"Возвращенная к жизни" - читать интересную книгу автора (Грэхем Фредерика)

5

Ночь была теплой и влажной, магнолии на заднем дворе дома Дигена наполняли воздух сладким ароматом с привкусом лимона. Девушка сидела под деревом на деревянной скамье и слушала пение птиц, смешанное с рок-музыкой соседского радио. Она закрыла глаза и старалась сосредоточиться. Обнаружилось, что чем больше усилий прикладывает она, пытаясь восстановить подробности своей жизни, тем хуже у нее это получается. А если она просто отдается течению мыслей, никуда их не направляя, они как будто приближают ее к прошлому. Порой ей казалось, что еще немного – и она все вспомнит.

И влажный воздух под деревьями был хорош, и даже редкие комары, звенящие над ухом, не портили общей картины, и все же что-то в мире было не так. То ли воздух был слишком неподвижен то ли далекое пение птиц – слишком мелодично.

– Мари?

– Я не знала, что вы вернулись.

Девушка жестом пригласила Джиса присесть на скамью, не зная, что уместнее – «ты» или «вы». Он уходил, чтобы купить кое-что в ближайшей аптеке. Вместо того чтобы приучать себя обходиться без него, Мари без него тосковала.

– Чем ты занималась?

Девушка не сразу нашлась, что ответить.

– Познавала ночь, – сказала она, наконец.

– Ну и как, знакомое ощущение?

– И да, и нет.

– Хочешь, поговорим об этом?

Ее мысли блуждали настолько далеко, что она не сразу поняла его вопрос.

– О чем?

– О впечатлениях от ночи.

Ей вовсе не хотелось обсуждать нюансы своей потерянной памяти. Ей хотелось просто сидеть здесь, под этим темным небом, и чтобы руки Бертона обнимали ее. Девушка желала прижаться к нему и ощутить на губах его поцелуй. Ей хотелось услышать, как это будет – почувствовать его прикосновения. Ей хотелось не лечения, а объятий врача. Она нервно поднялась и, отойдя на шаг, прислонилась к дереву.

– Разговоры не помогут.

Джизус почувствовал ее внезапное отчуждение.

– Что-то случилось?

– Просто я не настроена сегодня быть объектом медицинского исследования.

– А что, разве прежде была им?

Она стояла и смотрела на него при свете луны. За те два дня, что она провела вне стен госпиталя, они редко оставались вдвоем. Их отношения, не связанные теперь больничными условностями, стали напряженными и непредсказуемыми. Мари подозревала, что их желание избегать друг друга было взаимным. Она собралась было ответить, когда высунувшийся из задней двери дома Бенни прервал их разговор.

Мари лежала в постели без сна и прислушивалась к тяжелым шагам Бертона в гостиной. Их отношения так осложнились, что она иногда уже не понимала, что же происходит. То он был нежным и внимательным, то становился вдруг крайне раздражительным. Она знала, что его мучает перспектива потерять работу. Но неуравновешенность была вызвана не только этим. Бертон, так же как и она, не видел ясности в их отношениях.

Безусловно, он испытывал к ней нечто большее, чем сострадание или даже дружбу. Мари не знала, как можно назвать это чувство. Она была не настолько наивна, чтобы надеяться на любовь. Бертон был не из тех, кто легко влюбляется, хотя, если бы это и случилось, то он отдался бы чувству без остатка. Но если уж он полюбит, то это будет женщина, которой он сможет доверять, а не та, прошлое которой туманно и темно.

И в своей любви Мари не была уверена. Девушка не могла утверждать, что то, что она испытывала, не было смесью признательности и физического влечения. Но она твердо знала, что хочет его. Какая-то предательская часть ее существа, которая отказывалась прислушаться к здравому смыслу, стремилась к нему с первобытной силой, грозя сделать Мари своей пленницей.

Шаги затихли, затем она услышала их вновь, приближающихся к спальне. Дверь заскрипела, и Бертон остановился на пороге.

– Не спите? – тихо спросил он.

– Нет. Включите свет, если хотите.

