"Пламя возмездия" - читать интересную книгу автора (Бирн Биверли)

7

Вторник, 22 июня 1898 года

Сан-Хуан, раннее утро

На телеграф Фернандо Люс решил отправиться сам. Еще не успевший смениться ночной служащий беспробудно спал, развалясь в кресле и надвинув на лицо широкополое сомбреро. Люс требовательно постучал по стойке.

– Эй, ты! Просыпайся! Хватит дрыхнуть! Матерь Божья, да за что тебе здесь платят?

Служащий сдвинул шляпу на затылок и спросонья не понял, кто перед ним. А когда все же сообразил, что это банкир, моментально вскочил с кресла.

– Сеньор Люс, я собирался уже идти к вам в банк, я уже шел туда, но подумал, что еще очень рано и не захотел вас тревожить. Я сам хотел вам отнести телеграмму.

– Эх, ты! Как у тебя язык поворачивается? Совсем изолгался. Ты, наверное, еще когда у матери в брюхе сидел, уже тогда врал бессовестно. Давай сюда телеграмму. Она из Лондона?

– Да, сеньор, из Лондона. Это ответ на тот ваш запрос, что вы посылали вчера и…

Люс наклонился к нему и взял его за грудки.

– Так вот, слушай меня, сучий сын. Все сообщения, которые ты отправляешь и получаешь, не подлежат огласке. Они – секретные. Ясно?

– Конечно, сеньор Люс, я вас понимаю. Мне все ясно. Я только передаю слова по буквам, и они в голове у меня не задерживаются, я ничего не помню и не запоминаю. – И, для вящей убедительности, приложил ладони к глазам.

– Лгун, – еще раз повторил Люс, отпуская его. – Но имей в виду – малейшая утечка информации и все. Если такое произойдет, я лично прослежу за тем, чтобы полиция вздернула тебя, а перед этим тебе еще кое-что отрежут и вырвут твои бесстыжие глаза.

– Дон Фернандо, я лишь копирую слова. Я и английского-то не знаю, уверяю вас.

– Меня не волнует, что ты знаешь и чего ты не знаешь, а то, что ты делаешь или не делаешь. Давай сюда телеграмму.

Телеграфист подал ему на стойку конверт. У Люса было непреодолимое желание прочесть ее тут же, но он не мог выказывать здесь, в присутствии этого служки, постыдное нетерпение и опустил конверт в карман пиджака, так и не распечатав его, затем нарочито медленной поступью вышел на улицу и отправился в банк, расположенный неподалеку. Он шел походкой человека, которому нечего делать и некуда спешить. Но, едва закрыв за собой дверь банка, он помчался наверх, прыгая через две ступеньки и, наконец, задыхаясь, добрался до своего кабинета, окна которого выходили на улицу.

Потенциальных шпионов в его доме не было. Он был холостяком и жил один. Слуги находились здесь лишь днем, до их прихода оставалось около часа. Люс подошел к окну и, раздернув занавески, окинул взглядом Калле Форталеза. Она была безлюдна. Удовлетворенно хмыкнув, он извлек из кармана конверт с телеграммой.

Лондонский банк не отличался многословием, ведь каждое слово телеграммы обходилось ему в пенни.

ПОДТВЕРЖДАЕМ ПОЛНОМОЧИЯ МАЙКЛА КЭРРЕНА тчк РАЗМЕР ВКЛАДА ВЫШЕ ЗАПРАШИВАЕМОЙ СУММЫ тчк ПО ПОЛУЧЕНИЮ ЗАПРОСА СУММА БУДЕТ ВЫПЛАЧЕНА ПОДПИСАЛ ХАММЕРСМИТ ЗА КАУТТСА

Матерь Божья! Значит, у этого ирландца действительно больше миллиона на счету у Кауттса. Значит, весь этот безумный план – реальность. Значит, этот Кэррен загребет эти гасиенды. А если загребет, то тогда часть этих бешеных денег прилипнет к его, Фернандо Люса, рукам.

Он был вынужден сесть, колени дрожали так, что было трудно стоять. В добрый день ты явился сюда, чужак, бормотал Люс после того, как перечитал телеграмму. Это был очень хороший день. Для меня.

Люс находился в номере Майкла в гостинице Сан-Хуан Баутиста. Была половина девятого утра.

– Вы должны меня понять, дон Майкл, я не мог не послать запрос Кауттсу.

