"Битва в ионосфере" - читать интересную книгу автора (Бабакин Александр)

Глава 1 «Опальный главный конструктор»

Август 1990 года для редакции журнала «Коммунист Вооруженных Сил», в войсках издание сокращенно называли «КВС», выдался довольно напряженным. Период летних отпусков был в разгаре. А журнал выходил три раза в месяц. В тот период, как раз редакция завершала перестройку тематики издания. От прежнего журнала «КВС» осталось только название, да обязательная рубрика по политической подготовке личного состава Вооруженных Сил СССР. Прежняя чисто партийно-политическая направленность журнала была заменена на общеполитическую, согласно новым веяниям в государстве. Это значительно улучшило тематику журнала. Многочисленные читатели в письмах сообщали, что «КВС» не узнать, все материалы читаются с большим интересом. К слову, наш журнал был центральным органом Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского флота (ГЛАВПУР). Ежемесячный его тираж в 1990 году переваливал за 600 тысяч экземпляров. В коллективе работали, в тот период, 40 журналистов-профессионалов в званиях от полковника или капитана 1 ранга до армейского капитана. Руководил коллективом и всем редакционным процессом довольно талантливый администратор со связями в ГЛАВПУРе и Минобороны генерал-майор Николай Александрович Ко-шелев. Ему то и приходилось, руководя перестройкой тематики издания, буквально лавировать между руководством всемогущего военного партийно-политического ведомства и многочисленными подписчиками. В 1990 году в советской армии офицеры и солдаты уже не подписывались на периодические издания по приказу, а выбирали газеты и журналы, которые публиковали материалы на злобу дня, журналистские расследования. А возможности даже центрального военного издания были ограничены теми же ведомственными рамками, приказами министра и начальника ГЛАВПУРа. Так что интересные материалы в журнал, да еще летом в период отпусков приходилось буквально добывать в поте лица по всем военным округам и флотам, по главным командованиям Видов Вооруженных Сил.

В печатный орган ГЛАВПУРа еженедельный журнал «КВС» я попал служить и работать после окончания в 1989 году редакторского отделения Военно-политической академии имени В.И. Ленина на самую рядовую должность - научного сотрудника отдела боевой подготовки и обучения войск. Ныне военная академия преобразована в Военный университет Минобороны РФ. К моменту начала нашего повествования я прослужил в редакции уже год.

В тот период Москва уже бурлила митингами, демонстрациями. На видных местах толпу будоражили лидеры зарождающихся партий. Так что лето 1990 года выдалось особенно жарким для редакции «КВС» и не только по погодным условиям. В последний перестроечный год наш военно-коммунистический и партийный журнал активно перестраивал свой облик, тематику. В нем исчезли правленые военной цензурой и заверенные во всех необходимых инстанциях многословные и нечего не дающие ни уму, ни сердцу партий но-политические материалы. Вместо них на полосах еженедельных журнальных книжек публиковались дискуссионные, аналитические материалы. У нас впервые были напечатаны в нескольких номерах отрывки из замечательной книги Феликса Чуева «100 бесед с Молотовым». Активно редакция журнала занималась и журналистскими расследованиями. После одного из моих расследований был снять с должности и уволен в запас за махинации со строевым лесом полковник, начальник крупного гарнизона во Владимирской области. В этом гарнизоне на лесной дороге меня даже пытался сбить легковым УАЗом капитан - начальник горюче-смазочной службы, который участвовал в торговых операциях своего шефа. В другом материале я, в тот период майор-журналист, рассказал вместе с полковником - заместителем начальника управления материальных ресурсов и внешних экономических связей Министерства обороны СССР о проблеме сохранения драгоценных металлов в вооружении и металлоломе в группах советских войск в Германии, Венгрии, Чехословакии. Наши войска оттуда выводились в спешном порядке. Вышедшие из строя, разукомплектованные радиостанции, радиолокаторы, системы автоматизированного управления и другое колоссальное количество радиоэлектронного вооружения нередко ушлые дельцы продавали на Западе по цене обычного железного лома. При этом не учитывались и бесследно исчезали тонны золота, серебра, платины. После этого материала сняли с должности полковника, который мне откровенно рассказал о безобразиях с драгметаллами, получили взыскания офицеры КГБ из Гохрана СССР, показавшие мне документы проверок по драгметаллам в зарубежных группах советских войск. В конце горбачевского правления и начала развала СССР уже вовсю все народное военное добро, в том числе и десятки, а может и сотни тонн драгоценных металлов из вооружения и техники продавались и расхищались. Вполне вероятно, что нашему журналу те же руководители ГЛАВПУРа, которые стремительно теряли влияние в Минобороны и не хотели мириться с всеобщей вакханалией, захлестнувшей страну и армию, дали возможность впервые писать открыто о происходящих процессах в Вооруженных Силах. Вот мы открыто и без оглядки старались говорить о таких проблемах и нарушениях, которые еще недавно были совершенно секретными в нашем государстве. В войсках обновленный «КВС» пользовался популярностью. Немало было и гражданских подписчиков.

В один из августовских дней 1990 года редактор отдела боевой подготовки и обучения войск нашего журнала полковник Александр Григорьевич Некрылов, талантливый журналист и военный писатель с лицом профессионального боксера сказал, чтобы я поговорил с одним жалобщиком. Это, мол, задание от главного редактора. Пропуск в редакцию ему уже заказан. Так, что, мол, мне надо быть повнимательнее к этому человеку.

– Его история весьма специфическая, - напутствовал меня полковник Некрылов, - запиши вашу беседу, если надо, то не стесняйся его и потребуй все необходимые документы. В общем, разберись.

К тому времени я уже обзавелся диктофоном советского производства «Электроника». Импортный был майору не по карману. Проверил в действии этот неказистый и довольно большой аппарат и стал ждать посетителя. Не предполагал тогда, что эта встреча даст такой материал, которым буду «болеть» все последующие годы. Стану искать новые крупицы информации о научном поиске и проблеме, которым ученый, пришедший за помощью в редакцию, отдал долгие годы своей жизни и, которые, в конечном счете, свели его, еще не старого человека, в могилу.

В назначенное время в дверь нашего небольшого кабине-тика негромко постучали. Затем дверь плавно открылась, и в помещение шагнул мужчина в черном костюме при галстуке. Он был выше среднего роста, несколько сутулился, волосы отдавали сединой. Его лицо не впечатляло особой красотой. Таких много на московских улицах. По образу — типичный учитель, инженер с завода или из научного института. Пройдешь, не заметишь. Тогда мне сразу почему-то подумалось, что в метро нашему посетителю школьники уже уступают место. Мужчина, расстегнув пиджак, сел на предложенный мной стул, положил на стол папку из тисненой кожи, в которых удобно носить на доклад начальству документы. После этого он как-то особенно пристально посмотрел на меня. Словно изучал чего стою и какими возможностями располагаю. И стоит ли со мной, каким-то майором вообще связываться.

– Моя фамилия Кузьминский. Генерал Кошелев, - продолжил мужчина, - рассказал, что вы занимаетесь журналистскими расследованиями, может, моя история заинтересует уважаемый военный журнал. И вы напишите действительно всю правду о моей истории без вымысла и догадок. А то ведь меня чуть ли не в расхитители народных денег обвинила одна из центральных газет.

С той беседы прошло уже 18 лет. Уже не припомню, какой был у посетителя голос, интонация. Но почему-то в памяти отложилось его какое-то раскованное, свободное поведение на новом месте. И это притом, что он не просто пришел в журнал с предложением опубликовать какой-то материал. Он просил поддержки и защиты от газетной клеветы. Но при этом не был обычным жалобщиком. Но уже после первых его слов у меня возникли вопросы.

– Почему против него ополчилась одна из центральных газет? - подумал я тогда и сделал первую запись в блокноте, -а вдруг он, действительно, в чем-то виноват и теперь старается использовать в своих целях наш журнал. Видно не случайно полковник Некрылов советовал мне записать всю беседу, проверить факты. Наверное, главный редактор генерал Ко-шелев предварительно ознакомил Некрылова с историей Кузьминского. Наверное, они пришли к каким-то выводам. Да и Кузьминского в журнал направить мог кто-то весьма влиятельный. Генерал и полковник не хотят навязывать свое мнение мне, - предположил я тогда, - генерал оставляет для себя лазейку не публиковать материал о Кузьминском. Мол, молодой майор не разобрался в этой истории.

Тот самый первый блокнот беседы с Кузьминским сохранился. Тогда с сокращениями я записал несколько вопросов. Один из них чисто для себя, мол, не перебивать посетителя и дать ему максимально выговориться. Рассказать, что у него накипело в душе. После вопроса поставил по несколько вопросительных и восклицательных знаков. Для меня они означали не перебивать посетителя, внимательнее формулировать наводящие вопросы. Однако после нескольких первых фраз Кузьминский вдруг замолчал. По его лицу было видно, что он все еще не решился все откровенно рассказать. А, может, просто собирался с мыслями. Чужая душа потемки. При этом как-то быстро пробежал взглядом по мне, словно сканировал информацию о том, к какому субъекту он попал и вообще на что я способен. Этот взгляд запомнился. Так не мог смотреть рядовой жалобщик. Скорее, наоборот, передо мной был решительный и властный человек. Но никак не из категории обиженных, которые всеми силами пытаются доказать, что им кто-то перешел дорогу, или незаслуженно не признал гениальности.

