"Вторая жизнь" - читать интересную книгу автора (Ванюшин Василий)

ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ ЗА 30 ЧАСОВ ЖИЗНИ

Рассказ Гуго вызвал воспоминания о человеке, который гнался за Брауном на автомашине до цветочного магазина. Временами оборачиваясь, Браун мельком видел его лицо, но не запомнил. Только глаза, вернее один глаз, отчетливо белеющий за стеклом, всплыл в памяти.

«Так вот кто был наемным убийцей! — с обидой и злобой по думал Браун. — Меня, капитана Брауна, убили по-бандитски. А за что?»

Он догадался, по чьему приказу было это сделано. И понял, почему: еще одна деталь всплыла в памяти. Месяц назад он провожал на родину близкого друга, офицера, уволенного из армии по болезни. Браун на аэродроме просил его передать привет отцу и матери, сказал, что там, на родине, Роберта (так звали офицера) засыплют вопросами: всем интересно знать, как тут идет жизнь, какова служба в штабе. Роберт возразил: пожалуй, он не сможет удовлетворить это любопытство. И пояснил: при увольнении он подписал бумагу, содержавшую перечень тем и вопросов, которых не следует касаться в разговоре.

«А ведь мне такой бумаги не давали подписать! — вспомнил Браун. — Что же это означало? Да только то, что они были вполне уверены в моем гробовом молчании». Нахлынувшая ненависть обессилила его, мысли спутались.

Тридцать часов отпущено ему на вторую жизнь, одни сутки! Так сказал профессор, и ему надо верить.

Что можно успеть сделать за это короткое время, зная на перед, что смерть неминуема. Голова раскалывается от боли…

«Я могу думать, не перенапрягаясь, — иначе сразу навали вается чернота и душит, — осторожно размышлял Браун. — Могу говорить, немного и тихо. И только. Что я в силах сделать? Положение безвыходное…»

Опять слабость сковала его тело и закружилась голова. Он забыл, что говорил профессор о словах правды. Вспомнилась Юв.

«Где она? Надо непременно повидать ее. Юв не приходит. Не знает ничего или ее не пускают? Ей трудно жить, ей будет очень трудно жить. Надо что-то сделать для нее, но у меня ничего нет.

Может быть, нам обвенчаться? Отец обещал, если я женюсь по его согласию, выделить мне полмиллиона. Пусть эти деньги будут Юв, а мне ничего не надо… Но как это сделать? Обязательно ли быть в церкви или можно вызвать священника сюда? И главное — надо согласие отца, надо разговаривать с ним, он захочет увидеть Юв. Можно вызвать его телеграммой… Глупо — отец может не согласиться, узнав, в чем тут дело. Глупо думать перед смертью о женитьбе. Деньги не принесут радости Юв, я знаю. Деньги, деньги… К тому же ее отцу угрожает смерть. Что с ним сейчас? Я совсем забыл о нем. Но что я могу сделать, кому сказать? И кто поверит мне? О, я хорошо знаю, что это не так просто…»

Сознание бессилия опять ослабило его. Браун забылся на несколько минут. Эрика, войдя с букетом, постояла возле кровати, прислушалась — он дышал спокойно. Эрика положила букет на столик и вышла.

Когда он проснулся, букет цветов обрадовал его, как обра довало бы появление самой Юв. Он взял цветы — и увидел привязанную к букету записку. Буквы то сливались, то, приплясывая, перевертывались. Браун прочел с трудом:

«Дорогой мой Реми! Меня не пускают к тебе, но мы непре менно увидимся. Верь профессору, мой любимый. Твоя Юв».

Ему представилось: он под руку с Юв входит в церковь, полную торжественности и таинственности, слабо освещенную свечами. Он никого не пригласит. Будет только мать Юв, ее близкие и родные.

Вот они подходят к алтарю, где их ожидает священник.

«Рабелиус!» — вдруг вспомнил Браун, и сразу же картину бракосочетания, полную торжественной святости, заслонило худенькое личико Эрики Зильтон, стыдливое и мокрое от слез. Она сидела вот здесь и рассказывала о Рабелиусе, как он оскорбил ее…

Нет, Браун не пойдет в церковь, он не хочет, чтобы Рабе лиус брал за руку Юв, смотрел на нее, благословлял их. Надо выбросить мысли о церкви, не стоит тратить времени на нее. И вообще, как глупо думать о женитьбе. Ведь скоро снова смерть…

Мысль о неизбежной смерти вызвала сожаление, что он не дома, на родине, а в Атлантии.

