Глава одиннадцатая Монеты царской чеканки

Прилетел Шевчик бодрый, молодой, веселый, загорел в Кутаиси, будто там не март, а уже июль. Дело провернул удачно, наладил кое-какие связи на будущее. Нагрузка, в основном, выпала на обратную дорогу, когда вез деньги, советские при себе, а царские в багаже.

Монеты Шевчик нашел не сразу. Дело оказалось не таким простым, как с норкой. Шкурки он сдал оптом Тамаре по кличке Кармен, на нее нацелил Кладошвили еще в Каратасе. Она не сразу доверилась, ходили вместе на междугороднюю, она переговорила с Додиком Кладошвили, и только тогда взяла у него все триста штук по сто рублей. И тут же выдала наличными, приятно с такими кадрами работать. Не сможет ли она помочь с монетами? Тамара сказала — зайди завтра, наведу справки. Если у человека есть деньги, ему можно доверять. На другой день Тамара вывела его на одного студента — «скажешь, от Тамары». Шевчик поехал, студент оказался уже аспирантом из Ленинграда, числится при Эрмитаже, но живет здесь. Его интересуют иконы, монеты, картины и всякий антиквариат — не то. Николаевские деньги, по его просвещенному мнению, не антиквариат. Аспирант дал еще адресок, но опять сорвалось, еще адресок… То ли они его проверяли, то ли у них и на самом деле товара не было. Все встречи только на улице и с паролем — в сквере, на набережной, возле кинотеатра, никаких квартир, просто уговор, завтра во столько-то тебя будут ждать, скажешь, что от Важи, от Жоры, от Тамары. Пару раз он услышал кличку Колымчан. Наконец, через пятого или шестого Шевчик попал в селение Кулаши к старому сапожнику в очках, он говорил по-русски сразу с двумя акцентами — с кавказским и с одесским. Он мимоходом признался, что собирается переехать и, поскольку монеты много весят, ему бы хотелось заменить тяжелое золото на один легкий бриллиант. Когда Шевчик сказал, что ему нужно сто пятьдесят штук, старик спросил, когда расчет. «Сразу», — ответил Шевчик и показал на свой дипломат. Старик почмокал губами: «Молодой человек, вы уже послушайте старого человека, я вас удавлю шнурком и плакали ваши семнадцать тысяч. Кто же так работает? Вы, случайно не из ОБХСС? Хотя, извините, я вам охотно верю, откуда в ОБХСС такие деньги, там нищие. Примите мой совет, никогда не ходите один, наша жизнь ничего не стоит. Я вас угощаю чаем с цитрусами, после чего вы засыпаете здесь, а просыпаетесь в раю». Он отсчитал Шевчику, сколько нужно сияющих золотых монет с изображением Николая II и датой 1899. Шевчик расплатился, поблагодарил за совет. «Вы настолько уже нравитесь старому еврею, что посмотрите на мои тонкие руки, это ваш интерес заставил меня придти в сапожную лавку, а у меня кристально чистая работа, я классный ювелир, мой дед был ювелиром, мой отец ювелир, мои внуки тоже будут ювелирами, только пусть этот разговор останется между нами». — Среди валютчиков, оказывается, бывают такие откровенные, милые люди.

Шибаеву Шевчик рассказал без подробностей, в общих чертах, после чего поинтересовался, какие новости на комбинате, как здесь идет норка, все-таки много было несортовой.

Норка идет неплохо. Город пока не видел настоящего меха и берет какой есть, за одно название. Спроси у Шибаева, что можно сделать из шкурки ценой три пятьдесят, он не сможет ответить, хотя специалист. Берут и дорогую, даже пачками. У народа дурные деньги, откуда? Да оттуда же, откуда и у тебя. Ну, что еще по комбинату? Пошивочный цех взялся бороться за звание коллектива коммунистического труда.

— Правильно, девчонки стараются.

— У многих десятилетка, три поступили в техникум, одна даже заочница в педагогическом.

