"Федор Достоевский" - читать интересную книгу автора (Труайя Анри)Глава XI «Вечный муж». Работа над «Бесами». Война«Я чувствую, что сравнительно с „Преступлением и наказанием“ эффект „Идиота“ в публике слабее, – пишет Достоевский Стахову. – И потому все мое самолюбие теперь поднято: мне хочется произвести опять эффект». И, закончив редактирование «Идиота», он берется за работу над повестью «Вечный муж». За роман «Идиот» Достоевский должен был получить 7000 рублей, но эта сумма сильно сократилась из-за выданных ему авансов. Часть денег ушла на оплату процентов по закладным на вещи, оставленные в петербургском ломбарде, часть выдана на расходы пасынку Федора Михайловича, а также семье брата Михаила. Остатка едва хватило на жизнь Достоевских во Флоренции. В начале 1869 года Анна Григорьевна убедилась, что снова беременна. Предстояли новые денежные затруднения, но Достоевский вне себя от радости, он ликует, окружает Анну Григорьевну суетливыми заботами, вызывающими у нее улыбку. Он верит, что родится девочка, – они назовут ее Любовью. Он прячет от жены том «Войны и мира», где Толстой рассказывает об агонии княгини Волконской, умирающей от родов. «Через три недели у меня будет дитя, – пишет он Страхову. – Жду с волнением, и страхом, и с надеждою, и с робостию». Опасаясь, что жене придется рожать в стране, где никто ее не знает и где врачи не смогут ее понять, он решает уехать из Флоренции и переехать в Прагу, город по преимуществу славянский, в 1867 году там как раз проходит славянский конгресс. Путь их лежит через Венецию, где Достоевский осматривает Собор Святого Марка и Дворец Дожей, через Болонью, где он любуется «Святой Сесилией» Рафаэля, через Триест и Вену. В Праге Достоевским не удается найти ни квартиры, ни даже свободной комнаты, и они возвращаются в Дрезден, – город, который им хорошо знаком. Они приезжают в Дрезден в августе, а в сентябре Анна Григорьевна рожает девочку. «…три дня тому назад, – сообщает он Майкову, – родилась у меня дочь, ЛЮБОВЬ. Все обошлось превосходно, ребенок большой, здоровый и красавица». Все так, но квартира не оплачена, доктор, акушерка, поставщики ждут, чтобы с ними рассчитались, а в семейной кассе всего-навсего десять талеров. Достоевский пишет редактору-издателю «Зари», прося задаток за будущий роман. Но деньги задерживаются. Каждый день Достоевский ходит в банк и робко заглядывает в окошечко кассира, и каждый раз служащий банка выпроваживает его. Персонал банка смеется над ним. «Да разве я могу писать в эту минуту? Я хожу и рву на себе волосы, а по ночам не могу заснуть! Я все думаю и бешусь! Я жду! О Боже мой! Ей-богу, ей-богу, я Наконец он получает 100 рублей, они мгновенно расходятся, и в декабре у Достоевского нет даже пяти талеров, чтобы отослать в «Зарю» готовую рукопись. «…не имею и «Заря» соглашается на новый аванс, и «Вечный муж», аккуратно упакованный и тщательно перевязанный, отправляется из Дрездена в Россию. Этот роман производит впечатление пародии, написанной Достоевским на самого себя. В жизни каждого писателя наступает момент, когда он пробует подражать самому себе, – писать «в своей собственной манере». Однажды записному «обольстителю» Вельчанинову наносит визит некий господин с крепом на шляпе, уже некоторое время преследовавший его: он бродил вокруг дома и повсюду неотступно следовал за ним. Вельчанинов узнал Трусоцкого, жену которого соблазнил лет десять назад. «А впрочем, я даже и не намерен был заходить-с, – говорит Трусоцкий, – и если уж так вышло, то – нечаянно-с… – Как нечаянно! да я вас из окна видел, как вы на цыпочках через улицу перебегали!» Жена Трусоцкого умерла. Она оставила ему дочь, маленькую Лизу, родившуюся