"Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде)" - читать интересную книгу автора (Сэвидж Барбара)

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯМЕДВЕДИ

После Авеню Гигантов, вплоть до Южного Орегона, всё складывалось чудесно. Нужные мышцы у меня наконец развились и окрепли. На второй день в Орегоне я впервые смогла проехать за день восемьдесят миль и, между прочим, чувствовала себя отлично. Мне понравилось работать, ежедневно укрепляя мышцы; постоянное упражнение поднимало настроение и даже стало необходимостью. В те дни, когда мы не пользовались велосипедом, мы всегда предпринимали пешие прогулки или бегали трусцой, чтобы избежать приступов раздражения или апатии, которые могли появиться в отсутствие тренинга.

Теперь, когда я набрала форму, велопробег казался мне замечательным способом путешествовать. Мы двигались достаточно медленно, чтобы видеть и слышать всё, что автомобилисту представляется лишь как цветовые мазки и отрывочные звуки. Мы ощущали запах и поверхность почвы и растительности. А поскольку велосипедист не создаёт шума, то дикие животные при нашем приближении не бросались в испуге наутёк. Олени, привыкшие видеть и слышать на дорогах огромные шумные «коробки» из мощной стали, часто подбегали к краю шоссе выяснить, что мы такое. И кроме того, велосипедное путешествие облегчало знакомство с людьми.

Как только мы останавливались в каком-нибудь городке перекусить или прикупить запасов в местных магазинчиках, люди всегда спешили с нами поговорить. Особенно дружелюбными оказались орегонцы; у владельцев магазинов всегда находилось время присесть и поболтать с нами. Во-первых, они хотели узнать о нашем путешествии и о том, как обстоят наши дела. Потом они рассказывали всё, что, с их точки зрения, нам следовало узнать о них самих, их друзьях, родственниках, об истории городка и интересных местах дальше по дороге.

Как раз в Южном Орегоне мы впервые нашли место для бесплатной стоянки, нечто такое, что придаёт велотуру особую прелесть. В конце первого дня в Орегоне поблизости не оказалось ни одного кемпинга, и мы устроились в укромном лесу где-то между Брукингсом и Голд-Бич, поставив палатку на траве у пляжа. Лесок был окружён и защищён высокими скалами, покрытыми зелёным папоротником, с одного из утёсов к песчаному пляжу сбегал чистый ручей, впадавший в океан. На закате мы с Ларри искупались в ручье и смотрели, как синий океан превращается в ослепительно-оранжевый, а белые чайки прочерчивают в разных направлениях темнеющее небо. Вне кемпинга мы находились впервые, и вместо окружения из средств передвижения с громыхающими генераторами, орущим стерео и телевизорами, которые отдельные личности любят брать с собой в кемпинг, попали в спокойную умиротворяющую атмосферу, без шума и утомительного раздражения. Потом, начиная с этой ночи, мы всегда старались устроиться «дикарями» и встать за пределами кемпингов, кроме тех случаев, когда хотелось принять горячий душ.

Погода на побережье Калифорнии стояла чудесная; тёплые солнечные дни и свежие прохладные ночи способствовали крепкому сну. Но так как я родилась в Южной Калифорнии, то ничего иного и представить не могла. Покидая Санта-Барбару, я самонадеянно воображала, что ясная тёплая погода будет с нами все последующие четыре месяца. Мне и в голову не могло прийти, что где-нибудь в Северной Америке есть места, где летом бывает дождливо. Поэтому меня здорово ошеломили слова хозяина продуктового магазина в Смит-Ривер (Калифорния), в последнем поселении перед границей Орегона, где мы заказали напоследок упаковку «донатс» в шоколадной глазури.

— Куда же вы, ребята, едете? — спросил он.

— На север,— ответил Ларри.— Вверх по побережью Орегона.

— Орегон, да? Тот самый Орегон, откуда приходят дожди,— усмехнулся хозяин, показывая на одно из окон.— Так, во всяком случае, гласит местная поговорка. Если дождь не пошёл сегодня, то будет завтра.

Мы с Ларри вышли на улицу и с беспокойством уставились на север. Действительно, там виднелись облака. Меня удивило, как мы их раньше не заметили.

— Люди там мхом поросли,— ухмыльнулся владелец магазина.— И когда наклоняют голову, то с неё капает вода. Видно, вы собрались основательно промокнуть, путешествуя по Орегону. Это точно.

К счастью, вплоть до третьего дня в Орегоне дожди не выпадали. Два первых было пасмурно и холодно, но мы не обращали внимания на надвигавшуюся бурю и наслаждались захватывающим видом линии берега и сосновых лесов вдоль маршрута. 10 июня вечером мы разбили палатку у озера неподалёку от Ридспорта, а наутро проснулись от ужасного шума ливня. Я выглянула из окна палатки и увидела потоки падавшей с неба воды. Дождь шёл такой сильный, что невозможно было разглядеть берег озера.

— Похоже, никуда мы сегодня не поедем,— сказала я, забираясь обратно к себе в мешок.— Как думаешь?

Ни у одного из нас не имелось опыта передвижения на велосипеде под дождём. Южным калифорнийцам никогда не представлялся случай поразмыслить на эту тему. Когда в Южной Калифорнии идёт дождь — что летом большая редкость,— все прячутся под крышу. Следует признать, мы оба понятия не имели, что произойдёт, если мы всё же вылезем из палатки и поедем под дождём.

— Ладно, но ты же слышала, что сказал мужчина в Смит-Ривер. Если мы останемся здесь, то можем застрять на неделю в ожидании прояснения. Думаю, нам придётся через это пройти. Иначе мы никогда этот штат не проедем,— заключил Ларри.

Но я всё ещё была настроена переждать. Трудно было вообразить, что столь сильный дождь будет продолжаться больше суток. Однако Ларри в конце концов меня убедил, что надо двигаться дальше. Всё, что находилось во вьючниках, мы сначала сложили в большие пластиковые пакеты, а потом надели такие же на вьючники, чтобы одежда и всё самое ценное осталось сухим. Надев непромокаемые куртки, мы выбрались наружу.

Завтрак, мытьё посуды, складывание палатки и пожитков заняли почти два часа. Никаких идей о том, как справиться с дождём, у нас не было. Яичница, которую удалось приготовить, к тому моменту, когда мы к ней приступили, на треть исчезла под водой. Мокрый кухонный набор по ошибке я сунула вместе со своей сухой одеждой. Пока мы свёртывали и засовывали палатку в рюкзак, она сделалась изнутри такой же, как снаружи. Когда же мы наконец тронулись, надев тёплые рубашки, шорты, шерстяные гольфы и куртки, то уже вымокли и дрожали.