– Естественно, не могли. Выпейте кофе, Фернандо. Бриггс! – позвал он, открыв дверь в коридор. – У меня гость. Принеси кофе и печенье.

– Ради Бога, сеньор, в этом нет надобности, – отказывался Люс.

– Есть. Никто не занимается бизнесом на пустой желудок. Присядьте, Люс. Полагаю, что вы удовлетворены ответом из банка?

– Да, конечно. Весьма удовлетворен.

Майкл уселся на кровать. Люс – в единственное в этой комнате кресло. Банкир осмотрелся. Все здесь было старым, поношенным и убогим. Господи, ну почему, во имя Пресвятой Девы, как мог этот человек, у которого больше миллиона в кармане, жить вот так? Вообще, эти иностранцы, они ведь все чуточку не в себе, а ирландцы даже и не чуточку, а как следует.

– Вам здесь удобно? – спросил банкир.

– Нет, мне здесь неудобно. Но пока терплю. – Майкл обмакнул печенье в кофе и откусил большой кусок. – До тех пор, пока не приобрету себе подходящую гасиенду, – добавил он.

– Гасиенду, – задумчиво повторил Люс. – Я вот о чем хотел вас спросить, дон Майкл.

– О чем?

– Кауттс… – Люс не успел закончить, так как в комнату без стука вошел Бриггс.

Его рука зажила, и он нес поднос как полагалось. На нем стояли полные кружки кофе с молоком и тарелка с дымящимися «чуррос».

– Благодарю, – пробормотал Люс.

От возбуждения его желудок будто клещами сжали, он знал, что есть не сможет, но, глотнув кофе, почувствовал облегчение.

– Вы что-то хотели спросить? – поинтересовался Майкл, когда Бриггс удалился.

– Я хотел только сказать, что этот лондонский банк, Кауттс, не может дать разрешение о выплате этой суммы на основе телеграммы. Они потребуют письма с вашей подписью.

– Конечно, это письмо уже готово. – Похоже, Люса это удивило. – Это то самое письмо, которое я вам отдал, – продолжал Майкл. Оно и предназначено для того, чтобы послать его в Лондон.

– Ах, да, письмо, которое вы мне дали, да, правильно. Понимаю. Конечно, я его отправлю. Сейчас здесь нет никого, кроме «Сюзанны», я имею ввиду, никакого другого судна. А «Сюзанна» может отчалить в любой день. «Леди Джейн», грузовой пароход, должна прибыть сюда ориентировочно лишь третьего июля.

– Прекрасно, и то и другое нам подойдет, и посему отправьте письмо с тем кораблем, который выйдет раньше.

– Да, дон Майкл. И как только деньги поступят на…

– Надеюсь, вы не намерены ждать завершения всех этих операции для того, чтобы начать переговоры с владельцами участков? – разыграл искреннее удивление Майкл. – Ведь это может занять несколько недель. С какой радости их терять? И вообще, Люс, вы уверены, что поняли, что я вам говорил? Война не за горами. Пуэрто-Рико расхватают по частям, по кускам разорвут.

Люс попытался оспаривать его доводы, но Майкл жестом призвал его к молчанию.

– Я понимаю, вы с этим не согласны, но это не имеет значения. Сейчас важно уяснить требования времени. То есть, всеобщий страх перед американцами. – Он наклонился к Люсу и стал сверлить его взглядом. – И вот когда произойдет то, чему суждено произойти, тогда уже не будет никакой неуверенности… или страха.

– Сеньор, – прошептал Люс. – Я прошу вас, поймите меня правильно…

– Я пытаюсь, – Майкл допил кофе и поставил чашку на поднос. – Послушайте, друг мой. И у вас, и у меня есть возможность заработать. Эта возможность не станет дожидаться, пока мы ею соизволим воспользоваться. Хорошо, а что вы предлагаете?

Банкир глубоко вздохнул.

– Я намерен не сегодня-завтра отправиться в Ларес. Там я начну переговоры с владельцами гасиенд, которые вы собираетесь приобрести.

– Рад это слышать, Люс, – удовлетворенно сказал Майкл.

Оба смотрели друг на друга. Потом Майкл кивнул.

– Сколько отсюда до Лареса? – этим бытовым вопросом Майкл попытался разрядить обстановку.

– Сегодня это дело нескольких часов. С тех пор, как проложили железную дорогу, мы можем объехать весь Пуэрто-Рико за очень короткое время и…

– Прекрасно, – бесцеремонно оборвал его Майкл. – Теперь я хотел бы попросить вас еще об одном одолжении.