Неожиданно его взгляд упал на мой темно-синий диктофон. Вполне вероятно, что этот необычной конструкции аппарат привлек внимание посетителя. Тогда такая бытовая аппаратура советского производства только появилась в продаже и была еще в диковинку. Перехватив его взгляд, я в свою очередь поинтересовался, не будет ли возражений против записи нашей беседы на пленку. При этом невольно посетовал на качество отечественного диктофона. За три месяца он уже дважды был на гарантийном ремонте. Посетитель взял аппарат и посмотрел на задней панели название завода-производителя.

– Неудивительно, что ломается, — произнес он несколько глуховато, — бытовые изделия этого подмосковного завода идут нарасхват буквально с конвейера. Наверное, при стремительном росте объемов производства не срабатывает система приемки изделий. Какие системы выходили из строя? — неожиданно задал он вопрос.

– В первый раз пропал звук, — сразу же ответил я, — нельзя было прослушивать записи, во второй раз лентопротяжный механизм стал жевать ленту.

– Ну, это уже никуда вообще не годится, — далее анализировал работу моего диктофона посетитель, — отказала механика и, очевидно, одна из микросхем. Видно диктофон делался наспех, возможно из некондиционных деталей. Мой вам совет, избавьтесь от него. Будет и дальше ломаться.

Наверное, он просканировал не только меня при первой встрече на предмет серьезности и чего стою в работе, но и мой диктофон. Так впоследствии и вышло. За год диктофон ломался еще несколько раз. Менять его на новый в гарантийной мастерской отказались. Посоветовали отправить на завод. Так и исчез тот аппарат где-то в заводских недрах после событий 1991 года в нашем государстве. Но в тот день на удивление мой диктофон записал беседу с бывшим главным конструктором советских боевых загоризонтных радиолокационных станций Францем Александровичем Кузьминским. К сожалению, не сохранилась та диктофонная кассета. В журналисткой работе кассет постоянно не хватало. Сохранилась только распечатка беседы с Кузьминским. На рабочем столе передо мной листов тридцать уже пожелтевшей за восемнадцать лет сероватой бумаги. На многих пометки, исправления. Эти старые листки стали своеобразной машиной времени, которая перенесла меня в маленький кабинет закрытого по недомыслию некоторых начальников от военной печати нашего военного журнала.

И вот словно не было 18 лет, когда развалилась в считанные месяцы непобедимая и легендарная Советская Армия. Словно не было передела собственности в нашей стране. И вот вновь в нашем маленьком кабинетике в журнале «КВС» на жестком канцелярском стуле расположился Кузьминский. Возможно, что после ознакомления с моей «чудо-техникой», кружки крепкого чая я невольно расположил к себе посетителя. В работе журналиста особенно важны первые минуты встречи с незнакомым человеком. Умение расположить его к откровенному разговору. Не дать отвечать на вопросы по типу — да, нет. Одним словом разговор с Кузьминским пошел в нормальном рабочем русле. Добавлю, что почему-то почувствовал даже симпатию к нему. Тогда во время беседы в своем блокноте отметил, что он держался уверенно, рассказывал спокойным, негромким голосом. Мои краткие записки помогли хотя бы частично восстановить в памяти атмосферу встречи в редакции и беседы с опальным главным конструктором. Наверное, от этого в настоящее время легко дались расшифровки старых записей.

Кузьминский пил чай, не отказался от конфет, которые я ему предложил. До этого блюдце с конфетами я прятал в сейфе. Товарищи по редакции почему-то считали, что этих конфет у меня завались. В начале 90-х годов в стране шоколадные конфеты, как впрочем, и все остальные продукты питания, были уже по талонам. Но друзья считали, что у меня какие-то тайные связи в торговле. А постоянное наличие у меня конфет к чаю объяснялось неудержимой энергией моей тещи. Может быть, и дефицитные шоколадные конфеты показали Кузьминскому мои скрытые возможности. Правда, при этом он неожиданно спросил, не в родстве ли я с одним известным академиком — главным конструктором, именем которого названа улица в столице, и даже кратер на Луне. Я тут же ответил, что эта семья мне известна. Но мы просто однофамильцы с заслуженным человеком. Вот после этого Кузьминский сказал, что в быту друзья называют его просто Александром Александровичем. Предложил и мне так его величать. Так что и я вместо иностранного имени Франц стал называть главного конструктора, как он мне при первой встрече предложил. Не по паспорту. Наверное, ему больше импонировало имя Александр, что в переводе с греческого — победитель. Все может быть. В друзья к нему я не набивался. Просто по служебному долгу стал невольным исследователем его научного поиска и трагедии. Поэтому в этом повествовании стану называть Кузьминского иной раз Александром Александровичем. Так он сам мне предложил.

– Прежде чем начать наш длинный разговор почитайте вот эту публикацию в газете, — предложил мне Александр Александрович, — вы многое поймете, некоторые вопросы отпадут, или появятся другие. Я ходил в эту газету. Требовал опровержения. Да куда там. Главный редактор даже не принял. Журналист, который подготовил материал куда-то исчез. А редактор отдела просто развел руками, мол, через него этот материал не проходил и никакого опровержения он не имеет права давать.

После этого Кузьминский раскрыл свою папку. Недолго порылся среди каких-то бумаг и вынул номер весьма популярной с миллионными тиражами газеты Верховного Совета РСФСР «Советская Россия».

– Так вот какая центральная печать ударила со всего своего главного калибра по главному конструктору, — подумал я, раскрывая перед собой на столе уже потертый номер газеты. Может этой центральной газеты и ее влияния, прежде всего, и опасается главный редактор нашего военного журнала генерал-майор Кошелев, когда через полковника Некрылова передавал мне внимательнее разобраться в этой истории.

С такими мыслями стал просматривать газетный номер, датированный 5 августа 1990 года. Редакция дала материалу целую полосу. Заголовок был ничего не выражающий, какой-то инертный — «Деньги на оборону». Под материалом подпись, что эту публикацию подготовил В. Абрамов. С ним я не был знаком. А вот подзаголовок «Четыре монолога о секретах «закрытой науки» магнитом притягивал внимание к газетной полосе. Во врезе к статье В. Абрамов указывал, что сегодня собеседник популярной газеты Герой Социалистического Труда, генеральный конструктор первых советских систем противоракетной обороны, член-корреспондент Академии наук СССР, лауреат Ленинской премии Григорий Васильевич Ки-сунько откровенно расскажет об одной из отраслей советского военно-промышленного комплекса. Причем, В. Абрамов, явно подогревая читательское любопытство, писал, что в монологах известного ученого отражен его взгляд на внутренние процессы в засекреченных структурах советского оборонного комплекса. По мнению Абрамова эти монологи драматичны по содержанию, искренние, пронизаны болью за судьбы научного поиска и претворения в жизнь научных идей.

Материал состоял из четырех отдельных монологов — разговора с читателями Григория Васильевича Кисунько. В ходе своего журналистского расследования мне не довелось с ним встретиться, узнать его точку зрения на этот материал, который вполне мог быть неверно исправлен, или дописан в самой редакции без разрешения этого известного ученого. Теперь спустя 18 лет искренне сожалею о не состоявшейся нашей встрече. Но теперь поделать ничего нельзя. Так тому и быть. Время не повернуть вспять. Можно лишь на бумаге попытаться рассказать правду о давних событиях, от которых само время отшелушило домыслы и догадки, положительных и отрицательных героев. Каждый из монологов, очевидно, опытной рукой был броско озаглавлен. И это в августе 1990 года, когда военно-промышленный комплекс и его руководители были весьма сильны и авторитетны в государстве. Любой материал в газете о них и их делах обязательно проходил цензуру. А в этом материале подзаголовки буквально кричали: «Как появляется круговая порука», «Чем страшны зигзаги монополизма», «Кто выигрывает от дезинформации», «Что поможет выйти из прорыва».

– Ничего себе материал, — подумал я и при этом посмотрел на Кузьминского.

Наш посетитель в это время читал какую-то бумагу из своей папки. Возможно, при этом он искоса наблюдал за моей реакцией.

– И это все о вас? — невольно вырвалось у меня.

– Ну что вы, — тут же отреагировал Кузьминский, — такой чести я не удостоился. В этой публикации моя фамилия вообще не упоминается. Тут обвинения бросаются в адрес моего многолетнего труда и деятельности многотысячного научно-производственного коллектива. Весь материал прочитаете потом. А вот выделенные места прочтите сейчас.

