""Очевидцы бессмертия"" - читать интересную книгу автора (Киросон Пантес, Калиновский Петр)

ГЛАВА 13

Белые люди-шпицы. – Праздники Брака, Рождения, Погребения. – Жизнь на земле блаженных.

Я помнил только одно… Сначала мы летели через ярко-синее пространство, в котором блестело множество круглых шаров. Их было много, словно морской гальки. Потом попали в густые облака. Старец держал меня за руку. Облака стали редеть и совсем исчезли, и тогда я увидел на небе три солнца. Они были неодинаковы. Одно – огромное, другое – меньше, а третье – совсем малое. Небо было ясное, Я не заметил, как мы снова очутились на земле.

Это была необычная и странная земля. Мы пробирались почти непроходимыми лесами. И деревья, и покрывавшие землю растения были не похожи на те, что я знал до сих пор. Деревья эти… были живыми! Скорее, это были причудливые и ветвистые животные, выраставшие из земли. Растения-животные не только двигались, но и раскрывали рты, искали вокруг себя пищу, сосали и глотали её. Одни деревья питались другими, или их плодами, или травою вокруг себя. Деревья смотрели огромными зелёными и голубыми глазами, сгибали шеи, разверзали рты. Они издавали какие-то вздохи, шёпот и гул… Среди них попадались очень красивые головы, рты у которых похожи на зевы цветочных головок, но было и много неуклюжих, похожих на леших.

Мне было жалко их, ибо всякое живое дерево старалось вытащить из земли свои корни и, тяжело покачиваясь, брело на поиски пищи. Оно простирало свои ветви-руки и что-то искало на земле…

Там было также много мелких зверьков и птиц, но все они своей окраской и формой напоминали листья и цветы. Они были смирными и не хищными.

Мимо нас проплелось громадное дерево, с которого свисали, как сосцы, множество плодов, а листья были такие большие, что каждый мог бы послужить крышей для хижины.

Мы шли по дремучему и волшебному лесу, и мне не было страшно. Я испытывал блаженную радость, и всё, что я видел, казалось мне давным-давно знакомым по каким-то снам.

Пройдя лес, мы очутились у берега чистой реки.

Я увидел, что навстречу нам идут люди, подобные птицам… Старец сказал, что они вышли встречать нас как гостей и проводить к себе.

Они были уже совсем близко. Белые, как снег. Приветливые и добрые. Они подошли и поклонились нам, а мы – им. Одежды на них не было, вместо неё – длинные белые волосы, пушистые, как пух или шёлк. Когда они поднимали руки, их волосы свисали, как крылья птиц. Лица, руки и ноги были светло-розовые. И лица – человеческие и очень красивые. На лицах много радости и доброты, а глаза их искрились, как бриллианты. Они были подобны жар-птицам, украшенным, как невесты под венец. Они издавали звуки, подобные музыке, звонкие, колеблющиеся, как голос струны. Их приветствия были похожи на радостное пение.

Жилищ их я не видел. Живут они – как в раю, без ночи и сна.

Питаются они соком цветов, как пчёлы. Ростом – как мы, грешные люди, но двигаются легко, словно они из пуха.

На головах их было нечто, подобное гребню у птиц, похожее на красную розу, и этот гребень украшал их головы, как корона. Посреди этой розы-короны было что-то похожее на сияющий глаз. И когда уходили с неба два больших солнца и оставалось самое маленькое, всё погружалось в сумерки, а глаз в короне сверкал, как звезда, и светил кругом.

Глазом на голове они могли видеть очень далеко – за леса, за горы, за край земли. Эти белоснежные птицеподобные люди обладали необычайным слухом. Они передавали друг другу слова на огромные расстояния и слышали всё, что делается за тысячи вёрст от них. У них были и малые дети, о которых они весьма заботились. Но и детей, и взрослых на этой земле было очень мало.

Среди множества живых растений и зверей жила небольшая стая белоснежных птице-людей.

Старец показал мне три их праздника.

Мы отправились с белоснежными людьми вверх по реке.

Река привела нас под очень высокую гору, которую эта река, как ножом, разрезала пополам.

На вершинах горы, разрезанной рекой, стояло три храма. Храмы не были похожи на наши, это были не здания – а огромные статуи.

Когда мы поднялись к вершине, то увидели там мост, переброшенный через пропасть между гор. Мост был прикреплён к статуям-храмам, обращённым спинами к пропасти. Взойти на этот висячий мост можно было только через храм. И называли его Живым Мостом.

