"Лживые боги" - читать интересную книгу автора (Макнилл Грэм)

9 СЕРЕБРЯННЫЕ БАШНИ КРОВАВОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ ГРАНЬ СТАНОВИТЬСЯ ТОНЬШЕ

Со своего места он мог видеть пирамидальную крышу Атенеума. Лучи заходящего солнца отражались от его золотых панелей, и казалось, что здание объято пламенем. Хотя Магнус и понимал, что он всего лишь подобрал красочную метафору, сама мысль породила острое ощущение потери. Даже представить себе гибель этой сокровищницы знаний в пламени было настолько отвратительно, что он отвел взгляд своего единственного ока от пирамиды из хрусталя и золота.

Тизка, называемая Городом Света, простиралась перед ним, широко раскинув мраморные колоннады и просторные зеленые бульвары. Грандиозные башни из серебра и золота поднимались к самому небу над городом библиотек, музеев, учебных залов. Весь огромный город был построен из белого мрамора и оуслита с золотыми прожилками и в лучах солнца сиял подобно драгоценной короне. Очертания зданий напоминали о давно прошедших временах, они были построены мастерами, чей талант попечительством Тысячи Сынов оттачивался веками.

Стоя на балконе Пирамиды Фотепа, Магнус Рыжий, примарх Легиона Тысячи Сынов, размышлял о будущем Просперо. После неистового ночного кошмара все еще болела голова, а единственный глаз болезненно дергался в покрасневшей глазнице. Магнус крепко сжимал мраморные перила балкона, отчаянно желая избавиться от видений, пришедших к нему ночью и не перестававших преследовать при свете дня. Ночные тайны открылись дневному свету, но от темных ощущений было нелегко избавиться.

Дело в том, что вся жизнь Магнуса проходила под проклятием и благословением дара предвидения, и вид Атенеума, охваченного огнем, беспокоил его больше, чем он мог в этом признаться.

Он налил себе вина из серебряного кувшина и провел рукой цвета меди по гриве огненно-рыжих волос. Вино помогало уменьшить головную боль и даже боль в сердце, но Магнус понимал, что это лишь временное облегчение. Надвигались события, которые он еще был в силах направить в желаемое русло, и, хотя многое из того, что Магнус видел ночью, можно назвать безумием и бессмыслицей, общий смысл видений подсказывал, что принимать решение надо как можно скорее, иначе ситуация выйдет из-под контроля.

Магнус бросил последний взгляд на город и направился вглубь пирамиды. Он замедлял шаг, встречая свое отражение в блестящих серебряных панелях. Он видел в них огромного меднокожего гиганта с буйной гривой рыжих волос. Патрицианские черты придавали лицу выражение благородства и открытости, единственный глаз отсвечивал золотом, и в нем светились мелкие красные искорки. Там, где должен был быть второй глаз, образовалась гладкая впадина, а от переносицы до скулы протянулся тонкий шрам.

Его называли Циклопом Магнусом, а иногда употребляли и более грубые выражения. Тысячу Сынов с самого образования Легиона подозревали в использовании таинственного могущества, которое всем остальным внушало опасения. Те силы, которые невозможно было четко объяснить, отвергались и считались нечистыми, и так повелось со времен Никейского Совета.

Магнус в бешенстве отшвырнул свой кубок, вспомнив, как униженно склонялся к ногам Императора, когда его вынудили отречься от всех познаний в магии из опасения перед результатами исследований. Подобный акт можно было бы назвать смешным, ведь Империум его отца был основан на идеях познания и здравомыслия. Какой же вред могли принести его исследования?

Он удалился на Просперо, поклявшись прекратить свои занятия. Но Планета Колдунов имела одно преимущество – она находилась очень далеко от назойливых взглядов тех, кто мог донести, что Магнус вернулся к изучению явлений, не поддающихся объяснению. И контролю.

При этой мысли Магнус не удержался от улыбки; он очень хотел бы продемонстрировать своим гонителям удивительные вещи, которые наблюдал сам, всю красоту и чудеса, которые скрывались за завесой реальности. Таившаяся в варпе сила делала грань между понятиями добра и зла почти невидимой, поскольку эту грань определило религиозное общество, которое давно было разрушено.

Примарх нагнулся, чтобы поднять брошенный кубок, снова наполнил его вином, а затем прошел в свои покои и сел за стол. Здесь было прохладно, а запахи чернил и пергаментов ласкали обоняние. Стены просторного кабинета были закрыты книжными полками и стеклянными витринами, где хранились редкие и любопытные свидетельства погибших цивилизаций, собранные в далеких мирах. Многие тексты, находившиеся в этой комнате, принадлежали перу самого Магнуса, остальные были подарены его любимой библиотеке такими учеными, как Фазис Т'кар, Ариман, Утиззар, и многими другими.

