"Недостойные знатные дамы" - читать интересную книгу автора (Бенцони Жюльетта)

Стряпня господина Жиру

В начале 1638 года ни одна из дам города Дижона не могла сравниться красотой и очарованием с восхитительной супругой президента Счетной палаты. Несмотря на свои сорок лет, Мари Байе – женщина небольшого роста, рыжая, с молочно-белой кожей и зелеными глазами – сумела сохранить столь безупречный цвет лица и такую великолепную фигуру, что ей завидовали даже молоденькие девушки.

Мари знала, что красива, не отказывала себе в удовольствии пострелять глазками, и ни один дижонский судейский не стал бы заключать пари на ее добродетель. Более того, все прекрасно знали, что у нее есть любовник, и этим любовником был не кто-нибудь, а сам председатель суда – грозный Филипп Жиру. Этот высокопоставленный чиновник магистрата обладал такой репутацией, что умел заставить замолчать самых дерзких сплетников и самых неугомонных кумушек. Никто не рискнул бы сообщить президенту Байе о его несчастье – даже члены могущественного семейства Фио, к которому принадлежала президентша Байе, – поскольку все знали, что Жиру всегда находит способ избавиться от врагов. Да и стоит ли жалеть мужа, который старше своей очаровательной жены на целых пятнадцать лет, а с виду и того больше?

Роман между Филиппом Жиру и Мари Фио начался давно. Будучи дальними родственниками, они знали друг друга с детства, и Филипп, сколько себя помнил, всегда обожал свою кузину. Прозорливые вдовушки, сидевшие в гостиных и ежедневно измерявшие накал страстей в высшем свете Дижона, утверждали, что именно из-за этой любви, несчастной с самого ее зарождения, Филипп Жиру в юности совершил массу безумств…

Действительно, репутация у этого красивого, бесстрашного и обольстительного мужчины была ужасна. Прикрываясь добрым именем отца, который до него был председателем суда, Филипп вел жизнь во всех отношениях предосудительную… Некоторые даже склонны были обвинять его во всех мыслимых преступлениях. Он играл, волочился за женщинами, посещал сомнительные притоны, после чего весь город только и говорил, что об учиненных им дебошах. Ходили и еще более ужасные слухи: считали, что по ночам он вместе с другими подобными молодчиками надевал маску и выходил на большую дорогу, где нападал на путешественников, грабил их и даже отправлял к праотцам. Стоило Филиппу счесть кого-то своим врагом, этот человек вскоре отдавал богу душу при весьма загадочных обстоятельствах.

Как бы то ни было, в конце концов многие жители Дижона пришли к выводу, что Филипп Жиру давно заключил договор с самим дьяволом. Вдовушки качали головами и, склоняясь над своими вышивками, хмуро повторяли:

– Если бы Мари Фио в свое время вышла за него замуж… Как знать, быть может, он стал бы вполне достойным человеком!

Скорее всего, они были правы, ибо поступки, порочащие его честь, Филипп начал совершать только после свадьбы Мари, а до этого он был просто шалопаем, как большинство молодых людей. К сожалению, когда настало время выдавать Мари замуж, семейство Фио отвергло буйного транжиру-кузена, предпочтя ему почтенного, уважаемого, а главное, – очень богатого президента Счетной палаты. А шалопай Филипп Жиру с тех пор стал для семейства своего рода пугалом…

Когда в начале 1632 года отец Филиппа отказался от поста председателя суда в пользу сына, возмущению судейских чиновников не было предела. Выразителем их гнева стал энергичный советник суда по имени Сомез де Шассан.

– Я считаю Филиппа Жиру виновным в лихоимстве, убийствах и грабежах на большой дороге, в отравлении и колдовстве! – заявил он на памятном для всех заседании. – Неужели мы вложим меч правосудия в десницу человека, гораздо более виновного, чем те, кого ему предстоит судить?

Но вопрос его остался без ответа, поскольку у нового председателя суда всегда было множество могущественных союзников. А еще больше их стало после того, как он заключил брак с Луизой Леге де Бершер, отец которой был тесно связан с самим кардиналом Ришелье, и это ни для кого не являлось секретом.