Он не стал зажигать свет, в темноте прошел к своей кровати и сел.

– Мари, – начал он, – я не хочу, чтобы вы обольщались. Выяснение того, кто вы такая, может быть очень длительным.

Джизус разулся, потом стал снимать рубашку. Мари не стала отворачиваться, она разглядывала его при слабом свете луны, проникавшем через незанавешенное окно.

– Чего вы не хотите, так это – чтобы я стала надеяться оказаться кем-то, кем я на самом деле не являюсь. – Она произнесла это без всякого выражения.

Бертон поднялся, сбросил с себя рубашку, потом стал стягивать джинсы.

– Я просто хочу, чтобы вы были более реалистичны.

У Мари перехватило дыхание. Он был так по-мужски красив, так замечательно сложен. Она испытала настойчивое желание встать и подойти к нему, прильнуть своим телом к его и ощутить их непохожесть. Возможно, это прояснило бы отношения между ними так, как не смогли бы сделать никакие слова. И потом, возможно, это докажет ему, что она – именно та, кем он ее считает. Она с трудом сдержала чувственное желание и сосредоточилась на том, чтобы достойно ответить ему.

– Реалистична? В действительности вы имеете в виду, что мне нужно признаться, что я проститутка. Что я ходила по улицам и спала с любым мужчиной, который этого хотел, и столько, сколько выдержит его кошелек. – На этот раз она говорила с вызовом.

– Вы не должны отбрасывать такую возможность.

– Говорите прямо. Вы не сомневаетесь в этом. Вы уверены, что так оно и есть. И как бы вы ни отрицали, это влияет на ваше отношение ко мне. Даже странно, как вы можете спать со мной в одной комнате.

Бертон лег и подложил руку под голову.

– Я не хочу вас переделывать, Мари.

– А чего вы хотите?

Это было абсолютно очевидно. Встать со своей кровати и лечь с ней. Он хотел прижать ее к себе и ощутить Мари своим телом всю. Он хотел обнимать ее до тех пор, пока она не растворится в нем. Он хотел, чтобы она была в безопасности, была счастлива, была всегда с ним. Все было очень просто… и безумно сложно.

– Я не знаю. Но я не хочу причинять вам боль.

Девушка закрыла глаза.

– Вы не поняли еще, что мы оба все равно испытаем боль, что бы мы ни сделали?

Бертон продолжал смотреть в потолок. У него не было ответа. Звуки тихого и ровного дыхания Мари наполнили комнату гораздо раньше, чем он смог наконец закрыть глаза.

Следующим вечером Бенни стоял, сложив руки на груди, в проеме кухонной двери и наблюдал за тем, как Мари, ползая на четвереньках, отскабливала черно-белый кафель.

– Пол не обязательно должен быть настолько чистым, чтобы с него можно было есть. А что, разве швабру изобрели после того, как ты попала в госпиталь, малышка?

Девушка остановилась и краем футболки вытерла со лба пот.

– Такой способ полезнее для всех. Твой пол становится чище, а мои руки сильнее…

– А я могу наблюдать, как твой маленький привлекательный задик снует туда-сюда.

– Сомнительное удовольствие. – Мари присела на пятки.

– Ну, весь дом сверкает. – Диген протянул ей руку, помогая подняться. – Если ты считала, что должна отплатить мне за гостеприимство, то была не права.

– Я все равно всегда буду тебе признательна. – Девушка встала и пожала ему руку.

– Ну, раз уж ты все равно столь признательна мне, я тут добыл кое-что для тебя. – Бен вышел из комнаты и вернулся с сумкой. – Хотя ты очень мила в моей жуткой футболке, но спать в ней – мало радости. Это тебе.

В сумке оказалась бледно-розовая хлопчатобумажная ночная рубашка. Она была длинной, почти до пят, и без каких-либо соблазнительных вырезов, но Мари она казалась воплощением ее мечты. Она обвила руками шею Бенни и чмокнула его в щеку.

– Ты такой милый. Спасибо, Бен.

– Там еще кое-что из нижнего белья и блузка с парой шорт, которые, похоже, должны подойти тебе.