В обеденный перерыв собрались в кабинете Шибаева посмотреть на Шевчика, посидеть. Роман Захарович распорядился приготовить стол, сели с коньячком, водочкой, закуской, балык, колбаса, крабы — Соня вертелась, как на эстраде, ей ужасно это приятно. Тут же ошалелая Каролина, вернулся ее ненаглядный. Явился Яша Горобец — «по поводу запчастей», невысокий, в обвислом пиджаке, штаны гармошкой, одутловатые щеки, вид бродяжки, не то, что Гриша, противоположность полная, правда, в очках.

Сели, выпили. Цитрусы, закуски. Разговор пошел.

— А что вас особенно поразило на Кавказе? — пропела Соня. Каролина даже челюсть приостановила с куском за щекой, такую мелодию в голосе подала секретарша.

Больше всего Шевчика поразило кладбище. Он такого даже вообразить не мог. Видел в кино и в Риге на экскурсии — красота, сам бы лег, да жить надо. Но кладбище в Цхалтубо — чудо из чудес, судите сами. Тамошние жители городят над могилой, хотите верьте, хотите нет, по меньшей мере кооперативную квартиру! Здесь у нас как хоронят? В «Металлобытремонте» заказывают стандартную пирамидку из железа, на ней приваривают железную звезду или крест по уровню сознательности, красят сверху донизу, чем попало, втыкают над гробом, — и вся тебе вечная память. Там же — ничего похожего. Там стандарт на десятки тысяч рублей. Никаких тебе железяк — гранит, малахит, редчайшие камни и обязательно фотография в полный рост, в натуральную величину, причем стоит усопший не просто на лоне природы, на фоне Казбека, нет, обязательно на фоне своей машины. А сверху на машине ковры сложены так умело, показательно, чтоб можно было пересчитать все до одного — вот так некоторые хоронят на Кавказе. Причем машина должна быть последней модели или, наоборот, первой, конца прошлого века.

— Алесь, а вам не кажется, что это пошлость? — кокетливо спросила Соня.

Вишневецкая аж заикала и ответила за Алеся:

— Если у тебя в кармане вошь на аркане, то, конечно, пошлость. Уважающий себя человек с малолетства стремится к богатой могиле, чтобы каждый подошел и увидел — покойник не зря прожил свою жизнь.

— А я бы туда добавила Уголовный кодекс, — сказала Соня, — сразу видно, жизнь была полна приключений.

— А сколько такая могила может стоить? Тысяч за сто можно купить? — заинтересовался Махнарылов.

— Василий Иванович, мне такую даром не надо.

— Это не могила, это захоронение, олухи, своего рода мавзолей.

— Ну, мавзолей в Москве гораздо скромнее, — определил Шевчик.

— Алесь, скажите, а вы что окончили?

Каролина, забыв о правилах хорошего тона, переложила вилку из левой руки в правую. Шевчик заметил, но пока не мог угадать, кого она сейчас пырнет спьяна, Соню или же его самого в честь приезда.

— Ну, живут! — восхитился Вася. — А какой, интересно, будет у меня, это самое… мавзолей?

— Без нулей не построишь мавзолей, — изрек Шибаев. — Какой человек, такая у него могила.

— А вот великие люди завещают хоронить их без всего, — манерно продолжала Соня, не замечая состояния Каролины, или, вполне возможно, не боясь ее. — Они бессмертны делами, а не могилами.

— Засыпет нас всех в один прекрасный момент атомным взрывом, а потом через тыщу лет откопают, и по этим могилам узнают, как мы жили. Под Алма-Атой нашли золотого воина, на нем полторы тысячи украшений.

— Жили не тужили. А где наше золото, Алесь, покажи товарищам. Шевчик внимательно посмотрел на Шибаева, тот уверенно кивнул —

давай без всякого. Шиберу надо утвердиться, при нем все можно, вон какой гужевон устроили, пьют, едят, и пусть тут сидит Яша Горобец, стукач Голубя, никому не страшно.

Алесь достал из-под своего куртача джинсового длинную змею из полиэтилена, брякнул на стол, гнезда прошиты белым двойным швом, в каждом гнезде монета, а может быть, и не одна.

— Дай подержать!

Все поддатые, веселые, свободные, никого не боятся, дружные, словно скованные золотой цепью. Сияет металл, ленту из рук в руки тянут.

