"Летняя рапсодия" - читать интересную книгу автора (Грин Грейс)

ГЛАВА ВТОРАЯ

– Черт, я поражен…

Уитни не слышала, как Люк появился в кухне. При звуке его голоса она вздрогнула, и ей понадобилось несколько мгновений, чтобы собраться и спокойно повернуться к нему.

– Поражен? Чем же?

Он взглянул на ряды чисто вымытых тарелок и несколько дюжин хрустальных бокалов, которые Уитни вымыла и до блеска протерла льняным кухонным полотенцем.

– Твоими попытками произвести впечатление.

Она повернулась к нему боком и взяла стопку тарелок.

– Извини, мне нужно убрать это в шкаф.

Он посторонился и открыл дверцу шкафа.

– Тебе не надо мне ничего доказывать, – сказал он спокойно. – Я прекрасно знаю, что ты собой представляешь. Расслабься, дорогая… Иди, налей себе чего-нибудь выпить, и пусть экономка сама здесь все закончит.

Стараясь подавить закипающую ярость, Уитни взяла вторую стопку тарелок. Делая вид, что Люка в кухне нет, она расставляла посуду на полочках шкафа. Закончив с тарелками, она принялась за бокалы, уставляя ими большой деревянный поднос. С усилием подняла его и понесла через холл в комнату, чувствуя, что Люк идет следом за ней. Пока она ставила бокалы в буфет, он даже не пошевелился, чтобы ей помочь.

– Ну, вот мы и одни дома, дорогуша. – Его голос был полон сарказма.

– Я не настроена на шутки.

– Это вовсе не шутка. Кто бы мог подумать в тот день, когда ты впервые появилась в этом доме подростком с глазами как блюдца, что в один прекрасный день мы будем вместе хозяйничать в этом доме.

– Я не собираюсь с тобой здесь хозяйничать. Просто в данный момент у меня нет другого выхода, как дать тебе комнату. Во всем же остальном тебе придется обходиться самому. Сам на себя готовь, стирай и…

– Для этого есть прислуга. Им за это и платят.

Уитни насмешливо взглянула на Люка.

– Никто не собирается тебе прислуживать. Кухарка и горничная уже уехали и возвращаться не думают. Они обе уже давно в пенсионном возрасте и здесь оставались только потому, что любили твою бабушку.

Она повернулась на каблуках и, помахивая подносом, решительно прошла обратно в кухню. Там она принялась нагружать поднос оставшимися бокалами.

Закончив на кухне, Уитни предполагала понежиться в горячей ванне и пораньше лечь спать. Она так устала, что, казалось, стоит ей присесть, и она уже не найдет сил подняться.

– Я пытался залезть на чердак, – раздался позади голос Люка, и она скрипнула зубами, – но он заперт. У тебя есть ключи?

Не глядя на него, она продолжала заниматься бокалами.

– Что тебе нужно на чердаке?

– Насколько я помню, бабуля никогда ничего не выбрасывала, так что есть слабая надежда, что моя старая мебель из детской может быть там – во всяком случае, она была там до моего отъезда. Ты не…

– Мебель все еще на чердаке… и старая коляска тоже. Но, наверно, все покрыто пылью. У меня не нашлось времени почистить чердак в этом году, а горничная не смогла бы вскарабкаться наверх по узкой крутой лестнице.

– Так где же ключ?

– На полочке возле двери. – Она повернулась к нему. – Ты собираешься залезть на чердак сегодня? Имей в виду, что сначала все нужно проветрить и вымыть, сегодня вечером ребенка в кроватку класть не годится.

Он потер затылок, и впервые за целый день она заметила, какое осунувшееся у него лицо и какие усталые глаза. Если бы не его враждебность и высокомерие, может быть, она бы и посочувствовала ему…

– Что ж, ты права, – сказал Люк. – Тогда утром.

– Где же ты уложишь малыша?

– Он может поспать со мной.

Повезло малышу! – внезапно подумала Уитни и тут же сердито одернула себя: ну и мысли у нее! Она поспешно повернулась и протянула руку к подносу, но неловким движением опрокинула хрустальный бокал для шерри. Он со звоном грохнулся на кафельный пол и разбился на мелкие осколки.

Шепотом выругавшись, Уитни присела, чтобы подобрать осколки, но тут же почувствовала боль. На порезанном пальце выступила кровь, и девушка с досадой прикусила губу.

