"Серебряная ведьма" - читать интересную книгу автора (Кэррол Сьюзен)

ГЛАВА 18

Дождь шумел по крыше конюшни. Безликий и монотонный, всего несколько часов назад этот звук казался таким долгожданным. Мири и Симон хлопотали над Элли. В промокшем платье Мири ставила примочки на рану, пытаясь вытянуть из нее как можно больше яда. Но ничто не помогало. Рана выглядела свежей и угрожающей, шкура лошади покрылась потом. Симон отчаянно пытался сбить температуру лошади, постоянно смачивая губкой тело Элли. Голова кобылы повисла, но совсем не так, как она делала это обычно. Она немного оживилась, подавшись вперед, когда Симон погладил ее по шее.

Он почесал ее в любимом месте между глазами, хрипло прошептав:

– Ничего, моя красавица, я с тобой. Не бойся. Я не позволю… – Он замолчал, горько засмеявшись над собственными словами. – Не позволю никому обидеть тебя. Господи, да я уже это сделал. Не способен сдержать обещание ни Элли, ни кому-либо другому.

– Симон…

Мири выпрямилась и попыталась успокоить его, положив руку на плечо, но он стряхнул ее. Вид у него был почти бешеный, мокрые волосы растрепаны, лицо под густой бородой мертвенно-бледное.

Он сорвал промокшую повязку с глаза и стал похож на измученного в битве воина, пробившегося сквозь грозу. Симон нежно погладил кончиками пальцев гриву Элли.

– Надо было сделать этот проклятый забор выше. Я… я знал, что она сможет его перепрыгнуть, одолевала его еще жеребенком. Но меня это не заботило, потому что она никогда не убегала, как другие лошади. Она… просто подходила к дому, чтобы отыскать меня.

– Не важно, какой высоты забор, Симон. Она бы его сломала, покалечилась бы ради твоего спасения.

– По крайней мере она бы никогда не встала между мной и этой Богом проклятой ведьмой. Зачем ты это сделала, Элли? Зачем? – прохрипел Симон.

Темный глаз Элли моргнул. Несмотря на свое состояние и страх, лошадь нежно коснулась губами руки Симона, не понимая его огорчения, но пытаясь успокоить его. Симон не смог сдержать своих чувств, прижавшись лбом ко лбу Элли и в отчаянии опустив плечи.

Готовая расплакаться, Мири страдала за них обоих: величественное и невинное существо, не сделавшее ничего, чтобы заслужить эту боль, и мужчина, проживший в одиночестве так долго, никогда не осмеливавшийся привязаться ни к кому, кроме этой лошади. Жизнь послала Симону Аристиду много разочарований и тяжелых утрат. Мири не могла допустить, чтобы он пережил еще одну.

Она быстро заморгала – ее бесполезные слезы не помогут ни Элли, ни Симону. Чтобы думать, надо сохранять спокойствие. Пока Симон обтирал Элли влажной губкой, Мири провела рукой по нижней челюсти Элли, нащупала пульс и стала его считать. Пульс сильно превышал норму. Ноздри лошади тревожно дрожали и раздувались, было заметно, что дыхание становится все более затрудненным. Мири отчаянно пыталась вспомнить средства, которые применяла при любых состояниях, начиная от кишечных колик до аллергий.

Положив руку на взмокший бок Элли, Симон обреченно взглянул на девушку.

– Бесполезно, Мири. Не понимаю, почему я вообще согласился использовать твои бесполезные снадобья. Едва заметив, как Жак вытаскивает из Элли этот проклятый нож, я понял, что ей конец.

– Нет, Симон, не конец. Мы не должны сдаваться. Мне надо…

– Что? – быстро перебил ее он. – Ничего нельзя сделать, Мири. Мы можем только продлить ее мучения. Я наблюдал действие колдовского яда раньше и знаю, как он убивает.

– Тогда расскажи мне.

