ГЛАВА II

Это случилось после обеда, старушка Шафранец как раз мыла тарелки. В дверь позвонили. Первый звонок был робкий, второй более настойчивый.

Пан Франтишек, как всегда, после обеда спал, а когда он спит, его и пушкой не разбудишь. Петровская строчила на машине и тоже не слышала звонка. Так что пришлось пани Леонтине, у которой, несмотря на ее семьдесят лет, прекрасный слух, пойти открывать. Она вытерла о фартук руки и подошла к двери.

За дверью стояла невысокая, худощавая молодая женщина с объемистой корзиной в руке, а рядом подросток лет двенадцати-тринадцати придерживал на плече чемодан.

Это была сестра Черника, она жила где-то на окраине Лодзи.

- Входите, входите, пани Ядзя! Правда, пана Черника еще нет, - сообщила старушка, разглядывая мальчика, которого видела впервые, - но вы можете подождать.

- Здравствуйте, пани. Это мой сын Михал. Я взяла его с собой, потому что… так уж вышло. Я хотела еще вчера приехать, но внезапно заболел муж… - рассказывала мать Михала, стараясь не встречаться глазами со старушкой. - Мы подождем брата, он, наверно, скоро придет.

Пани Леонтина кивнула и вернулась в кухню домывать посуду. Она сразу догадалась, что имела в виду пани Ядзя, когда сказала «заболел». Старушка знала от Черника, что его сестра не очень удачно вышла второй раз замуж. А этот мальчик был, видно, от первого брака. Сильный, рослый, совсем не в мать, маленькую, высохшую не то от болезни, не то от жизненных забот.

Когда старушка кончала вытирать тарелки, в кухню заглянула пани Ядзя.

- Я бы суп сварила, если б нашла кастрюльку, - сказала она.

- Возьмите у меня, - предложила радушно пани Шафранец. - Вот они все на виду. Три! Три кастрюли! - произнесла она трагическим голосом и снова повторила: - Ровно три кастрюли! Роскошь! Ну и порядки теперь! Могла ли я себе даже вообразить, что в этой кухне… Ах, какая это была чудесная кухня! Вот здесь стоял буфет с фарфоровой и стеклянной посудой, из которой мы ели каждый день, а праздничная стояла в столовой, в той комнате, где мы теперь живем. Недавно во дворе, на свалке, среди мусора, я нашла кусок блюда с золотой каемкой и маленькими розочками, я вам потом покажу. Это все, что осталось от роскошного сервиза на двенадцать персон… Ни одной тарелки не оставили бандиты!…

- Ну еще бы! Такие тут шли бои. Дома исчезали, не то что тарелки, - вставила сестра Черника.

- Вот именно - исчезали, - ехидно заметила старушка. - Даже следа не оставили! Все растащили! Был у меня один комплект эмалированной посуды, медового цвета, с коричневой каемкой, другой комплект алюминиевый, от крошечной до самой огромной, - она развела руками, - а сковородок, а мисок всяких! Был медный таз с длинной деревянной ручкой специально для варенья… Да что вспоминать! - Она махнула рукой и заговорила о другом: - Женщина вы молодая, а у вас уже такой большой сын! Здоровый мальчик. Сколько ему лет?

- Четырнадцатый. В покойного отца пошел. Такой же, видать, будет высокий и сильный. И поесть любит, а тот ох как любил!

- А в хозяйстве помогает?

- Помогает! И все умеет. И за огородом ухаживать, и крышу починить, и лошадь запрячь, и дрова на зиму наготовить! Как взрослый все делает!

- Значит, вам повезло, - одобрила пани Леонтина, радуясь всякой возможности поболтать.

- Повезло-то повезло, - согласилась сестра Черника. Она быстро и ловко стала чистить картошку, и тонкая ленточка кожуры падала прямо в корзину. - Но хлопот с ним много. Работящий хлопец, что и говорить, но командовать любит. А ведь молод еще командовать… Мой теперешний этого не переносит. - Она вздохнула и помолчала, хотя пани Леонтина от любопытства вся превратилась в слух.