— А ну дай! — Шибаев взял нож, хотел вспороть, чтобы достать, подержать в пальцах.

— Не надо! — вскричал Шевчик. — Держите! — и метнул монету Шибаеву. Зачем портить такой пояс, это же фирма.

Директор посмотрел, повертел, передал другим. Ахая-охая, рассматривали орла двуглавого, дату 1899 год, дошла очередь до Каролины, она покрутила ее, как конфетку, на зуб попробовала, послала Шевчику воздушный поцелуй и сунула монету за лифчик. Кое-кому придется туда слазить после застолья. Если бы такой жест выкинула Соня, Шевчику было бы интереснее. Но никто не знает, что Соню волнуют деньги бумажные, и только розовые.

Шевчик спрятал свой пояс, выпили за удачу, Алесь поинтересовался, откуда взялся у нас Горобец.

— Хороший специалист, три судимости, — отрекомендовал его Шибаев. — Сейчас мода пошла двигать на руководящие посты бывших зеков.

— Не понял! — угрожающе сказал Вася.

Надо сказать, из Алма-Аты Махнарылов вернулся с большой победой. Там хотя и столица, Вася не растерялся ни на одном этапе. Рахимов был на совещании у министра. Вася туда, а в приемной мымра, в обед сто лет, — нельзя, говорит. Вася повысил голос, потребовал товарища Рахимова по срочному делу, он уполномоченный из Каратаса, сегодня летит обратно, самолет уже на заправке. Секретарша, представьте себе, вызвала Рахимова — молодой человек, моложе Васи, в сером костюме, холеный, с усиками, глаза с глянцем, очень недовольный, грозный, но Вася и не таких видел, Вася сказал ему тоном Цоя Игнатия: «Пройдемте!» Прошли в кабинет с табличкой «X. А. Рахимов». Вася без лишних слов — директор нашего комбината Роман Захарович просил передать образцы. А тот как был недовольным, так и остался, наверно, таким родился, открыл недовольно верхний ящик стола и ждет. Вася двумя пальцами, как фокусник, опустил туда сверток в голубой ленте (пять косых) и сам закрыл ящик этаким подгребающим к себе движением. И лиса пошла, куда надо и сколько надо. Гриша уверял Шибаева, что все сделал Мельник. Но как бы это выглядело без Васиных «образцов»? Лиса серебристо-черная, сортовая, отменная, большая партия, резерв будет неплохой, тьфу-тьфу. Первым делом надо удовлетворить заказ фабрики индпошива в Целинограде — просят лисы на восемьдесят тысяч. Кто повезет? Шевчику надо дома побыть, отдохнуть, мотается от границы с Японией до границы с Турцией, шутка ли? Новый кадр повезет — Яша Горобец, проверим на профпригодность.

Душевный, свойский, демократический обед в кабинете директора с возлияниями и излияниями был прерван деловым звонком — звонила Зябрева, начальник Государственной торговой инспекции. Она попросила Романа Захаровича приехать к ней для серьезного разговора, получена жалоба на плохую норку. Застолье поутихло, без паники разошлись, забрали бутерброды, помогли Соне все отнести в приемную, а Шибаев начал подготовку к визиту. Почему Зябреву Альбину Викторовну называют грозой торговли? Потому что сама была продавщицей и знает, где и как обычно химичат. Закончила техникум советской торговли, затем институт народного хозяйства, и то, и другое заочно, а иначе, когда бы она росла по должности, если бы протирала юбки на студенческой скамье почти десять лет? Росла, росла и сейчас выросла. Вращается в кругу — обком, горком, исполком, и никак не ниже, Прыгунова не считает за должностное лицо. С такой особой в нашем деле можно горы свернуть, но на крючок она не идет. Шибаев подбрасывает ей наживку, подбрасывает, а она не клюет. За два года она сшила на комбинате двенадцать дамских шуб, платила по ярлыку, по номиналу, как положено.