через восемь месяцев после «отъезда» Вельчанинова. Девочка вскоре умирает, и ее смерть как будто бы ничуть не трогает Трусоцкого. Вельчанинов убежден, что жизненное назначение Трусоцкого – быть «вечным мужем». «Таков человек рождается и развивается единственно для того, чтобы жениться, а женившись, немедленно обратиться в придаточное своей жены». Между мужчинами завязываются приятельские отношения, странные, сотканные из ненависти и жалости. Между ними происходят отвратительные сцены: они осыпают друг друга попреками, обвинениями, каются, прощают друг друга, обнимаясь и заливаясь слезами, и Вельчанинов не смеет уклониться от поцелуев, потому что сознает свою вину. Трусоцкий доводит эту извращенную нравственную пытку до того, что везет своего приятеля на дачу и знакомит с семьей своей невесты. Перед Надей, семнадцатилетней гимназисткой, Вельчанинов разыгрывает роль отъявленного соблазнителя. Трусоцкий со своего рода удовлетворением, к которому примешивается бешенство, наблюдает, как начинается предательство женщины, однажды им уже пережитое. Вернувшись в Петербург, Вельчанинов заболевает, и Трусоцкий заботливо выхаживает его. Он бежит на кухню, разжигает в печке огонь, тормошит пулусонную служанку. А Вельчанинов, взволнованный до глубины души, бормочет: «Вы, вы… вы – лучше меня! Я понимаю все, все… благодарю». Он засыпает – и внезапно просыпается от тревожного предчувствия. Вскакивает с постели, протягивает в темноте руки и вдруг что-то ужасно острое «вонзается в его ладонь и пальцы левой руки». Трусоцкий стоит, наклонившись над ним, держа в руках бритву. Вельчанинову удается повалить и связать своего противника. Два года спустя на станции он встретит замечательно хорошенькую молодую женщину, она тащит за собой молоденького офицерика, сильно хмельного, который кричит и вырывается. Их окружают громко хохочущие зеваки. Вот-вот разразится скандал. Вельчанинов вмешивается и наводит порядок. Молодая женщина рассыпается в благодарностях и жалуется, что ее муж куда-то делся: «потому что он вечно, когда надо тут быть, куда-то и скроется». И вот муж появляется – это Трусоцкий. Соперники обмениваются ничего не значащими словами. Затем Вельчанинов протягивает руку «вечному мужу», но тот не берет руки и даже отдергивает свою. «– А Лиза-то-с? – пролепетал он быстрым шепотом, – и вдруг запрыгали его губы, щеки и подбородок, и слезы хлынули из глаз». Поезд трогается. Трусоцкий вскакивает в вагон. Вельчанинов остается на перроне один и долго стоит, озадаченный, расстроенный… Стиль этой краткой, живо написанной и тщательно отделанной повести, совершенно не похож на сумбурный и гениальный стиль «Идиота». Тем не менее в «Вечном муже» содержатся в сжатой форме все главные темы Достоевского. Он не развивает их по ходу интриги. Скорее это ряд заметок, из которых автор не делает немедленных выводов. В «Вечном муже» Достоевский выполнил свою обычную задачу лишь наполовину. Он наметил пути для размышлений, но не провел по ним читателя, предоставив читателю самому отыскивать дорогу. Эта книга, такая, какой она написана, – великолепный Закончив, выправив и отослав рукопись «Вечного мужа», Достоевский вынашивает новый замысел: написать роман «Житие великого грешника» – грандиозную художественную композицию, которая будет состоять из пяти отдельных, но связанных между собой повестей, и цель которой – доказать «существование Божие». Прототипом главного героя станет святитель Тихон Задонский. Во второй части действие будет происходить в стенах монастыря, и Федор Михайлович хочет приступить к работе только по возвращении в Россию. Впоследствии свои записи и наброски он использует для создания образа