает. Хажи-Бекир горец. Мужчина. Разве не так? — Так-то так. А только я его не убивал. — То есть ты не ударил его кинжалом? — Нет, нет. — Да. Адам был маленький, слабый человек. Его легко убить и камнем… — Но я же не ударил его и камнем! Нет! — А-а, понимаю. Ты — Нет, нет, нет, нет… — Ну, ты совсем запутал меня, Хажи-Бекир. Может быть, лучше тебе самому рассказать, как это случилось? — Что случилось, парторг? — Ну, при каких обстоятельствах погиб несчастный Адам? — Откуда же мне знать, парторг?! Я же не видел. — Ага! По-ни-маю: ты хочешь сказать, что было темно, когда это случилось? Так? — Не-не знаю… — Вот видишь, ты уже отвечаешь неуверенно! Итак, мы установили, что было темно. Очень темно. Так? Могильщик молчал. — Эх, Хажи-Бекир, Хажи-Бекир! Мужчина, горец, а виляешь, как собачий хвост. Вот уж не думал, что ты трус! — Да не убивал я… — Ты бы еще сказал, что до смерти боишься покойников! А? Грозился, гонялся, хотел убить, но, видите ли, не догнал хро-мо-го, слабенького Адама! А сам, как бык, расшвырял здоровых мужчин, которые пытались тебя удержать… — Я же говорю: не… — Нет, Хажи-Бекир, не умеешь ты сказывать сказки. Предоставь это бабушке Айбале. Чамсулла умолк. Бледный могильщик дышал тяжело и часто, как загнанная лошадь. Тут в кабинет протиснулся запыленный Кара-Хартум, скинул мешок с плеч, поставил ружье в угол, отряхнул телогрейку и папаху и тогда наконец спросил Чамсуллу: — Можно? — Что — можно? — Зайти. — А ты уже зашел. — Да, верно. Уф, устал: от Волчьего ущелья летел на одном вздохе. Кара-Хартум вытер пот со лба и покосился на Хажи-Бекира. — Опять с пустыми руками? — спросил Чамсулла. — Нет. На этот раз нашел кое-что… — Нашел?! — вскочил как ужаленный Хажи-Бекир. — Где?! — Говоришь, нашел? — поднялся и Чамсулла. — Дайте хоть отдышаться, — взмолился охотник. — Устал до смерти… — Говори, что с ним! — потребовал парторг. — Бедняга. Больше не будут его дразнить наши сорванцы. А было время, когда и ему пели соловьи… — Ну, ну? — Нет его больше! — Это ложь! — крикнул Хажи-Бекир и пошатнулся. — Не знаю, случайность или убийство… Сегодня спустился в Волчье ущелье и там наткнулся вот на это… — Кара-Хартум развязал мешок и вытащил обгрызенные зверями кости — берцовую, бедренную и остатки плюсны… Могильщик закрыл руками лицо, глухо застонал. — Что с тобой, Хажи-Бекир? — сухо спросил Чамсулла. — Этого я не хотел… Я не думал, что он мертв… — Кара-Хартум, а ты уверен, что это его кости? — Чамсулла всматривался. — Адам был маленький человечек, а кости вроде бы крупные. — Скелет всегда кажется выше человека, — ответил охотник. — А потом, возле костей лежала одна вещь… — И вытащил из мешка серую каракулевую папаху, которую знал каждый малыш в ауле. — Скажи, Хажи-Бекир, разве это не его папаха? — спросил Кара-Хартум, протягивая могильщику папаху. — Да, его шапка… — с трудом выговорил Хажи-Бекир, задрожал, будто ощутил вдруг дыхание жестокого мороза, повернулся и тяжело вышел. Парторг и охотник взглянули друг на друга. — Задержать? — Кара-Хартум потянулся к ружью. — Не надо. — Лицо Чамсуллы стало суровым и брезгливым. — Могильщики и муллы не спешат в рай к аллаху. А бежать некуда: обвал захлопнул нас всех в капкане. Чамсулла распорядился отнести Хеве печальные останки Адама, и Кара-Хартум отнес. Конечно, чтоб не напугать женщину, он сначала подготовил Хеву, рассказал, что все на земле смертны, что и его и ее предки давно померли, что у него даже родители умерли назад тому двенадцать лет, что никто не знает, когда пробьет его последний час… Черную эту весть Хева встретила, как и подобает горянке, душераздирающим криком и плачем. На крик сбежались соседи и начали обычные панихидные причитания, обрядовые песни с плачем. Старухи советовали Хеве — аллах, мол, зачтет ей доброе дело — достойно похоронить несчастного парикмахера, которому так не повезло, не выпало на его долю счастья провести даже медовый месяц с молодой женой, даже хотя бы медовую неделю после долгого и горького одиночества. Бедняга, как мечтал он о подруге! И вот, когда, казалось, уже сбывалась пламенная мечта человека… Наши далекие предки в таких случаях видели вмешательство злобных духов тьмы Ян-Вана, Сатаны, Люцифера; проявление скверных характеров Зевса, Аллаха, Иеговы; тайные планы Саваофа… А вот мне, каюсь, сдается, что все дело просто в зависти, в недоброжелательстве, которые вдруг окутывают счастливца отравленным облаком. И внезапно в самую пору цветения ощущает человек, что вянут и сохнут в нем жизненные силы, что не хватает воздуха, что тускнеет даже яркое солнце дагестанского неба… С изумлением озирается он, пытаясь понять, что же случилось?! Но бактерия зависти невидима даже в электронный микроскоп, хотя убивает, подобно чумной… И великое благо, спасение для отравленного чужой завистью — бескорыстные, щедрые, великодушные друзья и товарищи. Увы, их-то и не оказалось у несчастного Адама! Простите, я не в силах сейчас рассказывать дальше… |
||
|