Так старушка больше ничего и не узнала, потому что в кухню очень быстро нашел дорогу Михал, хотя был в квартире впервые.

- Знаете, мама, - сказал он скороговоркой, - за окном в дядиной комнате голуби едят прямо из рук. Ничегошеньки не боятся! - Он улыбнулся.

- Батюшки, сколько же у тебя зубов! - ахнула пани Леонтина. - Больше, чем у всех остальных людей.

В самом деле, улыбка делала лицо мальчика привлекательным и даже красивым. Ровные крепкие зубы сверкали, как у рекламных красавцев.

- У моего сына тоже… - начала было пани Шафранец, но, не договорив, поспешно вышла из кухни.

- Что это с ней? - спросил шепотом Михал, взглянув на мать.

- Тс-с! - приложила пани Ядзя палец к губам. - У нее сын погиб во время варшавского восстания. Здесь, в Старом Мясте. - Она указала за окно. - Единственный сын!…

О том, что Михал останется жить у дяди, жильцы узнали лишь к вечеру. Правда, об этом можно было догадаться по громкому разговору, доносившемуся из комнаты механика. Сестра приезжала к нему и раньше, но никогда еще они так резко не разговаривали.

- Ты ему крестный! - восклицала сквозь рыдания женщина. - Так или не так?

- Ну, так. Но подумай, как я с ним один управлюсь? - доносился сердитый и немного испуганный голос Черника.

- А как мне быть? Как? Это тебя не касается? Да? - спрашивала, всхлипывая, сестра. - Ты мне брат или не брат? У меня нет другого выхода! А то хоть в петлю лезь!

- Успокойся, Ядзя! - воскликнул еще более испуганно механик. - Была бы у меня жена, другое дело. Но так? Он же еще ребенок!

- Если бы у вас была я бы сюда вообще не поехал, - безжалостно отрезал Михал. - Вот уж она бы мне обрадовалась!… Мама, не расстраивайтесь. Раз дядя не хочет, не надо. Пусть разрешит переночевать, а завтра что-нибудь придумаем. Мир велик.

После этого заявления разговор стал спокойней. Вскоре Черник вышел и постучал в дверь к учительнице.

Во всей квартире самые лучшие отношения с учительницей были у Гени. Вот и теперь он сидел в ее комнате за низеньким столиком и делал уроки, от усердия высунув язык. Исписав целую страницу вычитанной из букваря новостью о том, что «мама мыла Милу», он стал свидетелем разговора Черника с пани Толлочко. И как сумел пересказал его Витеку:

- Этот большой мальчик будет жить у нас. Пан Черник попросил учительницу записать его в школу.

- В какой класс? - спросил с любопытством Витек.

- В пятый.

- В пятый? - удивилась Петровская. - Такой большой парень - в пятом классе? Ты, наверно, недослышал.

- В пятом! - упрямо повторил Геня. - Учительница обещала поговорить с завучем. А пан Черник сказал, что мальчик портится… нет, не портится, а пропадает, потому что дерется со своим отцом.

- Геня, не болтай глупости, - вмешался Петровский, отложив газету. - Нехорошо подслушивать разговоры старших.

- Я не подслушивал, а слышал. А еще пан Черник сказал, что мать плачет, а они убивают друг друга. Но они же не убили? Правда, Витек? Если бы они убивали, то этого мальчика бы здесь не было! Но его мама плакала, я слышал.

Петровские переглянулись. Они были слегка обеспокоены.

- Теперь у меня будет товарищ, - радостно произнес Витек.

- С этой дружбой тебе придется подождать, - предупредила Петровская. - Еще неизвестно…

- Опять «неизвестно»! - повторил с горечью мальчик. - Чуть я что задумаю - сразу «нельзя», потому что «неизвестно»… А здесь-то что «неизвестно», если все ясно?

- Ладно, посмотрим, - сказала мать.