На левой стороне, где мы очутились, было уже много белых людей. С блаженными и радостными лицами свершали они свой праздник.

Третий храм стоял по ту сторону пропасти, за вторым храмом, на самой вершине горы.

Храмы, помещавшиеся внутри статуй, были очень малыми. В них могли поместиться всего два священнослужителя, посвящённых в таинства празднества.

Я рассмотрел вблизи храм, стоявший на нашей горе. Это была огромная статуя с двумя головами или, вернее, – два человека, сросшиеся вместе: мужчина и женщина. И облики их были подобны самым прекраснейшим людям. Они стояли, как живые, как бы обняв друг друга, и их тела срослись вместе. Половина – мужская, половина – женская.

От их спины шёл мост через пропасть, соединявший с такой же сросшейся статуей на другой горе. Но у женской половины другой статуи к груди был прижат маленький ребёнок. На статуе нашей горы, на голове её, сидела птица, а у противоположной – та же птица была уже с птенцами.

Возле храма рос сад, и там стояло живое дерево со священными плодами. В прозрачных плодах внутри было что-то, напоминавшее прекрасный человеческий глаз. И плоды эти были так красивы, что от них нельзя было оторвать взора. А .листья священного дерева блестели, как шёлк, и издали оно было похоже на празднично раскрашенную ёлку.

Я видел первый праздник белых людей. Этот праздник был – Брак.

И брак их был не такой, как у нас.

Когда пришло много белых людей с невестой, она выбрала себе жениха и повела его в Храм.

Старец мне объяснил, что невеста совершает с женихом брак и отпускает его, а сама освящается на рождение младенца.

При закате большого солнца Старейшины ввели невесту с женихом в Храм.

И когда невеста с женихом стояли в Храме, все находившиеся подле него молились и ожидали благословения и сошествия духа на невесту и брак с неба.

Молились они не по-нашему. Когда совершалась брачная молитва, белые люди притихли, замерли на своих местах и с блаженством на лицах задумчиво смотрели на Храм. И когда огромное солнце скрылось за горизонтом, а на небо стало медленно подниматься второе солнце, внутри Храма в груди статуи появился какой-то необычный свет – образ зарождения новой жизни, И вся статуя озарилась и засияла от этого света, и все запели: «Благословил к жизни человека… Благословенна ты, мать, в жизни!»

Так красиво и трепетно они запели, будто кто-то тронул струны, и звуки их откликнулись эхом в горах.

Второе солнце поднялось выше, и вышла невеста с женихом, и радость великая была.

Старцы повели невесту к живому дереву с плодами, похожими на глаза. Чудесные плоды! Стоило прикоснуться к ним краем чаши, как они источали в неё сок. И невеста сама пила сок живого дерева и поила жениха. Так было перед браком и после брака, а плод снова наливался соком.

Плодов этих никому нельзя трогать, кроме тех, кто сочетается браком для рождения новой жизни.

Все праздновавшие были полны необычайной радости, ибо у них брак – великий и святой праздник. И понятия о брачной святости в жизни совсем иные, чем у нас, ибо совершившие брак не живут вместе, как муж с женой…

На горах у трёх Храмов один праздник сменял другой.

Когда люди, благословляя и напутствуя, провожали невесту домой, уже начинался второй праздник.

То был праздник Рождения.

К деревьям у Храма привели беременную женщину и дали ей пить сок плодов, но уже от иных деревьев. Много людей пришло с ней на этот праздник. И женщину эту охраняли всё время её беременности в покое и радости духа.

Я спросил Старца, почему они так бережны с ней?

Старец сказал: «Берегут её мысли от всякого зла и страха, направляют разумение к Свету Жизни, дабы родила человека от жизни в жизнь и для жизни всех».

Я не понял, почему во время беременности женщина должна быть полна счастья и любви ко всем и за всех и не иметь страха и зла, ибо все люди, её окружавшие, – были святыми, и в этой блаженной стране не могло быть зла?

Но Старец возразил мне, что если бы не было зла, то не было бы и людей и им не нужно было бы и рождаться. Но их было там очень мало, больше умирало и уходило, чем рождалось.

Господи, как бережно, скорее несли, чем вели, женщину рожать во Храм! Они прямо молились на неё, как на святую, и радости и благоговения их нельзя описать.

Когда стало заходить второе солнце, её повели через мост в Храм на другой стороне пропасти и ждали восхода малого солнца и появления Света в Храме.

