"В августе жену знать не желаю" - читать интересную книгу автора (Кампаниле Акилле)XIV— С сегодняшнего дня, — сказала Сусанна, — начинаю новую жизнь. Хочу чем-нибудь заняться. Буду учить английский. — Прекрасно, — сказал Гверрандо, — я очень хорошо говорю по-английски. Будем упражняться в разговоре вместе. Филиппо долго аплодировал. С тех пор, хотя он по-прежнему был обручен с Эдельвейс, Гверрандо каждый день принимал Сусанну в своей квартире на улице Риволи, чтобы заниматься разговорным английским, Когда Сусанна возвращалась поздно, Филиппо встречал ее в ярости. — Где ты была? — У Гверрандо. Мы говорили три часа. — Наглая! — Но, дорогой, мы говорили по-английски! — А, — отвечал Филиппо, успокаиваясь, — я думал, вы говорили по-итальянски. — Да что ты! Иногда за обеденным столом Сусанна говорила: — Сегодня Гверрандо мне сказал, что я очень аппетитна. — Негодяй! — кричал Филиппо. — Но, милый, он сказал мне это по-английски. Муж успокаивался: — Ну, тогда совершенно другое дело. Какое-то время спустя приходил Гверрандо, который всегда проводил у них вечера, и в теплой гостиной все время происходила одна и та же трогательная сцена: разговор не клеился, как это обычно бывает среди людей, который имеют привычку проводить много времени вместе. Жена, сидевшая меж двух мужчин, вела себя так, как будто у нее день рождения. Время от времени она поглаживала мужа, причем муж принимал ласку вполне философски, а между тем, когда тот глядел в другую сторону, смотрела на Гверрандо и складывала губы в поцелуй. В ответ на это любовник ерзал на стуле, стараясь принять непринужденный вид и, помня об опасности того, что муж все заметит и поймет, он думал: «Блаженная, могла бы и посидеть спокойно». С такой мыслью он старался придать своему лицу выражение чрезвычайной страстности пополам с грустью. Но, к несчастью, его старания не увенчивались успехом, и его взгляд не выражал надлежащего волнения; тогда женщина придавала своему лицу крайне встревоженный вид и, по-прежнему поглаживая мужа, она подавала любовнику отчаянные знаки глазами, бровями и губами, как будто говоря: «Как? Ты меня больше не любишь?» Гверрандо старался успокоить ее взглядом, который означал: «Успокойся, дорогая, я тебя люблю, но думаю, что нужно быть более осторожными: помни, что мы на виду у твоего мужа». Но по причине ли чрезмерной осторожности, или из-за слабой выразительности взгляда, получалась вот эта простая фраза: «Сделай одолжение, отвернись в другую сторону». Взгляд Сусанна наполнялся отчаянием — именно отчаянием, — и Гверрандо, припертый к стене, начинал говорить «да, да» кивками головы, а тем временем из предосторожности внимательно смотрел на мужа, который был этим очень доволен, думая, что эти кивки означают согласие с тем, что он говорил. Пока разворачивались эти немые мимические драмы и во время длинных пауз в разговоре любовник с трепетом наблюдал за движениями мужа, опасаясь, как бы тот не встал и не вышел из гостиной. Он думал: «Будем надеяться, что он не выйдет и не оставит нас одних, иначе мне придется — ох придется! — использовать время его отсутствия. Она будет этого ожидать и будет изумлена и огорчена, если я ничего не стану делать, и моя любовь ничего не будет стоить в ее глазах. То есть мне придется встать, хотя мне прекрасно сидится, произнести пламенным тоном какие-нибудь слова, которые якобы я долго сдерживал в груди, и еще что-то сказать, и нам придется обменяться одним из тех опасливых поцелуев, которые всегда сопровождаются страхом, что вдруг сейчас войдет муж. Пока он здесь, все в порядке». В то же время жена с нежностью смотрела на любовника и думала: «Будем надеяться, что моему мужу не придет в голову на минутку выйти. Во-первых, мне это неприятно перед любовником, который в конце концов может подумать, что