Люс вопросительно смотрел на ирландца.

– Эта донья Нурья… Мне хотелось бы, чтобы вы мне рассказали о ее прошлом.

– О ее прошлом?

– Да. Ну, например, где она родилась. Правда ли, что она не умеет ни читать, ни писать. Правда ли, что она никогда не училась в школе.

Люс вздохнул с облегчением. Обсуждение известной в Сан-Хуане дамы – владелицы охотно посещаемого борделя, не вызывало у него такого нервного напряжения, как разговоры на тему, как лучше всего потратить миллион фунтов стерлингов.

– Что касается того, где она родилась, то, полагаю, что в какой-то деревне где-то на другом конце острова. Деревенские жители, крестьяне, эти кампезино, они ведь в большинстве своем люди очень бедные, дон Майкл. Неудивительно, что она не получила образования.

– Следовательно, вы подтверждаете, что она не может ни читать, ни писать.

Эта сосредоточенность ирландца на безграмотности доньи Нурьи Санчес стала уже принимать несколько болезненный характер, но, в конце концов, многие из акций этого сеньора Кэррена выглядели поступками человека, не вполне нормального, этакая прибыльная ненормальность.

– Мне это достоверно известно, сеньор. Если возникает необходимость подписать какие-то бумаги, я имею ввиду, официальные документы, она приходит ко мне в банк, и я заверяю ее крест, который она ставит вместо подписи.

Майкл встал и прошелся к балкону. Открыв его двери-окна, он встал в проеме, опершись на косяк. Ирландец мечтательно смотрел на море.

– Какие официальные документы могут требоваться от повелительницы шлюх? – сказал Майкл, размышляя вслух.

– Очень часто эти бывшие рабыни арестовываются полицией за бродяжничество или еще за какие-нибудь проделки и донья Нурья вызволяет их оттуда под свое поручительство. Вот возникает необходимость подписать кое-какие бумаги.

Майкл повернулся к банкиру и посмотрел на него.

– А для чего она это делает? Не могут же они все до единой поместиться в ее заведении?

– Она находит для них и другую работу, дон Майкл. – Люс встал. – Прошу простить, но сейчас должен открываться банк и я…

– Да, да, конечно, идите. Вы сегодня отправляетесь в Ларес?

– Сегодня или завтра, сеньор. Как только подготовлю все необходимое.

Майкл кивнул и не стал провожать его до двери.

Калле Крус притягивала Майкла, как магнит. Едва миновал полдень, как он уже снова шел по улице мимо дома с увитыми плющом решетками ограды. А если взять и зайти? Ну и что с того? Снова на вахте будет эта Ассунта и снова примется объяснять на своем дивном наречии, чтобы он приходил в «темное время». Он всучит ей еще пачечку песет, а доньи Нурьи может не оказаться дома. Что это ему даст?

От дома шла небольшая не то улочка, не то просто дорожка, спускавшаяся и поднимавшаяся ступенями – в этом городе было очень много таких улиц. Она уходила в сторону от Калле Крус, и Майкл вспомнил, что прошлым вечером Нурья привела его в небольшой домик, стоящий обособленно. Майкл решил свернуть в эту узкую улочку и взглянуть на него снаружи.

Улочка вывела его на угол, за которым начиналась еще одна, такая же и тоже без названия. Здесь и стоял этот небольшой домик – низкий, квадратный, со стенами, облицованными неизменной белой штукатуркой. Он остановился, пытаясь определить свое местонахождение, как из-за угла выехала черная, сверкавшая на солнце карета, очень элегантная и остановилась напротив входа в домик. Кучер был одет в ярко-голубую ливрею и, каким бы невероятным это ни казалось – на запятках кареты стоял лакей, тоже Майклу приходилось несколько раз в жизни видеть такие экипажи, но это было очень давно, он тогда был еще ребенком, но даже и в то время это выглядело весьма старомодно.

Открылась дверь домика и оттуда вышла Нурья. Сейчас на ней преобладало красно-черное сочетание, наряд ее очень походил на предыдущий – ткань облегала фигуру и складками пенилась у ее ног. На голове – неизменный тюрбан. Они заметили друг друга почти одновременно, и некоторое время стояли, поглощенные взаимным обозрением.

– Что вы здесь делаете? – не очень дружелюбно спросила Нурья.