Я глядел на людей, ожидавших рождения младенца в Храме, и не мог понять, почему они стали так молчаливы, сосредоточены и задумчивы, словно ожидали свыше что-то великое? «Молятся о том, кто родится к ним на землю», – сказал Старец.

Всё время я слышал какое-то далёкое пение, такое красивое, растворяющее душу и сердце, что я заплакал…

Когда же на лбу исполинской статуи-Храма необычайным и ярким Светом засияла звезда, тогда белые люди громко возгласили песню тому младенцу, что родился, и матери его. И вынесли мать и младенца из Храма высоко на руках. С великим торжеством и радостью поили мать соком живых плодов.

Какие мудрые люди, и как прекрасны их священные праздники! Сколько согласия и любви между ними, сколько взаимного почтения!

Мне казалось, они молятся друг другу, словно почитают других за святых. Они, как птицы священные, любили друг друга и жили, как одна родная семья.

Старец сказал, что нам надо посетить последний праздник, а там – отправляться снова в путь.

Наконец сподобился я увидеть и третий праздник.

Пришли на гору белые люди, и радостны и торжественны были их лица. Все взоры и всё внимание их было обращено на одного человека, бывшего среди них. Ему кланялись, его целовали, радостно напутствовали, словно куда-то провожая.

Я не мог понять смысл предстоящего торжества и спросил Старца моего: «Отец, какой праздник у этих людей?» Старец ответил: «Праздник Погребения… Одного из них провожают за ту границу, которая у вас называется смертью».

Я не видел мертвеца и недоумевал, почему же они не плачут – а радуются? И где покойник?

Старец указал на того живого человека, которого приветствовали, кому воспевали честь и славу… Меня это очень удивило, но Старец бросил на меня свой добрый взор и добавил: «Люди эти умирают не так, как у вас. Они живут, сколько им нужно, и умирают, когда им нужно. Смерть для них – не страх, горе и страдание, как у вас, – а радость и жизнь бесконечная. Белые люди не знают разлуки навсегда с теми, кого они провожают».

Я смотрел на праздник белых людей и на то, как они приготовляли человека к смерти или, вернее, как праздновали его отход в жизнь иную.

Человек, которого торжественно провожали, был лицом несколько иной, чем окружавшие. Его лицо было не таким розовым и светлым, а бледным, как белый мрамор. Такими же были и руки. Только глаза его и огромный глаз в короне сверкали, как алмазы.

Старец мне молвил: «Человек тот давно уже готовился к уходу в иную землю и не ел плодов деревьев живых, коими питаются другие».

Приготовленный к погребению был очень лёгок, как пуховый… Его омыли в каких-то соках трав, потом смазали руки и тело, и длинные волосы его, как пух, расчесали. Он сидел и ласково, и блаженно смотрел на подходящих к нему. Его целовали в лоб, кланялись ему с великим благочестием, благодарили Жизнь в нём и в себе, восхваляли пути Божий, данные человеку.

Потом Старейшины взяли приготовленного к погребению, положили его на тонкий плат, ибо человек тот был совсем лёгким, и понесли в первый Храм. В первый Храм могли входить только врачующиеся, рождающиеся и оставляющие эту жизнь. Кроме них, в Храме находились ещё двое Старейшин – слуг Святыни.

Старец сказал, что нам можно последовать за ними, ибо мы гости, люди не этой земли и жизни, и пришли издалека. И мы вошли в первый Храм, провожая того, кого несли на плате.

Старец сказал мне, чтобы я никому не говорил о том, что видел внутри этого Храма…

Выйдя из первого Храма, мы очутились на мосту.

Мост тот был крытым, стены его и потолок сплетены, как ковёр, из шёлковых разноцветных нитей, и был он неописуемо красив. Но под ногами я увидел пропасть, от которой у меня закружилась голова… Настила тот мост не имел. Идти приходилось по шнурам и верёвкам, с трудом и страхом, созерцая пропасть, в которую можно упасть при первом же неверном шаге.

Мост, действительно, был «живым». Стены его золотились, как тот сияющий проход, через который я некогда покинул страшный подвал.

Два человека легко и тихо несли на плате погребаемого. Тот уснул.

Мы вошли в Храм, где к женской половине статуи был прижат младенец. В этом Храме Рождения положили уснувшего, и Старейшины, совершив над ним священный обряд, оставили его одного, вышли и направились к третьему Храму, стоявшему на высокой вершине.