Итак, Филипп Жиру занял место отца, и никто, кроме Сомеза, не посмел открыто выступить против его кандидатуры. Разумеется, Филипп запомнил и советника, и его выступление; он занес Сомеза в свои черные списки, чтобы при случае избавиться от него.

Для начала Жиру обвинил Сомеза де Шассана во лжи и клевете и еще до суда лишил его всех привилегий, которыми тот располагал в силу своей должности. Однако, когда Шассан предстал перед судом, судьи постарались благоразумно выпутаться из этого дела. Они лишь запретили Сомезу в течение полугода исполнять свою должность, но при этом постановили, что председатель суда Жиру «является человеком порядочным и неповинным в тех преступлениях, которые ему были несправедливо вменены…»

Недовольный подобным решением, «порядочный человек» решил показать своему противнику, на что он способен. А способен он был на многое.

Жиру устроил Шассану поистине дьявольскую ловушку. Среди его слуг был кучер по имени Моро, который являлся счастливым отцом одиннадцатилетней девчушки – этакой маленькой чертовочки, ловкой, хитрой и преждевременно развращенной. Несмотря на юный возраст, Илария Моро была такой шустрой и так хорошо понимала свою выгоду, что никто не сомневался: она далеко пойдет. Сначала она, недолго думая, прыгнула в постель красавца Филиппа, а затем с восторгом согласилась поучаствовать в задуманной им комбинации – в обмен на звонкие блестящие экю.

И вот в один прекрасный день беднягу Сомеза вызвали в суд для дачи объяснений: девица Илария подала на него жалобу, обвиняя его в совращении и растлении. Она клялась всеми святыми календаря, что Сомез де Шассан выкрал ее из родного дома, запер на ключ, силой принудил сожительствовать с ним и развратил ее.

Когда так называемый виновный явился, никто из членов суда не дал бы за его жизнь и ломаного гроша. Ему грозил даже не топор палача: его ждала виселица – обычное наказание за такого рода преступления. Илария исполнила свою роль с истинным пафосом трагической актрисы. Она плакала, рыдала, бросалась на колени и заклинала судей вернуть ей честь, а ее душе покой; в это время за дверями зала толпились подкупленные Жиру свидетели, готовые утверждать, что Шассан является самым отъявленным мошенником и развратником, когда-либо существовавшим на этой земле…

Но, видимо, глас невиновного все же иногда способен заставить к себе прислушаться и разрушить даже самые коварные западни. Сомез защищал себя сам – сам задавал вопросы девице и свидетелям. И вопросы его были столь обдуманными и точными, что постепенно обвинение рассыпалось само собой. Илария вновь расплакалась – теперь уже в подтверждение того, что она никогда в жизни не видела Сомеза де Шассана. Что же касается «многочисленных свидетелей», все они путались в показаниях и постепенно отпали один за другим. Сомез был оправдан.

Однако Жиру не понес наказания, поскольку его сообщники предусмотрительно не назвали его имя. Не желая сдаваться, он через некоторое время приказал арестовать двух сыновей Сомеза, обвинив их в попытке покушения на его собственную персону. Молодые люди угодили в тюрьму, где им пришлось чрезвычайно долго ожидать суда, потому что никто не торопился начинать дознание. Быть может, их там забыли бы вовсе, если бы не последующие трагические события, выставившие их обвинителя в поистине зловещем свете.

Желание отомстить Сомезу де Шассану было не единственной страстью Филиппа Жиру: грозный председатель суда всю свою жизнь любил одну женщину – Мари Байе. Со временем любовь эта превратилась в неизлечимую страсть, которую, впрочем, его красавица-кузина умела держать в узде. Однако в конце концов она уступила мольбам Филиппа, а также – если признаться честно – стремлению собственного сердца.

