"Из-под лжи" - читать интересную книгу автора (Миронова Татьяна)

2. Фабрика лжи: почему по сей день скрывают правду о цареубийстве

Нагнетание лжи после Февральского переворота и особенно сейчас имеет все те же мистические истоки – не дать русским возлюбить своего Царя, не дать им осознать, кто действительно виноват в гибели Самодержавной России. Ведь и тогда русские люди пытались осмыслить, понять, отчего постигла их пучина бед, и на их мучительные вопросы был ловко подсунут еврейский ответ – это он, ваш Царь, кровавый и жестокий, виноват во всем! И ведь верили… Как завороженные повторяли вслед еврейской лживой наглой пропаганде – "Николашка", "Царица-немка", "распутинщина"…

В первые же дни революции во всех больших городах России – в обеих столицах, Москве и Петербурге, в Киеве, Харькове, Вятке, Казани, Феодосии – были выпущены пасквили – всего 36 наименований, анонимные, под русскими псевдонимами и под подлинными еврейскими фамилиями, посвященные "гнусным делам" Царя, немки и Распутина. К примеру, стихотворное "сочинение" Льва Никулина (настоящее имя – Лейба Вениаминович Окольницкий), которое он опубликовал под псевдонимом "Анжелика Сафьянова", вышло в 1917 году в Москве и раешным стишком – так легче войдет в память – излагало все те же клеветы – развратный, пьяный мужик управляет государством, безвольным Царем (20).

Казалось, все кончено: Государь свергнут с Престола, Царская Семья в заточении, Их Друг убит. Но брошюрки и статейки все множились, чтобы, не дав людям опамятоваться, отвергнуть народную душу от плененного Государя. Так появились спешно состряпанные "под народ" "Сказки о царе-дураке, о царице-блуднице и о Гришке – распутной шишке". Так что хулительные надписи частушечного пошиба на стенах Ипатьевского дома возникли не от дореволюционного кипения "народного гнева", но от послереволюционной пропаганды, и потому убийцы и мучители Царской Семьи в охране дома Ипатьева разделяют свою вину с сочинителями хулы Никулиными-Окольницкими, Шварцами, Менделевичами и прочими клеветниками. Но это был лишь первый, скоропалительный заказ на фальсификацию, исполненный с грубой поспешностью, чтобы объяснить народу, за что "скинули" Царя. Дальнейшие фальсификации делались более осторожно, расчетливо и умно.

В 1927-1928 годах на страницах журнала "Минувшие дни", приложения к вечернему выпуску "Красной газеты", был издан так называемый "Дневник А.А. Вырубовой", о смерти которой сообщил незадолго до этого, в 1926 году, журнал "Прожектор". Подготовившими публикацию значились некто О. Брошниовская и 3. Давыдов, но в действительности это был подложный документ, составленный писателем А.Н. Толстым и историком П.Е. Щеголевым. Об этом сам Щеголев впоследствии рассказывал в интервью эмигрантскому журналу, расписав, как они с Толстым выдумывали факты и сюжеты, как спорили, что "пройдет" (чему поверят), а что "не пройдет" в их сочинении за правду. В русской эмигрантской среде фальшивку сразу распознали, явилось опровержение Анны Александровны Танеевой, к счастью, оказавшейся живой и жившей уединенно в Финляндии. Ранее были опубликованы ее подлинные воспоминания. Но не на эмигрантов-читателей рассчитывали Щеголев с Толстым. Они заботились о том, чтобы свой, советский, читатель в десятилетнюю годовщину гибели Государя и Его Семьи не вспомнил Их добрым словом.

Эта разоблаченная тогда фальшивка сослужила нам добрую службу в том смысле, что не позволяет теперь простодушно принимать на веру любой вновь обнаруженный и опубликованный документ, относящийся к Царской Семье и Ее окружению. Покажем здесь, как работают фальсификаторы "исторических документов".

Во-первых, в предисловии к Дневнику Вырубовой излагалась подробная история "рукописи", с рассказом о том, как был утерян (утоплен в проруби подругой) подлинник, будто бы собственноручно написанный Вырубовой. Во-вторых, рассказывалось, что рукопись эта была переведена на "плохой французский язык" двумя сообщницами Анны Александровны, чтобы сохранить текст от изъятия при обысках. Так что все огрехи и несходства стилистики Дневника с подлинным слогом Танеевой были списаны на издержки переводов сначала с русского на французский для конспирации, затем с французского на русский для публикации (21).

Содержательная сторона текста представляла собой смешение подлинных событий вполне невинного свойства с вымышленными, содержащими грязную клевету, причем большая часть из них была заимствована из сочинения С. Труфанова "Святой черт", опубликованного по заказу еврейско-американских издателей в 1917 году (22), и из книги В.П. Семенникова "За кулисами царизма", в 1925 году обнародовавшего архив тибетского врача Бадмаева, также фальсифицированный (23). И такая будто бы перекличка "фактов" из разных книг создавала иллюзию подлинности событий, согласованно излагаемых в нескольких "источниках". На этом фоне и "новые факты", целиком придуманные Щеголевым и Толстым, приобретали вид исторической достоверности.