Сильная рука резко поставила ее на ноги.

– Дай-ка сюда руку, – грубовато приказал Люк. Он слегка сжал ее палец. – Внутрь стекло не попало, – сказал он. – Во всяком случае, я ничего не вижу.

Люк подтащил Уитни к раковине, включил холодную воду и сунул ее палец под струю. Нетвердо державшаяся на ногах девушка подчинилась. Люк стоял к ней вплотную, так близко, что она ощущала тепло его тела, чувствовала жаркое дыхание на своих волосах, слышала, что его сердце начинает биться быстрее.

– Ты пахнешь персиками.

Какой низкий и чувственный у него голос! Ей хотелось отодвинуться, но впереди была раковина, а позади – он. И еще она сомневалась, что сможет уйти далеко на внезапно ослабевших ногах. Палец под ледяной струей почти совсем онемел, кровотечение остановилось, и Уитни попробовала освободиться.

Люк развернул ее к себе, и она увидела, как потемнели его глаза.

– А на вкус ты тоже как персик?

Держа девушку за одно плечо, он пальцем осторожно провел по ее щеке, по губам и на мгновение задержался в уголке рта.

– Ты хочешь, чтобы я попробовал, не так ли? – Голубые глаза смотрели на нее гипнотизирующе, и Уитни не находила в себе сил отвернуться.

– Люк, ты сумасшедший!

– Я знаю, как тебя ко мне тянет… Я видел, как расширились твои зрачки, когда мы обсуждали, кто и где будет спать – и с кем…

Уитни чувствовала, что последние силы покинули ее.

– Ты сумасшедший, – повторила она прерывающимся шепотом.

– Да? – Кончиком ногтя он дотронулся до ее зубов. – А как насчет тебя? Какая же тогда ты? Алчная?.. – Голос внезапно утратил мягкость и стал злым и горьким. – Такая же алчная… как твоя мать?

Да он же просто играет с ней! Испытывает ее!

С горящими от унижения и обиды щеками Уитни резко вырвалась.

Люк сухо засмеялся, и его смех неприятно резанул ее слух. Девушке хотелось зажать руками уши, чтобы не слышать, но она не собиралась доставлять ему такого удовольствия.

– Если ты потрудишься убраться отсюда, – холодно сказала она, – я здесь подмету. День был очень тяжелый, я устала и хочу пораньше лечь спать.

– Я сам это сделаю.

– Нет, я сама!

– Ты уже успела порезаться. Или тебе нравится, как я играю в доктора? Еще хочется? Ну тогда давай, действуй.

Уитни поняла, что бессильна… бессильна против этого человека. Ведь она почти что сдалась ему; еще какая-то минута, и он бы…

– Ну? – нетерпеливо рявкнул он.

– Ладно, я ухожу. – Она помедлила. – Но… как насчет… тебе не надо помочь… с ребенком?

– Благодарю, я прекрасно справлюсь без чьей-либо помощи, особенно женской.

– Что ж, отлично! Но не забудь… Я предлагала.

Выходя, она громко захлопнула за собой дверь… Очень громко.

«Сногсшибательна…» – так он ей сказал.

И «…копия матери…»

Уитни огорченно провела щеткой по блестящим рыжим волосам и швырнула ее на туалетный столик. Поднявшись из-за стола, она открыла дверцу платяного шкафа и выдвинула нижний ящик. Там, запрятанная под стопкой кашемировых свитеров, лежала обрамленная в серебряную рамку фотография.

Фотография ее матери… и отца Люка, Бена.

Все тринадцать лет Уитни приходилось эту фотографию прятать, доставая, только когда оставалась одна… и быстро класть обратно в ящик при любом стуке в дверь.

Она терпеть не могла что-либо делать украдкой, хотя бы и из лучших побуждений, и даже сейчас, зная, что ничто уже не может расстроить Крессиду, все равно чувствовала себя виноватой.

Без всякого основания.

Она не совершила ничего плохого.

Такого, что совершила ее мать. Прелюбодеяния нельзя простить, каковы бы ни были причины.

Уитни встряхнула головой и собралась с мыслями. Так, сейчас надо лечь спать: завтра ей снова придется бороться с Люком Браннигеном.