К сожалению, в провинциальном городе, а тем более в узком кругу судейских чиновников сохранить подобный роман в тайне чрезвычайно трудно. Для этого надо обладать скромностью, осмотрительностью и благоразумием, а также не встречаться слишком часто… Но Филипп хотел, чтобы Мари принадлежала только ему, и желание это возрастало день ото дня. Вскоре оно стало столь острым, что просто не могло не повлечь за собой новые безумства и преступления.

Случилось так, что, когда Филипп в очередной раз поносил председателя Байе и проклинал неудобства, которые из-за него приходилось терпеть влюбленным, красавица Мари с улыбкой произнесла:

– Неужели вы действительно верите, что мы станем счастливыми и свободными, если избавимся от моего супруга? Разве вы забыли, Филипп, что у вас тоже есть жена, и муж мой является не единственным препятствием на пути к нашей любви?

В тот день участь несчастной супруги Филиппа была решена.

Луиза Жиру заболела – не тяжело, просто простудилась. Однако вместо того, чтобы, как обычно, позвать доктора Сино, который уже давно был домашним врачом семейства Жиру, Филипп объявил, что Сино стареет и пора его заменить кем-нибудь помоложе. Несмотря на протесты Луизы, был вызван некий Родо, алчный коновал, не слишком сведущий в лечении людей, зато великий знаток способов отправления их в мир иной – причем кратчайшим путем. Этот человек не мог ни в чем отказать Жиру, который уже не раз вытягивал его из дурных историй.

Итак, Родо явился в роскошный особняк супругов Жиру, располагавшийся в квартале Нотр-Дам. Результат этого визита не замедлил сказаться: спустя неделю бедняжка Луиза отдала богу свою невинную душу.

Скоропостижная смерть Луизы взволновала ее семью, и к смертному одру усопшей был призван доктор Сино. Дотошный Сино облазил всю спальню Луизы, туалетную комнату, повсюду шарил, везде совал свой нос, в том числе и в пузырьки с лекарствами – особенно с теми, которые видел впервые. Однако никто так и не узнал, обнаружил ли он что-нибудь подозрительное, поскольку, совершив столь тщательное обследование, доктор принял приглашение на ужин от безутешного вдовца. Очевидно, повар председателя суда оказался не на высоте, а может, просто продукты были не слишком свежие… Так или иначе, в тот же вечер Сино почувствовал страшные колики в желудке, лег в кровать и уже не встал.

– Вот видите, – сказал Жиру своей очаровательной кузине, – отныне только ваш супруг препятствует нашему счастью. Неужели нам никогда не удастся от него избавиться?

Мари, надо сказать, давно мечтала стать вдовой: она плохо ладила с супругом, который слишком часто пребывал в дурном настроении. При этом он был всего лишь на пять-шесть лет старше Филиппа, а в те беспокойные времена никто не смог бы точно сказать, кто из них двоих первым отойдет в лучший мир. Разумеется, прекрасной мадам Байе очень хотелось беспрепятственно предаваться своей страсти, однако она прекрасно знала, что правосудие беспощадно к женщинам, желавшим ускорить кончину своих супругов.

Тем временем положение становилось все более напряженным. Однажды вечером, когда все общество собралось в салоне мадам де Виньи для игры в карты, Байе, игравший вместе с женой в фараон, внезапно разгневался на Мари и назвал ее непроходимой дурой. Гости с трудом сумели помешать Филиппу вцепиться сопернику в глотку.

Председателя суда вывели из-за карточного стола, но многие отчетливо слышали, как тот процедил сквозь зубы:

– Неужели никто не избавит меня от этого сморчка? Неужели этот Байе будет жить вечно?

Его уговорили замолчать, успокоили, однако никто не предложил оказать ему услугу, о которой он столь недвусмысленно и цинично просил. Через несколько дней Жиру повторил свой вопрос в коридорах Дворца правосудия, но все напрасно: результата не последовало. Из всеобщего молчания он сделал вывод, что никто не намеревается ему помогать, и снова придется все делать одному – или почти одному…

Вечером 8 сентября 1638 года президент Байе, несмотря на напряженные отношения, отправился к кузену жены. Впрочем, визит был отнюдь не дружеский, а деловой: утром Жиру должен был ехать в Ренн, где слушалось дело, интересовавшее их обоих.