– Я просто счастлива!

Стоя на кухне и глядя на то, как Мари прикладывает ночную рубашку к стройному телу, Диген снова, в который уже раз, пожалел, что не он первый узнал ее.

– Настоящая демонстрация мод? – Джизус стоял, прислонясь к дверному косяку, и наблюдал за ними.

Мари обернулась и одарила его улыбкой феи.

– Бенни купил мне кое-что из одежды.

Диген следил за выражением лица Бертона. Оно не изменилось. Джизус не собирался показывать девушке, что именно он переживает. Вздохнув, Бен пожал Мари руку.

– Пользуйся, малышка. – Кивнув Джису, он отправился по своим делам.

– Бен – это что-то особенное, не так ли? – Мари с улыбкой смотрела на Джизуса, удивляясь про себя его суровому виду.

– Мари, Бенни – это запретная зона.

Она не была уверена, правильно ли расслышала его фразу.

– Прошу прощения?

Прошу прощения? Перед ним была опять выпускница престижного университета. Бертон закрыл глаза. Он чувствовал, как холод заполняет его изнутри. Впервые он ощутил этот ледяной комок, когда увидел Мари, обнимавшую Бенни, потом – когда она прикладывала ночную рубашку к своему соблазнительному телу, приглашая того полюбоваться ею. Нет, неправда. Это длилось уже на протяжении последних трех дней. И повторялось каждый раз, когда Мари смотрела на Дигена, или касалась его, или поддразнивала. Каждый раз, когда она оказывалась наедине с ним в комнате. Джизус тряхнул головой и открыл глаза.

– Я сказал, что Диген – это запретная зона.

Она все еще не понимала.

– Что значит запретная зона? Какая зона? Он живет здесь… ест свою… – Внезапно она поняла. Ее глаза расширились, наполнились болью, она была потрясена до глубины женского естества. – А… ясно. – Она не в силах была двинуться с места, не в силах отвести взора. Она продолжала беспомощно смотреть на человека, который мог думать о ней таким образом. Человека, которому она так доверяла.

Бертон увидел боль в ее глазах. Он хотел бы вернуть свои слова обратно, но они уже стояли между ними стеной. Холодные жестокие звуки, разрушившие теплоту их отношений, привязанность, которая существовала между ними.

– Извини, – сказал он, делая шаг в ее сторону.

Мари отступила назад, бессознательно выставив вперед руки со скомканной ночной рубашкой. Она отступила еще на шаг, чувствуя, что почти теряет сознание.

– Я иду спать.

– Мари.

– Спокойной ночи.

Она сделала шаг в сторону, осторожно обошла Бертона и скрылась за дверью. Пройдя в ванную, Мари плотно закрыла за собой дверь и включила душ. Только гораздо позже, уже в постели, демонстративно одетая в розовую ночную рубашку, она дала волю сердитым, горьким слезам.

Джизус сидел в гостиной, пристально глядя в окно на уличный фонарь. Никогда раньше он не испытывал такого чувства стыда. Он был очень хорошим психологом, чтобы притворяться, что не понимает тех чувств, которые заставили его нанести ей такое оскорбление. Он ревновал. Он безумно, слепо ревновал, хотя Бенни можно доверять полностью. Сцена на кухне была совершенно невинной. То, как он на это отреагировал, стало откровением для него самого.

Джизус не испытывал этого жгучего чувства с той поры, как обнаружил однажды, что жена постоянно ему изменяет. Но даже тогда не было этого пронизывающего ощущения, что его предали, ощущения, которое вынудило нанести такой жестокий удар слабой молодой женщине, пытающейся сейчас заснуть в соседней комнате.

О Боже, разве можно забыть выражение глаз, когда она поняла, наконец, смысл его слов. Невозможно изобразить такую боль искусственно. Она была неподдельной. И он причина.

Бертон поднялся и стал шагать по комнате из угла в угол.

– Джис?

Он остановился и обернулся. На пороге стояла Мари.

– Джис, я не заслужила вашего оскорбления.