– Прогуливался.

– Весьма неосмотрительно с вашей стороны прогуливаться по Сан-Хуану в такое время. Солнце не пойдет вам на пользу.

– Благодарю за то, что вы печетесь о моем здоровье.

Жест головой должен был дать ему понять, что его игривый тон не принимали.

– Я могу вас подвезти до гостиницы, если вы пожелаете.

Майкл пожелал, и они направились к карете. К дверце тут же подскочил лакей и установил перед госпожой небольшую скамеечку для ног, которая значительно облегчила ей процедуру усаживания в карету. Вначале Майклу почудилось, что лакеем был Авдий, но этот парень был постарше того мальчишки, который потчевал его ромовым пуншем. Лакей, убедившись, что его госпожа уселась, и что рядом с ней расположился и ее гость, закрыл дверь, побежал назад и занял свое место на запятках.

– Я не видел, чтобы кто-нибудь ездил в экипаже с лакеем на запятках, с тех пор, как был ребенком.

– Мне это доставляет удовольствие, а ему дает работу, – коротко объяснила она. – А где это было?

– Что?

– Где то место, где вы были ребенком?

Майкл, чуть подумав, решил, что лгать все равно не имело смысла.

– Это было в Испании, в Кордове. Потом, когда мне исполнилось тринадцать лет, меня увезли оттуда в Дублин.

– Ах, так вот оно что, значит вы – испанец. Поэтому-то вы так хорошо и говорите по-испански.

– Наполовину испанец, – поправил он. – Моя мать – ирландка.

Они сейчас ехали по широкой улице, по Калле Тетуан.

– Что обозначает это название? – спросил Майкл.

– Это индейское название. Когда Колумб явился сюда, здесь жило индейское племя таинов.

– И, видимо, вымерло целиком. У Колумба рыльце в пуху.

– Испанцы не уничтожали всех индейцев. Они предпочитали превращать их в рабов.

– Не очень-то большая разница. Вы так не думаете? – спросил Майкл.

Нурья пожала плечами.

– Остаться в живых все же лучше, чем погибнуть. Но рабы из них были никудышные. Их потом заменили черными невольниками из Африки.

– А что произошло с индейцами?

– В своем большинстве они действительно вымерли, потому что на этом острове не осталось места, где они могли бы жить, как прежде. Но некоторые выжили и поныне здравствуют, оставаясь индейцами. Я как раз собираюсь увидеться сегодня с одним из этих индейцев. А вы не хотите поехать со мной?

– Очень хочу.

Она высунулась из окна и дала вознице указания, карета не стала поворачивать к гостинице, а направилась за город. Минут десять они ехали молча. Майкл краем глаза наблюдал за этой интересной женщиной. Этот профиль никого не мог бы оставить равнодушным, у Майкла просто дух от нее захватывало, от этой женщины.

– Сегодня утром я снова побывал в обители, – прервал молчание Майкл.

– Вот как. А меня там не было? Вы там меня не рассчитывали встретить?

– Не знаю, на что я рассчитывал. Меня, во всяком случае, туда не впустили. Я, конечно, вполне мог туда пробраться, но без конфликта не обошлось бы. Монастырь заперт на все засовы. Как мне было сказано, по распоряжению Его Преосвященства епископа Пуэрториканского.

– А с какой стати епископу запирать эту обитель?

– Этого я тоже не знаю. Но надеюсь выяснить.

– Хорошо бы, тогда вы хоть твердо будете знать, что я, – как это вы выразились? Ах да – что я не веду двойное житье-бытье.

– Возможно.

Часть его разума верила ей, а другая – нет. Но верила большая. Если она говорила правду, то кем была монахиня, с которой он встречался в самый первый день? Майкл решил махнуть рукой на всю эту мистику.

– Куда мы едем?

– Мы уже приехали.

И действительно карета остановилась, едва она договорила. Перед ними был рынок под открытым небом, если не считать легких бамбуковых крыш, покрытых пальмовыми листьями, под которыми расположились торговцы.

– Индейцы, которые здесь торгуют, сиесты не признают, – пояснила Нурья.

Лакей повторил весь ритуал, но в обратном порядке. Они вышли из кареты и направились в желанную тень бамбуковых крыш. Из того, что продавалось, немногое могло заинтересовать Майкла. Все располагалось на расстеленных по земле полотняных одеялах: несколько бутылочных тыкв, Украшенных резьбой, которые служили на этом острове в качестве бутылок, какие-то сушеные травы и приправы, пару пригоршней бобов какао. Нурья тоже ничем не соблазнилась и направилась дальше, видимо имея, как показалось Майклу, какую-то определенную цель. Так и оказалось.