– Точно так же, как это происходит с Элли. Мне казалось, что на лошадей он действует иначе. Она гораздо больше, сильнее человека и, возможно, могла бы, если… – Он замолчал, безнадежно покачав головой. – Но яд распространяется точно так же, как я видел раньше. Сперва пот, возбуждение и лихорадка, тяжелое дыхание. И будет еще хуже. Начнутся сильные мышечные спазмы, конвульсии, бред, и все это длится несколько дней. Я видел, как взрослые мужчины сходили с ума, крича от боли до хрипоты. – Симон сжал губы, глотая слезы. – Моя девочка… моя девочка послужила мне добросовестно, доверяла мне слишком долго, чтобы я мог позволить ей умереть вот так. Не хочу, чтобы она страдала.

– Она и не будет страдать, – крикнула Мири. – Но я так просто не сдамся. Ты должен хотя бы дать мне шанс победить эту отраву.

– Что ты собираешься делать? Что ты знаешь о ядах?

– Только то, что узнала у Ренара. – Мири заметила, как Симон сразу насторожился при упоминании этого имени. Она упрямо подняла подбородок. – Благодаря своей бабушке Ренар отлично разбирается в ядах, но он использует свои знания в благих целях, разрабатывая противоядия, и он научил меня…

– Мне безразлично, чему он тебя учил. Если думаешь, что я позволю и дальше мучить мою Элли колдовской черной магией…

– Какая же это черная магия, если я могу ее спасти? – возмутилась Мири. – Но мне потребуется использовать ведьмин кинжал.

Лицо Симона побагровело от ярости. Он вышел из стойла, подбоченясь и грозно уставившись на нее.

– Проклятие, женщина. Не могу даже представить, чтобы ты предложила такое. Мало того, что она получила один удар, а ты предлагаешь использовать это дьявольское оружие, чтобы…

– Это никакое не дьявольское оружие и не ведьмин кинжал, – сердито произнесла Мири. – Это всего лишь шприц, и я могу воспользоваться им, чтобы ввести противоядие в кровь Элли.

Симон раздраженно фыркнул:

– Хочешь, чтобы я поверил, будто для лечения молено использовать то же, что и для убийства?

– Да! – Мири грозно наступала на него, пока не уперлась в его широкую грудь. – О Симон, знаю, что ле Виз учил тебя остерегаться и бояться древних знаний, всего, что он считал черной магией. Но ты сам видел, как одно и то же можно использовать и во зло, и во благо, в зависимости от того, кто этим пользуется. Одним и тем же топором можно отрубить человеку голову и рубить дрова для костра, чтобы спасти семью от холода. То, что ты называешь ведьминым кинжалом, тоже можно использовать по-разному. Неужели ты думаешь, что я смогу применить его во зло?

– Конечно нет. Но… – Он уставился на нее нахмурившись, и в его взгляде мелькнуло сомнение. – Даже если я разрешу тебе попытаться использовать… это противоядие Ренара, где ты собираешься его приготовить? У меня тут нет ничего, колдовского.

Мири прикусила губу, не решаясь сказать, но выбора не было.

– Вообще-то у тебя все есть. У Эсмеи есть кладовка за прачечной.

– Что?! – Симон открыл рот от удивления и осознания, что его предали. – После того как я спас эту женщину от расправы за колдовство, привел ее сюда, она занималась колдовством прямо у меня под носом?

– Не колдовством, Симон, всего лишь целительством, которым мудрые женщины занимаются уже сотни лет, несмотря на невежественные предрассудки и жестокость мужчин вроде твоего покойного хозяина. Эсмея использовала древние знания, чтобы твои люди были здоровы, а земля процветала. Ты не задумывался, как твои сады и поля выжили, когда вокруг все выгорело от засухи?

– Да, но я думал… – Он провел рукой по волосам. – Черт, не знаю, что я думал. Но если Эсмея использовала… белую магию, то это совсем другое. Ренар занимался другим.

– Речь не о Ренаре, а обо мне. Умоляю тебя, верь мне, как никогда прежде. По крайней мере, дай мне шанс спасти Элли.