«Пусть меня отправят самолетом на родину. Лучше там умереть. Может быть, я успею повидать отца и мать, проститься с ними. Меня похоронят на родной земле. Все-таки легче старикам. Да, хочу умереть на родине… Надо бы сказать отцу, пусть не морочит людям головы крепостью своих антиатомных убежищ и дополнительными фильтрами; хватит наживать на обмане деньги. Пусть на склоне лет своих живет честно. А сколько осталось жить им? Война перекинется и на родину. Да, да, война, о которой говорил Фромм. О войне сказал профессор. Могут ли быть счастливы мои родные, Юв, ее мать и отец, если начнется война?»

Мысль эта отстранила все другие мысли. Он предчувствовал назревающую катастрофу. Война может возникнуть в любую минуту. Может быть, сейчас уже по приказу Фромма подвешиваются атомные бомбы к самолетам. Их сбросят, а в ответ сразу же полетят ракеты еще большей разрушительной силы. Что стоит одна человеческая жизнь, когда весь земной шар…

«Вы должны совершить подвиг», — вспомнил он слова профессора. Взглянул на записку Юв: «Верь профессору».

У Брауна возникла непривычная мысль о необычном подвиге — каждый военный мечтает о подвиге, но не о таком…

Как совершить этот подвиг?

Он может говорить, и его речь можно записать на пленку. Но голос его ослаб и стал, вероятно, неузнаваемым. Нет, магнитофонная лента, как и патефонная пластинка, в таком серьезном деле не годится.

Выступление на митинге, на каком-нибудь многолюдном соб рании? Никогда в жизни он не произносил речей, да и не было сейчас сил для этого.

В палату вошел низенький курчавый человек, вероятно, по мощник профессора. В руках он держал шприц. Это он сделал укол, и Браун скоро почувствовал себя значительно лучше. И сейчас рад был его приходу.

Сделав укол, человек сказал:

— А сейчас придет ваша невеста.

Юв! Она была удивительно красива в широком белом халате, накинутом на плечи.

Она села на край кровати. Вдруг он приподнялся с постели, схватил ее за руки.

— Юв, нельзя терять ни минуты. Дайте мне скорее одеть ся…

Она положила ему на лоб руку.

— Реми, тебе надо лежать. Меня впустили с условием, что ты будешь вести себя спокойно.

— Нет, нет, — протестовал он. — Время, время, уходит! Дайте мне костюм. Мы едем сейчас же…

— Куда?

— Ты повезешь меня в студию. Да-да, я хочу выступить. Чтоб все видели и слышали…

Он говорил горячо, громко. Вошел Галактионов. Шельба ска зал:

— Он придумал очень хорошую штуку — выступить по телеви дению. Это было бы здорово!

— И вы полагаете, что это разрешат? — усомнился Галактио нов. — С этим и на порог не пустят.

Браун слушал их, сжимая руку Юв. Слова профессора поверг ли его в уныние. Он понимал, что не простое дело говорить перед всеми телезрителями Атлансдама.

— Юв, — тихо спросил он, — ты не можешь помочь?

Она отрицательно покачала головой.

— Предоставьте это мне, — стал горячо убеждать Галактио нова Шельба. — Я когда-то умел улаживать дела. Не улыбайтесь скептически, коллега. Жильмаро — не Доминак. Директора телецентра и его компанию я немного знаю.

— Если бы это удалось, лучшего и не придумать, — сказал Галактионов. — Желаю вам успеха. Мне, конечно, ехать йельзя — мое появление может испортить все дело. Кроме того, я дал подписку — находиться только на квартире и в институте. Я сяду к телевизору, буду обдумывать свою речь на суде и ждать вашего выступления, капитан Браун.

— Господин профессор, — воскликнул оживившийся Браун, — только бы мне удалось сказать свое слово, клянусь, вам не придется идти в суд, никто волоса на голове вашей не тронет.

Брауну принесли его одежду — военный костюм. Голова его была забинтована, фуражку удалось одеть с трудом. Он хотел быть в парадном костюме, в котором ехал на встречу с невестой. И когда он встал рядом с Юв, лицо которой было и печальное и торжественное, вспомнились недавние мечты о венчании в церкви. И он почувствовал, что именно сейчас прочнее брачных уз, освященных церковью, соединились их судьбы и пути в жизни, как бы ни была для него жизнь коротка, прекрасна, тяжела — все равно навсегда,