Тот индеец, о котором она упомянула по пути сюда, продавал птиц. Возле него чинно восседали сокол и орел. Он держал птиц на привязи – проволока от их лап шла к вбитому в землю колышку. При виде Майкла и Нурьи птицы стали издавать резкие квохчущие звуки.

– Добрый день, Сантьяго!

Индеец кивнул.

– Добрый день, сеньорита.

– Мне говорили, что у тебя есть макао? Не покажешь мне их?

Он кивнул еще раз, снял джутовый мешок, покрывавший кое-как сколоченную из деревянных щепок клетку. В ней находилась парочка попугаев. Клетка была явно мала для них, в ней не было жердочек, поэтому роскошное желто-голубое оперение птиц было испачкано пометом и поредело. Постоянное соприкосновение их даже оставило на них небольшие проплешины.

– Самочка и самец, – пояснил индеец.

– А вот это одному Богу известно, – Нурья склонилась над клеткой и, придирчиво осмотрев птиц, пришла к выводу, что они не заслуживали внимания.

Или же просто хотела убедить в этом Сантьяго. Птички смотрели на нее слезящимися, глуповатыми глазами.

– Это так и есть, сеньорита, – не уступал индеец. – Они вам знаете сколько деток принесут.

– Да они у тебя совсем дохлые.

Мужчина улыбнулся, показывая редкие желтые зубы.

– Ничего, вы их выходите. – Он наклонился над своими маленькими узниками. – Я же говорил вам, приедет сеньорита Санчес и заберет вас, и будете вы у нее жить как короли, мои други-приятели. И вот она приехала. – Он повернулся к Нурье. – Двести песет за эту пару.

Майкл машинально перевел эти деньги в английские фунты. Индеец заломил чудовищную цену – почти три фунта стерлингов.

– Пятьдесят песет, – совершенно равнодушно назвала свою цену Нурья. – А если они помрут до того, как я их донесу до кареты, то ты возвращаешь мне деньги.

Индеец, презрительно фыркнув, снова водрузил покрывало на эту импровизированную клетку.

– Вы отбираете у меня время, сеньорита.

Нурья отпустила по адресу его предков весьма пренебрежительную фразу. В ответ на это продавец, как ни в чем ни бывало, повторил прежнюю цену.

– Две сотни песет за пару.

А Майкл, тем временем, дал волю глазам. Едва прислушиваясь к взаимным оскорблениям и постепенному уменьшению цифр, он был занят тем, что разглядывал донью Нурью. Сейчас он спокойно мог это делать, ибо она была захвачена обменом репликами с Сантьяго и ничего вокруг не замечала.

Покупательница она была умная, проницательная и неуступчивая и, судя по всему, уходить отсюда без этих птиц не собиралась. Его удивило это желание приобрести этих попугайчиков именно здесь, у этого Сантьяго. В конце концов, были же в Пуэрто-Рико и другие продавцы птиц. Да и куда ей еще их накупать, у нее ведь был уже не один их десяток, вчера Майкл видел их своими глазами. Кончилось все это тем, что она, отсчитав этому Сантьяго девяносто песет, забрала клетку и тут же вручила ее неизвестно откуда взявшемуся молодому лакею.

– Скажите, а они не погибнут? – спросил ее Майкл уже в карете, когда они уезжали с этого рынка.

– Надеюсь, что нет. Во всяком случае, постараюсь, чтобы они не погибли.

– А потом? Остаток жизни им ведь придется провести в клетке.

– Да, но в большой клетке, – с чувством сказала она, поворачиваясь к нему и глядя на него своими карими глазами. – В прекрасной клетке. И они смогут получить все, что захотят.

– Но они утратят свободу.

Она молчала, опустив голову и рассматривая свои руки. Оказывается, она красила ногти в красный цвет. Прежде Майкл этого не заметил. Интересно, а чем? – мелькнула у него мысль.

– Странная вещь свобода, вы не находите? – прервала молчание Нурья.

– Нет, не нахожу. Все очень просто: иметь возможность делать все по своему усмотрению.

Нурья покачала головой.