Он оглянулся на Элли, разрываемый надеждой и недоверием, которое ле Виз воспитывал в нем многие годы. Он снова посмотрел на Мири, и взгляд его смягчился.

– Хорошо. Что я должен делать?

– Оставайся с Элли. Продолжай обтирать ее губкой, разговаривай с ней, следи, чтобы она не нервничала и сильно не напрягалась. – Мири серьезно посмотрела на него. – Обещай, что не сделаешь ничего безрассудного, пока я не вернусь.

Симон неохотно кивнул:

– А если твое противоядие не подействует? Если ее страдания будут невыносимыми?

– Тогда можешь делать то, что должен. – Мири пожала его руку, тихо добавив: – И я помогу тебе попрощаться.

Мартин пробирался через пустую кухню. Голова его все еще болела от удара ведьмы. Никто так не любил хорошей драки, как он. Он не допускал мысли, что у его Лунной девы могли быть какие-либо недостатки… Но даже если Мири была в чем-то несовершенна, то это лишь ее неприятие любой конфронтации, вечное стремление все уладить мирными средствами.

Но иногда такое просто невозможно. Нет ничего лучше небольшой взбучки, чтобы заставить кровь мужчины вскипеть. Однако возбуждение от дуэли или кулачной драки с другим мужчиной не имело ничего общего с тем, когда приходилось сражаться с огромной сумасшедшей женщиной. Мартин любил женщин мягких и женственных, вышивающих красивый платок, чтобы подарить его восторженному поклоннику, элегантно отрезающих ножницами нить, но не размахивающих ножом, чтобы перерезать кому-нибудь горло.

Его бесило, что его удалось застать врасплох. Если бы не Симон Аристид, сейчас во дворе с грязью смешалась бы его кровь, а возможно, и Мири тоже. Теперь он в долгу у Аристида, и ситуация эта ему не нравилась.

Не только долг перед охотником на ведьм тяжело обременял его, ему не давало покоя то, что Аристид сказал, когда набросился на Кэрол Моро:

«Кто эта Серебряная роза? Это Кассандра Лассель?» Касс Лассель. Мартин поежился, но не от промокшей одежды. Изо всех сил он пытался забыть это имя и никогда больше его не слышать. Колдунья и сумасшедшая, она пыталась зачем-то соблазнить Николя Реми, заставить его сделать ей ребенка. Реми был для Мартина всем – братом, наставником и начальником. Мартин готов был сделать для своего героя все что угодно, и в ту ночь, когда Мартин отправился в «Шваль нуар» вместо Реми, он неосторожно…

Несмотря на мокрую одежду, по спине Мартина потек пот, когда он вспомнил, как был заперт в душной гостиничной комнате наедине с ведьмой, пытаясь хорошенько ее напоить, чтобы украсть колдовской амулет, с помощью которого она угрожала жизни его капитана. Мартин не представлял, что мрачные прелести колдуньи могли подействовать на него самого.

Ведьма протянула вперед руку, пока не коснулась его груди, и ощупала его. Когда Мартин понял, в каком направлении развивались ее мысли, у него волосы на голове встали дыбом.

– Ты неистовый? – прозвучал ее пьяный голос. – Говорил кто-то про то, какой ты горячий, крепкий? – Мартин задохнулся и попятился от нее.

– У меня привычка немного преувеличивать.

– Ты, кажется, достаточно крепок, чтобы стать отцом моего ребенка.

– Я скорее одинокий волк. Совсем не гожусь в отцы.

– Кому до этого есть дело? Если ты хороший самец.