- Иногда прямо завидки берут, - не унимался Витек. - У других ребят есть друзья, они ходят гулять, даже самые отъявленные хулиганы…

- Что творится на этом свете! - всплеснула руками пани Ирена. - Феликс, ты только послушай! Твой сын хулиганам завидует!

- Перестаньте! Не мешайте читать! - сказал отец. - Витек, не волнуй маму. Иренка, в самом деле, почему бы им не подружиться? Здесь они будут на виду. Должны же у парня быть друзья.

- У него есть брат.

- «Брат, брат»! - Витек почувствовал поддержку отца. - Ну и что, что брат! Могу я с ним о чем-нибудь говорить? Хотя бы об уроках?

- Конечно, можешь! - заявил серьезно Геня. - Смотри, как у меня красиво написано: «Мама мыла Милу». Учительнице понравилось.

Петровские переглянулись. В глазах у пана Феликса сверкнула насмешка. Его жена опустила голову, пряча улыбку.

Со школой все уладилось. Об этом узнала от учительницы пани Анеля, когда принесла ей таблетки от кашля.

- А парнишка-то ершистый, - отметила медсестра, - и, видать, смышленый.

Так Михал поначалу произвел хорошее впечатление на жильцов. Лишь из комнаты Шафранцев доносилось недовольное брюзжание пани Леонтины:

- Ну и порядки! В твоей собственной квартире каждый распоряжается как хочет, даже не считает нужным посоветоваться со мной. Говорю тебе, Франек, люди стали просто чудовищами. Никакой порядочности! Никакого уважения! Я с этим никогда не смирюсь!

…Витека новый товарищ поразил. Тем, что он такой большой, сильный, тем, что смело вел себя дома и в школе с товарищами. Уже на третьей перемене он разговаривал со всеми, как старый знакомый.

- Ну и лапы у тебя! - заметил самый высокий в классе парень, Ендрек, взглянув на огромные руки Михала.

- Это от работы, - пояснил Михал. - Я все могу: пахать, косить. Рука у меня разработанная. Ну, кто хочет со мной силой помериться?

Вызвался первый силач класса Юрек Вечорек. Ребята уселись друг против друга, уперлись локтями в парту и схватились. Михал почти без труда прижал к парте руку Вечорека.

- Смотрите, еще одна геркулесова рука у нас в классе появилась, - ехидно заметила Гражина Сузик, недовольная тем, что Михал до сих пор не заметил ее, самую красивую девочку в классе. - Богатырь! А в чем ты еще так силен? В математике? Таблицу умножения знаешь? А?

Тон был откровенно задиристый. Михал встал, отстранил кого-то, чтобы ему не заслоняли Гражину, и внимательно окинул ее взглядом, будто только что заметил.

- Как пить дать! Такой рыжей во всей нашей школе не было. Да она еще в красных чулках? Ну и шик!

В этих словах было столько иронии, что Гражина и ее подруга Данка готовы были разорвать его на части.

Но помешал приход математика.

- Пан учитель, а у нас новенький!… У нас новичок!… Новый ученик прибыл! - заговорили все в классе.

- И сразу девочкам грубит. Деревенский! - поспешно сообщила Данка Маевская.

- Ябеда! - зашипели на нее.

- Ну, кто же здесь новенький? - поинтересовался преподаватель.

Михал встал.

- Как тебя зовут?

- Михал Ковальский.

- Где ты раньше учился?

- В Лодзи.

- Почему же ты говоришь, деревенский? - обратился учитель к Данке.

- Она слышала, как я сказал, что у матери пахал и косил, - снисходительно заступился Михал. - Я к ним не лез, они сами пристали. Начали задираться. Ну, я и сказал этой рыжей, что она рыжая. Ведь это правда!

Девочки возмущенно загудели, а ребята одобрительно засмеялись. Учитель примиряюще произнес:

- Правда вещь хорошая, советую тебе всегда говорить правду, но не забывать при этом и другое - надо быть учтивым с прекрасным полом. Этого требуют так называемые правила приличия и хорошего тона… А теперь, коль скоро ты такой правдолюбец, пожалуйста, подойди к доске и поведай нам правду о своих знаниях по математике, науке мудрой и прекрасной.