В кромешной тьме Байе в сопровождении своего слуги Франсуа Нежо прибыл к роскошному дому председателя суда. Было холодно и сыро: в начале осени такая погода редка. Всю дорогу Байе ворчал и проклинал погоду, свой ревматизм и злосчастный процесс. Он недолюбливал Филиппа Жиру, и только дело чрезвычайной важности заставило его отправиться к нему в такой поздний час. Приветливая служанка по имени Одинель открыла дверь, ведущую в просторный, хорошо освещенный вестибюль, обставленный дорогой мебелью.

– Где ваш хозяин? – недовольно спросил Байе.

– Он здесь, – с поклоном ответила девушка. – Хозяин ждет господина президента у себя в кабинете. А ваш слуга пока может пройти на кухню и подкрепиться.

Дверь за гостями закрылась, и с тех пор никто больше не видел ни Байе, ни его слуги, хотя официально об их исчезновении было объявлено только спустя несколько месяцев.

На следующее утро Филипп Жиру, как и было договорено, отправился в Ренн. Но, к всеобщему удивлению, по дороге он заехал к Мари Байе, она села к нему в экипаж и как ни в чем не бывало проехала вместе с ним не меньше двадцати лье. Кучер Жиру потом рассказывал, что всю дорогу президентша и ее кузен вели приглушенную, но весьма оживленную беседу. Когда показался Авалон, Мари Байе приказала завести ее к родственнице, у которой она собиралсь погостить.

Вернувшись через три дня в Дижон, президентша зажила по-прежнему, нисколько не тревожась из-за отсутствия супруга. Она говорила всем, что ее муж отправился в длительное путешествие, связанное с делами.

Но прошло два месяца, а Пьер Байе не появлялся. Его друзья забеспокоились: они не могли понять, что случилось с дражайшим председателем.

– Мой муж никогда не посвящает меня в свои дела, – отвечала Мари на все вопросы, кокетливо помахивая веером. – Может быть, он застрял где-нибудь на охоте… Не вижу в этом никакой беды! Даже когда он был здесь, меня мало интересовало, чем он занимается, тем более я не собираюсь беспокоиться о нем сейчас.

Надо сказать, кое у кого столь прискорбное легкомыслие и беспечность породили некоторые подозрения…

Теперь Филипп Жиру ежедневно приходил в дом на улице Фокон, принадлежавший семейству Байе. Мари вела себя так, словно супруг ее исчез навеки. Филипп теперь жил с ней открыто, на глазах у всех.

Подобное положение вещей не могло не вызвать толков. В декабре стали поговаривать, что президент Байе был убит при таинственных обстоятельствах – действительно, более трех месяцев никто не имел о нем никаких известий. Слухи ползли, ширились, выплеснулись из города и докатились до Парижа. Приблизительно в то же время туда прибыли обеспокоенные чиновники из Дижона, и история эта достигла ушей принца Конде – тогдашнего правителя Бургундии.

Президент Счетной компании Байе был слишком важной персоной, чтобы принц мог оставить без внимания жалобу дижонцев. Он приказал провести тщательное расследование, но при этом держать его в строгой тайне: шум в таком деликатном деле был бы только помехой, и Филипп Жиру сразу бы догадался, что его собираются обвинить в убийстве мужа любовницы. Во избежание судебной ошибки и крупного скандала решено было сначала все как следует проверить.

Однако агенты Конде нисколько не продвинули расследование. Страх связывал языки, прятал свидетелей: никто не осмеливался в открытую обвинять грозного Жиру. Возмущенный Конде передал дело в руки полицейского следователя, приказав тому любой ценой прояснить все обстоятельства исчезновения Байе, отметая слухи и невзирая на лица. Одновременно Конде обратился к церкви, и в Дижон тотчас было направлено одно из знаменитых «Увещеваний», в котором всех призывали содействовать расследованию и не скрывать ничего, что могло бы помочь отыскать истину. Тем, кто отказывался говорить правду, грозили отлучением.