Лило отовсюду — но в основном сверху — все следующие пять дней вплоть до границы Вашингтона. А поскольку абсолютно непромокаемых курток не существует в принципе, мы с Ларри большую часть этого времени провели замёрзшими, мокрыми и несчастными. Даже если едва моросило, мы оказывались пропитанными водой — нейлоновые куртки мешали испарению. Обувь не просохла даже после двухчасовой сушки в прачечной в Гарибальди. Часто возникало ощущение, что руки примёрзли к рулю. В конце нашего второго дня посреди дождя я записала в журнале: «Сегодня единственное тёплое место на моём теле — носоглотка».

Что по-настоящему поддерживало во время свалившихся на нас испытаний, так это дружелюбие людей в Орегоне и красота природы, которую удавалось разглядеть, если небо прояснялось. Как только нам казалось, что дождь не кончится никогда, облака могли вдруг разойтись в каком-нибудь месте, и там вместо серой пелены дождя показывалась лесная чаща со мхом и папоротником или ряд скалистых бухт на краю штормившего Тихого океана.

На третий день дождь с градом загнал нас в Тилламук. Было время ленча, когда по грязи мы пришлёпали в город и, пытаясь согреться, нашли себе прибежище в кафе «Ферн» в центре города. Заказали горячих сосисок и сандвичей с ростбифом, картошкой и соусом. Пока готовили заказ, мы прогулялись в туалет, где сняли обувь, носки и вымыли руки и ноги горячей водой. Потом босиком мы проскользнули в свою кабинку и, спрятав ноги в сухом ковре, проглотили пару кружек горячего чая. Блаженное ощущение тепла постепенно охватило нас, и прошло много времени, прежде чем мы набрались мужества покинуть спасительное чрево кафе «Ферн» и выйти под дождь и на холод снова.

Через час после того, как мы ушли из кафе, дождь перешёл в слабую изморось. Но когда на следующее утро на нас низвергся новый ливень, я стала искать способ избавления от ледяной воды, затоплявшей мои туфли. В магазинчике, где-то к северу от Гарибальди, я купила упаковку небольших пластиковых мешков для мусора и коробку резинок, сунула ноги в пакеты и закрепила их резинками на щиколотках.

Если не считать того, что пакеты имели склонность цепляться за цепь, захватывая комья чёрной смазки, ноги оставались благодаря им сухими. Однако потом я представляла бесподобное зрелище, когда мы, к примеру, заходили в магазинчики по дороге: два блестящих глаза, выглядывающих из-под капюшона свисавшей почти до колен куртки, и пара голых грязных ног в запачканных смазкой пакетах. Пакеты шумно тёрлись друг о друга, когда я шаркала ногами, оставляя дорожку грязной воды.

Дождь лил и в нашу последнюю ночь в Орегоне. Мы встали лагерем чуть севернее Кэннон-Бич и, приготовив под ливнем обед, сразу залезли в палатку, стащили мокрую одежду, завернулись в спальники и до блеска отполировали миски с приготовленной едой — салатом из помидоров и шоколадным молоком. После еды Ларри высунул ноги из мешка и занялся их изучением.

— Посмотрите на это,— проворчал он.— Вы когда-нибудь видели пару таких скрюченных ног? Знаешь, если дождь не прекратится, им никогда не вернуться к норме. Чёрт возьми! Такое впечатление, что им сто лет. Жаловаться, правда, нечего. По крайней мере, мы не заболели. В былые времена такая неделя в холоде и сырости давно бы уж кончилась хорошей пневмонией. Думаю, мы сейчас в отличной форме и нас мало что способно свалить. Ладно, как бы то ни было, надеюсь, в Вашингтоне солнышко нам засветит.

Мы пересекли мост через реку Колумбия в Астории и попали из Орегона в Вашингтон 14 июня. Мы двинулись на северо-восток через Саут-Бенд, Монтесано и Шелтон и, проехав по восточной части полуострова Олимпик до Порт-Анджелеса, оттуда на пароме переправились на остров Ванкувер, Британская Колумбия. Первые два дня, а также в последний из дней, проведённых в Вашингтоне, поливал дождь, но жители Вашингтона оказались ещё дружелюбнее орегонцев, и их радушие подняло нам настроение. В одном из кемпингов рядом с Чинук, неподалёку от Колумбии, где мы остановились, чтобы принять душ, служитель разрешил нам не платить за стоянку — «поскольку всякий, кто путешествует через Вашингтон на велосипеде, достоин бесплатной стоянки и душа». После того как мы согрели свои напитанные дождём тела под горячим душем, я развесила мокрую одежду и полотенце для просушки в комнате отдыха. К моему удивлению, утром они исчезли. За последний месяц и Ларри, и я неоднократно оставляли свои велосипеды, не запирая, у магазинов, вдоль дорог и хайвэев. И никто не зарился ни на них, ни на наши пожитки. Интересно, кому же понадобилось похищать несвежее полотенце и грязную, вонючую одежду?

Я отправилась обратно, ругая себя за доверчивость, но, когда собралась лезть в палатку, кто-то дотронулся до моего плеча. Это была женщина средних лет, чья стоянка была от нас через парк. В руках она держала наши вещи, чистые, сухие и аккуратно сложенные.

— Я увидела их развешанными в комнате отдыха прошлой ночью, когда ходила в душ, и узнала, что они ваши.— Она улыбнулась.— Как бы там ни было, я собиралась в прачечную-автомат, так что сгребла их и забрала с собой. Мне искренне жаль, что погода такая дождливая. Надеюсь, скоро прояснится и штат наш вам понравится.

Вашингтонцы оказались также самыми деликатными из всех встреченных по пути водителей. Они нам никогда не сигналили, а оказавшись позади нас, вели себя так тихо, что мы часто и не подозревали об их присутствии. На извилистых дорогах они мирно ехали за нами милю за милей до той поры, пока не появлялась возможность безопасного обгона; тогда они проезжали мимо медленно и осторожно, приветствуя нас рукой и улыбаясь. Езда на велосипеде по штату Вашингтон казалась истинным наслаждением.

Паром, шедший из Порт-Анджелеса через пролив Хуан-де-Фука, высадил нас в Виктории, на южной оконечности острова Ванкувер. На всём пути вверх по побережью США от Морро-Бей мы взяли себе за правило избегать крупных городов. Прошёл почти месяц с тех пор, как мы проехали через Сан-Франциско,— месяц без смога и автомобильных пробок. Но как только мы въехали в деловую часть Виктории, то почувствовали её загрязнённый воздух. Защипало в глазах и запершило в горле. Кругом скрежетали тормоза, сигналили клаксоны, везде клубы машинных выхлопов. Грязь и шум вызывали удушье.

Мы проскочили Викторию и поехали на север через волшебную островную страну с заливами, протяжёнными песчаными пляжами, видами заснеженных прибрежных гор, перемежавшихся проливами, водопадами, озёрами и ледниками вплоть до конца дороги в Келси-Бей. Из Келси-Бей мы проехали на пароме вдоль западного побережья Британской Колумбии, где дорог не было, до Принс-Руперт, который находится чуть ниже южной оконечности Аляски.