Не успел он остановить ее, рука колдуньи скользнула ему между ногами, и его жезл восстал с неизбежной силой. Его ноздрей коснулся странный опьяняющий аромат ее духов, затуманивая его сознание. Несмотря на то, что где-то в глубине его сознания возник протест, медово-сладкий яд губ колдуньи разрушил остатки его сознания. С яростным ревом он бросился на нее, срывая одежду…

Мартин содрогнулся, отогнав от себя остальные воспоминания. Он не слышал о ведьме многие годы. Что заставило Аристида подозревать, что Кассандра связана с Серебряной розой? Что бы ни вызывало его подозрений, Мартину хотелось ошибиться. Но если колдунья снова появилась во Франции, ему надо было срочно это знать и остерегаться любой встречи с ней.

Аристида расспрашивать не стоило. Охотник на ведьм отказался бы отвечать на любые его вопросы, к тому же теперь он был слишком сильно расстроен здоровьем своей лошади, чтобы думать о чем-либо другом. Несмотря на неприязнь к Аристиду, Мартин не мог не испытывать сострадания к нему.

Он до конца не понимал, насколько человек привязан к своей лошади. Мартину нравился его теперешний конь. Большой серый скакун был именно таким, какой нужен был Мартину, достаточно резвым, чтобы носить его из конца в конец страны.

Но частенько после успешного дела он предпочитал удирать на своих двоих. Еще мальчиком в Париже он особенно не был привязан к лошадям, разве что старался не попадаться им на пути, проклиная их, когда они почти топтали его или обливали уличной грязью. В бытность уличным вором он воровал многое, но лошадей среди его добычи не было никогда. Лошади слишком большие, чтобы спрятать их. Ловко сидеть в седле он выучился у Николя Реми и Мири.

Не умел он и ухаживать за животными, но даже он видел, что с лошадью Симона что-то неладно. Спасти животное могла только Мири. Обычный инстинкт Мартина подсказал бы ему оставаться рядом с девушкой, но в этой ситуации он ничем не мог помочь. Однако ревность не позволяла ему оставить ее в обществе охотника на ведьм.

Он выругался. Ему было трудно называть этого негодяя Аристидом… даже после того, как этот ублюдок имел наглость спасти его жизнь. После стольких лет трудно было избавиться от подозрений, злости и ревности, которые вызывал в нем Симон. Но Мартин был занят и другими мыслями. Мучительно знать о том, что Кассандра Лассель снова появилась – единственный человек, способный встревожить его сердце.

Но, прежде всего следовало прихорошиться, потому что ему предстояло очаровать молодую девушку.

Кэрол Моро сидела в спальне мадам Паскаль, располагавшейся рядом с кухней. Мадам Паскаль скрылась вместе с Мири где-то в прачечной, увлеченно обсуждая какие-то снадобья, которые они собирались составить для лошади. Похоже, что их не будет какое-то время.

Мартин осторожно подкрался к двери спальни. Теперь он чувствовал себя самим собой, одетый в чистый камзол и короткие штаны с чулками, с волосами, зачесанными назад и убранными в пучок. Если бы не было дождя, он бы даже нарвал цветов в саду мадам Паскаль.

Он тихонько постучал, надеясь застать мадемуазель Моро спящей. Он знал, что мадам Паскаль напоила ее успокоительным. Но, возможно, даже отвар старушки не смог утешить испуганную девушку.

Тихий голос позволил ему войти. Мартин со скрипом отворил дверь и заглянул внутрь. Девушка лежала в постели мадам Паскаль, и, хотя кровать была небольшая, Кэрол казалась в ней маленькой, словно ребенок. Ее веснушки четко проступили на бледном личике.

В других обстоятельствах это могла быть весьма привлекательная штучка. Но темные тени под голубыми глазами, выражение обреченности сильно подействовали на рыцарские чувства Мартина.

При виде его она широко раскрыла глаза. Очевидно, ожидала мадам Паскаль. Тихонько ахнув, она села в постели, натянув одеяло до подбородка.

– Пожалуйста, мадемуазель, не пугайтесь, – поспешил успокоить ее Мартин, подкрепив свои добрые намерения улыбкой. – Просто хотел увидеть, что с вами все в порядке.

Глаза Кэрол наполнились слезами.