мой муж совсем не ревнивый, либо что муж знает, но ему наплевать; и потом, обязательно что-нибудь произойдет, если муж выйдет. Мой любовник конечно же захочет поцеловать меня, и нас могут застукать. А так, втроем, нам так хорошо!» Вдруг муж начал щупать карманы своего пиджака, бормоча: — Где я оставил папиросы? Извините, я на минутку. — Встал и вышел. Тогда жена и любовник вскочили, как сообщники по условленному сигналу, и бросились в объятия друг к другу. — Наконец-то! — бормотал он. — Я не могла уже больше терпеть, — хрипела она. И они соединили губы в долгом поцелуе, напрягая слух, в надежде скоро услышать спокойные шаги мужа, возвращающегося со своими тонкими русскими папиросами. Потом все трое перешли в столовую, где они обычно играли партию в карты. Филиппо садился за ломберный стол необычным образом. Он начинал с того, что подходил к столу, отодвигал стул, занимал его и, усевшись, двигал его вперед; если он чувствовал, что ему неудобно, он покачивался три или четыре раза, пока не находил удобную позицию. Затем он приступал к cдаче карт. Он cдавал карты необычным способом. Он не затрагивает этого предмета особо в своих великолепных «Мемуарах», но косвенно об этом говорится в шестнадцатом томе указанного сочинения, там, где рассказывает о знаменитой ошибке, когда он сдал все карты при игре в покер одному игроку (которым игроком и был он сам). Из того, что рассказывается в этом томе, можно восстановить, не считая ошибки, его способ сдачи карт. Как явствует из рассказа, этот утонченный господин имел привычку мешать карты, держа колоду в левой руке, и беря из нее правой рукой некоторое число карт, чтобы вставить их затем в уполовиненную колоду. Это он делал в протяжении нескольких минут, затем клал колоду на зеленое сукно и говорил соседу: «Снимите». После чего снова брал колоду и начинал раздачу, которая происходила следующим образом: держа в левой руке колоду, он брал первую карту правой рукой, начиная сверху, и бросал ее рубашкой вверх перед первым игроком; затем брал вторую и бросал ее второму, третью третьему и так далее, пока все, включая и его самого, не получали все свои карты. После этого он клал колоду на стол, и каждый играл в свою игру. После начала партии Гверрандо делал то, что делает в таких случаях каждый любовник. Что надо делать, знают даже дети. То есть то, что в таких случаях требуют делать женщины: начинать уже с первого робера трогать своей ногой ножку женщины, а, поскольку нельзя же часами тереться ступнями, следует постепенно приближать свою коленку к коленке женщины. Очень постепенно, потому что в этом деле нужно быть крайне осмотрительными — что касается скорости, — иначе уже после первых движений становится непонятно, что же делать дальше. В этих действиях ни мужчина, ни женщина, которые регулярно имеют в своем распоряжении все необходимое время для более свободных, полных и разумных проявлений чувств, реально не нуждаются; но они, тем не менее, необходимы. А иначе для чего женщине любовник? Однажды вечером Гверрандо, вытянув ногу под столом, начал нежно гладить ею ножку подруги; затем он надавил более по-мужски; после чего, с должной медлительностью и мудро управляя движениями ступни, он завладел пространством настолько, что, после определенного числа роберов, дальше было некуда. Тут он остановился. Делать больше нечего. Он замер в этом положении, которое можно было считать вполне приличным — актом взаимной вежливости. Дальше идти было невозможно, и возвращаться было бы невежливо. Поэтому, продолжая играть и шевелить ногой, Гверрандо размышлял о том, насколько отличалась его ситуация от ситуации мужа, который только благодаря тому, что женат на Сусанне, не обязан трогать ее ножку под столом или касаться ее руки, сдавая карты. А ему каково! Каждый вечер