Теперь, когда мы проехали около шестнадцати сотен миль на северо-запад от Морро-Бей, пришло время сворачивать на восток. Хайвэй Йеллоухед, двухполосная дорога, ведущая на восток через центральную часть Британской Колумбии, имеет протяжённость шестьсот восемьдесят пять миль — от Принс-Руперта до Джаспера в канадской части Скалистых гор. Нам потребовалось десять дней, чтобы пройти это расстояние. За это время мы узнали массу интересного о канадских медведях, гнусных комарах-людоедах, о езде на велосипеде в наводнение, а также о стомильном путешествии по территории без единого посёлка.

От небольшого приграничного городка Принс-Руперт, откуда паромы отправляются на север, к Аляске, до ближайшего магазина велосипедов в Принс-Джордж было четыреста пятьдесят четыре мили. Чтобы не оказаться на мели в случае аварии, в Виктории мы приобрели запчасти: спицы, подшипники, несколько тормозных и скоростных тросиков, две покрышки и камеры, а также комплект инструментов, куда входили гаечные ключи и отвёртки. Запасную покрышку каждый из нас поместил около втулки заднего колеса, просунув её между спицами.

От Принс-Руперта до ближайшего городка Террас было девяносто пять миль. Поэтому, прежде чем мы 2 июля перебрались в середине дня на Йеллоухед, Ларри заготовил двухдневный запас еды: арахисовое масло (которое из банки я переложила в более лёгкий пластмассовый контейнер), две буханки хлеба, апельсины для ленча и закуски; нашу надежду и опору — пакет макарон с сыром для обеда; шесть штук яиц и коробку хлопьев для завтрака. Последняя вывеска, которую мы миновали, покидая Принс-Руперт и направляясь на восток через мрачное бесплодное плоскогорье, гласила: ПРОВЕРЬ, ЕСТЬ ЛИ У ТЕБЯ БЕНЗИН,— СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ ОБСЛУЖИВАНИЯ ЧЕРЕЗ 90 МИЛЬ. Думать, что в течение полутора дней мы не встретим по дороге ни города, ни даже дома, было не только непривычно, но и страшновато. Ларри остановился и перепроверил наш запас еды, убеждаясь, что всё необходимое имеется.

После шести миль на восток, дойдя до конца плоскогорья, дорога спускалась вниз, в долину реки Скина. С вершины плато мы рассматривали то, что представлялось бесконечным пространством совершенно нетронутой дикой природы. Кроме дороги и железнодорожного полотна по соседству нигде не ощущалось присутствия человека. Нерубленые сосняки расстилались в долине вокруг озёр и водопадов, подобно мягким зелёным шарфам. Изрезанные горы, увенчанные снегом, в кружеве водопадов, вырастали в долине, образуя лужайки и ущелья, которые с расстояния казались панорамой из лесов, озёр и водопадов.

Мы спустились с плато и двинулись к Скине для дневного отдыха. Движения почти не было. Звуки, которые мы слышали, скользя на велосипедах в этом великолепии, принадлежали только птицам, водопадам, ветру и реке.

В конце дня мы заехали в лес и нашли ровную полянку, покрытую сосновой хвоей, рядом с неглубоким ручьём. Идеальное место для лагеря — так нам казалось. Сосны защитят от ветра, в ручье можно набрать воды, помыть посуду и искупаться. Ларри приступил к установке палатки, а я, прислонив велосипед к дереву, умылась в ручье и отправилась по нужде.

Не успела я присесть, как они набросились на меня. Показалось, что я села на куст крапивы. Но вскоре некоторые из них добрались до моего лица. Комары, застонала я. Глянула на свои тылы: белая кожа скрылась под тёмным скопищем насекомых, деловито сосавших мою тёплую кровь. Тут-то я и вспомнила, что говорил мужчина в продуктовой давке в Принс-Руперте.

— В местности, расположенной между нами и Террасом, полно комаров,— предостерёг он нас. — Если вы отправитесь через Террас, всё будет в порядке до тех пор, пока вы не окажетесь в Скалистых горах. Позвольте вас предупредить. Это не наши обычные комары, к которым мы привыкли в центре Британской Колумбии. Их следует называть настоящими Горными Канадскими Королевскими Комарами. Они крупнее и гнуснее всех тех, что вы встречали раньше, и они летают огромными, с дом, стаями. Да, сэр, наших «Канадцев» называют комариным поясом первой линии наземной защиты от Советов.

Я натянула шорты и попыталась спастись бегством, но облако перемещалось за мной. Мне не хотелось приводить их на стоянку, и я метнулась на дорогу и обратно, пытаясь оторваться. Бесполезно. Эти твари были не только крупнее и гнуснее всего, что я когда-либо видела, они, ко всему прочему, ещё чертовски больно кусались. Они держались рядом вне зависимости от развиваемой мной скорости. Когда я вернулась обратно к ручью, то нашла там Ларри, который сражался со своей собственной стаей. Мы оба ввалились в палатку, едва она была поставлена. Через несколько секунд сотни комаров бились в затянутые сеткой окна палатки, пытаясь пролезть внутрь.

Мы натянули гольфы, брюки, шерстяные рубашки и накинули капюшоны, оставив открытыми только лица и руки, их мы намазали толстым слоем репеллента. Только после этого мы выбрались наружу готовить обед. Запах пищи мгновенно привлёк всех кровососов в радиусе одной мили. От мельтешащих тел так потемнело, что мы с трудом видели, что готовим. Во время еды насекомые лезли в глаза и рот, вцеплялись в веки и губы.

К утру мой зад покрылся волдырями. Когда я села на велосипед и поехала, он зудел и горел, но, к счастью, как и говорил человек из Принс-Руперта, за Террасом число комаров сразу уменьшилось. После они нас особо не беспокоили, разве что ещё несколько раз в Скалистых горах и на границе Айдахо.

Первые четыре дня по Йеллоухед, двести шестьдесят миль от Принс-Руперта до Хьюстона, мы двигались в окружении строевого леса, озёр, рек, заснеженных гор и ледников. Дорога шла вдоль рек Скина и Балкли, поэтому ехать было легко. Здесь не было крутых подъёмов, и попутный ветер сопровождал нас всю дорогу. Ежедневно с десяти утра до семи вечера мы проходили по восемьдесят миль. Останавливались часто, чтобы наполнить бутылки водой из ледяных ручьёв или обследовать индейские стоянки в лесах. Несколько раз, попав в город, мы заходили в местные кафе ради молочного коктейля и местных сплетен.