– Значит, вы на меня не сердитесь, месье?

– Почему я должен на вас сердиться?

– Потому что я пыталась вас убить.

Мартин небрежно взмахнул рукой:

– Ах, не думайте об этом, дитя. Должен признаться, что я часто вызываю такое желание у прекрасного пола, хотя и не всегда. – К его ужасу, по щекам Кэрол покатились две огромные слезы. – Нет-нет, моя крошка, умоляю, не плачьте.

Мартин не выносил вида женских слез, особенно такой печальной маленькой барышни, как эта. Он достал дорогой батистовый носовой платок и предложил его ей.

Кэрол взяла платок и вытерла глаза.

– Благодарю. Не люблю плакать при людях, но, кажется, в последнее время я делаю это слишком часто.

– Совершенно вас понимаю после всего, что вам пришлось перенести.

– Значит, вы не презираете меня за то, что я была с этими злыми женщинами? Я… я не хотела идти с ними, честное слово, не хотела. – Она всхлипнула. – Разве что хотела совсем немного. Я… я думала, что мне удастся убежать, но прежде я набралась храбрости избавиться от этого охотника на ведьм. Ради Мэгги, вы понимаете?

Мартин ничего не понял, но одобрительно кивнул.

– Когда мы вошли во двор, пошел дождь. И мы не знали… мы приняли вас за охотника на ведьм.

Гордость Мартина страдала нередко, но быть принятым за охотника на ведьм! Это слишком. Он возмущенно выпрямился и воскликнул:

– Мадемуазель, вы поражаете меня. Неужели я выгляжу как этот дьявол?

– Нет. По крайней мере не теперь, когда я вас ясно вижу.

У нее дрогнули ресницы, когда она взглянула на него с женским восхищением.

– Тогда я постараюсь вас простить, – сказал Мартин. – Как же я могу поступить иначе с такой очаровательной юной особой? Теперь я вижу, почему ваш сын такой прелестный.

Она встрепенулась в постели, зардевшись.

– Вы видели моего маленького Жана Батиста?

– Очаровательное дитя, мадемуазель. Видел его, когда был на острове Фэр в поисках Мири.

– Как он выглядел? Как он вам показался? С ним все в порядке?

– А что ему остается делать? Он словно принц в окружении восторженных женщин. О нем наилучшим образом заботятся все ваши подруги на острове Фэр.

Лицо девушки омрачилось.

– Месье, у меня нет друзей.

– Уверяю, есть. Мадемуазель Мири – одна из них. – Он поклонился. – И Мартин Ле Луп еще один ваш друг.

Она склонила голову набок, разглядывая его.

– Это вы, месье?

– Совершенно точно, моя малышка.

Мартин поднес руку девушки к своим губам. От слабой улыбки у нее обозначились ямочки на щеках, но лицо снова помрачнело, и ее пальцы обхватили его руку.

– Позвольте спросить кое о чем, месье Ле Луп?

– Мартин, – поправил ее он.

– Мартин, – повторила она, снова улыбнувшись. – Что… что стало с другими женщинами? Они… они действительно мертвы?

– Боюсь, что да. Полагаю, их упрятали куда-то на задворки, пока не похоронят.

Она выдернула свою руку и вцепилась в одеяло, опустив глаза.

– Вы можете подумать, что я совсем плохая, месье, но я не жалею, что они умерли. Урсула, та огромная, была хамкой, а Нанет… не такой ужасной, но совершенно сумасшедшей. Я ее боялась.

– Вовсе не думаю, что вы плохая, мадемуазель. Того, что я видел этих двух ведьм, достаточно, чтобы у меня застыла кровь в жилах, но, полагаю, они ничто по сравнению с Серебряной розой.

При упоминании колдуньи девушка напряглась. Он продолжил, разговаривая с ней самым нежным, проникновенным голосом.

– Не хочу вас пугать, мадемуазель, но в итоге колдунья узнает, что вы не справились со своим заданием, и пошлет еще кого-нибудь.