Дневник Вырубовой – не единственная фальшивка, сочиненная Щеголевым и Толстым. В Государственном Архиве Российской Федерации сохранился так называемый Дневник Распутина, грубый подлог, очевидно, тех же авторов, публиковать который они не решились после разоблачения Дневника Вырубовой. Зато в 1925 году сначала в Берлине, затем в Ленинграде была опубликована пьеса "Заговор императрицы" (24) все тех же мастеров фальшивого слова (в последующие годы она с огромным успехом ставилась в 14 городах России!), в ней ложь из поддельного Дневника вложена в уста Государя и Государыни, Распутина и Танеевой. Угомониться Щеголев не мог. Будучи в 1924-1925 годах председателем Петроградского отделения историко-революционной секции при едином государственном архивном фонде, он издал семь томов архивных материалов под названием "Падение Царского режима" (25), подлинность которых вызывает массу сомнений. Опубликованные П.Е.Щеголевым протоколы допросов, проводимых Чрезвычайной Следственной комиссией и обличающих Императора, составлены при непосредственном участии самого Щеголева – члена этой комиссии в 1917 году.

Сомнительной подлинности архив, подложные дневники Вырубовой и Распутина, пьеса "Заговор императрицы" – плод усилий только двух фальсификаторов – историка П.Е.Щеголева и писателя А.Н.Толстого. А сколько еще их бесовского племени потрудилось над тем, чтобы навсегда искоренить почитание, память, боль, печаль русского народа о своем погибшем Государе, о Царской Семье, чтобы в них и только в них русские увидели причину своих непреходящих зол и гибели России.

Хроника появления фальсифицированных исторических документов свидетельствует о том, что чаще всего выходили они на свет в ответ на всякое правдивое слово о Государе и Его Семье, которое было опасно для иудеев-большевиков русским почитанием Святых Царственных мучеников и русским же осознанием истинных виновников их страшной гибели.

Так, от имени Я. М. Юровского, коменданта Ипатьевского дома, организатора расстрела и уничтожения тел Царской Семьи, написаны так называемые "записки", известные в трех редакциях. Наиболее ранняя редакция записок, где свидетельства Юровского интерпретированы членом ВЦИК, историком М.Н.Покровским, датируется 1920 годом. Именно в 20-м году в Лондоне опубликована книга Роберта Вильтона "Последние дни Романовых", в которой автор бесстрашно объявил о еврейском заговоре в истории цареубийства: "советские евреи творили еврейское дело" (26, с. 26). Вильтон описал обстоятельства убийства, как его восстановил на следствии следователь Н.А.Соколов, дал перечень еврейских организаторов и расстрельной команды. Одновременно он изобличил убийц в изощренном "заметании следов": "Убийцы приняли чрезвычайные меры к тому, чтобы преступление никогда не всплыло наружу. В этом случае, как и во всех других, они побили мировой рекорд и история не знает таких мастеров обмана. Вот перечисление принятых "предосторожностей": 1. Ложное официальное оповещение (о том, что расстрелян только Государь, а Семья эвакуирована в надежное место – Т.М.). 2. Уничтожение трупов. 3. Ложное погребение (сообщение о торжественном захоронении тела Государя в Омске в газете "Известия" – Т.М.). 4. Ложный судебный процесс (согласно ему в убийстве Царской Семьи были обвинены, изобличены и расстреляны эсеры Яхонтов, Апраксина и Миронова – Т.М.). 5. Ложный следственный комитет (во главе со Свердловым – Т.М.) (26, с. 48).

Застигнутые врасплох, ведь большевики не ожидали столь скорого обличения их злодеяния, они создали "официальную версию" убийства» которая, с одной стороны, уже не должна была резко отличаться от результатов белогвардейского расследования, обнародованных Вильтоном (так в записке Юровского появились прямые пояснения к фактам, приведенным английским журналистом), с другой стороны, эта версия аккуратно бы направляла детали преступления в русло, выгодное кремлевско-иудейским цареубийцам.

Записка Юровского воспроизводит хронологию убийства, при этом события пересказаны другим лицом – историком Покровским (27), о самом Юровском в тексте документа вообще говорится в третьем лице – "комендант". Рукой Покровского, по свидетельству директора ГАРФ СВ. Мироненко (28), приписаны в машинописном тексте записки и координаты места захоронения. Покровский вроде бы излагает в записке факты со слов Юровского, но стилистика речи Юровского в этом документе не выявляется, перед нами стиль профессионального историка – краткое, емкое и бесстрастное изложение канвы событий. Надо сказать, что сам Юровский имел низшее образование и по-русски говорил и особенно писал неумело. Примером стиля его речи является письмо коменданта, датированное 1918 годом, к его екатеринбургскому знакомому Архипову с просьбой позаботиться о матери при захвате Екатеринбурга белыми: "Я обращаюсь к вам еще и по тому что вы строгий в своих принцыпах даже при условиях гражданской войны и при условии когда вы будете у власти. Я имею все основания полагать что вы с вашими принцыпами останетесь в одиночестве но всеж вы съумеете оказать влияние на то чтоб моя мать которая совершенно не разделяла своих взглядов виновная следовательно только в том что родила меня а также в том что любила меня" (29, с. 179). Этот отрывок из письма коменданта-цареубийцы цитируется по копии следственного дела, бывшей в распоряжении М.К. Дитерихса, и его мало связная речь с пропуском глаголов резко контрастирует с литературным текстом "записки".