Не стану дословно цитировать этот давний материал. Все же у него есть авторы. Право собственности интеллектуального труда в нашей стране теперь священно и оберегается законом. Известный ученый указывал, что много в нашей стране ученых и конструкторов, которые ее прославили, создали надежный военный паритет с США. Но есть в области военной науки и техники такие проекты и деяния, которые приводили к бедам, безобразиям, глупости. Благодаря секретности эти неблаговидные дела, бессмысленные проекты скрыты от народа круговой порукой заказчиков из Министерства обороны СССР, разработчиков из военно-промышленного комплекса, контролирующих инстанций и конкретных людей из ЦК КПСС и ВПК. Это помогает их авторам избежать ответственности. Ведь подписи под бездарными проектами поставили очень многие высокопоставленные военные и гражданские чиновники. Огромные деньги тратились зря.

– Это преамбула к основной цели материала, — уточнил Кузьминский, — дальше идут откровенные обвинения против меня и нашего многотысячного коллектива.

Действительно дальше последовали буквально ошеломляющие обвинения в адрес создателей загоризонтных радиолокационных станций (ЗГРЛС). Из логики авторских рассуждений в первом монологе следовало, что создатели ЗГРЛС вместе с заказчиками из Минобороны СССР, партийными чиновниками расхвалили перед министром обороны, Генеральным Секретарем ЦК КПСС, Председателем Совета Министров проект создания этих самых ЗГРЛС. А потом, когда локаторы не смогли нормально обнаруживать цели, то их приняли не на вооружение, а поставили на какую-то хитрую опытную эксплуатацию. При этом, указывали Григорий Кисунько и соавтор материала В.Абрамов, идея обнаруживать старты баллистических ракет с военных баз на территории США с помощью РЛС, излучающей энергию в коротковолновом диапазоне волн, просто несостоятельна. В подтверждение этих слов, в материале сообщалось, будто даже непрофессионалам известно, что короткие волны способны многократно отражаться от поверхности Земли, ионосферы. Они распространяются на гигантские расстояния. Но сигнал к РЛС приходит деформированным, засоренным помехами. Полезный сигнал, который образуется при облучении короткими волнами ЗГРЛС факела ядерной баллистической ракеты в первые секунды после старта, тонет в массе всевозможных помех.

А дальше в материале создатели ЗГРЛС вообще назывались авантюристами. Они, мол, эти отечественные авантюристы подхватили подкинутую из-за рубежа заведомо негодную идею, не разобрались в подвохе и добились создания в районе Николаева, Комсомольска-на-Амуре, Чернобыля трех гигантских загоризонтных радиолокаторов с капитальными сооружениями в сотни метров в длину и высоту. На циклопические локаторы было израсходовано более миллиарда советских рублей. По тем временам просто астрономическая сумма. Результат же этой деятельности якобы более чем курьезный. По специальным каналам, или из прессы узнавалось время старта с территории США баллистической ракеты. В вышестоящие инстанции сообщалось о том, что ЗГРЛС обнаружили этот запуск. Но через некоторое время НАСА США давало официальное сообщение о том, что этот старт отменен по некоторым причинам. Но создателям ЗГРЛС и их «радетелям» такая дезинформация высшего руководства государства сходила с рук. Авторы возмущались, мол, как это так, когда на ЗГРЛС целые воинские части ведут опытную эксплуатацию и нужно показывать реальные результаты, появляется вообще очковтирательская версия, будто ЗГРЛС не могут обнаруживать одиночные старты американских баллистических ракет, а вот массовые старты точно определят и выдадут необходимую информацию.

Больше откровенных нападок на ЗГРЛС в первом и втором монологах не было. А вот в монологе «Кто выигрывает от дезинформации» опять появилась тема ЗГРЛС. И при этом указывалась фамилия бывшего заместителя министра радиопромышленности СССР В.И. Маркова. Авторы буквально обвинили его в невежественном упрямстве, карьеризме. Он, якобы получив неограниченную власть, втянул СССР в ЗГРЛС и другие бесполезные проекты, на которые были потрачены сотни миллионов рублей. Тех самых полновесных, советских. И в заключение атаки на ЗГРЛС в данном монологе наносится удар по советской системе получения ученых степеней. Мол, для того, чтобы избежать гласности при защите, когда оппоненты не оставят камня на камне от липовой диссертации, защита специально засекречивается, якобы, в интересах соблюдения государственной тайны. Вот такие остепененные неучи потом продвигают ЗГРЛС и другие подобные никчемные проекты.

Таким образом, почему-то в материале «Деньги на оборону» только одна фамилия непосредственно была связана с созданием ЗГРЛС. В своем блокноте отметил — В.И. Марков и поставил несколько вопросительных знаков. Но при этом подумал, что материал в газете какой-то натянутый, полный недоговорок. Главным авантюристом ЗГРЛС объявлен бывший заместитель министра радиопромышленности. Явно материал рассчитан на дешевую популярность. А может быть специально заказан кем-то весьма могущественным, кто мог дать команду центральной газете на такую публикацию? Но кто стоит за всем этим? Разве мог даже заместитель министра Марков в одиночку бездумно тратить миллиарды?

Во время чтения газетной статьи не хотел показать Кузьминскому, что для меня «темный лес» его ЗГРЛС. Как бывший ДОССАФовский и армейский спортсмен-коротковолновик и радиомногоборец, офицер радиотехнических войск знал об особенностях распространения волн в коротком радиодиапазоне. В Ленинградском военно-политическом училище Войск ПВО страны, было такое в свое время, мы изучали на специальных секретных курсах радиолокационное вооружение Войск ПВО. Потом я четыре года служил заместителем командира по политической части в отдельной радиолокационной роте в Северной группе войск в Польше. В месяц по 6 и более суток приходилось нести боевое дежурство на пункте управления радиолокационной роты. Именно дежурный офицер до прибытия основного состава роты должен был при объявлении боевой готовности с командного пункта ПВО группы войск проконтролировать включения сокращенным боевым расчетом необходимого количества РЛС для обнаружения целей и начать вести радиолокационную разведку воздушного пространства. Если происходила какая-то поломка, то принять все меры для ее устранения. Без соответствующих знаний, навыков вообще офицеры не допускались к несению боевого дежурства. Меня выручила серьезная базовая подготовка в училище. Только там мы досконально учили лишь несколько типов РЛС уже принятых на вооружение Войск ПВО. О ЗГРЛС нам никто в училище на лекциях даже не упоминал. Не было даже намека о таких локаторах в учебных классах, где были развернуты действующие приемники, передатчики, антенно-волноводные тракты и другая радиолокационная аппаратура, не было даже упоминания о таких радарах в парке боевой техники с действующими локаторами. И тут как-то сам по себе припомнился один случай. Психологи утверждают, что подобное бывает с человеческим мозгом в минуты особого напряжения, когда память неожиданно воспроизводит давно забытую информацию.

На училищном полигоне под Красным селом в районе железнодорожной станции Горелово, что в 30 минутах езды на электричке от Ленинграда курсанты выпускники несли учебное боевое дежурство на реальных РЛС, зенитных ракетных комплексах, командном пункте. И вот тогда наш любимец преподаватель подполковник Владимир Сергеев нам кое-что рассказал. Впереди уже явственно маячил выпуск. До золотого карантина, когда позади уже все экзамены, пошита и отглажена форма с долгожданными лейтенантскими погонам, оставалось каких-то три месяца. В этот период, когда чертовски хотелось вырваться в Ленинград к молодой жене, на полигоне приходилось потеть, сдавая последние зачеты по управлению радиолокационной ротой во время налета авиации. По очереди мы работали за командира РЛР, замполита, планшетиста, диктора, командира нескольких типов радиолокаторов, даже в дизельэлектрические станции запихивали нас настырные преподаватели. А потом требовали, чтобы мы часами там находились и следили за работой топливной и масляной системы, чистили фильтры. На полигоне редко приходилось отдыхать. Но перекуры между занятиями все же были. И вот в один из них наш преподаватель по радиолокационному вооружению подполковник Владимир Сергеев в курилке рассказал нам о загадочном гигантском локаторе под Николаевом. При этом подполковник отметил, что станция в тот период, когда он там служил, была опытной. На нее приезжал даже сам главнокомандующий Войск ПВО страны маршал Батицкий. Тогда, помню, мы еще поговорили о боевой технике, ее достоинствах и недостатках. Почему у нашей радиолокационной техники слабая помеховая защищенность. Даже поспорили, возможно, ли прогнать на 9000 километров над землей радиолокационный импульс, потом получить его обратно неискаженным, без примесей и помех. Это какая же должна быть аппаратура такого радара, мощность излучаемого импульса? Подполковник Сергеев сидел среди нас в курилке, дымил сигаретой и слушал наши мудрствования. Почему-то мне через 25 лет до мелочей была памятна та полигонная курилка. Даже надпись на лавочке гвоздем, что «Петька-дурак не женись на этой б...». Может, именно та курилка и загадочное название ЗГРЛС заставили заработать на полную мощность уже перегруженную временем и данными мою память.

