"Итерации Иерихона" - читать интересную книгу автора (Стил Аллен)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРИРОДА КОГЕРЕНТНОГО СВЕТА (18 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

5. ЧЕТВЕРГ, 9:35

Как я заснул — не помню: настолько был пьян.

Где-то ночью, очевидно, перелез от письменного стола в неприбранную постель. Неосознанно, это было рефлекторное действие, а ни в коей мере не волевое решение пойти дрыхнуть. В какой-то момент я просто вырубился, и следующее, что я помню, — как в мою дверь колотят тяжелым кулаком.

— Розен! Эй, Розен! — Длинные яркие лучи солнца били в окна моего чердака. Глаза болели, во рту было, как на дне кошачьего ящика с песком, а в голове искрили сотни коротких замыканий. Где-то в мире пели птицы, жужжали пчелы, добрые коровки давали молочко благословенным фермерским дочкам, и счастливые маленькие гномы пели бодрую песенку, весело шагая на работу.

Но все это было очень уж далеко, поскольку в моем чердачном бардаке этим ясным апрельским утром я себя чувствовал просто ста девяностами фунтами мышиного дерьма.

— Розен, так тебя перетак! Вылазь из койки, падла!

Я откинул одеяло и спустил ноги на пол. Правая наткнулась на полупустую бутылку пива; я тупо смотрел, как она катится по деревянному полу, отскакивает от кухонного стола и останавливается, покачиваясь, возле входной двери, оставив за собой легкий след пивных опивков. Почему-то это показалось мне захватывающим зрелищем: наглядная демонстрация ньютоновской физики.

— Розен!

— Слышу, слышу, — пробормотал я. — Глаза не проплачь по моей погибшей душе.

Ноги еще, оказывается, работали — по крайней мере настолько, что я мог дойти до двери без костылей. Подобрав с пола какую-то футболку, я сунул в нее голову, побрел через всю комнату к двери, вытащил засов и распахнул дверь.

Эрл Бейли, двести шестьдесят фунтов злобы, упакованные в шесть футов два дюйма безобразия, был последним, кого я хотел бы видеть с похмелья. Он смотрел на меня, как на крысу, которую забыли прикончить дератизаторы. Хотя с тех пор, как он стал владельцем здания, дератизаторы здесь не были ни разу.

— Ты чего это? — рявкнул он. — Я уже пять минут в дверь стучу.

— Прости, у меня был междугородный разговор с президентом. Он спрашивал, могу ли заехать к нему сегодня и помочь бороться за всеобщий мир, но я ответил, что сначала должен разобраться с тобой.

Перл переступил порог и с отвращением сморщил нос.

— Ну и разит от тебя. Ты что, уже сегодня с утра?

— Нет, я вчера с вечера. — Я потянулся и достал бутылку, которую до того отфутболил под стол.

— Тут еще осталось. Хочешь глотнуть? — спросил я, встряхивая бутылку и запуская винтом полудюймовый слой теплого пива.

— Дай войти. — Он оттолкнул мою руку.

Он прошел твердыми шагами на середину комнаты, упер кулаки в широкие бока и оглядел кучи шмоток и пустых коробок от пиццы на полу, засохшие стебли, свесившиеся со стропил, полупустой остывший кофейник на электрической плитке, беспорядочно набросанные книги и бумаги возле компьютера на столе.

— Парень, тут у тебя смердит, как на помойке.

— Да брось ты, Перл, — вяло буркнул я. — Ты что, думал, что пускаешь сюда жить Папу Римского?

— Нет, я думал, что здесь будет жить нормальный взрослый человек. — Он глянул на меня через плечо. — Ты мне сказал, что собираешься в Форест-парк за материалом для статьи.

— Там я и был. И даже нашел материал.

— Ха! — Он прошел к моему столу и глянул на книги и газеты. — В утренних газетах сказано, что вчера вечером в парке был рейд ВЧР. — Он наклонился, пытаясь выбросить какой-то мусор в переполненную корзину. «Пост» заявляет, что в амфитеатре Муни арестовали несколько нарушителей.

— Если что-то заслуживает слова «преуменьшением, то это оно и есть, ответил я. — О стрельбе ничего не сказано?