Итак, "записка" Юровского представляет собой официальную версию большевиков, где намеренно смешаны ложь и правда. Вот пример вынужденной правды, вызванной вильтоновским опубликованием документов следствия: "…трупы опустили в шахту, при этом кое-что из ценных вещей (чья-то брошь, вставленная челюсть Боткина) было обронено, а при попытке завалить шахту при помощи ручных гранат, очевидно, трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части – этим комендант объясняет нахождение на этом месте белыми оторванного пальца и т. п." (30). А далее следуют показания о захоронении тел, мягко опровергающие Вильтона, дескать, да, сжигали, но не всех, и не преднамеренно, а вынужденно, по воле обстоятельств, и только "Алексея и Александру Федоровну, по ошибке вместо последней с Алексеем сожгли фрейлину". Для остальных "выкопали братскую могилу… Этого места погребения белые не нашли" (30).

На основе записки Юровского официальная кремлевская версия цареубийства получает "закрепление" в печати. В сборнике "Рабочая революция на Урале" в 1921 году появляются "воспоминания" П.М.Быкова, который именуется "первым председателем исполкома Екатеринбургского Совета рабочих и солдатских депутатов". "Последние дни последнего царя" – таково название "мемуаров" этого человека, лично в цареубийстве не участвовавшего, оно имеет прямую перекличку с названием книги Вильтона "Последние дни Романовых", последующие издания этих воспоминаний повторяют в точности название книги английского журналиста. Воспоминания Быкова представляют собой "сводку бесед с отдельными товарищами, принимавшими то или иное участие в событиях, связанных с семьей бывшего царя, а также принимавшими участие в ее расстреле и уничтожении трупов" (31, с. 19). Конечно, сам Быков к составлению этих мемуаров не причастен, беседы проводил (о чем свидетельствует записка Юровского) и текст писал все тот же большевистский летописец Покровский, это его рука на основе официальной версии создает миф для "общего пользования". Здесь окончательно затерт "еврейский след" цареубийства и вина за расстрел возложена на левых эсеров, назван непосредственный убийца – русский Петр Ермаков с четырьмя подручными, но вслед за расследованием Соколова подтверждается расстрел всей Семьи и полное сожжение тел. Текст не богат подробностями и создан в присущей Покровскому профессиональной стилистической манере краткого и емкого повествования.

В 1922 году появляется вторая, пространная редакция "записок Юровского". Это тоже машинописный текст, подписанный самим Юровским и имеющий сделанную им собственноручно правку. Документ, уточненный и выверенный цареубийцей, в частности уточнено расстояние до места так называемого "захоронения царских останков", появился на свет в связи с публикацией в том же 1922 году во Владивостоке книги М.К.Дитерихса "Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых" (32). Материалы следствия, приведенные в книге Дитерихса, вновь указывают на ритуальное еврейское преступление, что заставляет цареубийц усиленно продвигать свою "версию", они настаивают на своем "списке" организаторов и исполнителей преступления, убеждают, что тела были именно захоронены, а не сожжены. Юровского при этом пытаются представить в так называемой "записке" главным режиссером захоронения. От его имени в этом фальсифицированном документе пишут, что сразу после расстрела и погрузки тел в машину он поехал к Ганиной Яме. Но из следствия Соколова известно, что Юровский появился в районе Ганиной Ямы только в конце дня 17 июля, а тела были отвезены туда, как известно, ранним утром. Так что описание комендантом Ипатьевского Дома всего дня 17 июля, проведенного рядом с телами, не достоверно. От имени Юровского, как очевидца и участника захоронения, описывается сокрытие тел в яме под шпалами на дороге в ночь с 18 на 19 июля. Но анализ документов следствия и свидетельство генерала Дитерихса говорят о том, что Юровский в описываемом им захоронении участвовать не мог. Абсурдно выглядят приписываемые коменданту показания о времени сжигания тел: машина застряла на дороге в половине шестого утра» здесь сожгли два трупа и кости похоронили в отдельной яме, в то время как по данным следственных материалов Соколова, в 5-6 часов утра грузовик был уже в Екатеринбурге.

Историки С.А.Беляев, ЮА.Буранов, О.А.Платонов, журналист А.П.Мурзин полагают, что версия Юровского о захоронении "на дороге под мосточками" была злонамеренной дезинформацией чекистов, стремившихся оспорить выводы следствия, изложенные в книгах Р.Вильтона и М.К.Дитерихса о ритуальном характере цареубийства, об отчленении головы Государя, и, действительно, чекисты создали "захоронение останков" самого тривиального бандитского расстрела где-то между 1918 и 1919 годами.

Две книги, вышедшие друг за другом, Вильтона и Дитерихса, активно участвовавших в расследовании убийства Царской Семьи и владевших копиями следственного дела, не могли не вызывать тревоги цареубийц, они ждали главного "залпа", самого важного, обличающего их свидетельства, – публикации книги следователя Н.А.Соколова, держателя основных материалов следствия, не оставлявшего своего расследования и за границей, где он продолжал снимать показания, допрашивать очевидцев, собирать материалы.