Как в замедленном кино в памяти всплыло, что подполковник Сергеев неожиданно поднялся с лавки, поправил полевую фуражку, которую носил как-то лихо, сдвинув на левое ухо. Точно не помню, что он тогда нам сказал. Прошло с той поры ведь уже 25 лет. Кажется, что он просто, улыбнувшись, сказал, что не стоит открыто говорить о государственных секретах. Мол, экспериментальный локатор под Николаевом обслуживает целая воинская часть. При этом добавил, что, возможно, некоторым из нас в будущем еще предстоит послужить на таких РАС. Там, мол, в штате целый политический отдел. Видно подполковник Сергеев знал о той опытной РАС гораздо больше, чем говорил. А специалист он был с большой буквы, наверное, за это мы его и уважали. Потом были годы службы, многочисленные переезды в новые гарнизоны, учеба в академии, московские мытарства бесквартирного семейного военного. О ЗГРЛС больше ничего не слышал. И вот передо мной на стуле в нашем редакционном кабинете сидит, как следует из газетного материала, главный авантюрист, а загадочная боевая система ЗГРЛС, включая николаевский опытный радар, объявлена авантюрой.

– Но почему в газете о вас ничего не сообщается, — невольно вырвался у меня вопрос к Кузьминскому, — вы же главный конструктор и значит главный виновник в провале этой системы?

Кузьминский посмотрел на меня, отложил в сторону лист бумаги из своей папки.

– А кто сказал вам, что ЗГРЛС провалилась, — неожиданно жестко произнес он, — да и куда она с позволения сказать провалилась? Ведь так написано только в газете. При этом люди, которые подписались под материалом, даже не указали мою фамилию. Но здесь имеется некоторая особенность. Дело в том, что я ранее работал в одной организации с Кисунько. Были в неплохих отношениях. А то, что он так отозвался о Маркове, то это, наверное, прежде всего из-за их сложных взаимоотношений. В целом же эта публикация грубый вымысел и мне не верится, что Григорий Васильевич мог такое рассказать. Ему то известно, как все было на самом деле. Но главное эта статья уже сделала. Президент Михаил Горбачев дал команду генеральному прокурору СССР, председателю КГБ, министру обороны детально разобраться в нашем «авантюризме». Мне ясно, что сейчас, когда в стране и оборонке не все благополучно, ищут «козлов отпущения» для того, чтобы устроить принародную порку. Вот мол такие-сякие довели могучую державу своим авантюризмом до развала.

После этого главный конструктор стал рассказывать о заго-ризонтной эпопее в СССР. И сейчас через много лет, глядя на пожелтевшие листки распечатки нашей беседы, словно слышу его негромкий, уверенный голос. Его рассказ завораживал подробностями, детективными переплетениями сюжета создания самых могучих в мире локаторов для советской системы предупреждения о ракетном нападении

Распечатка диктофонной кассеты беседы с Александром Александровичем Кузьминским в редакции журнала «КВС».

«Вот дописались в «Советской России», что решение о создании системы ЗГРЛС принималось кулуарно, группой заинтересованных волюнтаристов. Известно, что по многим широкомасштабным проектам в области обороны страны, будь-то баллистические ракеты, боевые корабли, авиация всегда велись споры. Бывало, принимались не совсем верные решения. Образцы вооружения выходили из заводских цехов не того качества, как хотелось. Но загоризонтная локация — особый случай. При положительном результате у нас могли появиться такие боевые системы сверхдальнего обнаружения, которые бы электромагнитную энергию, как лассо, набросили на все ракетные базы США, расположенные в то время на дальностях порядка 9000 километров. Тогда в мире никто и не помышлял о создании подобных могучих РЛС. Только СССР и США могли позволить себе делать такие локаторы. Задача слишком сложна и объёмна по наукоемкости и затратам.

Первооткрывателем в этой области был советский ученый Николай Иванович Кабанов. Он еще в 1946 году показал принципиальную возможность обнаружения воздушных целей в коротковолновом диапазоне волн на фантастической дальности три тысячи километров. Это было вызвано острейшей необходимостью создания эффективной защиты от мощнейшей по тем временам боевой бомбардировочной авиации США, оснащенной атомными бомбами. В тот период еще не было баллистических ракет, способных перелетать океаны и наносить удары ядерными боеголовками. Экспериментальная работа Кабанова была особо засекречена. О ней знал лишь узкий круг лиц. Некоторое время Кабанов пытался построить коротковолновый локатор. Но ничего из этого не вышло. Не было в тот период в нашей стране ни современного радиоэлектронного производства, ни полигонной испытательной базы, ни высококлассных специалистов. Вот Кабанов по-русски в 1949 году сгоряча и рубанул ученому миру, что такой локатор построить невозможно. Блестящая теоретическая идея ученого стала технической загадкой.

Прошло несколько лет. Работа Кабанова была государственной тайной. О ней не знали даже в профильных научных центрах. Поэтому идея создания могучего коротковолнового радиолокатора вновь посетила пытливые умы. На этот раз за нее взялись главный конструктор радиорелейных линий, лауреат Государственной премии СССР Ефим Семёнович Штырей, его единомышленники, будущий министр связи Василий Александрович Шамшин, молодые ученые Эфир Иванович Шустов, Борис Самойлович Кукис, Владимир Андреевич Ко-радо и другие товарищи. Ученые вновь теоретически обосновали возможность создания мощного загоризонтного радиолокатора, работающего на коротких волнах. Эта группа ученых-энтузиастов разработала научный отчет «Дуга». Название точно отражало дерзновенный замысел. В отчете указывалось, что такая ЗГРЛС может обнаруживать цели за тысячи километров над круглой поверхностью Земли. Научный отчет рассмотрели и одобрили военные и в свою очередь послали на проверку в Академию наук СССР. А там известный в области радиолокации ученый, академик Юрий Борисович Кобзарев поставил жирный «крест» на «Дуге» и при этом сказал, что чудаки-энтузиасты потратили время на абсолютно бесперспективное дело. Николай Кабанов уже доказал невозможность загоризонтной радиолокации. И вот тут вмешался его величество случай.

В конце 50-х годов XX века СССР и США активно развивали наступательные ракетно-ядерные вооружения. В то время я работал в знаменитом КБ-1, будущим НПО «Алмаз». Мы дневали и ночевали в лабораториях, заводских цехах и на полигонах. Под умелым руководством Александра Андреевича Расплетина разрабатывали уникальные по тем временам зе-нитно-ракетные комплексы С-75, С-125. Поэтому, зная атмосферу того времени, могу без натяжки представить, как забеспокоились руководители государства, когда узнали, что американский ученый Тэйлор своим коротковолновым локатором на большой дальности обнаружил баллистическую ракету. А это означало, что теперь американцы в принципе могли круглосуточно контролировать советские ракетные базы. И вот тут «Дуга» Штырена и его группы весьма пришлась ко времени. Для государства защита от ракетно-ядерного нападения была стратегической задачей. Состоялось специальное заседание комиссии АН СССР. Ефим Семёнович Штырен доказывал, что коротковолновым излучением возможно обнаруживать самолеты и ракеты на загоризонтных дальностях. Его оппоненты доказывали обратное. В пример ставилась неудачная работа Кабанова, которого тогда весьма уважали. И не случайно говорится, что в споре рождается истина. Члены комиссии выяснили, что группа Штырена выдвинула абсолютно новую, не как у Кабанова, идею загоризонтной радиолокации. В итоге, было предложено Штырену и его команде провести экспериментальные исследования. Вот так начиналась история боевой загоризонтной системы обнаружения. Она принималась специалистами в научном споре, а не кулуарно группой авантюристов, в которую газета «Советская Россия» записала всех нас оптом и особенно Владимира Ивановича Маркова.

Через некоторое время группа Штырена разработала действующий макет для проведения экспериментов. В 1963 году Шамшину и Шустову на этом, так сказать, лабораторном полуфабрикате удалось обнаружить старт ракеты с Байконура на расстоянии около трёх тысяч километров. Успех был на лицо, и его надо было развивать. А Штырен не склонен был торопиться. Он тогда уже понимал, что при коротковолновой локации на больших дальностях придется столкнуться с неисследованными физическими процессами, возникающими при прохождении радиоволн через ионосферу, а также обусловленными различного рода помехами. Опасался и не хотел рисковать. В результате за неуступчивость Штырен был снят с должности главного конструктора. Не спасли даже заслуги. После него ещё несколько конструкторов вели работы в данном направлении.

В 1964 году меня назначили главным инженером НИИДАР. Изучил тематику всех подразделений. Откровенно скажу, что особенно привлекла сложность и глобальность загоризонт-ной тематики. В 1968 году я был назначен главным конструктором. Вплотную стал заниматься загоризонтной радиолокацией.