Кэрол поежилась:

– Да, вероятнее всего.

– Однако если бы вы сказали мне, кто она и где ее можно найти…

– Я… я не знаю точно где, месье. Мы жили в каком-то старом доме в Париже, и я никогда не слышала имени женщины. Просто знаю, что к ней всегда обращались «госпожа».

– Можете ее описать? Девушка нахмурилась:

– Она выглядела именно так, как вы представляете себе ужасную колдунью. У нее длинные густые черные волосы с проседью. Кожа мертвенно-бледная. А руки у нее… ее пальцы такие холодные, когда она прикасается, то кажется, будто она вытягивает из вас все ваши мысли и воспоминания.

Мартин сглотнул. Не могло быть двух одинаковых женщин, так подходивших под это описание.

– А глаза у нее… они такие темные. Пустые.

– Потому что она слепа?

Кэрол удивленно посмотрела на него:

– Откуда вы знаете, месье?

От самых страшных догадок у Мартина дрогнуло сердце.

– Полагаю, что однажды мне довелось встретиться с этой женщиной… с Серебряной розой.

Кэрол беспокойно заерзала от его слов. Она долго смотрела на свои руки, перед тем как ответить.

– Госпожа – злодейка. Именно она руководит тайным обществом, и за всеми злыми делами стоит она. Но она не Серебряная роза. Это… это Мэгги.

– Мэгги? – растерянно переспросил Мартин.

– Она не злая. – Кэрол снова серьезно взглянула на него. – Мэгги не злая. Совсем не злая. Но ей не повезло быть дочерью этой ужасной ведьмы.

– Дочерью? У этой ведьмы есть дочь? – Мартин почувствовал, что побледнел. – Сколько лет девочке?

– Мэгги девять лет, скоро будет десять.

Мартин облизал пересохшие губы:

– А… кто отец ребенка?

– Никто не знает, кто он, месье. Но хозяйка такая жестокая, она всегда говорит Мэгги, что ее отец – дьявол.

Потрясенный известием, Мартин вынужден был отойти к окну, чтобы скрыть от Кэрол выражение своего лица. Отец ребенка дьявол? Ему самому хотелось так думать. Но объяснение было гораздо хуже.

Серебряной розой была дочь Кассандры Лассель, но, к его ужасу, это была и его дочь.

В стойле, где Мири и Симон внимательно наблюдали за Элли, тени стали медленно расти. Люди ждали каких-нибудь изменений. Неспособная больше стоять, Элли лежала на боку, вытянув голову в сторону Симона, полузакрыв глаза и тяжело дыша.

После того как Мири ввела противоядие, Симон постарался успокоить Элли, но отвернулся, чтобы не видеть, как Мири вонзила шприц в шею Элли и ввела то, что, как она надеялась, могло спасти лошадь. Теперь оставалось только ждать, надеяться и молиться.

Казалось, что Элли раздражали посторонние звуки, и они вывели из конюшни всех остальных животных. Особенно трудно было не пускать Ива и Жака. Но мальчику было гораздо спокойнее в доме с матерью. События оказались для него слишком тяжелыми, а Элли требовался покой.

Поглаживая нос Элли, Симон обратился к Мири:

– Ты знаешь, Элли стала моей лошадью случайно. Один купец хотел купить ее для своей дочери кататься. У Элли была бы прекрасная легкая жизнь в красивой конюшне, занималась бы только прогулками. Но в тот день я оказался на месте раньше, предложив коннозаводчику за нее больше всех. – Он погладил ее снова. – Элли жилось бы гораздо спокойнее.

– Нет, не спокойнее, – сказала Мири. – Она была бы обычной игрушкой девочки, просто забавой, но не имела бы для нее такого значения, как для тебя. Элли любит тебя, Симон. Она хочет быть именно с тобой. Она была бы согласна на короткую жизнь с тобой, чем на долгие годы в самой лучшей…

Мири замолчала, не понимая, о ком она говорит – о себе или о лошади. Она протянула руку, чтобы погладить шею Элли, посылая ей свои мысли.