В ожидаемых от него выводах Соколов, безусловно, должен был быть единомыслен с Вильтоном и Дитерихсом. Вот как об этом говорит Р.Вильтон: "Живя в продолжение многих месяцев в постоянном единении с Дитерихсом и Соколовым, могу свидетельствовать о том, что расследование Царского дела велось ими сообща… Вообще Царское дело распадалось на три части: 1) само убийство, 2) судьба трупов, 3) политическая обстановка. По всем трем пунктам роль М.К. Дитерихса была огромной, в розысках и обнаружении остатков жертв Екатеринбургского убийства его роль оказалась совершенно исключительной, решающей… этим фактом нисколько не уменьшается роль и огромная заслуга Соколова в ведении следствия" (26, с. 76).

Вильтон и Дитерихс написали книги, в которых главные выводы – об организаторах цареубийства, о его исполнителях, о ритуальном характере обращения с телами расстрелянных совпадают, и, следовательно, последнее слово об этом жесточайшем из преступлений века было за Соколовым. О том, какие заключения он предполагал внести в свою будущую книгу, свидетельствует статья, изданная без подписи в "Царском вестнике" в 1939 году. (Много позже О.А.Платонов установил, что ее автором был доктор К.Н.Финс, записавший свидетельства друга Соколова А.Шиншина). Приведем отрывок из статьи дословно: "Сведения о контактах Я. Шифа и Я. Свердлова (свидетельствующие о прямом приказе мирового еврейства убить русского Царя – Т.М.), были лично сообщены Соколовым в октябре 1924 года, то есть за месяц до внезапной его кончины, его другу, знавшему его еще как гимназиста пензенской гимназии. Этот личный друг Соколова видел и оригинальные ленты, и их расшифрованный текст, Соколов, как можно видеть из его письма своему другу, считал себя ''обреченным", а потому он и просил своего друга прибыть к нему во Францию, чтобы передать ему лично факты и документы чрезвычайной важности. Доверять почте этот материал Соколов не решался, так как письма его по большей части не доходили, Кроме того, Соколов просил своего друга ехать с ним в Америку к Форду, куда последний звал его как главного свидетеля по делу возбуждаемого им процесса против банкирского дома "Кун, Лоеб и К". Процесс этот должен был начаться в феврале 1925 года. Поездка, однако, не состоялась, так как Соколов, которому в то время было сорок с небольшим лет, внезапно умер в ноябре 1924 года. В первое посещение Соколовым Форда тот советовал ему не возвращаться в Европу, говоря, что это возвращение грозит ему опасностью, Соколов не послушал Форда, имевшего, очевидно, основание отговаривать Соколова от поездки в Европу. Как известно, Соколовым были опубликованы материалы об убийстве Царской Семьи. Русское и французское издания не вполне идентичны. Полное опубликование следственного материала, в том числе и текста телеграммы, оказалось для Соколова невозможным, так как издательства не соглашались на их опубликование, очевидно, опасаясь неприятностей со стороны Всемирного Еврейского Союза" (33, с.293).

Неоднократно предпринимавший попытки опубликовать всю правду об убийстве Царской Семьи, собиравшийся даже выступить об этом в антиеврейском процессе, Соколов таинственно умирает (найден мертвым во дворе своего дома) в конце 1924 года, рукопись же его книги и материалы следствия попадают в руки ''благодетеля" следователя, некоего князя Николая Орлова, который уже в 1925 году торопливо издает рукопись под заголовком "Убийство Царской Семьи. Из записок судебного следователя Н.А. Соколова".

Книга, как предупреждает издатель в предисловии, автором не закончена, но главное в ней, подчеркивает князь Н. Орлов, что Соколов "решился сам огласить истину – сам от себя, а не под флагом какой бы то ни было политической партии.., Соколову пришлось много и болезненно бороться за отстояние этой правды от тех, кто пытался использовать ее в своих личных целях (34, с. 4). Уже одно такое предупреждение издателя при осведомленности нашей, что Соколов принадлежал именно к партии" – к той части русских эмигрантов, которые видели в цареубийстве начало иудейского ига над, Россией, уже эти вкрадчивые слова заставляют задуматься о том, через чьи руки прошли записки следователя Н.А. Соколова по пути к их изданию.