Создание загоризонтного локатора в тот период было принципиально новым делом. Все предыдущие работы только подводили к нему, но не отвечали на очень многие вопросы. Основной особенностью здесь было то, что непосредственным участником процесса локации выступала ионосфера. Ионосфера использовалась как проводник, позволяющий донести энергию за горизонт в район старта ракет и осуществить их обнаружение. Без ионосферы загоризонтная радиолокация невозможна. Но у неё были свои капризы. В различное время суток она доносит к цели за тысячи километров сигналы различной длины волны и только узкого диапазона частот. За пределами этого узкого диапазона ионосфера попросту поглощала энергию. Поэтому стояла задача научиться в каждый конкретный момент времени выбирать именно такой диапазон частот, который позволял бы проводить локацию с минимальными потерями энергии. Но это еще не все научные проблемы, которые ставила перед нами природа. Вторым капризом ионосферы было то, что электромагнитная волна после первого отражения от ионосферы переставала быть плоской, как в обычной радиолокации, а приобретала очень сложную форму. К цели приходил не один луч, а сразу несколько. В литературе высказывались предположения о «мутности» ионосферы. Однако в радиосвязи это явление не вызывало столь болезненных проблем, как энергетические потери. Поэтому мы считали, что этот вопрос не требует особого акцента и будет решён в процессе работ, используя различные конструктивные решения. Главное, преодолеть первую проблему — свойство ионосферы пожирать электромагнитную энергию. Свойство диффузности волновало нас меньше.

Вокруг нашей работы и ее проблем сразу же образовалось, как бы, два лагеря. Это опять говорит, что здесь не было кулу-арности, никто ее не протаскивал без всестороннего обсуждения. В первую группу входили главный конструктор, целая плеяда его единомышленников, соразработчиков, ряд представителей руководства и большая группа военных товарищей. Мы считали, что трудности будут преодолены. Наша уверенность базировалась на положительных результатах, которые были получены на созданной экспериментальной базе.

Была и вторая группа товарищей, которая считала, что вряд ли удастся преодолеть энергетические потери и осуществить радиолокацию на дальности в 9000 километров. Вот и предлагали наши оппоненты тормозящее решение. Мол, давайте не будем строить боевую систему, а будем проводить только эксперименты. Когда будут отработаны все вопросы, решены все проблемы, вот тогда и можно начинать строить боевой локатор. Конечно, такая точка зрения имела право на существование. Но сколько времени уйдет на эксперименты и кто сможет дать ответ, сумеем ли мы или не сумеем обнаруживать с необходимой достоверностью запуски ракет с территории США, если не построим радиолокатор. Только реальный локатор мог дать наиболее точный ответ на этот вопрос. Все остальные решения были прогностические. И никто не мог сказать, на каком уровне этого прогноза остановиться, завершить эксперименты, которые могли длиться годами и поглотить уйму денег. Постепенно перевес в принципиальном споре взяла точка зрения, что надо базируясь на уже достигнутых экспериментальных данных, на которые тоже было уже затрачено немало времени и средств, создавать боевую систему. Параллельно с этим усилить изучение ионосферы, создать необходимые модели. По мере получения результатов вносить необходимые корректировки в проект. Такой метод работы максимально сокращал сроки разработки ЗГРЛС и принятия их на боевое дежурство. К слову отмечу, что необходимость в таких станциях в тот период была исключительная. Они ведь были единственными из наземных средств, которые в принципе могли позволить обнаруживать пуски баллистических ядерных ракет в момент их старта. Это давало выигрыш во времени для нанесения ответного удара. Наши станции могли стать самым эффективным средством предупреждения агрессии. Вот в каких условиях велась разработка боевой системы.

После получения пакета экспериментальных данных, куда вошли факты обнаружения запусков опытным локатором американских «Аполлонов», весной 1971 года был защищен эскизный проект боевой системы ЗГРЛС, состоящей из двух радаров. В комиссии по рассмотрению проекта был, например, командующий войсками противоракетной и противоко-смической обороны генерал-полковник Юрий Всеволодович Вотинцев. Военачальник, который создал эти войска, отлично разбирался в технических и научных проблемах. Уж ему-то липовый, шитый белыми нитками проект был совсем не нужен. Его войскам предстояло эксплуатировать ЗГРЛС. Зачем ему негодное вооружение?

Тактико-техническое задание на разработку всей системы утвердили начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР маршал Советского Союза Куликов и министр радиопромышленности СССР Калмыков. Технические задания на каждую радиолокационную станцию лично утвердили главнокомандующий Войсками ПВО страны маршал Ба-тицкий и министр Калмыков. Замечу, что руководители такого ранга просто так свою подпись на оборонных проектах не ставили. Но откровенно скажу, военные нам оказывали очень большую поддержку. Была создана специальная воинская часть под командованием генерал-лейтенанта Коло-мийца Михаила Марковича. В ней готовились кадры для эксплуатации будущей техники. В составе этой воинской части были небольшие подразделения, которые помогали нам проводить все эксперименты на опытном полигонном локаторе в Николаеве, а также на своеобразном гигантском полигоне от бухты Ольга на Камчатке до Николаева на Черном море, и далее до острова Куба на западе. Целый комплекс специальных технических средств развертывался и эксплуатировался с помощью воинских частей. Ни один шаг, связанный с движением разработки, без заказчика не принимался. Все программы испытаний и результаты их проведения утверждались военными. Для них ничто и никогда в этой работе не было неожиданностью, и они очень добросовестно относились к делу. Уровень их специалистов был очень высок. Так в 45-м СНИИ Минобороны было специальное управление во главе с генерал-майором, доктором технических наук, профессором Шаракшане Або Сергеевичем. Известного военного ученого, математика и вообще светлую голову нельзя даже заподозрить в непрофессионализме, или подлоге. Это управление самостоятельно разрабатывало методологическую основу проведения испытаний, давало оценку характеристик систем, непрерывно само участвовало во всех испытаниях и работах по созданию ЗГРЛС. Их нельзя было провести вокруг пальца.

В свою очередь весьма пристально следило за нашими работами 4-е Главное управление Минобороны СССР, которое отвечало за новейшее вооружение ПВО, ПРО, ПКО, СПРН. Это управление подчинялось непосредственно министру обороны и начальнику Генштаба, а не как ныне главкому Войск ПВО. Им руководил с 1957 по 1972 год генерал-полковник Байдуков Георгий Филиппович (в прошлом прославленный лётчик), затем генерал-полковники Юрасов Евгений Сергеевич, Леонов Леонид Михайлович. Эти военные специалисты принципиально отстаивали интересы Минобороны. То есть, наша боевая радиолокационная система не была протащена по чьей-то злой или доброй воле, или в корыстных интересах заинтересованных групп лиц или ведомств. Эта система была очередной труднейшей и проблемной задачей во всём комплексе ПРО и предупреждения. При этом копейки лишней порой нельзя было выбить у заказчика. Все средства строго учитывались и контролировались.

Площадку под первый объект выбрали под Чернобылем. Рядом была атомная электростанция с дешевой энергией. Эта ЗГРЛС должна была контролировать ракетные базы США, посылая зондирующие сигналы через Северный полюс Земли. Привязка объекта к этой точке тоже была всестороннее проверена и одобрена в различных инстанциях. В 1975 году объект был практически построен. В том же году начались заводские испытания. Вся аппаратура локатора функционировала нормально. Однако вероятность обнаружения одиночных запусков оказалась ниже, чем было записано в техническом задании локатора. Тогда военные предложили определять эффективность станции не по одиночным, а по боевым (массовым) стартам ракет. Был сформулирован целый ряд боевых налётов. 45-й СНИИ разработал методику моделирования, создал опытно-математическую модель для оценки характеристик локатора. Эта модель калибровалась по стартам своих боевых ракет, обнаружение которых шло на опытном образце ЗГРЛС в Николаеве. Потом на испытаниях в условиях реальной обстановки с помощью специальной аппаратуры подмешивались сигналы, соответствующие боевым стартам. По ним проверялся наш локатор. Вот с такой оговоркой было принято решение приступить к государственным испытаниям. Это решение принималось на уровне комиссии по военно-промышленным вопросам, согласовано с министром обороны. Сутками, неделями, да что там, месяцами наши специалисты находились на объекте и дорабатывали станцию, чтобы она могла надёжно обнаруживать старты БР. Начались испытания. Государственную комиссию по Чернобыльской станции возглавил начальник академии ПВО маршал авиации Зимин Георгий Васильевич. Проверялся весь аппаратурный комплекс. Потом методом опытно-математического моделирования оценивались обнаружительные характеристики ЗГРЛС. А параллельно шло строительство объекта в Комсомольске на Амуре. Испытания велись с 1976 по 1979 год. Сложность и длительность испытаний объясняется тем, что в разное время года и суток ионосфера ведёт себя по-разному. И вот государственные испытания завершились. Для нас стало очевидным, что пока невозможно обнаруживать с высокой вероятностью одиночные старты баллистических ракет.