Наука всегда была прибежищем Магнуса, и в его душе не угасало стремление разложить все неведомое на составные части и таким образом познать его природу. Невежество большинства обитателей Вселенной создало ложных богов для древних племен, и раскрытие тайн их происхождения должно было привести к уничтожению заблуждений. Такова была благородная цель Магнуса.

Его отец отвергал этот путь и держал народ в невежестве, скрывая существование истинных сил, управляющих Галактикой. Император проповедовал доктрину научного знания и логики, но это было лишь красивой ложью, занавеской, призванной скрыть от человечества истину.

Но Магнус сумел заглянуть в глубину варпа и знал, что отгораживаться от истины просто опасно.

Он прикрыл глаз и снова увидел палубу мертвого корабля, яркий блеск меча и удар, который изменит судьбу Галактики. Он видел смерть и предательство, чудовищ и героев. Он стал свидетелем испытания верности, увидел нужду и могущество, идущие рядом. Ужасная судьба ожидала его братьев, и, что хуже всего, его отец даже не подозревал о грозящей Галактике участи.

Раздался негромкий стук в дверь, и на пороге возникла облаченная в красные доспехи фигура Аримана, держащего перед собой длинный посох с единственным глазом в навершии.

– Вы приняли решение, мой господин? – без предисловий спросил библиарий.

– Принял, мой друг, – ответил Магнус.

– Должен ли я объявить сбор?

– Да,– вздохнул Магнус. – В катакомбах под городом. Прикажи собрать рабов на пересечении тоннелей, и я сам вскоре присоединюсь к вам.

– Как прикажете, мой господин.

– Тебя что-то тревожит? – спросил Магнус, поняв по тону своего старого друга, что тот что-то недоговаривает.

– Нет, мой господин, мне не подобает об этом говорить.

– Чепуха. Если у тебя имеются какие-то сомнения, я готов их выслушать.

– В таком случае могу я говорить откровенно?

– Конечно, – кивнул Магнус. – Что тебя беспокоит?

Ариман помолчал, затем нерешительно произнес:

– То заклинание, что вы предложили, очень опасно. Никто из нас не представляет себе всех его тонкостей, и невозможно предугадать всех последствий.

Магнус рассмеялся:

– Что-то я раньше не замечал, чтобы ты опасался прибегать к силе заклинаний, Ариман. При манипуляциях с силами такого масштаба всегда что-то остается неизвестным, но лишь в результате обращения с ними мы можем раскрыть все тайны. Никогда не забывай, что мы – повелители варпа, друг мой. Он силен, это верно, и внутри него скрыты неведомые силы, но у нас имеются знания, при помощи которых мы в состоянии подчинить его своей воле, не так ли?

– Все верно, мой господин, – согласился Ариман.– Но почему в таком случае мы должны использовать свои знания, чтобы предупредить Императора о грядущей опасности, если он запретил исследовать подобные явления?

Магнус поднялся со своего места, и его медное лицо потемнело от гнева.

– Если мой отец увидит, что наше колдовство спасло его царство, он не сможет и дальше отрицать важность наших изысканий. Не сможет нам препятствовать, поскольку это важно для безопасности Империума!

Ариман, испуганный вспышкой гнева своего примарха, попятился, и Магнус несколько смягчил свой тон.

– Друг мой, у нас нет другого выхода. Дворец Императора находится под защитой от сил варпа, и только очень мощное заклинание может пробиться через эти преграды.

– Тогда я немедленно объявлю сбор, – сказал Ариман.

– Да, собери их, но не начинай до моего появления. Хорус может преподнести нам какой-то сюрприз.

Растерянность, страх, нерешительность – эти три чувства, доселе незнакомые Локену, охватили его в момент падения Хоруса. Воитель медленно упал на землю, и его безвольное тело разбрызгало жидкую грязь. Вокруг раздались тревожные крики, но все стоящие рядом с Хорусом оцепенели в бездействии, словно само время замедлило для них свой бег. Локен смотрел на неподвижное тело Воителя, лежащее перед ним на земле, и не мог поверить своим глазам. Трое остальных морнивальцев точно так же застыли, потрясение от увиденного прочно сковало их члены. Локену казалось, будто воздух стал плотным и вязким, испуганные крики доносились откуда-то издалека, как из слишком медленно работающего голопиктера.