За эти четыре дня случилось несколько мелких происшествий. На третий день, во время девяностомильного пробега от Терраса до Хейзелтона, просчитавшись в своих запасах, мы остались без еды. Ко времени приезда в Хейзелтон нас обоих била жуткая дрожь, так как в течение семи часов во рту не было ни крошки. После подобного эксперимента пришлось увеличить запас арахисового масла и брать дополнительную коробку макарон с сыром.

Когда мы выбрались из Хейзелтона на следующий день, У Ларри на велосипеде сломалась металлическая рейка, державшая рулевой ранец. Ларри привязал ранец с рейкой к рулю двумя нейлоновыми стропами, которыми привязывал спальник к багажнику. Сооружение продержалось двадцать миль, пока мы не добрались до Смитерса, где рейку приварили. В тот же день, днём, двигаясь по краю дороги, где нет покрытия, Ларри не справился с управлением и наехал на камень, погнув переднее колесо.

Но, если не считать этих проблем, поездка от Принс-Руперта до Хьюстона прошла идеально. Погода стояла жаркая и солнечная, движение транспорта почти отсутствовало. К вечеру, после прохождения восьмидесяти миль, в мышцах скапливалась усталость, но это мало напоминало прежние наши мучения. Для полноты испытанных за день ощущений чувство усталости стало необходимым.

Каждый вечер мы устраивали лагерь в лесу, у реки или ручья. Ставили палатку на пружинящей подстилке из папоротников, сосновой хвои и свежей травы, а вокруг нас суетились дятлы, серые сойки и поползни. Поставив палатку, готовили обед, купали друг друга в холодной воде, которая обычно текла с соседнего ледника. Запах готовящейся еды восхитительно сочетался с ощущением свежести. Темнело не раньше одиннадцати, и после еды мы вытягивались на папоротниках, болтая в воде ногами, читали или вспоминали прошедший день. На протяжении этих четырёх дней я всегда ждала наших вечеров — чувствовалась удивительная близость, возникшая между нами и дикой природой.

После Хьюстона ручьи и водопады исчезли, деревья стали приземистей, а горы и долины сменились холмами. Как раз около Хьюстона мы познакомились с канадцем Крисом, единственным велосипедистом, встреченным на Йеллоухед. Крис был высоким худым парнем лет за двадцать. Он ехал через Канаду в Ньюфаундленд; из Принс-Руперта стартовал около недели назад.

— Похоже, вы тоже направляетесь в Скалистые горы,— улыбнулся он.— Не возражаете, если поеду с вами? Мне неохота путешествовать в одиночку. Большую часть времени приходится скучать.

— Нисколько,— кивнул в ответ Ларри.— Мы будем рады составить тебе компанию.

Около часа Крис ехал и болтал с нами (объясняя, как взял на лето отпуск, чтобы проехаться по стране), прежде чем понял, что не выдерживает нашего темпа, и предложил нам двигаться вперёд.

— Слушайте, вы едете гораздо быстрее меня, так что, может, обгоните? Ехать с моей скоростью вам вряд ли в удовольствие, это точно. Я остановлюсь в кемпинге в Бёрнс-Лейк, может, и вы там встанете, тогда и поговорим, когда я подъеду.

Мы с Ларри попали в Бёрнс-Лейк около шести вечера. Крис притащился тремя часами позже. Его было жаль. Он напомнил мне, как я выглядела первую неделю путешествия в конце каждого дня: изнурённая и сгорбленная от мучений. Я попыталась выразить ему своё сочувствие, когда он опустился за наш стол на стоянке, но признать, что измучен или озабочен болями в мышцах, он отказался. Вместо этого он спросил, не можем ли мы поделиться с ним харчами. К тому времени, как он прибыл в Бёрнс-Лейк, все продуктовые магазины были уже закрыты, и он остался без провизии.

— Мне просто надо заморить червячка, и всё,— сказал он, обращаясь к Ларри.— Если съем что-нибудь, то приду в норму.

Ларри протянул Крису корзинку со всем нашим провиантом и предложил угощаться. Вскоре мы обнаружили, что совершили большую ошибку. Крис угостился на славу — из всего, что у нас было, осталось полдюжины яиц и пакетики с чаем. Почти уничтожив наши запасы, Крис раскатал свой спальник рядом с нашей палаткой, забрался внутрь и завернулся в водонепроницаемый мешок. Ему и в голову не пришло поблагодарить нас за еду или предложить разделить взнос за стоянку.

Утром Крис попросил кусок яичницы. Сам же оттяпал добрую половину и большую часть нашего чая. Я пыталась врубиться в ситуацию. В конце концов, уговаривала себя я, он меньше недели в пути и страдает от болей и изнурения в сочетании с подавленностью и постоянным голодом.

— Сегодня я попытаюсь продержаться с вами весь день,— заявил Крис, когда мы выехали на хайвэй после завтрака. Но не прошло и часа, как он стал отставать, и мы не видели его до позднего вечера, когда он с трудом дополз до стоянки в Вандерхуфе. Страдание и усталость проступали на его лице ещё явственней. Он прислонил свой велосипед к нашему столу и рухнул на одну из скамеек, опустив руки и лицо на стол. Присев рядом, я снова попыталась утешить и приободрить его:

— Крис, не стоит так переживать. Сначала трудно. Я знаю. Мне тоже понадобилось время, чтобы набрать форму. Поначалу я, как и ты, отставала, и каждую ночь мне казалось, будто сил не осталось. Но что тебе нужно, так это попытаться и...

Крис вскинул голову, и от его взгляда слова застряли у меня в глотке. Я подумала, что он сейчас закричит.

— Послушай,— почти прошептал он.— Меня абсолютно не угнетают ни боль, ни смертельная усталость, которые я испытываю всё время. Переживу. Я знаю, постепенно это пройдёт. Вот что действительно меня гложет, так это то, что ты, женщина, можешь работать педалями дольше и быстрее меня, мужчины. Не важно, что я только начал, а ты уже к этому привыкла. Я — мужчина; я должен превосходить любую женщину вне зависимости от того, в какой я форме. Но знаешь что? Весь ужас в том, что ты способна ехать в два раза быстрее меня. Можешь ты понять, как это меня подавляет? Можешь? Говорю тебе, моё эго никогда не смирится с тем, что женщина может быть лучшим велосипедистом, чем я. Я этого не приму. Чёрт, сегодня утром я принялся крутить педали так быстро, как только мог, а ты обошла меня, как столб.

Крис обхватил голову руками и опять уткнулся в стол. Совершенно не помню, что я испытывала к нему после этого. Может, пожалела, а может, и нет. В его голосе совсем не было раздражения, только сожаление и подавленность. За остаток вечера мы не сказали друг другу ни слова.

Ночью похолодало и пошёл дождь, и утром, когда Крис высунулся из своего кокона, то напоминал мокрую крысу. Волосы спутались, одежда намокла, под глазами легли тени, губы посинели. Но он был слишком горд, чтобы признать, что его кокон со своими обязанностями не справился.