старца Зосимы в «Братьях Карамазовых» и некоторых персонажей в романе «Подросток». «Эта идея – все, для чего я жил. Между тем, с другой стороны, чтобы писать этот роман – мне надо быть в России… Мне надобно не только видеть (видел много), но и пожить в монастыре», – пишет он С. А. Ивановой в декабре 1869 года. И еще: «Главный вопрос, который проведется во всех частях, – тот самый, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь, – существование Божие. Герой, в продолжении жизни, то атеист, то верующий, то фанатик, то сектатор, то опять атеист… хочу выставить во 2-й повести главной фигурой Тихона Задонского, конечно под другим именем». Пока же он разрабатывает новую тему – тему о социальной революции. Брат Анны Григорьевны приехал погостить к Достоевским в Дрезден во время летних каникул. Молодой Сниткин – слушатель Петровской земледельческой академии – хорошо осведомлен о нигилистических настроениях университетского студенчества. Его рассказы увлекали, но и очень огорчали Достоевского, а к студенту Иванову он чувствовал искреннюю симпатию. Сниткин говорил о нем с восхищением, «как об умном и выдающемся по своему твердому характеру человеке и коренным образом изменившем свои прежние убеждения». Иванов, отступник от дела революции, казнен главой тайного общества «Комитет народной расправы» Нечаевым и четырьмя его презренными сообщниками. Известие об этом подлом убийстве потрясло Достоевского. Его ненависть к новым идеям с каждым днем разгоралась. Глупость и претенциозность университетской молодежи вызывали у него омерзение. Он решил нанести ей мощный удар, опираясь на документы и материалы, публиковавшиеся в прессе, и на рассказы Сниткина. Он приступает к составлению плана обвинительного памфлета – романа «Бесы». «То, что пишу, – вещь тенденционная, хочется высказаться погорячее. (Вот завопят-то про меня нигилисты и западники что ретроград!) Да черт с ними, а я до последнего слова выскажусь». (Письмо от 6 апреля 1870). «Одним из числа крупнейших происшествий будет известное в Москве убийство Нечаевым Иванова. (Письмо от 20 октября 1870). „Хочу высказаться вполне открыто и не заигрывая с молодым поколением“. (Письмо от 27 декабря 1870). Однако работа идет туго. План сочинения не складывается. Главные герои выглядят бледными по сравнению с второстепенными персонажами. Новый герой до того пленил меня, что я опять принялся за переделку». Записная книжка испещряется заметками, чередующимися с рисунками пером, расчетами, вариантами: «Затем Нечаев действительно уезжает, но возвращается и убивает Шатова». «Ставрогин если верует, то не верит, что он верует. Если же не верует, то не верит, что он не верует». Нередко наброски сцен предваряются заголовками «Текущее», «Капитальное», «Важное», «Драгоценные замечания», «Вариант замечательный». «Верите ли, – пишет Достоевский, – я знаю наверное, что будь у меня обеспечено два-три года для этого романа, как у Тургенева, Гончарова или Толстого, и я написал бы такую вещь, о которой 100 лет спустя говорили бы!» Он придает этому памфлету значение большее, чем другим своим произведениям. Он дорожит им потому, что, сочиняя его, он себя компрометирует, потому, что идет на риск: или он потеряет часть своих читателей, или приобретет мировую аудиторию. Послав первые страницы в «Русский вестник», он настаивает на соблюдении всех своих указаний: «Покорнейше прошу многоуважаемую редакцию пересмотреть французские фразы в романе. Мне кажется, что нет ошибок, но я могу ошибаться». И также: «У меня в одном месте есть выражение: „Мы надевали лавровые венки на вшивые головы“. Ради Бога, умоляю: не вычеркивайте слово После полуночи, когда весь дом