Он внимательно посмотрел на меня, чуть приподняв в удивлении бровь:

— О стрельбе ничего. А ты видел?

Я помотал головой:

— Нет, но слышал выстрелы. Извини, я там не лез под пули…

— И не остановился посмотреть, да? — Он поставил банку вертикально и отряхнул руки о джинсы. — Почему?

Я осторожно потрогал руками болевшую шею:

— Ну, босс, ты же знаешь, что они говорят, когда в тебя стреляют. Дескать, тебе естественным языком объясняют, что пора домой.

— Херня. Ты репортер. И первым делом ты собираешь материал для статьи, а потом уже думаешь, как уносить ноги.

— Тебе легко гово…

— Но ты же не видел раненых, верно?

Я мотнул головой. Бейли закрыл глаза, сделал глубокий вдох и сказал спокойным голосом:

— Значит, стрельбы не было. Только если мы можем предъявить тела погибших.

— Да иди ты, Перл! — заорал я. — Я там был! Я слышал выстрелы и слышал крики…

— Но ты же не видел пострадавших? — Перл смотрел на меня в упор. — Да я-то тебе верю. Я даже думаю, что ты на самом деле там был, а не забился в эту дыру накачаться до одури. — Он подошел к кровати, подобрал скинутые мной с вечера ботинки с коркой грязи и бросил их опять на пол. По крайней мере одно вещественное доказательство, что я не наплевал на задание. — Но если ты мне не найдешь трупа с пулей ВЧР в груди, то ты отлично знаешь, что скажет стадион.

Я кивнул. Это уж точно. Заранее известно, что заявит официальный представитель Войск Чрезвычайного Реагирования, когда (и если) его спросят о стрельбе во время вчерашнего рейда. Войска были вынуждены открыть огонь по вооруженным сквоттерам в порядке необходимой самообороны. Либо такой ответ, либо вообще полное отрицание.

Не в первый уже раз молодчики из ВЧР открывали огонь по невооруженным гражданским лицам в Сент-Луисе, но еще ни разу никто, от прессы до Союза Гражданских Свобод США не возбудил успешного дела против ВЧР по обвинению в неоправданном применении вооруженной силы. Жизнь в моем родном городе стала как в банановой республике третьего мира: обвинения выдвигались часто, но вещественные доказательства имели привычку таинственным образом исчезать. Как и свидетели.

Местная пресса ходила по тонкой ниточке. Особенно «Биг мадди», которая имела привычку подробно освещать истории, в «Пост» едва упоминавшиеся. Федералы не могли отменить Первую Поправку, но насолить Перлу — вполне. Налоговые проверки, судебные иски… Бейли знал, каково приходится тем, кто будоражит общественность, и умел соблюдать осторожность.

Доказательств нет — значит, нет и статьи. Бездоказательные заявления ему были по фигу, и мне следовало бы уже это знать.

— Черт, Перл, ты уж прости. Я не думал…

— Не зови меня Перл, — сказал он. Свое прозвище он ненавидел, хотя так называл его каждый. Он глянул на часы: — Ты уже должен быть на заседании редакции.

— А… да. Заседание. А когда оно должно было начаться?

— Полчаса назад. Ты его пропустил. Потому я и здесь. — Он направился было в ванную, но оттуда из-за двери потянуло воздухом, и он решил, что лучше не надо. Ткнув большим пальцем в сторону уборной, спросил: — Там кто-нибудь есть?

— Никого, кого ты раньше не видел. — Я встал из-за стола. — Извини, что опоздал на заседание. Я прямо сейчас спускаюсь…

— Ни в коем случае. В таком виде от тебя всех стошнит. — Он с омерзением мотнул головой, затем одарил меня ехидной улыбочкой: — Ты вчера вечером тяжело работал. Прими душ и переоденься в чистое.

— Спасибо. Я через полчаса…

— У тебя пятнадцать минут. А президенту скажи, что он ублюдок и что в мир во всем мире я не верю. — Улыбка исчезла. — А если через пятнадцать минут я тебя не увижу, можешь начинать читать объявления о работе. Уловил?

— Уловил.

Мне не понравилось, как он это сказал.