— Похоже, ты на грани замерзания. Давай сюда и выпей горячего чая. Это поможет тебе оттаять,— сказал Ларри, ставя чашку на стол.

— Я в-в п-порядке.— Крис заикался, не в силах удержать дрожь.

— Мне так не кажется,— ответил Ларри — Давай, прими это питьё.

Крис протянул руку к пластиковой чашке. Кожа у него на руках была ярко-розовой, а пальцы окоченели и не гнулись. Ларри подошёл, согнул ему ладонь, вставил чашку и помог обхватить её пальцами. Рука Криса так тряслась, что, едва Ларри отпустил чашку, как горячий чай выплеснулся им обоим в лицо. Когда мы покидали после завтрака лагерь, Крис всё пытался поднять себе температуру тела. Пролетело два дня прежде чем он нас нагнал.

Десятого июля, за день до того, как мы достигли Скалистых гор, на нас обрушился потоп. Время для этого выдалось не самое удачное. В тот день мы уже преодолели семьдесят миль, чтобы добраться до городка Мак-Брайд, нужно было пройти ещё двадцать. Последний город мы проехали полтора дня назад, и наши запасы подходили к концу.

В четыре часа мы встали у ручья отдохнуть и перекусить, прежде чем отматывать последние двадцать миль до Мак-Брайда. Это была наша первая попытка пройти за день более восьмидесяти миль. Уже чувствовалось утомление, но, так как в запасе оставалось ещё семь часов светлого времени, казалось, мы с лёгкостью одолеем оставшиеся мили. Напрасно казалось.

Проехав четыре мили, мы увидели стену. Облака, висевшие над нами целый день, не проливая ни капли, слились впереди с деревьями и дорогой, образовав тёмную преграду.

— Там что-то наваливается,— простонал Ларри.— Придётся получить свою порцию дождя. Мы на это напросились.

Я натянула куртку, шерстяные носки и въехала во тьму. Когда тучи вокруг сгустились, из них начали хлестать мощные потоки воды. Температура упала, и, проехав милю, мы уже с трудом удерживали окоченевшими руками руль. Дорога местами скрылась под водой, и тормоза перестали работать. Обувь наполнилась водой, и ноги превратились в тяжёлые глыбы. Машины и грузовики, шедшие мимо, обдавали нас водой и грязью; грязная вода заливала рот и проникала в любую прореху в одежде.

Через пятнадцать-двадцать минут мы окончательно промокли, замёрзли и совершенно изнемогли, чтобы двигаться дальше. Холод забирал все силы и сковывал суставы.

— Давай поставим палатку и переждём бурю,— прокричала я в рёве ливня.

— Следуй за мной,— проорал в ответ Ларри.— Съезжай с дороги, мы укроемся в лесу.

Но, когда я свернула на обочину, мой велосипед застрял — половина переднего колеса оказалась в воде. Я спустилась с велосипеда и побрела в сторону леса в надежде, что нам удастся отыскать сухое место. Но даже под деревьями стояла вода.

— Получили,— проворчала я.— У меня нет сил на двенадцать, тринадцать или сколько там миль до Мак-Брайда.

— У меня тоже. Но придётся,— пожал плечами Ларри. — Здесь лагерь утонет.

Я знала, что больше ничего не остаётся, а потому вернулась к дороге и нажала на педали. Ежесекундно я содрогалась под порывами арктического ветра и чувствовала, как коченеют ноги. Крутить педали и удерживать руль стало мучительной работой. Совершенно отчаявшись, я принялась петь. Это была долгая бессвязная песня, которую я сложила, понуждая конечности шевелиться. Я назвала её «Дорога в Мак-Брайд», и в ней говорилось много всего об идиотах, которые не остановились и не устроили лагерь, завидев надвигавшуюся бурю; о кварте ледяной воды в моих кроссовках; о струившихся по моему мокрому лицу слезах.

Пока буря изливала на нас свою ярость, у нас с Ларри не было времени хоть что-нибудь видеть и слышать. Если я хотела что-то ему сказать, то должна была подъехать вплотную и орать на ухо. Но и тогда он с трудом разбирал мои слова. Поэтому меня так озадачило, когда после получасового пения я услышала слабый шорох. Повернув голову вправо, к обочине, откуда мне послышался шум, в тридцати футах от нас я увидела огромного чёрного медведя. Какое-то мгновение спустя после того, как я заметила массивную тушу, у меня в голове пронеслось: кто-то как-то однажды говорил мне, будто медведи развивают скорость до тридцати миль в час. Я открыла рот и оглушительно завопила леденящим кровь голосом.

Медведь замер. Теперь он находился в пятнадцати футах от дороги, почти перед нами. Казался он выше и крупнее, чем можно было вообразить. Он поднял голову и насторожился, глядя на разделявшие нас потоки воды. И неожиданно я поняла, что он не собирается нас преследовать,— вероятно, он всего лишь намеревался пересечь хайвэй до того, как пройдёт машина. А поскольку фар и шумных моторов у нас не было, он не заметил нашего приближения.

Зверь увидел наши очертания, и ему было достаточно одного взгляда на этих странных созданий — полулюдей-полумашин,— чтобы поднять в воздух свои пятьсот фунтов веса. Ещё в воздухе его тело развернулось на сто восемьдесят градусов и приземлилось мордой к лесу. Ноги задвигались, ещё не коснувшись земли, после чего животное на полной скорости исчезло в лесу. Сквозь шум дождя мы слышали, как оно ломится сквозь чащу.

Пятьдесят минут спустя, промокшие и беспрестанно дрожащие, мы приползли в Мак-Брайд. Мы догадывались, что местный кемпинг скорее всего затопило, поэтому вместе со своими велосипедами ввалились в видавший виды отель «Мак-Брайд». В вестибюле никого не было, но, пока я освобождалась от куртки и наблюдала за гигантской лужей, растекавшейся у моих ног, из столовой доносился разговор.

— Да, могу сказать вам одну несомненную вещь. Это самая кошмарная буря, какую я видел,— сказал один из голосов в столовой.— Даже старый Эванс утверждает то же самое.

— Это точно. Слышали новости? Затопило Эдмонтон. У них там сейчас полный кавардак.

— Да, я думаю. Хорошо ещё, всё быстро кончилось, а то и здесь была бы беда. Мой двор больше чем на фут под водой.

За стойкой появился управляющий. Он быстро оглядел нас вместе с велосипедами и покачал головой.

— Захватило по дороге, не так ли? Похоже, вам досталось. Непонятно, как это вы вынесли. Что до меня, то более кошмарного дождя я никогда не видел. Думаю, вас обоих могло смыть с дороги. Так что считайте — повезло. Слева у меня есть одна комната, и она ваша. Комната двадцать. Ванная — через холл.