Князь Николай Владимирович Орлов в 1924 году был еще очень молод, ему всего 31 год, и, по-видимому, он выступал в роли "попечителя" и "благодетеля" Соколова не сам от себя, а по поручению своего клана. А клан кн. Н.В. Орлова – это, как выяснилось, его семья и семья его жены Надежды Петровны Романовой. Ведь он – сын князя Владимира Николаевича Орлова, начальника военно-походной канцелярии Государя, масона, заклятого врага Государыни Александры Федоровны, это он был при Дворе Императора главным источником самых грязных сплетен об Императрице, царских дочерях и Григории Распутине, за что уволен Государем с должности, удален из Александровского Дворца, переведен на службу к своему покровителю в. кн. Николаю Николаевичу. Единомышленник В.Н. Орлова протопресвитер Г. Шавельский вспоминает о его взглядах в начале мировой войны: "В своих чувствах и к Императрице, и к Распутину князь Орлов был солидарен с великим князем. Временами и великий князь, и князь Орлов в беседах со мной проговаривались,…что единственный способ поправить дело – это заточить царицу в монастырь" (7, с. 190-191). Итак, отец "благодетеля" Соколова и издателя его записок – злейший враг Государыни Александры Федоровны, приветствовавший отречение Государя, а родня его жены и того хуже, это ее отец (великий князь Петр Николаевич Романов) и ее дядя (великий князь Николай Николаевич) – оба масоны, предавшие своего Императора, накануне революции составлявшие осиное гнездо интриг против Царствующего Государя.

Соколов прекрасно знал, что именно великий князь Николай Николаевич отказался взять на хранение следственное дело об убийстве Царской Семьи у французского генерала Жанена, перевезшего его из Китая в Европу для передачи родственникам, что это стараниями великого князя Николая Николаевича материалы эти, а главное, сундучок с царскими мощами попали в руки масонов Гирса и Маклакова и исчезли навсегда. Вот почему не ясно до сих пор, как следователь мог потом принять помощь от ближайшего родственника Николая Николаевича и доверить ему свои записки. Видимо, либо князь Н.Орлов при встречах с Соколовым скрывал свою принадлежность к этому клану, либо контактов между Орловым и Соколовым до таинственной кончины последнего просто не было, и материалы следственного дела были изъяты князем после смерти следователя.

В любом случае, записки Соколова после его смерти в 1924 году и до их публикации в 1925 году были не просто в чужих руках, они были во враждебных следователю руках, и чужое вмешательство в текст можно не только предполагать, его надо с неизбежностью искать, ведь вся цепочка событий вокруг следователя накануне его гибели была нацелена на одно – не дать ему опубликовать свои материалы, особенно телеграммы Шифа (вспомним сведения об отказе издательств в публикации), и похитить эти материалы (так ряд документов были похищены во время его поездки в Берлин).

При анализе "записок следователя" обращает на себя внимание их идейный диссонанс с книгами единомышленников Вильтона и Дитерихса. У Соколова практически снят вопрос о ритуальном характере убийства Царской Семьи. Вильтон и Дитерихс, напротив, подчеркивали это свидетельскими показаниями. У Соколова показано, что Государя и Государыню убили русские люди. У Вильтона и Дитерихса обнажена четко отлаженная еврейская организация цареубийства. Дитерихс и Вильтон приводят показания свидетелей о приезде в Екатеринбург чернобородого раввина и о посещении им Ганиной Ямы. У Соколова в записках этих свидетельств нет, но ведь он же знал о них, имел в своих материалах.

А вот перед нами выводы всех троих участников следствия при анализе перифраза из Гейне, найденного на стене подвала, где совершено убийство и, без сомнения, понимаемого всеми как приговор Государю, сделанный мстительной зловещей рукой цареубийцы.

Вильтон: "Еврей с черной, как смоль, бородой, прибывший, по-видимому, из Москвы с собственной охраной к моменту убийства в обстановке крайней таинственности, – вот вероятный автор надписи, сделанной после убийства и ухода "латышей", занимавших полуподвальное помещение, последние были на это по своему низкому умственному развитию совершенно неспособны. Во всяком случае, тот, кто сделал эту надпись, хорошо владел пером (или, точнее, карандашом). Он позволил себе каламбур с именем Царя (Belsatzar вместо Balthazar), монарх этот расположением евреев не пользовался, хотя зла пленным евреям не причинял. Понятен намек на Библию. Николай тоже зла евреям не сделал, их было много среди подданных, но он их не любил: то был в глазах Израиля грех смертный. И ему устроили самую тяжкую смерть – быть убитым своими" (35, с.92). Этой последней фразой Вильтон ясно указывает на заведомый подлог: евреи устроили так, чтобы цареубийство выглядело как дело русских рук.

Дитерихс: "Валтасар был в эту ночь убит своими подданными", – говорила надпись, начертанная на стене комнаты расстрела и проливавшая свет на духовное явление происшедшей в ночь с 16 на 17 июля исторической трагедии. Как смерть Халдейского царя определила собой одну из крупнейших эр истории – переход политического господства в Передней Азии из рук семитов в руки арийцев, так смерть бывшего Российского Царя намечает другую грозную историческую эру – переход духовного господства в Великой России из области духовных догматов Православной эры в область материализованных догматов социалистической секты" (32, ч. 1, с.204-206). Дитерихс, цитируя строку из Гейне, еще более отчетливо, чем Вильтон, выразил мысль о еврейском замысле этого преступления, указав на его духовную сущность.