«Пожалуйста, Элли. Ты можешь справиться. Борись за свою жизнь».

Смутные мысли лошади дошли до нее: «Как я устала… устала…»

«Нет, ты можешь. Борись за свою жизнь. Ты не должна умереть. Пожалуйста. Ты должна выжить ради него. Ты нужна ему».

Глядя на нее, Симон сильно сжал руки и прошептал:

– Не надо было соглашаться на это. Мири, ничего не помогает, мы только зря мучаем ее.

Мири начала уже приходить в отчаяние, но поняла, что успех лечения имеет гораздо большее значение, чем только спасение жизни Элли. Симон, отравленный учением ле Виза, верил, что магия есть зло, и Мири поняла, что сражается не только за жизнь Элли, но за душу Симона Аристида.

Продолжая гладить лошадь, она попыталась довести до нее свои мысли и волю. «Элли, пожалуйста, ты должна постараться. Ты нужна ему. Не представляешь, как ты ему нужна».

Было ли это ее воображение или глаз лошади действительно дрогнул и открылся, уставившись на нее темной бездной, влажной и чистой? Элли попыталась поднять голову, поначалу немного неуклюже. Симон затаил дыхание. Лошадь тихонько заржала, потом медленно повернулась, поджав под себя ноги. Пошатываясь, она поднялась на ноги.

Стоя на коленях, Мири зажала руками рот не в состоянии говорить, глядя, как Симон тоже встал на ноги с выражением недоумения, страха и удивления на лице. В следующий миг он обхватил лошадь за шею, залившись слезами. Он гладил ее, сквозь слезы глядя на Мири, отчаянно стараясь сдержать эмоции.

– Спасибо, – произнес он хрипло.

Мири задержалась в конюшне, отдавая последние указания Жаку, как следить за Элли ночью. Казалось, что лошади становится все лучше с каждой минутой, и теперь Мири на всякий случай говорила Жаку, чтобы он немедленно отыскал ее, если у Элли возникнут какие-то осложнения. Потом она отправилась искать Симона. Как только он понял, что с Элли все в порядке, то сразу исчез. Теперь, когда кризис миновал, она испугалась, что он вернулся к Кэрол, чтобы допросить ее. Мири верила, что его гнев прошел, но решила заступиться за напуганную девушку, если понадобится.

Выйдя из конюшни, она с удивлением увидела, что Симон сидит на деревянной скамейке у пруда, следя за последними лучами солнца, скользившими по водной ряби.

Она осторожно подошла к нему, чувствуя, что он здесь по той же причине, что и она прошлой ночью, что Симон тоже ищет здесь гармонии с самим собой. Он мог и не верить, но у них много общего.

Когда она подошла, он совсем не был похож на человека, ищущего покоя, и пристально глядел на инструмент, который едва не убил Элли и спас ее.

Увидев Мири, он осторожно положил шприц с краю и пристально взглянул на нее.

– Элли поправляется?

– Она в полном порядке. Кстати, от всего этого она проголодалась. Кажется, она пытается очаровать Жака, чтобы получить добавку овса.

Симон улыбнулся:

– Это она умеет.

Мири села рядом с ним на скамейку и протянула руку, чтобы убрать с его лица прядь волос.

– Теперь мне гораздо важнее знать, как себя чувствует хозяин Элли.

Он состроил гримасу.

– Не очень. Пытался кое в чем разобраться, понять… ну, в общем, всю свою жизнь. Давным-давно, когда ле Виз приехал в нашу деревню и спас меня, я на самом деле не был ему благодарен. Я действительно хотел умереть. Очень хотел умереть. Не мог понять, почему из всей семьи и деревни выжил только я. Ле Виз сказал, что я выжил для того, чтобы бороться со злом, с теми, кто уничтожил мою семью, чтобы другие не страдали от такой же судьбы. Многие годы эта вера управляла моей жизнью. Но теперь я не уверен, Мири. Теперь я ни в чем не уверен – что делал, что думал, что понимал. Мне даже кажется, что вся моя жизнь – одна большая ошибка.