Она вошла в освещенную приглушенным светом гостиную. Закутанная от шеи до пят в розовый хлопок, она представлялась ему символом чистоты и женственности. Свет мягко обрисовывал контуры фигуры, и Мари выглядела удивительно слабой и беззащитной. И все же в ней чувствовалось внутреннее достоинство, которого не смогли сломить даже его жестокие слова.

– Нет. Не заслужили. Вы не заслужили этого. Дело во мне, а не в вас. Простите.

Он направился к ней. Девушка спокойно смотрела на него.

– Вы не давали мне никакого повода так грубо разговаривать.

Джизус подошел к ней так близко, что мог бы заключить в объятия. Он был намного выше Мари, но она даже не потрудилась поднять голову, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Я ревновал, – сказал Джизус, зная, что только правда сможет унять боль, которую он ей причинил.

Девушка засмеялась. Звук – ее голоса прозвучал как-то надтреснуто и был похож на жалобный звон разбиваемого стекла.

– Как вы можете такое говорить?

Подойдя вплотную, он положил ладони ей на плечи и притянул к своей груди.

– Это правда. Я ревновал.

Она уже не знала, как оценить ситуацию. Заставив себя посмотреть ему прямо в глаза, она сказала:

– Я не понимаю. Но в любом случае, не могли бы вы еще некоторое время подержать меня так?

Джизус прижал ее сильнее и медленно провел рукой по спине. Сначала девушка была напряжена. Но она ощущала его тепло, его запах, его ладонь на спине, и постепенно в ней возникало ответное чувство. Она расслабилась всем телом, приникнув к нему каждой частичкой своего естества.

Ее руки скользнули за спину мужчины и остановились на его талии. Грубая, шершавая ткань мешала ладоням, им хотелось потрогать его кожу. Пальцы потихоньку пробрались под рубашку и прикоснулись к разгоряченному телу. Эта маленькая вольность для Бертона не прошла незамеченной. Он прижал ее еще теснее к себе, и она ощутила на своих волосах его жаркое дыхание. Так они стояли некоторое время, потом Джис тихонько приподнял ее и взял на руки.

Войдя в спальню, он, не зажигая света, пронес Мари на кровать и осторожно усадил, обращаясь с ней, как с чем-то необыкновенно хрупким и требующим бережного обращения. Потом он прямо в одежде лег рядом с ней и притянул к себе, замкнув ее снова в кольцо своих рук. Его подбородок зарылся в ее волосы, и он еще сильнее сомкнул свои объятия.

– Спи, дорогая, – прошептал он.

Девушка закрыла глаза, больше не в силах бороться с измождением. У нее не было сил, чтобы уяснить, что же произошло между ними. Ее боль уходила, уносимая прочь всепобеждающим сном. На свете не было такого, чего она не могла бы простить Джизусу Бертону. И не было такого, чего Мари не отдала бы ему, если бы он только захотел. Он мог взять ее тело, ее сердце, ее душу.

И она не догадывалась о том, что, передай она ему свои мысли, и он тут же предложит ей в ответ все то же самое.

Когда следующим утром Мари проснулась, она была в комнате одна. Где-то среди ночи она почувствовала, как Джизус, выскользнув из постели, перебрался на свою кровать. Хотя почти сразу после этого она снова уснула, ее сон не был столь крепким.

Оказавшись, в поисках Джизуса, в гостиной, она застала там Бенни.

– Что-то ты рановато встал, – поддразнила она его.

Бен взглянул на часы.

– Это ты слишком поздно поднялась. Я уже собираюсь уходить. Ты сможешь некоторое время побыть одна?

– А где Джизус?

– Он сегодня утром звонил в госпиталь, и его просили прийти в десять часов на общее собрание.

К двенадцати часам девушка уже протоптала дорожку на ковре, шагая из угла в угол гостиной в ожидании возвращения Бертона. Когда коричневый «понтиак» остановился перед домом, Мари заставила себя сесть на диван и приготовилась услышать новости, которые, как она была уверена, не сулили радости.

– Мари? – Джизус стоял у входной двери и смотрел на нее.