А теперь вчитаемся в неожиданно скупой комментарий этой надписи у Соколова: "В этой комнате под цифрой II Сергеев обнаружил на южной стене надпись на немецком языке:

Это 21-я строфа известного произведения немецкого поэта Гейне "Balthasar". Она отличается от подлинной строфы у Гейне отсутствием очень маленького слова "aber", т. е, "но все-таки". Когда читаешь это произведение в подлиннике, становится ясным, почему выкинуто это слово. У Гейне 21-я строфа – противоположение предыдущей 20-й строфе. Следующая за ней и связана с предыдущим словом "aber". Здесь надпись выражает самостоятельную мысль. Слово "aber" здесь неуместно. Возможен только один вывод: тот, кто сделал эту надпись, знает произведение Гейне наизусть" (34, с.216). И это весь комментарий зловещей надписи в книге Соколова, при том намеренно упущено еще одно отличие оригинала Гейне от надписи в подвале Ипатьевского Дома: у Гейне имя библейского царя передано как "Balthazar", а автор надписи изображает его так – "Belsatzar", то есть "Белый Царь", ясно давая понять, что это строки приговора Русскому Царю, именуемому в своем народе "Белым Царем". В чем причина такого поверхностного, с изъятиями важных подробностей вывода Соколова – автор надписи знал Гейне наизусть, и только? Может быть, в страхе иудейском? Но ведь он сам считал себя обреченным и в деле расследования шел до конца, как Вильтон и Дитерихс. Скорее всего, перед нами текст Соколова с изъятыми из него чужой рукой главными выводами следователя, близкими по сути тому, что было сказано прежде его соратниками.

Но помимо простых изъятий, а это еще позволяло бы считать текст книги заслуживающим некоторого доверия, в "записках следователя" существует масса лживых "вставок", которые уж наверняка не могут служить "документом эпохи", они должны быть выявлены и тщательно отделены от правды.

Вставки эти имеют разный объем – от кратких реплик до целых глав. Так, небольшие реминисценции направляют мысль читателя в нужное фальсификаторам русло. Сокрытие, к примеру, еврейского участия в цареубийстве, снятие темы ритуального убийства отчетливо проступает в следующих фразах:

"Из десяти человек пятеро были не русские и не умели говорить по-русски. Юровский, знавший немецкий язык, говорил с ними по-немецки… Из остальных пяти один был русский и носил фамилию Кабанов. Другие четверо говорили по-русски, но их национальности я не знаю" (34, с. 175).

Семью "убили чекисты под руководством Юровского" (34, с.321), но его деятельность носила характер "черной" работы.., какие-то иные люди, решив судьбу Царской Семьи, пробудили преступную деятельность Юровского" (34, с.327) Среди каких-то иных людей в книге названы те кого уже нельзя не упомянуть, иначе будет очевидна грубая фальсификация документа – Голощекин и Свердлов, и указано, что "судьба Царской Семьи была решена не в Екатеринбурге, а в Москве" (34, с.328). Но дальнейшие "концы", о которых мы знаем из других источников и о которых точно знал Соколов, тщательно спрятаны фальсификаторами: "Были и другие лица, решавшие вместе с Свердловым и Голощекиным в Москве судьбу Царской Семьи. Я их не знаю" (34, с. 341).

Наконец само убийство, описание которого поражает в "записках" своим бесстрастием, имеет удивительный для осведомленного во всем следователя комментарий: "Наш старый закон называл такие убийства "подлыми" (34, с. 239), И только?! В подаче следственного материала об убийстве в книге Соколова вообще бросается в глаза телеграфная краткость и голая фактологичность. Поразительное бесстрастие автора было бы оправдано именно жанром строгого судебного расследования и особенностями стиля неискушенного в литературном творчестве следователя, если бы не явное, лезущее в глаза, назойливое пристрастие и эмоциональность, словоохотливость и многоречивость в тех главах записок, которые посвящены оценке личности Государя, характера Императрицы, роли в их жизни Григория Распутина. Главы эти, прошу заметить, к делу расследования убийства Царской Семьи абсолютно не относятся и уже поэтому подпадают под подозрение как "вставные", то есть принадлежащие не самому Соколову, а фальсификаторам его "записок".

Обращение к анализу характеров членов Царской Семьи объясняется надуманным предлогом: "Увоз Царя из Тобольска поставил передо мною вопрос, действительно ли Государь Император, обладая слабой личной волей и будучи всецело подавлен волею Государыни Императрицы Александры Федоровны…, шел к измене России и союзникам, готовясь к заключению сепаратного мира с Германией?" (34, с.76). Но на этот вопрос уже был дан однозначно отрицательный ответ Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства в 1917 году при допросе множества свидетелей, при анализе всех причастных к делу документов. Ответ этот засвидетельствован знаменитой запиской следователя В. Руднева (36). Соколов, разумеется, знал это и никогда не задавался таким вопросом, как не задавались им Вильтон и Дитерихс. Но фальсификаторы ввели этот фальшивый вопрос как повод вновь поведать миру о том, что Государь был слабым царем и слабовольным человеком ("по своему душевному складу он был живым отрицанием идеи самодержавия" (34, с. 76), что он всецело подчинялся своей жене ("Я думаю, по типу своей натуры он мог любить женщину, не властвуя над ней, а только покоряясь ей" (34, с. 80), что после отречения он пережил "надлом своей души" (34, с. 138). Таких вот высокомерно-снисходительных суждений о Царе, совершенно не связанных со следствием, не позволяли себе ни верноподданный М.К.Дитерихс, ни подданный другого государства Р.Вильтон. Очевидно, и монархист Н.А.Соколов, бесстрашно отдавший жизнь памяти убиенного Государя, восстановлению правды о его гибели, не решился бы выносить подобные приговоры Императору, которого он лично не знал, личных писем и дневников Его в руках не держал, а что еще объективно может свидетельствовать о названных в "записках" слабоволии, покорстве жене, надломе души?