– Вы не правы. Или же, если вы правы, значит, большая часть мира пребывает в несвободе. Лишь очень немногие могут позволить себе всегда делать то, что пожелают.

– Может быть, я не совсем точно выразился, конечно, они не могут всегда поступать по своему усмотрению, но в основном… Я думаю, что вы понимаете, что я имею в виду.

Она не ответила. Он, помолчав немного, спросил.

– Нашлась та девочка, о которой вы разговаривали с Люсом? Как же ее звать? Ах, вот, Кармен?

– Да, Кармен. Нет, она не нашлась.

– Значит, в вашем заведении следует ожидать падения нравов. Вы ведь об этом, кажется, говорили Люсу?

Она презрительно махнула рукой, мелькнули красные коготки.

– Ах, этот Люс. Я ведь ему всегда говорю лишь то, что он желает слышать. А вы ведь меня считаете злюкой, верно? Злюка, злобная баба, которая заставляет других баб продавать себя.

– Вы это сказали, не я.

– Сказала-то я, а подумали вы, – она повернулась к нему, ее карие глаза потемнели. – В действительности, все это не так, как вы себе это представляете. Вы приехали из Европы и голова ваша забита европейскими представлениями. Что вы знаете о жизни на этом островке?

– Немногое, – согласился Майкл. – Но проституция есть проституция и во всем мире она одинакова.

– Послушайте, что я вам скажу. Кармен всего двенадцать лет. И она ушла из моего дома девственницей.

– Милостивый Боже, – тихо пробормотал Майкл. – А вы что, имели на нее виды? Собирались установить на нее особую таксу с учетом ее молодости и девственности?

– Вы…

Нурья онемела от возмущения. Потом вдруг кинулась к стеклу, отделявшему их от возницы, и что-то быстро ему проговорила. Тот моментально натянул вожжи.

– Убирайтесь, – процедила она Майклу сквозь сжатые зубы и глядя в сторону. – Выйдите из моей кареты. Вы – животное.

Майкл хотел было извиниться, но передумал. Не следовало допускать, чтобы эта женщина отвлекала его от той миссии, ради которой он прибыл в Сан-Хуан. Еще секунду он смотрел на нее, потом, не говоря ни слова, открыл дверь и спрыгнул на дорогу, не дожидаясь помощи лакея.

Лондон, поздний вечер.

Кэб остановился напротив Лоу Корте, тихой и пустынной в этот час. Норман Мендоза вышел из кэба и ступил на тротуар, неуверенно поглядывая то в одну, то в другую сторону.

– Вас не подождать, господин? – осведомился извозчик.

Норман расправил плечи, словно спохватившись.

– Нет, я думаю, не стоит.

– Как будет угодно господину, – кэб потянулся дальше.

Два красных сигнальных огонька постепенно превратились в точки и вскоре исчезли.

Сегодняшний день отличался необычной жарой для первого месяца лета, но вечер был прохладный, даже холодный. Такое сочетание всегда означало туман и слякоть, и сегодняшний вечер тоже не был исключением. В этой серой мгле совершенно невозможно было что-либо разобрать, но Норман хорошо знал дорогу. Он шел и раздумывал. Ему было не по себе от необходимости этой встречи. Он поймал себя на мысли, что уже сейчас ожидал дурных вестей. Пройдя еще несколько метров, он свернул в переулок под названием Белл Ярд.

Паб «Три селедки» стоял на этом месте вот уже почти три столетия. Здание было обветшалым, перекосившимся, наполовину из дерева, наполовину из кирпича, более поздние постройки сжимали его с обеих сторон. У Нормана возникло странное ощущение уже виденного – старый дом Мендоза на Кричарч-Лэйн очень сильно походил на это здание. Толкнув дверь, он вошел в паб.

– Добрый вечер, сэр. Могу вам услужить?

Коротким кивком поздоровавшись с барменом, Норман попросил налить ему бренди.

– Конечно, сэр, – мужчина потянулся к бутылке французского коньяка.

– Нет, нет, не этого. Испанского, пожалуйста. Вот там он у вас стоит, справа.

Бармен кивнул и достал откуда-то снизу тяжелую бутыль с надписью «Гитана» и фигуркой цыганки на этикетке.

Плеснув в рюмку изрядное количество янтарной жидкости, он подал ее гостю. Норман с удовольствием отхлебнул бренди, положил на стойку шиллинг. Странно, ведь он платил за свой собственный товар. Но факт, что этот напиток был назван еще Робертом-Ренегатом в честь его жены-цыганки еще в 1825 году, перегонялся в борделях Хереса, принадлежащих Мендоза, и ввозился в Англию им самим и его братьями, не был известен бармену.