Пока Эдмунд Максвелл будет собирать информацию, необходимую ей, чтобы навсегда отделаться от непрошеного гостя, она должна найти выход из создавшейся ситуации. Лучше всего, если они сумеют поделить дом между собой и поменьше встречаться. Конечно же, это ему не понравится. Он наверняка захочет быть хозяином в доме, как было и раньше, до его отъезда. Ей придется быть постоянно настороже: Люк противник очень ловкий.

Уитни решительно встала, снова вынула из ящика фотографию и открыто поставила ее на столик.

Ей больше нет нужды ее прятать. Только один-единственный человек может быть оскорблен присутствием этой фотографии в поместье Браннигенов…

Люк.

Но в чем она может быть уверена на все сто процентов: только после дождичка в четверг у этого человека появится шанс оказаться в ее спальне!

– Ага, ты уже встала! – Люк как раз закрывал за собой дверь своей комнаты, когда Уитни вышла из спальни. – Ты всегда так долго валяешься в постели?

Уитни быстро и молча прошла мимо него и стала спускаться по лестнице. Чтобы прийти в себя, ей всегда требовалось выпить с утра хотя бы чашку кофе… Но сегодня она особенно в этом нуждалась: ей ведь предстоит сражаться с Люком.

– Ты так шумел на чердаке, что, наверно, разбудил всю округу, – бросила она через плечо. Люк топал вниз по лестнице следом за ней. – Надеюсь, ты нашел, что искал?

– Нашел. Все уже вымыто, вычищено, и матрас сохнет в гостиной перед камином.

Она остановилась и взглянула на него, иронически приподняв бровь.

– Ты уже и камин успел разжечь?

– Не поспешишь, дьявола не догонишь.

– Приходится спешить, когда дьявол подгоняет.

– О, я вижу, ты получила неплохое образование, пока меня не было. И кто же за это платил, могу я спросить?

Она удостоила его суровым взглядом, но, прежде чем отвернуться, успела заметить, что на нем ослепительно белая футболка и черные джинсы. Также она заметила, что волосы у Люка еще слегка влажные после душа и что он чисто выбрит, даже ямочка на подбородке стала видна, ямочка, о которой она уже успела забыть. В день их знакомства ей было всего двенадцать лет, с тех пор прошло еще тринадцать, а это долгий срок.

Знакомства… Она насмешливо улыбнулась. Слишком сильно сказано! На самом деле они практически никогда и не были знакомы! Они прожили несколько месяцев под одной крышей, и все; и надо сказать, эти несколько месяцев были самыми ужасными в ее жизни. Она только что потеряла мать, а когда Крессида решила взять ее в дом, Люк так яростно этому сопротивлялся, что Уитни тряслась от страха. Как же он ее ненавидел!

Самая неприятная ссора произошла, когда он кричал на нее и обзывал ужасными словами ее мать и Бена Браннигена. Она прежде никогда не слышала этих слов и даже не поняла их смысл.

Но Крессида слышала… и все поняла.

Дрожа от гнева, она приказала Люку извиниться или убираться вон.

Он крикнул, что уезжает.

Вдогонку она велела ему не возвращаться, если он не извинится.

Он явно и не собирался этого делать.

Только когда Уитни исполнилось четырнадцать, она поняла, что отъезд Люка разбил сердце его бабушки.

– Вы могли бы попытаться найти его, – запинаясь, сказала однажды девочка.

– У меня есть своя гордость, милая, – отвечала Крессида. – У меня есть своя гордость.

Не из-за такой ли гордости Люк и не возвращался?

Но даже если б она знала ответ на этот вопрос, подумала Уитни, что бы это изменило?

– Я сварю кофе. – Она открыла дверь кухни и вошла внутрь. – А потом поговорим. Нам многое надо обсудить.

Он прислонился спиной к холодильнику, наблюдая за тем, как Уитни наливает в кофеварку холодную воду.

– Расскажи мне о бабушке, – потребовал он. – Она долго болела?

– В прошлом году она упала и сломала шейку бедра. Оно долго не заживало, и врачам пришлось провести дополнительные обследования. Обнаружилась опухоль… – Ее голос внезапно сел, и девушка прокашлялась. – Тебе кофе покрепче?

– Чем крепче, тем лучше.

Она насыпала в фильтр восемь ложек и включила кофеварку.

– Когда ее привезли из больницы, она была очень слаба и последующие десять месяцев не вставала с постели.

– Она очень страдала?

– Да, – коротко ответила Уитни.

– Почему, черт побери, ты не могла со мной связаться?