Третий Храм тоже был исполинской статуей, но образ её был похож на людей земли, а не на белоснежных и птицеподобных. Исполинская статуя человека стояла, простёрши вперёд руки, соединённые открытыми к небу ладонями, Ладони эти были так велики, что в них мог поместиться человек. Глаза статуи Храма Погребения были закрыты, но на лбу её было нечто выпуклое, подобное огромному глазу.

От всего Храма веяло какой-то несказанной таинственностью, от которой душа моя наполнилась трепетом.

Уснувшему приготовили у подножия Храма гроб, но не деревянный, как у нас, – а наподобие корзины, сплетённой из цветов, трав и корней. Принесли тело уснувшего и положили его в эту корзину, как в середину венка, и отнесли наверх, в Храм, и поместили его в огромные раскрытые ладони статуи. Обложили какими-то камнями, лёгкими и прозрачными, как разноцветная слюда. Усопший был уже белее мрамора, и жизнь ушла из его глаз.

Его оставили распростёртым в ладонях статуи, высоко над землёй, а сами ушли через Храм Рождения на мост, к Храму Брака, к ожидавшим их людям.

Мы же со Старцем остались на месте, ибо Старец сказал, что нам нельзя возвращаться.

Мы стояли у подножия Храма Погребения и смотрели вверх…

Корзина-гроб с телом усопшего вспыхнула на ладонях статуи огнём. Огонь горел ярко и менял свои цвета, но дыма не было. А люди на другом берегу пропасти замерли, молясь об уходящем.

На лбу статуи Храма Погребения вдруг зажёгся свет, словно давая знак молящимся и ожидавшим чего-то. И в ту же минуту из пламени на ладони отделилось и поднялось ввысь тело усопшего. Оно было огненным, излучало сияние… Огненный человек проплыл над Храмами и собравшимися людьми, и всё кругом наполнилось благоуханием. Он плыл, сияя огнём всех цветов радуги, и поднимался всё выше и выше, к небесам… Люди радостными, полными счастья глазами смотрели на огненное тело. Слышалось чудное пение, и я не мог понять, кто поёт – люди на земле, от радости и блаженства, или огненный человек, который, сияя лучами, поднимался в бескрайнюю глубину неба.

И ещё многое и многое увидел я на земле блаженных и умилялся их жизни. Жили они мирно и радостно. Не видел я у них ни раздора, ни зла, ни бедных, ни богатых, ни городов, ни фабрик и машин, ни жилищ. Они были подобны птицам небесным и не нуждались ни в чём, как нуждаемся мы. Я спросил Старца моего: «Что они делают и трудятся ли?»

И он ответил: «Они ни в чём не нуждаются, но постоянно трудятся, ибо живут не для себя, а для других. Они знают Жизнь, разумеют её и прославляют как Любовь, Мир и Радость».

Особенно меня поражала та нежность, любовь, благоговение и забота, которую они проявляли друг к другу.

Среди них встречались и малые дети, и я не мог понять, кто был отцом и матерью этих ангелочков, ибо все одинаково любовно и бережно поступали с ними и берегли от зла и страха, которых я там нигде не замечал.

Да и между взрослыми нельзя было узнать, кто кому приходится родным и близким, а кто чужим. Все одинаково любили друг друга, почитали и дорожили, живя, как голуби небесные.

У них были Старейшины, но не по чину, власти и познанию, а по прожитым годам на той земле в праведном и святом труде для ближних своих. Я видел, как белоснежные люди-птицы усердно ухаживают за растениями, живыми деревьями и множеством животных. Они ходили, присматривались, прислушивались, помогали и освобождали, кормили и мирили, лечили и спасали… И я не мог понять, к чему они так заботятся и трудятся, если ни мяса не едят, ни злаков, ни молока не пьют, не одеваются шкурами и даже огня для себя не разводят? И Старец снова повторил то, что уже говорил: «Они знают Жизнь в себе и выполняют волю её во всём, ибо знают смысл своей жизни во всём».

Понять его слова я не мог, но мне так нравилась эта жизнь и эти люди, что я бы ни за что не ушёл оттуда.

В дороге снова и, снова говорил мне Старец и о моей жизни, и о жизни обитателей той земли.

Встречали мы такие края, где уже не было белых людей, а только живые деревья, сказочные растения и животные. Они не росли ни в земле, ни в воде, они бродили, как живые существа, не похожие ничем на людей, но имеющие свою душу и свой разум.

И когда мы поднялись в воздух и полетели в далёкий путь, эти одушевлённые существа полетели за нами, словно жалея, что мы покидаем их, и будто упрашивая нас остаться ещё погостить.