– И много же вы его продаете? – поинтересовался он.

– Довольно много, сэр. – Бармен выложил на стойку девять пенсов сдачи. – Это хороший бренди, хотя многие утверждают, что французский коньяк более тонкий.

– Да, – согласился Норман. Мне приходилось это слышать. Это неправда. Испанский бренди – это бренди с характером. По крайней мере, чувствуешь, что пьешь. – Что, народу сегодня не очень?

– Можно сказать, что да.

Бармен был опытным физиономистом и по лицу любого клиента мог определить все, что угодно, не хуже самого Шерлока Холмса, и этот клиент не был исключением.

– Вы кого-нибудь хотите видеть?

– Думаю, мне надо бы встретиться с мистером Лэйси.

– Вот оно что. Так он здесь. Вон там, в комнате для гостей, позади. Сказать ему, что вы пришли?

– Благодарю вас, я сам, не нужно.

Прихватив с собой бренди, он отправился туда, где находилась комната для гостей. Дверь в нее была настолько низкой, что ему пришлось согнуться.

Человек по имени Лэйси сидел у небольшого камина, вытянув свои короткие ножки поближе к огню. Он поднял голову и посмотрел на Нормана, как только тот открыл дверь. Они поздоровались. – Проходите, садитесь, – пригласил он Нормана. Тот взял одно из обитых кожей кресел и тоже присел недалеко от камина.

– У вас что-нибудь любопытное для меня?

– Кое-что есть. Даже порядочно, мистер Мендоза.

– Полагаю, что от фамилий лучше воздержаться, – предупредил Норман.

Лэйси махнул рукой.

– Нечего беспокоиться. Ведь здесь мы одни. И меня отлично знают здесь в этих «Трех селедках». Это ведь, своего рода, продолжение моего офиса, если хотите, мой второй офис. Мой клуб.

Он был адвокатом, но не из преуспевающих. Этот человек был не из тех, кто ногой открывает двери какого-нибудь престижного клуба или сразу нескольких, таких как Сент-Джеймс или Пэлл-Мэлл. Норман терпеть его не мог, но этот Хирэм Лэйси был человеком незаменимым для той работы, которая ему время от времени поручалась.

– Что вам удалось разнюхать, расскажите.

Адвокат придал своей туше более удобное положение в кресле.

– Сначала, если позволите, один вопрос. Сэр, что вам известно о так называемых фениях?

– Немного, – не стал скрывать Норман.

– Так я и думал. Разумеется, джентльмену вашего ранга не пристало якшаться с этим ирландским сбродом.

– Значит, это сброд, если я вас правильно понял? А вот мне говорили, что среди них есть немало уважаемых джентльменов, решивших посвятить себя этой нелепой борьбе за ирландскую независимость.

– Совершенно верно, есть. Но это не фении. Ирландское республиканское братство – вот как официально они себя называют. Это братство основало, причем одновременно в Нью-Йорке и Дублине, в 1858 году два своих отделения. Их догмат один единственный: освободить Ирландию от британского ига силовыми методами.

– Какого черта мы должны…

– Минутку. – Мистер Лэйси предостерегающе поднял руку. – Разрешите, я закончу. Дело в том, что существуют ирландцы и ирландцы: одни хотят добиться независимости через Парламент, другие считают, что ее нужно завоевывать при помощи оружия. И это ИРБ, иными словами, фении принадлежат к числу последних.

– Вооруженные мятежники. Тридцать лет назад мы от таких бандитов достаточно натерпелись.

– Правильно. Мятеж 1867 года был делом их рук. Много американских ирландцев после Гражданской войны перебрались сюда и захватили с собой винтовки.

Терпение Нормана постепенно иссякло. К тому же, бренди был выпит, а огонь в камине медленно замирал.

– Послушайте, все это, несомненно, представляет большой интерес, но…

– Это имеет отношение к нашему дальнейшему разговору, уверяю вас, мистер Мендоза. Вы обратились ко мне с просьбой выяснить, какова связь миссис Лилы Кэррен и движением фениев. Прежде чем я вам расскажу, что мне удалось выяснить, было бы разумно вам узнать кое-что и о самом этом движении.

– Хорошо, продолжайте. – Пытаться остановить этого человека не имело смысла.