— Встретимся внизу. — Он повернулся и, шагнув обратно в комнату, добавил: — И разберись в этом гадюшнике. Жить невозможно. Я бы точно не смог.

Дверь за ним захлопнулась.

Офисы «Биг мадди инкуайрер» расположились в большой комнате второго этажа, перегороженной дешевым пластиком на отсеки. Все это напоминало лабиринт, в который запускают мышь-неудачницу: компьютерные терминалы на потрепанных столах серого металла, флюоресцентные лампы среди трубок и проводов затянутого паутиной потолка, шахматно-кирпичные стены, завешанные старыми афишами рок-концертов. Возле лестничной клетки, ведущей к входной двери, стоял личный стол, куда нескончаемый поток одиноких приносил свои объявления для таких же одиноких; в другом конце комнаты находился отдел макетирования, где группа богемных художников лепила страницы в клубах марихуанового дыма, вытягивавшегося только в полуоткрытое окно. Радикальный шик, опоздавший к временам, когда быть радикалом было шикарно, а Том Вульф ушел на небеса к Великому Текст-Процессору.

Где-то в середине комнаты находился редакторский отдел: четыре сдвинутых вместе стола, и Гораций — неофициальный герб газеты, висящая на стене здоровенная голова северного оленя в огромных солнечных очках и бейсбольной кепке «Кардиналов», — надзирал за работой. Два других штатных корреспондента куда-то выехали на задание, дав нам с Джоном Тьернаном возможность провести наше собственное редакционное совещание по поводу вчерашних событий.

Джон — самый странный человек в штате «Биг мадди», поскольку он единственный, кто с виду похож на нормального человека. В газете, где каждый пьет, или покуривает травку, или экспериментирует в ванной с галлюциногенами, за Джоном из пороков можно приметить лишь пристрастие к жевательной резинке. Большая часть народу приходит на работу в джинсах, футболках или тренировочных костюмах, а наш редактор отдела искусства нередко щеголяет в пенсне и оперной шапке. Джон приходит в деловом костюме, застегнутой на все пуговицы рубашке с Оксфорд-стрит и в однотонном галстуке. Иногда он надевал кроссовки, но это было его единственное отступление от официального костюма. Волосы он стриг не слишком коротко и не слишком длинно, брился каждый день, а слово на букву «х» не смог бы произнести, даже если бы его стукнули этим предметом по голове. У него была жена, двое детей и две кошки, он жил в небольшом доме в западном пригороде, каждое воскресное утро ходил к католической мессе, и, как я подозреваю, священник никогда не слышал ничего скучнее его исповеди.

Но в «Биг мадди» его никто никогда не попрекал за нестандартное поведение. Он не только был терпим ко всем причудливым персоналиям редакции, но еще был лучшим в городе репортером-ищейкой. Эрл предпочел бы продать в рабство собственного сына, чем отпустить Джона Тьернана в другую газету.

— Ты узнал ее имя? — спросил он, когда я рассказал ему, что случилось во время рейда в Муни.

— Как же! — ответил я. — Мне даже не удалось с ней толком поговорить, как я тебе и сказал. Но она не оттуда. Она не сквоттер.

— Понял, о'кей. — Джон говорил, как бы рассуждая вслух. Ноги он положил на соседний стол. Вытащив ящик стола, он достал оттуда пачку жвачки. — Но если она меня знает…

— По имени, но не в лицо. Иначе как она могла принять меня за тебя?

Джон предложил мне палочку «Дентайна», я отказался, и он стал разворачивать палочку для себя.

— Соображаешь, кто это? — спросил я.

— Да нет. Это может быть кто угодно. — Он пожал плечами, запихнул палочку в рот и стал задумчиво жевать, в то же время вертя трекбол компьютера, запоминая статью, над которой в тот момент работал. — И она сказала, что хочет видеть меня в восемь вечера сегодня у Клэнси?

— Именно так. И не верить никаким сообщениям, которые передаст тебе Дингбэт…

Джон усмехнулся уголком губ:

— Да, верно. И не верить ничему, сказанному по телефону. Странно.