трогать ножку под столом, обмениваться многозначительными взглядами. Все время одно и тоже, вместо того, чтобы, как муж, честно наслаждаться прелестями игры. Как скучно! Как грустно! Как ненужно! Но вдруг одна карта выпала из рук мужа и упала под стол. Любовники живо убрали свои ноги. Но в этот момент произошло нечто ужасное: ступни не расцеплялись. По злополучному стечению обстоятельств шнурок туфли молодого человека зацепился за пряжку ее туфельки, и сколько ни прилагали они усилий, их ноги оставались самым жалким образом склеены. А в это время муж, оставив на столе свои карты, с трудом согнулся и скрылся под столом. Гверрандо с отчаянием посмотрел на Сусанну. В одно мгновение он узрел пропасть, разверзающуюся под ними троими: разбитая семья, наверное — выстрелы из пистолета, наверное — женщина, изгнанная из дома; конечно же — конец спокойной жизни для всех троих, и все из-за какого-то шнурка; в буре чувств он со щемящим сердцем ощутил одно, самое ясное и самое невыносимое: бесконечную жалость к этому седому человеку, который стоял на четвереньках под столом и все никак не вылезал. Наконец, муж появился с картой в руке. Он был страшно возмущен. Он посмотрел на любовников. — Я все видел, — закричал он. Он разбросал карты по столу. — Это нечестно, — добавил он, — смотреть мои карты, пока я под столом. Однажды Филиппо возвратился домой в необычное время и обнаружил, что Гверрандо лежит в его постели. — Ах ты плут, — закричал он, — ты лежишь в моей постели? — Мне это предписал доктор, — ответил Гверрандо, не растерявшись. И это была правда. Незадолго до этого у них был семейный доктор, и Гверрандо, который при сем присутствовал, воспользовался визитом, чтобы показаться врачу; ученый лекарь обнаружил у него начало простуды и сказал: — Вам надо немедленно лечь в постель. Услышав все это, Филиппо успокоился. — Лежи, лежи, — сказал он. Иногда Гверрандо обнаруживал синяк на руке Сусанны. За этим следовала сцена ревности, которую мы в точности воспроизводим: СУСАННА: Я ударилась о ручку. ГВЕРРАНДО СУСАННА: Значит, ты хочешь сказать, что я лгу? ГВЕРРАНДО: Не знаю. С сегодняшнего дня между нами все кончено. СУСАННА ГВЕРРАНДО: Для меня еще позавчера. СУСАННА: А для меня еще днем раньше. ГВЕРРАНДО: На неделю раньше. СУСАННА: Месяц. ГВЕРРАНДО: Полгода. СУСАННА: Ах так? ГВЕРРАНДО СУСАННА: Гверрандо! ГВЕРРАНДО: Что тебе нужно? Зачем ты удерживаешь меня? Дать мне уйти. Я ухожу навсегда. СУСАННА: Послушай, иди сюда. ГВЕРРАНДО СУСАННА: Я была неправа. ГВЕРРАНДО СУСАННА: Молчи, неправа была я. ГВЕРРАНДО: Не возражай, Сусанна. Видишь: я совершенно спокоен. Зачем ты упрямишься? СУСАННА: Потому что я была неправа, вот. А ты, как всегда, со мной споришь. ГВЕРРАНДО: Как всегда! Да ведь она всегда права! СУСАННА: Опять начинаешь! ГВЕРРАНДО: Это ты начинаешь. Так больше нельзя. СУСАННА: Ну и уходи, уходи! Завтра найду себе другого любовника. ГВЕРРАНДО: Поклянись, что больше меня не любишь. СУСАННА: Клянусь. ГВЕРРАНДО СУСАННА: Я говорю тебе, что… В какие дебри ты залез, Автор, описывая жалкие перебранки этих двух несчастных! Брось их, пусть разбираются сами, а ты иди дальше: другие цели указывает тебе судьба твоих героев, все более тесными становятся намеченные рамки повести. Достаточно будет, если ты добавишь, что пять минут спустя, в той же самой гостиной, слышались поцелуи, так что казалось, будто находишься на римском вокзале, когда прибывают поезда из Неаполя; а это означало, что Гверрандо и Сусанна снова помирились; и что римляне и неаполитанцы очень любят друг друга; и это правда; а вот римляне и миланцы тоже любят друг друга, но почти никогда не целуются. Иногда любовники ходили гулять по пустынной улице, по вечерам, и здесь они соединяли уста в бесконечном поцелуе. Во время которого: ОН ОНА ОН ОНА |
||
|