Оцепенение, сковавшее Астартес, совершенно не коснулось Петронеллы. Стоя на коленях в грязи рядом с Воителем, она с плачем и стонами пыталась его поднять. Тот факт, что командир упал и смертная женщина отреагировала быстрее, чем кто-либо из Сынов Хоруса, зажег в душе Локена стыд и заставил его действовать. Он опустился на одно колено и наклонился к Хорусу.

– Апотекарии! – крикнул Локен, и звук его голоса словно заставил время снова идти с привычной скоростью.

Морнивальцы опустились рядом с ним на землю.

– Что случилось? – спросил Абаддон.

– Командир! – воскликнул Торгаддон.

– Луперкаль! – выкрикнул Аксиманд.

Локен постарался не обращать на них внимания и сосредоточился.

«Это боевое ранение, и я должен поступать так, как обычно делается в таких случаях», – подумал он.

Он осмотрел тело Воителя, а все остальные, оттолкнув летописца, протянули к Хорусу руки, стараясь привести его в чувство. Завидев так много протянутых и мешающих друг другу рук, Локен закричал:

– Прекратите! Отойдите назад!

Доспехи Воителя во многих местах были поцарапаны и помяты, но он не нашел других видимых повреждений, кроме пореза на плече, где была сорвана одна из пластин брони, и открытой колотой раны на груди.

– Помогите мне снять с него доспехи! – крикнул Локен.

Словно обрадовавшись, что могут чем-то помочь, морнивальцы подчинились приказу Локена. Через несколько мгновений они уже освободили Хоруса от нагрудника и принялись отстегивать оставшийся наплечник.

Локен, сорвав с головы шлем, отбросил его в сторону и прижал ухо к груди Воителя. Он услышал очень медленное биение его сердец.

– Он еще жив! – крикнул Локен.

– Освободите дорогу! – раздался чей-то резкий голос, и Локен уже приготовился одернуть дерзкого нахала, но заметил на доспехах символ – кадуцей.

Вслед за первым апотекарием подбежали остальные, в тело Воителя воткнули шипящие иглы и морнивальцев бесцеремонно отодвинули в сторону.

Локен беспомощно наблюдал за усилиями апотекариев стабилизировать состояние Воителя. На глаза навернулись слезы, и он оглянулся по сторонам, тщетно пытаясь найти себе дело, чтобы оказаться полезным. Ничего не придумав, он почувствовал, что готов сетовать на небеса за то, что его сотворили таким могучим и таким бессильным.

Абаддон открыто плакал, и вид Первого капитана в таком состоянии лишь усилил страх Локена за жизнь Воителя. Аксиманд с угрюмым стоицизмом наблюдал за работой апотекариев, а Торгаддон, прикусив нижнюю губу, удерживал летописца от попыток подойти ближе.

Кожа Воителя приобрела пепельно-серый оттенок, губы посинели, а конечности стали твердыми; Локен решил, что он должен уничтожить силу, которая сокрушила Хоруса. Повернувшись, он решительно зашагал к «Славе Терры», намереваясь, если потребуется, разобрать зараженный гнилью корабль на молекулы.

– Капитан! – окликнул его один из апотекариев, воин по имени Ваддон. – Немедленно вызовите штурмкатер. Надо как можно скорее доставить Воителя на борт «Духа мщения».

Локен остановился, разрываясь между жаждой мести и своим долгом перед Воителем.

– Скорее, капитан! – поторопил его апотекарий, и сомнения мгновенно развеялись.

Локен молча кивнул и настроился на канал капитанов штурмкатеров, радуясь, что в этой суматохе у него появилась хоть какая-то цель. Через несколько мгновений один из медицинских катеров подтвердил получение вызова, а Локен, словно загипнотизированный, продолжал смотреть, как апотекарий борются за жизнь Воителя.

Судя по их лихорадочным движениям, битва была нелегкой. Жужжащий нартециум обрабатывал кровь в миниатюрных центрифугах и выдавал лоскутки синтетической кожи для обработки ран. Апотекарий, не понижая голосов, разговаривали между собой, но Локен улавливал только отдельные знакомые слова.

– Элементы Ларрамана не справляются…

– Гипоксическое отравление…

К Локену подошел Аксиманд и положил руку на его плечо.

– Ничего не говори, Маленький Хорус, – предостерег его Локен.

– Я и не собирался, – проворчал Аксиманд. – Он поправится. В этом месте нет ничего такого, что могло бы надолго вывести Воителя из строя, Гарвель.

– Откуда ты знаешь? – срывающимся голосом спросил Локен.

– Просто знаю, и все. Я верю в него.

– Веришь?