засыпает, Достоевский, сидя перед листом бумаги с чашкой холодного чая, освобождается от своей исступленной страсти. Он пишет, точно вступает в драку, дерется, кусается. Он дает самое великое сражение в своей карьере. Достанет ли у него сил довести это сражение до победного конца? После долгого спокойного периода возобновляются припадки эпилепсии. Он жалуется одному из друзей, что сидит один, с тяжелой головой, разбитый, неспособный работать, рядом горит свеча, денег нет и не на что купить лекарство. Он ведет точный счет припадкам: «Сильный припадок»… «припадок довольно сильный»… «Припадок в 6 часов утра… Особенно по вечерам, при свечах, беспредметная ипохондрическая грусть и как бы красный кровавый оттенок (не цвет) на всем». «В три часа пополуночи припадок чрезвычайной силы, в сенях, наяву. Я упал и разбил себе лоб. Ничего не помня и не сознавая, в совершенной целости принес, однако же, в комнату зажженную свечу и запер окно, и потом уже догадался, что у меня был припадок. Разбудил Аню и сказал ей, она очень плакала, увидав мое лицо… Я стал ее уговаривать и со мной опять сделался припадок… Когда очнулся, ужасно болела голова, долго не мог правильно говорить; Аня ночевала со мной. (Мистический страх в сильнейшей степени)». Чтобы рассеяться, он бежит в Гомбург. Там он проигрывает все привезенные с собой деньги, в отеле переносит припадок и при падении сильно ударяется затылком: «… с неделю не проходила шишка». В Дрезден он возвращается точно побитая собака. 17 июля 1870 года Достоевский заносит в записную книжку: «Бьюсь с 1-й частью романа и отчаиваюсь. Объявлена война. Аня очень истощена. Люба нервная и беспокойная». Немецкие войска вступают во Францию, весь Дрезден охвачен волнением. Все транспортные средства реквизированы военными властями. Почта не работает. Из Берлина не приходят газеты. «Что-то война? Не помешала бы очень? Избави Боже!» «На Рейн с обеих сторон сошлось тысяч по триста… Курсы падают. Все дорожает. Ни те ни другие не выдержат долго войны. А между тем собираются долго драться. Что-то будет! Вероятно, завтра или послезавтра последует решительная встреча». 7 августа он вносит в записную книжку лаконичные фразы: «Роман решительно бракуется (ужасно!). Французы разбиты 6-го числа. Теперь совокупляются впереди Меца и, кажется, потерялись и не знают, как двинуться: теряют время». О его франкофильских настроениях во время войны свидетельствуют его письма: «Хороша школа, которая грабит и мучает, как Аттилова орда (Да и не больше ли?)… Всего больше горячатся и Позже он напишет: «Нет, непрочно мечом составленное! И после этого кричат: „Юная Германия!“ Напротив – изживший свои силы народ, ибо после такого духа, после такой науки – ввериться идее меча, крови, насилья и даже не подозревать, что есть дух и торжество духа, а смеяться над этим с капральскою грубостью! Нет, это мертвый народ и без будущности». Провозглашение Парижской коммуны вызывает у него возмущение против социалистов: «Во весь XIX век это движение или мечтает о рае на земле (начиная с фаланстеры), или, чуть до дела (48 год, 49 – теперь), – выказывает унизительное бессилие сказать хоть что-нибудь положительное… Они рубят головы – почему? Единственно потому, что это всего легче. Сказать что-нибудь несравненно труднее… Пожар Парижа есть чудовищность: „Не удалось, так погибай мир, ибо коммуна выше счастья мира и Франции“». «…на Западе Христа потеряли (по вине католицизма), и оттого Запад падает, единственно оттого». Таким образом, политические события разжигают великий гнев Достоевского против французских социалистов. Заграница кажется ему тюрьмой, откуда ему никогда не выбраться. Провести еще год в Германии – какая