Не может принадлежать верному монархисту и честному человеку, профессионалу своего дела и оглушающее своей безаппеляционностью заявление о неизбежности смерти Государя Императора: "В общем ходе мировых событий смерть Царя, как прямое последствие лишения его свободы, была неизбежной, и в июле 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее" (34, с. 361). Но зато каким бальзамом были эти слова для многих бывших царских подданных, тех неверных, кто сознавал, что последующие поколения предъявят им счет, бросят им в лицо горький упрек в нарушении клятвы верности Царю и разрушении Самодержавия. Такая вот неверная, предательская рука не дрогнула вписать эти лживые слова в книгу, может быть, одного из самых верных Государевых слуг, воина по духу!

Но если клеветнически выставленные "отрицательные качества" Государя Императора в фальсифицированных главах кое-как "припудрены" похвалами его доброте, мягкости, "очарованию" (о чем Соколов тоже объективно судить не мог!), то уж погибшую в Ипатьевском застенке Государыню Александру Федоровну "записки следователя" бесстыдно чернят, приписывая ей самые неблаговидные черты характера. Вот где рука злобного фальсификатора выплескивает на страницы "записок" неприкрытую мстительную ненависть к Александре Федоровне, совершенно не присущую самому Соколову. Ведь в начале книги следователь признается (и мы верим, что это его собственные слова), что он "не знал жизни, психологии той среды, к которой принадлежали потерпевшие от преступления" (34, с. 73), тем более он не знал погибших лично и потому никак не мог самодовольно заявить: "Я признал преобладание воли Императрицы над волей Императора. Это существовало с самого начала совместной жизни и коренилось в их натурах. В последние годы ее воля подавляла его волю" (34, с. 83).

Государыня объявляется в книге истеричкой: "Может ли быть признана здоровой женщина, дающая жизнь гемофилику?… После его рождения ее истерия стала выпуклым фактом" (34, с. 84). Лютым мщением, а отнюдь не следовательским бесстрастием (как это почему-то было в главах, описывающих зверское убийство) дышат слова книги, не подкрепленные ни единым фактом: "Аномальное сознание своего "я", навязчивость идей, чрезмерное волевое напряжение, раздражительность, частая смена настроений, нетерпимость к чужому мнению – все это было налицо" (34, с. 84).

Фальсификатора выдает и предвзятая атеистическая оценка религиозности Александры Федоровны, во-первых, ложное утверждение, что "к религии обратилась она, когда поняла, что жизнь ее надломлена, что ее сын гемофилик" (34, с. 87). Это заведомо неверно, ибо Государыня с детства была искренне верующей, и вопросы Веры для Нее стояли выше любви и брака. Во-вторых, сама Вера Императрицы с масонской издевкой названа "экзальтированной" (34, с. 87), автор настойчиво проводит мысль, что "этими настроениями она заражала других…, их не избежал и сам Государь" (34, с. 86).

Но все же главное обвинение, на которое опять-таки честный следователь Соколов не имел никакого права, да и вряд ли решился бы его предъявить зверски убитой, замученной Императрице, – это то, что "Императрица в последнее время стала вмешиваться в дела управления" (34, с. 94). Открыто выдвинутое обвинение, которое автор книги вкладывает в уста камер-юнгферы Занотти (уж кому как ни горничной судить о вмешательстве Императрицы в политику!), звучит, по крайней мере, странно и нелепо, однако именно оно является для фальсификаторов важной "зацепкой" для введения в "записки" вопроса о Григории Распутине. Но при чем тут Григорий Ефимович?, он никак не связан с темой книги – расследованием конкретного убийства, именно убийство царской семьи расследовал Соколов и ничего более, но фигура Григория Ефимовича фигурирует все время в "Записках" следователя, разрушая естественную ткань исследовательского текста. Отдельный параграф так и называется "Распутин", и в нем основные обвинения выведены в виде так называемых "свидетельских показаний". В числе свидетелей выступают П.Жильяр, Занотти, дочь Варвара, князь Юсупов, а также некие анонимные свидетели: "одна женщина", "одно лицо военно-судебного ведомства", один из членов некоего "Центра Государственного Совета", "женщина, жившая в его квартире и наблюдавшая его" (т.е. Распутина – Т.М.). И это стиль знаменитого следователя Соколова, одного из лучших профессионалов своего дела! И ведь что показательно, анонимные свидетели у Соколова проходят только в рамках распутинской темы, в других главах подобных шатких оснований для своих выводов следователь не приводит. Но и свидетели, чьи имена известны, не вызывают доверия. Ценность показаний о Распутине Жильяра, учителя цесаревича Алексея, что Распутин-де "имел влияние на управление страной" (34, с. 93), сведена к нулю его же признанием в собственных мемуарах, что с Распутиным он был не знаком, а видел его лишь однажды в передней Александровского дворца. Показания горничной Занотти о пресловутом "соблазнении" Распутиным няни цесаревича Марии Вишняковой, или о том, что Государыня "мало-помалу из религиозной превратилась в фанатичку" (34, с. 88), или о том, что "Государыня была… больна истерией" (34, с. 85), или что "вместе с Вырубовой и Распутиным они обсуждали дела управления" (34, с. 94), эти показания женщины, в обязанности которой входила уборка комнат и заведывание гардеробом Императрицы, также являются либо откровенным подлогом, разоблачить который публично бедная женщина вряд ли имела возможность, либо это злоба завистницы-служанки, решившейся после гибели своей Хозяйки выместить всю свою ненависть к святой Семье в самой непристойной клевете. Хотя в последнее предположение поверить невозможно, ведь Занотти была среди тех, кто последовал за Государыней в Тобольскую ссылку.