Результат не замедлил сказаться. Один из свидетелей сообщил, что вечером 8 сентября в гостиной мадам де Виньи опять играли в карты. Ближе к полуночи туда прибыл Филипп Жиру, необычайно веселый. Подойдя к Мари Байе, он поцеловал ей руку и шутливо произнес:

– Дело сделано, прекрасная Хлорида!

Вскоре к следователю явился сапожник Блез Бур и сообщил еще один весьма любопытный факт. Его невестка Элеонора Кордье, белошвейка председателя Жиру, в день отъезда хозяина в Ренн получила от него тщательно запертый деревянный чемодан. Этот чемодан он поручил ей зарыть среди каменистой осыпи Комб-о-Фе, что находится неподалеку от города.

Ведущие дознание полицейские под предводительством Элеоноры направились в указанное ею место, извлекли из-под камней чемодан, взломали замок и открыли его. Там лежали сломанная шпага, нож и шляпа, запятнанная кровью. Шляпа и шпага принадлежали президенту Байе, нож – его слуге…

В тот же вечер Филипп Жиру был арестован и, несмотря на яростное сопротивление, препровожден в тюрьму Дворца правосудия. Против него было выдвинуто обвинение в убийстве.

Следствие продолжалось три года, и все три года обвиняемый ожесточенно защищался. Чего только не делал Жиру: неожиданно взрывался гневом, бил свидетелей, грозился убить их, пытался набрасываться на судейских чиновников и даже нанес себе несколько ножевых ран, а потом кричал на всю тюрьму, что его хотели убить. Он так бушевал, что во Дворце правосудия никто, даже привратник, больше не чувствовал себя в безопасности. По приказу короля его перевели в старый, построенный еще во времена Людовика X крепостной замок, расположенный возле одной из городских застав. Это была настоящая средневековая крепость, мрачная и неуютная, однако стены ее были толсты, а двери прочны. Председатель Жиру мог вопить там сколько угодно…

Пока Жиру сидел в крепости, правосудие, к несчастью для него, неумолимо двигалось своим путем. Были допрошены слуги Жиру, некоторых даже подвергли пытке. Двое из них признались, что вскоре после исчезновения Байе они отнесли в дом мадам де Виньи-старшей, которая приходилась крестной матерью Филиппу Жиру, огромный бочонок. Когда бочонок вскрыли, все увидели его страшное содержимое: кости, сгнившая одежда, обувь… все, что осталось от президента Байе и его слуги. Останки эти плавали в рассоле.

Между тем Мари Байе, прекрасная вдова, не покинула в беде возлюбленного, совершившего ради нее преступление. С энергией, обычно несвойственной этой беспечной и кокетливой женщине, она без счета тратила деньги и изобретала способы спасения, вполне достойные Филиппа Жиру. Для начала Мари подкупила нескольких стражников в крепости, а потом ей изготовили несколько подложных приказов, присланных якобы из королевской канцелярии. Согласно этим приказам, ее возлюбленного надлежало перевезти в По: она надеялась, что по дороге ему удастся бежать.

К сожалению, план Мари провалился, однако она не угомонилась и предприняла кое-какие шаги, в результате которых стали исчезать свидетели. В Дижоне буквально разразилась эпидемия внезапных смертей, жертвой которой пали двенадцать человек. Среди них были два бывших лакея Мари, белошвейка Элеонора, ее приятельница и даже несколько членов дижонской прокуратуры.

Все оказалось напрасно – ничто больше не могло спасти Филиппа Жиру. 8 мая 1643 года Большая палата дижонского судебного парламента приговорила его к отсечению головы, приговор должен был быть исполнен в тот же день, после покаяния преступника. Кстати, некоторым из бывших соратников председателя суда такой приговор показался слишком мягким – любя ближнего, они жаждали более зрелищной казни: к примеру, колесования или сожжения на костре.