– Да, – ответил Аксиманд. – Верю, что Воитель слишком силен и слишком упрям, чтобы поддаться тому, что случилось. Ты и опомниться не успеешь, как мы снова станем его боевыми псами.

Локен кивнул, и в это время воздух, взвихренный двигателями снижающегося штурмкатера, лишил их возможности говорить. Корабль с воем покружил над головами, расплескивая болотную жижу, но вот полозья коснулись земли, и судно совершило посадку, обдав всех брызгами мутной воды.

Еще до того как катер окончательно замер, морнивальцы вместе с апотекариями подняли тело Воителя и подбежали к кораблю в тот момент, когда трап едва коснулся земли. Не успели они уложить раненого на медицинскую каталку, как двигатели снова взвыли, поднимая катер с поверхности спутника Давина. Трап с треском захлопнулся за ними, и Локен заметил, как накренился катер, направляемый пилотом почти отвесно вверх. Апотекарии тотчас присоединили Воителя к медицинским приборам, в вены воткнули толстые иглы и трубки, а рот и нос закрыли маской для подачи кислорода.

Внезапно почувствовав себя лишним, Локен упал на одно из сидений в корме катера и уронил голову на руки.

Остальные морнивальцы сделали то же самое.

Сказать, что Каркази был несчастлив, значило ничего не сказать. Его обед остывал, Мерсади Олитон опаздывала, а вино, которое он пил, мало чем отличалось от машинной смазки. И в довершение ко всему его перо скользило по плотной бумаге «Бондсмана № 7» без всякого вдохновения. Игнаций стал избегать шумных сборищ в Убежище частично из-за опасений снова встретиться с Вендуин, но больше всего из-за царившей там угнетающей обстановки. Вандализм посетителей превратил бар в мрачное и унылое место, и хотя многие летописцы собирались там в поисках вдохновения, Каркази не испытывал такой потребности.

Вместо этого он приобрел привычку оставаться на одной из нижних палуб, где летописцы часто перекусывали, но в остальное время помещение пустовало. Одиночество помогало ему обдумывать то, что произошло в тот вечер, когда он уличил Эуфратию Киилер в распространении брошюр Божественного Откровения, но никак не помогало в творчестве.

Она не проявила ни тени раскаяния, когда Игнаций предстал перед ней с листками в руке, а только убеждала присоединиться к ней в молитве Богу-Императору перед импровизированным алтарем в ее комнатке.

– Я не могу, – сказал он тогда. – Это же смешно, Эуфратия, неужели ты сама не понимаешь?

– Что же в этом смешного, Иг? – спросила она. – Подумай сам: мы принимаем участие в величайшем Крестовом Походе, известном человечеству. В Великом Крестовом Походе – то есть в религиозной войне!

– Нет, нет! – запротестовал он. – Это совсем не одно и то же. Целью Похода является вовсе не распространение религии, и мы покинули Терру не ради того, чтобы вернуться к устаревшим концепциям веры. Только рассеяв тучи религиозных предрассудков, мы можем постичь истину, здравый смысл и моральные устои.

– Верить в бога не значит поддаваться предрассудкам, Игнаций, – сказала Эуфратия, протягивая ему еще одну книжицу Божественного Откровения. – Вот, прочти ее и сам все поймешь.

– Я не собираюсь это читать! – Он швырнул брошюру на пол. – Я и так знаю, о чем там говорится, и мне это не интересно.

– Игнаций, но ты же ничего не понимаешь. А для меня теперь все совершенно ясно. После того, как это чудовище на меня напало, я пряталась. Пряталась в своей комнате и в своих мыслях, а теперь понимаю, что мне надо было только впустить свет Императора в свое сердце, и я сразу же исцелилась бы.

– А разве Мерсади и я не имели к твоему выздоровлению никакого отношения? – саркастически усмехнулся Каркази. – Зачем же ты тогда провела столько времени, выплакивая свои страхи у нас на плече?

– Конечно, вы помогли мне, – сказала Эуфратия, подходя ближе и протягивая руки к его щекам. – Вот поэтому я и решила донести до тебя это послание и рассказать о том, что поняла сама. Игнаций, это очень просто. Мы создаем своих собственных богов, а благословенный Император – Повелитель Человечества.

– Создаем собственных богов? – возмутился Игнаций, отшатнувшись от нее. – Нет, моя дорогая, невежество и страх создают богов, восторженность и обман поддерживают их, а человеческая слабость им поклоняется. Так было всегда, на протяжении всей истории. А когда люди ниспровергают старых богов, они находят новых, чтобы поставить на освободившееся место. Почему ты считаешь, что это что-то другое?

– Потому что чувствую, как свет Императора горит во мне.