Пан Гжибовский был требовательным и строгим учителем. Он не знал снисхождения, для него существовало только одно: приготовил ты урок или нет. Если нет, тут не могли помочь никакие отговорки и оправдания. Разумеется, он внимательно выслушивал твои объяснения, но двойку в журнал всегда ставил.

Весь класс с любопытством наблюдал за Михалом: выдержит ли он испытание? Ребята заранее ему сочувствовали, понимая, как трудно новичку приспособиться к требованиям новой школы и нового учителя.

- Диктую задачку. Ты, Ковальский, запиши ее на доске, остальные пишут в тетрадях. Кто первый решит, скажет.

Надо было узнать, сколько стоят кирпичи, если их стоимость со дня заказа до дня покупки понизилась, и выразить это понижение стоимости в процентах.

Михал первый сказал: «Готово!» Математик подошел к доске, проверил решение и сказал:

- Недурно.

Михал не знал, что «недурно» на языке пана Гжибовского означало «превосходно».

Так же быстро и успешно Михал решил несколько примеров и, возвращаясь на место, победоносно взглянул на Данку Маевскую. Та быстро опустила голову, но Михал заметил мелькнувшее в глазах девочки выражение досады.

Когда после уроков весь пятый класс столпился в гардеробе у вешалок, Михал, надевая куртку, увидел неподалеку обеих подружек. Гражина окинула его презрительным взглядом и фыркнула.

- Не злись, не злись, - сказал он примирительно. - По-моему, никакая ты не «Чудо-юдо Рыба-кит». Чего нет, того нет. И до Бриджитки тебе далеко. А так ты девка ничего.

- Что-что? Что ты сказал? Какое еще «чудо-юдо»? - ощетинилась Данка, но, заметив, что Гражина повернулась и ушла, последовала за ней и прошествовала мимо Михала с высоко поднятой головой.

Словечко подхватили. Давясь от смеха, хлопая от удовольствия в ладоши, ребята еще долго повторяли: «Чудо-юдо Рыба-кит».

Витек возвращался домой гордый и счастливый, точно к победам своего нового товарища он имел самое прямое отношение.

- Ну и задал ты им перцу! - восторженно твердил он Михалу по дороге. - Теперь эти две задаваки немного поутихнут. А то они круглые отличницы и нос задирают! Нашего брата парня в грош не ставят. Даже успевающих, а таких… - он чуть было не сказал «как я», но вовремя спохватился и добавил: -…середнячков вообще людьми не считают. Ох, и утер ты им нос! Будут помнить!

- Ну! - кратко срезюмировал Михал, выразив в одном междометии все свое отношение к происшедшему.

- Что значит «чудо-юдо»? - стараясь казаться равнодушной, спросила Гражина у Данки, когда они шли домой. - Придумал же! А?

- Откуда мне знать? Но это такой противный парень! Говорю тебе… ужасный тип… просто грубиян, и все…

- Ага, - согласилась Гражина. - И совсем не похож на наших ребят. А какие у него зубы, заметила?

Данка сделала вид, что не услышала вопроса.

«Что он привязался к моим чулкам? - думала Гражина. - Не все ли равно, красные они или черные?…»

Однако назавтра она явилась на занятия в черных чулках, и ее сильно задело, что Михал этого не заметил. Зато Данка перемену заметила сразу и стала внимательно приглядываться к новичку. Да! Безусловно что-то в нем есть привлекательное!

- …а он черк-черк мелом - и решение готово, - рассказывал Витек матери за обедом об успехах Михала. - Задачку решил в два счета. И примеры. Математик даже волосы поглаживал от удовольствия. А Михалу все нипочем!

- Хорошо, что он скромный. Неплохой, видать, мальчик. Делай с ним уроки, он тебе поможет, объяснит, что надо. Он старше тебя и больше понимает, - наставляла сына Петровская.