День был теплый. Она была одета в белые шорты и небесно-голубой пуловер, который принес ей Диген. Если не принимать во внимание бледность ее лица, она была олицетворением молодости и женственности.

Она выдавила из себя улыбку.

– Я ждала тебя.

– Я вижу. – Джизус пересек комнату и осторожно сел рядом с ней. Она выглядела такой хрупкой, что он боялся даже прикоснуться к ней, чтобы не сломать. – Все хорошо, Мари. Все вышло гораздо лучше, чем я предполагал.

– Рассказывай.

– Тебя выписали из госпиталя. Ты свободна и можешь начинать новую жизнь.

Она закрыла на секунду глаза и снова открыла их, ожидая продолжения.

– А ты?

Его удивило, как мало внимания она уделила собственным проблемам.

– Меня не расстреляли. Меня всего-навсего отстранили от работы на три месяца. К концу этого срока меня, возможно, восстановят в должности.

Собрание прошло удачнее, чем Бертон смел надеяться. Его только наказали, хотя он заслуживал увольнения. Каждый сотрудник, который каким-либо образом участвовал в деле Мари, был приглашен и высказал свою точку зрения. Спайк Томпсон выслушал всех и сделал заключение. Бертона отстранили, потому что вне зависимости от благородства его намерений такой поступок грубо нарушал законы медицины.

То, что Мари оказывалась теперь свободной, было, пожалуй, лучшей новостью из всех. Слушание по поводу ее перевода в клинику института отменено, и назначение нового срока не предусматривалось. А так как Джизус убедил доктора Томпсона, что вне больницы Мари чувствует себя хорошо, персонал, за исключением доктора Фогрела, согласился с тем, что нет необходимости возвращать ее обратно. Джис должен был обеспечить ей необходимое лечение до той поры, пока ее память окончательно не восстановится.

Девушка пыталась осмыслить свое новое положение. Вначале потрясенная неожиданным известием о вновь обретенной свободе, она постепенно стала успокаиваться. Мари была теперь хозяйкой самой себе, но у нее не было места, где она могла бы преклонить голову, денег и сил, чтобы найти работу.

Быть независимой было, конечно, прекрасно, но проблемы, которые возникали в связи с этим, казались ей неразрешимыми.

Джизус размышлял, как тактичнее поговорить с Мари и предложить свою помощь в устройстве ее будущего. Он потратил три дня, чтобы продумать все варианты. Наконец нашел решение, которое считал наилучшим, однако в теперешнем положении Джис не мог на нем настаивать.

– Мари, я знаю, что ты хочешь быть независимой и скоро станешь такой, я обещаю. Но сейчас ты еще слишком слаба, чтобы трудиться. Разреши мне откровенно высказаться по этому поводу.

Девушка медленно кивнула.

– У меня есть квартира, там две спальни… Я хочу, чтобы ты переехала туда вместе со мной. Ты будешь располагать полной свободой, и я буду всегда рядом, если понадоблюсь тебе.

– Я и так слишком многим обязана тебе.

Он не счел нужным отвечать на эти слова и продолжил:

– Потом, если будет безопасно и когда достаточно окрепнешь, ты сможешь найти себе работу.

– Безопасно?

Не думая о том, что делает, Джизус привлек Мари к себе, сжимая в своих объятиях.

– Человек, который пытался убить тебя, все еще на свободе. Полиция не хотела бы, чтобы ты снова стала его жертвой. – Он чувствовал, как она дрожит. – Дорогая, я смогу тебя защитить. Чак уверяет меня, что полиция уже подбирается к этому типу. Возможно, не пройдет и нескольких недель, как они найдут его. И ты к тому времени наберешься сил и сможешь работать. А пока что тебе лучше не выходить из дома без меня. Но если ты выйдешь и столкнешься с этим маньяком, и он узнает тебя…

– О, ну то, что он сразу же узнает меня – в этом нет никакого сомнения. – Девушка поняла, что, говоря это, Джис имеет в виду то, первое покушение на нее. – Он нашел меня даже в темной больничной палате.