– Ну конечно, как я могу с этим спорить!

– Избавь меня от своего сарказма, Игнаций! – с неожиданной враждебностью воскликнула Эуфратия. – Я считала, что ты достаточно открыт для доброй вести, но вижу перед собой ограниченного глупца. Уходи, Игнаций, я больше не хочу видеть тебя.

Так он оказался один в коридоре, смущенный и лишившийся единственного друга, которого обрел совсем недавно. После того случая Эуфратия больше не разговаривала с ним. Он и видел ее всего лишь однажды, но она даже не ответила на его приветствие.

– Игнаций, ты заблудился в собственных мыслях? – спросила Мерсади Олитон, и ее неожиданное появление прогнало грустные воспоминания.

– Прости, дорогая, – сказал он. – Я не слышал, как ты подошла. Я был очень далеко отсюда – сочинял очередную поэму, недоступную пониманию капитана Локена и не заслуживающую внимания Зиндерманна.

Она улыбнулась, мгновенно принимая его легкомысленный тон. Рядом с Мерсади невозможно было долго предаваться унынию, она была из тех, кто заставляет человека постоянно радоваться жизни.

– Одиночество идет тебе на пользу, Игнаций, ты меньше склонен поддаваться соблазнам.

– Ну, не знаю, не знаю,– сказал он, поднимая бутылку с вином.– В моей жизни всегда найдется место для соблазнов. Если я не поддамся хоть какому-то из них, я считаю день прожитым зря.

– Игнаций, ты неисправим! – засмеялась Мерсади.– Но хватит об этом. Что такое случилось, что ты оторвал меня от моих записей и попросил о встрече? Я должна сегодня присутствовать при возвращении штурмгруппы со спутника.

Смущенный ее прямотой, Игнаций не мог решить, с чего начать свой рассказ, а потому предпочел самый осторожный подход.

– Ты давно не встречалась с Эуфратией?

– Я видела ее вчера вечером, как раз накануне отправки штурмгруппы. А что случилось?

– Ты не заметила ничего странного?

– Думаю, заметила. Резкое изменение ее внешности меня несколько удивило, но она же работает в области изобразительных искусств. Я решила, что такие перемены для нее – обычное дело.

– Она не пыталась тебе что-нибудь передать?

– Передать мне? Нет. Послушай, Игнаций, к чему ты клонишь?

Каркази передвинул к ней по столу потрепанную брошюру и увидел, как изменялось выражение ее лица по мере того, как Мерсади читала заголовок. Она явно поняла, что это за произведение.

– Где ты это взял? – спросила она, оторвавшись от чтения.

– Мне дала ее Эуфратия, – ответил Каркази. – Очевидно, она захотела распространить идею о Боге-Императоре в первую очередь среди нас, поскольку мы ей помогли, когда она нуждалась в поддержке.

– Бог-Император? Она что, совсем лишилась рассудка?

– Не знаю, может, и так, – сказал Каркази, наливая себе вина. Мерсади протянула ему стакан, и он наполнил его тоже. – Я не думаю, что она вполне оправилась после пережитого в Шепчущих Вершинах, несмотря на ее заверения в обратном.

– Это безумие,– сказала Мерсади.– Ее сертификат мгновенно будет отозван. Ты сказал ей об этом?

– Почти, – ответил Каркази. – Я пытался ее образумить, но ты знаешь, как ведут себя религиозные люди – они не желают воспринимать никаких доводов.

– И?

– И ничего. После этого она просто вышвырнула меня из своей комнаты!

– Так, значит, ты действовал с присущим тебе «тактом»?

– Возможно, я мог быть и поделикатнее, – согласился Каркази. – Но я был потрясен, что такая умная женщина повелась на такую чепуху.

– И что же нам с этим делать?

– Вот об этом я и хотел поговорить с тобой. Я не имею ни малейшего представления. Как ты думаешь, может, поговорить об Эуфратии с кем-то еще?

Мерсади, прежде чем ответить, сделала большой глоток вина.

– Я думаю, что стоит попытаться.

– Есть какие-то идеи насчет подходящей кандидатуры?

– Зиндерманн?

Каркази вздохнул:

– Я так и знал, что ты предложишь его. Я недолюбливаю этого человека, но, возможно, в нашей ситуации это лучший выбор. Если кто-то и сможет разубедить Эуфратию, то только итератор.

Мерсади вздохнула и наполнила оба стакана.

– Не хочешь ли выпить?

– Вот теперь ты заговорила на моем языке, – ответил Каркази.