Следуя решению суда, в пять часов вечера приговоренный двинулся в свой последний путь. Пока над городом плыл похоронный звон, преступника привели к часовне Дворца правосудия и, вручив ему восковую свечу, предложили покаяться. Однако Жиру не пожелал признать ни свою вину, ни вину президентши. Впрочем, когда ему предложили попросить прощения у Сомеза и двух его сыновей, которых он хотел погубить, это он сделал добровольно.

– Признаю, – произнес Жиру, – я хотел опозорить этих людей, и теперь прошу их простить меня, дабы Отец наш Небесный, которого мне вскоре предстоит лицезреть, также простил меня…

Затем Жиру твердым шагом направился к месту казни; по дороге он часто останавливался, преклонял колени и просил прощения у господа, короля и своего отца.

Эшафот был воздвигнут на площади Моримон, где обычно проводились казни. Вокруг уже собралась толпа, а на зловещем помосте приговоренного ожидал палач Гаспар Перье.

Надо сказать, палач чувствовал себя неважно. До последнего времени у него в подручных была жена, но недавно король издал указ, согласно которому помогать палачу могли только особы мужского пола. Этим указом супругам наносился существенный ущерб: теперь им предстояло делиться одеждой и вещами казненного с каким-то чужаком. К тому же палачу требовалась поддержка… Словом, голова Филиппа Жиру была первой, которую ему предстояло отсечь без супружеской помощи, и палача это не слишком радовало.

Когда Жиру возвели на эшафот, советник Дешам еще раз попытался побудить его покаяться:

– Признаете ли вы, что убили президента Байе? И признаете ли, что помощь в этом убийстве вам оказала мадам Байе?

Жиру гордо вскинул голову и улыбнулся:

– Я сказал все, что должен был сказать. Мне нечего добавить.

Он не дрогнул, когда с него снимали судейские знаки отличия, спокойно взял протянутое ему священником распятие и, опустившись на колени, в последний раз принялся читать молитву. Тогда Гаспар Перье поднял свой меч…

Однако палач был так взволнован, что первый удар пришелся по эшафоту; ему понадобилось еще пять ударов, чтобы голова приговоренного наконец рассталась с телом. Зрители, пришедшие в волнение после первой неудачи, теперь выкрикивали угрозы в адрес палача, и если бы не кордон из солдат, несчастного палача, несомненно, растерзали бы на месте. Любая толпа изменчива, и люди, только что проклинавшие преступника, теперь готовы были жалеть его и обратить свой гнев против его гонителей.

К различным наказаниям были приговорены еще двенадцать сообщников Жиру. Среди них был отравитель Родо, которого по необъяснимой снисходительности судей всего-навсего отправили на галеры. Однако Мари Байе по-прежнему оставалась на свободе, хотя в ее виновности никто не сомневался.

Когда настал день казни Филиппа Жиру, она, облачившись в траурное платье, заперлась у себя, но глаза ее были сухи. Сначала Мари слышала, как звенели над городом похоронные колокола, потом до ушей ее донеслась отдаленная барабанная дробь, означавшая, что возлюбленного ее более нет в живых. Она была уверена, что он не выдал ее, а теперь и вовсе ничего никогда не скажет: за корсажем из черного бархата, на груди, лежала последняя записка, которую ему удалось передать ей.

«Беги… – писал Филипп. – Спасайся, иначе они тебя убьют, и смерть моя лишится всякого смысла. Я люблю тебя еще больше, чем любил всегда…»

На следующий же день, не дожидаясь, пока за ней придут, Мари Байе покинула Дижон и добралась до Парижа, где вскоре вышла замуж за некоего Робера де Робине. Безумно в нее влюбленный, де Робине сделал все возможное, чтобы спасти ее от правосудия. Когда 8 августа 1646 года вдова президента Байе была все-таки приговорена к смерти, он добился отправки дела в Королевский кассационный суд. Дело пересмотрели, и мадам де Робине, бывшая Мари Байе, была приговорена… всего лишь к семнадцати годам ссылки.

Однако мадам де Робине, ставшей вдовой во второй раз, более не существовало: теперь ее звали мадам дю Кудрэ. Ей было около шестидесяти, однако это не мешало мужчинам по-прежнему считать ее прекрасной…