Измышлениям о Распутине, приписываемым в книге Юсупову, который, по свидетельству очевидцев, был у Григория Ефимовича не более двух-трех раз, вообще нельзя доверять. Чего стоят якобы "выболтанные" Распутиным сведения о "чудесных травках, которыми можно было вызывать атрофию психической жизни и останавливать кровотечения" (34, с.94).

Ничем не обоснованной клеветой звучат заявления, сделанные от имени Соколова о несметном богатстве Григория Ефимовича, не имеющие никакого документального подтверждения в следственном деле и до того не подтвержденные Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства: "Руднев считал Распутина бедняком, бессребреником. Не знаю, на чем он основывается. Мною установлено, что только в Тюменском отделении Государственного Банка после его смерти оказалось 150 000 рублей" (34, с. 101).

Для чего фальсификаторам требовалось непременно разоблачить именно Григория Распутина, хотя тема книги – убийство Царской Семьи? Для того, чтобы показать, что Распутин и увлеченность им Государя и Государыни были духовной причиной разрушения Самодержавия, а "преемник Распутина (Соловьев – T.М.), порожденный той же самой средой, существовал и в Тобольске и обусловил их гибель" (34, с. 108). Вот так – просто и ясно: не предательство Армии и Церкви, не масонское Временное правительство, сославшее Царскую Семью в Сибирь, не еврейская большевистская клика, ритуально убившая Царственных мучеников, а Распутин с Соловьевым обусловили гибель Государя, Его Жены и детей! И вложить это нелепое обвинение в уста следователя, годы потратившего на то, чтобы установить истину в деле о цареубийстве, а нам после этого верить, что книга Соколова – подлинный документ эпохи?! Вот уж действительно как слепота и глухота напали на верных русских людей, что ни глаза их не видели, ни уши не слышали нелепицы и лжи в фальсифицированных "записках следователя". Ведь если подытожить все сказанное в книге от имени Соколова о Государе, Государыне, Распутине, то окажется, что все это повторение избитых басен старых дворцовых масонов-интриганов В.Н.Орлова и в. кн. Николая Николаевича, клеветнических измышлений, вынутых на свет из зловонных, затхлых сундуков их мстительной памяти и выплеснутых на бумажные листы под видом "записок" стороннего Царской Семье, но глубоко преданного Ей человека – следователя Николая Александровича Соколова.

У нас нет сомнений, что неоконченная книга Соколова была "закончена" заинтересованными в сокрытии истины людьми. При внесении изменений в этот документ фальсификаторами был снят вопрос о ритуальном убийстве, показано, что главными виновниками гибели Царской Семьи были русские люди, вина за гибель России и Самодержавия возложена на Императора и Императрицу, а их убийство представлено как неизбежное следствие тесного общения с Григорием Распутиным. Фальсификация записок Соколова была проведена несколькими способами Фальсификаторы, во-первых, вычеркивали невыгодные им куски текста, так был обрезан фрагмент "записок" с комментарием цитаты из Гейне в Ипатьевском застенке. Во-вторых, они вписывали оценочные фразы и выводы в текст Соколова, Так, не соответствует известным следователю фактам фраза о незнании им истинных заказчиков цареубийства. И, наконец, фальсификаторы имели наглость вписать в текст Соколова откровенно клеветнические главы и параграфы, – все это делает книгу лживым документом, которому при всей нашей благодарности к памяти честного следователя Николая Александровича Соколова не следует всецело доверять.

История с фальсификацией "записок следователя" Соколова показывает, что подозрения в фальсификации могут быть сняты только с того документа, с той книги, с тех мемуаров, посвященных Царской Семье, которые опубликованы были при жизни их авторов и под их неусыпным контролем. В противном случае подлоги и искажения документальных источников неизбежны.

И какова же крепость верности русского народа Самодержцу, если десятилетия усилий всех подлецов-фальсификаторов оказались напрасны, православные добились официального прославления Царственных мучеников. А в ответ – новый шквал клеветы ненавистников России, Не иссякает их ненависть к Государю, гложет их страх перед неминуемой после опамятования русских расплатой за совершенные против России и Государя преступления.