Тому мешает природа. В то же время, характеристики обнаружения боевых стартов приемлемы. Однако в техническом задании они не были записаны. Поэтому был подготовлен согласованный промышленностью и заказчиком проект корректировки ТЗ. Этот документ утверждался начальником Генерального штаба. Об этом поставили в известность министра обороны маршала Устинова. Тот распорядился провести совещание по данной проблеме.

Хорошо помню тот день 1979 года. В зале, где собирается военная коллегия Минобороны практически все главнокомандующие видами Вооруженных сил, представители из ЦК КПСС, Совета Министров СССР, АН СССР, комиссии по военно-промышленным вопросам, множество высокопоставленных генералов и адмиралов. Доклады делали председатель государственной комиссии маршал авиации Зимин и я, как главный конструктор. Где же тут кулуарность, о которой пишет газета? На этом совещании были высказаны самые разные мнения. Так, начальник Генштаба маршал Николай Васильевич Огарков поддержал совместное предложение военных и промышленности записать в техническое задание то, что ЗГРЛС, прежде всего, должна обнаруживать массовые старты баллистических ракет. Однако, Дмитрий Федорович Устинов сказал, что не ожидал, Николай Васильевич, что вы проявите такую мягкотелость. Хорошо помню его слова: «Пусть они поработают, а наша задача создать им для этого условия. Корректировать ТЗ рано. Пусть еще поработают. Потом мы поэксплуатируем локатор. Они учтут наши замечания и еще его доработают. Пока рано отказываться и поднимать руки к верху». Вот такую формулу доработки ЗГРЛС предложил Устинов. На том совещании было принято решение о том, что давайте двигаться дальше, будем испытывать комсомольскую станцию, технические задания станциям не корректировать, а в дальнейшем заставить разработчиков доработать систему.

С совещания мы вышли, в общем-то, удовлетворённые, хотя принятое решение имело свои положительные и отрицательные стороны. С одной стороны оно мобилизовало, а с другой отрицательно сказывалось на ходе работ. Тогда и решили, что после завершения испытаний комсомольской станции оба объекта подключаем к системе предупреждения о ракетном нападении (СПРН), оцениваем их вклад и ставим на боевое дежурство. Одновременно промышленность осуществляет доработку станций.

Председателем госкомиссии по испытаниям радиолокатора под Комсомольском-на-Амуре был генерал-полковник Юрий Всеволодович Вотинцев. В высшем смысле военный интеллигент. В самых сложных ситуациях он всегда сохранял спокойствие, никогда не произносил бранных слов. Работать с ним было приятно. Испытания в Комсомольске были проведены быстрее, по-моему, за два года. Сказался уже накопленный опыт.

Председателем комиссии по совместным испытаниям двух станций также был Юрий Всеволодович. Командующий войсками, куда должны были войти ЗГРЛС, решал, заслуживают ли они быть составной частью СПРН, верно ли на них потрачены деньги, принимать или нет их на вооружение. А принципиальности и решительности генералу Вотинцеву было не занимать.

В 1981 году испытания были завершены, была дана оценка вклада системы в СПРН. Вклад был оценён как весомый. Акт подписали человек 40 и он был утверждён в Минобороны. При этом были тщательно проверены все документы, все параметры. А в газете написано, что и этот важный документ утверждался чуть ли не группой заговорщиков.

Детально ход испытаний был доложен министру обороны маршалу Устинову. Только после этого появилось решение о постановке на боевое дежурство ЗГРЛС под Комсомольском-на-Амуре. В опытную эксплуатацию военными вводилась Чернобыльская ЗГРЛС. Этим же решением промышленности ставилась задача в довольно жесткие сроки провести дальнейшее совершенствование радара до определённого существенного уровня. Полученные результаты ввести на Чернобыльском объекте. Только после окончательного выполнения всего намеченного комплекса работ вновь провести проверочные испытания всей системы. И лишь после этого принять ее на вооружение в целом.

Вот какая концепция была окончательно принята маршалом Устиновым. Хорошо помню, как Дмитрий Федорович поднялся с кресла, вышел из-за стола и подошел к большому глобусу. Остановился, посмотрел на Земной шар в миниатюре. Помолчал. Тогда он сказал буквально следующее: «Вопрос принятия на вооружение боевой системы очень серьезный. Ошибки быть не должно. Его надо доложить на Совете Обороны». Вот так то. На Совете Обороны СССР обсудить боевую систему ЗГРЛС. Даже член Политбюро, министр обороны СССР, маршал Советского Союза Устинов выносил вопрос о ЗГРЛС на коллективное обсуждение. Видно и он опасался возможных последствий единоличных и может быть опрометчивых решений. А какая-то газетенка все свела к групповщине и волюнтаризму.

К июню 1981 года был подготовлен проект Постановления Правительства по утверждению этой концепции. Совет Обороны СССР состоялся 22 июня. Доклад делал начальник Генштаба Вооруженных Сил СССР маршал Николай Васильевич Огарков. Были прения. Проект Постановления был одобрен членами Совета Обороны. А в него, как известно, входили первые лица государства. Каждый имел свой штат консультантов и экспертов, которые всесторонне изучили проблему. В закрытом Постановлении указывалось, что 30 июня 1982 года ЗГРЛС под Комсомольском-на-Амуре должна быть поставлена на боевое дежурство, а так же были сформулированы основные требования по модернизации всей боевой системы загоризонтной локации.

И вот мы приступили к реализации программы доработок. При этом у нас был потенциал для выполнения этого задания. Лично я был уверен, что можно преодолеть основные проблемы, в том числе обусловленные распространением электромагнитных волн в нестационарной диффузной ионосфере. Было ощущение, что разгадка кроется не так глубоко. Ещё в 80-м году в НИИДАРе, который я тогда возглавлял, была создана лаборатория. Она тесно взаимодействовала с Московским университетом и непосредственно с факультетом, который возглавлял Андрей Николаевич Тихонов. Он был автором целой школы так называемых обратных задач. Вот совместно с Тихоновым и его сотрудниками наша институтская лаборатория проводила исследования по разработке методов нейтрализации этой самой диффузности. В самый разгар работ я отказался от административной должности директора НИИ-ДАР и стал просто главным конструктором. Сделал это сознательно, специально для того, чтобы максимально сосредоточиться на чисто конструкторской работе. Но оказалось, что это была моя трагическая ошибка.

Как-то нас, руководителей отраслевых предприятий, собрал министр радиопромышленности Пётр Степанович Плешаков и стал много говорить по поводу возможного перемещения своего заместителя Владимира Ивановича Маркова. Лейтмотивом этого перемещения было то, что на Маркова жаловались многие главные конструктора. Мол, он постоянно навязывает различные необоснованные организационные идеи. Марков же, на должности заместителя министра, курировал наш институт, хорошо его знал. Да и прежде уже был его директором. Вот министр и предложил мне подумать о его трудоустройстве в НИИДДРе, а может и уступить директорское кресло. В общем-то, Владимир Иванович был хороший хозяйственник и организатор. Мне эта идея пришлась по душе. В тот период я тяготился двумя должностями. А с Марковым мы одно время даже дружили семьями. Так что я сам во многом содействовал возвращению Владимира Ивановича в наш институт на должность директора. Думал, что отлично сработаемся, и это поможет быстрее выполнить программу доработок всей боевой системы. Ошибался.

Уже в первый день после возвращения он спросил меня, что за чехарда с приказами о наших назначениях — освобождениях. Мол, сам видел, что был приказ, где указывалось, что Марков назначается, а Кузьминский освобождается от занимаемой должности. То есть, меня снимали с директорского поста. А теперь оказывается, что Кузьминский освобождается от занимаемой должности по собственному желанию и министр радиопромышленности за хорошую работу объявляет ему благодарность. Со свойственным ему напором, Марков, в упор глядя на меня, спросил: «Откуда взялся этот приказ?». Признаюсь, что я буквально опешил. И тогда впервые почувствовал, что дал большого маху и меня теперь ожидают проблемы, которых могло бы и не быть. И действительно, Марков пришел в институт с определенной, уже сложившейся у него идеологией относительно объектов ЗГРЛС.

Уже довольно скоро мне стало ясно, чего он добивается. Провозглашаемая им идеология заключалась в том, что, по его мнению, из двух станций, кроме характеристик, которые они уже дают, ничего больше выжать нельзя. Поэтому дальнейшая их доработка — бесполезный труд. Как выход, необходимо добиться того, чтобы облегчить уже облегчённые характеристики боевой системы при ещё одной корректировке ТЗ. Убрать вообще из ТЗ требования по одиночным целям. Быстренько подлатать проект, доработать под него как можно боевую систему и отдать ее военным в эксплуатацию.