Лэйси переживал сейчас ощущение рыбака, которому на крючок попалась очень крупная рыбина, и он не мог удержаться от того, чтобы вдоволь не нарезвиться, вытягивая ее из воды не одним махом, а постепенно. Норман уступил: надо было войти в его положение, и не мешать ему вкушать сладость славы.

– Кому-нибудь могло показаться, что с фениями было покончено после 1867 года, – говорил Лэйси. – Но с фанатиками никогда нельзя покончить. Вы со мной согласны?

– У меня не было подходящего случая убедиться в этом.

– Хорошо. Так вот фении – не исключение из этого правила. Хотя число их сегодня относительно невелико, но даже эта небольшая группировка отличается высокой организованностью, дисциплиной и преданностью своему делу.

– И все это говорится для того, чтобы убедить меня в том, что и миссис Кэррен принадлежит к этому исключительному во всех отношениях братству?

– Не совсем так. Она очень умная женщина, эта Черная Вдова. Чрезвычайно умная.

– Нет необходимости уверять меня в этом, – Норман не выдержал и наклонился к камину, пытаясь разворошить покрывшиеся пеплом угли.

Похоже, и сам Лэйси сообразил, что в комнате становилось холодно. Может быть как раз это и ускорило его приближение к сути дела.

– Ее связи с мятежниками – это своего рода брак по расчету. Им ведь постоянно нужны деньги, а у нее они есть. Она им платит, а они за это суют свой нос в такие места, куда она никогда не смогла бы проникнуть, слишком это было бы подозрительно. Именно они и снабжают ее такой информацией, которую ей иным способом никогда бы не заполучить.

– Понимаю. Следовательно, идейная сторона их деятельности ее не интересует?

– Нельзя сказать, что совсем уж не интересует. Вероятнее всего, миссис Кэррен ничего бы не имела против, если бы в один прекрасный день этот, с позволения сказать, нерушимый союз Британии и Ирландии развалился бы как карточный домик. Но истинная причина ее поддержки этих фениев состоит в том, что они помогают ей решать ее личные проблемы.

Норман вздохнул и стал подниматься.

– Спасибо, вы лишь подтвердили мои подозрения. А теперь, я полагаю, что как только вы пришлете мне счет…

– Сядьте, мистер Мендоза.

– Но ведь все уже и так ясно.

– Ясно, да не совсем. Присядьте, будьте добры.

Норман уселся снова.

– В чем дело? – Прозвучало это довольно мрачно.

– Сначала один вопрос. Вы позволите?

– По-моему, вы достаточно решительно настроены, чтобы выложить мне все без утайки, не испрашивая при этом моего соизволения? Ведь мы уже все обсудили.

– Не все. Мендоза-Бэнк завтра выпускает общественный заем, я не ошибаюсь? Вы хотите предоставить Парагваю огромный заем, полагаю, что это где-то около двух миллионов. Вкладчикам предлагается разделить прибыль, или, в ином случае, риск?

– Это общеизвестный факт.

– Да, это факт общеизвестный, – не стал спорить Лэйси.

– Ну и?

– Я, занимаясь связями Лилы Кэррен, натолкнулся на один любопытный факт.

– Что это за факт?

Адвокат, извлек откуда-то свою записную книжку.

– В понедельник четырнадцатого июля вечером, вскоре после прибытия в Дублин, один уважаемый англичанин остановился в гостинице паба под названием «У лебедя». В общем, место для таких джентльменов совсем не подходящее, и то, что он остановил свой выбор на этой забегаловке, явление, по меньшей мере, странное. Кроме того, что этот «Лебедь» способен угодить лишь весьма непритязательным клиентам, он еще и служит местом конспиративных встреч представителей ирландского республиканского братства. Более того, этот джентльмен получил в этом пабе и некую посылку, доставленную ему мистером Фергусом Келли. Мистер Келли считается в кругах фениев весьма авторитетным лицом.

– Понимаю.

И, действительно, он очень хорошо все понимал и чувствовал, как в нем вскипала бешеная, с трудом сдерживаемая ярость.

– Ну-ка, давайте выкладывайте, что это был за англичанин? Как его имя? Ведь именно в нем вся соль, не так ли?

– Скорее всего, в нем. Тот джентльмен, который остановился в этом пабе и вступил во владение вышеупомянутой посылкой от мистера Келли, был ваш младший сын, мистер Тимоти Мендоза.