невыносимая пытка! Ему кажется, что он забывает свою родину, она не согревает больше его творческий дар, не питает его, – он пропащий человек, как все те, кто оторван от родной земли. Уже из Флоренции он писал: «Тургенев за границей выдохся и талант потерял весь, об чем даже газета „Голос“ заметила. Я не боюсь онемечиться, потому что ненавижу всех немцев, но мне Россия нужна: без России последние силенки и талантишка потеряю. Я это чувствую, живьем чувствую». И в Дрездене жалобы продолжаются: «…неужели Вы думаете, что я сам не тоскую и не стремлюсь в Россию?» «…действительно, я отстану – не от века, не от знания, что у нас делается, – но от живой струи жизни отстану». «Поскорее бы только в Россию! Конец с проклятой заграницей и с фантазиями!» Где взять денег на путешествие? Пытаются потребовать их от Стелловского, который выпускает отдельной книгой «Преступление и наказание», – мошенник отказывает. Тогда Майков обращается в Литературный фонд с просьбой одолжить Достоевскому 100 рублей, чтобы он мог вернуться на родину. Комитет категорически отказывает. «Если б нигилист просил, не ответили бы так», – пишет Достоевский. В довершение несчастий Анна Григорьевна снова беременна. 29 июля Достоевский заносит в записную книжку: «Слаба, расстроены нервы, мало спит? Неужели беременна?» «Боюсь, боюсь, – пишет он также. – А за дальнейшее просто в отчаянии, справлюсь ли». Анна Григорьевна, чтобы его успокоить, советует ему поехать в Висбаден и попытать счастья в рулетке. Он уезжает. И старая комедия возобновляется. Достоевский переступает порог зала, где идет игра в рулетку. Следит за ходом игры, начинает осторожно делать ставки, потом рискует, выигрывает, снова выигрывает и уже готов уйти с выигранными 18 талерами. Но тут бессмысленный азарт игрока толкает его вновь попытать удачи. Он возвращается к зеленому ковру. И проигрыши неумолимо следуют один за другим. К девяти часам вечера он спустил всю свою наличность. Он оглядывает прямоугольник зеленого сукна, сверкающие огнями люстры, мертвенные лица, окружающие игорный стол, – и бежит из игорного дома как безумный. Он проклинает себя, стыдится себя, мучится мыслями о жене, о маленькой дочке, которые ждут его. «…я до того страдал, что тотчас побежал к священнику… Я думал дорогою, бежа к нему, в темноте, по неизвестным улицам: ведь он пастырь Божий, буду с ним говорить не как с частным лицом, а как на исповеди». Он блуждает по спящему городу весь в поту, потеряв шляпу, кружит в поисках дороги по темным улицам. Наконец он оказывается возле храма. Он думает, что это русская церковь. Он хочет войти и вдруг видит – это синагога. «Меня как холодной водой облило. Прибежал домой; теперь полночь, сижу и пишу тебе… пришли мне 30 (тридцать) талеров. Я так сделаю, что хватит, буду экономить… Аня, я лежу у твоих ног, и целую их… Не думай, что я сумасшедший. Аня, ангел-хранитель мой! Надо мной великое дело свершилось, исчезла гнусная фантазия, Это обещание, столь часто повторявшееся, отныне не пустое слово. Достоевский сдержит его – никогда больше он не вернется к рулетке. Анна Григорьевна вспоминает: «…это был действительно Как, чем объяснить этот резкий переворот, внезапно происшедший в душе Достоевского? Ни его письма, ни дневник его жены, ни воспоминания друзей не дают объяснения причин этого переворота. Чему он позволил победить себя: убеждениям ли разума или велениям сердца? Эпизод с синагогой представляется мне очень важным, мне кажется, ему не придают того значения, которое он заслуживает. Достоевский только что крупно проигрался. В душевном смятении, сознавая свое новое падение, он видит только одно средство спасения – православную церковь. И в