Еще около часа они обменивались историями и воспоминаниями о менее сложных временах, прикончили бутылку вина и послали сервитора за следующей. К тому моменту, когда опустела и эта бутылка, Каркази и Мерсади уже строили планы грандиозной симфонической поэмы из документальных находок Мерсади в стихотворной обработке Игнация.

Они смеялись и болтали, старательно избегая всяческих упоминаний об Эуфратии Киилер и грядущем предательстве по отношению к ней.

Но звон тревожного колокола прервал их болтовню, а коридор стал быстро наполняться бегущими людьми. Поначалу Мерсади и Игнаций не обращали на них внимания, но людей становилось все больше и больше, и друзья решили выяснить, что происходит. С бутылкой и стаканами в руках они неверными шагами направились к люку, ведущему в коридор, где царил сущий бедлам.

Солдаты, гражданские служащие, летописцы и рабочие палубной команды торопливо стекались на стартовую палубу. Повсюду виднелись залитые слезами лица, а кое-где люди обнимали друг друга, разделяя горе.

– Что происходит? – крикнул Каркази, хватая за плечо пробегавшего мимо солдата.

Человек раздраженно обернулся:

– Отцепись от меня, старый дурак!

– Я только хотел узнать, что случилось, – сказал Каркази, пораженный его грубостью.

– Вы что, не слышали? – всхлипнул солдат. – Все только об этом и говорят.

– О чем? – прервала его Мерсади.

– Воитель…

– Что с ним? Он в порядке?

Человек печально качнул головой:

– Спаси нас, Император, но Воитель погиб.

Бутылка, выскользнув из пальцев Каркази, разлетелась осколками по полу, а сам он мгновенно протрезвел. Воитель мертв? Нет, конечно, здесь какая-то ошибка. Воитель наверняка выше таких понятий, как смертность. Игнаций взглянул на Мерсади, и на ее лице прочел те же самые мысли. Солдат, которого они остановили, стряхнул с плеча руку Игнация и побежал дальше по коридору, оставив летописцев переваривать ужасное известие.

– Это не может быть правдой, – прошептала Мерсади. – Этого просто не может быть!

– Я знаю. Здесь какая-то ошибка.

– А если ошибки нет?

– Я не знаю, – сказал Каркази. – Но все равно нам надо все подробно разузнать.

Мерсади кивнула и подождала, пока Игнаций заберет со стола свой «Бондсман № 7», а затем они присоединились к толпе, плотным потоком устремившейся к стартовой палубе. Переваривая мысль о возможной смерти Воителя, оба они проделали весь путь молча. Каркази ощутил, как под грузом тяжелого известия зашевелилась его муза, и постарался не отталкивать ее только потому, что она явилась в неподходящее время.

Случайно подняв голову, он заметил отходящий в сторону коридор, ведущий на наблюдательную палубу, расположенную как раз над пусковым люком, через который влетали и вылетали штурмкатера. Он потянул туда Мерсади, но она упиралась, пока не выслушала его план.

– У нас нет никакой возможности попасть на посадочную палубу, – пояснил Каркази, отдуваясь. – А там нам удастся увидеть прибытие штурмкатера, и с верхней галереи видно все, что творится на палубе.

Они откололись от людского потока и свернули в сводчатый коридор, ведущий на наблюдательную палубу. Оттуда через сплошную стену из закаленного стекла можно было видеть свет далеких звезд и сияющие корпуса далеких грузовых крейсеров, принадлежащих Адептус Механикус. Внизу зиял огромный, как пещера, люк грузовой палубы, подсвеченный злобно мигающими красными огоньками локаторов.

Мерсади притушила свет, и вид за окном стал отчетливее.

Желто-коричневая сфера спутника Давина висела в пустоте перед ними, ее грязноватая поверхность была прикрыта тонким слоем облаков. Туманная корона неяркого света обволакивала спутник, и издали все выглядело вполне мирно.

– Я ничего не вижу, – пожаловалась Мерсади.

Каркази прижал лицо и руки к стеклу, чтобы отгородиться от отражений и рассмотреть хоть что-то кроме себя и Мерсади. И вот он увидел. Взлетающим мотыльком с поверхности поднялось далекое пятнышко огня и направилось к «Духу мщения».

– Вон он! – воскликнул Игнаций, указывая на летящий огонек.

– Где? Подожди-ка, я вижу его! – отозвалась Мерсади и замигала, чтобы запечатлеть в памяти образ летящего корабля.

Каркази видел, что огненное пятно увеличивается, по мере приближения берет курс на пусковой люк и принимает очертания летящего штурмкатера. Не надо было быть пилотом, чтобы понять, насколько рискованным и нервным был его полет. Крылья корабля сложились в последнее мгновение перед тем, как катер нырнул в обрамленный красными огнями люк.