Взвалив велосипеды на плечи, мы поднялись по скрипучей лестнице к себе на второй этаж, вытащили кой-какую сухую и чистую одежду и отправились через холл в ванную комнату.

Никогда не забуду ванну в отеле «Мак-Брайд». Она оказалась достаточно длинной и глубокой, чтобы вместить нас обоих. Я наполнила её горячей водой, а потом медленно, очень медленно мы опустили туда свои промёрзшие тела. Казалось, что-то хлестнуло по рукам и ногам, когда их коснулась горячая вода.

— Небеса,— простонал Ларри.

Пар и горячая вода подействовали на окоченевшие мышцы и скованные суставы умиротворяюще, и мучения остались позади. Через пять — десять минут дрожь прошла. Было замечательно снова ощутить тепло. Мы мечтательно улыбались друг другу, пока с нас смывались грязь, пот и смазка, а вода окрашивалась в серо-бурый цвет. Это было величайшее купание в моей жизни.

К утру большинство улиц и тротуаров оказались под водой, но дождь прекратился. Мы отправились в местную прачечную постирать и высушить одежду. Кроме того, в продуктовом магазинчике мы закупили двухдневный запас еды, чтобы добраться до Джаспера, который находился отсюда в ста четырёх милях. Мы уже заканчивали укладывать провизию во вьючники, когда в город пришлёпал Крис. Было очевидно, вместе со своим коконом он получил от бури всё, что следовало, и при взгляде на него у меня всё внутри сжалось.

— Н-не спрашивайте м-меня о п-последней ночи.— Он заикался.— Я не хочу это обсуждать. О'кей? Могу только с-сказать, ч-что спал в с-своём коконе на столе на п-последней стоянке.

Крис, однако, упомянул, что незадолго до бури на стоянку приехала пара в фургоне; они бросили ему пару кусков, что помогло ему пережить ночь.

— Д-думаю, з-залезу в с-сушилку и останусь там до конца дня,— сказал он, запинаясь и двигаясь в направлении прачечной. Ларри пожелал ему удачи.

Во время путешествия нас с Ларри бросало от сверхподъемов настроения до суперспадов. Пока мы сражались с бурей, я была убеждена, что велотуризм — вершина мазохизма. Но, когда на следующий день мы забрались в Скалистые горы и испытали благоговейный трепет от зрелища Маунт-Робсон, высочайшей вершины Канадских Скалистых, я пришла в восторг. От последующих полутора недель, проведённых в горах, за исключением дня, когда мы ехали к ледяному полю Колумбия, в моей памяти остались стоянки среди ледников, с лосями, сурками и бурундуками. Несколько раз нам пришлось преодолевать в горах крутые подъёмы, но наши мышцы были достаточно сильны, чтобы мы могли ежедневно с двумя-тремя остановками проходить по шестьдесят — восемьдесят миль.

Было 14 июля, когда мы прибыли в Джаспер. В этот день исполнялось пять лет со дня нашей свадьбы и три месяца — с начала путешествия. Чтобы отметить, мы решили остановиться на ночь в мотеле. Наша комната выходила на настоящую кухню, и как только мы заняли днём номер, то сходили и купили гарнир к мясному обеду — нечто, о чём мы мечтали на протяжении всего пути по Британской Колумбии, питаясь арахисовым маслом и макаронами с сыром. В городе мы наткнулись на Криса. Он выглядел вполне оправившимся от своей ночи под водой.

— Привет, а я и не думал, что вы в Джаспере. На бесплатной стоянке за городом я вас не нашёл. Где же вы остановились? — спросил он.

— Сегодня годовщина нашей свадьбы, так что мы шикуем, Остановились в мотеле,— ответил Ларри, не упоминая названия мотеля.

— О, вижу. Да. О'кей! Хорошо, ещё увидимся. Я здесь буду несколько дней и поброжу пешком. Вы тоже?

— Мы, наверное, съездим на юг побродить. В Джаспере слишком многолюдно,— сказала я.

— Да. Ну, ладно, возможно, присоединюсь к вам на юге. Я собираюсь забраться не дальше Банфа, прежде чем сверну на восток.

С тех пор как мы с Ларри купались последний раз, прошло три дня, и, вернувшись к себе, мы вымыли друг друга в ванне. Я разожгла огонь в камине, мы вытянулись рядом на толстом ковре и открыли бутылку. Лёжа у огня, долго говорили — больше о том, как сблизились с начала нашего путешествия.

— Конечно, временами мы злимся друг на друга,— сказал Ларри,— в особенности раздражаемся, когда дождь: похоже, мы всегда, если дождь, кричим друг на друга от усталости или голода. Правда, кто не ссорится? Но знаешь, чем больше нам выпадает испытаний и чем больше лишений мы преодолеваем вместе, тем ты мне ближе и тем больше я тебя уважаю. Как в ту ночь, когда мы приехали в Мак-Брайд. После бури, медведя и всего, что мы пережили вместе, я почувствовал, как окрепла связь между нами. И мы научились поддерживать друг друга. И теперь друг друга дополняем: твои усилия компенсируют мои слабости, а я помогаю тебе преодолевать твои.

Мы говорили, а потом весь день занимались любовью. Вечером устроили себе пир из бифштекса, жареной картошки, зелёного салата и шоколадного пудинга. Столько времени прошло с тех пор, как мы ели нечто подобное, что я почти позабыла вкус такой пищи. Ларри расставил всё на ковре перед камином, но едва мы устроились рядом на подушке, как кто-то постучал в дверь. Я открыла — на пороге стоял Крис.

Первое, что пришло мне в голову,— кто-то стащил его велосипед или все деньги, и поэтому он нас разыскал. Я решила, что случилось что-то непредвиденное.

Зачем бы ещё он озаботился проверкой нескольких дюжин отелей и мотелей в Джаспере, чтобы найти нас. Да и вряд ли он стал бы нас беспокоить, зная, что сегодня годовщина нашей свадьбы и мы хотим побыть одни. Я отошла в сторону, пропуская его, в ожидании плохих известий.

— Хорошее местечко,— пробормотал Крис, проходя и усаживаясь на стул рядом с камином и нашими яствами.

Я уселась обратно на подушку рядом с Ларри. Мы наблюдали, как внимательно разглядывает Крис стоявшую перед ним еду. Пока он говорил, его глаза не могли оторваться от куска мяса на моей тарелке.

— Да. В общем, я тут решил навестить вас и сказать привет. Мой велосипед внизу. Решил прогуляться сегодня днём. Было бы неплохо. Но вы ведь знаете, на бесплатных стоянках негде помыться — что ужасно, ведь я привык принимать душ. Н-да, во всяком случае, вы действительно чудесно устроились. И похоже, успели приготовить нечто совершенно феерическое.

Крис искоса посмотрел на нас и ухмыльнулся.