– О Симон.

Мири вложила свою руку в его ладонь.

– Как никто другой, я понимаю, кем был ле Виз. Но всегда я был уверен, что никогда не поддамся его сумасшествию. Не стану таким, как он. А когда вспоминаю о том, как вел себя, когда набросился на бедную девушку, и оглядываюсь на себя, на свое отражение… – Симон посмотрел на свое отражение в воде. – Там я вижу отражение ле Виза.

Мири сильнее сжала его руку:

– А я вижу другое, Симон. Взглянув на тебя, я увидела хорошего человека, не обращая внимания на твои раны и обиды. Хорошего человека, пытающегося выжить, найти свой путь обратно к свету.

Несмотря на то что он ответил на ее рукопожатие, взгляд его так и остался прикованным к воде.

– Столько лет я был ослеплен ненавистью к графу Ренару, верил, что он колдун, но теперь знаю, что обязан ему жизнью Элли. – Симон вздохнул. – Думаю, что ненависть, которую я хранил к нему с самого начала, была результатом моей собственной вины. Не забуду, как он поднял меч против братьев нашего ордена, охотников на ведьм. В тот день ле Виз решил подвергнуть тебя испытанию водой. Я должен благодарить Ренара за твое спасение. Возможно, я так сильно разозлился потому, что тебя спас он, а не я.

– О Симон, ты тогда был почти мальчиком, таким же напуганным и растерянным, как я.

Симон только грустно покачал головой:

– Даже тогда, в Париже, когда я напал на Ренара, желая отомстить за смерть ле Виза…

– Это не он. Я давно пытаюсь сказать тебе это. Это дело рук Темной Королевы. Когда погиб твой хозяин, Ренар был заключен в Бастилии.

Симон грустно кивнул:

– Надо было верить тебе. Но, оказалось так просто обвинить его в том, что я сам хотел сделать. – Он тяжело вздохнул. – Никогда не рассказывал тебе, чем закончилась Варфоломеевская ночь. Я почти сошел с ума, сжимая в руке кинжал. Но… но расправиться я жаждал не с гугенотами. Я хотел убить ле Виза… человека, который спас меня. Готов был наброситься на него и… – Симон взмахнул в воздухе рукой, и взгляд его блеснул яростным огнем. – Мири, я был в таком смятении, так мучительно страдал в душе. Именно поэтому я снова пытался прогнать тебя.

– Но ты постепенно исправлялся. Мейтланов и мадам Паскаль с Ивом, рискуя жизнью, спас не ле Виз, а ты. И меня снова и снова спасал. Твой дух сопротивлялся мраку, и ты так устал, Симон. – Мири осторожно погладила его по голове, убрав волосы с измученного лица. – Позволь мне любить тебя. Позволь мне помочь тебе.

Несмотря на то, что он горячо поцеловал ее ладонь, он сказал:

– Не могу, Мири. Я так боюсь. Ты всегда была тем единственным хорошим и постоянным, что было в моей жизни. Если мне суждено заразить тебя своим мраком…

– Ты не сможешь, – крикнула она. – Я могу быть достаточно сильной для нас обоих, гораздо сильнее, чем прежде. Тебе надо всего лишь открыть для меня свои объятия.

Симон долго смотрел на нее, в его темном глазу отражались сомнение и страсть. Страсть победила, и он медленно развел руки. Как только Мири упала в его объятия, он крепко обнял ее. Мири зарылась пальцами в его волосах, жадно припав к его губам.

Утонув в сладостном объятии, никто из них не заметил одинокий силуэт на пороге конюшни. Мартин Ле Луп наблюдал, как его мечты рассыпались в прах, когда Мири и Симон слились воедино.

С разбитым сердцем он вернулся в конюшню за своей лошадью.