– Она этого не хотела.

Он зло выругался.

– Тебя не было тринадцать лет. – Уитни и не старалась скрыть обвинительные нотки в голосе. – Почему ты ни разу не приехал?

– Она же велела мне убираться.

– Ради Бога, Люк! Тебя послушать, так ты словно не тридцатилетний взрослый мужчина, а испорченный ребенок! Тебе всего-то и нужно было что извиниться.

– Мне не за что было извиняться. – Он отошел от холодильника к раковине. Ухватившись руками за край, он уставился в окно, и Уитни заметила, как побелели костяшки его пальцев. – То, что она сделала, взяв тебя в дом, было непростительно.

– Твоя бабушка была доброй и сердечной женщиной. – Она изо всех сил старалась овладеть нахлынувшими чувствами. – Я знаю, что тебе было трудно примириться с ее решением, тебе же стукнуло тогда всего семнадцать, и после того потрясения…

– Я не думал тогда о себе! – Он резко развернулся лицом к ней, и вся застарелая, приумноженная за тринадцать лет обида полыхнула в его глазах. – Я думал о своей матери. О том, что они – мой отец и твоя мать – сделали с ней.

– Не надо! – Дрожа, Уитни подняла руки, словно пытаясь остановить его. – Пожалуйста, Люк, не начинай все заново. Я понимаю, почему ты так оскорблен, но, Люк, ты же сойдешь с ума, если не постараешься забыть…

– Думаешь, я не пытался? Думаешь, я не хотел простить? Забыть и простить? Как по-твоему, что я чувствовал, уходя от бабушки, единственного в мире человека, который что-то для меня значил? И наконец, – он бешено взмахнул рукой, – наконец-то вернуться в этот дом и обнаружить, что опоздал. Господи, это разрывает мне сердце!

Напряженное молчание последовало за выплеском Люка; казалось, оно никогда не кончится, но вдруг откуда-то донесся тихий плач ребенка.

Уитни растерянно оглянулась.

Люк тяжело вздохнул.

– Это монитор малыша, там, над хлебницей, – устало проговорил он.

Уитни посмотрела туда и увидела бело-голубой приборчик с мигающим красным огоньком.

– Я такого еще ни разу не видела, – как-то неловко сказала она. – Значит, ты оставляешь микрофон в комнате ребенка, а приемное устройство повсюду таскаешь с собой?

– Ну да. Ладно, пойду принесу его.

– А как его зовут?

– Трой, – кинул он через плечо и вышел.

Трой. Уменьшительное от Траяна? Имена Траяна и Крессиды тесно связаны в мифологии; неужели Люк, несмотря на ссору с бабушкой, все же вспоминал о ней с любовью, выбирая имя для сына?

Он вернулся с малышом на руках. Уитни уже успела сварить кофе, наполнить две кружки и добавить сахар и сливки.

Она решила свести любое общение между ними на чисто деловой и безличный уровень, но тут же допустила большую ошибку, взглянув на ребенка.

– Ой, какой он темненький!

– Ну да, ты же не видела его вчера без панамки.

Люк взъерошил кудрявые черные волосы своего сынишки, и тот радостно гулькнул и выпустил пузырь. У него были отцовские голубые глаза, опушенные густыми ресницами, такими же черными, как и волосы. Люк нарядил его в красную майку и ярко-красный вельветовый комбинезончик, и при виде хорошенького малыша сердце Уитни растаяло.

– Ты не установишь столик, чтобы я мог посадить его на сиденье? – попросил Люк. – Что-то я никак не разберусь с этими защелками.

Ей пришлось повозиться пару минут, прежде чем она сама поняла, как устроен столик, и Люк наконец смог усадить ребенка.

– И что же у него будет на завтрак? – Уитни неловко отступила, внезапно ощутив его близость.

– Сегодня в меню банан, тост и молоко…

– Но у меня нет бананов.

– Я захватил еды, которой ему хватит на пару дней. И я подумал, – продолжал он, вынимая бумажный пакет из холодильника, – что, может, ты отвезешь меня в город и я запасусь провизией. В угловом магазине Стэнли у меня всегда был неплохой кредит, и я уверен, что…

– Джим Стэнли давно умер. Магазин снесли, и на его месте теперь супермаркет. Если у тебя нет денег, то тебе сначала придется пойти в банк и взять заем.