— С тобой всё в порядке? — спросила я.

— Да, конечно. Всё замечательно. Как я и сказал, просто решил заглянуть и сказать привет.

«Ну да, поприветствовать в надежде, что мы пригласим для горячего душа и даровой еды»,— подумала я про себя. Ларри почувствовал, что я сейчас скажу Крису нечто ужасное, и постарался меня опередить:

— Знаешь, Крис, где-то там внизу есть горячий душ рядом с бассейном. Почему бы тебе не зайти туда? А я заверну немного этого мяса с гарниром, и ты поешь в лагере. Прости, что выпроваживаем тебя, но нам с Барбарой как раз сегодня хочется побыть наедине. Надеюсь, ты понимаешь?

— Внизу есть горячий душ? Великолепно! — Крис лучезарно улыбался, пока Ларри складывал часть нашей еды в пару пластиковых пакетов.— Да, возможно, я присоединюсь к вам в конце недели, когда отправлюсь на юг.

Но так сложилось, что мы больше не встречались с Крисом или кем-то похожим на него, хотя многим велосипедистам попадаются любители большой халявы.

Мы с Ларри покинули Джаспер на следующее утро и отправились на юг по дороге № 93, через самую центральную часть Скалистых гор, к ледовому полю Колумбия. На полдороге начался туман. Поскольку курток мы не надели, то добрались до ближайшего укрытия, коим оказался сортир на дорожной стоянке. Мы прислонили велосипеды к одноместной деревянной кабинке, вынули куртки, немного хлеба, масла, апельсины и разместились внутри. Дверь я приоткрыла, чтобы проветрить. Усевшись на единственное сиденье, мы прижались друг к другу и занялись ленчем. Время от времени на стоянку по нужде заворачивал кто-нибудь из водителей, выходил из машины и совершал стремительный бросок к сортиру. Но не дойдя десяти ярдов, замечал снаружи два велосипеда и двух жующих бутерброды личностей — внутри. Каждый из них спешил обратно к машине и мчался к другой ближайшей стоянке.

Когда мы поехали снова, температура воздуха упала и посыпал дождь со снегом. Через четверть часа я осознала, что, хотя работаю изо всех сил, преодолевая подъёмы, тело никак не может согреться. Я прокричала Ларри, что хочу съехать с дороги, надеть тёплую рубашку и шерстяные перчатки, купленные в Джаспере. Ларри тоже было холодно, но ему и в голову не приходило останавливаться. Он терпеть не мог остановок под дождём. Не важно, насколько он промок и замёрз, он категорически не желал остановиться и сменить одежду, как это всегда делала я. До ледяного поля предстояло пройти ещё сорок миль, и перспектива провести всю вторую половину дня под холодным дождём привела к тому, что мы начали спорить.

— Почему ты не надела свои митенки и тёплую рубашку, когда мы были в сортире? — заорал на меня Ларри.

— Я не думала, что они понадобятся. Откуда мне было знать, что так похолодает?

— Ты ещё больше замёрзнешь и промокнешь, если остановишься,— кричал Ларри.— Все твои вещи вымокнут, когда ты раскроешь вьючник, чтоб вытянуть рубашку. Лучше двигаться. Тогда согреешься.

— Нет, не хочу! — запротестовала я.— Я ещё больше замёрзну, а не согреюсь!

— Тогда езжай быстрей. Это тебя согреет.

— Быстрее? Я не могу быстрее! Я замерзаю!

Ну и так далее, пока Ларри не сдался. Но к этому моменту я окончательно взбесилась и не захотела останавливаться, неизвестно почему. Просто продолжала жать на педали, ругаясь про себя. Я буду крутить педали без этих перчаток с рубашкой и очень скоро, назло ему, замёрзну и околею!

— Ни за что не остановлюсь! — орала я.— Я докажу тебе, что тоже могу быть упрямой!

— Забудь, Барб. Не надо жалоб; надевай что хочешь.

— Я не жалуюсь и ни за что не остановлюсь!

Теперь меня трясло не только от холода, но и от злости. Руки и ноги окоченели, и вода уже просочилась сквозь куртку. Потом неожиданно, как раз когда я посылала Ларри к чёрту, на мою рулевую сумку брызнула кровь. Некоторое время я таращилась на неё, пытаясь сообразить, что же произошло. В ужасе я смотрела, как кровь заливает всё больше и больше перёд куртки, льётся на ноги и велосипед. Казалось, она вся из меня вытечет. Дотронулась до лица — рот и подбородок покрылись тёплой красной жидкостью. Должно быть, я закричала, когда почувствовала кровь, потому что Ларри уже был рядом, когда я отвела руку от лица. В его глазах был ужас.

— Быстро! Съезжай с дороги! — пронзительно закричал он, начиная сворачивать сам.

— Нет! Мне наплевать, лучше умру! Я не остановлюсь! — продолжала я автоматически огрызаться. Но кровь напугала, и, проехав несколько ярдов, я свернула в грязь на краю дороги.

У меня в носу лопнул сосуд, и из правой ноздри струился поток крови. Я села прямо в слякоть, запрокинула голову и зажала нос. Проезжавший транспорт заливал меня грязью и водой. Пока я ждала, чтобы остановилось кровотечение, Ларри вытащил мою рубашку и перчатки и помог их надеть. Потом обнял меня, прикрывая от дождя.

— Ну почему, когда дождь, я всегда забываю, как сильно тебя люблю? — прошептал он.— Тебе не кажется, что придётся нам как-то выучиться контролировать свои эмоции, когда погода портится? Знаешь, похоже, в ту же минуту, как начинает накрапывать, у меня портится настроение. Я ведь знаю, тебе нужно было остановиться и переодеться, а ты знаешь, что я буду настаивать ехать быстрее, и прямым ходом мы вступаем в противоречие. Как же трудно сохранить выдержку во время дождя, но мы постараемся. И возможно, в один прекрасный день нам это удастся.

После того как кровотечение прекратилось, ещё три часа мы ехали под дождём, прежде чем достигли перевала Санвапта, который находится на высоте шесть тысяч шестьсот семьдесят шесть футов всего в трёх милях от ледяного поля. Движение на подъёме шло с черепашьей скоростью, и водители выходили и кричали нам, что для велосипедистов здесь чересчур круто. Ещё не начав, мы уже боялись поражения; мышцы утомились, и нас трясло от холода. Мы встали у края дороги и слопали по сандвичу с маслом, припрятанному в скудных пожитках, сжали покрепче руль и налегли на педали.

Дорога забиралась в облака, и с каждым движением ног из тела уходила энергия. Раз-два, раз-два. Сначала, как гиря, падает одна нога, потом — вторая. Раз-два, раз-два. Мы двигались вверх в облаках, и хотя рядом были ледники и продолжался холодный дождь, я покрылась испариной. Сняла куртку и тёплую рубашку, оставив на себе только футболку, шорты и шерстяные носки. Казалось, целую вечность мы дюйм за дюймом движемся вверх. Потребовалось собрать все силы и сосредоточиться, чтобы поддержать ритм и не остановиться.