самой этой церкви ему отказано. Он думал, что бежит к Спасителю, а попал к тем, кто Его распял. Нет никакого сомнения, что такому болезненному, мнительному, суеверному, нервному человеку, каким был Достоевский, одного воспоминания об этом приключении достаточно, чтобы больше не поддаваться самым изощренным искушениям и навсегда излечиться. Федор Михайлович возвращается в Дрезден, усмиренный этим последним испытанием, и принимается за работу. Одно его беспокоит: успеть бы вернуться в Россию до родов жены. Редакция «Русского вестника», уже приславшая ему аванс «на праздник», обещала новый аванс в 1000 рублей в июне. Федор Михайлович пишет Каткову и умоляет его поторопиться с присылкой этой помощи. Он обращается также к Майкову с просьбой возобновить переговоры со Стелловским. Он будет спасен. Он спасет семью своей работой. Все эти Толстые, Тургеневы, Гончаровы получают солидные гонорары. Почему ему платят меньше? Неужели они настолько талантливее его? «А знаете, – пишет он Страхову, – ведь это все помещичья литература. Она сказала все, что имела сказать (великолепно у Льва Толстого). Но это в высшей степени помещичье слово было последним». Деньги из «Русского вестника» получены в конце июня 1871 года. Тотчас же выкупается заложенная одежда, выплачиваются долги и начинаются сборы к великому переезду. За два дня до отъезда Достоевский передает жене несколько свертков бумаги большого формата и просит их сжечь. Он знает, что на русской границе их вещи обязательно обыщут. Он не хочет, чтобы его бумаги попали в руки властей, как это произошло в 1849 году во время ареста. Анна Григорьевна, огорченная, опечаленная, разжигает камин и наклоняется к пламени. Вскоре от рукописей «Идиота», «Вечного мужа» и первой версии «Бесов» остается горстка черного пепла, в которой, вспыхивая, догорают последние искры. Вечером 17 июля Федор Михайлович и его семья покидают Дрезден и берут путь в Петербург. На границе перерыли весь их багаж. Чиновник раздраженно и тщательно изучал их вещи. Достоевский и его жена нервничают, стоя над своими развороченными чемоданами. Еще небольшая задержка – и они опоздают на поезд. «Мамочка, дай булочку», – хнычет дочка Люба. Чиновник пожимает плечами и разрешает скитальцам подняться в вагон. Поезд трогается. И вот уже за мутными стеклами окон мелькают русская земля, русское небо, по которому подгоняемые ветром плывут редкие облака. Узкая тропинка вьется по насыпи, исчезает в траве и приводит к крытой соломой избе. На краю дороги стоит крестьянка и машет красным лоскутом. Голова ее покрыта грязным платком. В руке лукошко из бересты. На ногах лапти. Она что-то кричит, смеется и исчезает в дыму мчащегося поезда. Россия все ближе. Это действительно Россия! Россия не ожесточенных интеллигентов, оголтелых революционеров – всех этих «бесов», а Россия земли, труда и веры. Та Россия, которая спасет ту, другую. Достоевский взволнован. Он бросает взгляд на жену и дочку. Они измучены дорогой и спят, прижавшись друг к другу. Мимо проплывает деревня с церковью, покрытой зеленой крышей. Жарко. В купе воняет прогорклым маслом, потом, углем. Федор Михайлович ничего не замечает, он весь во власти впечатления, что он вторично возвращается с каторги, вторично возрождается к новой жизни. Не будет ли у него снова, как тогда, после возвращения из Сибири, чувства, что он проспал годы и пробудился посреди чуждого ему мира?.. Нет, нет, он не оторвался от русской жизни. Он остался русским. Его книги подтверждают это, подтвердят это. Ведь «Бесы» не что иное, как защита России от демонов, – от тех демонов, о которых говорит святой Лука: «Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло». |
||
|