Кроме того, была у него еще идея переориентировать Чернобыльскую станцию под другую задачу, для слежения за менее удаленными целями. При этом Марков утверждал, что Кузьминский неправильно «посадил» этот объект. Однако здесь он встретил сопротивление главного конструктора СПРН Владислава Георгиевича Репина, талантливого учёного и исключительно толкового конструктора. К слову, его последующее отстранение по странным мотивам нанесло, на мой взгляд, существенный вред делу. Пришлось отказаться от идеи переориентации украинской ЗГРЛС. Но надо отдать должное Маркову в том, что он был весьма настойчив в проведении своих идей. Он был директором института, имел в руках все ресурсы и административные рычаги, умело этим пользовался. Для меня начался не просто кошмар, а кошмар в аду. Работать стало практически невозможно. Я стал перед дилеммой — либо присоединиться к Маркову и, не ведя более никаких исследований, просто быстренько подлатать боевую систему и спихнуть ее военным. Но при этом хорошо понимать, что «латаная» «Дуга» будет ничуть не лучше прежней. Либо упрямо искать решения радикального улучшения системы из двух ЗГРЛС. К тому времени мы уже имели положительные результаты исследований и экспериментов в МГУ, на объекте под Комсомольском-на-Амуре. Они давали серьёзную надежду на то, что можно было добиться существенного повышения боевых характеристик локаторов. Не мог я отказаться от всей этой проделанной с таким трудом работы и отступиться от своих принципов, предать единомышленников. Поэтому обратился к министру радиопромышленности. Указал, что в НИИДАРе создана нетерпимая обстановка по нашей тематике. Из-за организационных мероприятий директора уже три месяца не имею, как главный конструктор, соответствующего коллектива, что недопустимо при выполнении программы доработок локаторов. Указал, что директор систематически подменяет главного конструктора, дискредитирует его функции. Тем самым, создалась неразбериха в техническом руководстве и невыносимая атмосфера в коллективе. Привел примеры, как без главного конструктора и вопреки его мнению издаются приказы, определяющие технические задачи и пути их решения. Особенно когда я нахожусь в командировках. Вот и просил министра непосредственно мне подчинить одно конструкторское бюро. Но тут можно понять министра. В той ситуации трудно было разобраться, кто прав. Кроме того, были в НИИДАРе тогда и другие подобные проблемы с главным конструктором Александром Николаевичем Мусатовым. Его идея блочных РЛС могла в своё время совершить подлинную революцию в этом деле. Но он тоже серьёзно конфликтовал с Марковым. Реализация идеи Мусатова требовала огромнейших усилий, средств, а сроки неопределённые. Маркову же хотелось побыстрее что-либо сделать и получить какой-никакой результат. В конечном итоге он «открутил» Мусатову голову, что явилось существенным тормозом в развитии целого направления в радиолокации.

Через какое-то время мне было подчинено НИО-3 и НФ НИИДАР, но сути конфликта это не изменило. Расхождение точек зрения стало откровенно выливаться не в работу, а в борьбу. Директор за одну техническую линию, главный конструктор за другую. Предметом этой борьбы стали, в том числе, люди, поскольку они не знали на какую сторону стать. Коллектив разделился. Постепенно в наше противостояние включилось руководство Минрадиопрома, комиссии по военно-промышленным вопросам. Одним словом, началось «куликовское» побоище.

Вот один из примеров, как директор пытался снять меня с должности главного конструктора. Модернизированной ЗГРЛС военные присвоили новый шифр. По логике директора, раз шифр новый, то давайте назначим и нового главного конструктора. Железобетонный аргумент для того, чтобы избавиться от неугодного. В дело вмешиваются министр Плешаков, председатель ВПК Смирнов, в результате меня восстанавливают в должности. Одно время они были за меня. Но со временем, я им видимо надоел с этой историей. Всякий раз лез и доказывал свою правоту. Но ведь у Маркова тоже были свои, достаточно убедительные, а в некотором смысле даже привлекательные аргументы. В конечном итоге, я остался без поддержки руководства. Кончилось наше противостояние тем, что я обратился в партийный комитет института. В своём обращении предельно откровенно обрисовал сложившуюся ситуацию. Думал, по-товарищески принципиально разберем создавшуюся ситуацию. Теперь понимаю, как был наивен. Вкратце, моё обращение содержало следующее:

«Постановлением Правительства нам задана работа по совершенствованию системы ЗГРЛС. Работа состоит из двух частей: модернизации аппаратурного комплекса и совершенствование комплекса специальных ионосферных алгоритмов. По первой части, есть основания надеяться, что хоть и с опозданием относительно установленных сроков, но задача будет выполнена: несмотря на сопротивление директора НИИДАР Маркова, после вмешательства руководства министерства и ВПК запущено производство аппаратуры. Что касается второй части, работы по совершенствованию алгоритмического комплекса, то она находится под более серьезной угрозой. А ведь именно эта часть задачи является наиболее трудной и определяет успех или неуспех заданной работы в целом. Её решение предполагает выполнение широкого диапазона весьма сложных работ, таких как изучение и соответствующее использование природных свойств ионосферы, опытно-математическое моделирование, организация и проведение специальных испытаний. Выполнение указанных работ может быть обеспечено только на базе Николаевского филиала НИИДАР, который располагает всем необходимым комплексом уникальных экспериментальных средств. Именно для этого он и создавался. Однако директор НИИДАР издал ряд приказов, в соответствии с которыми филиалу усиленно навязываются не свойственные ему задачи по совершенствованию аппаратурного комплекса. Практически это означает существенное сокращение сил, выполняющих основную работу по совершенствованию ионосферных алгоритмов, что приведёт уже не просто к оттяжке сроков исполнения. Это грозит тем, что по некоторым определяющим задачам просто не будут найдены решения. Создаются реальные предпосылки для некачественного выполнения работы в целом, что приведёт к незаслуженной компрометации созданных средств, в том числе уже переданных Заказчику. Мои неоднократные попытки убедить директора в пагубности таких мероприятий и недопустимости их реализации не привели к желаемым результатам. Считаю своим долгом проинформировать об этом партийный комитет института и просить разобраться в ситуации».

Обращение я написал в апреле 1983 года. Никакой реакции. Словно ничего не было. А ведь я был главным конструктором, заместителем директора по научной работе. Но вот в июне неожиданно было объявлено о расширенном заседании партийного комитета. Рассматривались какие-то общие вопросы, разбирались директивные документы. И только в конце заседания, после рассмотрения вопросов повестки, секретарь поднялся и сказал, что в партийный комитет поступило письмо от товарища Кузьминского. Мол, мы его обсудили. После него поднялся главный инженер института, мой давний товарищ по работе, опустил глаза и прочел в мой адрес невероятный пасквиль. После заседания он подошёл ко мне, извинился, мол, заставили. Но мне то тогда от этого было не легче. Одним словом, объявили мне строгий выговор. Формулировка впечатляющая. «За неудовлетворительное состояние плановой и исполнительской дисциплины в руководимых подразделениях, проявившееся в хроническом невыполнении плановых работ НИО-3 и НФ НИИДАР, неоднократное создание конфликтных ситуаций в коллективе, вносящих ненужную нервозность в работу и отвлекающих его от выполнения задач, сформулированных Постановлением ЦК КПСС и СМ СССР, личную недисциплинированность, выразившуюся в систематическом невыполнении приказов директора НИИДАР, решений НТС и Совета руководства».

Вот куда загнули товарищи по партии, с которыми я проработал долгие годы и которые меня очень хорошо знали. После того заседания я понял, либо надо идти к Маркову с поднятыми руками, мол, каюсь, осознал, теперь я отныне и до скончания века ваш покорный слуга. Вот в моих руках молоток и гвозди, а вы, Владимир Иванович, только приказывайте, куда их забивать. Подлатаем, как вы того хотели, станции. Пусть они останутся с теми же характеристиками. Пусть будут блефом. Но мы их сбагрим военным и на этом умоем руки. Либо был второй путь. Отмежеваться от этого, уходить и не связывать свое имя с таким ляпом. Но уходить надо так, чтобы иметь возможность до конца разобраться с проблемами ЗГРЛС. После такого рода раздумий и переживаний, все же НИИДАРу и загоризонтной радиолокации отдал почти 20 лучших лет своей жизни, пошел к директору Института прикладной геофизики. Мы вместе с ним были членами Куйбышевского райкома партии. Хорошо знали друг друга. Он понял меня. Предложил должность старшего научного сотрудника и дал возможность заниматься своей задачей, что, в общем-то, было профильным для этого НИИ. Из НИИДАР я уволился 30 июня 1983 года.