Бертой не сказал ни слова.

– Знаю, – покорно сказала она, – ты все еще считаешь, что тогда был только ночной кошмар.

– Я не думаю, что это играет какую-либо роль, – осторожно сказал он. – Для дополнительной безопасности я собираюсь попросить Чака поместить заметку в газете, что тебя перевели в федеральный госпиталь для выздоравливающих где-нибудь в другом штате, например в Джорджии или Калифорнии.

– В газете?

– Тогда, в ноябре, все это широко освещалось в прессе. Все, что творил этот тип. Журналисты до сих пор время от времени запрашивают госпиталь о твоем состоянии здоровья.

Девушке хотелось найти какой-нибудь выход, чтобы избавить Джизуса от ответственности за себя, которую он возложил на свои плечи.

– А что, разве в штате не существует какой-нибудь благотворительной организации, которая призвана заботиться о таких, как я? Почему именно ты должен этим заниматься?

– Потому что я сам этого желаю. – Бертон взял се за плечи и повернул к себе. Осторожно он убрал прядь волос у нее со лба. – Я уже слишком заинтересован в этом. Неужели ты думаешь, я могу упустить шанс увидеть тот момент, когда ты полностью выздоровеешь?

Оказавшись лицом к лицу с Джизусом, Мари закрыла глаза, поэтому прикосновение его губ к ее устам было для нее полной неожиданностью. Она ожидала совсем другого – братского поцелуя в лоб. Вместо этого невинный поцелуй быстро перерос в нечто совсем иное. Она задержала дыхание – он ласкал ее губы своими, изучал их, пробовал на вкус. Боясь пошевелиться, боясь ответить, чтобы не нарушить эту близость, Мари покоилась на руках Джиса и позволяла ему целовать себя. Это были очень короткие, очень нежные поцелуи, но они таили в себе бурное продолжение.

Когда Джис осторожно попытался языком раскрыть ее рот, она, ожидая, что он может отпрянуть, бессознательно обвила руками его шею. Вместо этого его поцелуи стали еще более настойчивыми, более горячими, и внезапно вся напряженность, все опасения исчезли. Она ответила ему со всей страстью, которую так долго подавляла. Джис целовал Мари. И в один блаженный момент все, что разделяло их, перестало существовать.

Она жадно приоткрыла рот и задрожала, когда он крепче прижал ее к себе. Ее пальцы перебирали пряди волос на его затылке, и она счастливо вздыхала, прислушиваясь к ощущениям, которые переполняли ее тело. Джизус на мгновение прервал поцелуй, и его руки заскользили по ее нежному телу. Ее возбуждение все возрастало. Она трепетала от каждого его прикосновения, зная, что нет ничего, в чем она могла бы отказать Джису. Она уже была частью его, и никакие официальные церемонии, никакие ритуалы уже не смогли бы ничего к этому добавить. Теперь Мари принадлежала только Джизусу Бертону и была уверена, что такого у нее никогда и ни с кем не было.

– Мари. – Джизус осторожно отстранился. Ее руки все еще обнимали его шею и продолжали ласково перебирать волосы, когда он внезапно опамятовался. – Прости, – хрипло произнес он. – Я не ожидал, что все это так получится.

– Почему?

Мари выглядела трогательно растерянной. Она выглядела так, как будто ее целовали впервые в жизни, и она все еще переживает это как потрясение. Он, молча, мотал головой. Слова были бессмысленны. Все встало на свои места.

– А, понятно. – Она осторожно сняла руки с его плеч. – Врач не должен целовать свою пациентку. Священник не должен целовать женщину легкого поведения. Джизус не должен целовать Мари. – Она встала. Ноги не слушались ее. Она откинула голову назад и с горечью взглянула на Бертона.

– Я буду готова, когда нужно, Джизус. Я сделаю все, как ты говоришь. Но как только появится возможность, я уйду из твоей жизни. Ева собирается исчезнуть и захватить с собой яблоко. Тогда тебе не нужно будет опасаться искушения. – Гордо подняв голову и грациозно выпрямившись, она покинула комнату.