Он продолжал выкладывать содержимое пакета на стол: гроздь спелых бананов, маленькую буханку хлеба, коробку с пшеничными хлопьями и упаковку с молоком.

– Чтобы получить заем в банке, у человека должна быть собственность. Похоже, что тебе придется нас подкармливать. Но мы с Троем не такие уж обжоры, правда, чудо-юдо?

Он улыбнулся малышу, и тот заулыбался в ответ двумя белыми зубами, словно они обменялись какой-то веселой шуткой.

Уитни почувствовала, как в ней волной поднимается возмущение. Интересно, он что же, думает, они будут жить здесь и она на свои деньги будет их кормить?..

Не выйдет.

Он уже успел очистить и порезать банан и теперь обмакивал кружочки в молоко и посыпал хлопьями. Она невольно залюбовалась его движениями и сильными загорелыми пальцами с гладкими короткими ногтями, – вот так стояла бы и смотрела! Но вместо этого она поставила его кружку с кофе на стол рядом с молочником и сахарницей.

– Я пошла в гостиную, – сказала она сухо, глядя, как малыш сосредоточенно засовывает в рот кусочки банана с хлопьями. – Мне надо кое-куда позвонить.

– Если ты собираешься позвонить Максвеллу, чтобы он навел обо мне справки, то разреши мне сэкономить твое и его время. – Люк вытер руки о джинсы и вынул из кармана бумажник. Выудив из него визитку, он бросил ее на стол. – Дэйл Грегг – работает в банке, куда я кладу деньги… когда они у меня есть, и… – на стол полетела вторая визитка, – Элиза Томсон, адвокат, к которой я недавно обращался. Они оба полностью в курсе моей финансовой ситуации. Как только я покормлю Троя, я им позвоню и попрошу помочь Максвеллу, когда он с ними свяжется. Он получит всю необходимую информацию.

Уитни взяла со стола карточки и прочла адреса.

– Все это время ты был в Калифорнии? – взглянула она на Люка.

– Ага, в стране прибоя и загорелых красоток.

– Пляжный бездельник.

В ответ на ее презрительное замечание он только уклончиво улыбнулся.

– В общем, – продолжала она, – за тринадцать лет тебе нечего показать, кроме загара, пустой чековой книжки и…

– И ребенка.

Уитни качнула головой.

– Невероятно.

– Он действительно невероятный, правда?

– Невероятно, что человек с таким потенциалом мог так низко пасть, – взорвалась она. – Это только испорченные девчонки-подростки убегают из дома, потому что не хотят подчиняться родителям. А потом возвращаются, поджав хвост и с незаконнорожденным ребенком на руках. Наоборот обычно не бывает… Но ты исключение.

– Ты думаешь, – он посмотрел на нее широко распахнутыми глазами, – что кто-то воспользовался моей невинностью и сделал мне ребенка?

– Такие люди, как ты, своим безнравственным поведением разлагают саму структуру североамериканского общества…

– О, я думаю, ты малость преувеличиваешь! Я только…

– Ты хочешь только развлекаться, а если прокол, кто-то другой должен тебя вытягивать. Мало того, что ты так себя вел, когда был один, но с появлением ребенка…

Малыш захныкал.

Уитни кинула взгляд на Троя и почувствовала угрызение совести. Личико малыша скуксилось, губки дрожали и глаза наполнились слезами. «Как ты могла?» – словно говорил его взгляд, устремленный на Уитни.

Она опомнилась. Действительно – как?

Как могла она забыть, что находится в одной комнате с ребенком? Она прекрасно знала, что для психики малыша вредно быть свидетелем ссоры взрослых, и сама же раскричалась.

– Дети очень чувствительные создания, – тихо сказал Люк. – Когда я с ним, то всегда стараюсь быть спокойным и любящим, даже несмотря на… трудности. Я буду очень тебе благодарен, если ты постараешься делать то же самое. Нам обоим непросто, и давай вести себя по-человечески, идет?

В горле у нее застрял болезненный комок, и, хотя она попыталась его проглотить, он не исчезал.

Люк склонился над сыном, гладил его по темной головке, шептал ласковые слова. Утешал.

Уитни взяла свою кружку и, расстроенная, вышла из кухни.

Неважно, сколько времени Люк пробудет в поместье Браннигенов, и неважно, насколько она будет рассержена, но никогда, поклялась она, никогда она не выйдет из себя при нем!

Во всяком случае, в присутствии ребенка!