– Пошли! – сказал Игнаций и, взяв Мерсади за руку, повел ее к лесенке на галерею.

Ступеньки оказались узкими и крутыми, так что Каркази пришлось пару раз остановиться и перевести дух. Оказавшись на галерее, он увидел, что штурмкатер уже замер на палубе и трап заднего люка медленно опускается.

Почти непрерывно звенел колокол возвращения, вокруг трапа собралось множество Астартес, и вот из корабля появились четверо космодесантников в помятых и заляпанных грязью доспехах. На своих плечах они несли тело, прикрытое знаменем Легиона.

У Каркази при виде их сдавило грудь, а сердце словно окаменело.

– Морнивальцы! – воскликнула Мерсади. – О нет…

Вслед за этой четверкой из люка выехала каталка, на которой лежал огромного роста воин без верхних доспехов.

Даже с такого расстояния Каркази не мог сомневаться, что на каталке лежит не кто иной, как Воитель, и хотя при виде поверженного воина еще непролитые слезы наполнили глаза, он испытал облегчение, поняв, что мертвое тело принадлежало не Хорусу. Он услышал, как Мерсади моргает, запечатлевая в памяти развернувшуюся сцену, но знал, что это напрасно: ее взгляд тоже был затуманен слезами. Следом за носилками из штурмкатера вышла женщина-летописец, леди Вивар, ее одежда тоже была порвана, покрыта пятнами крови и болотной грязью, но Каркази тотчас забыл о ней, как только увидел, что к каталке подбежали еще несколько воинов. Эти Астартес носили белые доспехи. Не останавливая стремительное продвижение носилок по посадочной палубе, они окружили Воителя, и сердце Каркази взволнованно встрепенулось – он узнал апотекариев Легиона.

– Он еще жив, – сказал Игнаций.

– Как? Откуда ты знаешь?

– Апотекарии еще работают с ним! – рассмеялся Игнаций, и чувство облегчения показалось ему слаще самого сладкого вина.

От радости, что Воитель не погиб, они бросились друг другу в объятия.

– Он жив! – всхлипывала Мерсади. – Я знала, что это так. Он не может умереть.

– Нет,– кивнул Каркази.– Не может.

Разомкнув руки, они склонились над перилами и смотрели, как Астартес везут лежащего Воителя по грузовой палубе. Огромные противовзрывные двери распахнулись при их приближении, но навстречу хлынула толпа собравшихся людей. Их горестные крики и стенания были слышны даже сквозь стекло обзорной палубы.

– Нет,– прошептал Каркази. – Нет, нет, нет.

Астартес не собирались замедлять шагов перед этой массой людей и стали грубо расталкивать их, расчищая себе путь. Морнивальцы везли каталку и беспощадно расшвыривали людей, не обращая внимания на последствия. Каркази увидел, как упали и были затоптаны несколько человек, и похолодел.

Продвижение Астартес по палубе было отмечено кровью. Каталка вскоре скрылась за створками люка, направляясь на медицинскую палубу.

– Несчастные…– прошептала Мерсади.

Она опустилась на колени, с ужасом глядя на палубу, которая выглядела как поле битвы: раненые солдаты, летописцы и рабочие лежали, истекая кровью. Были погибшие. И только потому, что эти люди оказались на пути Астартес.

– Им все равно, – выдавил Каркази, с трудом веря своим глазам. – Они убили этих людей и даже не обратили на это внимания.

Не в силах оправиться от шока, вызванного легкостью, с которой Астартес пробивали себе дорогу через толпу людей, Каркази вцепился в перила так, что побелели костяшки пальцев.

– Как они посмели? – твердил он.– Как они посмели?

Он чувствовал, что в его сердце закипает ярость. Внезапно Игнаций заметил закутанную в накидку женщину, пробиравшуюся к раненым и покалеченным людям.

Прищурившись, он узнал стройную фигуру Эуфратии Киилер.

Эуфратия раздавала брошюры Божественного Откровения, и она была не одна.

Малогарст просматривал запись высадки на стартовой палубе и угрюмо хмурился, глядя, как Сыны Хоруса пробивают себе дорогу через толпу, бросившуюся к телу Воителя. Пиктпроектор, установленный на столе в личных покоях Хоруса, повторял запись снова и снова, и каждый раз, когда изображение появлялось, Малогарсту хотелось, чтобы оно было другим, но мерцающие образы складывались в одну и ту же картину.

– Сколько убитых? – спросил Гектор Варварус, стоящий за спиной Малогарста.