Прежде чем идти к ней, надо позвонить в ЦУМ и узнать, что там произошло. Разыскали ему срочно Тлявлясову, и что выяснилось. Пришли двое, муж с женой шибко грамотные — почему качество товара низкое, а цена, видите ли, высокая? Потребовали директора, ну а директор «ушла на базу», тогда они в торгинспекцию, и теперь Зябрева вызвала Тлявлясову на три часа. Шибаев легко представил себе такую картину. Дошлые эти муж с женой явились к Зябревой, представились, такие-то они по фамилии и такие-то по специальности, кожно-венерологи из диспансера. В два голоса они четко задали один вопрос: разве это норка? Если это норка, то, извините нас, что вы считаете дохлой крысой? Зябрева их очень внимательно выслушала, кивая головой с шиньоном метровой высоты, ни разу не перебила, дождалась, когда иссякнут их доводы, затем начала свой силовой прием — крыса, к вашему сведению, не такая уж плохая тварь. На голове вашего мужа тоже дохлая крыса, водяная, между прочим, называется ондатрой, ее рекомендуется при входе в помещение снимать, этому еще в школе учат. И как это умудряются люди на зарплате в сто пятнадцать рублей покупать меха и золото? Отчитала она их, но чтобы тут же они не пошли в горком, пообещала принять меры и вызвала заведующую отделом.

Пока Шибаев добирался до Торгинспекции, Альбина Викторовна тем временем пропесочивала Тлявлясову. С опухшими глазами заведующая меховой секцией ЦУМа сквозь слезы, давала клятвенное обещание, что больше никогда в ценнике тройку не будет исправлять на восьмерку. И единицу впереди тоже не будет ставить. Несчастных кожно-венерологов уже не было, они пошли сосать свой валидол, обвиняя друг друга в приоритете — ты первый, нет, ты первая предложила пойти с жалобой. Тут еще один важный момент в работе должностного лица — обязательно выслушать, обязательно поддержать, возмутиться беспорядком изо всех сил и еще более обязательно испортить жалобщику настроение, помотать ему нервы так, чтобы он на всю жизнь зарекся ходить по инстанциям, — это высший шик для руководящего, особенно в сфере торговли и бытовых услуг. И не просто шик, а социальная государственная необходимость — всеми силами способствовать снижению количества жалоб.

Плохо, что Зябрева до сих пор не на крючке. К будущей зиме у Шибаева с торговлей пойдет большой разворот, надо искать слабину в торгинспекции. Зябрева — большая модница, вместе с тем солидная дама, уже не первой молодости, лет через десять ей на пенсию, но тряпки любит, как девочка, все комиссионки города завалены ее барахлом, один раз наденет и сдает. Всегда умело накрашена, у нее своя парикмахерша, делает ей маникюр и уже лет пятнадцать крутит одну и ту же халу на голове. Зябрева, конечно же, берет, судя по ее кольцам, перстням, по одежде, по холености. Зарплата у нее рублей сто пятьдесят, не больше. Берет с умом, из одного источника и наверняка имеет прочное прикрытие сверху — тем более важно склонить ее к участию в нашем общем, и, как говорится, благородном деле. Своей машины у нее до сих пор нет, а уже пора, пора-а. Начнем сотрудничать, Альбина Викторовна, и машина будет.

Зябрева отправила зареванную Тлявлясову на передышку и обратила свой взор на Шибаева — он был невозмутим, непроницаем, Тлявлясову будто не заметил. На него не накричишь, Зябрева это видит, его не прижмешь, а жаль.

— Меня попросили отобрать шкурки каракуля, чтобы завиток бобом.

— Меня тоже попросили — с бобовидным завитком. Она недоуменно посмотрела.

— Для важного ответственного лица. В интересах дела.

— Опять совпадение, Альбина Викторовна. Я отберу получше, а вам оставлю похуже, вы потеряете доверие. Для кого, скажите мне прямо?

Она не из пугливых.

— Для жены мэра.

Кажется, есть возможность закинуть крючок.

— Я прошу вас, Альбина Викторовна, сделать это самой, — твердо сказал Шибаев. Когда он был начальником цеха, он мог шестерить перед ней, а сейчас он директор — не может.

Она помедлила.

— Хорошо, завтра в семнадцать часов можно?

— Приезжайте, я обеспечу вам возможность отобрать лучшее из того, что у нас есть. Я предупрежу своего начальника цеха.