В Институте прикладной геофизики стал предметно заниматься особенностями распространения KB сигналов на приполярных трассах, построением соответствующих алгоритмов. Мне потребовалось всего восемь месяцев для того, чтобы аналитически оценить влияние диффузности на качество обнаружения загоризонтных локаторов, понять физику явления, определить пути, как доработать систему, чтобы существенно улучшить её характеристики. После этого стал ходить по инстанциям, но без особого успеха. И это можно понять, ведь, в общем то, я уже был оплёванным. Тогда обратился к помощнику министра обороны Дмитрия Федоровича Устинова. Он меня принял, выслушал. Тут же позвонил начальнику Вооружения Вооруженных Сил СССР генералу армии Виталию Михайловичу Шабанову, с которым, кстати, мы были давно знакомы ещё по совместной работе в КБ-1. Тот, в свою очередь, тоже принял меня в своем управлении, которое находится за Академией ракетных войск стратегического назначения имени Ф.Э.Дзержинского, по соседству с гостиницей «Россия». Долго мы беседовали с Виталием Михайловичем. С моими доводами он согласился, сказал, что надо готовить по этому вопросу соответствующее поручение министра обороны. Я уехал. О предложениях было доложено министру обороны Устинову, председателю ВПК Смирнову, другим заинтересованным лицам. Прошло два-три месяца, ничего не было слышно. Потом я заболел. Сказались напряженная работа, неурядицы последних лет. Как только позволило самочувствие, опять позвонил помощнику министра обороны. Тот рассказал, что была создана специальная комиссия по моему вопросу. Председателем ее стал Валерий Васильевич Сычёв. Ныне он председатель Госстандарта. В результате комиссия родила такое постановление, которое можно расценить, как направленное на «ничегонеделание». К участию в работе комиссии меня никто не привлекал.

После этого я работал еще год. С моим единомышленником Виленом Семёновичем Кристалём мы провели определённое моделирование, получили еще лучшие результаты. Тогда я написал письмо Смирнову в ВПК, просил меня принять для более детального разговора по вопросам совершенствования боевой системы. Но Смирнов переадресовал письмо к Каретникову Виктору Михайловичу, начальнику отдела ВПК. Тот меня принял, выслушал и сказал: «Ты же умный человек, ну чего ты дерешься? Вот лежит по твоему вопросу бумага, в ней сказано, что авторитетная комиссия уже разбиралась в этом деле, твои предложения не приняты». Виктор Михайлович посоветовал, больше не обращаться к Смирнову по данному вопросу.

Тем не менее, еще два года я работал в указанном направлении. За это время окончательно сформировалась соответствующая теория, было проведено серьёзное моделирование, многие вопросы были решены. Наступил 1987 год. Председателем ВПК в тот период стал уже Юрий Дмитриевич Маслюков. Ну, думаю, ладно, напишу ещё раз. Вот ему, а еще министру радиопромышленности Плешакову, главкому Войск ПВО Колдунову написал письма с соответствующими предложениями. В них указал, что, несмотря на то, что ушел из НИ-ИДАР, продолжал работать над известной им тематикой. Четко указал, что и как необходимо доработать на основе новых кардинальных решений. При этом доработки в большей части касались программно-алгоритмического комплекса, не требовали капитальных затрат и могли быть выполнены в ближайшее время.

Но никто мне не ответил. Да, это и понятно. Ведь в тот период я был уже бывший главный конструктор. Не специалисты не могли мне помочь в этом деле. Есть головной институт, на котором лежит ответственность за определённый вид техники, находящейся уже в боевой эксплуатации. А в институте сидит Марков, который гнёт свою линию и Кузьминского выставил уже в определённом свете. Весьма проблематично навязывать ему какие-то идеи со стороны. Неизбежно придётся брать долю ответственности на себя.

В результате я ничего не добился. После Чернобыльской катастрофы боевая украинская ЗГРЛС оказалась накрытой радиоактивным облаком и была закрыта. РЛС под Комсомольском-на-Амуре была снята с боевого дежурства, поскольку стала неперспективной. Вот такая трагическая история боевой системы загоризонтной локации.

Еще раз подчеркну, что честь первого загоризонтного обнаружения в нашем государстве принадлежит Василию Александровичу Шамшину и Эфиру Ивановичу Шустову. Они впервые увидели стартующую ракету на дальности около трёх тысяч километров. Определяющий вклад в создание экспериментального образца загоризонтного радиолокатора внесли Владимир Порфирьевич Васюков, Альберт Аркадьевич Бараев, Юрий Кузьмич Гришин, Юрий Кириллович Калинин, Иван Михайлович Заморин, Георгий Семёнович Пахомов и многие, многие другие ученые и инженеры НИИДАР. Не могу сейчас перечислить всех талантливых специалистов, принимавших самое активное участие в разработке. С 1968 года я стал главным конструктором и возглавил все работы по этой тематике. Мы добились немалых результатов. Но кто виноват в том, что отечественная боевая система загоризонтного обнаружения стартов баллистических ракет так и не была доработана и не была принята на вооружение? Кто виноват в том, что большая группа ученых, конструкторов, инженеров, рабочих за каторжный, исключительно тяжелый и добросовестный труд не получила даже элементарной благодарности? Наверное, в этом виноват, прежде всего, я, как главный конструктор. Не сумел своевременно, доказать свою правоту, не выстоял в борьбе за нее. Сам я человек далеко не идеальный. У меня со многими людьми были тоже не всегда идеальные отношения.

Но, тем не менее, мне очень многие помогали. Например, одно время меня поддерживал очень мудрый человек, начальник управления 4 ГУМО генерал-лейтенант Михаил Иванович Ненашев. Но потом я не прислушался к одному его мудрому совету, и он перестал мне оказывать содействие.

Не прислушался я и к совету Юрия Всеволодовича Вотин-цева. Однажды командующий войсками ПРО и ПКО, деликатнейший, очень уважаемый в армии человек, доверительно сказал, что пора, мол, тебе, как главному конструктору сделать решительный шаг в противостоянии с Марковым. Я тогда все понял, но посчитал его не своевременным. И ошибся. Видно Вотинцеву, в силу его служебного положения, поступала весьма важная информация, о которой я не знал.

А вообще, за всем тем, что произошло со мной стоит еще одна весьма серьезная проблема. Речь идет об отношении к главным конструкторам. В мою бытность в Минрадиопроме многие главные конструктора были практически лишены всяческих полномочий. В ряде институтов они даже не имели права служебной переписки. Директор был хозяином положения, в любой ситуации мог навязывать свои взгляды на научные и технические проблемы. Один директор создаёт главному конструктору все условия для плодотворной работы, другой ведет себя по иному. Он тоже честный человек, он тоже за советскую власть. Но ему кажется, что если он будет водить за шкирку главного конструктора, определять что и как ему делать, куда идти, то дело от этого выиграет. А главный конструктор определяет очень многое. Это он не спит по ночам, работает, не считаясь со здоровьем. В космонавтике главный конструктор царь и богг в авиации тоже. Можно привести положительный пример Расплетина, Бункина, того же Ба-систова. А главный конструктор в лице какого-то мальчишки — это в первую очередь обман военных заказчиков. В этой системе кроется зло и неуспех многих разработок. В первую очередь военные должны быть заинтересованы в главных конструкторах. Поэтому надо создать такую систему, где именно главный конструктор фактически стоит во главе своей разработки. К этому постепенно идут. В том же НИИДАРе недавно ввели должность генерального конструктора. С ним уже трудно спорить тому же директору. Появились порядочные, знающие люди. Конечно, личностные особенности в науке будут присутствовать всегда. Но нужна такая система, которая максимально нивелирует их отрицательные стороны. Надо очень тщательно, юридически грамотно определить полномочия, права и обязанности главных и генеральных конструкторов. А заказчик не должен стоять в стороне от их работы, отдав всё на откуп Минрадиопрому. От этого все только выиграют, и в первую очередь дело».

На этом заканчивалась распечатка записи давнего разговора с главным конструктором советской системы загоризонт-ных локаторов. На столе лежала стопка потертых стандартных листов серой второсортной бумаги. На лучшую бумагу в нашей редакции в 1990 году не было средств. Вспомнил, что распечатывал запись с диктофона несколько дней. Ведь были и другие редакционные задания. В диктофонную распечатку специально не включил свои вопросы, реплики по ходу разговора с Александром Александровичем Кузьминским. Так, на мой взгляд, более рельефно читается рассказ, а скорее исповедь главного конструктора ЗГРЛС, который откровенно попросил защитить его дело и дело огромного коллектива людей от газетной клеветы. Наш разговор с Кузьминским длился несколько часов. Меня привлекла история отечественной боевой системы ЗГРЛС. После завершения беседы Кузьминский выпил очередную чашку цейлонского чая. Поблагодарил меня за встречу, собрал в папку свои документы, часть из которых мне уже скопировали в редакции, и собрался было уже уходить. Уже перед дверью остановился, обернулся ко мне и спросил, будет ли публикация в журнале.

– Мне надо еще разобраться в вашей истории, — откровенно ответил ему, — через пару недель я вам позвоню.

На этом мы пожали руки. И он ушел. Буквально по горячим следам нашего разговора я составил список первоочередных вопросов, которые необходимо выяснить, уточнить, с кем необходимо еще встретиться. О своем видении проблемы, разговоре с Кузьминским рассказал редактору отдела полковнику Александру Некрылову. Он предложил не торопиться и детально разобраться в этой истории. Так началось журналистское расследование, которое длилось с августа по декабрь 1990 года.