Он покачал головой, сбросил ноги со стола и крутанулся на кресле, поворачиваясь лицом к компьютеру:

— Ладно, мне все равно сейчас надо закончить эту штуку, потом в полдень пресс-конференция…

Тут я щелкнул пальцами, потому что внезапно вспомнил одну штуку. Прошу заметить, только сейчас вспомнил, наверно, все дело в похмелье.

— Ах, да, кстати, самого-то главного я не рассказал. Когда я спросил ее, из-за чего, собственно, весь шум, она сказала всего два слова. Э-э, гм… «Рубиновая Ось».

Руки Джона замерли над клавиатурой. От экрана он не отвернулся, но выражение лица вдруг стало совсем другим, и я понял, что он уже не думает о мелких злободневных делах.

— Как, еще раз? — спросил он, не повышая голоса.

— «Рубиновая Ось», — повторил я. — Я попросил Джокера поискать, но он мне ничего не смог сказать. А что, тебе это что-то говорит?

— Расскажи мне все это еще раз, — сказал он, снял руки с клавиатуры и повернулся вместе с креслом лицом ко мне. — Медленно.

Позвольте мне чуть подробнее рассказать про Джона Тьернана.

Мы с Джоном старые друзья еще с девяностых, мы встретились на первом курсе Миссурийского университета в Колумбии. Мы оба уроженцы Сент-Луиса, а это ведь что-то да значило в аудитории, где полно ребят не из нашего штата, и потому мы каждый день вместе работали в отделе городских новостей, гоняясь за пожарными и описывая всякие мелочи. Когда нам выдали корочки, я поехал на север штатным сотрудником оппозиционной газеты в Массачусетсе, а Джон остался в Миссури на должности штатного корреспондента «Пост-диспэтч», но связь мы поддерживали. Каждый из нас женился на своей университетской подруге примерно в одно и то же время — я связал свою судьбу с Марианной через два месяца после свадьбы Джона и Сэнди. Даже дети, Джейми и Чарльз, родились у нас в один год. Такие вещи иногда случаются.

Примерно тогда, когда я расстался с журналистикой, Джон уже вел в «Пост-диспэтч» журналистские расследования. Когда я начал серьезно подумывать увезти Марианну и Джейми с северо-востока, Джон уговорил меня вернуться в Сент-Луис, обещая замолвить за меня словечко в «Пост-диспэтч». Я согласился наполовину: моя семья переехала в Миссури, но я решил, что журналистики с меня хватит. Один нью-йоркский издатель заинтересовался моим недописанным романом, а Марианна согласилась содержать семью на то время, которое мне понадобится для окончания книги. Джон повторил свое предложение, когда переходил из «Пост» к Перлу, но мне было по-прежнему не интересно. Роман резво подвигался к концу, и становиться репортером у меня не было никакого желания.

А потом было землетрясение, и смерть Джейми, и разъезд с Марианной, и вдруг я обнаружил, что живу в дешевом мотеле возле аэропорта с парой долларов в бумажнике. Какое-то время я перебивался случайными заработками по нищенским расценкам, однажды вдруг оказалось, что я стою в телефоне-автомате, звоню Джону на работу и спрашиваю, остается ли в силе его предложение и, кстати, не знает ли он, где можно снять дешевую комнатку? Джон сумел ответить положительно на оба вопроса и, возможно, спас меня от дурдома.

Это все к тому, что Джон Тьернан — мой лучший друг, и секретов у нас почти не было.

Именно почти: Джон был заядлым профессионалом и классным специалистом по журналистским расследованиям, а хороший репортер-ищейка даже с приятелями не обсуждает свою работу. Я знал, что Джон не привык открывать свои карты, и воспринимал это как данность, потому я и сейчас не слишком рассчитывал, что он выложит все как на духу.

— Это что, правда серьезно — насчет рубиновой оси?

Джон утвердительно наклонил голову — очень медленно — и потер пальцами подбородок.

— Да, это кое-что значит. — Он рассеянно смотрел за окно на шпиль церкви Сен-Винсент де Поль в нескольких кварталах от нас. — Это часть материала, над которым я сейчас работаю, и… ты знаешь, я думаю, что знаю, кто встречался с тобой вчера вечером.