– У меня еще нет точных сведений, но, по меньшей мере, двадцать один человек умер, многие тяжело покалечены, а кое-кто никогда не выйдет из комы.

Проектор снова включил изображение, и Малогарст мысленно проклял тяжелые кулаки Локена и остальных, хотя ему трудно было осуждать Астартес за их рвение. Состояние Воителя было критическим, и никто не знал, выживет ли он, так что стремление поскорее доставить раненого в медицинский отсек было вполне понятно.

– Плохо дело, Малогарст, – вздохнул Варварус. – Астартес не выбраться из этого дела без потерь.

Малогарст тоже вздохнул.

– Они считали, что Воитель умирает, и действовали соответственно обстановке.

– Соответственно? – переспросил Варварус– Я не думаю, что люди с этим согласятся, друг мой. Когда слух о происшествии распространится, это сильно подорвет репутацию Космодесанта.

– Слух не распространится, – заверил его Малогарст. – Я наблюдаю за всеми, кто был на палубе в тот день, и заблокировал все линии вокс-связи корабля, кроме командной.

Гектор Варварус, худой, высокий и угловатый, как грабли, обладал особой отточенностью движений – эти черты он приобрел, занимая пост лорда-командира армии Шестьдесят третьей экспедиции.

– Можете мне поверить, Малогарст, это дело наверняка выйдет наружу. Раньше или позже, но о нем станет известно. Все тайное становится явным. О подобных вещах люди не могут молчать, и в нашем случае исключений не будет.

– Так что вы предлагаете, лорд-командир? – спросил Малогарст.

– Вы в самом деле хотите услышать мое мнение, Мал, или ваш вопрос – дань вежливости?

– Я действительно хочу знать ваше мнение, – ответил Малогарст и улыбнулся, сознавая, что говорит искренне.

Варварус был хитер и опытен и хорошо понимал мысли и настроения смертных.

– Тогда вы должны рассказать людям о том, что случилось. Надо быть честным.

– В таком случае покатятся чьи-то головы, – заметил Малогарст. – Люди будут требовать крови.

– Так дайте им кровь. Если это то, что они потребуют, надо уступить. Кто-то должен заплатить за жестокость.

– Жестокость? Неужели мы должны употребить это слово?

– А как еще это можно назвать? Воины Астартес совершили убийство.

Тяжесть предъявленного Варварусом обвинения подкосила Малогарста, и он медленно опустился на один из стульев у стола Воителя.

– Вы хотите, чтобы я пожертвовал воином Астартес ради их спокойствия? Я не могу на это пойти.

Варварус навис над столом, многочисленные знаки отличия и регалии маленькими солнцами отразились в черной полированной поверхности.

– Пролилась кровь невинных, и, насколько я могу судить, причины, заставившие ваших воинов так поступить, ничего не изменят.

– Гектор, я не могу этого сделать, – сказал Малогарст, качая головой.

Варварус подошел и встал рядом с ним.

– И вы, и я, мы оба поклялись в верности Империуму, разве не так?

– Да, так, но я не понимаю, какое сейчас это имеет значение?

Генерал посмотрел в глаза Малогарста.

– Мы поклялись нести идеалы благородства и справедливости, которые проповедует Империум, так?

– Да, но это же совсем другое. В этом случае есть смягчающие обстоятельства…

– Это к делу не относится, – отрезал Варварус. – Принципы Империума должны что-то значить, иначе государство бесполезно. Если вы отвернетесь от них, вы нарушите клятву верности. Вы этого хотите, Малогарст?

Не успел он ответить, как в застекленную дверь покоев Воителя кто-то негромко постучал, и Малогарст обернулся посмотреть, кто им мешает.

Белым призраком в накидке с капюшоном, закрывающим верхнюю часть лица, перед ними предстала Инг Мае Синг.

– Госпожа Синг, – произнес Варварус, склоняясь в глубоком поклоне.

– Лорд Варварус, – ответила она мягким и каким-то невесомым голосом.

Она вернула поклон лорду-командиру и, несмотря на свою слепоту, абсолютно точно определила направление – эта способность никогда не переставала нервировать Малогарста.

– Что случилось, госпожа Синг? – спросил он, втайне радуясь ее вмешательству.

– Я принесла известия, которые имеют отношение к вам, сэр Малогарст, – ответила она, обращаясь лицом к нему. – Равновесие астропатических потоков нарушено. Мои коллеги ощущают зарождение в варпе большой волны – мощной и быстро увеличивающейся.

– И что это означает?

– Что грань между мирами становится тоньше, – сказала Инг Мае Синг.