Когда мы добрались до вершины перевала, меня охватило ощущение триумфа и облегчения. Это были длинные семьдесят миль. Мы установили палатку у края ледяного поля, почти целиком окутанного низко лежащими облаками. Стоянка вблизи глетчера[*] похожа на кемпинг в морозильнике. Я забралась в палатку, стянула всю мокрую одежду и надела всё, что было сухого — две футболки, пуховку, тёплые брюки, две пары носков и вязаную шапку,— на себя, потную и грязную. Затем влезла в спальный мешок, застегнула его со всех сторон и пребывала в таком виде до утра.

К утру дождь перешёл в изморось — «канадский плевок», как его называют местные жители, и горы покрылись тонким слоем свежевыпавшего снега. Когда мы поднялись, слегка прояснилось. Через пару часов ледники засияли в лучах солнца. Зрелище было захватывающее, и мы живо оправились от упаднических настроений предыдущего дождливого дня. Полдня мы бродили вокруг ледового поля, наслаждаясь солнечным теплом и великолепием. Во второй половине дня мы проехали сорок пять миль до кемпинга у озера Уотерфоул. На этот раз, в полдень, облака не скрывали от нас горные цепи, возвышавшиеся с обеих сторон дороги.

Кемпинг в Уотерфоул располагался в лесу у чистого озера бирюзового цвета, в котором отражались окрестные ледники. Так как мы прибыли на велосипедах, нам разрешили остановиться бесплатно. Смотрительница предоставила нам место рядом с ещё одной парой, путешествовавшей в Скалистых горах, и предупредила насчёт медведей, забредающих время от времени в лагерь в поисках еды. Поэтому до отхода ко сну Ларри сложил всю нашу провизию в корзинку и подвесил её на верёвку, которую натянул между двух деревьев на высоте десяти футов.

В три часа ночи я в испуге очнулась от глубокого сна. Пока глаза привыкали к темноте, я прислушивалась к разбудившему меня шуму. Сначала казалось, что это шорох, но было что-то ещё. Я повернулась и посмотрела на Ларри. Глаза его были широко раскрыты. Он сидел прямо и неподвижно, к чему-то напряжённо прислушиваясь.

— Что случилось? — спросила я.

— Ш-ш-ш,— прошептал он еле слышно.— Слушай.

Но я не услышала ничего особенного. Ларри просидел без движения несколько минут, вслушиваясь, потом подался вперёд к окну палатки. Внимательно изучив внешний мир, он снова уселся прямо, напрягая слух ещё несколько минут. Шума больше не было.

— Незадолго до того, как ты очнулась, я услышал какое-то движение рядом с палаткой,— прошептал он.— Словно что-то коснулось тента, тогда я перевернулся и выглянул в окно. Я увидел прямо перед своим носом медведя, уткнувшегося в москитную сетку, и почувствовал, как он дышит прямо мне в лицо! Я совершенно обалдел, сердце так билось, что казалось, задохнусь. Слава Богу, увидев меня, тот перепугался не меньше. Он отскочил от окна и убежал. При этом он произвёл столько шума, что ты проснулась.

Ларри замолчал, прислушался к окружающей тишине и выглянул в каждое из четырёх окон. А я от страха не могла даже пошевелиться.

— Еда,— прошептала я.— Ты уверен, что мы всю еду отсюда убрали? Что, если здесь где-нибудь осталась конфетная бумажка или фрукты?

— Думаю, что всё вынес, но лучше проверить. Если придёт новый медведь, менее пугливый, и учует здесь что-нибудь, мы окажемся в настоящей опасности.

Наши поиски кончились ничем, но прошло не меньше часа прежде чем мы снова уснули. Лёжа в своих мешках, мы насторожённо ловили каждый шорох извне в полной готовности выскочить наружу.

Утром Ларри осмотрел палатку. Когда на одном из оконных клапанов он обнаружил множество дырок, то убедился, что прошлой ночью медведь в самом деле ему не привиделся.

— Наверное, он собирался здесь пролезть,— вздрогнула я.— Хорошо, что ты проснулся и выглянул.

Ларри взялся готовить завтрак, а я сняла с велосипедов пластиковые бутылки для воды и пошла их наполнять к ближайшему крану. Когда вода начала набираться в первую бутылку, стало ясно, что она превратилась в разбрызгиватель; чем быстрее наполнялась бутылка, тем основательнее вода заливала мои ноги и кроссовки, выливаясь через полдюжины отверстий. Медведь оставил следы своих когтей не только на нашей палатке, но и на бутылках.

Когда я вернулась на стоянку, Ларри беседовал с Карен и Дэйвом, велосипедистами из Сан-Диего, которые были нашими соседями. Говорил в основном Дэйв. Он непрерывно двигался и размахивал руками. Карен стояла рядом и, уставившись в землю, нервно и тяжело вздыхала.

— Я узнал, что произошло, когда медведь ушёл от нас прошлой ночью,— обратился ко мне Ларри.— Моя жуткая рожа так его перепугала, что, удирая, он даже не успел сообразить, куда бежит.

— Ты прав,— кивнул Дэйв.— Он выбрал наихудший вариант. Думаю, наша палатка оказалась точно на его пути к дому. Он споткнулся об одну из растяжек и приземлился на нашу крышу. Надо тебе сказать — проснуться внутри рухнувшей палатки с медведем на крыше — не самое приятное ощущение. Я понял, что это медведь, когда одна из его лап проехалась мне по лицу, насколько я знаю, только у медведей такие здоровые лапы. Мягкая такая лапища — как бы и вовсе без когтей. Но я знал, что они появятся. Лежал в холодной испарине в ожидании этих чёртовых когтей. «Всего лишь несколько секунд,— говорил я себе.— Ещё немного, Дэйв, и эти когти разделают твою физиономию на части».

Потом, совершенно неожиданно, я услышал, как Карен что-то мне шепчет. Она не шевелилась, но шептала: «Дэйв, на нас — медведь. Надо что-то делать, Дэйв. Дэйв, на нас — медведь! Сделай что-нибудь!» А какого чёрта можно было сделать? Говорить я не мог — не с лапой же на лице. Когда когти так и не показались, я ощутил, какая лапа мягкая и безобидная. Надо полагать, как затишье перед бурей. Знаешь, кажется, полночи прошло, прежде чем эта лапа нашла себе более твёрдую опору. Потом медвежья туша начала с нас приподыматься. Но когда он встал наконец, то сразу свалил в лес.

Здесь Дэйв выдержал паузу, достаточную, чтобы отвести правую руку и закрыть ею лицо. Он повращал глазами и потупился.