— Источник? — спросил я, протягивая руку к его пачке и вытягивая палочку резинки. — Я так понял, что ты с ней не знаком.

Джон покачал головой:

— Мне пришла пара анонимных е-мейлов с месяц назад. Я понимаю, как ты растерялся, ведь ты думал, что у ворот ждут тебя, а тут…

Он передернул плечами:

— Черт меня побери, если я понимаю, как СИ на мой ПТ попало к тебе. Даже префиксы у них разные. Такого просто не бывает.

— Какой-то глюк в сети. Не знаю. Но случайно я получил направленное тебе сообщение…

Тут мы посмотрели друг на друга и оба покачали головой. Уж скорее добрая фея оказалась бы моей тещей. Шансов на такое совпадение не больше, чем позвонить больной бабушке и по ошибке выйти на горячую линию между Белым домом и Кремлем. Конечно, может случиться и это, но и вы можете стать миллионером, выиграв в лотерее штата Иллинойс по случайно подобранному на улице трамвайному билету.

Совпадение, хрена с два. Никто из нас в добрую фею не верил.

— Позволь мне тебя спросить, — сказал Джон чуть погодя. — Если бы ты ее снова увидел, ты бы ее узнал? Ведь было темно и дождь, но…

— Нас так притиснули друг к другу, что еще чуток поближе, и я должен был бы, как честный человек, жениться. Узнал бы. — Я развернул жвачку и засунул ее в рот. — А как ты думаешь ее искать? Позвонить на стадион и спросить, не случилось ли им вчера вечером пристрелить пожилую чернокожую даму?

Джон усмехнулся, потянулся к ящику стола и достал блокнот с кожаной обложкой. Открыв его, он вытянул белую карточку с гравировкой из внутреннего отделения и дал мне.

— Забавно, можно сказать…

Я взял карточку и стал ее рассматривать. Это было приглашение для прессы на прием для узкого круга, имеющий быть сегодня в полдень, от компании под названием «Типтри корпорейшн». Я повертел карточку в пальцах:

— Там?

— Там, — ответил он. — Она у них работает.

Город совпадений.

— Но ведь ты не знаешь, как ее зовут…

Он помотал головой. Я перевернул карточку и увидел, что она адресована ему персонально.

— Странно, что она не просила передать тебе, что встретится с тобой на этом приеме.

— Есть причины, — ответил он. — Да и к тому же она может не знать, что я там буду. Компания разослала такие приглашения десяткам репортеров по всему городу…

— А мне не прислали? — Я почувствовал себя обойденным, хотя и понимал, что на такие вещи приглашают только репортеров высшего ранга.

— Так там, знаешь, только сыр бри и вино…

— А я люблю сыр и вино.

— Ну, никто не будет становиться между тобой и сыром.

Я взглянул на него сурово, и он ответил широкой улыбкой. Дружба — это когда прощаешь человеку подобные идиотские замечания. Он продолжал:

— Как бы там ни было, но Джаху тоже послали приглашение. Они, очевидно, хотят, чтобы был фотограф. Если ты сможешь выдурить у него приглашение…

— Сейчас этим займусь. — Я встал, направляясь к черной лестнице в подвал. — Ты когда выезжаешь?

Джон посмотрел на часы:

— Как только ты вернешься. Это где-то в западном округе, так что надо ехать. Не задерживайся там на кофе.

— Даже на чай не задержусь. Через пятнадцать минут у выхода.

Когда я проходил мимо закутка Перла, он сделал мне вслед ободряющий жест — большой палец вверх. Я даже почувствовал себя виноватым, поскольку должен был бы зайти и сказать, куда иду. Но тогда он бы стал настаивать, чтобы я остался, пока не закончу свою колонку, хотя до крайнего срока еще больше суток. И эта мысль, вместе с чувством вины, немедленно испарилась. Колонка может подождать, и вообще впервые за этот месяц мне попался настоящий сюжет, даже если в конце концов окажется, что он для статьи Джона.

А мне хотелось чего-нибудь горяченького.

И за мои грехи, прошлые и будущие, я его получил. Теперь, когда все позади, я бы ни за что не захотел вляпаться в такое еще раз.